[ «Европейский гуманитарный университет Центр передовых научных исследований и образования (CASE), проект Социальные трансформации в Пограничье: Беларусь, Украина, Молдова Перекрестки № 3–4/2011 Журнал исследований ...»
Европейский гуманитарный университет
Центр передовых научных исследований и образования (CASE),
проект «Социальные трансформации в Пограничье: Беларусь, Украина, Молдова»
Перекрестки № 3–4/2011
Журнал исследований восточноевропейского Пограничья
ISSN 1822-5136
Журнал включен в международные базы данных EBSCO-CEEAS (Central & Eastern European Academic
Source) и Indexed in the MLA International Bibliography
Редакционная коллегия:
Ольга Бреская (главный редактор), Европейский гуманитарный университет, Литва Светлана Наумова, Европейский гуманитарный университет, Литва Павел Терешкович, Европейский гуманитарный университет, Литва Татьяна Журженко, Венский университет, Австрия Лудмила Кожокари, Институт социальной истории, Молдова Научный совет:
Анатолий Михайлов, доктор филос. наук, Европейский гуманитарный университет, Литва Ярослав Грицак, доктор ист. наук, Украинский католический университет, Украина Виржилиу Бырлэдяну, доктор ист. наук, Институт истории, государства и права Академии наук, Молдова Геннадий Саганович, кандидат ист. наук, Европейский гуманитарный университет, Литва Димитру Молдован, доктор экон. наук, Академия наук, Молдова Журнал выходит с 2001 г.
Адрес редакции и издателя:
Европейский гуманитарный университет Tauro str. 12, LT- Vilnius Lithuania E-mail: [email protected] Формат 70x1081/16. Бумага офсетная. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 32,38. Тираж 300 экз.
Отпечатано: «Petro Ofsetas»
Savanori pr. 174D, LT-03153 Vilnius Редакция не несет ответственности за предоставленную авторами информацию.
На обложке использован фрагмент картины белорусской художницы А. Силивончик «Черная королева, белый король», 2005.
ЕГУ выражает глубокую признательность за помощь и финансовую поддержку проекта Корпорации Карнеги, Нью-Йорк.
© Европейский гуманитарный университет, © Центр передовых научных исследований и образования (CASE),
СОДЕРЖАНИЕ
«ЕВРОПА РЕГИОНОВ? ПОСЛЕ эПОхИ НАЦИОНАЛьНых ГОСУДАРСТВ»Беседа с профессором Майклом Китингом
Новый региоН европы: парадигмы региоНальНого развития в Балтийско-ЧерНоморском междуморье Артем Улунян (Москва, Россия) НОВОЕ «MIDzyMOrzE» – «INTErMAruM»
КАК ГЕОПРОСТРАНСТВЕННыЙ РЕТРОПРОЕКТ
В КОНЦЕПЦИИ «ЕВРОПы РЕГИОНОВ»: СУщЕСТВУЕТ
ЛИ ГЕОИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАДИГМА «ГИБКИх РЕГИОНОВ»
В ВОСТОЧНО-ЦЕНТРАЛьНОЙ ЕВРОПЕ?Олег Бреский (Вильнюс, Литва) INTErMArIuM. ПРОЛЕГОМЕНы К ПРОСТРАНСТВЕННОЙ ПОЛИТИКЕ В РЕГИОНЕ
Филипп Першок (Брюгге, Бельгия) TArPjrIS: РЕГИОН БЕз ИМЕНИ?
Анастасия Климович (Минск, Беларусь) «ТЕРРИТОРИАЛьНОЕ МышЛЕНИЕ» КАК ФАКТОР
РЕГИОНАЛьНОГО РАзВИТИЯ (НА ПРИМЕРЕ
УЧАСТИЯ БЕЛАРУСИ В ТРАНСНАЦИОНАЛьНОЙ
ПРОГРАММЕ «РЕГИОН БАЛТИЙСКОГО МОРЯ»)вопросы региоНальНой БезопасНости Донатас Вайналавичус (Вильнюс, Литва)
ПЕРСПЕКТИВА ПОСТМОДЕРНОГО ПОРЯДКА ЕВРОПЕЙСКОЙ
БЕзОПАСНОСТИ В БАЛТИЙСКО-ЧЕРНОМОРСКОМ
МЕЖДУМОРьЕ И зА ЕГО ПРЕДЕЛАМИИрина Баторшина, Геннадий Кретинин (Калининград, Россия)
О НЕКОТОРых ПРОБЛЕМАх эНЕРГЕТИЧЕСКОЙ
БЕзОПАСНОСТИ В БАЛТИЙСКОМ РЕГИОНЕГеннадий Максак (Чернигов, Украина)
РОЛь УКРАИНы В ФОРМИРОВАНИИ эНЕРГЕТИЧЕСКОЙ
БЕзОПАСНОСТИ ЧЕРНОМОРСКОГО РЕГИОНАполитика памяти в Балтийско-ЧерНоморском региоНе Татьяна Журженко (Вена, Австрия)
ГЕОПОЛИТИКА ПАМЯТИ:
ПЕРЕОЦЕНКА ИТОГОВ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНы
И БОРьБА зА ГЕГЕМОНИю В БАЛТИЙСКО-ЧЕРНОМОРСКОМ РЕГИОНЕГеоргий Касьянов (Киев, Украина) КАК «ОБщАЯ» ИСТОРИЯ РАзДЕЛЯЕТ: ПОЛИТИКА ПАМЯТИ В УКРАИНЕ, ПОЛьшЕ, РОССИИ В 1990-е – 2000-е............... Олена Пономарева (Рим, Италия)
ФЕНОМЕН УКРАИНСКОЙ ИММИГРАЦИИ В ИТАЛИИ
В КОНТЕКСТЕ ФОРМИРОВАНИЯ СОЦИАЛьНых
ИДЕНТИЧНОСТЕЙ ТРАНСФОРМАЦИОННОГО ОБщЕСТВА............ Вячеслав Поздняк (Вильнюс, Литва)ВОСТОЧНОЕ ПАРТНЕРСТВО: ДИНАМИКА
«ДИФФЕРЕНЦИАЛьНОЙ ИНТЕГРАЦИИ» В РЕГИОНАЛьНОМ
КОМПЛЕКСЕ МНОГОСТОРОННИх РЕЖИМОВСветлана Бабенко (Киев, Украина)
СРАВНИТЕЛьНОЕ ИзМЕРЕНИЕ
СОЦИАЛьНОЙ ЦЕНы ПОСТСОВЕТСКОЙ
ТРАНСФОРМАЦИИ ВОСТОЧНОЕВРОПЕЙСКОГО
ПОГРАНИЧьЯ (УКРАИНА, БЕЛАРУСь, МОЛДОВА)Виктория Венгерская (Житомир, Украина)
МАРКИРОВАНИЕ ОТЛИЧИЙ И СОЛИДАРНОСТИ
НАСЕЛЕНИЯ ПОЛЕССКОГО И ПОДОЛьСКОГО
ФРОНТИРОВ В хІх в.: ФЕНОМЕНы И ДИЛЕММы ИДЕНТИЧНОСТЕЙГелинада Гринченко (Харьков, Украина)
КОНСТРУИРОВАНИЕ ИДЕНТИЧНОСТИ И МОДЕЛИ
САМОПРЕзЕНТАЦИЙ В УСТНых ИСТОРИЯх
УКРАИНСКИх ОСТАРБАЙТЕРОВЭльмира Муратова (Симферополь, Украина)
СОВРЕМЕННАЯ МИФОЛОГИЯ КРыМА:
КРыМСКОТАТАРСКИЙ «МИФ О КОРЕННОМ НАРОДЕ»Алла Папцова (Чадыр-Лунга, Молдова)
РОЖДЕНИЕ НАЦИИ: РОЛь ОБРАзА ПРОшЛОГО
В эТНИЧЕСКОЙ МОБИЛИзАЦИИ ГАГАУзОВЖак Рупник (Париж, Франция)
ДВАДЦАТь ЛЕТ ПОСТКОММУНИзМА:
В ПОИСКАх НОВОЙ МОДЕЛИКурт Вулхайзер (Бостон, США) МОЖЕТ ЛИ РУССКИЙ ЯзыК БыТь НАЦИОНАЛьНыМ ДЛЯ БОЛЕЕ, ЧЕМ ОДНОЙ НАЦИИ? (Часть 1.)
Ирина Шуленкова (Флоренция, Италия) VALErIE BuNCE, MIChAEL MCFAuL, KAThryN STONEr-WEISS (EDS.). DEMOCrACy AND AuThOrITArIANISM IN ThE POSTCOMMuNIST WOrLD.......... Светлана Сувейкэ, Лудмила Коадэ (Кишинев, Молдова) SErgIu MuSTEATA, IgOr CASu.
Fr TErMEN DE PrESCrIPIE. ASPECTE ALE INVESTIgrII CrIMELOr COMuNISMuLuI N EurOPA
(БЕз СРОКА ДАВНОСТИ. АСПЕКТы РАССЛЕДОВАНИЯ
ПРЕСТУПЛЕНИЙ КОММУНИзМА В ЕВРОПЕ)НАшИ АВТОРы
ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ
Contents «EurOPE OF rEgIONS? AFTEr ThE AgE OF NATION-STATES»
Conversation with professor Michael Keating
dEvElopmENt iN thE BAltiC-BlACk SEA iNtERmARum Artyom Ulunyan (Moscow, Russia) NEW «MIDzyMOrzE» – «INTErMAruM» AS A gEOSPATIAL rETrOPrOjECT WIThIN ThE “EurOPE OF rEgIONS” CONCEPTION: IS ThErE gEOhISTOrICAL PArADIgMA OF “FLExIBLE rEgIONS” IN EAST-CENTrAL EurOPE?
Oleg Bresky (Vilnius, Lithuania) TO SPATIAL POLITICS OF ThE rEgION
Philippe Perchoc (Bruges, Belgium) TArPjurIS: A rEgION WITh NO NAME?
Anastasia Klimovich (Minsk, Belarus) “TErrITOrIAL ThINKINg” AS A FACTOr IN rEgIONAL
DEVELOPMENT (ThE CASE OF BELAruS’ PArTICIPATION
IN ThE TrANSNATIONAL PrOgrAMME “BALTIC SEA rEgION”)......... Donatas Vainalaviius (Vilnius, Lithuania) PErSPECTIVE OF A POST-MODErN EurOPEAN SECurITy OrDEr IN BALTIC-BLACK SEA INTErMAruM AND BEyOND................ Irina Batorshina, Kretinin Gennady (Kaliningrad, Russia) IN ThE BALTIC SEA rEgIONHennadiy Maksak (Chernihiv, Ukraine) SECurITy OF ThE BLACK SEA rEgION
politiCS of mEmoRY iN BAltiC-BlACk SEA REgioN Tatiana Zhurzhenko (Vienna, Austria) gEOPOLITICS OF MEMOry:
rEThINKINg WOrLD WAr II AND ThE FIghT FOr hEgEMONy IN ThE BALTIC-BLACK SEA rEgION
Georgiy Kasianov (Kiev, Ukraine) hOW ‘COMMON’ hISTOry DIVIDES: POLITICS OF MEMOry IN uKrAINE, POLAND, ruSSIA, 1990-s – 2000-s
Olena Ponomareva (Rome, Italy) uKrAINIAN IMMIgrATION IN ITALy
IN ThE CONTExT OF ThE FOrMATION OF SOCIAL
IDENTITIES IN SOCIETIES uNDEr TrANSFOrMATIONVyachaslau Pazdnyak (Vilnius, Lithuania) EASTErN PArTNErShIP: ThE DyNAMICS
OF A DIFFErENTIATED INTEgrATION
IN ThE rEgIONAL MuLTILATErAL rEgIMES COMPLExSvitlana Babenko (Kiev, Ukraine)
COMPArINg SOCIAL COST OF POST-SOVIET
TrANSFOrMATION AT EASTErN EurOPEAN BOrDErLAND (uKrAINE, BELAruS, AND MOLDOVA)Viktoria Vengerska (Zhytomyr, Ukraine)
ThE IDENTIFICATION OF DIFFErENCES AND SOLIDArITy
OF ThE POLESSIE AND PODOLSKy FrONTIErPOPuLATION
IN ThE 19Th CENTury: PhENOMENA AND DILEMMAS OF IDENTITyGelinada Grinchenko (Kharkiv, Ukraine)
IDENTITIES AND SELF-PrESENTATIONS
IN OrAL hISTOrIES OF uKrAINIAN OSTArBEITErSElmira Muratova (Simferopol, Ukraine) MODErN MyThOLOgy OF CrIMEA:
CrIMEAN TATAr “MyTh OF INDIgENOuS PEOPLE”
Paptsova Alla (Ceadr-Lunga, Moldova) BIrTh OF NATION: IMAgE OF ThE PAST IN EThNICAL MOBILIzATION OF gAgAuz PEOPLE
Jacques Rupnik (Paris, France) TWENTy yEArS OF POSTCOMMuNISM IN SEArCh OF A NEW MODEL
Curt Woolhiser (Boston, USA) CAN ruSSIAN BE A NATIONAL LANguAgE FOr MOrE ThAN ONE NATION? (Chapter 1.)
Iryna Shuliankova (Florence, Italy) VALErIE BuNCE, MIChAEL MCFAuL, KAThryN STONEr-WEISS (EDS.). DEMOCrACy AND AuThOrITArIANISM IN ThE POSTCOMMuNIST WOrLD.......... Svetlana Suveice, Ludmila Coada (Chiinu, Moldova) SErgIu MuSTEATA, IgOr CASu.
Fr TErMEN DE PrESCrIPIE. ASPECTE ALE INVESTIgrII CrIMELOr COMuNISMuLuI N EurOPA (NO PrESCrIPTION. ASPECTS OF ThE INVESTIgATION OF COMMuNIST CrIMES IN EurOPE)
ABOuT ThE AuThOrS
guIDELINES FOr AuThOrS
«ЕвРОпА РЕгИОНОв? пОСлЕ эпОхИ НАцИОНАльНых гОСуДАРСтв»
Беседа с профессором Майклом Китингом Номер журнала, который Вы держите в своих руках, посвящен, с одной стороны, традиционной для этого издания тематике – анализу национальных процессов и социальнополитических трансформаций в регионе Восточной Европы, с другой стороны, он предлагает читателям задуматься над самими основаниями единства региона, расположенного между Балтийским и Черным морями. Для осмысления возможных оснований регионального единства, скорее всего, нам придется в определённой степени абстрагироваться от существующих определений региона и прибегнуть к анализу социальных проблем и индикаторов, характеризующих его пространство с различных сторон. Мы хорошо знаем, что конфигурации регионов имеют особенность наследовать те исторически сложившееся формы политических союзов и проектов, которые ранее существовали на данной территории. Однако, насколько возможны на такой территории проекты, которые определяются не только общим историческим прошлым, в котором регион представлял собой политическое единство, но являются достаточными для конструирования новых региональных образований в современных Статьи, собранные в этом номере, подтверждают идею о Интервью том, что концепт «постсоветские» и «восточноевропейские»
в регионе Междуморья для кого-то все дальше уходят в прошлое, а для других – не позволяют продолжать движение вперед. Наши авторы – исследователи из самого региона и ученые, наблюдающие за его развитием извне, сходятся во мнении, что не столько границы прежних и существующих ныне государственных образований влияют на особенности сотрудничества в регионе, сколько качественные социально-политические, экономические, ресурсные и военные характеристики определяют новые конфигурации взаимодействия акторов, зачастую выходящих за пределы национальных государств.
Важным событием, положившим начало для таких размышлений, стала организованная Европейским гуманитарным университетом при поддержке фонда Конрада Аденауэра конференция «Новый регион Европы: парадигмы регионального развития в Балтийско-Черноморском междуморье», прошедшая в ноябре 2010 г. в Вильнюсе. Участники дискуссии договорились понимать под «новым регионом» группу государств, расположенных в Балтийско-Черноморском междуморье, которые в настоящее время уже нельзя обозначать только с помощью эпитета «постсоветский». «Новым регионом» была названа совокупность государств, находящихся в процессе интеграции различной степени интенсивности. Процессы эти, определяя новые границы региона, в то же время подтверждают его наличие, поскольку большую часть существующих здесь социально-политических проблем можно разрешить только в рамках всего региона, а не отдельных национальных государств. Выводы, к которым приходили участники конференции, подтверждали большое значение межгосударственных и трансграничных отношений, а также процессов, происходящих в экономике, правовых и политических системах. На страницах «Перекрестков» вы познакомитесь с некоторыми из них.
В качестве пролога к этому номеру журнала, позволяющего глубже понять проблематику регионального дискурса, я хочу привести выдержку из беседы с профессором Майклом Китингом, известным исследователем в области региональной европейской политики и теории национализма из Абердинского университета. Майкла Китинга можно определить как регионалиста, однако сферу интересов этого ученого сложно описать одним направлением, поскольку рассматриваемые им проблемы всегда комплексны и междисциплинарны – будь то трансформации современных систем управления, деволюция шотландии, методология социального знания или формирование новых европейских регионов. это, на мой взгляд, не случайно и вполне отражает сложную природу региона и региональных процессов. Более того, персональная и профессиональная истории Майкла Китинга настолько переплетены, что сложно разобраться, где заканчивается одна и начинается другая. С этого вопроса и началась наша беседа с профессором в Вильнюсе: «Так ли это?»
майкл китинг:
– Предполагаю, что это, действительно, так. Меня воспитали на севере Англии мои родители: отец – ирландец, мама – шотландка. Образование получил в ирландской католической школе. Большую часть своей жизни я работал в шотландии и Канаде, и у меня три паспорта – британский, ирландский и канадский.
«Европа регионов? После эпохи национальных государств»
По этой причине идея того, что нация и государство должны всегда совпадать, никогда не казалась для меня столь очевидной. Я встречался с различными концепциями наций, например во Франции этот феномен все еще идентифицируется с государством, в то время как в Германии нация неминуемо рассматривается как культурная форма. Ни одно из этих определений не является универсально истинным.
ольга Бреская:
Основным рабочим понятием, с помощью которого Вы изучаете процессы европейского политического и экономического развития, выступает «регион как социальная конструкция». Именно в период, когда в социологии начинают развиваться функциональные теории – Мертона, Парсонса, Лумана, – интерес к функциональным аспектам территорий начинает усиливаться. Общества, в которых функциональный принцип становится главенствующим, определенным образом меняют представления о территориально-пространственном устройстве мира. Какова, на Ваш взгляд, дальнейшая траектория взаимодействия территориального и функционального принципов в социальной науке о регионах?
майкл китинг:
В своих работах я последовательно развиваю идею, что регион – это особое образование, которое, будучи связанным с территорией, в такой же степени связано с функцией – культурной, политической, этнической, преобладающей и конструирующей пространство региона. Функция и территория никогда не выступали альтернативными или соревнующимися принципами социальной организации. Любая система одновременно территориальна и функциональна.
Современные социологи, которые доказывали, что территория исчезает, игнорировали тот факт, что национальное государство является территориальной конструкцией (хотя Дюркгейм видел эту взаимосвязь более комплексно). Постмодернистские социологи, которые говорят о конце территории, как правило, имеют в виду только конец национальных государств как единственного определителя территории. В ситуации ослабления «территориального принципа» и благодаря мышлению через «понятие регион» мы можем находить новые формы общественного пространства, в меньшей степени связанные с государственным уровнем.
ольга Бреская:
Не способствуют ли такие факторы потере контроля со стороны государства над процессами, происходящими на их территориях? Может быть, мы можем говорить об окончании «эпохи государств» в современной Европе и о переходе к концепции «Европа регионов»?
майкл китинг:
Идея Европы регионов очень точно соответствует реальной ситуации. Она предлагает новую иерархию, позволяющую заместить старую. это конкурирующие проекты определения территории как формы разграничения социальных систем. Государства больше не являются субъектами, которые в состоянии устанавливать одну-единственную территориальную картографическую сетку.
ольга Бреская:
Можно ли сегодня сделать определенный вывод о результатах деволюции в шотландии? Приводит ли деволюция к ослаблению государства или же она свидетельствует о важной тенденции эволюции государственности? И какие тенденции регионального развития намечаются в Восточной Европе?
майкл китинг:
В своих работах «Plurinational Democracy. Stateless Nations in a PostSovereignty Era» (2001) и «Nations against the State. The New Politics of Nationalism in Quebec, Catalonia and Scotland» (2001) я ввожу понятие постсуверенитета, которое связано с процессами ослабления центральной власти и диверсификации управления. В книге 2009 г. «The Independence of Scotland. Self-government and the Shifting Politics of union» я говорю о том, что происходит в шотландии, в категориях деволюции. Ослабление суверенного независимого государства означает, что шотландия вряд ли станет суверенным государством в традиционном смысле. С другой стороны, это – укрепление шотландии в качестве политического сообщества. В будущем, вероятно, будет происходить продолжающееся укрепление шотландского проекта в рамках более крупных союзов. Станет ли наиболее важным союзом Соединенное Королевство или Европейский союз, сейчас не ясно. На данный момент они оба испытывают серьезные проблемы.
Кризис еврозоны в настоящее время (ноябрь 2011 г.) отвлекает внимание от серьезных проблем, стоящих перед Великобританией.
Восточная Европа испытывает ощутимую несбалансированность пространственного развития и неравенство. В какой-то момент эти проблемы придется решать. Вероятность их артикуляции и решения остается небольшой до тех пор, пока политическая власть остается столь централизованной, а правительства так и не желают децентрализации.
Артем Улунян НОвОЕ «MidzyMorze» – «interMaruM»
как геопространственный ретропроект в концепции «Европы регионов»: существует ли геоисторическая парадигма «гибких регионов»
в восточно-центральной Европе?
Abstract
focus of discussions among politicians and experts. By renewing historically based Polish-Lithuanian geopolitical retro project called during Intra-war period as “Intermarum” with broader the idea of Intermarum geopolitical space as distinct geopolitical zone possessing significance for European security architecture in politics, defense and economy, and playing important ideological became element of European identity. This fact has determined Новый регион Европы Baltic-Black sea – Caspian-Mediterranean geoconstruct became combination of several projects considered to consolidate different parts of this wide space.в конце 80-х – начале 90-х гг. хх в. и выразившиеся в дезинтеграции ряда полиэтнических государственных образований – бывшей титовской югославии, Чехословакии и СССР, – способствовали возрождению в общественном дисАртем Улунян курсе так называемых ретрообразов, что нашло свое выражение в актуализации этой проблемы в политических и экспертных кругах ряда стран. Особенность процесса конструирования геопроектов в контексте «новой политической географии» заключалась в том, что «создается новое глобальное геополитическое пространство, в котором пересекаются, взаимодействуют, борются постоянно изменяющиеся ключевые геополитические образы мира. Наиболее эффективные из этих образов порождают свои геополитические контексты, свои образные зоны влияния и вспомогательные, буферные геополитические образы»
(замятин, 2002).
В первой половине 90-х гг. хх в. и в начале ххI в. актуализировались и подверглись редакции с позиций новых геополитических реалий несколько наиболее важных для евразийского пространства геоконцептов, имевших определенное влияние на общественное мнение и общественно-политическое развитие ряда стран в период, предшествовавший Первой мировой войне, а также в межвоенные годы. Пространственно-географические реалии общественно-политических трансформаций способствовали актуализации проблемы системного моделирования пространства, долгое время сегментированного в силу незавершенности общественно-политического развития и государственного строительства, начатых еще в период дезинтеграции континентальных империй:
Австро-Венгерской, Германской, Османской и Российской. Одной из составляющих этого процесса являлась дискуссионность географического атрибутирования части Европы, где появились после распада империй, а затем и Pax Sovietica (включая бывшие советские территории), независимые государства. В этой связи усиливалась роль так называемых геополитических образов (ГПО) – «целенаправленных и четко структурированных представлений о географическом пространстве, включающем наиболее яркие и запоминающиеся символы, знаки, образы и характеристики определенных территорий, стран, регионов, маркирующие их с политической точки зрения. Речь в данном случае идет о фактическом отождествлении определенного географического пространства с конкретной проводимой кем-либо политикой. Следует сразу отметить, что ключевые ГПО характеризуются наиболее целенаправленными геопространственными представлениями и наиболее мощными используемыми территориальными и страновыми символами и знаками» (замятин, 2002).
Обсуждение этой темы носит как культурно-исторический, так и отчетливо проявившийся политический характер, затрагивая важный с точки зрения общественного дискурса в странах региона, расположенного восточнее границ «классической» (западной) Европы, вопрос их принадлежности общеевропейскому пространству, ныне входящему в Объединенную Европу и являющемуся частью евроатлантического сообщества. Использование определения «Центральная»
или «Восточно-Центральная (Центрально-Восточная)», а также «Средняя» Европа в новейшей политической традиции базируется на различных версиях интерпретации базисных факторов исторического развития народов этого региона (Исламов, Фрейдзон, 1992: 119–133; Миллер, 2001: 75–96; janowski, 2005:
5–58; Mitteleuropa, 1994). В соответствии с версией О. халецкого – известного польского историка-культуролога, работавшего в СшА и являвшегося автором термина «Восточно-Центральная Европа», – Центральная Европа состоит из двух геоисторических и геокультурных секторов: германского западно-центрального, где определяющей является имперская традиция германской государственности, и восточно-центрального, в которой проживают народы на пространстве от Финляндии до Греции, занимая пространство между Скандинавией, Германией, Италией и Советским Союзом (halecki, 1950). Однако помимо этого определения столь обширного с географической точки зрения региона существует еще несколько, оформленных в концептуальном отношении как культурно-исторические и политические конструкты. Одно из них основывается на утверждении о том, что Центральная Европа представляет собой регион, тесно связанный с западной цивилизацией, включая германское, австро-венгерское, а также польско-литовское историческое наследие, и выступает как граничащий с Россией и юго-Восточной Европой, основу культурно-исторической традиции которой составляет османское наследие.
В более узком смысле определение Центральной Европы дается в геопространственном конструкте, основывающемся на концепции, в соответствии с которой этот регион включает территории Габсбургской монархии, оставившей свое культурное наследие народам, создавшим после ее распада на ее бывшей территории собственные государства. Ответом на подобную интерпретацию геопространственного позиционирования этого региона является конструкт Восточно-Центральной Европы, в котором базовым является принцип культурного наследия так называемого польско-литовского сообщества, выступающего основой для территориального определения региона, в который включаются современная Беларусь, Литва, Польша и Украина. Политизированный характер дискуссии о принадлежности Восточно-Центральной Европе наиболее отчетливо проявился в выдвижении двух других концептов: так называемого белорусско-российскоукраинского, включающего славянско-православный этноконфессиональный компонент, и юго-восточно-европейский, сторонники которого стремятся также расширить географические границы ЦВЕ с целью подчеркнуть принадлежность народов этих секторов европейского пространства остальной Европе и западной культурной традиции (Koczowski, 2004: 29–30).
Многие из этих подходов к позиционированию ЦВЕ способствовали историзации современных субрегиональных геоконструктов применительно к отдельным секторам евразийского пространства. Основой процесса выступила имеющая историческую составляющую концепция объединения масштабных водно-сухопутных массивов севера и юга – от Балтийского моря до Средиземноморско-Черноморского бассейна, ведущая к созданию так называемого Балто-Черноморского субрегиона, предпосылки чему имели доказанную историческую основу. эта тема являлась предметом не только политологических исследований, но и археологического изучения, которое способствовало исторической концептуализации идеи в созвучном общественно-политическому дискурсу направлении (Лебедев, Жвиташвили, 2000). Примечательным фактом в данном контексте является попытка реализации подобного плана в начале хх в. в форме сооружения Балто-Черноморского канала, предлагавшаяся российским военным ведомством. Очевидность особого географического и геостратегического значения двух регионов – Балтийского и Черноморского – для российской имперской политики способствовала появлению конкретного проекта.
Целевое обоснование, включая финансово-техническую часть, было впервые детально разработано в 1900 г. одним из представителей научно-технического экспертного сообщества инженером В. фон Руктешелем. В 1891 г. с этой идеей к российскому правительству обратился бельгийский инженер Густав Дефосс, но без детального технического и финансового обоснования. Предложение фон Руктешеля, адресованное военному министру А.Н. Куропаткину, заключалось в том, чтобы построить искусственный водный путь – канал Рига – херсон. При этом отмечалось, что «все главные реки Европейской России могут быть разделены главным образом на две группы рек, на северную и на южную, причем истоки некоторых северных рек берут начало вблизи истоков рек южной системы.
Таким образом, при известном приспособлении водяных бассейнов возможно объединение северо-западной и южной России, иначе говоря, Балтийского моря с Черным»1. Наряду с хозяйственно-экономическим значением предполагавшийся канал, строительство которого заняло бы около 16 лет, а стоимость работ составила бы 300 млн рублей, имел еще одно: «…со стратегической точки зрения устройство подобного водного пути имеет для России весьма важное значение, так как тогда военные суда будут в состоянии перемещаться из одного моря в другое для защиты своих портов в самое короткое время»2. Маршрут этого гигантского сооружения предлагалось определить в следующем виде: Рига – Фридрихштадт (Яунелгава) – Двинск – Дрина – Могилев – Киев – Черкасов – Кременчуг – Екатеринославль (Днепропетровск) – херсон.
Трансформационный конструкт геопространства между Россией (СССР) и Германией на протяжении первой трети хх в. имел несколько интерпретаций, которые содержали два общих для них элемента: политический и стратегический (в смысле его оборонной, экономической и коммуникационной важности).
Именно они способствовали актуализации взаимосвязанных концептов новой организации геопространства от Балтии до Черного моря уже в период после окончания холодной войны в виде нескольких миросистемных доктрин, сформированных геополитическими ретрообразами. Идейно-политическая направленность и практическая реализация геоконструкта стали получать оформление в начале хх в. и были сформулированы совершенно разными авторами.
Один из них – х. Маккиндер, британский географ и политический эксперт на Парижской мирной конференции после окончания Первой мировой войны, – рассматривал пространство между Германией и Россией, с одной стороны, как принципиально важный для мировой политики, а с другой, как наиболее уязвимый сектор в системе международных отношений, способный спровоцировать новую мировую войну: 1) в случае внутриполитической нестабильности в нем; 2) в случае его поглощения Россией или Германией и сближения границ двух государств (Mackinder, 1919). Автор второй концепции – деятель польского национального движения Й. Пилсудский. Он сформулировал свою идею в меморандуме, направленном японскому правительству в 1904 г. Суть этого документа заключалась в рекомендации Токио учитывать и использовать национальноосвободительные движения народов Российской империи. С позиций польского национального движения, как они определялись Й. Пилсудским в упомянутом меморандуме, делалось заключение: «Сила и важность Польши среди составляющих российское государство частей укрепляет нас в постановке политической цели раскола российского государства на основные составляющие и освобождение стран, которые насильно были включены в империю. Мы рассматриваем это не только как выполнение культурных устремлений нашей страны к независимому существованию, но и как гарантию этого существования, так как Россия, лишенная своих завоеваний, будет существенно ослаблена и перестанет быть грозным и опасным соседом» (Charaszkiewicz, 2000: 56).
После приобретения Польшей независимости и усиления давления на нее со стороны Советской России, которая попыталась, используя военную силу, навязать ей коммунистический режим, Й. Пилсудский стал инициатором реализации идеи «прометеизма» – поддержки освободительной борьбы народов бывшей империи за свою независимость. Будучи названной так по имени греческого мифического героя Прометея, который вопреки воле богов дал людям огонь, данная концепция имела геополитическое содержание, так как ставила своей задачей освобождение от советского режима и создание национальной государственности народов бывшей империи3. В геопространственном отношении она включала широкую полосу от Балтии до Черного и Каспийского морей, а также отдельные географические регионы Поволжья. Реализация балто-черноморского проекта была сформулирована в геоконструкте «Междуморье» (имелись в виду Балтийское и Черное моря), автором которого был Й. Пилсудский (Midzymorze, 1995; Dziewanowski, 1969; Levy, 2007; Okulewicz, 2001). Проект предусматривал конфедерацию государств, расположенных как в балтийском секторе Европы, так и в черноморско-средиземноморском: Латвии, Литвы, Финляндии и эстонии, а также Белоруссии, Венгрии, Румынии, Украины, Чехословакии и югославии.
Идею не поддержала практически ни одна из стран, которые рассматривались как потенциальные кандидаты, так же как и большинство политических деятелей-эмигрантов из стран, включенных в РСФСР/СССР и имевших отношение к проекту. Причиной негативного отношения к «Междуморью» стало нежелание поступаться национальной свободой, угроза которой виделась в региональном доминировании Польши. Против усиления Варшавы были и многие европейские державы. В то же время проект, как полагала польская сторона, должен был опираться на поддержку Франции и Бельгии, став основой континентального антигерманского союза (Беларусь – Польша 2005)4.
Несмотря на бесспорное авторство Й. Пилсудского, геоконструкт «Междуморье»5 обладал характерными для каждого из подобных мегапроектов «мозаичными» чертами и включал в виде элементов субрегиональные конструкты.
Одним из них, выступавшим в роли центрального, был проект Балтийского союза, выдвигавшийся на протяжении 1917–1920 гг. и предполагавший создание военно-политического блока в составе Польши, Латвии, Литвы и эстонии, становившихся независимыми государствами в результате распада Российской, Австро-Венгерской и Германской империй. Вариантом такого объединения мог стать Балто-скандинавский блок, авторство идеи которого принадлежало эстонскому политику Яну Тынисону – лидеру Демократической партии (ее наследницей в 1919 г. стала Народная партия), стремившемуся добиться с помощью этого межгосударственного объединения гарантий безопасности для Балтии и Северной Европы. Однако Скандинавские страны не проявили заинтересованности из-за нежелания быть вовлеченными в военно-политические конфликты в Балтии (Lubelski, 2010: 186–189).
Дальнейшее развитие геопространственного концепта Междуморья нашло отражение в проекте создания так называемой Третьей Европы, автором которого являлся Й. Бек – глава польского МИДа и один из ближайших сподвижников Й. Пилсудского. Вместе с двумя другими соратниками умершего 15 мая 1935 г. главы Польши, президентом И. Мосцицким и генералом э. Рыдз-Смиглы, Бек продолжал формировать внешнеполитический курс страны. В соответствии с его концепцией в число государств Междуморья или Третьей Европы, находящейся между Германией и СССР, должны были войти помимо Балтийских стран Венгрия, закарпатская Русь, Румыния, югославия, Италия, Турция (при определенных обстоятельствах Греция), а также северные страны – швеция и Финляндия, но при этом исключалась Чехословакия (Kornat).
В аналитическом документе «Основы польской политики в Средней Европе и на Балканах», составленном в польском МИДе в 30-е г. хх в. (к сожалению, публикаторы не приводят точной даты его создания и, скорее всего, он относится ко второй половине 1930-х гг.), его автор определял задачей польской внешней политики «обеспечить себе свободное пространство между Третьим рейхом, с одной стороны, и московским государством (СССР), с другой, для развития своих политических, культурных и экономических возможностей. эта цель является категорическим императивом польского raison d’etat, представляется нам последствием проблемы распространения и укрепления в части Европы от моря до моря». В этом же документе подчеркивался факт существования угрозы со стороны Германии в отношении Балтийских государств, включая Польшу, центрально-европейской Чехословакии, Турции, Румынии независимо от того, что Третий рейх может и не иметь общих границ с какой-либо страной, и итальянской угрозы в отношении Балканских стран (Biaobocki, 2001: 26).
Довольно близкими к «классическому» геополитическому плану Междуморья по своему географическому очертанию являлись соответствующие геоконцепты, выдвигавшиеся представителями украинской и белорусской общественно-политической мысли за пределами СССР. Их главным отличием от «оригинала» было обращение авторов проектов к роли и месту Украины и Беларуси в этой геополитической конструкции.
Осовременивание польско-литовского геополитического ретропроекта, получившего в межвоенный период расширительное толкование геоконструкта «Междуморье», происходило на фоне окончания холодной войны, дезинтеграции СССР и создания независимых государств на его территории. Актуализация темы межморского геопространства как особой геополитической зоны, важной для европейской архитектуры безопасности, включая политические, оборонные, экономические элементы, и имеющей идеологическое значение для общественно-политического дискурса в странах региона в деле закрепления их общеевропейской идентичности (Europa rodkowo-Wschodnia, 2004;
Wolaski, 1996), превращалась в инициирующий момент поиска новой формы Междуморья (Пазьняк; Салтовский, 1996). В отдельных работах, имеющих экспертно-аналитический характер и принадлежащих исследователям из Балтийских стран – бывших советских республик, – особое внимание придавалось исторической роли трех народов континентальной Балтии (латышей, литовцев и эстонцев) и их государственности в формировании всего балтийского регионального геоконструкта. Так, в частности, отмечалось, что «в период советской оккупации в наше сознание очень быстро внедрилась концепция “Балтийского трио” (Латвии, Литвы и эстонии) или “Балтии”, которая, казалось, является вековой. В то же время в создавшейся политической ситуации 1990-х гг. наиболее актуальной становилась концепция, имеющая более короткую историю, и время от времени на повестке дня развивалась дискуссия о том, представляют ли Балтийские государства единое геополитическое пространство или нет» (Pbo, 2005: 41). Появление новых геопространств, определяющих морскую составляющую конструкта, способствовало выдвижению в конце хх – начале ххI в.
следующих версий «Междуморья» в виде проекта «трехморья»: 1) Балтика, Черное и Средиземное моря; 2) Балтика, Черное и Каспийское моря; 3) Балтика, Черное и Адриатическое моря. Самороспуск СССР, создание на постсоветском пространстве Содружества Независимых Государств, членами которого стали бывшие советские республики, за исключением трех балтийских, ликвидация Восточного блока, распад югославии и роспуск Чехословакии, принятие постАртем Улунян коммунистическими государствами Восточной Европы курса на вступление в евроатлантическое сообщество стали основными факторами в формулировании новых региональных геопространственных проектов в отношении постсоветской части Евразии, сочетавших прагматические соображения с историческим компонентом. Немаловажную роль в формулировании подобных проектов сыграла менявшаяся система международных отношений конца хх – начала ххI в., одной из характерных черт которой явилось обострение противоборства за влияние на постсоветском пространстве, и в частности между Москвой и Вашингтоном, что позволяло делать вывод: характер американо-российских взаимоотношений сейчас в какой-то степени сопоставим с первой холодной войной во второй половине хх в. эта война являлась жесткой конфронтацией между геоидеологическими и геополитическими проектами, сторонники которой (иногда помимо своей воли) объединялись вокруг СшА и СССР» (harutyunyan).
В новых условиях ориентированность на европейскую модель предполагала и определенную «европеизацию», которая выступала как символ геополитического развития, включавший несколько составляющих, главными из которых стали изменение внешних границ Единой Европы, развитие институтов управления на уровне Европейского союза, взаимопроникновение национальных и наднациональных уровней управления, реализация политического проекта, нацеленного на создание объединенной и политически сильной Европы (Olsen, 2002: 923, 924). На этом фоне интенсифицировался в общественном дискурсе многих посткоммунистических стран, а также государств евроатлантического сообщества процесс актуализации ряда геополитических ретропроектов, имевших в прошлом прямое отношение к позиционированию пространства от Балтики до Черного моря (ukasz, 2007).
Основными геопространственными конструктами, актуализировавшими в различной степени ретропроекты хх в., стали, во-первых, так называемый Черноморский концепт, нашедший свое выражение в форме Организации черноморского экономического сотрудничества и расширенный в пространственном отношении за пределы собственно Черноморского региона; во-вторых, межгосударственная организация ГУ(У)АМ, фактически обеспечивавшая связь сначала трех регионов – Восточной Европы, южного Кавказа и Центральной Азии, а затем первых двух и трансформировавшаяся в Организацию демократии и экономического развития (Organization for Democracy and Economic Development);
в-третьих, объединение государств под названием «Сообщество демократического выбора» (The Community of Democratic Choice), призванное обеспечить геополитическую связь Балканского региона, Центрально-Восточной Европы, Балтии и южного Кавказа. характерная черта последней из перечисленных организаций – выдвижение на первый план политически мотивированного единства на основе общей целевой установки: выход из постсоветского и посткоммунистического периода развития и окончательный переход к демократической модели общественно-политического устройства. Таким образом, выдвигавшиеся идеологические геопространственные концепты «переформатирования»
политической карты имели определенные закономерности: они включали «цивилизационный либо национальный элемент и апеллировали к определенной экономической системе» (harutyunyan).
В начале 90-х гг. хх в. ввиду произошедших изменений в системе международных отношений и самороспуска СССР, а также создания СНГ Черноморский субрегион, где иным стало прежнее соотношение сил и появились новые, стремящиеся оказывать влияние в нем, превратился в важный геопространственный проект для государств, имевших к нему непосредственное отношение.
Турция, которая использовала свои позиции в евроатлантическом сообществе и особые отношения с СшА, сочла наступивший момент удобным для реализации ее внешнеполитических устремлений в черноморском, кавказском и центрально-азиатском направлениях и способствовала созданию Организации черноморского экономического сотрудничества (Black Sea Economic Cooperation).
(О роли Турции и значении Черноморского субрегиона со стратегической точки зрения см., например, материал капитана ВМФ Орхана Бабаоглу, сотрудника отдела планирования и политического анализа Министерства обороны Турции, Babaoglu, 2005.) 25 июня 1992 г. на Стамбульском саммите глав 11 государств подписано Босфорское заявление, которое стало юридической основой существования BSEC, основанной 1 мая 1999 г. со штаб-квартирой в Стамбуле.
организация черноморского экономического сотрудничества (BSEC) Пространственная характеристика BSEC превратила его в многомерный геопроект, составными элементами которого стали: во-первых, концепт МежАртем Улунян думорья в его новой расширенной редакции, включающей Балтийское, Каспийское, Черное и Средиземное моря; во-вторых, идея единства Центрально-Восточной Европы, «классической» Европы и Балкан (юго-Восточной Европы);
в-третьих, проект расширения евроатлантического пространства при укреплении позиций стран Новой Европы (посткоммунистических государств) и одновременное включение в BSEC участников геоконструктов «Большого Среднего (Ближнего) Востока» и средиземноморского пула. это способствовало появлению концепции «широкого Черноморского региона» (Broader Black Sea region).
Выявилась коммуникационная важность Черноморья в новых условиях создания альтернативных транспортных путей доставки углеводородов в СшА и государства Европы, а также оборонное стратегическое значение субрегиона для евроатлантического сообщества. В то же время в геопространственном оформлении Черноморья обнаружилось определенное своеобразие: оно оказалось «политически сконструированным регионом7, порожденным в большей степени рисковой и стратегической важностью, нежели своей идентичностью. В отличие от Балкан и региона Балтики Черноморье не выполняло функции общего пространства с особой региональной идентичностью на протяжении сотен лет. это сделало его уязвимым при определении его идентичности извне или доминирующими действующими силами внутри него или вокруг. В результате региональное определение оказалось обязано своим использованием внешним силам в связи с другими соседними региональными участниками» (grotzky, Isic, 2008:
5). Существенны различия между Средиземноморьем и Черноморьем в определении единого историко-культурного наследия: этот факт подчеркивается участниками средиземноморского неформального сообщества и фактически отвергается членами черноморского пула (King, 2004; Lessеr, 2007). Геоисторический образ Черноморья не был связан в прошлом с такой характеристикой, как регион, что отмечалось иностранными дипломатами с целью подчеркнуть становление его как нового региона8. В определенной степени этот процесс нашел свое объяснение в заключении о том, что «системные теоретики и политэкономисты обычно рассматривают рост регионов как функцию роста или упадка гегемонии или как ответ на давление глобализации» (King, 2004). Примечательным фактом в данном контексте становилось определение Черноморья не только как моста в политическом, культурном и экономическом отношениях, а также между цивилизациями, но и, по мнению ряда аналитиков, «стратегическим барьером» между соревнующимися цивилизациями (Lessеr, 2007: 12).
Одним из важных мотивационных факторов, повлиявших на разработку геопространственного конструкта «широкое Черноморье», стала концепция демократической безопасности, заявленная в Венской декларации (октябрь 1993 г.), базирующаяся на утверждении о том, что демократические страны не будут воевать друг с другом и, таким образом, строительство демократии, а также ее проНовое «Midzymorze» – «Intermarum»
странственное расширение способствуют укреплению безопасности (Cornell, jonsson, Nilsson, hggstrm, 2006).
Расширительное толкование черноморского пространства9 и историзированный концепт Междуморья, применяемый в отношении Черного и Каспийского морей, создали основу для появления нового конструкта – «широкая черноморско-каспийская область» (Wider Black Sea/Caspian Area [WBSCA]), который подчеркивал значение этого «межморского» пространства одновременно как транспортного коридора10, стратегического пространства и «широкой области» в силу своей многофункциональности (japaridze, 2007;
Minchev). В реализации геоконцепта широкого Черноморья определенную роль сыграла актуализация панъевропейской идеи в начале 90-х г. хх в., произошедшая в связи с усилением евроатлантического вектора в общественнополитическом развитии большинства посткоммунистических государств, стремившихся стать членами объединявшейся Европы. Идея эта создала предпосылки для формулирования специального понятия – Европейское соседство (European Neighbourhood), которое стало служить для обозначения геопространства за пределами Европейского сообщества, прежде всего южного и Восточного Средиземноморья, южного Кавказа и Черноморья, а также Беларуси и Российской Федерации. Политика в этом направлении являлась частью общеевропейской тактики по созданию геопространственного конструкта Объединенной Европы, что подразумевало также реализацию параллельного проекта – процесса стабилизации и ассоциации, распространявшегося на европейскую часть членов евроатлантического сообщества и кандидатов в него из числа посткоммунистических стран и Турцию. Таким образом, балто-каспийско-черноморско-средиземноморский геоконструкт, формировавшийся на принципах Междуморья, становился комбинацией нескольких проектов, направленных на решение задачи консолидации отдельных секторов этого пространства. Естественным в этом контексте становился геопроект (ГУАМ), ставящий целью объединить центральноазиатское, южнокавказское и черноморское пространства в интересах реализация плана создания альтернативных транспортно-сырьевых коммуникаций из Центральной Азии и южного Кавказа в Европу. 10 октября 1997 г. в Страсбурге была достигнута договоренность о создании консультативного форума межрегиональной межгосударственной организации Грузии, Украины, Азербайджана и Молдовы, к которым весной 1999 г. присоединился Узбекистан, приостановивший свое участие в 2002 г. и отказавшийся от договоренности в мае 2005 г. после Андижанских событий с последующей денонсацией 29 декабря того же года практически всех базовых документов. 7 июня 2001 г. заключена Ялтинская хартия, ставшая манифестом ГУАМ. Подписание серии документов в период 1999–2001 гг. трансформировало ГУАМ в структуру, ориентированную на решение не только транспортносырьевых задач, но и политических, среди которых особое место заняли заАртем Улунян мороженные этнотерриториальные конфликты и проблемы безопасности.
Состоявшийся 22 апреля 2005 г. в Кишиневе саммит глав государств-членов ГУАМ (за исключением президента Узбекистана И. Каримова) четко определил геополитический характер проекта, что было подтверждено как присутствием на встрече в качестве наблюдателей президентов Т. Бэсеску (Румыния), В. Адамкуса (Литва) и специального представителя СшА по переговорам по Нагорному Карабаху и конфликтам в Евразии С. Манна, так и принятыми документами: декларацией «Во имя демократии, стабильности и развития» и совместным заявлением «Создавая демократию от Балтики до Черного моря».
Такой подход к конструированию нового геополитического пространства демонстрировал устойчивый и исторически обусловленный характер естественного процесса создания современной версии Междуморья – Балтики, Черного и Каспийского морей уже в условиях расширения евроатлантического сообщества, элементом которого являлась Единая Европа. Новый геопроект – Сообщество демократического выбора, созданное 2 декабря 2005 г., включал государства Балтии, Центрально-Восточной Европы, Балкан и СшА, а также региональные организации – Европейский союз и ОБСЕ.
Новейший геоконструкт Междуморья оказался завершенным вследствие создания сплошной геополитической полосы от Балтики до Черного и Каспийского морей. это пространство, названное на Тбилисской конференции 2006 г.
с участием парламентариев из стран СДВ Балтийско-Черноморско-Каспийским регионом, рассматривалось в данном контексте как часть «единого европейского и евроатлантического пространства», куда ему предстояло интегрироваться в интересах «упрочения демократии, стабильности и экономического благосостояния во всей Европе»11. В то же время оно отличалось от исторической версии 20-х гг. хх в., в которой его важной составляющей наряду с Украиной была Белоруссия. Особое значение для формирования СДВ имел характер взаимоотношений внутри СНГ, где четко обозначилась принципиально важная для общественно-политического развития стран-участниц Содружества проблема. Ее суть заключалась в том, что «едва ли какое-либо другое событие в регионе имело столь серьезное влияние на постсоветские режимы, как электоральные революции. эти режимы рассматривали электоральные революции как смертельную опасность их власти и оценивались как наиболее серьезный враг, с которым надо вести борьбу и разгромить всеми имеющимися средствами»
(Kechaqmadze; The Fourth Wave of Democracy, 2002).
Концептуализация геоконструктов, позволяющих формировать новые регионы с помощью объединения традиционных европейских пространств с учетом существовавших на протяжении хх в. ретропроектов, фокусировалась на создании мегарегионов, имеющих принципиальное значение для Европы с точки зрения ее стратегических интересов в нескольких областях. Различные планы Междуморья свидетельствовали об основном векторе развития геопространственных конструктов в среде европейских политиков. Необходимость консолидации европейского массива проявилась в концепции «Европа регионов», которая могла базироваться не столько на государственно-территориальной основе, сколько на регионально-областной, т.е. без включения всей территории конкретных государств для реализации геопространственной программы. Ее основа была определена в начале 2000-х гг. и включала несколько географических регионов: Центральную Европу – адриатическое – дунайское – юго-восточное европейское пространства. Программа центрально-адриатическо-дунайско-юго-восточного европейского пространства (Central, Adriatic, Danubian and South-Eastern European Space, CADSES) выступила в роли инструмента формирования нового большого Европейского региона, куда оказались включены не только целые государства, но и находящиеся в пределах национально-территориального суверенитета соседних стран области, являющиеся частями заявленных в программе регионов. Из 18 государств-членов CADSES не являются членами Европейского союза, а ряд государств присутствуют в программе своими областями (Италия и Украина).
План CADSES в складывавшихся условиях усиливавшейся конкуренции геопространственных конструктов «больших» Ближнего/Среднего Востока, Центральной Азии, Средиземноморья и Балто-Черноморско-Каспийского проекта, а также геоконцептов тюркской взаимности и фарсоязычного единства выявил серьезную особенность. Она заключалась в следующем: формирование нового геополитического массива проходило в рамках жесткого регионального подхода без включения в него конкретных государств полностью, а лишь только тех областей, которые имели непосредственное отношение к конструируемому пространству, что создавало основу для формулирования подлинно регионального геоконцепта без формального изменения государственных границ или подобных планов в будущем.
Формулирование геополитических субрегиональных геоконцептов евразийской проекции в политических и экспертных кругах стран евроатлантического сообщества, а также ряда постсоветских государств являлось отражением общей тенденции, выявившейся в общественном дискурсе после окончания холодной войны. Геопространственное конструирование новых региональных общностей с доминирующим политическим содержанием было обусловлено объективным процессом поиска геополитической идентичности и необходимостью обеспечения ее сохранения с учетом сложившейся в системе международных отношений ситуации. Последняя свидетельствовала об усиливавшемся конфликте между демократической и условно называемой неосоветской (антидемократической) моделями общественного развития.
Архив внешней политики Российской империи. Ф. 165. Оп. 1. Д. 655. Л. 2.2 (об.). Краткая записка к проекту инженера В. фон Руктешеля об устройстве канала для глубокосидящих судов, соединяющего Балтийское море с Черным. 1900 г.
Там же. Л. 4. Впоследствии этой темой занимались в 1909 г. латвийский инженер А. Пабст и Бруно фон Гернет в 1914 г. К реализации проекта в разные годы перед Первой мировой войной обращались зарубежные финансисты и инженеры, пытавшиеся организовать специальный банковский пул. Однако ввиду изменившейся международной ситуации проект остался невыполненным.
План «Прометей» являлся составной частью внешнеполитического курса Польши.
Трактовка освободительной борьбы народов СССР против коммунистического режима даже после его крушения продолжает базироваться на советских оценках, предпринимаются попытки создать идеологически и политически мотивированные аналогии. См., например: Соцков Л.Ф. Неизвестный сепаратизм. На службе СД и Абвера: Из секретных досье разведки. М., 2003. С. 131–141.
Советское руководство рассматривало план «Междуморье» как опасный для экспансионистских планов СССР на балтийском и южном черноморском направлениях. Уничтожение польской государственности совместными действиями нацистской Германии и Советского Союза в 1939 г. было завершающим этапом на пути ликвидации угрозы скоординированных действий малых стран региона.
Масштабный план создания межгосударственного объединения стран Балтии, Центрально-Восточной Европы и Балкан в виде конфедерации выдвигался известным политическим деятелем генералом Вл. Сикорским, когда он занимал пост премьер-министра Польши (16.12. 1922 – 26.4.1923 гг.). Геопространство этого объединения, где Польше суждено было играть роль «ядра», ограничивалось на севере Балтикой, а на юге – эгейским морем.
Ввиду отказа Турции согласиться со вступлением Кипрской Республики в BSEC Греция заблокировала заявку Черногории, которая после прекращения существования совместного с Сербией государства стала независимой. См.: Kurt S. Montenegro Denied BSEC Membership Because of Turkish-greek rift // Today’s zaman. 6.11.2006.
В историографической традиции политической географии существует несколько подходов к определению ряда пространственных секторов, которые рассматриваются и как регионы, и как субрегионы. В отношении Черноморья используются нередко оба этих определения.
Ambassador’s remarks and Public Events. Democracy and Security in the Black Sea American Ambassador ross Wilson ArI Movement’s 8th Annual Security Conference. Istanbul, june 29, 2006 / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://turkey.usembassy.gov/amb_062906.html В соответствии с географическим определением Черноморского региона Европейской комиссией, к нему относятся государства, расположенные на западе (Болгария, Греция, Молдова и Румыния), на севере (Россия и Украина), на востоке (Азербайджан, Армения и Грузия) и юге (Турция).
Ambassador’s remarks and Public Events.
Содействие демократии: усиление роли парламентской демократии. Совместное коммюнике. Тбилиси, 1 декабря 2006 г. Тбилисская конференция, 2006 г. / [электронный ресурс].
Режим доступа: http://www.cdc.parliament.ge/files/78_22_421342_Communique_r.doc.
Российская оценка концепта Междуморья в этот период варьировалась от крайне негативной до умеренно-критичной. См., напр.: Неменский О. IV Речь Посполитая: взгляд на Восток. 19.1.2006. АПН.РУ / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.apn.
ru/opinions/article9544.htm; Лурье С. Речь Посполитая, империя-ловушка. Историческая политика: случай Польши // Русский Журнал. 31.08.09 / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.russ.ru/Mirovaya-povestka/rech-Pospolitaya-imperiya-lovushka. эта позиция была отмечена украинскими политологами и публицистами: Карайченцев П.
Литва и Польша спешат на помощь. Попытки реанимации Балтийско-Черноморского союза // Диалог.ua. 15.06.2004 / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://dialogs.org.
ua/issue_full.php?m_id=1255. В то же время среди белорусских публицистов и экспертов существует точка зрения на этот проект как достаточно выгодный для России, что было замечено даже российским консервативным информационно-аналитическим порталом «Геополитика». (Геополитика постмодерна: Сивицкий А. Балто-Черноморский коридор развития как модификация «Восточного партнерства» // Геополитика. 24.12.2009 / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://geopolitica.tv/index.php).
Архив внешней политики Российской империи (АВПР). Фонд 165. Опись 1. Дело 655.
Лист 2, 2(об.) Краткая записка к проекту инженера В. фон Руктешеля об устройстве канала для глубокосидящих судов, соединяющего Балтийское море с Черным. 1900 г.
Ambassador’s remarks and Public Events. Democracy and Security in the Black Sea American Ambassador ross Wilson ArI Movement’s 8th Annual Security Conference. Istanbul, june 29, 2006 / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://turkey.usembassy.gov/ amb_062906.html Babaoglu O. The Black Sea Basin: A New Axis in global Maritime Security // Policy Watch.
№ 1027. 24.08. 2005 / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.harvard-bssp.
org/bssp/publications/ Balceraka W. Koncepcje integracjne w polskiej polityce zagranicznej (1918–1939) // Dzieje Najnowsze. № 1. 1970. S. 30–56.
Biaobocki z. Prby realizacji koncepcji «Trzeciej Europy» a zSrr 1934–1938 // zeszyty Naukowe. Wysza Szkoa gospodarki Krajowej w Kutnie. Kutno: Wysza Szkoa gospodarki Krajowej, 2001. Tom I. S. 25–66.
Charaszkiewicz E. zbir dokumentw ppk. Edmunda Charaszkiewicza. Оpracowanie, wstp i przypisy Andrzej grzywacz, Marcin Kwiecie, grzegorz Mazur. Krakw: Fundacja CDCN «Ksigarnia Akademicka», 2000.
Cornell S., jonsson A., Nilsson N., hggstrm P. The Wider Black Sea region: An Emerging hub in European Security. Silk road Paper. Washington, December 2006.
Dziewanowski M. joseph Pilsudski: a European Federalist, 1918–1922. Stanford Calif., hoover Institution Press, 1969.
Europa rodkowo-Wschodnia w polskiej myli politycznej / Pod red. Mirosawa Dymarskiego i jerzego juchnowskiego. Wrocaw: uniw. Wrocawski, 2004.
grotzky D., Isic M. The Black Sea region: Clashing Identities and risks to European Stability // Policy Analysis research group on European Affairs. Mnich. № 4. October 2008.
halecki O. The Limits and Divisions of European history. London; New york: Sheed & Ward, 1950.
harutyunyan g. New «Cold War» and transformation of «deterring strategy». Noravank Foundation. 4 December 2006 / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://noravank.am/ en/?page=analitics&nid= Inventory of Black Sea regional Activities of the European Commission. Нацiоналний Iнформацiйний Центр I Спiвробiтництва з ЄС у Сферi Науки I технологiй / [электронный ресурс]. Режим доступа: www.fp6-nip.kiev.ua/ 211106/bsec1.doc janowski M., Iordachi C., Trencsenyi B. Why Bother About historical regions? // East Central Europe. V. 32. N I-II. 2005. P. 5–58.
japaridze T. Security risks and Dilemmas in the Wider Black Sea region: Back to «realpolitik»
or Simply going through a Crunch? // harvard Black Sea Security Program. Expert Opinion. harward, 2007. P. 57–65.
Kechaqmadze M. Anti-revolutionary Measures of the Post-Soviet regimes / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://gfsis.org/pub/files/publications_politics/kechaqmadze_ anti-revolutionary.pdf King Ch. Is the Black Sea a region // The Black Sea region: Cooperation and Security Building / Ed. by Pavliuk O., Klympush-Tsintsadze I. EastWest Institute. New york, 2004. P. 13–27.
Koczowski j. Actualit des grandes traditions de la cohabitation et du dialogue des cultures en Europe du Centre-Est // L’hritage historique de la res Publica de Plusieurs Nations.
Lublin: Towarzystwo Instytutu Europy rodkowo-Wschodniej, 2004. S. 29–30.
Kornat M. realna koncepcja czy wizja ex post? Polska idea «Trzeciej Europy» (1937–1938) / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://politologia.wsb-nlu.edu.pl/uploadedFiles/file/M_Kornat%20-%20realna%20koncepcja%20czy%20wizja%20ex%20post.pdf Kurt S. Montenegro Denied BSEC Membership Because of Turkish-greek rift // Today’s zaman, 6.11.2006.
Lessеr I. global trends, regional Consequences: Wider Strategic Influences on the Black Sea // International Centre for Black Sea Studies (ICBSS). xenophon Paper. November 2007. № 4.
P. 1–31.
Levy j. The Intermarium: Madison, Wilson, and East Central European Federalism. Boca raton, Florids: universal-Publishers., 2007.
Lubelski j. zwizek Batycki i Trzecia Europa. Koncepcje reorganizacji Europy rodkowej w polityce zagranicznej II rzeczypospolitej // Nowa Europa. № 1 (9). 2010. S. 183–217.
ukasz M. Alternatywne koncepcje polskiej polityki zagranicznej w rodowiskach antyintegracyjnych po 1989 roku // Alternatywne koncepcje polskiej polityki zagranicznej w rodowiskach antyintegracyjnych po 1989 roku. Wrocaw, 2007. P. 99–111.
Mackinder h. Democratic Ideals and reality: A Study in the Politics of reconstruction. London: h. holt, 1919.
Midzymorze: Polska i kraje Europy rodkowo-Wschodniej xIx–xx wiek. Studia ofiarowane Piotrowi ossowskiemu w siedemdziesit rocznic urodzin / red. Andrzej Ajnenkiel.
Warszawa: Instytut historii PAN, 1995.
Minchev O. Major Interests and Strategies for the Black Sea region. Institute for regional and International Studies. Framework Analytical review. September 2006 / [электронный ресурс]. Режим доступа: www.iris-bg.org/index.php?q=publications&pid= Mitteleuropa. history and prospects / Ed. by P. Stirk. Edinburgh: university Press, 1994.
Okulewicz P. Koncepcja «miedzymorza» w myli i praktyce politycznej obozu jzefa Pisudskiego w latach 1918–1926. Pozna: Wydawnictwo Poznaskie, 2001.
Olsen j. The Many Faces of Europeanization // journal of Common Market Studies. № 40 (5).
2002. Р. 921–952.
Pbo h. Balti riikide geopoliitilise thenduse ajalooline kujundamine // Maailmast. 2005. rSr artiklite kogumik: phendatud professor emeritus Eero Loonele 70. snnipevale. Tartu:
Tartu likooli Kirjastus, 2005. Lk. 40–104.
McFaul M. The Fourth Wave of Democracy and Dictatorship: Noncooperative Transitions in the Postcommunist World // World Politics. V. 54. N. 2. january 2002. Р. 212–244;
http://muse.jhu.edu/about/muse/publishers/hopkins; Wolaski M. Europa rodkowo Wschodnia w myli politycznej polskiej emigracji 1945-1975. Wrocaw: Wydawn. uniwersytetu Wrocawskiego, 1996.
Беларусь – Польша: путь к сотрудничеству (Беларусь – Польшча: шлях да супрацоўніцтва;
Bialorus – Polska: droga ku wspolpracy): материалы международной научной конференции. Минск, 11 ноября 2004 г. – Минск: БГУ, 2005.
замятин Д. Динамика геополитических образов современной России (1991–2001) // Человек. № 6. 2002. С. 53–61. Цит. по: замятин Д. Динамика геополитических образов современной России (1991–2001) / [электронный ресурс]. Режим доступа: http:// spkurdyumov.narod.ru/Dzamiyatin.htm Исламов Т., Фрейдзон В. Средняя Европа – миф, плод воображения или реальность? // Европейский альманах. История. Традиции. Культура. М., 1992. С. 119–133.
Карайченцев П. Литва и Польша спешат на помощь. Попытки реанимации БалтийскоЧерноморского союза // Диалог.ua. 15.06. 2004 / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://dialogs.org.ua/issue_full.php?m_id=1255.
Лебедев Г., Жвиташвили ю. Дракон «Нево»: На пути из варяг в греки: Археолого-навигационные исследования древних водных коммуникаций между Балтикой и Средиземноморьем. СПб.: Нордмед-издат, 2000.
Лурье С. Речь Посполитая, империя-ловушка. Историческая политика: случай Польши // Русский Журнал. 31.08.09 / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.russ.
ru/Mirovaya-povestka/rech-Pospolitaya-imperiya-lovushka Миллер Л. Тема Центральной Европы: история, современные дискурсы и место в них России // Новое литературное обозрение. 2001. № 52 (6). С. 75–96.
Неменский О. IV Речь Посполитая: взгляд на Восток. 19.1.2006. АПН.РУ / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.apn.ru/opinions/article9544.htm Пазьняк з. Беларусь – фарпост на ўсходзе // Беларус. Iнтэрнэт-вэрсiя беларускай газэты ў вольным сьвеце. № 464 / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.bielarus.
org/viestki.php?n=464&a= Салтовский А. Геополитическая составляющая государственнической мысли (первая половина хх века) // Украинская государственность в хх веке. (Историко-политический анализ) Киев: Полiтична Думка, 1996. Цит. по: [электронный ресурс]. Режим доступа: http://litopys.org.ua/ukrxxr/a05.htm Сивицкий А. Балто-Черноморский коридор развития как модификация «Восточного партнерства» // Геополитика. 24.12.2009 / [электронный ресурс]. Режим доступа:
http://geopolitica.tv/index.php Содействие демократии: усиление роли парламентской демократии. Совместное коммюнике. Тбилиси, 1 декабря 2006 года. Тбилисская конференция, 2006 г. / [электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.cdc.parliament.ge/files/78_22_421342_ Communique_r.doc Соцков Л.Ф. Неизвестный сепаратизм: На службе СД и Абвера: Из секретных досье разведки. М.: Рипол классик, 2003.
Олег Бреский interMaruM.
пРОлЕгОМЕНы К пРОСтРАНСтвЕННОй пОлИтИКЕ в РЕгИОНЕ
Abstract
the general European processes in a broad historical and theoretical context. The range of problems is defined, which actualizes the regional practices and contribute to the transformation transit from the state-centric paradigm, in which the territory and region were external political factors and resource to a regional paradigm, characterized by the processes of “space construction” in which the regions acquire the properties of actors, is analyzed.Новый регион Европы The unsuccessful attempts of regionalization in the Baltic-Black of regional structures in Intermarum at the present time, taking economic, demographic, security, and cultural spheres. The article the most important points of its development, indicating the possibilities of spatial policy in the region: the standardization of citizenship policy, cross-border interactions, practices in the sphere keywords: Intermarum, region, decentralization, federalism, Eastern Partnership, integration, Baltic sea, development, territory, construction, space.
Когда мы задумывали конференцию «Новый регион Европы: парадигмы регионального развития в Балтийско-Черноморском междуморье»1, нас интересовали такие социальные и политические процессы, частью которых является Европейский гуманитарный университет и которые нельзя точно и полно описать, оставаясь в масштабах национального государства или же в дисциплинарных границах определенной науки. К примеру, мы можем быть связаны с Беларусью, но когда мы начинаем осмысливать Беларусь, то непременно обращаемся к более широкому пространству – образовательному, пространству науки, социальных, правовых и экономических процессов. Тем более это справедливо по отношению к специализированным отраслям, в которых существует ряд исследовательских и практических проблем, связанных с необходимостью получения знания о социальных процессах, прямо не подконтрольных власти национального государства и никак не обусловленных «национальными» интересами. Вопросы образования и науки, миграции и экологии, безопасности и прав человека, экономического развития или регионального развития раздвигают национальное пространство, фрагментируют его, дробят и представляют в совершенно новом качестве. Так изменяются горизонты социального и гуманитарного знания и, очевидно, должен изменяться язык и подход к изучению такого рода процессов.
Надо отметить, что изменения и в социальном пространстве, и в осмыслении его отдельных аспектов происходят несинхронно. Часто наука лишь фиксирует произошедшие изменения и не в состоянии сама проектировать и направлять трансформации.
Во многом эта ситуация объясняется тем, что развитие социальной и гуманитарной науки и политики в xIx и хх вв. было подчинено логике процессов модернизации. эпоха Модерна началась с географических открытий и пересмотра географии и в целом – c пересмотра концепции пространства. Раздробленное многоплановое пространство Средневековья заменялось унифицированным пространством Государства – определяемого концепциями суверенитета, юрисдикции и границы, которые были созданы юристами и интеллектуалами xV– xVI вв. Националистический патриотизм xIx–хх вв. можно представить как процесс сакрализации географической карты. В это время внимание социальной мысли сосредоточивается на отдельных институтах и явлениях, связанных с национальным государством. Ключевым актором социальных и международных процессов стали государства или нации. Социальная наука создала в это время такие концепты, как «общество», «государство», «экономика», «народ», которые до сих пор определяют во многом ход гуманитарной и социальной мысли. Подобные конструкции предполагают практическое и научное упрощение – сегментацию и трансформацию социальных структур и редуцирование объекта исслеIntermarum. Пролегомены к пространственной политике в регионе дования к универсальным и общим структурам. Универсальной здесь является ситуация, при которой внимание приковывается к «народу», «государству» или «экономике», а на противоположном полюсе – к «психике» или «физиологии»
индивида. Средний уровень остается долгое время вне внимания – уровень повседневности, быта, семьи, обычаев, социальных норм, самоуправления. Для появления интереса к проблемам взаимодействия регионального и национального, проблемам «среднего уровня», необходимой была, очевидно, смена самого контекста исследований. Средний уровень заставляет изменяться концепцию целого, которой до сих пор выступало национальное государство и «общество».
Во второй половине хх в. в свободном мире, и в несколько редуцированных формах – в социалистическом лагере, – начинается трансформация знания и трансформация представления о самом социальном пространстве. Так, в 70– 80-е гг. хх в. происходит перелом в социологии: появляются теории Гидденса (giddens, 1990) и Кастельса (Кастельс, 2000), которые построены на признании социальной многоплановости, несубстанциальности социального. Идея «общества» заменяется концептом организации социальной жизни во времени и пространстве. Так ставится вопрос о преобразовательных способностях человеческой деятельности, включая самые рутинные ее формы, а также о том, что все виды принуждения и ограничения, которые встречаются в обществе, также являются и возможностями, средством санкционирования деятельности. э. Гидденс также ставит вопрос о том, что является в действительности важным с точки зрения протекания социальных процессов: о локальных и региональных структурах, не являющихся простыми элементами национального. «Понятие места действия (локальности) подразумевает использование пространства с целью обеспечения среды протекания взаимодействия, необходимой для определения его контекстуальности» (Гидденс, 2007: 185). К этому же времени относится и труд Анри Лефевра «Конструирование пространства» (Lefebvre, 1974), который очень точно обозначает направление трансформации представлений о пространстве, возникающем через деятельность независимых частных и юридических лиц, не являющихся простыми агентами государства, элементами более сложной системы.
Саския Сассен замечает, что в 80-е гг. хх в. резко изменяется положение национального государства вследствие приватизации, прекращения регулирования, открытия национальных экономик для зарубежных фирм и все более активного участия национальных субъектов в мировом рынке (Sassen, 1996). Алармисты заговорили в это время о закате и умирании государства. Но все-таки скорее всего происходит изменение масштаба стратегических территорий, которые формируют новую пространственную систему. В этих условиях возникают предпосылки для появления других пространственных единиц, масштабов или образований. И по-новому представляется проблема интеграции социального пространства: оно объединяется не только с помощью государства, но также и другими способами и с участием других субъектов. Такой переход представляет собой масштабные изменения в политическом и социальном устроении современного мира. Общества, не использующие факторы регионального развития, очевидно, не могут формировать эффективные структуры социального пространства. И сегодня мы можем видеть выражение такой тенденции на примере появления маркеров новых государственных образований: «несостоявшиеся государства», «неполноценные государства», «квазигосударства».
К этому же времени (второй половине хх в.) относится и внедрение в политические практики Европы федерализма – и на национальном, и на наднациональном уровне, а также широкие процессы деволюции и децентрализации на национальном уровне. Совет Европы, ООН, Всемирный банк и различные межнациональные учреждения подчеркивают существующую потребность делегировать и передавать власть локальным сообществам, которые могут действовать как частные корпорации или частные лица. Чрезвычайно важными эти процессы делают также способности регионов производить богатство и экономический рост, их потребность быть материально жизнеспособной и уверенной в себе силой и их способность развивать хорошее администрирование. С изменением положения регионов возникает и новый набор идей о желательных отношениях между правительствами государств и местными органами власти, включая идею об уровне местной автономии, идею о разграничении власти между национальными и локальными уровнями, и степени гибкости, которая должна существовать, чтобы адаптировать один уровень власти к другому. Именно возникновение субнациональных регионов парадоксальным образом чрезвычайно облегчает интеграционные процессы в современном мире.
Многие из правовых изменений, сопровождающих новое глобальное видение региональных и локальных юридических лиц, только начинают проявляться. Действия специального агентства ООН, нацеленного на принятие Всемирной хартии о местном самоуправлении, уже положило начало обязательному международному юридическому документу. Региональные трактаты и межнациональные соглашения, такие как североамериканское Соглашение о свободной торговле (NAFTA), членство в Генеральном соглашении по тарифам и торговле (gATT) и Всемирной торговой организации (WTO) также начали затрагивать регионы и нормы, создаваемые местными органами власти, побуждая их к становлению в качестве глобальных субъектов развития, в то время как согласие государств и локальных органов власти на ориентацию на международные стандарты является медленным и совсем неполным. Тем не менее возможно предсказать результаты этого перехода, так же как проанализировать обоснования его нормативных основ.
эти тенденции можно обозначить термином «новая регионализация». С 80-х гг. хх в. наблюдается всплеск создания региональных проектов, сущеIntermarum. Пролегомены к пространственной политике в регионе ственно отличающихся от того, как пространство организовывалось ранее, еще в 1950–1960-е гг. это качественно отличное явление наблюдалось учеными в областях международных отношений (Ir) и международной политической экономии (IPE) и совпало с концом холодной войны и периодом увеличения глобальной экономической целостности, т.е. как раз с рождением новой конфигурации в Восточной и Центральной Европе. Новое районирование привело к возникновению региональных организаций, которые были более открытыми в области торговли и политики, чем сформированные в предыдущую эру.
С появлением таких региональных организаций, как Ассоциация юговосточных азиатских наций (АСЕАН), Азиатско-тихоокеанское экономическое сотрудничество (APEC), Европейский союз (ЕС), Североамериканское соглашение о свободной торговле (NAFTA) и южное африканское сообщество развития (SADC), в середине 1980-х и начале 1990-х возросла и степень региональной политической деятельности и деловой активности. эти региональные процессы вызвали усиление академического интереса в сфере регионализации, которое привело к выводу о возникновении новых ее форм, отличных от типа, распространенного сразу же после Второй мировой войны.
эксперты идентифицировали несколько контуров новой регионализации, которая проявилась в пределах контекста политического и экономического мироустройства. Новая регионализация характеризовалась несколькими дуальными признаками.
1. единство – многообразие.
Во-первых, эта новая форма регионализации возникла по окончании холодной войны; биполярный мировой контекст исчез, и мир становился все более и более многополюсным. это изменение равновесия сил, возможно, обеспечило существование стимула для увеличения числа региональных организаций и их членства. Кроме того, региональные организации, сформированные в более раннем контексте холодной войны, сложились на пересечении интересов доминирующих супердержав главным образом с помощью политических средств и силы. В новом контексте регионалистские проекты были все более и более формируемы «снизу» интересами таких акторов, как внутреннее гражданское общество, приобретающее характер глобального актора.
2. государственный протекционизм – свобода торговли.
Старая форма регионализации имела тенденцию к протекционистским экономическим блокам, где торговля между государствами-членами поощрялась, но торговле со странами вне блока препятствовали внешние торговые барьеры.
Напротив, новая регионализация имела более открытую форму, где льготы для регионов и их акторов, которые предоставлялись государствами, также оказывались доступными для регионов вне национальной территории2. В данном контексте утверждается, что такая открытая форма включает регион в глобальную конкуренцию и вместе с другими средствами поддержки наделяет их стратегически необходимыми стимулами для того, чтобы конкурировать на глобальном рынке. Парадоксально, но эти новые регионалистские проекты, вместо того чтобы представлять препятствия глобальной интеграции, помогают в содействии этой цели.
3. узкие цели регионализации – масштабные программы регионального развития.
Новое районирование также дало начало региональным организациям, у которых есть всесторонний набор установленных основных плановых целей и задач. Принимая во внимание, что предыдущие формы региональных проектов касались экономики или политики безопасности, – политика, выработанная региональными учреждениями, сформированными или трансформированными в конце 1980-х – начале 1990-х, охватила экологию и социальную политику, так же как политику поощрения прозрачности и ответственности в управлении (governance). Относительно региональных проектов, начатых бедными странами, такими как SADC в южной части Африканского континента, эти региональные организации включают широкие цели, связанные с развитием вне торговли и валютной политики, рассматривая понятие развития как многомерный процесс. Регионалистские организации осуществляют политику в области здравоохранения, образования, борьбы с бедностью, обеспечения гендерного равенства.
4. изоляционизм – глобализация.
Наконец, новое районирование – процесс, который не только способствует, но и взаимодействует с процессами глобализации. В отличие от старой регионализации, которая больше ориентировалась на взаимодействия между государствами, новая регионализация вовлекает множество государственных и негосударственных акторов, имеющих отношение к процессу преобразования мироустройства. Таким образом, социальные процессы глобализации оказывают воздействие на формирование новой регионализации, которая, в свою очередь, влияет на формирование процесса глобализации. Силы глобализации воздействуют на реструктурирование социальных, политических и экономических составляющих регионов, в то время как государства и общества приспособились к этим воздействиям, содействуя, изменяя или полностью трансформируя эффекты глобализации через процессы регионализации. Поэтому новая регионализация, с ее большей открытостью к мировой экономике и к глобальным политическим силам, является процессом, с помощью которого государства содействуют своей презентации в существующем мироустройстве. В то время как региональная договоренность, сформированная в период старой регионализации, оказалась нежизнеспособной, именно новые региональные учреждения становятся главным аспектом современного и будущего мироустройства.
Intermarum. Пролегомены к пространственной политике в регионе 5. Национализм – федерализм и конституционализм.
Старая регионализация была тесно связана с национальными проектами унификации социального пространства, гомогенизации его политической и экономической составляющих. В новой регионализации гораздо большее значение имеют гарантии статуса субъектов и инструменты его участия в публичных и экономических процессах. эта программа описывается на языке федерализма и конституционализма, которые предоставляют необходимые средства для фиксации этой сложной реальности. Таким образом, новый регионализм связан с действием универсальных структур, функциональных и властных. В этих структурах обнаруживаются смыслы для отдельного человека, семьи, локальных сообществ. В такой перспективе мы находим основания для получения знания о пределах власти и о дополнительных свойствах публичного пространства. Представляется, что в этой области находятся ответы на важные вопросы нормообразования, решение проблемы практической этики и соблюдения отдельных свобод, реализации новых политических идей, а также решение проблемы субъекта публичных отношений.
Пространство между Балтийским и Черным морями – очень раздробленное, с сильными национализмами, испытало в хх в. мощнейшую индустриализацию и крайне болезненные политические, культурные, этические и экономические трансформации. эти изменения фиксируются в разных отраслях знания и связаны с невозможностью игнорировать вызовы, заключающиеся в усилении многоплановости и усложнении социального пространства. Однако такое многообразие можно как использовать, так и игнорировать его возможности; многообразие может иметь как положительное, так и очень отрицательное воздействие на процессы развития. Использование этого многообразия не происходит в автоматическом режиме, а требует субъекта, принимающего очень важные решения.
История, право, социология, политология дают нам срезы рассматриваемого региона; и эти срезы трудно складываются в общую картину. Для понимания того, что же мы видим, нам необходимо представление не столько об отраслевой принадлежности знания, сколько о том, в каких пространственных контекстах происходит развитие этого знания и какой именно субъект и каким образом выстраивает это пространство.
В восприятии внешнего мира, т.е. политических деятелей, представителей СМИ и общественности, так же как историков или политологов, применяющих сравнительный подход, фактически регион Intermarum проявляется как историческая область, созданная не столько между Балтией, Адриатикой и Черным морем, сколько между Востоком и западом, как буферная зона, представленная тем или иным составом государств. И сегодня мы часто сталкиваемся с конфликтом или дефицитом языковых средств, связанными со сложностью именования этого пространства. Его обозначают как постсоветское, постсоциалистическое, транзитивное, называют Восточной Европой, иногда – западной Евразией. Часто это пространство никак не называют, обращаясь только к наименованиям государств, расположенных между Балтийским и Черным морями.
Мишель Уэльбек пишет: «Нелепые страны, образовавшиеся после распада Восточного блока» (Уэльбек, 2006).
это важный симптом: за отсутствием названия часто может грозно скрываться отсутствие самого предмета или субъекта. И мы попытались обозначить пространство, в котором возникают эти процессы, Междуморьем, Intermarum, новым регионом Европы. О существовании этого региона напоминают многочисленные попытки как-то обозначить это пространство – и наименование его постсоветским, и понятие «Восточная Европа», и концепция Европы Центральной, и такой прекрасный пример, как деятельность Ежи Гедройца с его знаменитой «Культурой». И существуют огромные человеческие связи, интерес и амбиции развития, которые требуют для себя широкого пространства.
С историей этого региона мы сталкиваемся в первую очередь как с историей самостоятельных государств и народов, а также объединений и особой политики империй, которую они проводили по отношению к региону, будучи не в состоянии не учитывать его специфику. Потребность в наименовании региона существует всегда у определенного субъекта, создающего пространство. Такими субъектами являлись империи, СССР, СшА, ЕС, предлагавшие и предлагающие собственные модели пространственной интеграции. это были процессы, внешние по отношению к самому региону и его субъектам. Но существуют традиция и идеи, связанные с формированием региона теми субъектами и силами, которые являются неотделимой частью самого региона. Часто это были неудачные попытки.
Впервые в эпоху модерна идея о регионе Междуморья возникла у князя А. Чарторыйского3. В своей книге «Essai sur la diplomatie» («эссе о дипломатии»), законченной в 1827 г., но изданной только в 1830 г., Чарторыйский заметил, что, расширив ее влияние на юг и запад и будучи по природе вещей неуязвима с востока и севера, Россия становится источником постоянной угрозы Европе. Он утверждал, что она добьется большего успеха, выращивая «друзей, а не рабов».
Он также идентифицировал будущую угрозу, исходящую от Пруссии, и убеждал читателя в необходимости объединения Восточной Пруссии в возрожденной Польше (Czartoryski, 2011).
Чарторыйский стремился, прежде всего, воссоздать с французской, британской и турецкой поддержкой польско-литовское Содружество, объединить его с чехами, словаками, венграми, румынами и всеми южными славянами. Польша, Intermarum. Пролегомены к пространственной политике в регионе в его понимании, способна была погасить конфликты между Венгрией и славянами, а также между Венгрией и Румынией. План казался достижимым в период национальных революций в 1848–1849 гг., но провалился из-за нехватки западной поддержки на фоне венгерской непримиримости к чехам, словакам и румынам и ввиду роста германского национализма. Вместе с тем труды князя представляют собой результат обмена опытом между Ягеллонской федерацией xVI ст. и Иосифом Пилсудским с его программой Междуморья и, более того, между федералистскими идеями отцов американской конституции и настоящим Восточной Европы.
Идеи князя наследовал Пилсудский, который также мыслил геополитически и видел Intermarum как противовес русскому коммунизму и германскому национализму – видел его как Третью силу, как еще одну Империю, пускай и демократическую, в Европе. Одновременно в идеях Пилсудского можно найти и федеративные начала Междуморья. этот его план никогда не был систематизирован. Согласно британскому историку Джорджу Сэнфорду, уже во время польско-советской войны 1920 г. Пилсудский признал, что план был невыполнимым. В 2007 г. вышла книга Джонатана Леви «Intermarium: Wilson, Madison and Eastern-Central European Federalism», в которой он очень подробно разбирает происхождение самой идеи Междуморья и ее перспективы. Леви отмечает, что план Пилсудского был атакован одновременно с четырех сторон очень грозными врагами. это:
1. советы, сфере влияния которых Междуморье непосредственно угрожало и которые работали, чтобы помешать повестке дня Intermarum. Силы союзников предполагали, что большевизм был только временной угрозой, и не хотели замечать планов важного (с точки зрения равновесия сил) традиционного союзника в лице Польши. Они негодовали на отказ Пилсудского помочь их Белым союзникам, рассматривали Пилсудского с подозрением, признавали его планы нереалистичными и убеждали Польшу ограничиться областями с ясной польской этнической принадлежностью.
2. Национализм, который как никакая другая сила в Восточной Европе препятствовал федерации. Литовцы, которые восстановили независимость в 1918 г., не желали присоединиться; Украинцы, также в поиске независимости, аналогично боялись, что Польша могла поработить их, а Белорусы, у которых не было развитого национального самосознания, не интересовались предложениями союза. Возможности для схемы Пилсудского были еще более ослаблены рядом локальных войн, случившихся уже после Первой мировой войны (польско-советская война, польско-литовская война, польско-украинская война), и пограничными конфликтами между Польшей и ее соседями на спорных территориях (к примеру, конфликтом между Польшей и Чехословакией).
3. сопротивление внутри польши (этатистский изоляционизм), где лидер-демократ Роман Дмовски приводил доводы в пользу этнически более чистой Польши, в которой меньшинства будут полонизированы. Многие польские политические деятели выступали против идеи федерации, относящейся к разным культурам, предпочитая работать на унитарное польское этническое государство. Политика самого Пилсудского после 1926 г. также оказалась сосредоточенной на полонизации восточных славянских меньшинств страны и на централизации власти.
4. демократия, которая требовала необходимости в распространении участия и распространения стандартов и гарантий многообразия по всей глубине пространства. Демократия пугала Пилсудского. Пилсудский все более и более разочаровывался польской демократией. Он организовал государственный переворот в 1926 г. и принял диктаторские полномочия.
Пилсудский мыслил геополитически. Парадоксально, но человек, который утверждал, что «не может быть никакой независимой Польши без независимой Украины», больше интересовался отделением Украины от России, чем благосостоянием украинцев или статусом их государства. Он не смущался использовать войска ради расширения границы Польши в Галиции и Волыни, а также сокрушить украинскую попытку самоопределения на спорных территориях к востоку от западного Буга.
Размышляя о будущих границах Польши, Пилсудский говорил, что все, что мы (Польша) можем получить на западе, зависит от дружеского соглашения между государствами – в той степени, до которой это может ограничить Германию, в то время как на Востоке есть двери, которые открываются и закрываются, и это зависит от того, кто вынуждает их открыть и как далеко. После польско-советской войны (1919–1921) идея Пилсудского о федерации центральных и восточноевропейских стран, основанных на польско-украинской оси, потеряла любой шанс реализации.
Пилсудский позже рассматривал возможность федерации или союза с Балтийскими государствами и странами Балканского полуострова. этот план предполагал Центрально-Европейский союз, включая Польшу, Чехословакию, Венгрию, Скандинавию, Балтийские государства, Италию, Румынию, Болгарию, югославию и Грецию, ориентируя этот союз не только на Восток и запад и не только на пространство от Балтии до Черного моря, но главным образом между Севером и югом – от Северного Ледовитого океана до Средиземного моря. этот проект также потерпел неудачу: Польше не доверяли Чехословакия и Литва; и в то время как у Польши были относительно хорошие отношения с другими странами, у этих стран были напряженные отношения с их соседями, что делало фактически невозможным создание в Центральной Европе большого блока. В конце концов вместо большой федерации в 1921 г. был заключен только польско-румынский союз.
В 1935 г. Пилсудский умер. Более поздняя версия его идеи принадлежит польскому министру иностранных дел Йозефу Беку, который между войнами, Intermarum. Пролегомены к пространственной политике в регионе ближе к концу 1930-х писал и говорил о «Третьей Европе» – союзе Польши, Румынии и Венгрии. Но и эта идея также не получила развития, прежде чем началась Вторая мировая война.
Концепция «Центрально-Европейского союза» – треугольного геополитического образования, расположенного между Балтийским, Черным и Адриатическим или эгейским морями, – была восстановлена во время Второй мировой войны в польском правительстве Сикорского в изгнании. Первый шаг к выполнению плана – переговоры 1942 г. между Грецией, югославией, Польшей и Чехословакией относительно предполагаемых греко-югославской и польско-чехословацкой федераций, в конечном счете провалился в связи с активностью советской оппозиции, которая поколебала решимость Чехии и в целом запада, если не вызвала враждебности по отношению к данным вопросам. Другие формы этой идеи возродились в конце хх – начале xxI в., включая предложения о региональной безопасности4.
Соседи Польши, однако, продолжали относиться к этой идее как к империалистической. После того как Варшавский договор разрушился, Польша, Венгрия и Чешская Республика присоединились к НАТО в 1999 г., а Болгария, эстония, Латвия, Литва, Румыния, Словакия и Словения – в 2004 г. Украина также выразила интерес к присоединению. С 2004 г. Польша, Чешская Республика, Словакия, Венгрия и Балтийские государства стали членами Европейского союза.
«