№7 312
А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ
Галина Комарова
Женский портрет в научном интерьере
Идея интервьюирования женщин-антропологов из разных стран (США, Канада, Франция, Япония, Великобритания, Голландия,
Германия) возникла у меня весной 2006 г.
во время пребывания в Вашингтоне. Там (в Вудроу Вилсон Центре) мне довелось в течение полугода общаться с представительницами самых различных научных сообществ, школ, направлений, взглядов, объединенных при этом общими профессиональными интересами и, самое главное, искренней симпатией и любовью к народам России и бывшего СССР. Все эти исследовательницы давно и плодотворно работают в различных регионах постсоветского пространства и проводят в экспедиционном поле не только месяцы, но и годы. Более двадцати зарубежных ученых, известных исследовательниц советской и постсоветской антропологии, с неподдельным воодушевлением приняли Галина Александровна участие в проекте и ответили на мои вопКомарова Институт этнологии росы. Вернувшись в Россию, я обратилась и антропологии с аналогичной анкетой к тем своим российим. Н.Н. Миклухо-Маклая ским коллегам (женщинам-антропологам/ РАН, Москва
313 МАТЕРИАЛЫ ПОЛЕВЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Галина Комарова. Женский портрет в научном интерьере этнографам), чьи научные интересы и/или экспедиционные «поля» в той или иной степени совпадают со сферами научной деятельности моих зарубежных респонденток. Так появилось несколько бинарных интервью, составивших серию «Женский портрет в научном интерьере».Почему именно «женский портрет»? Почему только женские интервью? Прежде всего, потому, что круг моих зарубежных коллег составили в основном женщины активного исследовательского возраста, что определило, в свою очередь, и основные параметры российской выборки. И в этом нет особого умысла или специального гендерного подхода. Конечно, существует мнение, что женский душевный опыт своеобразен во всех своих проявлениях, в том числе и в профессиональном творчестве. И именно на его основании женщина-этнограф якобы способна найти истинную меру вещей, выявить, сохранить и передать особое знание и т.д. Конечно, было бы небезынтересно проверить эти представления, уже достаточно прочно укоренившиеся в сознании части академического сообщества.
Однако при формировании выборки я, разумеется, ставила на первое место не пол и возраст коллеги, а наличие способностей к исследовательской работе и профессиональные достижения, т.е. основным критерием выбора, главным требованием было то, чтобы (по словам Г.В. Старовойтовой) «пол человека не был его потолком».
Участницами предлагаемого вам интервью стали Елена Петровна Батьянова (далее — Е.Б.) — к.и.н., старший научный сотрудник отдела Крайнего Севера и Сибири ИЭА РАН (Москва) и Юкари Нагаяма (далее — Ю.Н.) — к.и.н., научный сотрудник Slavic Research Center, Hokkaido University (Япония).
Участницы интервью — сложившиеся ученые, имеющие большой опыт полевой этнографической работы и разработки серьезных исследовательских проектов. Как профессионалы, они владеют всеми секретами своего ремесла: от искусства глубокого и длительного общения с респондентами, воссоздания в этнографических трудах образов этих людей в контексте их культур и до мастерства теоретического обобщения. Хочу надеяться, что эта публикация вызовет интерес читателей, позволит лучше понять проблемы и состояние современной науки, принесет взаимную пользу представителям различных научных сообществ, а также сможет послужить стимулом для продолжения тех интеллектуальных дискуссий, что столь активно и весьма интересно велись в начале 1990-х гг. на страницах «Этнографическрого обозрения» под рубрикой «Размышления о судьбах науки». Думается, что некоторые грани мастерства и опыта участниц интервью будут интересны и полезны, прежде №7
А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ
всего для молодых коллег, начинающих свой научный путь, а их «размышления о судьбах науки» внесут свою лепту в осмысление некоторых проблем современной этнографии/этнологии.Г.К. Я бы хотела начать интервью с того, чтобы вы, уважаемые коллеги, рассказали о своем пути в науке.
Ю.Н. Я научный сотрудник Slavic Research Center, Hokkaido University. Изучаю алюторский язык, относящийся к чукотско-камчатской языковой группе. Начиная с 1999 г. я ежегодно езжу на Камчатку и в течение 2–3 месяцев провожу там полевые исследования.
Е.Б. Я этнограф. Работаю в отделе Крайнего Севера и Сибири Института этнологии и антропологии РАН в должности старшего научного сотрудника. Изучаю культуры народов Южной Сибири (преимущественно телеутов) и Крайнего Северо-Востока Сибири (чукчей, коряков, чуванцев). С 1973 г. почти ежегодно выезжаю в этнографические экспедиции. Интерес к этнографии проявился у меня с детства и во многом благодаря моей матери Батьяновой Екатерине Петровне. Она окончила географический факультет Московского педагогического института имени Ленина и преподавала географию в одной из школ г. Карачева Брянской области, где жила наша семья. У нас в доме с дореволюционных времен была большая домашняя библиотека, значительную часть которой составляли книги по географии, истории, этнографии: труды Элизе Реклю, Фритьофа Нансена, Г.Н. Потанина, В.К. Арсеньева и др. Родители регулярно выписывали журнал «Вокруг света». Еще в раннем детстве я узнала, что существует наука, которая изучает народы и культуры. По окончании школы я поступила в Орловский государственный педагогический институт и получила специальность учителя русского языка и литературы. Два года работала учительницей в Новосибирской области, в местах расселения барабинских татар — потомков древних сибирских аборигенов.
В 1970 г. поступила в Московский государственный университет с твердым намерением стать этнографом, и моя дипломная работа была посвящена этнографии барабинских татар. Все мои дальнейшие этнографические исследования также были посвящены народам Сибири.
Г.К. Юкари-сан, какие жизненные (научные) пути-дороги привели Вас в Россию (СССР)? Как и почему Вы начали заниматься нашей страной? Кто или что повлияло на выбор тематики Ваших исследований? Как Вы впервые попали в российское (советское) экспедиционное поле?
Ю.Н. Я давно интересовалась Россией. Возможно, прежде всего сказалось влияние отца, который всегда любил русскую лиМАТЕРИАЛЫ ПОЛЕВЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ Галина Комарова. Женский портрет в научном интерьере выбрать. Мой первый научный руководитель занимался эскимосским языком, и он хотел, чтобы его ученики тоже занимались языком этого народа. В то же время другой профессор собирался ехать в экспедицию на Чукотку. Старшие студенты мне Там же в 1997 г. я случайно познакомилась с носителем алюторского языка (он тогда представился как коряк). На следующий день мы начали заниматься алюторским языком. Через
А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ
лет (1926 г.р.), а он все еще продолжает исследования, не теряя Е.Б. Своим Учителем я считаю профессора кафедры этнографии МГУ Льва Павловича Лашука (1925–1990), ученого огромной эрудиции и необычайной требовательности к себе, своим работам и своим ученикам. Его книга «Введение в историческую социологию» (М., 1975) намного опередила свое время. Апологет системного метода в этнографии, Лев Павлович учил своих студентов и аспирантов исследовать этнографические факты и явления во всем многообразии их структурных и функциональных связей и обязательно в историческом контексте. Своим ученикам он нередко цитировал заповеди Л.Я. Штернберга, которым сам неукоснительно следовал: «Почитай великих предшественников, учителей, дабы и тебя чтили по заслугам твоим; не убивай науки фальсификацией фактов, поверхностными неточными наблюдениями, скороспелыми выводами». Л.П. Лашук всегда остается для меня недосягаемым примером беззаветного служения науке.Среди ученых, оказавших наибольшее влияние на формирование моих научных пристрастий и подходов, я хочу отметить также выдающегося российского историка, этнографа, археолога Леонида Павловича Потапова (1905–2000), автора фундаментальных трудов по этнической истории и культуре алтайцев, шорцев, тувинцев, хакасов. Леонид Павлович всегда поражал меня широтой научного кругозора, интуицией, масштабностью своих исследований.
Университетский преподаватель, блестящий лектор, известный филолог Виктор Григорьевич Смолицкий пробудил во мне интерес и любовь к фольклору, ставшему важной составляющей моих этнографических изысканий.
Своим учителем полевой этнографии я считаю доктора исторических наук Илью Самуиловича Гурвича (1919–1992), возглавлявшего в течение 20 лет сектор Крайнего Севера и Сибири в Институте этнологии и антропологии РАН. Мне посчастливилось работать под его руководством и ездить с ним в экспедиции на Камчатку в 1984–1985 г. и на Чукотку в 1987–1990 гг.
Эти поездки чрезвычайно обогатили мой полевой опыт и этнографический кругозор.
Существенное влияние на меня оказал известный в нашей стране и за рубежом профессор-тюрколог Севьян Израилевич Вайнштейн, у которого я постоянно учусь профессионализму.
Впрочем, я стараюсь учиться у всех моих коллег этнологов и
317 МАТЕРИАЛЫ ПОЛЕВЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Галина Комарова. Женский портрет в научном интерьере Ю.Н. Я считаю, что все научные дисциплины, которые требуют полевых исследований, похожи в этом смысле. Если антропология — образ жизни, то археология, геология, биология и университета уезжали в изучаемую группу на «этнографический стационар» и годами занимались там не столько исследованием культуры, сколько практической работой, оказывая специалиста по истории и этнографии Северо-Востока Сибири; Иннокентия Степановича Вдовина (1907–1996), школьного учителя, ставшего ведущим специалистом по этнографии Г.К. Традиция длительного этнографического стационара, которой всегда славилась наша отечественная этнографическая наука, в последние десятилетия оказалась прерванной по целому го учителя в среде изучаемого народа») не только полезна, но и необходима. Другие утверждают, что в современных условиях непрерывное (более 2–3-х месяцев) пребывание в поле «непродуктивно по чисто профессиональным причинам».Является ли длительный этнографический стационар обязательным элементом профессионализации и творческой деятельности исследователя?
Ю.Н. Я считаю, что длительное пребывание среди изучаемого народа крайне полезно. Причем полевые исследования нужно проводить в разные времена года. Иначе как нарисовать полную картину жизни народа, если исследователь бывает в поле только летом? Да, существует мнение, что длительное пребывание в поле непродуктивно, но ведь дело не только в этом.
Ведь продуктивность — не единственная цель полевого исследования.
Е.Б. Длительность пребывания в поле и характер полевых исследований должен определять для себя сам этнолог. Этот выбор во многом обусловливается характером исследователя, его стилем и методом работы. Для одного ученого удобно работать, выезжая один раз в год на один-три месяца в течение долгих лет. Другой исследователь предпочитает жить среди изучаемого народа год, два или больше. Я считаю, что каких-то общих жестких рекомендаций на этот счет быть не может.
Г.К. Изучали ли Вы в студенческие годы «Методику полевых Ю.Н. В нашем университете не было таких занятий. Сейчас преподаются подобные курсы для простых студентов, чтобы они познакомились с наукой и работой антропологов/лингвистов. Также преподаются философия или литература, но не Е.Б. Методика полевых исследований была обязательным предметом на кафедре этнографии МГУ, где я училась. Помимо этого на кафедре преподавалась и полевая практика. За годы учения в МГУ я трижды побывала в этнографических экспедициях. В общей сложности они продолжались около пяти Г.К. Российский/советский этнограф, подолгу работавший в одном и том же этнографическом поле, обычно становился другом изучаемой общины: учил, лечил, решал социальные проблемы, оказывал гостеприимство и самую разнообразную помощь своим респондентам. Но это, как правило, не воспринималось самим ученым как исследовательская работа.
319 МАТЕРИАЛЫ ПОЛЕВЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Галина Комарова. Женский портрет в научном интерьереА Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ
Г.К. Юкари-сан, оппозиция «свой/чужой» обычно определяет на начальном этапе стержень взаимоотношений группы и ее исследователя — представителя иной культуры. Для очень многих людей в России Вы, вероятно, были первой иностранкой, с которой они повстречались в своей жизни. Вы приехали в общину «чужой», но спустя какое-то время стали «своей»!Как происходило изменение образа «чужого» на разных стадиях общения? Удалось ли Вам наблюдать какой-либо процесс формирования самоидентификации членов группы через общение с Вами? Ведь «чужой» в процессе самоидентификации не всегда обязательно бывает негативным или враждебным.
При условии, если этот «чужой» переосмыслен как мифический, он может воплощать «идеальное я». Или же, как еще один полюс идентичности, он может быть нейтральным: «иной», Ю.Н. В поселках, где я регулярно провожу исследования, бывали ученые из разных стран. Но многие из них приезжают или очень редко, или, раз проведя исследование, потом навсегда пропадают. И местные жители привыкли к такому образу общения. А я приезжаю к ним практически каждый год.
Когда люди узнали, что я собираюсь с ними работать не один сезон, а долгое время (надеюсь, до конца своей научной жизни), кажется, они стали смотреть на меня по-другому. Так что я не была первой иностранкой для местных жителей. Моя внешность (азиатская), конечно, способствовала тому, что респонденты меня принимали за «свою». И в первое время это очень помогало. Например, один очень пожилой человек стал называть меня «сестрой» потому, что в свое время, как он сам мне рассказывал, «японцы увезли с собой его родного брата». Но я не считаю себя «своей» для них. Как бы долго я ни бывала у них, «чужая» всегда останется «чужой». Разве мы относимся к ним как к «своим»? Связываемся с ними так же часто, как со своими родственниками? Помогаем им материально? Готовы взять их к себе, когда они постареют? Мы — Г.К. Вопрос, связанный во многом с предыдущим, звучит так:
«Как Вы полагаете, какое влияние Вы (Ваше пребывание и работа) оказали на членов изучаемой группы?»
Ю.Н. Я заметила, что после общения со мной некоторые люди почувствовали, стали лучше понимать, что их культура, язык представляют большую ценность, что знание родного языка и культуры — это очень важная вещь. Особенно молодежь стала больше проявлять интерес к языку и культуре своего народа.
А жители отдаленных поселков просто радуются гостям и гордятся тем, что к ним приезжают гости из-за границы.
321 МАТЕРИАЛЫ ПОЛЕВЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Галина Комарова. Женский портрет в научном интерьере вершенно очевидных фактов социальной несправедливости, В 1999 г. во время моей экспедиции на Чукотку глава администрации одного из селений настойчиво требовал, чтобы я не проводила исследования в их поселке, находя для своих претензий ко мне всякие необоснованные предлоги. По-видимому, он боялся, что я каким-то образом могу вынести сор из избы. Обычно власти не препятствуют этнографической работе, но я предпочитаю контактировать с ними только в случаях Г.К. Каждый «опытный» полевик знает, что этнографический стационар не имеет ничего общего с этнографическим туризмом. Полевая работа, особенно одиночные выезды, во многих регионах мира, в том числе и в России, таит в себе не только много интересного, но, помимо бытовых неудобств, и много опасного. Например, если изучаемая группа ведет полукочевой образ жизни в тайге, тундре, пустыне; проживает в районе межнациональных конфликтов или в зоне повышенной радиации. Какие проблемы и трудности встретили Вы в своей полевой работе в нашей стране? Как Вы их Ю.Н. Мои экспедиционные проблемы чаще всего связаны с оформлением документов и транспортом. В частности, чтобы провести полевое исследование на Камчатке, мне необходимо получить оттуда «вызов». А так как власти часто меняют правила, то я постоянно встречаю трудности в оформлении визы.Для оформления визы надо иметь вызов-оригинал с разрешением от МВД. А на Камчатке нет отделения, которое может этого сделать, и приходится высылать документы с Камчатки в Хабаровск, а оттуда — опять на Камчатку. Только после этого мне в Японию смогут послать вызов. Это занимает очень много Вторая моя экспедиционная проблема — транспортная. С некоторыми поселками, где я провожу исследования, нет налаженной транспортной связи. Случается, вертолеты летают туда несколько раз в месяц, но нерегулярно, так что надеяться на них нельзя. Зимой еще можно добраться на «Буране», а летом — большие сложности. Иногда удается найти «попутный» катер на берегу моря и договориться с его хозяином, чтобы доплыть до ближайшего прибрежного поселка. Но оттуда нужно еще добираться в выбранное для исследования селение, что тоже очень нелегко. На местные самолетики купить билет очень сложно, к тому же их рейсы часто переносятся или отменяются. Вовремя вылететь практически невозможно. Всегда приходится ждать как минимум несколько дней. Бывало, что
323 МАТЕРИАЛЫ ПОЛЕВЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Галина Комарова. Женский портрет в научном интерьере них я называю «Снегоход». Однажды местные жители из одного поселка помогали перебраться мне в другой. Так как это случилось в апреле, когда днем было слишком тепло, чтобы ехать второй замерзал и переставал работать. Так повторялось несколько раз. Когда мы — пассажиры — совсем замерзли, то решили пройти некоторое расстояние пешком, чтобы согреться.
А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ
Люди переживали за нас, пропавших в тундре. Хозяйка дома шутя ответила, что мы только что «пришли» в поселок. Наши друзья не понимали, как это мы «пришли», если из их поселка уехали на снегоходах. Потом мы им рассказывали про наши Помню еще случай, связанный с «Бураном». Мы с местным жителем переезжали реку на снегоходе. Это было весной, мы провалились в полынью. В результате намокли все мои вещи (в том числе полевые тетради, диски с научными записями, паспорт, деньги, билеты), и я сама чуть не утонула.Произошла также со мной история под названием «Ботулизм».
Однажды мы с местными жителями ели квашеный нерпичий ласт в сыром виде. Через три дня всем стало очень плохо. Лишь через неделю был поставлен диагноз — ботулизм. Нас чудом спасли, но мы могли запросто умереть. После того случая у меня возникли проблемы со зрением. Вообще, в каждой экспедиционной поездке случается множество разных историй.
Е.Б. Для меня каждый день моего пребывания в поле был заполнен интересными случаями и занимательными историями.
Они отражены в моих полевых дневниках. В ближайших выпусках «Полевых исследований института этнологии» планирую опубликовать отрывки из своих дневников.
Г.К. Юкари-сан, как Вы считаете, насколько реально в современных условиях, чтобы российский антрополог мог осуществлять проекты, подобные Вашим, работая в Японии? Что для этого ему необходимо, помимо желания работать, хорошего знания языка и достаточного финансового обеспечения?
Ю.Н. Трудно сказать. Для антропологов не так уж много грантов существует в Японии. Если только найти партнера, с которым можно провести совместный проект, то еще можно попробовать. Но для этого важно, чтобы японский коллега имел постоянную работу в университете или в институте. Но мне кажется, что антропологи и лингвисты обычно работают в одиночку, поэтому вряд ли кто-то согласится работать с зарубежным антропологом.
Г.К. Среди недостатков российской этнографии начала 1990-х гг.
назывались, в частности, такие, как «явная феминизация и позднее становление исследователя». Согласны ли Вы с тем, что «половозрастная структура профессии влияет не только на эффективность научного труда, но и на выбор тем, постановку вопросов, исследовательский стиль и манеру оформления результатов»? Имеют ли какую-либо корреляцию, с одной стороны, пол и возраст исследователя и, с другой — «конформизм и бесстрастность; сентиментальная доверчивость и строгий
325 МАТЕРИАЛЫ ПОЛЕВЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Галина Комарова. Женский портрет в научном интерьере было характерно не только для этнографии. Творческая свобода молодых исследователей в значительной мере была ограничена, и нередко талантливый человек просто не успевал из-за Г.К. Одна американская исследовательница в своей книге пишет: «Сила антропологического метода — в терпении!». Согласны ли Вы с этим очень интересным и неординарным наблюдением?
А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ
Ю.Н. Согласна только наполовину. Я считаю, что все области науки, не только наша, требуют от исследователя огромного Е.Б. «Сила антропологического метода — в терпении»… Я согласна с этим наблюдением. Хотя можно добавить, что успех исследования состоит не только в терпении, но и в доброжелательности, человечности, толерантности и других достоинствах ученого. Терпение и труд — это не только сила антропологического метода, но и всего другого.Г.К. Посоветуйте, пожалуйста, молодым исследователям (как российским, так и зарубежным), как им подготовиться для успешной полевой и научной работы в России.
Ю.Н. Вот несколько советов тем молодым коллегам, которые планируют заниматься Россией. Во-первых, старательно изучайте язык, прежде всего обязательно русский, а также язык того народа, с которым вы собираетесь работать. Во-вторых, хорошо изучайте культуру этого народа и помните, что порой то, что считается позитивным в вашей культуре, у других может вызывать негативные чувства. В-третьих, никогда не стройте слишком жесткие гипотезы. Наблюдайте факты, как они есть.
«