№ 17 198

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Мария Пироговская

Ветлянская чума 1878–1879 гг.:

санитарный дискурс, санитарные практики

и (ре)формирование чувствительности

Что чувства наши, или лучше сказать, что чувственность может быть изощреннее, то доказывали примеры чувств, из соразмерности своей болезнию выведенные [Радищев 1941: 139–140].

Воля к очищению требует противника своего масштаба. А для хорошо динамизированного материального воображения сильно загрязненная субстанция дает очищающему действию больше поводов проявиться, чем субстанция просто замутненная. Грязь — это «выступ», за который зацепляется очиститель [Башляр 2001: 23].

Во второй половине XIX в. восприятие запахов и обусловленные им представления о чувствительности и брезгливости сделались предметом общественной рефлексии.

Повышенное внимание к ольфакторной стороне повседневности в эту эпоху сопровождалось воспитанием самоконтроля, вызванного к жизни эпидемиологическим фреймом и связанного с особым пониманием санитарии и гигиены. Вплоть до конца XIX в. — времени широкого признания и распространения открытий Л. Пастера и Р. Коха — общие представления о гигиене, патогенезе, этиологии болезней были весьма эклектичными и непоследовательными [Lйcuyer 1986: 67–139]. Эта непослеМария Михайловна Пироговская довательность способствовала как постоянЕвропейский университет ному напряжению чувств, делавшемуся в Санкт-Петербурге особенно острым во время эпидемий, так [email protected] 199 ИССЛЕДОВАНИЯ Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

и выработке разнообразных практических мер, не укладывавшихся в единую парадигму, но более или менее распадавшихся на два подхода — карантинный и санитарно-гигиенический [Baldwin 1999: 4–7].

Эпидемии, прежде всего холерные, в течение XIX в. несколько раз опустошавшие европейские государства, сыграли важнейшую роль в оформлении новых концепций в медицине, повлияли на изменение представлений о болезни и в конечном счете способствовали становлению бактериологии как самостоятельной науки. Различным аспектам холерных эпидемий посвящена обширная исследовательская литература1. Тем любопытнее проследить дискурсы и реакции, вызванные другой, не менее страшной болезнью, которая, однако, считалась побежденной, в эпоху бурных медицинских и общественных дискуссий, накануне открытий Пастера и Коха. В фокусе данной работы будет эпидемия чумы, разразившаяся в станице Ветлянской Енотаевского уезда Астраханской губернии в 1878– 1879 гг. — последняя в Европе эпидемия чумы добактериологического периода. На ее примере я попробую выявить идеологические предпосылки, стоявшие за порожденными эпидемией дискурсами и практиками, и описать те конфликты между различными общественными силами, которые открылись во время эпидемии — и благодаря ей.

Гигиена как цивилизация В 1876 г., за два года до Ветлянской эпидемии, Российская империя направила делегацию в Брюссель — на первую в Европе специализированную Гигиеническую выставку (Exposition d’hygiиne et de sauvetage, «выставка гигиены и спасения погибающих»). В отличие от международных санитарных конференций, регулярно проводившихся с 1851 г. и собиравших, с одной стороны, политиков и дипломатов и, с другой стороны, специалистов (эпидемиологов, химиков, медиков, демографов) для выработки единой системы мер при эпидемиях [Howard-Jones 1975: 9], эта выставка предназначалась для широкой аудитории. Устроенная по образцу популярных художественно-промышленных выставок, выставка гигиены репрезентировалась как масштабный просветительский проект, способный, благодаря обмену идеями и новшествами, объединить пространство западноевропейской культуры на почве общего стремления к прогрессу. Прогресс в данном случае понимался и очень широко (светлое будущее для человечества), и очень узко (его На русском материале см., например: [Baldwin 1999; Богданов 2005; Henze 2011].

№ 17

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

источник виделся в торжестве урбанизма)1. Экономические и политические цели отодвигались на задний план, просвещение ради будущего блага всего человечества объявлялось главной задачей2. Тем же прогрессистским и дидактическим пафосом были проникнуты и последующие массовые гигиенические выставки, как международные, так и национальные3.

Россия готовилась к выставке весьма тщательно: после череды оповещений «Правительственный вестник» опубликовал правила для участников, а почетным председателем оргкомитета, состоявшего из видных медиков, стал наследник престола [Международная гигиеническая выставка 1875]. Русскую коллекцию, состоявшую из 154 экспонатов, курировал профессор Медико-хирургической академии, известный врач-гигиенист А.П. Доброславин; после возвращения коллекции из Бельгии было решено организовать стационарный музей, где с экспонатами могли бы ознакомиться все желающие4. Еще более важным институциональным следствием стало учреждение в 1877 г. Русского общества охранения народного здравия (его почетным председателем стал великий князь Павел Александрович, председателем — профессор медицины Н.Ф. Здекауэр).

Общество получило право издания специализированного журнала, посвященного вопросам медицины и гигиены5.

Участие в выставке, учреждение общества, функционально сходного с французским Комитетом общественного здоровья, Как отмечает Б. Бенедикт, циклопические выставки XIX в. конструировали образ идеального города потребления, демонстрируя очищенный мир без бедности, войн, социальных проблем и почти без природы [Benedict 1983: 5].

Впервые эту стратегию использовали организаторы лондонской Промышленной выставки 1851 г.

Анализируя речь королевы Виктории на открытии главного выставочного павильона — лондонского Кристалл Паласа (Crystal Palace), П.  Гриналг приводит иронический комментарий некоего британского журналиста: «Как видим, главные задачи выставки можно резюмировать следующим образом: 1. Способствовать братству людей. 2. Довести до всеобщего сведения, что мы можем сделать для других. 3. С помощью механизмов уменьшить количество тяжелой работы. 4. Развивать высокое искусство. 5.  Продемонстрировать, как можно шить одежду с помощью машин, без использования ручного труда. 6.  Новые способы производства съестных припасов» [Greenhalgh 1991: 17].

Первая гигиеническая выставка в Германии состоялась в Берлине в 1883 г. (она должна была открыться двумя годами раньше, но склады с экспонатами были уничтожены пожаром), ее посетило 844 997 человек; в Великобритании — в 1884 г. (Лондон, 4 167 000 посетителей), в Австро-Венгрии — в 1887 г. (Вена), во Франции — в 1889 г. (Париж), в Российской империи — в 1887 г. (Варшава) и 1893 г. (Петербург).

О составе и судьбе коллекции см. в: [Лелина 2006: 103–107]. Музеи гигиены на основе выставочных коллекций были созданы в Германии (в Берлине и Дрездене после выставок 1883 и 1911 гг.

соответственно) и Великобритании (в Южном Кенсингтоне после лондонской выставки 1884 г.).

До 1882  г. печатным органом Общества был журнал «Здоровье» (основан в 1874 г., с 1878 по 1882 гг. издавался Обществом), в 1884 г. был основан новый журнал — «Труды Русского общества охранения народного здравия» (1884–1890, в 1891 г. переименован в «Журнал Русского общества охранения народного здравия», с 1914 по 1917 гг. издавался под названием «Гигиена и санитария»).

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

и французских теоретиков экспериментальной медицины, физиологии, бактериологии, химии — Ю. Либиха, М. Петтенкофера, Р. Коха, Р. Вирхова, А. Гирша, Л.-Р. Виллерме, А. Тардье, Л. Пастера — и британских гигиенистов-практиков — Идея культурного обмена, коммуникации, пронизанной цивилизаторским пафосом, открыто формулировалась в посвященной Брюссельской выставке русской брошюре: «Необходимо, чтобы различные нации просвещали взаимно друг друга, чтобы каждое открытие и всякая мера, могущие послужить Института экспериментальной медицины гигиенист В.П. КашПервые крупные постановления, касающиеся общественной гигиены, были приняты в Великобритании в 1840-е гг. После Великого Зловония 1858 г., когда во время летней жары смрад от переполнявших Темзу нечистот стал невыносим настолько, что лондонцы были вынуждены бежать из о постройке центральной канализации [Halliday 2001: 71–76]. К середине 1870-х гг. сфера общественной гигиены в Великобритании уже регулировалась целым рядом нормативных актов [Wohl

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

кадамов, подводя итог полувековой борьбе за «народное здравие» [Кашкадамов 1909: 54].

Понятие «спасения погибающих» было очень широким. Оно включало как эксцессы (природные и антропогенные катастрофы, заразные заболевания и войны), так и повседневную жизнь, от сферы общественной гигиены (которая прежде регламентировалась медико-полицейскими уставами) до частных вопросов ухода за телом, питания, выбора одежды и обуви, обустройства жилища. Поскольку причину болезней видели в общем нарушении гармонии между телом и окружающей средой, в перенапряжении или изнеженности, именно термином «гигиена» стали описывать оптимальные — т.е.

умеренные — режимы работы и отдыха (школьников, студентов, представителей свободных профессий) и регламентирование условий фабричного и сельского труда. На гигиенических выставках каждой из этих сфер отводился специальный отдел или стенд с просветительскими и рекламными материалами. Накапливая знания по патологии, эпидемиологии, бактериологии, физиологии, химии, каждая из гигиенических выставок предъявляла обществу все более объемную Наряду с предъявлением образцов происходило и распространение новых гигиенических практик. Экспериментальным полем для их формирования, отлаживания и внедрения становились эпидемии. Не будет сильным преувеличением сказать, что начиная со второй трети XIX в., в эпоху индустриализации и роста городов именно «повальные и заразительные болезни» — и порождаемые ими превентивные и репрессивные меры — давали толчок законодательным инициативам в сфере градостроительства, здравоохранения и т.п., определяли различные повседневные практики частного и общественного характера, а также формировали специфический санитарный дискурс, сочетавший научно-медицинскую идеологию, ориентированную на болезнь, ее этиологию, симптоматику, лечение, и социально-гуманистическую, ориентированную на человека, понимаемого как жертва болезни и жертва обстоятельств или дурной среды обитания, исправив которую можно искоренить и болезни [Baldwin 1999: 5; Hamlin 1998: 201–213]. Проводником новых идей и представлений становилась массовая пресса. Повременные издания писали о заседаниях обществ врачей (с подробным реферированием докладов по общественной гигиене), публиковали отчеты городских управ по благоустройству, ежемесячно приводили данные по смертности от заразных болезней и информацию о принимаемых городскими властями мерах против «санитарных безобразий».

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

2 млн чел.). Затем шли тифы (брюшной, сыпной, возвратный), дифтерит, дизентерия, скарлатина, оспа, перемежающаяся лихорадка (этим неопределенным термином во второй половине XIX в. обозначали комплекс симптомов, общий для малярии, воспаления легких, заражения крови, очерки России» К.А. Арсеньева (СПб., 1848). В 1860–1870-е гг. сбор статистических данных становится одним из основных методов эпидемиологии и превентивной медицины; статистика широко используется в санитарном дискурсе. Например, А.А. Краевский в материалах, посвященных медицине и санитарии, постоянно ссылается на монографии Ю.Э. Янсона «Сравнительная статистика Разработка в 1850–1870-е гг. такой области медицины, как полевая хирургия, вызывала повышенный интерес общества. Сводки о санитарном состоянии армии, репортажи и письма с театра военных действий, публицистика авторитетных врачей, прежде всего Н.И. Пирогова, формируют новый взгляд на войну. Пирогов, опираясь на опыт Крымской кампании [Пирогов 1866] и франкопрусской войны [Пирогов 1871], рассматривал войну как «травматическую эпидемию», перенося акцент с собственно медицинского вмешательства на предупреждающие меры и санитарную администрацию [Пирогов 1879: 40]. Эти постулаты гигиенисты 1870–1880-х гг. будут распространять на практики мирного времени, призывая использовать накопленный на войне опыт в борьбе с эпидемиями и социальными проблемами (см., напр.: [Скворцов 1881а]).

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

экономический ущерб; некоторые из болезней животных «Повальные и заразительные болезни» пугали не только огромной смертностью по отношению к заболеваемости и низкой эффективностью лечения, но и загадочной этиологией. Для общего объяснения патогенеза служила так называемая миазматическая теория, которая сложилась во второй половине XVIII в. во Франции, распространилась на всем западноевропейском культурном пространстве и, с различными уточнениями, просуществовала вплоть до признания открытий Пастера [Corbin 1986: 22–34 et passim]. В ее основу легли как положения врачей античности, так и теории брожения, выдвинутые в XVI и XVII вв. Дж. Фракасторо и Г. Шталем. До определенного времени достижения химии и эпидемиологии использовались для подтверждения этой теории. Так, формула Шталя «всякое гниение есть не что иное, как брожение» (“nihil aliud est putrefactio quem perfecta fermentatio”) из трактата “Zymotechnia” (1697) в 1840-х гг. была актуализирована влиятельным немецким химиком Ю. Либихом и последователями его «зимотической теории» [Равич 1872: 2]. Открытия, заставлявшие подозревать другие причины патогенеза, до поры оставались на периферии [Wilson 1995: 140–141].

Теория миазмов видела причину заболеваний в дурных испарениях, вызванных брожением или разложением: вдыхая их, человек принимал в себя некое болезнетворное начало, из которого затем развивались гнилокровие, перемежающаяся и болотная лихорадки и другие болезни, в том числе чума. Источники миазмов, природные и антропогенные, локализовались по запаху. Запах помещал под равное подозрение болота (считалось, что болотный воздух насыщен болезнетворными подземными газами и продуктами разложения растительности в стоячей воде), кладбища, больницы и тюрьмы, отхожие места, прачечные и скотобойни. Вообще в любом сильном или неприятном запахе видели возможную причину слабости, болезни и смерти [Oesterlen 1873].

Основываясь на миазматической теории, врачи пытались выносить суждения о пригодности для здоровья тех или иных местностей, жилых кварталов, помещений1. Природные миазмы — вредные испарения болот или дурной «почвенный воздух» — сообщали опасность низинам и оврагам; не меньший вред причиняли запахи людей и животных, миазмы отбросов и экскрементов, застоявшийся в углах и небольших помещениях воздух. Одной из причин порчи «атмосферы» считалась С этой точки зрения могли, например, классифицироваться дачные местности [Симанский 1881].

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

в сопряжении факторов климата и среды, а также в индивидуальной подверженности к заболеванию. Наряду с этим существовало представление о «контагии» — некоей заразе неопределенной природы, передающейся через прямой контакт чума) [Пашутин 1879: 90–91]. «Миазмы» и «контагий» не только были предметом беспрестанных споров медиков, но и вызывали пристальный интерес всех образованных людей. Не последнюю роль в привлечении внимания к этим, казалось бы, сугубо специальным проблемам сыграла связь гигиены с идеями прогресса и цивилизации. Истолкованные в терминах прогресса и общественного блага, санитария и гигиена превращались в дело общественной значимости, более того — конституировали целую санитарно-гигиеническую утопию, основанную изобретения и внедрения микроскопа. Именно тогда для объяснения этиологии чумы была применена концепция «одушевленного возбудителя», сформулированная еще в античности; однако доказательств в свою пользу. Полемика с «миазматиками» длилась с переменным успехом до середины XIX в., хотя на деле две теории не противоречили друг другу [Wilson 1995: 140–175].

То, что в России это происходит на несколько десятков лет позже, чем, например, во Франции и Великобритании и совпадает по времени с общественным кризисом 1850–1860-х гг., кажется неслучайным: распространение идеи прогресса требует как представлений об экономической рациональности производства, так и определенного уровня солидарности в обществе [Zilsel 1945: 325–349].

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

мысль о необходимой самодисциплине и самоконтроле. Врачгигиенист А.П. Доброславин писал в брошюре для народного чтения: «Дышим ли мы воздухом, идущим от гнилых веществ, пьем ли мы воду, в которой они находятся, или живем на почве, где их много, всегда все это отзывается вредно на нашем не пролезешь от грязи, которая лежит там по колено. Болото потому и вредно, что в нем гниющих веществ много. Но ведь и навоз, и грязь на улице тоже не остаются в сохранности, но смачиваются то дождем, то скотом да помоями, и также разлагаются, загнивают и поражают воздух зловониями да гнилью» [Доброславин 1878: 21].

В ряде случаев речь прямо шла о контроле, поскольку не все социальные группы считались одинаково способными осознать степень опасности. См., например, следующий пассаж в хозяйственной книжке о содержании белья: «Одно из средств более известных против многих болезней и для поддержания лучшего здоровья есть то, чтобы соблюдать необыкновенную опрятность всех частей нашего тела, всей одежды и нашего существования, для жизни, для нашего быта. Неопрятность в одеянии, в постелях или в жилищах, заражая окружающий нас воздух, способствует к расстройству здоровья и причиняет болезни или слабости, что легко можно отвратить, прилагая более заботы и внимания к этой части гигиены. Нет сомнения, что такая крайность не может иметь места в правильном хозяйстве, где обращается неослабное внимание и на рабочий класс. Внимание это состоит в том, чтобы требовать от прислуги ежедневного умывания лица и рук, частой перемены белья и осторожности против загрязнения одеяния их различными нечистотами, словом, чтобы чистота и опрятность составляли первую их заботу и попечение» [Щигровская 1859:

263–265]. Таким образом научные труды и популярные брошюры, открытые лекции, публиковавшиеся в газетах рефераты и доклады пытались влиять не только на общественные настроения и идеологии, но и на повседневные практики. Однако для того, чтобы эти рекомендации были восприняты как жизненно необходимые и обществом, и государством, а ольфакторная бдительность вошла в привычку, понадобились десятилетия — и серьезные потрясения.

Ветлянская эпидемия: октябрь 1878 — май 1879 гг.

Кратко напомним историю Ветлянской чумной эпидемии1.

Центром ее стала крупная казачья станица Ветлянская Общий очерк Ветлянской эпидемии см. в: [Васильев, Сегал 1960: 226–246; Супотницкий, Супотницкая 2006: 349–385].

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

и уездов сообщалось о поднявшейся панике. Саратовский корреспондент «Биржевых ведомостей» писал: «Весть о чуме пронеслась по Саратову три дня назад и сразу взволновала все население. В Астраханской губернии чума, умирает 95 человек из Паника была тем сильнее, что болезнь долго не могли определить. Доктора, как работавшие непосредственно в Астраханской губернии, так и пытавшиеся поставить диагноз по описаВсе телеграммы из станицы Ветлянской содержат указание на погоду и температуру — в соответствии с представлением, выработавшимся во время холерных эпидемий предыдущих десятилетий, объясняются и распространенный в обществе второй половины XIX в. страх весны, и призывы бороться с эпидемией до наступления оттепели. Ср.: «Принимайте меры, пока природа еще за нас,

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

ниям симптомов, выдвигали самые разные гипотезы. Одни диагностировали «пнеймо-тиф», другие — «крупозную пневмонию», третьи — «малярию» или «перемежающуюся лихорадку, осложненную опухолью лимфатических желез» [Минх 1881: 41–42, 62–63]. В прессе появлялись следующие сообщения: «В станице Ветлянской Астраханского казачьего войска почти целый месяц свирепствует тиф, превратившийся теперь, говорят, в самую настоящую чуму. Тиф бушует попрежнему, и люди мрут как мухи» [Голос. 1878, 27 дек. Второе прибавление к № 356]. Слухи и противоречивые сообщения прессы приводили к тому, что жители — и образованные горожане, и крестьяне — предполагали худшее. Контактов с зачумленной местностью, побывавшими там людьми и поступающими оттуда товарами боялись и высланные для санитарных кордонов казачьи войска, и высшие военные чины, и жители окрестных уездных городов, и жители Петербурга и Москвы.

Спрос на товары из Астраханской и Саратовской губерний резко упал, горожане массово запасались дезинфицирующими средствами1. Жители ближайших к Ветлянке городов старались уехать, кто не мог — пытался запереться от болезни, крестьяне и казаки выставляли самочинные кордоны, чтобы обезопасить себя от беженцев, считавшихся переносчиками заразы [Астраханские губернские ведомости. 1879, 3 янв.; 1879, Подтверждение слухов вызвало новую волну паники: чума считалась ушедшей, побежденной болезнью. Немедленно появились десятки популярных статей и брошюр с разъяснениями этиологии чумы и мер предохранения от нее2 — не считая диссертаций, монографий и заметок в научных изданиях3. Возвращение болезни привело к переквалификации недавних эпидемий на Кавказе4. В Петербурге наделал шума случай дворника Наума Прокофьева, у которого доктор С.П. Боткин, личный врач императора и крупнейший авторитет в русской медицинВ нашей аптеке нарасхват разбирают предохранительные средства от заразы, конечно, на случай ее появления. Карболовая кислота неочищенная поднялась до полутора рубля, как ни горько это незаконное повышение цен в такую пору» [Современные известия. 1879, 8 янв.].

См., напр.: [Андреевский 1879; Илинский 1879; Святловский 1879; Чудновский 1879; Что такое чума 1879; История и современные понятия 1879; Марковников, Отрадинский 1879; Чума и предохранительные меры 1879].

См., напр.: [Рейтлингер 1879а; Сборник 1879; Архангельский 1879; Рафалович 1879; Минх 1881;

1898; Щепотьев 1884; Галанин 1897; Подъяпольский 1898; Страхович 1906]. См. также: [Zuber На заседании Общества русских врачей 8 февраля 1879 г. С.П. Боткин заявил: «Нужно думать, что чумная зараза в Кавказской армии полтора года тому назад делала свои опустошения под именем тифа. По всей вероятности, диагностика этих заболеваний на Кавказе маскировалась другими инфекционными болезнями, болотной миазмой, тифозными процессами (брюшным, сыпным, возвратным тифом), осложнявшими чумный яд» (Цит по: [Галанин 1897: 69–70]). О тифозных эпидемиях на Кавказе и их этиологии в связи с временем года см.: [Рейтлингер 1879б].

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

Серьезные экономические и политические последствия, которые влекло за собой признание эпидемической болезни, отчасти объясняют медлительность русского правительства. В соответствии с программой противочумных мер, не менявшейся арсенал средств пополнялся новыми веществами. Так, с конца 1820-х гг., после опытов французского химика А.-Ж. Лабаррака с хлорной известью, к курениям добавились производные хлора.

Появление чумы в Одессе и холеры в Астрахани в 1829 г. побудило Вольное экономическое общество к изданию двух брошюр о хлоридах [Щеглов 1829; 1830] на основе руководства А. Шевалье

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Между тем, хотя русское общество позабыло о чуме, о ней помнили русские доктора, которые были хорошо знакомы с клинической картиной болезни. В 1860–1870-е гг. военные доктора из Медико-хирургической академии работали с эндемичной чумой в Азии и регулярно присылали в Медицинский департамент рапорты о ее симптомах и течении [Кузьминский 1876;

Сведения 1879]. Растерянность русского медицинского сообщества перед лицом Ветлянской эпидемии наводит на мысль, что врачи, прекрасно осведомленные о симптоматике чумы, не были готовы обнаружить ее в европейской части России.

Санитарный дискурс: «азиатское неряшество»

В 1874 г. известный ветеринар, профессор Медико-хирургической академии И.И. Равич заявил в лекции: «В настоящее время русскому человеку надо быть рогатой скотиной или свиньей, чтобы заболеть чумой; Homo sapiens благодаря современной культуре совсем потерял способность заражаться чумой»1.

В европейской культурной модели, в рамках которой мыслила Несмотря на то что в 1830–1840-е гг. эпидемии чумы случались на Кавказе, а в 1876–1877 гг. чума разразилась в Персии, неподалеку от южной границы России, и о возможности проникновения ее на территорию европейской России предупреждал крупный немецкий эпидемиолог А. Гирш, ни русское правительство, ни русское общество не могли принять мысль о близкой опасности. Тревожный прогноз Гирша был немедленно переведен на русский язык и опубликован в специализированном издании [Гирш 1876], но никаких институциональных последствий не получил. Когда военным врачам перед отъездом в действующую армию в 1876–1877 гг. читался курс лекций об эпидемических болезнях, чума в программу курса не вошла:

«Эйхвальд [профессор Медико-хирургической академии. — М.П.] подробно познакомил нас с тифом, дизентерией и проч., мы обязаны ему практическими советами, которыми и воспользовались на практике, когда нам пришлось принимать участие в лечении подобных больных во время войны в Европейской армии. Эйхвальд читал нам между прочим и о холере, но о чуме не обмолвился ни полсловом» [Галанин 1897: 69].

Цит. по:: [Васильев, Сегал 1960: 389–390].

Так, в 1834 г. автор медицинской топографии пишет: «Столетний опыт доказал, что в Петербурге не бывает ни чумы, ни желтой лихорадки. Физическое положение сего города и принимаемые везде карантинные противу сих болезней меры служат нам порукой, что в Петербург никакая зараза и  впредь проникнуть не может» [Гаевский 1834: 81–82]. Физическое положение в данном случае — это не только климат, но и географическая принадлежность к Европе, где чума считалась побежденным злом.

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

См., например, предупреждение профессора химии В.В. Марковникова, адресованное русской армии перед турецким походом: «Здесь явится новый вредный гигиенический элемент, с которым не приходится бороться западным армиям, — это известная восточная нечистоплотность, в значительной степени свойственная и нам самим. Восточный город и в обыкновенном своем виде, с валяющимися по улицам умершими животными и другими нечистотами, похож на осаждаемую западную крепость» [Марковников 1877: 8].

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

«Европейская чистота» противопоставлялась «азиатскому смраду и неряшеству»1. Аргументами служили в том числе данные статистики: так, в 1876 г. из 63 губерний Российской империи (80 млн чел.) самая низкая смертность наблюдалась в западных губерниях, самая высокая — в центральной и юго-восточной России2 (статистики по азиатской части империи, особенно по районам кочевий, практически не было). Азия считалась рассадником эпидемий (в европейской номенклатуре болезней второй половины XIX в. и чума, и холера именуются «азиатскими»): в рамках санитарного дискурса Азия была синонимом физической грязи и моральной распущенности, лени, отсталости и нецивилизованности, Европа — синонимом чистоты и прогресса.

Анализируя течение и последствия Ветлянской эпидемии, и врачи, и представители власти, и публицисты видели причину заболевания в санитарном состоянии станицы, т.е. исходили из принятого миазматической теорией положения о решающем влиянии среды на возникновение болезни. Не видя в этом смысле существенных различий между Ветлянкой и крупными городами вроде Нижнего Новгорода или Москвы, они делали вывод, что чума может гнездиться буквально всюду.

Единственным способом избежать эпидемии было резко повысить санитарную бдительность, и здесь на помощь против невидимой, но ощущаемой заразы могли прийти только обоняние и повышенная брезгливость. Дурные запахи воспринимались как непосредственные симптомы опасности: все локусы, источающие зловоние, рассматривались как источники патогенеза. В свете грозящей опасности планка поднималась максимально высоко, что на дискурсивном уровне выражалось Стало быть, в Астраханской губернии творится что-нибудь неслыханно-ужасное? Ничуть не бывало. Приходящие оттуда каждый день известия однообразно твердят одно и то же: ни в Астраханской, ни в соседних губерниях никаких признаков эпидемии, ни одного умершего, ни одного больного от заразы 450-тысячное население губернии, слава Богу, здравствует и нисколько не уменьшилось. Была в нескольких селениях, в ноябре, в декабре и частью в январе какая-то болезнь, от которой умерло до 350 человек. Вот и все Чумной пропаганде до фактов нет дела.

Если чумы нет, то надобно ее выдумать. И чума усердно выдумывается, и не только Астраханская губерния, но по возможности и вся Россия ославляется гнездом заразы. Чума, слава Богу, у нас не более как выдумка, — но предпринятая против России карантинно-дипломатическая кампания далеко не выдумка» [Московские ведомости. 1879, 15 февр.].

Примечательно, что по сравнению с Петербургом (казалось бы, образцом «больного города») Москва как город менее европейский демонстрирует и худшее санитарное состояние: «вследствие дурной [нерегулярной. — М.П.] распланировки, московского неряшества, отсутствия достаточного количества воды, крайнего загрязнения рек и прудов» [Скворцов 1879а: 120].

Самая низкая смертность была зафиксирована в Курляндской (2,02 %), Сувалкской (2,03 %), Эстляндской (2,16 %), Седлецкой (2,18 %), Лифляндской (2,30 %), Петроковской (2,30 %), Ковенской (2,32 %), Ломжинской (2,36 %), Радомской (2,36 %), Плоцкой (2,40 %), Виленской (2,50 %) губерниях, самая высокая — в Пензенской (4,30 %), Московской (4,37 %), Владимирской (4,41 %), Нижегородской (4,46  %), Самарской (4,58  %), Вятской (4,59  %), Пермской (5,07  %), Оренбургской (5,16 %) [Отчет 1878: 3–4].

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

(1837). — М.П.] и невольно приходило на ум: неужели есть возможность копошиться в этой отвратительной клоаке, постоянно дышать гниющим воздухом, питаться разлагающимся трупом Данное построение, отмеченное высокой степенью риторичности, прямо увязывает ольфакторную чувствительность и степень цивилизованности, брезгливость и право именоваться homo sapiens; опасность при этом оказывается буквально всюду. Чумная эпидемия привлекла внимание к санитарному состоянию всех русских городов, и ни один из них не выдержал Кострома: Представляет собой в санитарном отношении мерзость запустения; особенно дурные условия представляют несколько больших фабрик и заводов, расположенных по р. Костроме выше города и отличающихся дурным содержанием рабочих, Симферополь: Ни один из множества губернских городов не представляет столь благоприятных естественных условий — и, вероятно, ни один из них не представляет собой такого неряшливого

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Екатеринослав: Бойни настолько дурны, что санитарная комиссия не могла пробыть в них и нескольких минут [Голос. 1879, И даже города запада Российской империи, в других контекстах восхваляемые за чистоту и опрятность, в свете грозящей опасности описываются как рассадники болезней:

Варшава: Санитарные условия этого города ужасны. Проводимая из Вислы вода не фильтруется, водостоки заключаются в открытых канавах по сторонам улицы, издающих ужасное зловоние, мостовые не очищаются, — об очистке дворов и отхожих мест никто не думает [Новое время. 1879, 22 февр.].

Рассуждая о срочных противочумных мерах, профессор Казанского университета А.Я. Щербаков проводит своего рода санитарную экскурсию по родной ему Казани:

Город наш кругом завален нечистотами самого разнообразного свойства; на Арском и Прилуцком поле, тотчас за чертой города, а иногда и в самом городе, как, например, в задней Ямской улице, мы встречаем поразительные груды человеческих извержений; где нет таковых, там их заменяют невообразимо отвратительные бойни с громадным количеством гниющих остатков; где нет боен, там сплошь находится привилегированный наш любимец — навоз. В самом городе тот же навоз, и притом в поражающем количестве: навозом выравнивают площади, засыпают овраги, строят навозные мосты; целые десятки домов, чуть не целые улицы построены на навозе; словом, везде навоз и навоз. В черте города поселились наши ассенизаторы, и нетрудно узнать их приют по отвратительной вони, слышимой буквально за несколько кварталов. Но не одно это.

Стоит заглянуть чуть ли не на любой двор, чтобы увидать прекрасно содержимые выгребные ямы и помойные ямы и т.п. Прелести, так хорошо знакомые каждому [Щербаков 1879: 40–41].

Риторическими приемами здесь конструируется картина санитарного ада, сравнимая с описанием летнего Петербурга в «Преступлении и наказании» Достоевского [Rindisbacher 1992: 126–129]1 — ада, круги которого сужаются от городской Ср. в «Преступлении и наказании»: «Проходя мимо Юсупова сада, он даже очень было занялся мыслию об устройстве высоких фонтанов и о том, как бы они хорошо освежали воздух на всех площадях. Мало-помалу он перешел к убеждению, что если бы распространить Летний сад на все Марсово поле и даже соединить с дворцовым Михайловским садом, то была бы прекрасная и полезнейшая для города вещь. Тут заинтересовало его вдруг: почему именно во всех больших городах человек не то что по одной необходимости, но как-то особенно наклонен жить и селиться именно в таких частях города, где нет ни садов, ни фонтанов, где грязь и вонь, и всякая гадость»

[Достоевский 1989: 73]. Мысль Раскольникова напоминает утопические проекты «гигиополей», идеальных с санитарно-гигиенической точки зрения городов, демонстрировавшиеся на европейских гигиенических и промышленных выставках – и воплощаемые самим пространством выставки [Каталог 1896: XX]. Подробнее о планах идеальных городов см. в: [Brower 1990: 3–7].

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

оказалась и ритуальная сфера. Наряду с сообщениями о героическом поведении ветлянского священника, который ухаживал за больными, исповедовал и причащал умирающих и в конце концов заразился и погиб вместе со своей семьей, в газетах появились и другие новости. Из Царицына писали, что местное духовенство не поддерживает санитарную комиссию в вопросе об эпидемическом кладбище [Современные известия.

воспринимался как неприемлемый (за несколько лет до описываемых событий предложение врачей из гигиенических соображений заменить кладбища колумбариями вызвало сильнейший общественный протест [О сожигании трупов 1875]).

был прочитан доклад, автор которого видел причину распространения дифтерита в том, что «в Германии можно все дезинфицировать, а у нас посуду, иконы, утварь дезинфицировать резко раскритиковать существующие уставы — медико-полицейский и карантинный, но и предъявить urbi et orbi решительные требования по изменению как частных и общественных

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

что логически ставило под вопрос эффективность существующего государственного строя. Рассуждая о необходимых мерах, фельетонист либеральной газеты «Голос» в первую очередь называет помощь низшим классам и резюмирует: «Дело, следовательно, забирается под самый корень, где гнездится основа всякой заразы — народная нужда» [Голос. 1879, 13 февр.]. Переключаясь из медицинского регистра в социальный, врачи и публицисты сосредоточивали внимание на группах риска, соприкасавшихся с дурнопахнущими сторонами жизни (кладбища, бойни, золотарное дело, фабричные производства — кожевенное, красильное, бумагоделательное, рыбные промыслы, городские свалки и ночлежные дома и т.п.) и, следовательно, способных «воздушным» путем разнести заразу среди других слоев общества. Традиционная для предыдущих эпидемий риторика, обвинявшая в распространении болезни внешнего врага [Богданов 2005: 360, 369], уступала место поиску внутренних виновников социальной катастрофы, а на смену религиозно-нравственному подходу к социальным низам приходил медицинский.

Приведем в качестве иллюстрации две цитаты:

Чума — не заносная болезнь, а наш родной продукт, назревший, самостоятельно выработавшийся в рабочем населении Астраханской губернии благодаря бедственному положению рабочего люда и невыразимой небрежности в ведении основного промысла астраханского Поволжья — рыбного. В течение десятков лет не очищались, не дезинфицировались рыбные помещения, лари для соленой рыбы, в течение десятков лет в них накоплялся заразительный яд, который в конце концов переродился в чумный и разлился по всей Астраханской губернии. Как ни оскорбителен для русского самолюбия этот факт, но его необходимо сознать [Голос, 1879.

Что такое в самом деле Ветлянка? Мы расспрашивали людей, достаточно знакомых с нижним течением Волги. Ветлянка, утверждают капитаны пароходов, десятки раз проходившие мимо нее, такое смрадное место, что пассажиры, минуя эту станицу, принуждены бывают затыкать нос от зловония. Может быть, даже и самая зараза, полагают иные, не занесена в Ветлянку, а народилась и будет нарождаться там от сырости при работах в ватагах, т.е. амбарах, где вялят бешенку и другую рыбу, от дурного помещения, пропитанного смрадом гнилой рыбы, от дурного питания — только рыбой. При дороговизне дров рабочие в сырых помещениях согреваются там самоваром и собственным теплом.

Зараза для теперешней России может пахнуть миллионами жизней, при густоте населения и частых сношениях, и миллиардами рублей, при необходимости внутренних и внешних карантинов, остановке торговли и всякого производства [Современные известия. 1879, 10 янв.].

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

пришел к выводу, что «Астрахань должна быть причислена к городам весьма нездоровым, находящимся в крайне ненормальном положении, требующим немедленных улучшений» [Доброславин 1880: 3]. Помимо недавней чумы, Астраханская губерния занимала второе место (после Петербургской) на рабочих, находящих там приют. Вся масса строений стоит обыкновенно весьма тесно, громоздясь почти друг к другу, без всякого правильного плана и порядка. Дворы содержатся обыкновенно крайне нечистоплотно. Навоз, мусорные ямы и отхожие места распространяют зловоние жидкости пропитывают почву и, следовательно, стены близлежащих ночлежных помещений в подвальных этажах. Тесные, скученные постройки зданий, перепутанные галереи, сени и навесы задерживают и без того трудный доступ свежего воздуха в застроенные дворы. Зловоние висит помещения» [Доброславин 1880: 25]. Сходной аргументацией пользуется Н.К. Щепотьев при исследовании перемежающейся лихорадки [Щепотьев 1883: 1–2].

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

ниченных кружках, теперь сразу приобрело повсеместное распространение, приняло своего рода характер эпидемии»

Благодаря мощной дискурсивной поддержке и политическим последствиям многие санитарно-гигиенические практики, вызванные к жизни Ветлянской эпидемией, переросли формат временных и предупредительных мер и институционализировались. Министерство внутренних дел издало циркуляр об улучшении санитарного быта русских городов. На государственном уровне одним из важнейших следствий стал пересмотр Карантинного и Медико-полицейского устава [Доброславин 1887]; на уровне губернском — создание медицинских комиссий для изучения чумы, комитетов общественного здравия и санитарных комиссий — для принятия срочных мер безопасности. Такие комиссии, состоявшие, как правило, из представителей городских и земских управ и уважаемых горожан, впредь наделялись полномочиями надзирать за гигиеной не только общественных мест, но и частного пространства. Например, в Тамбове санитарные попечители получали право беспрепятственно «входить в дома и дворы для наблюдения за чистотой во всякое время». Однако комиссии практически не включали санитарных врачей: их присутствие считалось факультативным и не было оговорено в правилах; для наблюдения за чистотой казалось достаточным частного опыта образованных и уважаемых граждан. Врачи же еще не получили права решающего голоса в вопросах общественного здравия: процесс изменения их профессионального статуса только начался1.

Многие городские управы (Петербурга, Москвы, Варшавы, Харькова, Одессы, Кишинева, Саратова, Каменец-Подольска, Казани и др.) предприняли разделение городов на санитарные участки. К вполне официальным новшествам добавились низовые инициативы: например, в Василеостровской части Петербурга было организовано частное санитарное общество с целью осматривать торговые помещения и трактиры, выявлять санитарные беспорядки и привлекать к ответственности через полицию виновных в порче воздуха и нарушении гигиены [Новое время. 1879, 12 марта]. Среди городского населения распространялись следующие рекомендации: «Задача же каждого частного лица, каждого домохозяина должна состоять в том, чтобы помещение, занимаемое им, было содержимо в наивозможной чистоте, было часто и разумно проветриваемо и очищаемо, равно как и воздух, заключенный в нем ;

Перелом наступит только во время следующей серьезной эпидемии 1892–1893 гг. [Frieden 1977:

538–559].

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

администрации привлекали бойни, рынки, кладбища, ночлежные дома, постоялые дворы, бани, свалки, промышленные заведения1. Все эти локусы вызывали двойной страх: запах свидетельствовал о таившейся в них заразе, но доступные меры по их к сотрудничеству с комиссиями. Предполагая, что хозяева домов часто гораздо невежественнее (и, следовательно, нечистоплотнее) своих квартирантов, газеты предлагали жильцам в целях обеспечения собственной безопасности взять ответственность за среду обитания на себя и наблюдать как за хозяевами упали в обморок в бане, где производилась стирка белья» [Голос. 1879, 5 февр.], выпустила постановление, запрещавшее стирку. С точки зрения «почвенной теории» Петтенкофера именно

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Пусть члены комиссии энергично примутся за осмотр состояния домов, причем каждый из квартирующих может рекомендовать комиссии свой, как, например, я — дом г. Шелапутина в Черкасском переулке и его же другой на Волхонке; при 100 тыс. дохода, в центре города, с массой живущих, здесь полнейшее отсутствие необходимых принадлежностей, а наоборот, царство зловония, духоты и испарений! Из 10 домов, взятых наугад, 9 представляют сохранную казну заразительных болезней! [Современные известия. 1879, 13 янв.].

В этом доме [дом Н.Г. К-на на углу Садовой и 4-й Мещанской] имеется до 60 квартир, которые буквально переполнены жильцами. Несмотря на это, квартиранты около года не видали ни одной бочки Общества ассенизации [Современные известия.

Другая сторона обитаемого мною дома выходит на улицу (в переулок у Никитских ворот), но и оттуда я выехал прошлым летом, потому что не мог отворить окна, по той же причине (вонь);

о чем и заявил в свой квартал, прося принять меры к очищению дворов, откуда неслись отвратительные запахи (с другой стороны улицы). Полиция приняла меры, и стало на некоторое время лучше: вонь уменьшилась, но ненадолго; опять эти люди, умеющие только поглощать, зарядили так, что я предпочел оставить их соседство, а именно — какое-то экипажное заведение, модистки и т.п. сброд. Все эти дома наполнены чернорабочими, трактирами, мясными и рыбными лавками и другими лавчонками, даже тут есть булочная (Челнокова). Но что же тут везде за мерзость, что за невыразимое зловоние! Говорю как честный человек: я сам в этом сто раз убедился, видел и нюхал сам, и теперь по той стороне, где эти дома, не хожу и не пойду, пока их не уничтожат [Современные известия. 1879, 27 янв.].

Всего за январь-февраль 1879 г. в «Современных известиях»

было напечатано около 40 подобных жалоб, в которых речь шла о жилых домах, лавках, рынках, конюшнях и мастерских, ночлежках и трактирах. В этих жалобах патология и зараза очевидно получали социальное измерение: в первую очередь, авторы жалоб возлагали ответственность за «санитарные безобразия» на представителей других социальных групп, от купцов и мещан до ремесленников, разнорабочих и нищих.

Дополнительное напряжение создавалось за счет «вертикального» членения городского пространства, характерного для Петербурга и Москвы второй половины XIX в., когда разные этажи одного дома занимали представители различных социальных классов [Bater 1976]. Впрочем, в других русских городах, где социальные различия все же имели «горизонтальное», пространственное выражение, расстояние между особняками Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

обеспеченных горожан и жилищами мелких торговцев и поденщиков было невелико и измерялось пространством квартала или двора [Brower 1990: 142]. На фоне миазматической теории, служившей главным объяснением патогенеза, невозможность отгородиться от запахов, их вездесущесть не просто В приведенной цитате примечательно социальное расхождение в оценках сомнительного запаха: непросвещенное купечество не хочет признавать или попросту не понимает указываеВ этом же номере описан скандал вокруг московских калачей, которые «пекутся на нечистотной

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

мой ему опасности и бездумно считает резкий запах («с душком») признаком всякого деликатеса. Отчасти эта мысль продолжает распространенные представления о пониженной чувствительности социальных низов, обусловленной физическим складом, уровнем образования и привычкой1. Рассуждения, что болезни крестьян проще и понятнее, чем болезни горожан2, что прислуга не чувствует запаха угара и способна без ущерба для здоровья съесть испортившуюся провизию, отражают социальное распределение чувствительности и восприимчивости к болезням [Радаков 1876: 7; Гигиено-экономический словарь 1888: 97]3. Однако с какого-то момента акцент смещается: социальные низы по-прежнему обладают ослабленной чувствительностью (обычно формулируемой в категориях «грубости» или «примитивности»), однако получают равную с буржуазией или даже повышенную — из-за дурных условий жизни — восприимчивость к зловредным миазмам и болезнетворным испарениям. Так обосновывается необходимость просвещать и контролировать социальные низы, иногда даже против их воли.

Обратимся к другому репортажу: «До прибытия временного генерал-губернатора санитарная комиссия, свидетельствовавшая в Царицыне торговые заведения и склады, подвергалась оскорблениям, — истребление негодной провизии вызывало не только ропот, но и угрозы. Но среди хохота, брани, угроз комиссия все-таки делала свое дело, блуждая от зари до зари по городу, залезая во все подвалы, чердаки, трущобы, убеждая, требуя, заарестовывая негодную провизию десятками тысяч пудов и сжигая. Приходилось одному носу перенюхать в день до тысячи бочонков сельдей и т.п.» [Голос. 1879, 1 февр.]. Важнейшим инструментом для определения источника опасности — и, соответственно, для предотвращения болезни или отравления — оказывалось тонкое обоняние. Врачи и ученые признавали, что такой способ слишком субъективен, но не могли предложить другого. Тот же казанский врач И.П. Скворцов замечал: «Предприняв всеобщее освидетельствование рыбы, у нас не было никаких твердо установленных критериев Сходные наблюдения на материале французской литературы второй половины XIX  в. делает Ж.-Л. Кабанес [Cabanes 1991: 73–75].

«Всякому известно, что городской житель здоровьем своим не может равняться с деревенским.

Даже самые болезни у сего последнего бывают гораздо менее сложны, нежели у жителя городского» [Гаевский 1834: 51].

Ср. следующее сообщение из Тулы: «Летом с его [купца-рыбопромышленника. — М.П.] двора в канавки мостовой постоянно выкачивается вонючий рыбный рассол, заражающий воздух всевозможными вредными миазмами. И-нов не чужд и благотворительности. В прошлом году к масленице он раздал беднякам испортившуюся рыбу, преимущественно навагу, издававшую такой ужасный запах, что его обоняли во всех соседних переулках» [Современные известия. 1879, 25 янв.].

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

[Скворцов 1879а: 140]. Были предприняты попытки формализовать принцип принятия решений. Так, астраханская санитарная комиссия от 12 февраля 1879 г. постановила, что тузлук и лук [Скворцов 1881б: 211]. Сильные запахи свидетельствовали об опасности двоякого рода: во-первых, они могли сигнализировать о непосредственной порче продукта, во-вторых, такие продукты могли нарушить баланс в организме, став причиной жара, плохого пищеварения и т.п. В кухне все отчетливее запахов при оценке качества провизии. Интенции врача-гигиениста и составителя поваренной книги сближаются: и санитарные правила, и учебник гигиены, и поваренная книга, страшна, а то чумное ослепление, которое целые века заставляет нас спустя рукава глядеть на систематическую порчу воздуха, воды, почвы и жилищ в наших городах. От этой беспечности ежегодно, ежедневно уносится гораздо больше жертв, нежели от Ветлянской эпидемии. Все эти пневмотифы, холеры, дое поселение, каждый город, от казачьей станицы на юге России до доходного дома в Москве и Петербурге, тем самым выводя повседневность из «автоматического» режима и провоцируя общество на решительные действия.

Итак, чистоплотность и чувствительность становились знаками европейской цивилизованности, а изощрение обоняния и повышение брезгливости — необходимым условием не только в выборе между «культурностью» и варварством, но и в деле обеспечения личной безопасности. Так во второй половине XIX в. каждая из эпидемий становилась фактором, влияющим на формирование новых гигиенических и цивилизационных норм и создающим новое представление о субъективности.

«В войне с невидимым врагом требуется принимать еще более предосторожностей разного рода, чем в войне с врагом видимым, и, конечно, чем враг, например чума, опаснее, тем более это справедливо», — пишет в 1879 г. в заметках о санитарных мерах Скворцов [Скворцов 1879б: 90]. Важную роль в этом реформировании чувствительности сыграла и Ветлянская чума, разразившаяся в России накануне бактериологических открытий Л. Пастера и Р. Коха. В течение следующего десятилетия меры, рекомендовавшиеся врачами для оздоровления городов и поселений во время эпидемии1, будут экстраполированы на Андреевский И.Е. О мерах против чумы, которые могут быть приняты Архангельский Г.Ф. Амбулантная форма чумы (Pestis ambulans) и ее медицине, судебной психиатрии, медицинской полиции, общественной гигиене, эпидемиологии, медицинской географии Башляр Г. Земля и грезы о покое. М.: Издательство гуманитарной литературы, 2001.

Богданов К.А. Врачи, пациенты, читатели: Патографические тексты Ср., например: «Нужно избегать, чтобы в помещение взамен вытягиваемого испорченного воздуха не поступал загрязненный воздух с лестниц, коридоров, грязных дворов. В жилых помещениях ни в коем случае не должно хранить грязного белья, ставить стульчаков и ночных горшков, если относительно последних не наблюдается самой строгой чистоты и не наливается предварительно какой-либо дезинфицирующей жидкости или, наконец, не всыпается достаточное количество предотвращающего гниение порошка. Могут портить жилой воздух и разного рода объедки или остатки от кушаний, почему их и не следует держать в жилом помещении, а выносить в чистые чуланы, подвалы, погреба, а что не нужно, выбрасывать в назначенные для того места» [Скворцов 1879в: 15–30].

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

города Астрахани. Из отчета графу Лорис-Меликову, временному генерал-губернатору Астраханской, Саратовской и Самарской губерний, в 1879 году. [Отт. из: Сборник сочинений

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Лелина Е.И. Русский отдел на Первой международной гигиенической выставке 1876 года в Брюсселе // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. История. 2006. № 4.

Марковников В.В. Несколько слов о санитарных мерах в военное время. М.: Университетская типография, 1877.

Марковников В.В., Отрадинский П.М. Появление чумы в России и средства предохранительные от нее с кратким указанием способов обеззараживания (дезинфекции). М.: Типография Международная гигиеническая выставка. Брюссель. 1876. Правила для русских экспонентов. [Отт. из: Правительственный вестник. 1875. № 219, 220]. СПб.: [Б.и.], 1875.

Минх Г.Н. Отчет об Астраханской эпидемии. Отдел I. Ветлянская эпидемия. М.: Типография М.П. Щепкина, 1881.

Минх Г. Н. Чума в России (Ветлянская эпидемия 1878–79 гг.). В 2 ч.

О сожигании трупов // Здоровье. 1875. № 12. С. 255–262.

Отчет Медицинского департамента за 1877 год. СПб.: [Б.и.], 1878.

Пашутин В.В. Понятие о миазматических и контагиозных началах.

Место, занимаемое чумой в ряду других заразных болезней // Императорском Казанском университете). Казань: Типография Казанского университета, 1879. С. 123–153.

Пирогов Н.И. Начала общей военно-полевой хирургии, взятые из наблюдений военно-госпитальной практики и воспоминаний о Крымской войне и Кавказской экспедиции. Дрезден: Типография Э. Блохмана и сына, 1866.

Пирогов Н.И. Отчет о посещении военно-санитарных учреждений в Германии, Лотарингии и Эльзасе в 1870 году. СПб.: Общество попечения о больных и раненых воинах, 1871.

Пирогов Н.И. Военно-врачебное дело и частная помощь на театре войны в Болгарии и в тылу действующей армии в 1877–1878 годов.

В 2 ч. СПб.: Главное управление Общества попечения о больных и раненых воинах, 1879. Ч. 2.

Подъяпольский П.П. Чума в России. Саратов: Типография губернского Протоколы съезда земских врачей Таврической губернии 1873– Равич И.И. Современное учение о заразе и миазме. [Отт. из: Архив ветеринарных наук. 1871, 1872]. СПб.: Типография Я. Трея, Радаков А.Н. Влияние на здоровье нечистого воздуха. М.: Типография Радищев А.Н. О человеке, его смертности и бессмертии // Радищев Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....

февраль 1878 г., по официальным источникам // Сборник сочинений по судебной медицине, судебной психиатрии, медицинской полиции, общественной гигиене, эпидемиологии, Скворцов И.П. Ветлянская эпидемия и вызванные ею санитарно-медицинские меры // Сборник статей о чуме. Вып. 2. (Труды общества врачей при Императорском Казанском университете).

А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ

Чума и предохранительные меры против нее. Для народного чтения.

Щеглов Н.П. Наставление о приготовлении хлористых соединений и беления. СПб.: Издано иждивением Императорского Вольного экономического общества, 1829.

Шеглов Н.П. Краткое наставление о употреблении хлористых соединений, для предохранения и очищения людей, животных и вещей от заразительных и зловонных веществ. СПб.: Издано иждивением Императорского Вольного экономического общества, 1830.

Щербаков А.Я. О значении дезинфекции и некоторых дезинфицирующих средств // Сборник статей о чуме. Вып. 2. (Труды общества врачей при Императорском Казанском университете).

Казань: Типография Казанского университета, 1879. С. 31–53.

Щепотьев Н.К. Материал для изучения астраханской лихорадки.

1883 года [Отт. из: Дневник Казанского общества врачей. 1883.

№ 22]. Казань: Типография Казанского университета, 1883.

Щепотьев Н.К. Чумные и холерные эпидемии в Астраханской губернии. Казань: Типография Казанского университета, 1884.

Щигровская Г.М. [Бурнашева С.П.] Наставление о том, как мыть, чистить и вообще содержать белье и разные другие предметы женского гардероба и туалета. СПб.: Типография Главного штаба Ackerknecht E.H. Anticontagionism between 1821 and 1867 // Bulletin of Baldwin P. Contagion and the State in Europe, 1830–1930. Cambridge:

Bater J.H. St.Petersburg: Industrialization and Change. L.: Hodder&Stoughton, Benedict B. The Anthropology of World’s Fairs // B. Benedict (ed.). The Anthropology of World’s Fairs: San-Francisco’s Panama-Pacific International Exposition. Berkeley: Lowie Museum of Anthropology;

Bourdelais P. La construction de la notion de contagion: entre mйdecine et Brower D.R. The Russian City between Tradition and Modernity, 1850– Bunle H., Lйvy C. Histoire et chronologie des rйunions et congrиs internationaux sur la population // Population. 1954. No. 1. P. 34–35.

Bynum W.F. Policing Hearts of Darkness: Aspects of the International Sanitary Conferences // History and Philosophy of the Life Sciences.

Cabanes J.-L. Le corps et la maladie dans les rйcits rйalistes (1856–1893).

Corbin A. The Foul and the Fragrant: Odor and the French Social Imagination. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1986.

Мария Пироговская. Ветлянская чума 1878–1879 гг....