На правах рукописи

Приходько Инна Павловна

АЛЛЕОТЕТЫ: КОГНИТИВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ И

ЛИНГВОПРАГМАТИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ

(на материале русского и английского языков)

Специальность 10.02.19 – теория языка

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Ростов-на-Дону - 2007 2

Работа выполнена на кафедре перевода и информатики Педагогического института ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Ласкова Марина Васильевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Тхорик Владимир Ильич Кубанский государственный университет, г. Краснодар доктор филологических наук, профессор Брусенская Людмила Александровна Ростовский государственный экономический Университет «РИНХ», г. Ростов-на-Дону

Ведущая организация: Таганрогский государственный педагогический институт

Защита диссертации состоится «7» ноября 2007 г. в 13 часов на заседании диссертационного совета Д 212.208.17 по филологическим наукам при ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет» по адресу: 344082, г.Ростов-наДону, ул.Б.Садовая,33 ауд. 202.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Педагогического института ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет»

Автореферат разослан « 7 » октября 2007 года

Ученый секретарь диссертационного совета Н.О. Григорьева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Возрождение риторики в ее новом статусе и разновидностях, становление теории и практики речевого воздействия во взаимодействии с коммуникативно-ориентированными грамматическими исследованиями определяют важность детального изучения такого явления, как аллеотеты – грамматические тропы. Факт, что «грамматика обладает необходимой для ее образно-художественного претворения предметностью и конкретностью»

(Минералов, Ю.И. Теория художественной словесности. [Текст] / Ю.И.

Минералов. – М.: Гуманит. Изд. Центр ВЛАДОС, 1999. – С.64–65), никем не оспаривается, однако грамматические средства образности все еще остаются на периферии как собственно грамматических описаний, так и трудов по стилистике и риторике. Традиционные разделы под названием «Элокуция»

современных пособий по риторике в лучшем случае содержат краткие упоминания о грамматических тропах с выборочными иллюстрациями.

Между тем, изобразительные и выразительные средства грамматики часто оказываются важнейшими сигналами нюансировки художественного текста, и в современной культурной парадигме, предполагающей свободное обращение с языковой реальностью, роль языковых экспериментов вообще и грамматической тропеизации в частности только возрастает.

Всем вышесказанным определяется актуальность исследования грамматических тропов.

Объект исследования – аллеотеты, или грамматические тропы (в широком их понимании).

Предметом исследования в диссертации является когнитивное содержание и лингвопрагматические характеристики грамматических тропов.

Как правило, потенциальная метафоричность грамматических категорий не осознается в обыденном словоупотреблении, однако она может выявляться в текстах, обладающих лингвокреативной способностью, в «сильных»

текстах, которые противопоставлены текстам обыденным (Бобылев, Б.Г.

Грамматическая метафора в тексте повести А. Платонова «Котлован» [Текст] / Б.Г. Бобылев // Взаимодействие грамматики и стилистики текста. – АлмаАта, 1988. – С. 38.). Поэтому материалом для исследования послужили прежде всего классические художественные тексты на русском и английском языках тех писателей ХIХ-ХХ веков, которым свойственна индивидуальнотворческая интерпретация грамматики (А. Чехов, И. Шмелев, М. Цветаева, А.

Платонов, А. Солженицын, М. Твен, Б. Шоу, К. Мэнсфилд, У. Фолкнер и др.).

Помимо примеров, самостоятельно извлеченных из указанных источников, в работе анализировались также примеры из работ других авторов, занимавшихся сходными проблемами. Общий объем иллюстративного материала составил более 2000 примеров текстового использования грамматических тропов.

Описание грамматических тропов дается в контексте современной антропоцентрической лингвистики (роль познающего и номинирующего субъекта при выборе грамматической формы признается не менее существенной, чем роль объективных условий общения). Выход на когнитивный уровень анализа обеспечивается сопоставлением языковых значений, выделяемых индуктивно-эмпирически, с элементами структуры когнитивных категорий качества и количества.

Цель работы состоит в комплексном описании совокупности грамматических тропеических средств – аллеотет – с точки зрения их когнитивного содержания, лингвопрагматических и риторических функций.

Общая цель предопределила необходимость решения конкретных исследовательских задач:

1. Обосновать правомерность расширительного использования термина «аллеотета» (для обозначения собственно грамматических тропов, а также фигур, основанных на образном использовании морфологических средств) и определить место аллеотет в системе элокутивных средств.

2. Охарактеризовать условия проявления тропеических значений словообразовательных и словоизменительных грамматических категорий.

3. Доказать семантическую и прагматическую неэквивалентность форм в прямой и «замещенной» функциях.

4. Определить структурные и функциональные свойства метафор на основе морфологических категорий глагола и имени.

5. Охарактеризовать креативный потенциал грамматических тропов.

Методологическая база исследования.

Диссертационная работа основывается на общефилософских законах единства формы и содержания, всеобщей связи явлений, отношении языка к действительности, в соответствии с которыми язык представляется как материальная, объективная, динамическая, функционирующая и развивающаяся система.

Общенаучная методология исследования опирается на принципы системности, антропоцентризма и детерминизма.

Частнонаучную основу работы составляют идеи таких грамматистов, как А.А. Потебни, В.В. Виноградова, А.В. Исаченко, О. Есперсена, К.

Бюлера, Р.О. Якобсона, Э. Бенвениста, Е. Куриловича, А.В. Бондарко, Г.А.

Золотова, Я.И. Гина, В.А. Плунгян, Ю.С. Маслова, И.А. Мельчука, П.В.

Чеснокова, Б.Ю. Нормана, Г.П. Немца, Н.А. Луценко, А. Мустайоки, Г.

Корбетта, исследования по риторике Т.Г. Хазагерова, Л.С. Шириной, Г.Г.

Хазагерова, В.Н. Топорова, А.П. Сковородикова, Л.К. Граудиной, Р.

Лехманн, Ю.М. Скребнева и др.

Фундаментом для настоящего исследования послужили: идея «означивания» грамматики Я.И. Гина, понятие интенциональности в грамматике, подробно разработанное А.В. Бондарко, а также понимание «динамического аспекта» грамматических единиц, сформулированное в работах Б.Ю. Нормана. Представление грамматики в аспекте языковой личности потребовало привлечения исследований, изучающих метатекст как речевое явление (школа Г.П. Немца).

В работе применялись следующие методы:

-лингвистическое описание с элементами трансформации, подстановки и субституции;

-метод бинарных оппозиций при характеристике категориальных значений глагола и имени;

-метод функционального анализа в таких его разновидностях, как контекстуальный и пресуппозиционный анализ (последний подразумевает привлечение в качестве опоры «глобального вертикального контекста», по терминологии Л.А. Исаевой, а также комплекса пресуппозиций, связанных с пониманием текста);

-компонентно-дефиниционный анализ в соединении с семным анализом;

-метод когнитивно-прагматической интерпретации (в сочетании с традиционным структурно-семантическим анализом), опирающийся на выявление структурно-функциональных подобий.

Положения, выносимые на защиту:

1. Облигаторность, унифицированность и бльшая по сравнению с лексическими средствами устойчивость морфологических единиц не препятствует их использованию в качестве тропеических средств (собственно тропов и фигур, основанных на образном истолковании грамматической семантики).

2. Образный потенциал грамматической категории зависит от ее типа – словоизменительного или классифицирующего, определяющего особенности ее реализации и связи с лексическими и синтаксическими значениями.

Грамматический троп на основе классифицирующей категории в большей мере задействует фактор лексического значения и актуализирует номинативное содержание грамматической категории; в границах словоизменительных категорий при тропеизации происходит перераспределение ролей, приобретение формой тех значений, которые в стандартном языке свойственны коррелятивной форме. В природе словоизменительных категорий отмечается постоянное расширение границ парадигмы - вовлечение в нее тех лексем, которые при стандартном использовании языка находились за пределами парадигмы.

3. Когнитивное и прагматическое содержание граммемы в прямой функции и в переносном употреблении не идентичны и определяются как семантическим содержанием формы, так и контекстными условиями.

4. Поскольку каждая грамматическая форма существует лишь как форма лексемы или лексем, бльшая часть метафор на основе морфологических категорий рода, числа, времени может быть охарактеризована как метафоры лексико-грамматического типа. Широко признанное в современной науке положение о когнитивной ценности и креативном потенциале метафоры должно быть дополнено указанием на аналогичные свойства грамматической метафоры, которая также способна выполнять функции концептуализации понятий и воздействия на способ мышления.

5. С помощью грамматических тропов (аллеотет) отражается не только объективная действительность, но и позиция адресанта по отношению к действительности.

Научная новизна исследования состоит в том, что оно является первой попыткой разноаспектного описания структурно-семантических и функциональных характеристик грамматических тропов, которые до сих пор (пусть и имплицитно) признаются периферийной зоной в системе тропеических средств. Локализация внимания на том, что составляет неядерную зону в совокупности изобразительно-выразительных средств, на наш взгляд, привносит новые материалы и обобщения в теорию элокуции и функциональную грамматику.

Теоретически значимым динамического аспекта грамматики. Важной для функциональной грамматики и грамматической стилистики, как мы полагаем, выступает дальнейшая разработка проблемы интенционального использования морфологических форм в особых текстовых условиях. Очевидно, что детальное изучение нетривиальных средств выражения грамматических и лексикограмматических значений, анализ эстетического потенциала морфологических категорий и речевого воплощения грамматического канона имеют концептуальный характер, так как закладывают основы лингвопрагматического описания грамматики. В условиях возрождения риторики теоретически значимым представляется исследование грамматической амплификации - фигур мысли, основанных на сопоставлении грамматических значений, лежащих в основе таких категорий, как модальность, время, залог и число. Наконец, комплексное исследование аллеотет помогает глубже понять общеязыковую дихотомию экспрессии и стандарта.

Практическое применение найдут прежде всего в университетских лекционных курсах грамматики русского и английского языков, типологии, грамматической стилистики риторики и общего языкознания. Языковой материал может быть включен в лингводидактические и лингвометодические пособия. Изучение грамматических тропов тесно связано с актуальными задачами повышения эффективности речевого общения, введения в речевую практику ярких и богатых возможностями форм. Полагаем, что теоретический и иллюстративный материал может быть использован в лексикографической практике для обеспечения более адекватного содержания грамматической части словарной статьи общего толкового словаря, а также для составления словарей риторических приемов, стилистических словарей и т.п.

Апробация работы. Ход и результаты исследования обсуждалась на заседаниях кафедры перевода и информатики Педагогического института Южного федерального университета, кафедры социально-гуманитарных дисциплин филиала №1 ЮФУ в г. Туапсе, а также были представлены в виде докладов на конференциях: «Философские проблемы глобализации:

культура, общество, право» (2007 г.), «Языковая система и речевая деятельность: лингвокультурологические и прагматические аспекты» ( г.), «Юридическая риторика» (2007 г.), «Язык. Дискурс. Текст. (2007 г.).

Основные теоретические положения и выводы отражены в 4 научных публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии и списка источников иллюстративного материала.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении определяется актуальность, объект, предмет, цели, задачи, методологическая база, научная новизна и теоретическая значимость исследования.

В первой главе, «Аллеотеты как объект грамматики, стилистики и риторики, проанализировано, какое место занимают аллеотеты в системе элокутивных средств. Среди изобразительно-выразительных средств традиционно, хотя и с разной степенью отчетливости, выделяются грамматические тропы, или аллеотеты (Lanham, R. A. A handlist of rhetorical terms [Текст] / R. A. Lanham.

– Los Angeles, 1968. – P.5). Термин «аллеотета» трудно отнести к широко распространенным, однако он нашёл применение в теоретических построениях ведущих специалистов по экспрессивной стилистике и риторике. Так, данный термин фигурирует в «Общей риторике» Т.Г.

Хазагерова и Л.С. Шириной, в энциклопедическом словаре-справочнике «Культура русской речи» (автор словарной статьи – А.П. Сковородников), в «Риторике» Г.Г. Хазагерова и И.Б. Лобанова. Но гораздо чаще в риторических описаниях различных уровней вместо термина «аллеотета»

используется сочетание «грамматический троп». Наконец, нередко тропы представляются, особенно в учебной литературе, не дифференцированно, т.е.

грамматические тропы не отграничиваются от тех образных средств, в основе которых лежат модификации лексических значений (см., к примеру, словарную статью «Синекдоха» в «Поэтическом словаре» А. Квятковского).

В реферируемой диссертации, вслед за Т.Г. Хазагеровым, Л.С. Шириной и А.П. Сковородниковым, отстаивается идея «отдельности», самостоятельности и самобытности грамматических тропов на том основании, что в них предметом сопоставления оказываются не лексические, а грамматические значения, такие, как род, число, залог, модальность, время, лицо. Объектом сопоставления в грамматических тропах может быть отношение к модальности. К примеру, риторический вопрос есть троп, основанный на контрасте между вопросительной и отрицательной модальностью. (Хазагеров, Т.Г., Ширина, Л.С. Общая риторика [Текст] / Т.Г.

Хазагеров, Л.С. Ширина // Курс лекций. Словарь риторических фигур. – 2изд. – Ростов н/Д: Феникс, 1999. – С.121–122). Объектом сопоставления может быть отношение к лицу (ср. транспозитивные возможности личных местоимений, когда местоимение первого лица множественного числа может использоваться вместо местоимений второго и третьего лица). К грамматическим тропам примыкает и грамматическая антитеза, характеризуемая тем, что ее компонентами являются словоформы одной лексемы, противопоставленные лишь грамматическими значениями числа, времени, лица и т.п.

Грамматические тропы, будучи объектом разных областей знания – грамматики (в ее традиционном понимании), экспрессивной стилистики (гораздо более ориентированной на лексические сферы, нежели на область грамматических форм) и риторики (понимаемой не столько в качестве искусства убеждения, сколько в качестве искусства красноречия, искусства хорошо говорить), ни в одной из них не получают исчерпывающего описания и объяснения. В реальности грамматические тропы оказываются как бы на «нейтральной полосе». Именно этим обстоятельством не в последнюю очередь, на наш взгляд, объясняется известная «экзотичность» самого термина – аллеотета. То, что подпадает под определение «аллеотета», упоминается в пособиях по экспрессивной стилистике, грамматической стилистике, отчасти – функциональной стилистике, в трудах по культуре речи и риторике, в системных грамматических описаниях и в работах по функциональной морфологии, однако нигде не ставится задача детального их описания. Так происходит потому, что в грамматиках в центре внимания оказываются системно значимые функции морфологических форм, а в трудах по стилистике, риторике и культуре речи грамматические тропы, пусть и имплицитно, признаются периферийным явлением.

Сегодня, как отмечают исследователи, в грамматике накоплен огромный фактический материал, а следовательно, возникает проблема соотнесения этого материала с новой исследовательской парадигмой, которая изучает язык в действии, моделирует механизмы порождения и восприятия коммуникативно целостного и завершенного речевого произведения. Е.В.

Клобуков пишет, что до сих пор теория морфологии не выдвинула проблемы изучения морфологических категорий на фоне дискурса с целью установления их функционального потенциала, без чего невозможно создание качественно новых, обладающих большой объяснительной силой, моделей морфологического анализа и синтеза (Клобуков, Е.В. Теоретическое изучение морфологических категорий русского языка (морфологические категории в системе языка и в дискурсе) [Текст] / Е.В. Клобуков // Диссертация в виде научного доклада. – М., 1995. – С. 2). Морфология и сегодня пребывает в традиционных параметрах системно-структурных описаний, а изучение различных аспектов морфологической системы языка «в действии» остается актуальной задачей. Исследование грамматических тропов, на наш взгляд, помогает преодолеть разрыв между структурносемантическими традиционными описаниями и функциональной морфологией.

Трудность представления в научном описании грамматической тропеизации связана еще и с тем, что для морфологического анализа небезразличен набор лексических значений, выражаемых данной лексемой.

Лексические и грамматические свойства лексемы, на определенном этапе развития грамматической науки четко противопоставленные (например, в рамках формального направления в языкознании Ф.Ф. Фортунатова), в настоящее время рассматриваются как два относительно автономных, но вместе с тем взаимодействующих аспекта проявления лексемы в языке и речи. Исходя из принципиальной разрешимости антиномии лексического и грамматического в лексеме, можно говорить о необходимости учета лексико-семантической парадигмы лексемы при описании ее грамматических свойств вообще и переносных грамматических значений в частности. Как справедливо отмечает Е.В. Клобуков, морфология – это, строго говоря, не грамматическое учение об абстрактной лексеме, а наука о грамматических свойствах лексемы как парадигмы конкретных лексико-семантических вариантов слова.

Грамматические тропы фиксируют внимание на функциональной стороне грамматике, т. е. на том, как используются говорящими или пишущими единицы грамматики. При этом важно учесть, что характер языковой формы активно влияет на тип сигнификативного осмысления денотативного содержания (ср. разграничение смысла и языкового значения в концепции А.В. Бондарко). Конкурирующие денотативно тождественные грамматические формы не тождественны в когнитивном и прагматическом отношениях. Будь это не так, данные конкурирующие формы превратились бы в излишние для языка дублетные формы.

Аллеотета нарушает грамматическую узуальность, подобно тому, как лексическая метафора нарушает узуальную сочетаемость. При использовании аллеотеты актуализируется и само стандартное представление грамматического значения, и отступление от него.

Преднамеренно девиативная грамматическая форма способна выступать в качестве средства реализации грамматической метафоры или грамматической антитезы, однако может быть и не связана с грамматической тропеизацией.

Во второй главе, «Классифицирующие категории как основа грамматических тропов», рассмотрены род, число у существительных неконкретной семантики и классифицирующие глагольные категории – вид, залог, переходность. Реализация грамматической метафоры заключается в преодолении ситуационной несовместимости форм и типична для классифицирующих оппозиций, таких как грамматический род. Категория рода образует трехчастную оппозицию с семами «феминность» – «маскулинность» – «родовая нейтральность». По отношению к антропонимам и некоторым названиям животных семы «феминность» и «маскулинность»

соответствуют лексическим семам «женский» и «мужской» пол, а сема «родовая нейтральность» – лексическим семам «уменьшительность», «собирательность», «обобщенность». Если же лицо мужского пола обозначается существительным женского рода или наоборот, возникает грамматическая метафора. Использование грамматической метафоры способствует концентрации информации о референте, а также выражает отношение автора к предмету речи.

Существительные мужского рода, применяемые для называния лиц женского пола в позиции предиката, указывают не на объект действительности, а на его свойства. Такая номинация экспрессивна, так как в ее основе лежит переносное по сходству или по функции употребление формы. Ср.: …под пенсне вашей горничной скрыта трагедия какого-то женского Дон-Жуана, который, однако, любит, чтобы на нем женились, в противоположность Дон-Жуану литературному, относившемуся к браку отрицательно (Г. Газданов, «Вечер у Клэр»).

Хотя у слов среднего рода выразительные возможности беднее, чем у слов женского и мужского рода, однако, особенно в окказиональных употреблениях, средний род интересен как выражение семантики пассивности, неодушевленности, бесполости, маргинальности. Характерно, как это свойство имен среднего рода (во взаимодействии с лексическим значением) используется в переводе с английского на русский язык.

Ср.:He came several times and he thought quite an adventure when they asked him to have a luncheon with them which was cooked and served by scarecrow of a woman whom they called Evie (W.S. Maugham, “Theatre”);

Он приходил к ним несколько раз, и для него было настоящим приключением, когда его пригласили на ленч, который им подавало форменное пугало по имени Эви, служившее у них горничной (Перевод Г.

Островской). Как видим, флективный язык «обязывает» усиливать граммему рода, которая в тексте перевода выражена четыре раза (подавало, форменное пугало, служившее).

Среди наименований лиц, подчеркивающих значение рода-пола, помимо нейтральных, разговорных и просторечных единиц, есть еще и индивидуально-авторские, окказиональные словоформы. Ср. окказионализм «отцыха», примененное к известному политику В.И. Новодворской:

Валерия Ильинична Новодворская – борец сумо с режимом, отцыха русской демократии, женщина-пикет Партклички – «боровая язва» и «Чугунная леди» (Е. Шестаков, «Фишки»). Как видим, в конвергенции стилистических средств акцентируются на лексическом уровне (с помощью метафор) особенности внешности, взглядов и поведения, а с помощью грамматического рода – признак женского пола.

Проявлением экспрессивно-эмоциональной функции является использование категории рода при создании метафорических переносов.

Родовая метафоризация отвечает способности человека улавливать и создавать сходство между очень разными индивидами и классами объектов.

Различные виды переносов по типу «лицо - лицо», т.е. использование форм мужского рода для называния лиц женского пола, а форм женского рода для называния лиц мужского пола, некоторыми исследователями определяются как грамматическая метафора (Шендельс Е.И. Грамматическая метафора [Текст] / Е.И. Шендельс // Филологические науки. – НДВШ. – 1972. – №3. – С. 48 – 56).

Род существительного, дав толчок к образному осмыслению изображаемого, в условиях грамматического олицетворения становится базой формирования образа:

… ему стало казаться, что это пела трава; в своей песне она, полумертвая, уже погибшая, без слов, но жалобно и искренно убеждала кого-то, что она ни в чем не виновата, что солнце выжгло ее понапрасну;

она уверяла, что ей страстно хочется жить, что она ещё молода и была бы красивой…(А. Чехов, «Степь»).

Как видим, идея соотнесенности грамматического рода с признаком получает развитие и реализацию и на лексическом уровне: она еще молода, была бы красивой. Обычно, при персонификации существует соответствие в грамматическом роде у слов, называющих уподобляемые предметы или явления. При этом круг существительных, которые служат материалом для персонификации, семантически не ограничен. А.И.Ефимов выделил целые тематические группы (лексические серии) имен, которые постоянно втягиваются в персонификацию: названия животных и птиц, деревьев и цветов, времен года, явлений природы (Ефимов, А.И. Стилистика художественной речи [Текст] / А. И. Ефимов. – М., 1957. – С.31).

Часто встречаются персонификации с названиями рек, причем они основаны не на форме женского рода гиперонима – существительного река, а и на формах мужского или женского рода, соответствующих видовому наименованию: Волга-матушка, но Дон-батюшка. Ср.:

Ну в чем, в чем виноват он, этот угрюмо и свято умолкший дедушкаУрал? Слившись воедино, они (речушки) еще волнуют веснами любимую и непокорную дочь его Чусовую, летом же она, многоводная когда-то, совсем пропадает... (В. Астафьев, «Затеси»).

Поскольку в русском языке персонификация, как правило, основывается на категории рода, не поддается прямому переводу персонификация в «безродовом» английском языке: Father-Themes не переводится буквально, ибо Темза в русском языке имеет женский род.

Онтологическая категория количества является универсальным звеном концептуальных картин мира, наблюдаемых в различных языках. Она входит в основу единой логико-мыслительной базы, отражаемой в языковой системе разных народов. Общие для всех людей интеллектуальные процессы осмысления мира, логические законы мышления и способность связывать понятия являются основой для формирования таких универсальных категорий, как категория количества. Многие авторы, характеризуя числовую оппозицию, стремятся учесть эти различия в сфере употребления числовых форм и объясняют сложности, связанные с категорией числа, противопоставлением номинативно-семантических функций форм и их употребления в речи. Именно употребление может быть стилистическим и нейтрализованным.

Сингулярно-ориентированные имена отвлеченные, вещественные и собирательные в форме множественного числа многими исследователями (Е.И. Шендельс, Ю.Л. Левитов, Л.В. Курочкина) расцениваются как аллеотеты – грамматические метафоры. В этом случае имеет место транспозиция грамматической формы, в результате которой преодолевается объективная несовместимость между лексическими и грамматическими семами. При этом отмечается, что, данный вид метафоры логичнее отнести не к чисто грамматическим, а к лексико-грамматическим (Левитов, Ю.Л.

Tertium comparationis грамматической метафоры [Текст] / Ю.Л Левитов // Лингвистические аспекты исследования литературно-художественных текстов. – Калинин, 1979. – С. 133).

Различное поведение синонимов эпидемия и мор детерминировано различиями в семантике. Эпидемия представляется как ситуация, имеющая начало и конец и способная повторяться. Отсюда плюральная форма и способность сочетаться с количественными числительными. Слово мор обозначает ситуацию, в которой большое количество людей заболевает и умирает. Идея повторения противоречит семантике этого имени, в связи с чем предстаёт невозможным словосочетание Моры преследовали Россию при обычном Эпидемии преследовали Россию. У отвлеченных и вещественных существительных традиционно отмечается особое употребление формы множественного числа, которое называется «множественное поэтическое»

(Хазагеров, Г.Г., Риторика [Текст] / Г.Г. Хазагеров, И.Б. Лобанов. – Ростов-нД., 2004. – С.243). Традиционные примеры в справочной и учебной литературе, как правило, ограничиваются словами воды и небеса. Интересно, что в процессе перевода множественного поэтического к такой поэтической плюральности переводчики относятся по-разному. Так, строки В.

Маяковского Есть ли наших золот небесней? («Наш марш») переводятся различным образом. Д. Фридман сохраняет множественного число, однако применяет бинумеральное существиетльное: What richer than our colours? Д.

Шелли употребляет слово золото, заменив множественное число на единственное: Like heaven itself is our gold. Б. Дейг сохраняет форму золота (множественное число): Who can match the glow of our golds? См. подробнее:

(Бондаренко, М.Г. Множественное поэтическое: функциональный и сущностный аспекты (на материале русской поэзии первой трети ХХ века) [Текст]: автореф. дис. … канд. филол. наук. – Ростов н/Д., 1991).

В пособиях по риторике подчеркивается близость приема антономасии к метафоре. Сохраняют свою метафоричность и те антономасии, необходимым условием которых становится плюрализация имени собственного, сингулярного по своей знаковой природе. Ср.:

Когда мы заговорили о Загоскине и Лажечникове – Горький сказал: «Не люблю. Плохие Вальтер Скотты» (К.Чуковский, «Дневник»).

В второй главе нашей работы также рассматриваются аллеотеты на основе глагольных классифицирующих категорий.

Употребление формы несовершенного вида в значении совершенного может выходить за рамки известной в аспектологии конкуренции видов. Ср.:

- Очень приятно, - тем временем смущенно бормотал редактор, и иностранец спрятал документ в карман (М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»). Морфологическая транспозиция в этом предложении приводит к варьированию на уровне коннотаций и обусловливает функциональную специализацию грамматической формы. Несовершенный вид бормотал применяется вместо совершенного пробормотал. Транспонируемая форма используется в одном контексте с формой совершенного вида спрятал в прямом грамматическом значении. Транспонированная форма акцентирует внимание читателя на состоянии Берлиоза – его крайней растерянности и смущении в сложившейся ситуации.

Категория переходности, выражая объектные отношения, в значительной степени зависит от фразового употребления глагола. По наблюдению С.И. Карцевского, теоретически каждый непереходный глагол посредством префиксации может быть обращен в переходный: сидеть – подсидеть (кого-л.), пересидеть (кого-н.), отсидеть ногу; лениться – разленить (вакации разленили его). Ср.:

-Полноте! – промолвила она. – Вы все смеетесь да шутите и прошутите так всю вашу жизнь.

-Гм! прошутить жизнь! Новое выражение! Ведь вы … употребили глагол шутить – в смысле действительном? (И. Тургенев, «Затишье»).

Возможности транспозитивного использования категории переходности достаточно широки. Ср.: Отец поступил меня во ВГИК - цит.

по:,(Бирюков, Н.Г. Феномен русского грамматического анекдота [Текст]:

дис. … канд. филол. наук. – Ростов н/Д., 2005). Такие употребления позволяют произвести нужные отправителю речи нюансировки в семантике глагола.

Ср. анекдот:

Сидит грузин в ресторане с девушкой. Подходит к ним мужчина и просит разрешения пригласить его даму на танец.

– Нет: я ее пою, я ее кормлю, я ее и танцевать буду… Цит. по: (Бирюков, 2005).

Этот оборот – танцевать девушку, передающий не только и не столько этноспецифическую неправильность речи, сколько важнейший компонент семантики, широко используется и за пределами текстов анекдотов. Ср.:

А уж принцип «Кто девушку ужинает, тот ее и танцует» у демократов соблюдается железно (Советская Россия, 3 марта 1998 г.).

Залог – категория, адекватное описание которой опирается на признание морфологической категории не только парадигматическим образованием, но и синтагматическим отношением. Инвариантное грамматическое значение залоговых форм раскрывается через морфологическую оппозицию актив-пассив объектных глаголов. Форма страдательного залога имплицирует мысль о порождении процесса извне, соотнесенности с ним. При этом источник действия, деятель, который неотъемлем от самого процесса, остается где-то за пределами сообщаемого и поэтому даже не указывается. Форма активного залога, наоборот, непосредственно выражает сам процесс; поскольку процесс неотделим от его агенса, последний, как правило, выражается эксплицитно. При обрисовке психологии героев автору бывает необходимо указать на такие состояния, которые неподвластны воле. В этих случаях появляются неузуальные формы залога:

– Не-е-т, – простоналось у Вари (А. Солженицын, «Август четырнадцатого»);

Ведь когда мечтаются «права человека», то подразумевается, прежде всего, интеллигентское право печататься (А. Солженицын, «Угодило зернышко промеж двух жерновов»).

Ср. также краткие формы от неузуальных страдательных причастий:

Спроста было говорено, да не строста слушано (А. Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ»);

Его торчливые волосы были сегодня по возможности пригнетены (А.

Солженицын, «Раковый корпус»);

Еще, правда, было угрожено, что его же и расстреляют (А.

Солженицын, «В круге первом»);

Ждать мужа с войны – всегда тяжело, но тяжелее всего – в последние месяцы перед концом: ведь осколки и пули не разбираются, сколько провоевано человеком (В круге первом).

Таким образом, основу образности аллеотеты составляет контраст между парадигматической семой транспонированной единицы и остальными элементами контекста, к которым относится и лексическое наполнение транспонированной единицы.

Образность аллеотеты, основанной на классифицирующих грамматических категориях, зачастую опирается на несовместимость лексического и грамматического значений транспонированной формы.

Вообще транспозиции в рамках классифицирующих категорий позволяют создать метафоры, которые по своей яркости и образности приближаются к лексическим, поскольку в такой метафоризации участвует не только грамматическое, но и лексическое значение.

В словесной (лексической) метафоре резко выступает отправитель речи с его субъективно-авторским взглядом на мир; грамматическая образность менее сильная, но одновременно и менее навязчивая.

Аллеоттетам свойственна имплицитность и отвлеченность, так что их воздействие на чувства реципиента, на его воображение осуществляется косвенным образом.

Значение грамматической формы в ее тропеическом употреблении всегда мотивировано ближайшими значениями, свойственными данной форме в общем языке. Поэтому аллеотета соединяет в себе и обычное значение, и художественное содержание, формирующееся в контекстных условиях.

В третьей главе, «Словоизменительные категории как основа грамматических тропов», проанализированы аллеотеты, связанные с коррелятивными формами числа (грамматическая гипербола и грамматическая синекдоха), метафора на основе категории падежа, неузуальные степени сравнения и переносные употребления временных форм и форм наклонения.

Одним из самых действенных способов воздействия на реципиента считается гипербола, поскольку изменение параметров, количества, размеров в сторону увеличения легче всего воспринимается воображением. При рассмотрении онтологии гиперболы исследователи часто обращаются к категориям логики, так как в основе гиперболизации лежит переосмысление истинностного значения высказывания. Гипербола подчеркивает субъективность создаваемого образа, его заведомую условность.

Адекватность восприятия гиперболического высказывания основывается на том, что объективная закономерность связей и оценок явлений реальной действительности зафиксирована в тезаурусе воспринимающего индивида и находит отражение в языковом узусе. Гипербола представляет собой прием усиления выразительности, применяемый с целью, во-первых, обратить внимание на предмет, во-вторых – создать преувеличенное представление о предмете, ситуации и, в-третьих – передать известное эмоциональное состояние субъекта речи и «заразить» этим состоянием реципиента. Ср:

Edmund: Oh, for Pete’s sake, Mama! I’ve head Papa tell that machine shop story ten thousand times. (Тhree American Plays).

Pray for me! I reckoned if she knowed me she’d take a job that was more nearer size. But I bet she done it, just the same – she was just that kind. She had the grit to pray for Judus if she took the notion – there warn’t no back – down to her, I judge. You may say what you want to, but in my opinion she had more sand in than any girl I ever see; in my opinion she was just full of sand. It sounds like flattery, but it aint’t no flattery. And when it comes to beauty – and goodness, too – she lays over them all. I hain’t ever seen her since that time that I see her go out of that door; no, I hain’t ever seen her since, but I reckon I’ve thought of her a many and a many a million times, and of her saying she would pray for me…(M.Twain, «The adventures of Huckleberry Finn»).

О гиперболе можно говорить только в составе высказывания. Поэтому изолированное множественное число имени само по себе не может быть квалифицировано как гиперболическое. Сам термин – множественное гиперболическое, – введенный А.А. Потебней, подчеркивает сходство с соответствующим тропом. Многие исследователи считают важным условием гиперболизации наличие некоторой исходной величины, ибо ноль не может преувеличиваться (Крысин, Л.П. Гипербола в русской разговорной речи [Текст] / Л.П. Крысин // Проблемы структурной лингвистики 1984. – М., 1988).

«I feel a little…anxious», - he says.

«Why didn’t you say so? I’ve got tons of pills. Xanax? Clonopin?

Dexedrine?» ( C. Bushnell, «Fоur blondes»).

«Я немного …нервничаю», - сказал он.

«Почему ты не сказал? У меня тонны таблеток. Ксанакс? Клонопин?

Декседрин?»

В современных СМИ гиперболизация уступила место особой форме множественного числа, которая получила название «множественное сенсационное». Ср. газетный заголовок:

Жители Подмосковья откапывают на своих огородах пушки и снаряды.

Экспрессивность синекдохического единственного числа может быть различной: минимальной в стандартизированном употреблении и максимальной в «сильном» художественном тексте, когда в этом значении используется имя, обладающее качеством индивидуальной семантики.

Ср., как единственным числом усиливается осязательность типажей мужиков, которых представляет А.П. Чехов:

Ей было жаль расставаться с деревней и с мужиками. Она вспоминала о том, как несли Николая и около каждой избы заказывали панихиду и как все плакали, сочувствуя ее горю. В течение лета и зимы бывали такие часы и дни, когда казалось, что эти люди живут хуже скотов, жить с ними было страшно; они грубы, не честны, грязны, не трезвы, живут не согласно, постоянно ссорятся, потому что не уважают, боятся и подозревают друг друга. Кто держит кабак и спаивает народ? Мужик. Кто растрачивает и пропивает мирские, школьные, церковные деньги? Мужик. Кто украл у соседа, поджёг, ложно показал на суде за бутылку водки? Кто в земских и других собраниях первый ратует против мужиков? Мужик. Да, жить с ними было страшно, но всё же они люди, они страдают и плачут… (А.П.

Чехов, «Мужики»).

Коммуникативная специализация личных местоимений (а именно они представляют собой ядро категории местоимения, и при узком понимании состава данной части речи только их и относят к разряду местоимений) обусловливает ряд неординарных свойств, препятствующих ясной уровневой и семантической квалификации, парадигматической упорядоченности и системной определенности. Однако при всей ориентированности на речевое употребление, личные местоимения обладают достаточной определенностью, стабильностью концептуального содержания.

Категориальная семантика местоимения «мы» складывается из вещественных сем – «лицо» и «множественность» (или «множество лиц») и грамматической семы – «отправитель речи». Множество лиц дифференцируется по их роли в речевом акте: это всегда выражение говорящего (постоянная отнесенность). Ср.: Я вдруг вспомнил опять восторженно-иступленное лицо Будды и его руки, поднятые вверх. Может быть, он видел перед собой ту нирвану, к которой мы были ближе, чем это нам казалось, которую мы принимали как должное, которой мы даже хотели, к которой мы, в глубине нашего сознания, даже стремились.

множественного: «которой я хотел» (Г. Газданов «Возвращение Будды»).

В переносных употреблениях местоимение «мы» может использоваться вместо «я» или вместо «ты» («вы»), т. е. «мы» может обозначать: 1) «я сеньориальное» («величия»); 2) «я авторское (редакторское)»; 3) «ты»; 4) «вы»; 5) «я + ты»; 6) «я + вы»; 7) «я + он»; 8) «я + она»; 9) «я + они»; 10) «я + я + я» (случай коллективного авторства).

Ср. Мы величия, известное в русском языке с конца XVI века, которое и сформировалось для того, чтобы подчеркнуть личность великого московского государя, его знатность и независимость. С XVII века форма мы в значении единственного числа встречается чаще, уже без указания на величие. Эта форма употребляется в письменности знатными лицами по всякому маловажному поводу и в XVII столетии превращается в штамп (отсюда поговорки типа Мы сами с усами, Мы тоже не лыком шиты).

Прагматика даже системно закрепленных транспозитивных значений местоимения мы, например – мы авторской (редакторской) скромности, может быть различной. Ср. важное наблюдение, воспроизведенное А.И.

Ефимовым: «Щедрин неоднократно обращал внимание на то, что это мы у газетчиков звучит значительно нахальнее, чем я. В либеральной публицистике ХIХ века распространены были такие фразы: «Мы не раз говорили», «мы предупреждали», «мы предвидели» (Ефимов, А.И.

Стилистика художественной речи [Текст] / А. И. Ефимов. – М., 1957. – С.

380.

Г.Г. Хазагеров считает, что разновидностью «множественного скромности» является «множественное крестьянское»: Мы люди темные, ничего в этом не понимаем…(Хазагеров, Г.Г. Политическая риторика [Текст] / Г.Г. Хазагеров. – М.,2002. – С. 132) Возникновение метафор на основе категории падежа обусловлено тем, что русские падежи «переобременены» значениями, причем эти значения иногда опираются на различные формальные средства в рамках одного падежа. В конструкциях с глаголами передвижения (ехать, уезжать отправляться, приезжать, возвращаться и т.п.) творительный падеж существительного указывает способ передвижения (я еду поездом), а временне определение при нем – время (я еду вечерним поездом), однако это существительное не может быть указанием на живое существо (я еду рикшей), хотя функционально они совпадают. Это различие обыгрывается в целом ряде шуток. Ср.:

Сегодня вечерней лошадью я возвращаюсь в мою милую Одессу (К/ф «Неуловимые мстители»);

Уехал поездом, вернулся ослом (Санников, В.З. Русский язык в зеркале языковой игры [Текст] / В.З. Санников. – М., 1999. – С. 324).

Вопрос о статусе форм компаратива неоднозначно решается в грамматической науке: значение степени сравнения относят как к области словоизменения, так и к области словообразования. А.А. Зализняк отмечает 3877 прилагательных, от которых нельзя образовать простую сравнительную степень. Однако традиционная точка зрения, отраженная в академических грамматиках, состоит в признании реляционного, словоизменительного характера данного значения (Зализняк, А.А. Грамматический словарь русского языка [Текст] / А. А. Зализняк. – М., 1977). В художественных и публицистических текстах, например у А.И. Солженицына, вполне обычны компаративы и формы превосходной степени от притяжательных и относительных прилагательных, а также от причастий: самое российское, раскаленней, столкновенней «Угодило зернышко промеж двух жерновов», омытее «Раковый корпус», обжитей «Один день Ивана Денисовича», посолдатистей, золотей «В круге первом»; бессловеснее, бездарней, обещательней «Архипелаг ГУЛАГ2, подохлей, командиристей «На краях».

Ср. анекдот, основанный на аномальной форме степени сравнения:

- Равны ли советские люди?

- Да, равны. Но некоторые равнее остальных.

(История СССР в анекдотах. 1917-1992.).

Рассмотрим подробнее основные переносные значения на основе категории времени.

Грамматическую категорию времени справедливо относят не только к морфологическим, но и к синтаксическим категориям. Время – это еще и грамматическая категория предложения, которая может проявляться независимо от глагольных форм времени. В предложении Быть дождю нет и не может быть различных форм времени глагола, между тем оно обладает значением времени. В предложении Добро пожаловать также нет и не может быть разных форм времени глагола, при том что оно включается в определенный временной план. Таким образом, значение времени предложения может проявляться как в структуре предложения, так и в различии форм глагола по категории времени. Понятие грамматической категории времени предложения несводимо к понятию грамматической категории времени глагола.

Употребление praesens historicum возможно лишь в широком контексте, когда в изложении уже ясно обозначился план прошлого. В этом случае форма настоящего времени выражает соотносительность с временем какоголибо события или процесса, которые произошли до момента речи в прошлом:

Сестры к ней нагнулись, спрашивают: «Что с тобою?» (И. Тургенев, «Уездный лекарь»).

Близко к praesens historicum настоящее эмоциональной актуализации.

В этом случае ситуация предшествует текущему моменту, в который имеет место демонстрация говорящим ситуации и подача ее как обычного поведения:

Полиция, не разобрав смысла, представила письмо государю, который сгоряча также его не понял Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться…(А. Пушкин) – цит. по:

(Перцов, Н.Н. Проблема инварианта в грамматической семантике (на материале русского словоизменения) [Текст] / Н.Н. Перцов: автореф. дис. … д-ра. филол. наук. – М., 1999).

В основе praesens historicum и praesens futuralis лежит стремление экранизировать прошедшее или будущее действие, создать иллюзию видения и зримости.

Настоящее время совершенного вида используется в качестве неактуального настоящего – повторительного, а также в качестве исторического настоящего применительно к многократному действию:

Для разнообразия мелькнет в бурьяне белый череп или булыжник, вырастет на мгновение серая каменная баба или высохшая ветла с синей ракшей на верхней ветке, перебежит дорогу суслик, и – опять бегут мимо глаз бурьян, холмы, грачи…(А. Чехов, «Степь»); Катит автомобиль на Ялту, петлит петли. Кружатся горы, проглянет и уйдет море. (И.Шмелев, «Солнце мертвых»).

Формы прошедшего времени, хотя и реже, чем формы настоящего времени, могут выражать значения, присущие формам других времен.

Условием такого употребления является сочетание форм разных времен:

Бывает, сел за книгу на часок, а оторвешься уже под утро. (См.:

Белоусов, В.Н. Прошедшее время [Текст] / В.Н. Белоусов // Русский язык:

Энциклопедия / Под ред. Ю.Н. Караулова. – М., 1997. – С.393).

Формы прошедшего времени в значении будущего могут быть употреблены для выражения уверенности в неизбежности процесса:

Если завтра не будет дождя – урожай погиб Форма императива совершенного вида особым образом реализуется в явной или подразумеваемой противительной конструкции: она выражает неожиданное (чаще нежелательное) действие в прошлом. При этом говорящий сигнализирует о том, что ситуация, предшествующая текущему моменту, представлена как неожиданная на фоне некоторой предшествующей ей ситуации, причем адресант эмоционально относится к новой ситуации:

Мы неделю не разговаривали, а вчера он мне вдруг и скажи… Подобное паратактическое выражение условного отношения с императивом наблюдается и в английском языке: Touch that chest and I’ll scream; Smile, and the word smiles with you.

Императив в единственном числе с отрицательной частицей может передавать не побуждение к действию, а значение невозможности: И слова ему не скажи. К нему не подступись. В этих случаях говорящий сигнализирует о том, что невозможно реализовать некую ситуацию и обращает внимание на вероятную неприятность вследствие её осуществления. Заметим, что реализации такого переносного значения формы будущего времени сопутствует форма дательного падежа в особом значении – особого контекстного употребления так называемого «дательного этического». Ср.: Я тебе уйду! В последнем случае говорящий, фиксируя более низкий социальный статус адресата речи, запрещает ему производить действие, о намерении совершить которое адресат сообщил.

Ср. диалог: – Я ухожу. – Я тебе уйду!

Стремлением избежать активного вторжения в эмоционально–волевую сферу собеседника продиктованы многочисленные косвенные формы побуждения типа Вам бы надо уехать, Вам бы лучше уйти и т.д.

Таким образом, художественный текст – главная сфера, где грамматическое значение словоизменительной категории актуализируется с наибольшей степенью регулярности и полноты. Словоизменительные категории, реализуемые в оппозициях одного и того же слова, обладают в известной степени самостоятельной (по отношению к лексическому значению) семантикой, разложимой на компоненты, лежащие в основе грамматической оппозиции. Грамматическая метафора создается за счет расширения словоизменительной парадигмы или за счет транспонирования формы в позицию, в норме занятую оппозиционной формой.

Грамматическая метафора достаточна частотна: то, что часто представляется как системная многозначность грамматической формы, точнее было бы охарактеризовать как грамматическую метафору.

Экспрессивность синекдохического единственного числа может быть различной: минимальной в стандартизированном употреблении и максимальной в «сильном» художественном тексте, когда в этом значении используется имя, обладающее качеством индивидуальной семантики.

Гиперболическое множественное число под влиянием контекстных условий, в том числе и под влиянием широкого контекста ситуации, способно коннотировать как пейоративную, так и мелиоративную прагматику.

В целом грамматические тропы способствуют не только формированию, так и декодированию смысла текста и его строевых элементов.

В четвертой главе, «Синтаксические аллеотеты в системе элокутивных средств», грамматическая антитеза. В функциональной грамматике сформировались два подхода к риторическому вопросу:

1. как к особой функции собственно вопросительного предложения;

2 как к предложениям, в которых поверхностные отношения отличаются от глубинных, в которых план выражения (вопросительная структура) не совпадает с планом содержания (утвердительным или отрицательным сообщением).

Различаются вопросительные предложения со значением утверждения, постоянным элементом структурной схемы которых является частица не, и вопросительные предложения со значением отрицания, в структурной схеме которых отрицательная частица не отсутствует. Где твоя книга? – обычное вопросительное предложение. Где твоя совесть? – это риторический вопрос и по сути повествовательное предложение (= Нет у тебя совести), ибо несочетаемость буквальных смыслов слов где и совесть делает нереальным собственно вопросительное значение.

Leila gave a light little laugh, but she did not feel like laughing. Was it could it all be true? It sounded terribly true. Was this first ball only the beginning of her last ball, after all? At that the music seemed to change; it sounded sad, sad; it rose upon a great sigh. Oh, how quickly things changed! Why didn’t happiness last for ever? For ever wasn’t a bit too long? (K. Mansfield, “Her First Ball”).

Лейла неожиданно для себя коротко рассмеялась. Но ей совсем не хотелось смеяться. Неужели все это правда? Конечно, правда. Значит, ее первый бал лишь начало ее самого последнего бала? Вроде, и оркестр заиграл как-то иначе, печальнее, и вместо веселой мелодии зал стал заполняться тяжелыми вздохами. Лейла даже не успела осознать, отчего все так быстро переменилось. Но отчего счастье не может быть вечным? Разве это для него слишком долго? (К. Мэнсфилд, «Первый бал»).

В этом фрагменте, передающем внутреннюю речь и завершающемся двумя риторическими вопросами, отражены важные для автора и персонажа философские когниции (счастье не может быть вечным, жизнь быстротечна и т.д.). Особенностью вопросительных риторических предложений является их способность преобразовываться в повествовательное предложение, однако повествовательное предложение стилистически нейтрально по отношению к содержанию сообщения, а предложение с риторическим вопросом экспрессивно.

Стилистический и риторический прием антитезы позволяет строить семантическую оппозицию в рамках высказывания или целого текста. Такая оппозиция задается контрастом разных явлений, разных точек зрения и т.п.

Сущность антитезы состоит в резком противопоставлении понятий и образов, которое может распространяться не только на объективно противоположные единицы. В результате появляются оппозиции, в которых основание для сравнения не ограничивается только диаметрально противоположными признаками, характерными для обоих членов оппозиции, но охватывает более широкий круг признаков. Воздействие приема усиливается, если противопоставляемые признаки не являются онтологическими чертами противополагаемых объектов, а «навязываются»

автором.

Грамматическая антитеза строится на противопоставлении грамматических значений, составляющих одну категорию. Поэтому такая антитеза, с одной стороны, не выходит за рамки «предписанного»

категорией, а с другой, – направляет восприятие именно по линии грамматической оппозиции, а не лексического значения. Грамматическая категория является единицей языка как определенной системы (кода), а не единицей речевого отрезка. Благодаря этому, грамматическая категория соотнесена прежде всего с парадигматической осью и представляет собой определенную модель-построение, которое отражает факты речи. Каждый раз для адекватного выражения смысла мы выбираем одну из форм. При одновременном употреблении всех (или некоторых) членов оппозиции грамматических категорий возникают добавочные экспрессивные смыслы, ибо экспрессия высказывания обычно не локализована в одном элементе, а создается комбинаторикой элементов. Ср.:

Иногда мне снилось, что я умер, умираю, умру; я не мог кричать, и вокруг меня наступало привычное безмолвие, которое я так давно знал (Г.

Газданов, «Вечер у Клэр»).

Грамматическую антитезу могут составить формы, одна из которых не является узуальной и воспринимается как грамматический коррелят именно в составе антитезы:

- Вас носили на руках?

- Я не очень любила «носиться» (интервью балерины Е. Максимовой).

В антитезе на основе категории числа, как правило, множественное противопоставляется единственному, в котором актуализируется сема «неповторимый», «любимый, единственный» или «истинный»:

Так писем не ждут, так ждут письма. Тряпичный лоскут, вокруг тесьма из клея, внутри – словцо. И счастье. И это все. (М. Цветаева, «Письмо»).

Таким образом, риторический вопрос – это грамматический троп, основанный на контрасте модальных значений и наиболее тесно связанный с риторикой как искусством убеждения и как искусством хорошо говорить.

Распространенный во многих стилях и жанрах, риторический вопрос выполняет разнообразные лингвопрагматические функции, например он используется в качестве средства усиления внимания аудитории.

Грамматическая антитеза, характеризующаяся тем, что ее компоненты представляют собой словоформы одной лексемы, противопоставленные лишь грамматическими значениями, достаточно часто встречается в художественных текстах. В конструкциях с противопоставлением словоформ складывается особая структурная организация, которая воспринимается как новая, необычная, отклоняющаяся от нормы (даже если использованные в ней морфологические формы вполне узуальны). Как известно, на уровне нормы передается основная интеллектуальная информация, а при нарушении норм использования единиц языка в речи возникает информация эмоционального характера. Поэтому подобное нарушение нормы в рамках антитезы не просто информативно, но также эмоционально и экспрессивно.

В заключении подведены основные итоги исследования.

В современной лингвистике развилось и утвердилось понимание того, что грамматические явления могут и должны получать научное освещение не только в формально-логическом аспекте, но и как грамматические и стилистические единицы одновременно. Филологи в XX веке отмечали, что основной корпус морфологических оппозиций оказывается в стороне от стилистической парадигматики. С тех пор многое изменилось: утвердилась новая теория нормы, в которой норма понимается как «выбор», а не как «запрет», активно осуществляется интеграция риторики, культуры речи и стилистики, разработаны многие позиции коммуникативной грамматики. С опорой на достижения лингвистики последних десятилетий возможно и системное представление грамматических средств образности в прагматическом аспекте – как способа выражения интенций адресанта, проявления в языковом знаке когнитивной природы личности со свойственным ей творческим языковым потенциалом.

Известно, что грамматические законы являются наиболее жесткими из всех законов построения текста, что грамматические значения обладают качеством облигаторности. В силу этого отступления от грамматических законов маловероятны. Из этого следует, что грамматические тропы – аллеотеты – в принципе не могут быть широко распространенным явлением.

Однако они необходимы там, где автоматическому использованию грамматической формы противостоит ее семантизирование, сопряженное с поиском новых смысловых пластов в грамматической семантике. В искусстве господствует «право личности», а в грамматике – «право коллектива», аллеотеты же преодолевают это противоречие. Хотя тропеические переносы в грамматике осуществляются только в рамках одной категории (что делает грамматический троп заведомо беднее лексического), аллеотета может соперничать со словесными тропами и способна превращаться в единственного носителя «сокровенной символики».

Даже с учётом того, что набор грамматических средств любого языка ограничен, эти средства обладают неограниченным функциональным потенциалом, системно обусловленным, реализующимся и развивающимся при актуализации в тексте.

Современная антропоцентрическая и когнитивная лингвистика характеризуется возросшим интересом к вопросам корреляции плана выражения и плана содержания языковых единиц вообще и грамматических единиц в частности, с учетом специфики их функционирования в различных сферах использования. Аллеотеты способны выражать модусные и диктумные значения, одновременно участвовать в развитии плана содержания и плана выражения. Грамматические тропы передают разнообразную когнитивную информацию в сочетании с эмоциональноэкспрессивной оценочностью. Сложное содержание грамматического тропа как уровневой единицы не может быть в полной мере раскрыто в изолированном виде. Только учет всех системных связей – парадигматики, синтагматики, эпидигматики, вертикального контекста, эмоциональноинтеллектуальной системы и психологического пространства автора – обусловливает многостороннее видение сущности аллеотеты.

Грамматическая метафора, опирающаяся на такие морфологические категории, как род, число, залог и время, обладает свойством креативности, т. е. способности формировать новые понятия и языковые смыслы, исходя из смыслов уже имеющихся. Эти новые смыслы отражаются, прежде всего, мировосприятием отправителя речи, которое, в свою очередь, формируется самим языком, в особенности же – спецификой, представленной в его единицах категоризацией действительности и образной системой. Хотя при сравнении обычной словесной метафоры и метафоры грамматической чаще всего подчеркиваются ограниченные возможности последней, полагаем, что у нее есть и ряд преимуществ. Если в традиционной метафоре отправитель речи явно, ярко, а иногда и резко заявляет о себе, о своем субъективном мировидении, а значит, о своих идеях, пристрастиях и т.п., то в случае с грамматической метафорой дело обстоит иначе. Аллеотета не столь субъективно замкнута, она не бывает назойливо идейной. Грамматическая образность более имплицитна: актуализация, осуществленная с помощью грамматического тропа, менее явная и потому формирует не столько текстовые категории, сколько подтекстовые смыслы.

Образование девиативных морфологических форм идет по пути элиминации структурных лакун, вследствие чего их когнитивное содержание, смыслообразующие и стилистические роли вполне понятны адресату.

художественных текстах, с наглядность показало, сколь существенны антропоцентрические параметры грамматических (морфологических) категорий. Антропоцентризм в современных лингвистических описаниях в большей степени распространяется на лексический уровень и уровень высказывания и текста, и мало затрагивает уровень таких конституентов текста, как грамматические формы. Между тем, выбор морфологического средства также достаточно часто диктуется не только, а иногда и не столько референцией, сколько «человеческим фактором». Категории, которые принято считать напрямую отсылающими к внеязыковой действительности, реализуются под непосредственным влиянием отправителя речи. Именно его взгляд на мир обусловливает использование переносных значений грамматических категорий, диктует необходимость девиативных образований в сфере стандартных и облигаторных форм, причем эти девиации могут быть в высшей степени когнитивно и прагматически значимыми. Антропоцентризм – одно из самых главных «допущений» о свойствах языка в целом и о функционировании его элементов. Именно антропоцентрический подход позволил ввести в грамматическое описание понятие «фигура наблюдателя», чрезвычайно продуктивное при описании аллеотет на основе категорий числа, вида и времени.

Современная грамматическая наука, поднимаясь от «морфологических опор» на уровни текста и гипертекста, обнаруживает в них информацию об интенциях говорящего, о его видении мира и об отношении к миру. И немаловажную роль в передаче многообразных авторских интенций, как мы постарались показать, играют грамматические тропы – аллеотеты.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Приходько, И.П. Риторический вопрос в системе элокутивных средств [Текст] / И. П. Приходько // Язык. Дискурс. Текст: Материалы III Международной научной конференции. – Ростов н/Д, 2007. (0, 2.Приходько, И.П. Аллеотеты: когнитивное содержание и лингвопрагматические характеристики [Текст] / И. П. Приходько // Вестник Поморского университета. – Вып. 5. – Архангельск, 2007. (0, 3. Приходько, И.П. Грамматическая антитеза [Текст] / И. П. Приходько // Материалы Международной конференции «Континуальность и дискретность в языке и речи». – Краснодар, 2007. (0,25 п.л.) 4. Приходько, И.П. Аллеотеты как объект грамматики, стилистики и риторики [Текст] / И. П. Приходько // Материалы Международной конференции по юридической риторике. – Ростов н/Д, 2007. (0,15 п.л.)