МОСКОВСКИЙ ЦЕНТР КАРНЕГИ

Василий МИХЕЕВ

ВОСТОЧНО АЗИАТСКОЕ СООБЩЕСТВО:

КИТАЙСКИЙ ФАКТОР

И ВЫВОДЫ ДЛЯ РОССИИ

Рабочие материалы

№ 1, 2004

Москва

Серия «Рабочие материалы» основана в 1999 г.

© Carnegie Endowment for International Peace, 2004 Полная или частичная перепечатка данной публикации возможна только с письменного согласия Московского Центра Карнеги. При цитировании ссылка на издание обязательна.

Московский Центр Карнеги Россия, 103009 Москва, Тверская ул., 16/2.

Тел.: (095) 935-8904.

Факс: (095) 935-8906.

Эл. почта: [email protected].

Интернет: http://www.carnegie.ru.

Электронные версии всех публикаций Московского Центра Карнеги: http://www.carnegie.ru/ru/pubs.

Статьи и доклады, издаваемые Московским Центром Карнеги в серии «Рабочие материалы», обеспечивают читательской аудитории оперативный доступ к наиболее актуальным исследованиям по вопросам внешней и внутренней политики в России и Евразии. В серии публикуются либо промежуточные итоги работы, либо материалы, заслуживающие немедленного внимания читателей. Ваши отклики и комментарии просим направлять авторам работ по вышеуказанному адресу.

В работе рассматриваются теоретические и экономические предпосылки восточно-азиатской интеграции, ее обсуждаемые форматы и концепции, приводится анализ общеполитической ситуации в Восточной Азии, дается прогноз развития восточно-азиатской интеграции и делаются выводы для российской внутренней и внешней политики.

Об авторе Михеев Василий Васильевич — член научного совета Московского Центра Карнеги, председатель программы «Азиатская безопасность».

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

Содержание Введение

Теоретическое обоснование

Основы и форматы

Новые форматы

Финансовая интеграция

Энергетические форматы

Другие институциональные идеи

Общеполитическая обстановка

Проблема Китая

Стратегии

Прогноз

Выводы для России

О Фонде Карнеги

4 № 1, 2 0

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

Введение Концепции восточно-азиатского единения, относившиеся 10—15 лет назад к разряду пионерских, сегодня приобретают статус «распространенных» идей в экспертном сообществе и политических элитах Восточной Азии (ВА).

В значительной мере этому способствует рыночная трансформация и глобализация экономики Китая, позволяющая рассчитывать на Пекин как на заинтересованного участника интеграционных процессов. Одним из последних громких подтверждений этому может служить выдвинутая в начале 2004 г. идея бывшего премьер-министра Японии Накасонэ о проведении два раза в год саммитов стран Северо-Восточной Азии (СВА) — Японии, Китая и Южной Кореи 1.

Однако на практике формирование Восточно-Азиатского сообщества 2 сталкивается с серьезными проблемами и противоречиями, развивается медленно. Обобщая, можно сказать так: идея единения Восточной Азией принята, пример Европейского союза кажется интригующим, однако ясности в вопросе о путях и этапах практической реализации идеи Восточно-Азиатского сообщества нет.

Цель данной работы состоит в продвижении идеи восточно-азиатской интеграции и анализе роли Китая и места России в этом процессе. Рассматриваются теоретические и экономические предпосылки интеграции, ее обсуждаемые форматы и концепции, приводится анализ общеполитической ситуации в Восточной Азии с точки зрения его влияния на объединительные тенденции, рассматривается противоречивое положение Китая в регионе, дается прогноз развития восточно-азиатской интеграции и делаются выводы для российской внутренней и внешней политики.

Говоря о «роли» Китая и «выводах» для России, автор сознательно оттеняет тот факт, что Китай сегодня является гораздо более активным и мощным, чем Россия, игроком в Восточной Азии. Однако — и это особенно важно подчеркнуть с точки зрения продвижения идей Восточно-Азиатского сообщества — Восточная Азия заслуживает большего, чем быть площадкой состязания за региональное лидерство между большими державами, будь то Китай, Россия, Япония или США. Восточную Азию целесообразно рассматривать как экономическое и политическое пространство многостороннего, многоформатного и многоуровневого взаимодействия расположенных здесь государств.

В страновом формате под Восточной Азией понимается, во-первых, Северо-Восточная Азия, включающая Китай, Японию, Южную Корею (СВА-3), а также Россию, Северную Корею и Монголию, и, во-вторых, Юго-Восточная Азия (ЮВА), объединяющая страны Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН).

Считая именно СВА-3 главным локомотивом реальной восточно-азиатской интеграции, автор фокусирует внимание именно на этом субрегионе ВА, оставляя в стороне множество внутренних проблем стран АСЕАН.

Теоретическое обоснование Автор отталкивается от своего традиционного положения о том, что национальные интересы не существуют вне сознания человека, а существуют в его интерпретации 3. Поэтому на стратегию международного поведения страны влияют не только объективные факторы, такие, например, как баланс сил, но и структура взглядов и политических потребностей тех, кто принимает государственные решения, их предлагает или исполняет.

Отсюда следует, что возможность продвижения идеи восточно-азиатского единения связана с новым взглядом национальных правящих элит, экспертных сообществ и внешнеполитической бюрократии на проблему формирования и реализации национальных интересов. Имеется в виду переход от концепций сдерживания, вовлечения, состязания к видению национальной безопасности и национальной экономической эффективности через призму региональной (а на более высоком уровне — глобальной) безопасности и экономической эффективности.

При этом противоречия между «национальным», «региональным» и «глобальным» будут, вероятно, сохраняться еще долгое время на длинном историческом пути к Единой мировой экономике и Единому миру, составными частями которого и станут единые Европа и Восточная Азия. Однако подход к снятию таких противоречий целесообразно строить, не противопоставляя «национальное» «региональному» и «региональное» «глобальному», а взаимно их адаптируя.

Объективной основой для использования в практической политике интеграционного видения национальных стратегий экономического развития и международного поведения являются:

• глобализация национальных экономик и национальной безопасности;

• обострение трансграничных проблем, связанных с нетрадиционными угрозами — будь то терроризм, экстремизм, наркоторговля или экологические угрозы;

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

• повышение «уровня видения» все большего числа (в нашем случае восточно-азиатских) проблем — экономических, энергетических, экологических, политических и т. п. — до регионального или даже глобального «уровня», а это означает, что для решения таких проблем мало ресурсов и усилий одной страны или одной транснациональной корпорации и требуется объединение ресурсов в региональных (или глобальных) масштабах.

Говорить о необходимости продвижения концепции «интеграционного видения будущего Восточной Азии» в национальное сознание восточно-азиатских стран правомерно хотя бы в силу того, что потребность в данной концепции у национальных лидеров и экспертных сообществ формируется не только через столкновение с реальными проблемами, но и посредством реструктуризации самих их политических воззрений. При этом сегодня — в отличие от 10—15-летнего прошлого — идеи создания рыночно-демократического Восточно-Азиатского сообщества имеют больше шансов на осуществление. И связано это прежде всего как с рыночно-демократической трансформацией России, так и с рыночно-глобализационной трансформацией Китая.

Главной же системной помехой гладкому развитию интеграционных процессов в Восточной Азии выступает, во-первых, то, что демократизация Китая, а в какой-то мере и России, идет медленнее, чем маркетизация их экономик, а во-вторых, то, что в военно-политическом плане Китай и Россия по-прежнему воспринимаются соответственно как «чужой» и «не совсем свой» в западном мире.

Основы и форматы Материальной основой интеграции Восточной Азии являются быстрые темпы экономического роста расположенных здесь стран и рост объема внутрирегиональной торговли. Как видно из таблицы, в новом тысячелетии в ВА наиболее быстрыми темпами развивается Китай, который занял место самой динамичной азиатской экономики, принадлежавшее ранее сначала новым индустриальным странам (НИС), а затем «НИС второй волны» из числа стран АСЕАН.

За последнее десятилетие доля торговли внутри Восточно-Азиатского региона в целом возросла незначительно — с 43% до 45%, однако именно в СВА наблюдался наиболее сильный всплеск внутрирегиональной торговли.

Ее доля увеличилась примерно с 20% в начале 90-х годов до 30% в 2003 г. Внутрирегиональная торговля АСЕАН оставалась приблизительно на уровне 20% общего внешнеторгового оборота этих стран. При этом рынок СВА имеет для АСЕАН гораздо большее значение, чем рынок АСЕАН для СВА. В 2003 г. на долю СВА пришлось более 30% экспорта АСЕАН, а на АСЕАН — около 12% экспорта СВА, в том числе японского — 13%, южнокорейского — 11% и китайского — 7% 4.

За динамикой цифр скрывается огромный разрыв между СВА и Юго-Восточной Азией в экономической мощи и потенциальной емкости рынков. Суммарный ВВП СВА составляет более 6 трлн долл. (по текущему обменному курсу) и более чем в десять раз превышает суммарный ВВП стран АСЕАН, а численность населения в СВА почти в три раза больше, чем в АСЕАН 5.

* СВА-3: Япония, Китай, Южная Корея.

** Оценка автора.

*** АСЕАН-4: Индонезия, Малайзия, Филиппины, Таиланд.

**** НИС-3: Сингапур, Гонконг, Тайвань.

Источник: East Asia Update / The World Bank. — 2003. — Oct. — P. 1.

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

Десятилетие назад бедный Китай не позволял всерьез помышлять о развитии экономической интеграции в СВА. В 2004 г. Китай уже без сомнений может рассматриваться как ключевой игрок многостороннего экономического сотрудничества. Китай занимает второе место после Японии по объему ВВП и экспорта в Восточной Азии, первое место по объему привлеченных иностранных инвестиций; с 30 млрд долл. накопленных китайских инвестиций за рубежом (3 млрд только за один 2003 г.) 6 Китай начинает, хотя и очень постепенно, приобретать лицо регионального инвестора. Плюс к этому — формирование реального, а не потенциального, рассчитываемого исходя лишь из численности населения, потребительского спроса в Китае на основе богатения населения и создания среднего класса. В стране проживает более 3 млн миллионеров 7, в том числе 1 тыс. миллиардеров; порядка 60 млн человек относятся к категории среднего класса (собственность в размере более 110 тыс. долл., ежемесячный доход не менее 1 тыс. долл. на человека) 8.

Интеграционные идеи в начале нового тысячелетия все активнее стимулируются и различного рода экономическими расчетами, показывающими, насколько выиграют страны, если выйдут хотя бы на первый интеграционный уровень — создания региональной зоны свободной торговли (ЗСТ). Расчеты показывают, что формирование трехсторонней зоны свободной торговли в формате СВА-3 даст дополнительно 0,6 процентного пункта прироста совокупного ВВП СВА, 0,2 процентного пункта — ВВП Японии, 1,3 — Китая, 3,2 — Южной Кореи 9. А создание зоны свободной торговли между Китаем и АСЕАН увеличит ВВП Китая на 0,3% и ВВП АСЕАН — на 0,9% 10.

На таком экономическом фоне в Восточной Азии формируются различные форматы реализации интеграционных концепций.

К государственным политическим и экономическим форматам «широкого охвата», функционирующим с начала или середины 90-х годов прошлого столетия, можно отнести:

• форум АТЭС, объединяющий 21 страну Азии, Америки и Россию, на практике служащий больше площадкой для встреч лидеров стран и обсуждения насущных экономических, а в последнее время — все чаще политических проблем и задач безопасности в АТР, чем реальным двигателем экономической интеграции;

• форум АСЕМ (Азия — Европа), объединяющий 15 стран ЕС и 10 стран Азии включая Китай, но без России и США, выступающий своего рода интеллектуальным мостом для налаживания трансконтинентального сотрудничества между Восточной Азией и Европой;

• форум АРФ (региональный форум АСЕАН), объединяющий страны Азии, Европы, Америки включая США, Россию и Китай и фокусирующийся на обсуждении проблем региональной безопасности, не обладая при этом реальными военно-политическими структурами для их решения.

Также с начала 90-х годов в Восточной Азии (в большей степени в ее северо-восточной части) действуют неформальные экономические и политические форумы:

• Экономический форум СВА и экономическая конференция СВА, запущенные с подачи японского и американского частного бизнеса и обсуждающие проблемы регионального экономического сотрудничества на уровне представителей деловой и экспертной элиты. Один из главных их проектов — Банк развития СВА, акционерами которого должны стать правительства стран СВА и США и который должен аккумулировать деньги мировых рынков для инвестирования дорогостоящих инфраструктурных и энергетических объектов СВА, — после 13 лет обсуждений так и не перерос статус перспективной идеи.

• Газовый форум СВА, фокусирующийся на энергетическом сотрудничестве в том же формате, что и два предыдущих. К положительным результатам его работы можно отнести освоение транснациональными корпорациями нефтегазовых месторождений шельфа Сахалина.

• Инициированный Россией в 2000 г. Байкальский экономический форум. К сожалению, после хорошего старта, на котором была сформулирована концепция интеграции России в АТР и СВА, этот форум сбавил обороты и стал фокусироваться на в принципе полезных, но не первостепенных для дальневосточной и восточносибирской экономики России проблемах, например, молодежного спорта или туризма. В результате он стал терять привлекательность для стратегов восточно-азиатского бизнеса и политики.

• Два политических форума в формате «второй дорожки»: «Диалог сотрудничества СВА» (NEACD, с участием США и стран СВА включая Россию и КНДР, но без Монголии) и Совет по проблемам безопасности и сотрудничества в тихоокеанской Азии (CSCAP, с участием представителей стран — участниц формата АРФ). Наибольшим успехом «Диалога сотрудничества СВА» можно считать запуск в августе 2003 г. официального шестистороннего формата переговоров по Северной Корее в Пекине. И хотя официальные переговоры «шестерки» не выросли непосредственно из NEACD, именно последние (октябрь 2002 г. в Москве и август 2003 г. в Пекине 11) конференции NEACD с участием северокорейцев показали, что полный шестисторонний формат может существовать и на официальном уровне.

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

Новые форматы В конце 1990-х — начале 2000-х годов наметилась новая тенденция в организации восточно-азиатских диалоговых форматов, которые не заменяют уже существующие, а, напротив, проводятся в их рамках, но включают меньшее число стран и имеют собственную повестку дня — более конкретную и содержательную с точки зрения продвижения реальных интеграционных и многосторонних начинаний.

В области безопасности — это сформированный в 2003 г. и уже упоминавшийся шестисторонний формат по северокорейской ядерной проблеме с участием Китая, США, Японии, России, Южной и Северной Кореи. Китайское и южнокорейское руководство, а также российские эксперты продвигают идею сохранения этого формата и после урегулирования кризиса в Северной Корее для решения других проблем безопасности в СВА, прежде всего связанных с новыми угрозами.

В области экономики к новым многосторонним форматам, нацеленным на либерализацию внутрирегиональной торговли посредством заключения многосторонних соглашений о свободной торговле, относятся следующие.

1. Формат СВА-3. Это наименее формализованная структура: в практическом плане пока лишь идут переговоры о создании зоны свободной торговли между Японией и Южной Кореей, Китай только ищет пути присоединения к японо-южнокорейской оси. Тем не менее это наиболее перспективное направление развития реальной интеграции как в силу перечисленных выше экономических факторов (размера ВВП стран СВА, их растущей экономической взаимозависимости; добавим, что, к примеру, Китай в 2003 г. стал главным импортером южнокорейской и японской продукции и потребителем прямых южнокорейских инвестиций), так и по культурологическим основаниям, позволяющим рассчитывать на готовность этих трех «конфуцианских» стран к принятию и реализации обязывающих решений — в отличие от принципов консенсусной необязывающей дипломатии стран АСЕАН.

2. Зона свободной торговли АСЕАН. С формальной стороны здесь достигнуты наибольшие результаты. Однако сама философия развития АСЕАН подразумевает, что основой функционирования ассоциации является не экономическая интеграция, а поддержание регионального мира и обеспечение безопасности — экономическое сотрудничество рассматривается в АСЕАН лишь как средство решения этой задачи. В результате движение АСЕАН к зоне свободной торговли происходит весьма медленно и противоречиво. Хотя в 2002 г. ЗСТ, охватывающая шестерку основателей АСЕАН (АСЕАН-4 плюс Сингапур и Бруней), была образована, она содержит много изъятий и не носит всеобъемлющего характера как географически, так и по товарной номенклатуре. Задача создания географически полноценной ЗСТ (включающей новые страны — члены АСЕАН) переносится на 2010 г., а номенклатурно полноценной, по типу ЕС, — на 2020 г.

3. Формат «АСЕАН плюс три (Япония, Китай, Южная Корея)». С этой схемы, в общем, и началась реализация концепции Восточно-Азиатского сообщества. Однако практическое продвижение к зоне свободной торговли в таком формате зависит, во-первых, от развития внутрирегиональной интеграции в СВА и скорости выхода СВА-3 на образование собственной ЗСТ. Во-вторых — от успеха стран АСЕАН по созданию асеановской ЗСТ. В-третьих — от того, насколько согласованно (т. е. в дополнение друг другу или в противодействии друг другу) будет происходить процесс формирования ЗСТ между Китаем и АСЕАН, а также Японией и АСЕАН. В-четвертых — от того, каким образом будут формализованы отношения между АСЕАН и Южной Кореей, не имеющей пока в отличие от Японии и Китая подписанного с АСЕАН соглашения о создании ЗСТ.

4. Уже упоминавшиеся планы образования зоны свободной торговли АСЕАН с Китаем (до 2010 г.) и Японией (до 2012 г.). Продвижение по этим проектам несет в себе элементы соперничества и взаимодействия Токио и Пекина.

В плане соперничества Япония, обладая большими финансовыми возможностями, делает ставку на увеличение финансовой помощи правительствам стран АСЕАН в развитии инфраструктурных проектов, «людских ресурсов»

и «экономики знаний». На декабрьском (2003 г.) саммите Япония — АСЕАН Токио объявил о планах предоставить АСЕАН в течение трех лет 1,5 млрд долл. на развитие «людских ресурсов», в том числе на программу повышения уровня профессиональной подготовки специалистов в области электроники, банковского дела, страхования и т. д.

Еще 1,5 млрд долл. будет выделено на субрегиональные проекты освоения бассейна реки Меконг и «Зоны роста восточной АСЕАН» (Бруней, Индонезия, Малайзия, Филиппины). При этом объем торговли АСЕАН с Японией вдвое больше торговли с Китаем 12.

В тактическом отношении Япония отдает приоритет созданию двухсторонних зон свободной торговли — первоначально с Малайзией, Таиландом и Филиппинами, — рассматривая именно двусторонние соглашения о свободной торговле как наиболее простой путь к объединению с АСЕАН, которая сама еще остается далеко не единой экономической структурой.

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

Политически сдерживающими являются трагические факты из истории отношений и современная военная политика Японии, негативно воспринимаемая в асеановских столицах.

Китай пытается играть на факторе своего превращения в растущую экономическую державу, предложив АСЕАН в 2002 г. концепцию «стратегического партнерства», в которой зоне свободной торговли отводится роль важного, но не единственного компонента. Другими компонентами концепции являются присоединение Пекина к асеановскому договору о дружбе и сотрудничестве, инициирование ряда совместных региональных проектов, в том числе по Меконгу, активизация сотрудничества по борьбе с терроризмом и новыми угрозами. В целом Китай сегодня, в отличие от 90-х годов, воспринимается в ЮВА больше как «возможность», чем как «угроза», хотя полностью опасения АСЕАН по поводу «китайской угрозы» так и не преодолены. В политике этому способствует активизация многостороннего направления китайской дипломатии, усиливающая доверие к Пекину со стороны стран АСЕАН, в экономике — положительное сальдо в торговле стран АСЕАН с Китаем, увеличившееся в 2,4 раза за последние четыре года и составившее в 2000—2003 гг. 300 млрд долл. 13, а также достойное (т. е. выгодное для стран ЮВА) поведение Пекина во время азиатского финансового кризиса. Тогда Китай не пошел на девальвацию юаня, что могло бы затруднить выход стран АСЕАН из кризиса.

Пекин в тактическом отношении ориентируется сразу на многосторонний вариант решения вопроса о создании зоны свободной торговли «Китай — АСЕАН», однако не имеет пока конкретного сценария продвижения по этому направлению, начав прорабатывать данную идею на уровне экспертного сообщества по существу лишь с конца 2002 г.

Вместе с тем, считают в АСЕАН, политическое «отставание» Японии от Китая в «игре» на площадке АСЕАН не является столь уж безусловным. И дело не только в потенциально больших финансовых возможностях Токио.

Несмотря на улучшение в начале нового века отношений между АСЕАН и Китаем, увеличение экономического и политического веса КНР по-прежнему воспринимается в АСЕАН с определенным дискомфортом и тревогой. Региональные лидеры видят в Токио своего рода «балансир» Китаю, который позволяет АСЕАН, с одной стороны, сдерживать Китай, а с другой — играть на соревновании Токио и Пекина за лидерство в отношениях с АСЕАН.

В асеановских столицах не без оснований полагают: куда идет Китай, туда пойдет и Япония, причем с превосходящими ресурсами.

Кроме того, демократически ориентированная политическая элита многих стран АСЕАН рассматривает в качестве своего политико-идеологического ориентира именно Токио, а не остающийся все еще «коммунистическим» Пекин.

Соревнование в треугольнике Китай — Япония — АСЕАН происходит и по вектору АСЕАН — Китай за японские капиталовложения. Сегодня около 90% японских прямых инвестиций в зону «АСЕАН плюс Китай» приходится на Китай, тогда как десятилетие назад ситуация была практически зеркально противоположной 15. Укрепляя экономическое взаимодействие с Китаем, АСЕАН в числе прочего стремится компенсировать произошедший в 90е годы многомиллиардный отток японского капитала из АСЕАН в Китай.

В качестве примеров взаимодействия Токио и Пекина — не столь многочисленных, как примеры противоборства и соперничества, — можно привести регулярные встречи лидеров стран в форматах «АСЕАН плюс три» и СВА- (во время саммитов «АСЕАН плюс три»), сотрудничество экспертных сообществ двух стран по анализу и конструированию единого экономического и финансового будущего Восточной Азии, а также совместные региональные проекты, главным из которых является уже упоминавшийся (и, кстати, начатый еще в советские времена при поддержке СЭВ) проект освоения реки Меконг.

В целом представляется, что именно продвижение по двум векторам — «АСЕАН — Китай» и «АСЕАН — Япония» — станет наиболее реальным после интеграции в рамках СВА-3 направлением интеграционных прорывов в Восточной Азии.

Финансовая интеграция В последние два-три года ускорилась интеграция стран Восточной Азии в финансовой сфере. Толчком к этому стал азиатский финансовый кризис 1997—1998 гг., показавший незащищенность восточно-азиатских финансовых рынков от атак международных валютных спекулянтов. В противоположность распространенному в экспертном сообществе мнению (базирующемуся на опыте Евросоюза) о том, что финансовой интеграции обязательно должно предшествовать объединение товарных рынков и рынков капиталов, в Восточной Азии именно финансовая сфера становится сегодня лидером многосторонней экономической стратегии. Наряду с общей для стран ВА «внешней угрозой» национальной финансовой стабильности другим фактором, обусловливаюРАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ щим специфику восточно-азиатского «пути» к единению, является наличие крупного регионального финансового лидера — Японии.

Строго говоря, финансовое взаимодействие стран Восточной Азии стартовало с начала 90-х годов прошлого века. Его первым результатом стало подписание между центральными банками 11 государств соглашений РЕПО, по которым страна в случае финансового кризиса могла обменять имеющиеся у нее ценные бумаги американского казначейства на доллары США в центробанке другой страны — участницы данного соглашения. Всего в середине 90-х годов было заключено семь таких соглашений в многостороннем и двустороннем форматах 16:

• Индонезия, Малайзия, Таиланд, Гонконг, Австралия (1995 г.);

• Сингапур и Индонезия (1995 г.);

• Гонконг и Филиппины (1996 г.);

• Китай и Гонконг (1996 г.);

• Япония, Австралия, Гонконг, Индонезия, Малайзия, Филиппины, Сингапур и Таиланд (1996 г.);

• Южная Корея, Австралия, Япония, Гонконг и Сингапур (январь 1997 г.);

• Гонконг и Новая Зеландия (март 1997 г.).

Параллельно с этим страны АСЕАН предприняли попытку создать еще один региональный защитный механизм против атак международных валютных спекулянтов. В марте 1997 г., незадолго до обвала таиландского бата (июль 1997 г.), Индонезия, Малайзия, Филиппины, Сингапур и Таиланд заключили «Соглашение СВОП» (ASA — ASEAN Swap Arrangement), согласно которому центральный банк страны, оказавшейся в кризисе, мог обменять в центробанке другой страны — участницы соглашения национальную валюту на доллары США с обязательством обратного выкупа своей валюты через определенное время. Этот механизм, однако, не удалось опробовать на практике в момент азиатского финансового кризиса, поскольку страны АСЕАН смогли коллективно мобилизовать лишь 200 млн долл. под «Соглашение СВОП», чего оказалось совершенно недостаточно для выравнивания финансовой ситуации, требовавшего многомиллиардных затрат.

В разгар финансового кризиса в игру вступил Токио, предложив в конце 1997 г. на форуме АСЕМ в Бангкоке создать Азиатский валютный фонд с уставным капиталом в 100 млрд долл., половину которого обязалась внести Япония. Идея, однако, была отвергнута, во многом из-за давления США и ЕС, увидевших в ней угрозу ведущей роли Международного валютного фонда, а также из-за несогласия Китая, который в тот момент усмотрел в японском предложении главным образом угрозу установления финансовой «гегемонии» Японии в регионе.

В марте 1998 г. Токио предложил новый формат финансовой поддержки Восточной Азии, вошедший в историю под названием «Новая инициатива Миядзавы» (по имени тогдашнего министра финансов Японии). На первом этапе ее реализации Япония выделила 30 млрд долл. на преодоление азиатского финансового кризиса нуждавшимся странам, на втором, в 1999 г., заключила двусторонние «СВОП-соглашения» с Южной Кореей (на 5 млрд долл.) и Малайзией (на 2,5 млрд долл.) 17. В мае 2000 г. идея «СВОП-соглашений» была поднята на многосторонний уровень. Согласно так называемой Чиангмайской инициативе (CMI — Chiang Mai Initiative) страны Восточной Азии в формате «АСЕАН плюс три» договорились о подписании двусторонних «СВОП-соглашений» (BSA — bilateral swap agreements), во-первых, между странами СВА-3, а во-вторых, между каждой из стран СВА-3 и странами АСЕАН.

В настоящее время наибольшее число «СВОП-соглашений» имеет Япония: с Китаем, который под воздействием азиатского финансового кризиса скорректировал свое негативное отношение к японскому региональному финансовому лидерству (на 3 млрд долл.), с Южной Кореей (на 2 млрд долл.), с каждой из стран АСЕАН-5 (от 1 до млрд долл.) 18. При этом «СВОП-соглашения» Японии со всеми странами за исключением Китая асимметричны, т. е. дают право лишь странам — партнерам Токио заимствовать у Японии свободно конвертируемую валюту, но не наоборот. Китай имеет такие соглашения (на 2 млрд долл. каждое) с Южной Кореей, Таиландом, Малайзией и Филиппинами. Южная Корея заключила подобные соглашения с Таиландом (1 млрд долл.) и Филиппинами (2 млрд долл.) 19. Страны АСЕАН в 2001 г. приняли решение включить в ранее заключенное «СВОП-соглашение» новых членов ассоциации — Вьетнам, Мьянму, Камбоджу и Лаос и увеличить коллективные «СВОП-ресурсы» до 1 млрд долл. Каждая из стран АСЕАН-5 и Бруней внесли в общий фонд по 150 млн долл., Вьетнам — 60 млн долл., Мьянма — 20 млн долл., Камбоджа — 15 млн долл., Лаос — 5 млн долл. Вместе с тем распространение «СВОП-соглашений» на регион Восточной Азии является хотя и важным, но лишь первым шагом в создании надежной региональной финансовой системы. При этом ключевую роль здесь будут играть именно страны СВА-3 (во главе с Японией и при возрастающей финансовой активности Китая), на которые приходится более 90% совокупных восточно-азиатских валютных резервов.

Страны Восточной Азии продолжают поиск путей финансового взаимодействия. Сегодня активно дебатируются три наиболее предпочтительных варианта создания «системы коллективной финансовой безопасности». ПерРАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ вый подразумевает наращивание резервных финансовых мощностей в рамках уже существующих двусторонних «СВОП-соглашений». Второй — создание общего азиатского «пула», из которого каждая из стран, оказавшаяся в тяжелом положении, может заимствовать в заранее оговоренных пределах. Третий — создание такого «пула» на более жестких условиях, предусматривающих обязательство стран-участниц размещать оговоренный объем своих валютных резервов в коллективном финансовом органе.

Сторонники первого варианта аргументируют свою позицию тем, что такие соглашения уже действуют и не требуют сложного в процедурном отношении заключения многостороннего соглашения между 13 странами формата «АСЕАН плюс три». Вместе с тем можно предположить, что активизация экономической и финансовой роли Китая в предстоящие годы нарушит монополию Японии как «финансового спасителя» и подтолкнет к формированию многосторонних механизмов финансовой защиты если и не сразу в формате «АСЕАН плюс три», то в более мелких форматах внутри СВА-3 или между СВА-3 и наиболее продвинутыми странами АСЕАН.

Разрабатывая защитные финансовые механизмы, страны Восточной Азии интенсифицируют и поиск схем создания Азиатского валютного союза. Ведущиеся в этом направлении дискуссии фокусируются вокруг нескольких ключевых вопросов:

• возможно ли создание монетарного союза как предпосылки для координации региональной макроэкономической политики или первое является непременно лишь следствием второго?

• как двигаться к такому союзу: путем постепенного создания нескольких «маленьких» валютных союзов (как между Сингапуром и Брунеем) или вести речь о прорывных решениях?

• что именно — корзина валют, йена или, может быть, юань — должно стать основой монетарного союза в Азии?

• насколько реалистична идея о единой азиатской валюте — «эйшиа» («asia») в контексте существующих экономических и социальных барьеров на пути к интеграции в Восточной Азии?

Пока восточно-азиатское экспертное сообщество больше концентрируется на разработке самих смелых идей и предложений в области монетарной интеграции, чем на выдвижении конкретных рекомендаций своим правительствам. При этом создается впечатление, что экспертный поиск уводит исследователей в сторону от лежащих на поверхности решений. Рассматривая Восточную Азию в целом, многие из них ставят на одну доску противоречивые и в большинстве своем бедные и проблемные страны АСЕАН и трех «гигантов» СВА — Японию, Китай и Южную Корею. При этом остается без внимания вопрос: а не легче ли вести дело к созданию торгового, экономического и финансового союза в рамках СВА-3 и на его основе путем присоединения наиболее «дозревших» стран АСЕАН двигаться к восточно-азиатской интеграции? И если вдруг окажется, что финансово-экономическое единство СВА-3 — дело очень далекого будущего, поскольку этим трем странам трудно договориться между собой, то как тогда можно ставить вопрос об их единении с проблемными партнерами из СВА?

Другим, более прагматичным направлением финансовой интеграции, относящимся уже к субрегиону СевероВосточной Азии, является поиск источников финансирования крупных инфраструктурных и энергетических проектов. В отличие от стран АСЕАН, заимствующих из Азиатского банка развития, для экономики СВА ресурсов этого банка явно недостаточно. В таких условиях в начале 90-х годов появилась уже упоминавшаяся идея создания Банка развития СВА. Ее авторы исходили из того, что для создания инфраструктуры интеграционного сотрудничества в СВА потребуется ежегодно около 7,5 млрд долл. капиталовложений. А за счет средств государств-участников и уже действующих международных финансовых институтов можно мобилизовать лишь порядка 2,5 млрд долл. Для привлечения остальных инвестиций и необходимо создание особого регионального банка развития.

Акционерами такого банка, который привлекал бы финансовые ресурсы с мировых рынков для нужд СВА, могли бы стать правительства США, Японии, Южной Кореи, России, Китая и других заинтересованных стран. Банк развития СВА должен заимствовать долгосрочные кредиты на мировых финансовых рынках путем выпуска облигаций и предоставлять собранные средства в виде долгосрочных кредитов на нужды в первую очередь транспортных и нефтегазовых проектов.

Первоначальная капитализация банка видится на уровне 20 млрд долл. Страны СВА выкупят акции банка на следующих условиях: 50% составит оплаченная часть уставного капитала и 50% — гарантийная часть уставного капитала. Гарантийная часть уставного капитала будет использована под обеспечение заимствований на мировых рынках по низким ставкам и с долгим сроком погашения. В случае создания Банка развития СВА в течение ближайших пяти лет работы он сможет аккумулировать порядка 15 млрд долл. инвестиций.

К идее создания банка проявляют большой интерес частные финансовые институты США, Японии и Южной Кореи. Однако они нуждаются в своего рода политическом сигнале, который должен поступить от правительств стран СВА включая Китай.

Банк развития СВА в отличие от многих других многосторонних восточно-азиатских начинаний предусматривает и участие России, поскольку значительная часть привлеченных средств, как предполагается, будет инвестироРАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ ваться именно в российские природные ресурсы и инфраструктуру. При этом от России ждут прежде всего политической поддержки интеграции в СВА в целом и конкретно — идеи создания Банка развития СВА. Если Россия поддержит эту идею, ее взносы в уставный фонд составят порядка 140 млн долл. в год в течение пяти лет.

Энергетические форматы В последнее время на волне последствий событий 11 сентября и иракского кризиса 2003 г. внимание экспертного и политического сообщества Северо-Восточной Азии привлекает проблема регионального энергетического сотрудничества. Военно-политическая нестабильность на Ближнем Востоке обостряет проблему энергетической безопасности СВА. При этом в наиболее сложном положении в ближайшие годы может оказаться Китай.

Уже сегодня из-за нехватки нефти треть китайских предприятий не работает на полную мощность. Являясь вторым после США потребителем нефти в мире, Китай обладает собственными запасами нефти лишь в размере 2,2% от общемировых. При среднегодовых темпах прироста ВВП Китая в 1986—2003 гг. в 8,5% потребление нефти росло на 4,4% в год. В 2004—2010 гг. среднегодовые темпы прироста ВВП Китая прогнозируются на уровне 7—8%, а темпы прироста нефтепотребления — 3,5—4%. При этом прирост добычи нефти в самом Китае составит не более 1% в год. С 1993 г. Китай является нетто-импортером нефти. Зависимость Китая от импорта нефти (отношение чистого импорта к общему внутреннему спросу) возрастет с 5% в 1993—1994 гг. и 20% в 2000 г. до 50—55% в 2010 г. При этом доля Китая в мировом производстве нефти уменьшится с 4% в 1990 г. до 3—3,5% в 2010—2015 гг.

К 2010 г. Китай, вполне вероятно, станет третьим после США и Японии импортером нефти в мире. Разрыв между внутренним спросом на нефть и ее добычей увеличится с 20 млн т в 1993 г. и 40 млн т в 2000 г. до 90—100 млн т в 2010 г. Реагируя на возрастающую уязвимость энергетической безопасности КНР, китайское руководство диверсифицирует добычу нефти внутри страны за счет привлечения иностранного капитала в новые районы нефтедобычи, вкладывает средства в нефтяные проекты за рубежом — в Перу, Канаде, Судане, Таиланде, Венесуэле, Ираке, проявляет интерес к ресурсам Центральной Азии. Главным же источником импорта энергоносителей является Ближний Восток, откуда поступает около 60% всей импортируемой Китаем нефти. России Китай готов «выделить» на национальном рынке нефти свою нишу, оцениваемую в 20—30% общего китайского импорта нефти к 2010— 2015 гг.

Пока же сотрудничество России с Китаем и другими восточно-азиатскими соседями в энергетическом секторе тормозится отсутствием механизмов регионального взаимодействия в области энергетики. Именно это обстоятельство превратило идею экспорта российской нефти из Восточной Сибири в Китай и Японию (через Находку) из перспективного многостороннего проекта в яблоко раздора между Китаем и Японией. Играя на пересекающихся интересах этих стран, российское правительство стремится извлечь тактическую выгоду. Стратегическим же интересам России отвечало бы создание отношений разделения труда между Китаем и Японией в освоении и импорте российской нефти, например, по схеме нефть Восточной Сибири — в Китай, коль скоро ее не хватает для двух проектов — «китайского» и «японско-находкинского», а дальневосточного шельфа — в Японию.

Отсутствием должных механизмов координации можно объяснить и сложности участия «Газпрома» в реализуемом крупнейшем газовом проекте Китая, предусматривающем поставку газа из северо-западных провинций КНР в Шанхай. «Провис» проект переброски российского газа из Восточной Сибири на северо-запад Китая и далее на восточное, наиболее экономически развитое побережье КНР. Не исключено, что Россия в ближайшее время столкнется с конкуренцией со стороны Казахстана, настойчиво стремящегося занять создающиеся в китайском энергопотреблении новые импортные ниши.

Несмотря на дефицит координации энергетической политики в Северо-Восточной Азии, здесь продолжается поиск новых вариантов многостороннего сотрудничества. В этом контексте представляется перспективным (однако требующим опять же синхронности действий) достигнутое в конце 2003 г. соглашение между Россией, Китаем и Южной Кореей о строительстве газопровода из Восточной Сибири через Китай и далее по дну Желтого моря в Южную Корею. При этом пропагандируемые некоторыми российскими и южнокорейскими экспертами проекты строительства нефтепровода в Южную Корею через Северную Корею справедливо отложены в сторону как нереалистичные, как минимум, до тех пор, пока Северная Корея не встанет на путь реальных рыночных реформ и открытости. Монголия, также как и КНДР, выпадает из геоэнергетических раскладов, но по другой причине. Ни Китай, ни Южная Корея не хотели бы ставить поставки энергоносителей из России в зависимость от поведения «геотранспортного» посредника с ненадежной экономической ситуацией, притом слабо представленного в восточно-азиатских политических и экономических отношениях.

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

Идея многостороннего энергетического сотрудничества в Северо-Восточной Азии, причем желательно на базе создания Банка развития СВА, выглядит весьма естественной. И для своего претворения в жизнь она требует формирования соответствующих институтов, которые, как и в сфере финансовой безопасности, обеспечивали бы региональную энергетическую безопасность. Таким институтом мог бы стать Стратегический резервный нефтяной фонд СВА с участием России, Китая, Японии и Южной Кореи. Идея этого фонда состоит в следующем: Япония, Южная Корея и Китай, инвестируя разработку нефтегазовых месторождений Сибири и Дальнего Востока России, создают вместе с Россией стратегические запасы нефти, которые задействуются в случае резких скачков мирового производства нефти и цен на нефть на мировом рынке. Тем самым соседи России по СВА защищают себя от непредсказуемых политических событий на Ближнем Востоке, а Россия получает возможность привлечения стратегических долгосрочных инвестиций в азиатскую часть своей экономики.

Другие институциональные идеи Продолжая тему институализации регионального сотрудничества в Северо-Восточной Азии, можно предложить ряд идей, опять же лежащих на поверхности. Например, для обеспечения совместного использования такого фактора производства, как рабочая сила, необходима скоординированная в рамках СВА миграционная политика.

Целям институализации миграционной политики может отвечать создание регионального Совета по управлению трудовыми ресурсами СВА. Этот орган вырабатывал бы правила и квоты миграции рабочей силы в пределах СВА и осуществлял контроль над нелегальной миграцией. В этих целях в рамках совета могли бы быть сформированы многосторонние единые силы миграционной полиции. Финансирование работы совета могло бы осуществляться за счет единого для стран СВА налога на ВВП.

Субрегиональным институтом по развитию ресурсной и транспортной инфраструктуры интеграции в СВА, работающим в координации с Банком развития СВА, мог бы стать Совет по развитию транспорта и природных ресурсов СВА. Аналогично мог бы быть сформирован Совет СВА по субрегиональной научно-технической политике. Еще один субрегиональный орган необходим для обеспечения координации макроэкономической и финансовой политики стран региона.

Впоследствии эти институты могли бы стать основой для формирования единого интеграционного пространства в Северо-Восточной Азии, а на его основе, через вовлечение наиболее подготовленных стран АСЕАН, — и Восточно-Азиатского сообщества. Работая на принципах мобилизации глобальных ресурсов для решения региональных проблем, сообщество исключило бы возможность превращения данной группировки в замкнутый ущемляющий интересы других участников глобальной экономики союз.

Общеполитическая обстановка Политическая ситуация в Восточной Азии представляется хотя и не однозначной, но в целом благоприятной для распространения и реализации идей Восточно-Азиатского сообщества. Существующие источники напряженности в регионе не содержат прямой угрозы крупного военного конфликта в ВА.

На стратегическом уровне напряженности, в отличие от времен «холодной войны», уже нет жесткого военнополитического противостояния в условном треугольнике Россия — США — Китай. Усиливающаяся экономическая взаимозависимость Китая и США обусловливает пределы ухудшения китайско-американских отношений.

Россия, хотя и не без проблем и трудностей, выстраивает новую линию на сотрудничество с США по вопросам глобальной и региональной стабильности и новым угрозам и вызовам. Китаю, США и России еще предстоит структурировать свои стратегические отношения, преодолеть немало стереотипов мышления по логике «холодной войны», создать новые механизмы взаимодействия на фоне глобализации проблем безопасности и новых угроз. Однако подобного рода совместное творчество будет вести не к военной конфронтации, а, как минимум, к координации действий глобальных игроков восточно-азиатской интеграции.

На политическом уровне напряженности наибольшие риски несут в себе корейская проблема, китайско-тайваньские отношения и нерешенные территориальные споры.

При этом именно северокорейский ядерный кризис представляется наиболее взрывоопасным. Следует принять во внимание следующее:

• с апреля 2003 г. Пхеньян исчерпал резервы нагнетания напряженности и теперь ищет варианты выхода из кризиса с наибольшими приобретениями;

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

• северокорейское руководство использует ядерную карту как инструмент втягивания США в диалог в целях получения от Вашингтона финансовой помощи и гарантий безопасности;

• Пхеньян вряд ли располагает техническими средствами для доведения военной ядерной программы до создания полноценного ядерного оружия и рассматривает ядерную программу не как средство военного сдерживания (роль такового выполняют обычные вооружения вдоль демилитаризованной зоны и специальные диверсионные группы, нацеленные на ядерные и химические объекты Южной Кореи), а как средство дипломатической игры.

Учет этих основополагающих обстоятельств позволяет говорить о весьма слабой вероятности перерастания нынешнего кризиса в военные действия на Корейском полуострове. Более того, северокорейская ядерная программа может сыграть роль «пробной площадки» для координации политики в области безопасности в треугольнике Китай — США — Россия и в более широком формате — с подключением Японии и Южной Кореи.

Обострение китайско-тайваньских отношений в конце 2003 — начале 2004 г. связано с мартовскими (2004 г.) президентскими выборами на Тайване. Нынешнее тайваньское руководство вновь идет на выборы под лозунгами независимости, тогда как Пекин хотел бы видеть у власти находящихся ныне в оппозиции гоминьдановских представителей, выступающих за сохранение статус-кво в отношениях Тайбэя и Пекина. Поэтому китайское руководство использовало в качестве средства давления на тайваньского избирателя фактор военной угрозы, играя на том, что Пекин официально не отказывался от применения военной силы в случае объявления Тайванем независимости.

А тайбэйские лидеры, в свою очередь, активизировали в предвыборной кампании лозунги независимости 22.

Тем не менее представляется, что после президентских выборов на Тайване острота противостояния спадет.

Стабилизирующую роль здесь играет и озвученная в декабре 2003 г. жесткая позиция американского руководства о недопустимости одностороннего нарушения статус-кво в отношениях Китая и Тайваня, направленная на деле именно против Тайбэя.

В долгосрочной перспективе по мере интеграции Китая в мировую экономику и превращения его в одну из ее движущих сил Тайваню все труднее будет рассчитывать на поддержку Запада в вопросах независимости. Решение тайваньской проблемы лежит, по всей видимости, в сфере углубления экономической интеграции Тайваня и Китая и развития в Китае реальных демократических реформ политической системы, что в совокупности и станет основой для будущего объединения.

Обострение ситуации возможно в случае сохранения власти в руках нынешнего тайваньского президента Чэнь Шуйбяня и его попытки продлить время своего правления путем изменения Конституции и провозглашения независимости острова в конце второго четырехлетнего президентского срока. В этом случае Тайбэй может использовать оборотную сторону усиления экономической зависимости Китая и Запада, а именно то, что Пекин не пойдет на опасное для китайской экономики ухудшение отношений с Западом из-за Тайваня. Однако для такой игры Тайбэю нужно по крайней мере заручиться поддержкой США в вопросе независимости, что до настоящего момента успешно блокируется китайской дипломатией.

Территориальные споры между странами Восточной Азии находятся в замороженном состоянии. Россия и Япония договорились о разделении вопросов о принадлежности «северных территорий» и о развитии российско-японских политических и экономических отношений. В российско-китайских отношениях ведется «техническая» работа по урегулированию последнего вопроса пограничного размежевания вблизи Хабаровска. Время от времени обостряющиеся территориальные споры между Японией и Китаем, Японией и Южной Кореей не выходят за рамки краткосрочных дипломатических «мини-войн». Китай и АСЕАН договорились о соблюдении статус-кво в вопросе принадлежности Парасельских островов.

При этом в Восточной Азии получает распространение подход, согласно которому территориальные конфликты могут быть смягчены посредством совместного освоения спорных территорий и окончательно разрешены путем создания единого восточно-азиатского экономического пространства.

Следующий уровень напряженности связан с терроризмом и новыми угрозами безопасности. Ситуация здесь неоднозначная: более спокойная в СВА и более тревожная в странах АСЕАН. Наибольшие угрозы со стороны глобального терроризма существуют в ЮВА, где практически во всех странах (за исключением Сингапура и Брунея) сохраняются угрозы межэтнических конфликтов, экстремизма и терроризма, в том числе исламского фундаментализма. Наименее стабильна ситуация в Индонезии, Таиланде, на Филиппинах, а также в Мьянме и Камбодже, относительно более стабильна — в Малайзии, Вьетнаме и Лаосе. В СВА в наибольшей степени подвержены давлению с точки зрения угроз терроризма и экстремизма северо-западные районы Китая. Северная Корея представляет собой угрозу как источник распространения оружия массового уничтожения и наркотиков, Китай — как транзитная территория для транспортировки наркотиков из ЮВА в США, Японию и Южную Корею. Для стран АСЕАН наряду с терроризмом, экстремизмом и наркоторговлей большие угрозы несет пиратство.

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

При этом страны Восточной Азии не только признают факт новых угроз и необходимость совместного им противодействия, но и начинают налаживать конкретное сотрудничество по линии спецслужб, правоохранительных органов, военных и дипломатических ведомств и т. д. Здесь задействуются разные форматы: АСЕАН, АРФ, АТЭС, «АСЕАН плюс три». Последний пример сотрудничества на двустороннем уровне — возобновление совместного патрулирования границы пограничными силами Таиланда и Малайзии в ответ на террористические действия исламистов в южном Таиланде.

Продолжение совместной борьбы с терроризмом в ЮВА может сыграть конструктивную объединительную роль аналогично тому, что происходит в СВА вокруг северокорейского ядерного кризиса.

Еще один уровень напряженности обусловлен политической конкуренцией больших стран в борьбе за региональное лидерство. Ключевыми моментами здесь являются, во-первых, усиление глобальных и региональных военнополитических позиций Соединенных Штатов на фоне возглавляемой США борьбы против мирового терроризма и, во-вторых, усиление региональных позиций Китая за счет его активной роли в северокорейском ядерном кризисе и активизации отношений с АСЕАН.

Подобное развитие ситуации заставляет и Россию акцентировать свое присутствие в Восточной Азии. Например, посредством проведения военных учений (в том числе, при участии Японии и Южной Кореи, спасательных и антитеррористических операций в Японском море и при участии Китая — антитеррористических учений в Центральной Азии), а также обозначая свое присутствие в диалоговых форматах по Северной Корее или по вопросам борьбы с терроризмом в рамках АРФ и АТЭС.

Китай отвечает на новые вызовы модернизацией вооруженных сил на основе современных, в том числе космических, технологий. Однако при этом Китай не идет на стратегический маневр экономическими ресурсами в целях радикального сокращения военно-технического отставания от США. Китайское руководство сегодня делает ставку именно на интеграцию в мировую экономику, что рассматривается в качестве условия поддержания темпов экономического роста и, следовательно, обеспечения социальной стабильности миллиардного китайского населения, гарантирующей сохранение власти в руках Коммунистической партии Китая.

Япония продолжает проводить пассивную внешнюю политику, акцентируя ее финансовую составляющую.

Южная Корея всецело занята северокорейской проблемой. Страны АСЕАН, лишившись в результате азиатского финансового кризиса явного лидера, коим была Индонезии, не могут выработать единую внешнюю политику, не выступают единой внешнеполитической силой в регионе и больше озабочены сложными политическими проблемами внутри ассоциации.

Реальной угрозой, вытекающей из соперничества больших стран за региональное лидерство (на фоне северокорейского кризиса и обострения отношений между Китаем и Тайванем), может стать гонка вооружений. Наиболее активными ее участниками скорее всего окажутся Япония и Китай, а также Южная Корея и Тайвань. Чтобы избежать этого, необходим новый уровень военного сотрудничества в регионе. Идея координации военных доктрин, национальных программ военного строительства и военных бюджетов — в условиях фактически уже произошедшего выхода из «холодной войны» в Восточной Азии и перед лицом новых угроз — лежит, кажется, на поверхности. Однако для ее распространения в экспертном сообществе и принятия к исполнению политической элитой, вероятно, потребуется пройти еще не один этап восточно-азиатского единения.

Экономический уровень напряженности обусловлен стремительным превращением Китая в конкурента Японии, Южной Кореи и стран АСЕАН на мировых товарных рынках и рынках капитала. Вступление Китая в ВТО усилило конкурентные позиции китайской экономики. Проводимая Пекином политика привязки китайской валюты к американскому доллару дала китайским экспортерам дополнительные преимущества в условиях падения курса доллара по отношению к евро, йене и валютам многих восточно-азиатских стран. Упоминавшаяся выше борьба Японии и Китая за рынки АСЕАН также осложняет региональную ситуацию, как и нестабильность мировых энергетических и финансовых рынков. Беспокойство вызывают вопросы: насколько продолжительным и живительным для восточно-азиатской экономики окажется наметившийся в 2003—2004 гг. экономический подъем в Японии?

как долго еще Китай сможет поддерживать высокие темпы роста?

Однако именно общеэкономические проблемы региона как раз и служат дополнительным стимулом к раскручиванию идеи Восточно-Азиатского сообщества как наиболее эффективного варианта их решения.

Наконец, нельзя не отметить уровень напряженности, связанный с этнокультурными и историческими корнями многих еще не решенных политико-психологических конфликтов. К ним прежде всего надо отнести следующие:

• память о японском колониальном господстве, приводящую к официальным политическим демаршам Пекина и Сеула всякий раз, когда японское руководство так или иначе вспоминает о временах японского милитаризма (посещение храма Ясукуни, учебники истории и т. д.), и заставляющую общественность стран АСЕАН все еще подозрительно относиться к японской политической экспансии в регионе;

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

• не изжитый в АСЕАН страх по поводу китайской экспансии и, мягко говоря, нелюбовь к китайскому населению, проживающему в АСЕАН, контролирующему местную торговлю и «умудряющемуся» выживать в моменты финансовых катастроф;

• рост антиамериканизма — как традиционного, так и нового, связанного с возрастающей военно-политической ролью США в мире после событий 11 сентября;

• нарастание раздражения (в Южной Корее, России, АСЕАН) по поводу китайской историографии, начинающей активно предлагать новые версии исторической принадлежности территорий сопредельных с Китаем стран.

Преодоление такого рода «сил разобщения», существующих в Восточной Азии, — дело, вероятно, наиболее сложное и болезненное. Оно связано с чувствами и чаяниями широких слоев населения, находящимися за пределами тех текущих экономических и политических потребностей, ради удовлетворения которых приемлемы многовариантные компромиссы в политике и экономике. Вместе с тем во всех странах СВА существуют мощные политико-правовые рычаги, не позволяющие этнокультурным и историческим проблемам превращаться в проблемы военно-политические и тем более в военные конфликты. В этом контексте политическая ситуация в АСЕАН не столь стабильна и благоприятна.

Обобщая анализ общеполитической обстановки в Восточной Азии, важно подчеркнуть, что сегодня ВА не представляет собой новый очаг напряженности, а, напротив, демонстрирует потенциал многостороннего сотрудничества и совместного развития. Корейский и Тайваньский кризисы, внутриполитические проблемы стран АСЕАН хотя и ставят под сомнение абсолютный характер этого тезиса, однако не опровергают его.

Вместе с тем, чтобы раскрыть этот потенциал, странам Восточной Азии, в том числе быстро трансформирующемуся и глобализирующемуся Китаю и не нашедшей пока своего места в восточно-азиатской интеграции России, а также США, географически находящимся вне региона, но политически и экономически имеющим для него огромное значение, надо много и по-новому трудиться. Совместно работать на основе кооперативистского, а не конфронтационного подхода, на основе логики глобализации, а не «холодной войны».

Проблема Китая Хотя в целом общеполитическая обстановка для распространения идей Восточно-Азиатского сообщества является позитивной, ее нельзя считать абсолютно благоприятной. И дело здесь не только в северокорейском кризисе или тех уровнях напряженности, о которых речь шла выше. Конечный успех или неудача Восточно-Азиатского сообщества зависит от фактора Китая.

Если 10—15 лет назад можно было говорить о препятствии региональной интеграции в лице нерыночного, авторитарного и враждебного мировой демократии Китая, то сегодня акценты изменились. Быстрая маркетизация и глобализация экономики Китая ушли в отрыв от его демократических реформ и старого внешнего имиджа если не врага, то, как минимум, противника мировой демократии. Отсюда и до сих пор существующие и распространяемые в экспертных и политических сообществах Восточной Азии концепции «сдерживания Китая», или «союза США и России ради сдерживания Китая», или «сдерживания китайской демографической и политической экспансии на сопредельные территории» и т. п.

Проблема состоит в том, что сегодня Китай — как игрок, заметный в мировой и важный в восточно-азиатской экономике, — воспринимается мировой рыночной демократией, условно говоря, как экономически «свой», однако еще «чужой» в политике. Такое восприятие оказывает основополагающее воздействие на структуру потребностей (связанных с интеграционным видением будущего региона) большинства экспертов и политиков Восточной Азии и сдерживающим образом влияет на разработку идей и схем более тесного взаимодействия с Китаем.

Россия также не воспринимается восточно-азиатским сообществом как «совсем свой». В экономике Россия «в принципе свой», однако не активный игрок на восточно-азиатских рынках. В политике же восприятию России как «совсем своего» препятствует не монополия компартии на власть, как в Китае, а скорее ее конкретные внешнеполитические шаги в Восточной Азии, во многом еще напоминающие действия СССР. К ним относятся ставка на военные компоненты в обозначении своего присутствия в СВА, наиболее «просеверокорейская» (из числа участников конфликта) позиция по ядерному кризису в Корее, нередко покровительственное, свысока, отношение к партнерам, например, к Пекину или Сеулу, будь то по проблеме строительства нефтепровода в Китай или сотрудничества с Южной Кореей по КНДР.

Именно восприятие Китая как «не своего» в политике, а отчасти и схожее отношение к России, обусловливает сохранение доставшегося в наследие от «холодной войны» военно-политического дисбаланса сил в Восточной Азии.

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

В его основе военно-политические договоры США с Японией и Южной Кореей при отсутствии аналогичного «балансира» со стороны других больших стран.

В качестве рабочей гипотезы можно предположить, что пока этот дисбаланс будет существовать, на пути реальной интеграции в СВА (а на ее основе и в Восточной Азии в целом) будут сохраняться непреодолимые препятствия, каждый раз вмешивающиеся, сдерживающие и ограничивающие экономические интеграционные начинания. При этом неверно было бы пытаться выровнять дисбаланс путем создания альтернативных военно-политических союзов в СВА с участием Китая или России — не только потому, что это маловероятно, но в первую очередь потому, что это означало бы возврат к конфронтационной логике времен «холодной войны», в условиях глобализации не только непродуктивной, но и вредной.

Разумным путем преодоления военно-политического дисбаланса в СВА могло бы стать укрепление военнополитического сотрудничества и взаимодействия по трем направлениями: Китай — США, Россия — США и Китай плюс Россия — США плюс Япония и Южная Корея. Корейская проблема и новые угрозы объективно формируют целевую основу такого взаимодействия.

Ключевые в этом контексте вопросы таковы:

• возможно ли развитие военно-политического партнерства США и Китая (а) без демократизации Китая, (б) до завершения демократизации Китая?

• в каком направлении может измениться восприятие Западом Китая в экономике и политике в случае экономического кризиса в Китае?

Стратегии Китай — и это стало особенно заметно после прихода к власти нового руководства — активно ищет свой вариант ответа на эти вопросы, а вместе с ним и свой вариант стратегии восточно-азиатской интеграции. Перечислим главные направления преодоления эффекта «чужого» и формирования Пекином собственного видения интеграции Восточной Азии.

1. Выстраивание Китаем новой линии в отношениях с Соединенными Штатами, которые рассматриваются новым китайским руководством в качестве главного партнера Пекина на мировой арене. Слова Ху Цзиньтао на встрече с З. Бжезинским в начале января 2004 г. о том, что «важность китайско-американских отношений растет, сфера сотрудничества расширяется», а стороны должны «усиливать контакты, укреплять взаимопонимание, расширять общее мнение (курсив мой. — В. М.), углублять сотрудничество»23, учитывая традиции китайской партийно-политической культуры, говорят о многом.

На практике это означает следующее:

• Налаживание диалога по новым угрозам. Китай сначала настороженно отнесся к объявленной США после 11 сентября войне против терроризма, заявив, что будет «вести ее на своей территории». Впоследствии, однако, Пекин изменил позицию, пойдя на интенсивное сотрудничество с Вашингтоном по линии спецслужб, обмена информацией по террористическим организациям и совместных действий по таким угрозам, как транспортировка наркотиков, торговля людьми, пиратство. По Ираку Китай хотя и выступил против американской военной акции, однако гораздо более сдержано, чем Франция, Германия и Россия. На саммите АТЭС в Бангкоке (октябрь 2003 г.) Пекин, преодолевая сопротивление ряда стран АСЕАН, не согласных с американской линией на превращение борьбы с терроризмом в главную тему повестки дня, поддержал позицию Вашингтона, заявив, что «безопасность и экономика развиваются рука об руку». Китай, наконец, готов присоединиться и к инициированным США мерам по нераспространению ОМУ (PSI), если удастся найти какую-либо правовую базу для его участия.

Теоретической основой такого сотрудничества является новый тезис китайского руководства о «глобализации проблем безопасности», требующей многосторонних ответных усилий. Если говорить о «компенсациях» Китаю со стороны США, то прежде всего, наверное, следует упомянуть включение Соединенными Штатами двух восточно-туркестанских организаций, представляющих собой экстремистские и сепаратистские угрозы Китаю, в список террористических организаций со всеми вытекающими последствиями, а также уже отмечавшуюся жесткую позицию Вашингтона по Тайваню.

• Стремление выстроить диалог с США по проблемам стратегической стабильности и региональным конфликтам. Китай акцентирует свои последние успехи и новые амбициозные программы в области освоения космоса и технического переоснащения вооруженных сил, давая понять Вашингтону, что заслуживает большего, если и не такого, как к России, но все же повышенного внимания со стороны США к возможностям Китая в сфере поддержания стратегической стабильности. На вовлечение США в военно-стратегический диалог направлены и

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

инициативы Пекина о создании диалогового формата Китай — НАТО по проблемам стратегической стабильности, по новым угрозам и по ситуации в Центральной Азии, а также идея о превращении шестисторонней встречи по Корее в постоянно действующий диалоговый формат по проблемам безопасности СВА. Китай видит возможности военно-политического взаимодействия и военно-технического сотрудничества с НАТО и США, хотя пока весьма осторожно говорит об этом. При этом Пекин понимает, что создание каких-либо многосторонних военно-политических структур в СВА (даже по примеру ЕС: не вместо НАТО, а параллельно с НАТО, т. е. не вместо договоров о военном сотрудничестве между США и Японией и Южной Кореей, а параллельно с ними) без участия США не представляется возможным, и не ставит таких целей.

• Углубление экономического взаимодействия с США. Пекин старается не разжигать торговые споры. Например, на давление США по валютным вопросам (по мнению американских экспертов, дефицит Соединенных Штатов в торговле с Китаем обусловлен заниженным курсом юаня) Пекин отвечает расширением закупок американской продукции, в том числе и в такой чувствительной для США сфере — на фоне усиления позиций Европы на мировом рынке авиатехники, — как самолетостроение.

2. Активизация роли Китая в региональных политических форумах. Пекин различает те из них, в которых он может играть «от раза к разу все более активную, но не ведущую роль» (АРФ и АСЕМ), и те, где его роль может быть главной и/или второй по значимости после очевидного лидера. К последней группе относятся Шанхайская организация сотрудничества (ШОС), в работе которой Китай является фактическим «локомотивом», в том числе и символически (штаб-квартира ШОС расположена в Пекине), а также шестисторонняя встреча по Корее, тоже проходящая в Пекине и, более того, вряд ли возможная без активного давления Пекина на Пхеньян. При этом Пекин, следуя своей традиционной тактике «осторожности и постепенности», пока не заявляет о стремлении к абсолютному лидерству в этих форматах, оставляя ведущие позиции в первом случае Москве, а во втором — Вашингтону.

3. Активизация регионального экономического сотрудничества, во-первых, в двусторонних форматах с США, Японией, Южной Кореей, Россией, во-вторых, в рамках трехстороннего сотрудничества в СВА — с Японией и Южной Кореей. Здесь в отличие от военно-политической сферы Китай видит возможность выстраивать интеграционные схемы и без участия США. В-третьих, в форматах «АСЕАН плюс Китай» и «АСЕАН плюс три».

В этом случае Пекин, как представляется, все же делает ошибку, считая возможным заключение интеграционных соглашений с АСЕАН в целом, а не на двусторонней основе (как Япония) или по схеме: сначала ЗСТ в формате СВА-3, а затем присоединение к ней наиболее подготовленных стран АСЕАН (как это предлагается в настоящей работе).

США, Япония и Южная Корея, сталкиваясь с новой реальностью растущего и глобализирующегося Китая, объективно вынуждены менять стратегию своих отношений с Пекином. Речь идет уже не о «вовлечении» Китая, а о реагировании на его возрастающую экономическую и политическую активность. Стратегический вызов мировой экономике со стороны Китая состоит в том, что по мере экономического роста и постепенного богатения огромного по численности китайского крестьянства 24 КНР будет выступать не только и не столько «мировой фабрикой», как об этом часто говорят, сколько глобальной «черной дырой» платежеспособного спроса, затягивающей мировое производство, в том числе и с опасностями глобальных экономических перегревов или экологических вызовов 25.

В политике Китай постепенно становится силой, все настоятельнее требующей учета своих региональных и глобальных интересов, однако при этом остающейся пока «чужой» западным демократиям.

У рыночно-демократического ядра Восточной Азии и США есть два варианта ответа на китайские вызовы. Первый — сдерживать Китай, играя на том обстоятельстве, что он остается «чужим» в политике. Однако со временем политику «сдерживания» проводить будет все труднее: экономически «свой» Китай превращается во все более важный двигатель мирового и регионального развития, а его роль в отражении новых угроз, корейском урегулировании и поддержании статус-кво по восточно-азиатским территориальным спорам усиливается. Второй вариант — выстраивать новые отношения с КНР как с равноправным военно-политическим партнером, несмотря на то, что и этому будет мешать восприятие Китая как политически «чужого».

Движение по второму варианту, как представляется, было бы в интересах обеих сторон. Если с этим утверждением согласится экспертное и политическое сообщество Восточной Азии и США, можно ожидать, что, во-первых, Китай продолжит постепенное движение по пути политических реформ, мотивируя их не только рыночной необходимостью, но и внешнеполитической целесообразностью — изменяя в какой-то мере восприятие его Западом как политически «чужого». Хотя говорить о том, что такого внешнего воздействия будет достаточно, чтобы Китай перешел политический Рубикон — отказался от монополии КПК на власть, наверное, преждевременно. А во-вторых, США и другие восточно-азиатские рыночные демократии будут во все большей мере руководствоваться реальными выгодами от внешнеполитического взаимодействия с Китаем, оставляя в стороне, насколько это возможно, политико-идеологические расхождения.

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

Япония и Южная Корея идут по пути укрепления военно-политического партнерства с США, в частности по вопросам создания противоракетной обороны театра военных действий и посылки воинских контингентов в Ирак, тем самым по сути усиливая структурный дисбаланс в военно-политической сфере жизни СВА.

В экономической дипломатии Япония, как уже отмечалось, старается выступать гарантом финансовой безопасности Восточной Азии, инвестором в человеческий капитал и региональную «новую экономику» и делает ставку на двусторонние форматы зоны свободной торговли. Тем не менее Япония пока не берет на себя роль интеллектуального и политического лидера восточно-азиатской интеграции, к чему Токио объективно готов экономически, опасаясь, вероятно, нежелательного противодействия со стороны и Китая, и АСЕАН.

Южная Корея пока не определилась со стратегией встраивания в интеграционные процессы в Восточной Азии.

Сеул поддерживает идею зоны свободной торговли в формате «АСЕАН плюс три» и регулярно участвует в саммитах в том же составе. Однако он пока так и не обозначил готовности к подписанию сепаратного соглашения о зоне свободной торговли с АСЕАН, оставляя тем самым много вопросов о том, как он собирается встраиваться в восточно-азиатскую экономику. На практике Сеул отдает приоритет переговорам по созданию субрегиональной двусторонней ЗСТ с участием Южной Кореи и Японии. Стратегически же южнокорейское руководство хотело бы видеть свою страну в качестве центра восточно-азиатской интеграции в области высоких технологий и регионального транспортного узла. Северокорейский фактор и угроза больших расходов в случае начала реального процесса объединения Северной и Южной Кореи на рыночной основе побуждают Сеул быть сдержанным в своей восточноазиатской экономической экспансии.

Страны АСЕАН, на словах поддерживая интеграционные форматы «АСЕАН плюс три», «АСЕАН плюс Китай», «плюс Япония», на деле не способны выступать единой силой в переговорных процессах. Практически АСЕАН распадается на систему двусторонних договоров о ЗСТ и финансовом взаимодействии. Идеи придания восточноазиатскому сообществу антиамериканской направленности и на этой основе форсирования процесса региональной интеграции, отстаиваемые малазийским руководством, не находят большой поддержки в Восточной Азии, как и малазийская идея учреждения штаб-квартиры форума «АСЕАН плюс три» и ее размещения в Куала-Лумпуре.

Россия, формально участвуя во многих многосторонних региональных форумах (за исключением «АСЕАН плюс...» и АСЕМ 26), на деле отдает предпочтение развитию двусторонних связей с Восточной Азией, не имея пока регионального видения экономической эффективности и национальной безопасности.

Прогноз Процесс интеграции в Восточной Азии будет, по всей видимости, развиваться во многих форматах и по многим уровням. Если говорить о форматах, то наибольшие шансы имеет интеграция в СВА, которая путем последующего вовлечения наиболее подготовленных членов АСЕАН и приведет к созданию Восточно-Азиатского сообщества.

Более того, без китайско-японского интеграционного сближения говорить о какой-либо законченной схеме восточно-азиатского единения представляется преждевременным.

Между тем сейчас неясна последовательность реализации тех или иных объединительных форматов. Переговорные процессы о создании зоны свободной торговли между Японией и Южной Кореей (а в будущем и с участием Китая) и/или отдельными странами АСЕАН могут проходить параллельно друг другу и параллельно аналогичной китайской или внутриасеановской активности.

Что касается уровней, то резонно выделить три:

• государственный, включающий многосторонние саммиты в разных форматах и переговоры о зоне свободной торговли;

• отраслевой, предполагающий двусторонние и многосторонние форматы сотрудничества, прежде всего в финансовой и энергетической сферах;

• уровень отдельных проектов — освоение реки Меконг, подготовка кадров, внедрение в менее развитых странах новых технологий и т. п.

Следует ожидать ускоренного развития интеграционных начинаний в областях, наиболее открытых для глобализации, — финансовом сотрудничестве и «новой экономике». Более умеренными темпами будет развиваться многостороннее взаимодействие в капиталоемкой и слишком политизированной энергетической сфере. Формирование двусторонних и многосторонних ЗСТ также будет происходить не столь быстро, что будут определять темпы либерализации мировой торговли в рамках ВТО. Это займет много времени, если говорить о многосторонних форматах, то не менее 7—10 лет. Самыми трудными будут решения, связанные с либерализацией перемещения рабочей силы.

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

В политической области корейский кризис может дать толчок формированию новых военно-политических отношений в СВА, уменьшающих негативное воздействие военно-стратегического дисбаланса сил на региональную экономическую интеграцию. При этом страны СВА понимают, что ни решение корейской проблемы, ни реструктуризация военно-политических отношений в СВА невозможны без нового качества китайско-американских отношений, предполагающего формирование современной структуры военно-политического взаимодействия в формате Китай — США — Япония — Южная Корея.

Остается открытым естественный вопрос: как много времени займет формирование Восточно-Азиатского сообщества, насколько похожим на ЕС будет новое образование? Речь идет не о нескольких годах, а, возможно, о десятилетиях. Однако нельзя исключать и более быстрых сценариев распространения идеи сообщества и ее реализации. Ведь, скажем, десять лет назад сама постановка вопроса о военно-политическом сотрудничестве Китая и США или экономической интеграции Японии, Южной Кореи и Китая, лишь в 1992 г. установившего дипломатические отношения с Сеулом, показалась бы утопической.

Многое будет зависеть не только от вызванного самой жизнью давления на экспертов и политиков Восточной Азии со стороны объективных, совершенно приземленных, экономических потребностей, многосторонний интеграционный подход к насыщению которых сулит большую эффективность, чем чисто национальный, но и от распространения в экспертном и политическом сообществах интеграционного видения будущего СВА, а на его основе единения с наиболее подготовленными странами АСЕАН.

Выводы для России Еще несколько лет назад автор настоящей работы, отстаивая идеи восточно-азиатской интеграции, писал о возможности для России если и не стать финансовым, экономическим или политическим лидером интеграции, то по крайней мере сделаться одним из интеллектуальных лидеров этого процесса и, таким образом, попытаться компенсировать свое «неприсутствие» в Восточной Азии. И утверждал при этом, что Россия пока еще не опоздала «на поезд регионального объединения»27. Сегодня, однако, ситуация иная.

Россия действительно сохраняет шансы стать одним из создателей Восточно-Азиатского сообщества. Более того, именно в этом автору видится главный, если не единственный, шанс на развитие затухающих районов Восточной Сибири и Дальнего Востока, в которых соотношение факторов экономического развития (богатых ресурсов при больших расстояниях, необжитости территорий, а с другой стороны, малочисленного населения и, следовательно, недостаточных сбережений и ничтожных внутренних накоплений, а также слабого потребительского спроса) таково, что без внешних инвестиций и внешнего спроса решить проблему выживания вряд ли возможно.

Однако сегодня практически все мыслимые концепции формирования Восточно-Азиатского сообщества уже сформулированы. Поэтому перед Россией возникает новая задача — выбрать для себя наиболее приемлемую из них и работать на ее осуществление, внося соответствующие коррективы в стратегию российского экономического развития. Таковой, на взгляд автора, является концепция экономической интеграции в формате СВА-3 при использовании России как энергической базы региональной интеграции, как связующего пространства между СВА и ЕС и, по возможности, как научно-технического донора региона.

При этом России важно исходить из следующих резюмирующих вышеизложенное обобщений:

• Сегодня СВА объективно испытывает потребность в объединении экономических ресурсов Японии, Китая и Южной Кореи для решения общей задачи поддержания высоких темпов экономического роста наиболее эффективными методами и занятия выгодной позиции на глобальных рынках на фоне растущего влияния американской экономики и интеграции Европы.

• Быстрая трансформация Китая в рыночном направлении впервые в истории развития Восточной Азии создает основы для регионального интеграционного взаимодействия и объединения.

• Однако дисбаланс военно-политических сил в СВА, восприятие Китая как хотя и экономически «своего», но политически «чужого» ставят пределы экономическому сближению.

Последнее обстоятельство относится и к России, также пока не до конца воспринимаемой как «свой» в политике восточно-азиатским сообществом.

Таким образом, возникает противоречие между структурой «экономических потребностей» экспертных и политических элит СВА и Восточной Азии в целом, подталкивающих к объединению, и структурой их «политических потребностей», тормозящих и ограничивающих насыщение потребностей в экономической интеграции. Конечно, до какого-то предела развитие экономического и финансового сотрудничества между США, Японией и Южной Кореей, с одной стороны, и Китаем и Россией — с другой, возможно и без изменений военно-политичеРАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ ских конфигураций региона. Верно и то, что одного изменения военно-политических отношений в формате Китай — Россия — США — Япония — Южная Корея недостаточно для реализации идеи Восточно-Азиатского сообщества.

Однако эти два справедливых тезиса лишь еще раз указывают на то, что интеграционное будущее Восточной Азии не упадет с неба, а если осуществится, то обязательно как результат совместной, трудной и долгой работы всего восточно-азиатского сообщества на основе принципов интеграционной мотивации и компромиссного мышления.

России же не только важно наблюдать за происходящими вблизи ее дальневосточных границ глубинными трансформациями мировой экономики и политики, но и с выгодой участвовать в них. Причем не только хорошими словами и по-дипломатически грамотными резолюциями, но и посредством соответствующей адаптации к новым восточно-азиатским тенденциям своего экономического и внешнеполитического курса, необоснованно замкнутого сегодня фактически лишь на трансатлантические отношения.

Примечания Yomiuri Simbun. — 2004. — 8.01.

В работе словосочетание «восточно-азиатское сообщество» используется в двух смыслах — как будущая структура объеденной Восточной Азии (в этом случае употребляются прописные буквы) и как ныне существующая группа (сообщество) государств Восточной Азии (при этом словосочетание пишется строчными буквами).

См. подробнее: Михеев В. Хомо-интернэшнл: Теория общественного развития и международной безопасности в свете потребностей и интересов личности. — М., 1999.

Рассчитано по: APEC Economic Outlook. — Singapore, 2003. — Р. 19—21.

Ibid. — Р. 145, 164, 173, 179, 189, 246, 252, 257, 272.

Жэньминь Жибао. — 2003. — 23.11.

В «юаневом исчислении», 1 доллар равен 8,27 юаня.

Xinhua Daily Telegraph. — 2003. — Dec. 22.

Совместные расчеты китайских, японских и южнокорейских экспертов (Far Eastern Affairs [USA, Minneapolis]. — 2003. — № 2. — Р. 45).

Расчеты секретариата АСЕАН (China & World Economy. — 2003. — № 1. — Р. 43).

До 2002 г. Северная Корея отказывалась от участия в этом форуме за исключением его первого заседания в 1993 г.

PacNet [Hawaii, USA]. — 2003. — 19 Dec.

Report on the Foreign Trade Situation of China. — Beijing, 2003. — Р. 29—30.

Автор взял слово «коммунистический» в кавычки, чтобы напомнить о тех глубинных трансформациях, которые происходят сегодня в Китае (но не являются темой настоящего исследования) и сопровождаются медленной политической реформой в направлении защиты прав собственника, развития внутрипартийной демократии и демократии на низших уровнях управления, но не выходят за рамки монополии КПК на политическую власть и официозного господства марксистско-маоистской идеологии.

Расчеты секретариата АСЕАН (China & World Economy. — 2003. — № 1. — Р. 67).

См.: The Journal of East Asian Affairs. — 2003. — № 1. — Р. 123—124.

АСЕАН-5 включает Индонезию, Малайзию, Филиппины, Сингапур и Таиланд.

По «СВОП-соглашениям» страна может заимствовать у страны-партнера финансовые ресурсы на срок не более 90 дней на условиях процентной ставки ЛИБОР плюс 150 базисных пункта.

The Journal of East Asian Affairs. — 2003. — № 1. — Р. 128.

Россия и мир: 2004. Экономика и внешняя политика. Ежегодный прогноз. — М.: Фонд перспект. исслед. и инициатив, 2003. — С. 82—83.

В конце 2003 г. президент Тайваня Чэнь Шуйбянь не смог провести через парламент закон о референдуме, на котором мог бы быть изменен нынешний статус Тайваня и провозглашена его независимость. Вместе с тем ему удалось провести через законодательную власть идею так называемого оборонительного референдума, предусматривающего принятие антикитайских решений (но не провозглашение независимости) в случае военных акций со стороны КНР.

Жэньминь Жибао. — 2004. — 8.01.

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

Около 800 млн человек, из которых пока не более 5% относятся к зажиточной категории, а остальные живут менее чем на 1 долл. в день. Хотя, конечно, 5% от 800 млн — это 40 млн человек, которых, анализируя покупательную способность китайского населения, следует приплюсовать к упоминавшимся 60 млн представителей среднего класса Китая.

Представим, что вслед за автомобильным бумом 2002—2004 гг. в китайских городах через какое-то время и китайская деревня увеличит уровень обеспеченности автомобилями до весьма скромного уровня — например, один автомобиль на четыре-пять человек, т. е. примерно до 200 млн штук. Как это скажется на экологии, пока можно только с тревогой предполагать.

В 2003 г. Москва заявила о желании присоединиться к АСЕМ — но... с азиатского «края». Технически такая позиция понятна: в АСЕАН участвуют 15 европейских стран и только 10 азиатских. Однако имидж России как азиатской страны (или как и европейской, и азиатской страны) еще предстоит завоевать. При этом упускается лежащая на поверхности возможность вступить в АСЕМ в качестве уникального члена — евроазиатского государства, единственной страны, имеющей общие границы и с европейской, и с азиатской составляющими АСЕМ.

См. подробнее: Михеев В. Глобализация и азиатский регионализм: вызовы для России. — М., 2001.

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

О Фонде Карнеги Фонд Карнеги за Международный Мир является неправительственной, внепартийной, некоммерческой организацией со штаб-квартирой в Вашингтоне (США). Фонд был основан в 1910 г. Эндрю Карнеги для проведения исследований в области международных отношений. Фонд не пользуется какой-либо финансовой поддержкой со стороны государства и не связан ни с одной из политических партий в США или за их пределами. В его компетенцию не входит предоставление грантов (стипендий) или иных видов финансирования. Деятельность Фонда Карнеги заключается в выполнении намеченных его специалистами программ исследований, организации дискуссий, подготовке и выпуске тематических изданий, информировании широкой общественности по различным вопросам внешней политики и международных отношений.

Сотрудниками Фонда Карнеги за Международный Мир являются эксперты, которые используют в своей практике богатый опыт в различных областях деятельности, накопленный ими за годы работы в государственных учреждениях, средствах массовой информации, университетах, международных организациях. Фонд не представляет точку зрения какого-либо правительства и не стоит на какой-либо идеологической или политической платформе, поэтому спектр взглядов его сотрудников довольно широк.

Московский Центр Карнеги создан в 1993 г. с целью реализации широких перспектив сотрудничества, которые открылись перед научными и общественными кругами США, России и новых независимых государств после окончания периода «холодной войны». В рамках программы по России и Евразии, реализуемой одновременно в Вашингтоне и Москве, Центр Карнеги осуществляет широкую программу общественно-политических и социальноэкономических исследований, организует открытые дискуссии, ведет издательскую деятельность.

Основу деятельности Московского Центра Карнеги составляют циклы семинаров по проблемам нераспространения ядерных и обычных вооружений, российско-американских отношений, внутренней и внешней политики России, по вопросам безопасности, а также политических и экономических преобразований на постсоветском пространстве.

CARNEGIE ENDOWMENT FOR INTERNATIONAL PEACE

1779 Massachusetts Avenue, NW Washington, DC 20036, USA Tel.: (202) 483- Fax: (202)483- E-mail: [email protected] http://www.ceip.org

МОСКОВСКИЙ ЦЕНТР КАРНЕГИ

Россия, 125009, Москва, Тверская ул., 16/ Тел.: (095) 935- Факс: (095) 935- E-mail: [email protected] http://www.carnegie.ru

РАБОЧИЕ МАТЕРИАЛЫ

В серии «Рабочие материалы»

Московского Центра Карнеги вышли:

Выпуск 1. Расселл Питтмен. Вертикальная реструктуризация инфраструктурных отраслей в странах с переходной экономикой.

Выпуск 2. Сергей Гуриев, Ольга Лазарева, Андрей Рачинский, Сергей Цухло. Корпоративное управление в российской промышленности.

Выпуск 3. Ксения Юдаева, Евгения Бессонова, Константин Козлов, Надежда Иванова, Денис Соколов, Борис Белов. Секторальный и региональный анализ последствий вступления России в ВТО: оценка издержек и выгод.

Выпуск 4. Д. В. Васильев, П. Ю. Дробышев, А. В. Конов. Административная этика как средство противодействия коррупции.

Выпуск 5. Василий Михеев. Корейская проблема и возможности ее решения (план «Дорожная карта для Кореи»).

Выпуск 6. Андерс Ослунд, Эндрю Уорнер. Расширение Европейского союза: последствия для стран СНГ.

Выпуск 1. Объективные факторы коррупции, складывающиеся при осуществлении регулятивных и контрольно-надзорных полномочий Центральным банком Российской Федерации.

Выпуск 2. Бруно Коппитерс. Федерализм и конфликт на Кавказе.

Выпуск 3. Региональные выборы и проблемы гражданского общества в Поволжье.

Выпуск 4. Региональные выборы и проблемы гражданского общества в Центральной России.

Выпуск 5. Evgeny Gavrilenkov. Economic Growth and Crises: Evidence from Russia and Some Other Hysteretic Economies / Евгений Гавриленков. Экономический рост и кризисы: опыт России и некоторых других стран.

Выпуск 6. Objective Factors Of Corruption In The Exercise Of The Regulatory And Supervisory Powers By The Central Bank Of The Russian Federation / Объективные факторы коррупции, складывающиеся при осуществлении регулятивных и контрольно-надзорных полномочий Центральным банком Российской Федерации.

Выпуск 7. Алексей Малашенко. Мусульмане в начале века: надежды и угрозы.

Выпуск 8. Региональные выборы и проблемы гражданского обществ на юге России.

Выпуск 9. Объективные факторы коррупции при осуществлении процедур финансового оздоровления предприятий.