«Вопросы войны и мира, дипломатии, отношений между государствами рассматривались еще в древнем Китае, древней Индии и античной Греции. Однако, традиционно считается, что изучение мировой политики и международных ...»

Вопросы войны и мира, дипломатии, отношений между государствами

рассматривались еще в древнем Китае, древней Индии и античной Греции. Однако,

традиционно считается, что изучение мировой политики и международных отношений как

самостоятельного предмета началось только после Первой мировой войны и появилось в

качестве реакции на нее. Понимание мировой политики в академической среде сводилось в

основном к взглядам, выраженным американским президентом Вудро Вильсоном в его

программе окончания войны посредством заключения “мира без победы”. Данная программа стала известна под названием “14 пунктов”. Оформление теории международных отношений как академической дисциплины связывают обычно с основанием в 1919 году первой кафедры международных отношений в университете г. Эйбериствит в Уэльсе1. Идеализм Вильсона с самого момента своего появления подвергался критике со стороны приверженцев доктрин Realpolitik. “14 пунктов” Вильсона консервативные государственные деятели считали опасной наивностью, однако как политики они были слишком заняты, чтобы участвовать в академических дебатах, а как консерваторы не были склонны теоретизировать.

“Первая волна” теории международных отношений, была реакцией на неожиданно кровавую и затяжную войну и фактически являлась попыткой определить, что же произошло.

Подобное осознание казалось необходимым для того, чтобы предотвратить повторение подобных событий в будущем. Первоначально исследование международных отношений велось в рамках подхода, который впоследствии стал известен как политический идеализм.

Изучение международных отношений, как указывает Э. Кнутсен, ограничивалось рамками северо-атлантической культуры, существовало только на английском языке, велось в рамках либеральной традиции. Понятия войны, богатства, мира (peace) и силы, власти (power) определялись идеями Просвещения2. На континенте также занимались изучением вопросов мировой политики, однако это делалось в рамках традиционных наук: права, истории, социологии, географии, и других давно сложившихся дисциплин. Таким образом, в период между двумя мировыми войнами существовало четыре парадигмы понимания мировой политики: опиравшаяся на взгляды Вудро Вильсона дисциплина “международные отношения”, Realpolitik, фашизм и коммунизм. Исследователи международных отношений исключительно редко упоминали о последних трех парадигмах и работали в рамках течения, которое впоследствии его наиболее последовательные критики называли утопизмом, другие названия этого течения – политический идеализм, либерализм, и даже “интернационализм”.

После начала Великой Депрессии, после того как стали все явственнее проявляться распад мира на экономические зоны, подъем тоталитаризма, крах надежд, возлагавшихся на Лигу Наций, сам утопический подход стал подвергаться критике со стороны трех других подходов:

фашизма, коммунизма, Realpolitik.

Ключевую роль в формировании теории политического реализма сыграла протестантская теология Рейнхольда Нибура, в частности, изложенная им в работе “Моральный человек и аморальное общество”, изданной в 1932 г. В то же время с реалистских позиций рассматривал международную политику американский исследователь Фредерик Льюис Шуман, чьи работы также остались в целом незамеченными на общем фоне господства идеализма.

Хотя выдвигавшиеся Нибуром аргументы против утопизма и были в 1930-е гг. по большей части проигнорированы американскими исследователями международных отношений, однако они оказали значительное влияние на новое поколение исследователей, бежавших из нацистской Германии. Эти эмигранты – Генри Киссинджер, Джон Герц, Арнольд Уолферс и, конечно же, Ганс Моргентау, один из самых авторитетных теоретиков политического реализма – взяли аргументацию Р. Нибура за основу для своего критического подхода к пониманию международной политики3.

1 См. Knutsen E. L. A History of International Relations Theory: an Introduction. Manchester, N. Y.: Manchester University Press, 1992. Р. 193-195.

2 Knutsen E. L. A History of International Relations Theory. Р. 193.

3 Ibidem. Р. 223.

Кроме того, считается, что первой значительной работой, написанной в русле современного политического реализма стала книга Э. Х. Карра “двадцатилетний кризис”, изданная в 1939 г. Переход к осуществлению положений политического реализма на практике ознаменовала знаменитая “Длинная телеграмма” Дж. Ф. Кеннана от 22 февраля 1946 года.

Фундаментальный труд “Политические отношения между нациями. Борьба за власть и мир” Ганса Моргентау, впервые полно и последовательно сформулировавший основные положения современного политического реализма, вышел в свет в 1948 г. Истоки же современного политического реализма сторонники данной парадигмы находят в “Истории Пелопонесской войны” Фукидида, в работах Никколо Макиавелли, Томаса Гоббса, Карла фон Клаузевица.

Мировоззрение политического реализма основано на пессимизме и детерминизме.

Вера в порочную природу человека5, отсутствие какого-либо прогресса в социальных отношениях, направленного на снижение их конфликтности 6, характерны для любого вида реализма – от максималистского, однозначно утверждающего неизбежность войн, до более оптимистичного “условного” (contingent) структурного реализма Чарльза Глэзера, согласно которому сотрудничество акторов при определенных условиях может быть для них выгоднее соперничества. Сложившийся в настоящее время определенный консенсус неореализма и неоидеализма не распространяется именно на мировоззренческую составляющую, реалисты настроены более пессимистически, чем идеалисты.

Методологический подход реализма характеризуется как позитивизм, все реалисты подчеркивают научность своих изысканий, накопление не теологического или метафизического, но “положительного”, позитивного знания в своей специализированной отрасли. При этом реализм изначально основывался на метафизической посылке о неизменной природе человека; теолог Рейнхольд Нибур также говорит о неизменной природе человека, а в работе “За пределами трагедии” (Beyond Tragedy), вышедшей в свет в 1937 году, прямо называет это первородным грехом. Реалисты также подчеркивают фундаментальное постоянство, неизменность исторических процессов.

Реализм можно считать скорее мировоззрением, поскольку его достаточно сложно однозначно определить как теорию, или даже группу теорий7. Тем не менее, в рамках данной работы, в качестве отправной точки используется следующее понимание реализма: в широком смысле – научно-исследовательская программа, основанная на определенном мировосприятии, которое можно охарактеризовать как позитивистский рационалистический объективистский пессимизм. В узком смысле реализм – государственно-центристский метод анализа и изучения международных отношений, ориентированный на изучение конфликтов и безопасности. Представляется также возможным выделить “жесткое ядро” политического реализма как единой научно-исследовательской программы, которое включает следующие постулаты:

1) международные отношения конфликтны и анархичны;

2) основным актором международных отношений является рационально 4 Здесь и далее название данной работы Моргентау, не переводившейся полностью на русский язык, дается в варианте, использованном П. А. Цыганковым. См. Цыганков П. А. Теория международных отношений: Учеб.

пособие. М.: Гардарики, 2004. С. 109.

5 Утверждения Дж. Герца и К. Уолца о том, что конфликтность анархичной системы международных отношений определяется не порочностью человека, но структурным давлением системы также подразумевают несовершенство человеческой природы. Более совершенный разумный человек был бы способен выстроить более совершенную систему, что и является основным постулатом политического идеализма.

6 Реалисты убеждены, что суть международных отношений осталась неизменной со времен Фукидида.

7 См., например, Donnelly J. Realism and International Relations. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. p., Elman C., Elman M. F., Schroeder P. W. History vs. Neo-realism: A Second Look // International Security. Vol. 20, No. 1 (Summer, 1995). Р. 182-195. [Электрон. ресурс]: Адрес доступа: http://links.jstor.org/sici?

sici=0162-2889%28199522%2920%3A1%3C182%3AHVNASL%3E2.0.CO%3B2-Q, Feaver P. D. et. al. Brother, Can You Spare a Paradigm? (Or Was Anybody Ever a Realist?)//International Security. Vol. 25, No. 1 (Summer, 2000). P.

165-193., Legro J. W., Moravcsik A. Is Anybody Still a Realist? // International Security. Vol. 24, No. 2 (Autumn, 1999).

Р. 5-55. [Электрон. ресурс]: Адрес доступа: http://links.jstor.org/sici?

sici=0162-2889%28199923%2924%3A2%3C5%3AIASAR%3E2.0.CO%3B2-J действующее суверенное государство;

3) главной задачей государства, неизменной составляющей его национального интереса является выживание государства, трактуемое как сохранение его территориальной, политической и культурной целостности;

4) способность государства отстаивать свой национальный интерес в конечном итоге определяется его силовым потенциалом (как правило, военным, или/и экономическим, хотя Г. Моргентау в качестве факторов, определяющих могущество государства, перечислял также географическое положение, наличие ресурсов, национальный характер, дух народа);

5) традиционные нормы морали неприменимы в политике, политик может быть исключительно морален как индивид, но его ответственность за своих сограждан является первичной и оправдывает такие действия на международной арене, которые внутри страны могли бы быть аморальными и неприемлемыми.

Для всех последователей политического реализма характерен пессимизм, неверие в возможность социального прогресса. По их мнению, суть отношений между суверенными конфликтными группами – племенами, полисами, а на современном этапе государствами – остается неизменной, идеи и выводы Фукидида о политике пятого века до нашей эры реалисты считают абсолютно адекватными и применимыми для анализа политики современной8.

Постулирование принципиальной неизменности сути международной политики, основанной на неизменности природы человека не позволяет политическим реалистам анализировать накапливающиеся перемены, более того, главной практической целью реалистов является более или менее длительное избегание и предотвращение нежелательной для своего государства войны, а в ее отсутствие – реагирование на действия других государств или на воздействие системных факторов. Оценивая различные подходы в изучении международных отношений, профессор Уэльского университета Кен Бус приводит следующее сравнение:

политический реализм, опираясь на исторический опыт, разрабатывает теории “как остаться на плаву”, тогда как, например, политический идеализм с помощью ценностных суждений определяет “куда плыть”9. Реализм позволяет своим последователям отвлечься от таких “несущественных” внутриполитических факторов как государственный строй, форма правления, идеология, культура, поскольку государства рассматриваются как однородные неделимые единицы, по выражению Арнольда Уолферса – “биллиардные шары”.

Реализм был и остается близок практикам, поскольку в рамках данной парадигмы особую значимость приобретает фигура государственного деятеля, мудрого чиновника и тонкого дипломата, искусно маневрирующего на весьма ограниченном поле силовой борьбы.

Особенно привлекательно то, что для последователей реализма сам этот “оператор” остается моральным и праведным человеком, тогда как использование любых аморальных средств отстаивания национальных интересов является абсолютно оправданным. Более того, понятие национального интереса остается настолько расплывчатым и субъективным, что под его защитой можно понимать совершенно противоположные действия. Фактически, политический реализм делает государственного чиновника ключевой фигурой международных отношений, помогает оправдать самые разные его действия и снимает с него какую-либо моральную ответственность за них. Как мировоззрение реализм представляет собой позитивистский рационалистический объективистский пессимизм. Как метод – государственно-центристский подход к анализу и изучению истории международных отношений, ориентированный в первую очередь на тему конфликтов и безопасности. Как научно-исследовательская программа реализм включает в себя ряд постулатов (например, приведенные выше положения об анархичности, государстве, интересе, могуществе и морали). Как идеологию реализм можно определить как систему политических, правовых, 8 См., например, Gilpin R. G. The Theory of Hegemonic War // Journal of Interdisciplinary History. Vol. 18, No. 4, The Origin and Prevention of Major Wars (Spring, 1988). P. 591-613. [Электрон. ресурс]: Адрес доступа:

http://links.jstor.org/sici?sici=0022-1953%28198821%2918%3A4%3C591%3ATTOHW%3E2.0.CO%3B2- 9 Booth K. Security in Anarchy: Utopian Realism in Theory and Practice // International Affairs (Royal Institute of International Affairs 1944-). Vol. 67, No. 3 (Jul., 1991). Р. 534.

нравственных и философских взглядов и идей, обосновывающих центральную роль государственного чиновника в глобальном масштабе. Иными словами, реализм можно назвать идеологией бюрократии, причем тем более для нее привлекательной, чем выше силовые возможности данного государства.

Представляется также возможным предложить классификацию работ политических реалистов по двум параметрам, которые можно условно назвать “степенью интенсивности” и “степенью узости”. По интенсивности реализм можно разделить на минимальный, умеренный и радикальный. Для радикального реалиста международные отношения представляют собой “войну всех против всех”, где “право имеет решающее значение только при равенстве сил на обеих сторонах” 10. В свою очередь, минималист придерживается мнения о том, что мораль и общепринятые нормы поведения оказывают определенное влияние на поведение государств. Кроме того, радикальный реалист считает главным актором международных отношений только государство, тогда как последователь минимального реализма признает влияние международных организаций и других акторов.

Иными словами, для радикального реалиста международные отношения представляют собой абсолютную анархию, тогда как минималист признает существование некоего международного сообщества, определяемого общими для всех нормами, правилами, ценностями.

Радикальный реализм отличает крайний пессимизм, для сторонников данного направления сотрудничество и поиск компромисса между государствами представляет собой временное явление, тогда как столкновение интересов и война неизбежна. Последователь минимального реализма, в свою очередь, полагает, что во многих случаях сотрудничество стран является взаимовыгодным и, следовательно, гораздо более предпочтительным для государств по сравнению с соперничеством.

По “степени узости” на одном полюсе находится классический реализм – наиболее широкий подход, сторонники которого обращались к анализу самых различных факторов, от географических до психологических. На другом полюсе помещается структурный реализм Кеннета Уолца, отличающийся наиболее “узким” полем исследования. Так, структурный реализм определяет себя как теорию международных отношений и ограничивается анализом влияния структуры международной системы на составляющие ее государства, тогда как изучение поведение самих государств, по мнению структурных реалистов, относится к предметному полю теории внешней политики. Кроме того, структурный реализм практически игнорирует влияние внутригосударственных факторов. В области международной политики для структурного реализма фактически единственным системным фактором остается распределение потенциалов, причем, как правило, основная роль отводится военному потенциалу государства.

Осознавая определенную условность и приблизительность подобного построения, представляется все же возможным утверждать, что в процессе своего развития американский политический реализм прошел несколько стадий. Первой из них можно считать период 1932-1945 гг., когда были сформулированы основные постулаты политического реализма. В данный период своей основной задачей реалисты считали критику утопических, морализаторских подходов к решению практических проблем внешней политики. Основные критические аргументы реалистов были направлены против недостаточного внимания, уделяемого их оппонентами примату в международных отношениях эгоистичного интереса над моралью. При всех заявлениях политических реалистов о том, что их взгляды отражают именно реальность политической жизни, среди американских теоретиков международных отношений реализм не пользовался особой популярностью, преобладали – особенно в первой половине указанного периода – критикуемые реалистами морализаторский и либеральный подходы.

Следующий период охватывает приблизительно 1945-1960-е гг. В данный период политический реализм практически безраздельно господствовал в теории международных 10 Фукидид. История. СПб.: Наука, 1999. С. 258.

отношений. Ведущие теоретики-реалисты также непосредственно участвовали в практической выработке внешнеполитических доктрин. Для американских политических реалистов “первого поколения” в данный период характерна постепенная эволюция от утверждений об оправданности и моральности тотальной войны против Советского Союза, в том числе с использованием ядерного оружия к утверждениям о недопустимости ядерной войны и, следовательно, необходимости избегать прямого вооруженного столкновения с СССР.

В качестве третьей стадии выделяется период конца 1960 – конца 1970-х гг.

“Классические” реалисты, эволюционировавшие в сторону сближения с идеализмом, были постепенно отодвинуты на задний план, как в теории, так и в практике международных отношений. Второе же поколение классических реалистов примечательно тем, что его представители Генри Киссинджер и Пол Нитце занимали ведущие позиции в администрации США. Иными словами, политический реализм в данный период безраздельно господствовал среди практиков и был маргинален среди теоретиков.

Четвертая стадия характеризуется выходом на передний план с 1979 г. структурного реализма Кеннета Уолца. К. Уолц сознательно дистанцируется от практики, заявляет о чистой научности своей теории, о неприменимости структурного реализма для объяснения явлений внешней политики, поскольку он представляет собой теорию международных отношений, а не теорию внешней политики.

Начало пятой стадии эволюции американского политического реализма представляется возможным соотнести с тем глубоким кризисом теории международных отношений в целом, который она испытывала в конце 1980-х – начале 1990-х гг. Попытки поиска выхода из данного кризиса привели к выработке вначале определенного консенсуса между неореализмом и неоидеализмом, а затем к построению “моста” в виде социального конструктивизма, соединяющего рационалистическое консенсусное поле неореализма и неолиберализма с рефлективистскими теориями.

Первые четыре стадии данной периодизации приблизительно соотносятся с периодизацией системных изменений в международных отношениях, которую предлагает А.

Д. Богатуров11.

Первой стадии эволюции американского политического реализма соответствует период понимания реалий мировой политики через призму идей и традиций многополярного мира XIX века.

Второй стадии, “золотому веку” американского политического реализма соответствуют периоды формирования “вектора взаимоотталкивания”12 СССР и США и период конфронтационной биполярности и политико-силового регулирования.

Третьей стадии соответствует период “двудержавного взаимодействия” и “преимущественно политического регулирования мировой системы”13.

Четвертой стадии соответствует период свертывания разрядки и рост напряженности в советско-американских отношениях, завершившийся затем попыткой “преобразования конфронтационного варианта биполярности в кооперационный”14.

Накапливавшиеся в мировой политике изменения, например, растущая взаимозависимость мира, заставляли американских политических реалистов, преследовавших именно практическую применимость и злободневность своих построений, во многом отходить от изначальных постулатов политического реализма. Подобные изменения теории можно условно разделить на “эволюционные” – попытки “классических” реалистов соотнести теорию и реальность за счет постепенного постоянного расширения 11 Богатуров А. Д., Косолапов Н. А., Хрусталев М. А. Очерки теории и методологического анализа международных отношений. М.: Научно-образовательный форум по международным отношениям, 2002. С.

16-25.

12 Там же. С.17.

13 Богатуров А. Д., Косолапов Н. А., Хрусталев М. А. Очерки теории и методологического анализа международных отношений. С. 19.

14 Там же. С. 25.

теории и “революционные” – попытки построения новых “узких” теорий с четко ограниченными полем и объектами исследования. “Неоклассический” реализм в таком случае является своеобразным возвращением к широкому изначальному реализму, но уже с включением отдельных наработок как более узких собственно реалистских теорий, так и элементов соперничающих с реализмом парадигм.

Изменения в международных отношениях приводили к выстраиванию частных теорий, тогда как реализм в целом был скорее мировоззрением, чем единой теорией, всегда включал самые противоречивые положения. Тем не менее, неизменными оставались следующие постулаты американского политического реализма: государство на данный момент является главнейшим актором; самая серьезная проблема международных отношений – безопасность и конфликты между государствами; урегулирование конфликтов затруднено, поскольку отсутствует мировое правительство. Если придерживаться только этих постулатов, в реализм можно включить практически все. Сами же эти постулаты трудно не разделять, поскольку они являются широкой и ни к чему строго не обязывающей констатацией очевидного.

Иногда предпринимались попытки деления американских международников по партийной линии: демократы за либерализм, республиканцы за реализм. Данные утверждения вряд ли можно считать бесспорными, поскольку, как убедительно показывает, например, С. Браун, все администрации от Г. Трумэна до Р. Рейгана фактически руководствовались постулатами реализма.

В настоящий момент, как уже указывалось, сложился определенный консенсус неореализма и неолиберализма. Так, Чарльз Краутхаммер говорит о “демократическом реализме”15, к тому же призывает и Клиффорд Капхен 16. Дж. Айкенберри и Чарльз Капхен призывают объединить демократов и республиканцев под знаменами “либерального реализма”17. Подобное объединение также декларируется в Стратегии Национальной Безопасности США от 16 марта 2006 г.

В конечном итоге, необходимо отметить, что влияние событий текущей политики на теоретиков несомненно, в США сложился “академическо-политический комплекс”, можно говорить о существенной степени слияния науки о международных отношениях и практики выработки внешнеполитических решений.

Примечательна эволюция роли изучения истории в сложившейся политизированной науке. В классическом реализме невозможно провести четкую разграничительную линию между изучением истории и теории. Попытка К. Уолца провести такую черту привела к тому, что ему пришлось признать, что рассмотрение внешней политики государств выходит за рамки его системной теории, которая ориентирована на синхронное понимание политики и изучает только регулярно повторяющиеся процессы, сознательно игнорируя накапливающиеся изменения18.

После дебатов между представителями политического реализма и иных течений и парадигм, изучение международных отношений характеризуется плюрализмом, стремлением сочетать элементы разных подходов. После увлечения аисторической системностью вновь исследователи возвращаются к историческому методу Фукидида. Таким образом, американский политический реализм, всегда стремившийся основывать свои положения на историческом материале, совершил в своем развитии полный круг от исторического метода через его отрицание и увлечение “чистой научностью” и вновь к историческому методу.

15 Krauthammer Ch. In Defense of Democratic Realism // The National Interest. No. 77 (Fall, 2004). P. 15-25.

16 Kupchan C. Real Democratik // The National Interest. No. 77 (Fall, 2004). P. 26-37.

17 Ikenberry J. G., Kupchan Ch. A. Liberal Realism: The Foundations of a Democratic Foreign Policy // The National Interest. No. 77 (Fall, 2004). Р. 38-49.

18 Конышев В. Н. Американский неореализм о природе войны: эволюция политической теории. СПб.: Наука, 2004. С. 71-76.

Хотя политический реализм сложился только в 1930-1940-е годы, характеризуя его, редко кто забывает упомянуть имя Фукидида, афинянина, описывавшего Пелопоннесскую войну между Афинами и Спартой (431–404 до н.э.). Так, М. М. Лебедева считает, что “Теоретическая школа политического реализма …восходит своими истоками к работам таких авторов, как Фукидид, Н. Макиавелли, Т. Гоббс и др.”19. Отмечая объективность и глубину анализа, продемонстрированные Фукидидом в его “Истории”, П. А. Цыганков приходит к выводу, что “Фукидид стал … родоначальником одной из наиболее влиятельных традиций, существующей в современной международно-политической науке”20.

Дэниел Гарст указывает, что “История Пелопоннесской войны” на протяжении многих лет рассматривалась в качестве примера раннего политического реализма в понимании международной политики. Гарст отмечает, что в конце 1980-х – начале 1990-х годов неореалисты неоднократно подчеркивали непреходящую значимость и глубину положений Фукидида о господстве анархии в международных отношениях. По их мнению, Фукидид во многом предвосхитил аргументы неореализма относительно порядка и изменений в международных отношениях. Для современных неореалистов, подытоживает Гарст, Фукидид является основоположником политического реализма в целом21. Подтверждая мнение Гарста, известный исследователь политэкономических аспектов международных отношений Роберт Г. Гилпин (также работающий в рамках неореализма) прямо заявляет:

“По моему мнению, существовали три великих реалиста; мне трудно даже представить, чтобы кто-то мог оспорить их роль в традиции политического реализма. Это – Фукидид, Макиавелли и Карр”22.

Свое изложение событий Пелопонесской войны Фукидид начал “тотчас с момента возникновения войны”23, причем поставил перед собой задачу попытаться дать максимально ее правдивое и объективное описание. Как пишет он сам: “Быть может, изложение мое, чуждое басен, покажется менее приятным для слуха; зато его сочтут достаточно полезным все те, которые пожелают иметь ясное представление о минувшем и могущем, по свойству человеческой природы, повториться когда-либо в будущем в том же самом или подобном виде”24. Таким образом, ценность подобного исторического описания состоит в том, что ход политических событий определяется природой человека, а, поскольку природа человека остается неизменной, политические события также могут повторяться.

Суть международных отношений в “Истории” составляет борьба за власть и, соответственно, за могущество, которое одно и способно эту власть обеспечить. По словам афинских послов, выступавших в Лакедемоне еще до начала войны перед собранием представителей государств Пелопоннесского союза, люди стремятся к власти “под влиянием трех могущественнейших стимулов: чести, страха и выгоды”25.

Самым главным из этих стимулов для всех эллинов, несомненно, является честь. При погребении первых афинских воинов, павших в этой войне, Перикл говорит афинским гражданам, что они должны любить свою родину, добившуюся такого могущества, причем он даже не упоминает какие-либо материальные выгоды, которые повлекло за собой обладание данным могуществом. По его словам, “Создав могущество, … мы послужим предметом удивления для современников и потомства…мы везде соорудили вечные памятники содеянного нами добра и зла”26. Причем, даже если человек уже не стремится к 19 Лебедева М. М. Мировая политика: Учебник для вузов/М. М. Лебедева. М.: Аспект Пресс, 2004. С. 25.

20 Цыганков П. А. Теория международных отношений: Учеб. пособие. М.: Гардарики, 2004. С. 99.

21 Garst D. Thucydides and Neorealism.//International Studies Quarterly. Vol. 33, No. 1. (Mar., 1989). Р. 3-27.

//http://links.jstor.org/ sici?sici=0020-8833%28198903%2933%3A1%3C3%3ATAN%3E2.0.CO%3B2-X. Р. 3.

22 Gilpin R. G. The Richness of the Tradition of Political Realism//International Organization. Vol. 38, No. 2 (Spring, 1984) – Р. 287-304. //http://links.jstor.org/ sici?sici=0020-8183%28198421%2938%3A2%3C287%3ATROTTO %3E2.0.CO%3B2-Т P. 291.

23 Фукидид. История. СПб.: Наука, 1999. С. 33.

24 Фукидид. История. С. 41.

25 Там же. С. 61.

26 Там же. С. 102.

материальной выгоде, как, например, престарелые родители павших воинов, то именно слава, по мнению Перикла, остается единственным стимулом. Как говорит он сам: “Не стареет только жажда славы, и в дряхлом возрасте услаждает не столько стяжание, … сколько почет”27.

Честь проявляется не только на войне. Во время страшной эпидемии чумы, поразившей Афины, “погибали сами, больше всего люди, желавшие оказать какую-либо услугу другому.

Из чувства чести они не щадили себя и посещали друзей, когда даже члены семьи покидали своих, истомленные горем по умирающим и удрученные ужасным бедствием”28. Афинский политик Никий стремился к миру, поскольку желал “на будущее время сохранить славное имя как человек, не причинивший никакого ущерба государству; он полагал, что это удается при безопасности положения тому, кто меньше всего подвергнет себя испытаниям судьбы, безопасность же дается миром”29.

Честь и славу по праву заслуживают те, кто обладает властью и могуществом. “После вторичного вторжения пелопоннесцев, когда поля афинян были во второй раз опустошены, а наряду с этим их угнетала болезнь и война”30, Перикл выступает перед народным собранием, стремясь подбодрить своих сограждан. Главным достижением афинян он считает то, что они заслужили свою славу. Он говорит: “Сознайте, что государство наше пользуется величайшею славою у всех людей за то, что оно не склоняется перед несчастиями, что в войнах оно потеряло множество людей и потратило много труда, что оно до сих пор располагает величайшим могуществом, память о котором сохраняется вечно у потомков” 31.

Могущество и власть ценны, поскольку они доставляют славу. Перикл уверяет народ:

“Останется память о том, что мы, эллины, имели под своей властью наибольшее число эллинов и в жесточайших войнах устояли как против отдельных врагов, так и против всех сил их в совокупности, что мы занимали город богатейший во всех отношениях и величайший”32. Перикл признает, что обладание властью и могуществом навлекает неприязненное отношение, однако считает это естественным и приемлемым постольку, поскольку слава является более значимой, чем неприязнь. Как говорит он сам, “Что нас в настоящее время ненавидят и тяготятся нами, это общая участь всех, которые изъявили притязание господствовать над другими. Но кто стремится к высшему, тем самым навлекая на себя зависть, тот поступает правильно. И в самом деле, ненависть держится недолго, блеск же в настоящем и слава в будущем вечно остаются в памяти людей”33.

Славы добиваются военной доблестью, что считалось особенно характерным для спартанцев. Именно поэтому Никий, пытаясь отговорить афинян от похода на Сицилию, предупреждает о вероятной попытке спартанцев отомстить за пленение спартанцев на Сфактерии. Никий уверяет народ, что “лакедемоняне вследствие постигшего их позора преследуют только одну цель: как бы, если возможно, теперь же нанести нам удар и поправить свое бесславие, тем более, что с глубокой древности они больше всего стремятся к славе за доблесть”34.

Кроме славы, как таковой, могущество дает возможность навязывать другим свою волю, что позволяет добиться выгоды. Афинские послы в Лакедемоне откровенно говорят представителям государств Пелопоннесского союза: “не мы первые ввели такой порядок, а он существует искони, именно что более слабый сдерживается более сильным”35. При этом “более слабый обязан уступать сильному” 36. При этом нет смысла апеллировать к праву, 27 Там же. С. 103.

28 Там же. С. 106.

29 Фукидид. История. С. 232.

30 Там же. С. 108.

31 Там же. С. 110.

32 Там же. С. 110.

33 Там же. С. 110-111.

34 Там же. С. 269.

35 Фукидид. История. С. 61.

36 Там же. С. “Ведь кто имеет возможность пустить в ход силу, тому вовсе нет нужды обращаться к суду” 37. Афиняне не видят в подобной позиции ничего постыдного и говорят, обращаясь к спартанцам: “Только теперь, преследуя свои собственные интересы, вы взываете к праву, а оно никем еще не противопоставлялось стяжанию грубой силой, когда представлялся к тому такой случай, ради которого никто не забывал своих выгод”38.

Рост могущества одной державы, гегемонистские устремления которой не сдерживают ни мораль, ни право, не может не вызывать обеспокоенности. Более того, по мнению Фукидида, истинная причина начала войны состоит “в том, что афиняне своим усилением стали внушать опасения лакедемонянам и тем вынудили их начать войну”39. Могущество одного государства вызывает ненависть и зависть со стороны других, однако отказываться от наращивания могущества нельзя, поскольку это приведет к бесславию. Выступая перед народом, Перикл уверяет сограждан: “Вам надлежит оказывать содействие тому почетному положению, которое занимает наше государство благодаря своему могуществу, которым вы все гордитесь, и или не уклоняться от трудов, или вовсе не гнаться за почетом. Не думайте, что борьба идет только об одном, о рабстве вместо свободы; она идет о потере власти и об опасности, угрожающей вам за ненавистное ваше владычество. Отрекаться от власти вам нельзя, хотя иные от страха и праздности и разыгрывают теперь роль честных людей; ведь власть ваша имеет уже вид тирании”40. Отречение от власти и могущества опасно, поскольку приведет к покорению государства его соперниками. Поэтому, продолжает Перикл:

“Миролюбивая политика, если она не соединяется с энергией, не спасает государства;

свободная от опасностей покорность полезна не в государстве господствующем, а в подчиненном”41.

Открытая экспансия могущественного государства вызывает у эллинов меньше нареканий, чем попытки прикрыть свои захватнические намерения благовидным предлогом.

Так, спартанец Брасид, выступая перед народным собранием в Аканфе, говорит: “Для людей, пользующихся выдающимся положением, до известной степени менее постыдно иметь притязания на чужое открытою силою, нежели под благовидным обманом; в первом случае действуют по праву силы, которую ниспослала судьба, во втором при помощи козней, изобретаемых низкой душою”42.

Наиболее ярким примером последовательного политического реализма считается “Мелосский диалог”, точнее, позиция афинских послов, прибывших на Мелос с целью уговорить его обитателей сдаться на милость Афин.

Афиняне не скрывают того, что захват Мелоса Афинами не нуждается в каком-либо правовом обосновании и совершается ими исключительно по праву сильного. По их словам, “право имеет решающее значение только при равенстве сил на обеих сторонах; если же этого нет, то сильный делает то, что может, а слабый уступает” 43. Афины стремятся к полной гегемонии, а независимый нейтральный Мелос своим существованием, по мнению афинян, показывает неспособность Афин подчинить себе все острова. Именно поэтому афинские послы прямо заявляют: “для нас вредна не столько вражда ваша, сколько такая дружба, которая является примером слабости нашей в глазах наших подданных, тогда как ненависть к нам служит доказательством нашего могущества”44.

Мелияне, признавая значительный перевес в силах афинян, могут рассчитывать разве что на богов, да на помощь лакедемонян. Отвечая афинским послам, они говорят: “Мы сами, будьте уверены в этом, убеждены, что трудно бороться против могущества вашего... Однако мы верим, что судьба, управляемая божеством, не допустит нашего унижения, потому что 37 Там же. С. 61.

38 Там же. С. 61.

39 Там же. С. 41.

40 Там же. С. 110.

41 Там же. С. 110.

42 Фукидид. История. С. 206.

43 Там же. С. 258.

44 Там же. С. 259.

мы, люди богобоязненные, выступаем против людей несправедливых, на помощь же недостаточным силам нашим прибудет союз лакедемонян: они обязаны подать нам помощь, хотя бы в силу родства с нами и из собственного чувства чести”45.

В конечном итоге Пелопоннесская война завершилась полным поражением Афин, причем именно политический реализм афинян во многом этому способствовал.

В целом, в труде Фукидида современные политические реалисты находят следующие положения, относящиеся, по их мнению, к реалистской парадигме:

1) политика основывается на природе человека 2) природа человека неизменна 3) необходимо максимально объективно описывать реальность, а не строить 4) политика – борьба за власть 5) власти добиваются за счет могущества 6) мораль и право в международных отношениях вторичны по отношению к Интересно, что, согласно Фукидиду, главным стимулом борьбы за власть и могущество является не столько стремление обеспечить свою безопасность, сколько жажда славы. Материальная выгода для эллинов также обладает ценностью не столько сама по себе, сколько потому, что приносит славу и почет.

Необходимо, тем не менее, отметить, что последовательный политический реализм в “Истории Пелопоннесской войны” проявляется только в речах отдельных политиков (например, афинские послы на Мелосе), тогда как сам Фукидид, скорее, все же осуждает исключительно силовой подход, пренебрегающий нормами морали.

45 Там же. С. 260.

Макиавелли Никколо ди Бернардо деи Макиавелли (1469-1527) традиционно считают одним из предтеч политического реализма. Политику, поступающуюся моральными принципами ради достижения желаемого результата, зачастую называют “макиавеллианской”. Интересно, что в жизни Макиавелли, как это было и в жизни Фукидида, литературная деятельность пришла на смену непосредственному участию в политике. Впоследствии многие сторонники политического реализма также сочетали создание своих теоретических трудов с самым активным участием в политической жизни. Большинство из них подчеркивали в своих работах, что их главной задачей является адекватное описание существующей реальности, а не построение абстрактных утопий. Именно так определяет суть своей работы и Макиавелли, утверждая, что он находит “несравненно удобнее при описании какого-нибудь предмета рассматривать его реальную сущность, а не отдаваться мечтательным увлечениям”46.

Макиавелли стремится подкреплять свои утверждения многочисленными примерами, которые он берет как из современной ему политической борьбы, так и из истории.

Уместность сравнений с античной Грецией или древним Римом не вызывает у него никакого сомнения, поскольку он считает, что суть человеческой природы с тех пор осталась неизменной. По его словам, “Изучая события настоящего и прошедших времен, мы находим, что во всех государствах и у всех народов существовали и существуют одни и те же стремления и страсти”47.

Макиавелли весьма пессимистичен относительно морального облика человечества. По его мнению, “Люди, вообще говоря, неблагодарны, непостоянны, лживы, боязливы и алчны”48. Подобные взгляды приводят Макиавелли к логическому выводу, что власть скорее покоится на страхе, чем на любви, поскольку “люди скорее бывают готовы оскорблять тех, кого любят, чем тех, кого боятся; любовь обыкновенно держится на весьма тонкой основе благодарности, и люди, вообще злые, пользуются первым предлогом, чтобы ради личного интереса изменить ей; боязнь же основывается на страхе наказания, никогда не оставляющем человека”49.

Для Макиавелли единственная цель политики – захват и удержание власти, для чего, по его мнению, существуют два способа: “путь закона и путь насилия”. Если первый способ – человеческий, то второй – приличествует только диким животным. Тем не менее, “так как первый способ не всегда удается, то люди прибегают иногда и ко второму”. Причем для Макиавелли самое главное – то, что при следовании второму способу “государи выигрывали более, чем те, которые основывали свои действия на правде и справедливости” 50. Используя путь насилия, или путь диких животных, государь должен соединять в себе качества льва (грубая сила) и лисицы (способность обманывать). Интересно, что обман и коварство по классификации Макиавелли относятся к пути насилия. Насилие понимается им скорее как преступление законов и морали вообще, чем как применение силы против людей; последнее Макиавелли называет жестокостью. Причем жестокость, по его мнению, также может быть вполне оправдана. “Хорошо направленными жестокостями” он называет такие меры “к которым прибегают в случае необходимости для укрепления своей власти”51.

Макиавелли осознает, что его советы выглядят безнравственными, однако полностью оправдывает любые действия государя, если только они позволяют упрочить его положение.

Во-первых, по его мнению, нарушение государем своих обязательств по отношению к подданным оправдывается тем, что люди вообще не отличаются честностью и сами нарушают свои обязательства по отношению к государю. (И не только по отношению к государю. Вообще, по словам Макиавелли, “люди обыкновенно действуют дурно, если 46 Макиавелли Н. Государь; Рассуждения о первой декаде Тита Ливия; О военном искусстве: Сборник/Н.

Макиавелли//Пер. с ит. – 2-е изд. Мн.: ООО “Попурри”, 2005. С. 76.

47 Там же. С. 217.

48 Там же. С. 82.

49 Там же.

50 Макиавелли Н. Указ. Соч. С. 84.

51 Там же. С. 52.

только не принуждены необходимостью поступать хорошо”52.) Во-вторых, аморальные действия государя абсолютно оправданы, если они ведут к усилению государства, что по большому счету, выгоднее и моральнее по отношению ко всему государству в целом. Более того, сознательное и своевременное использование жестокости, как считает Макиавелли, является оправданным, если ведет к укреплению власти государя и, тем самым, к уменьшению, если можно так выразиться, общего количества зла. По словам самого Макиавелли, “государи, когда дело идет о верности и единстве их подданных, не должны бояться прослыть жестокими. Прибегая в отдельных случаях к жестокостям, государи поступают милосерднее, чем тогда, когда от избытка снисходительности допускают развитие беспорядков, ведущих к грабежу и насилию, потому что беспорядки составляют бедствие целого общества, а казни поражают только отдельных лиц”53.

Иными словами, можно предположить, что Макиавелли, например, вполне одобрил бы драконовские меры Муссолини или Сталина по отношению к так называемой “организованной преступности”. Кроме того, Макиавелли рекомендует государям сознательно идти на обман, прикрывать неблаговидные действия благовидными речами, причем подобный обман необходим для укрепления власти самого государя.

Находя желательным, чтобы подданные одновременно боялись своего государя и любили бы его, Макиавелли приходит к выводу, что государю выгоднее, чтобы подданные его боялись, нежели чем любили. Это обосновывается тем, что в первом случае государь может действовать абсолютно самостоятельно, тогда как стремление сохранить любовь своих подданных серьезно ограничивает диапазон его действий. Макиавелли, тем не менее, неоднократно подчеркивает, что государи должны избегать ненависти и презрения со стороны своих подданных, поскольку именно эти чувства способствуют возникновению заговоров против государя. Примечательно, что, по мнению Макиавелли, государи могут заслужить ненависть подданных тем, что покушаются на их честь и/или имущество. Честь для Макиавелли вообще представляется чрезвычайно значимой и является, наряду со стремлением к богатству, главнейшей мотивацией людей. Если Фукидид тремя могущественнейшими стимулами называл честь, страх и выгоду, то Макиавелли несколько раз упоминает только честь и выгоду, тогда как страх, наряду с завистью, он упоминает как одну из причин, по которым люди испытывают друг к другу ненависть.

Честь и хорошая репутация, в понимании Макиавелли, достигаются за счет политических успехов. В качестве примера достойного всяческого уважения государя, совершавшего “великие подвиги и возвышенные, образцовые поступки”, Макиавелли приводит тогдашнего короля Испании, Филиппа Арагонского, который благодаря своим завоеваниям, “сделался первым из христианских королей”. По мнению Макиавелли, все его действия славны, а некоторые необыкновенно мудры. Среди славных и мудрых деяний, вызвавших искреннее восхищение Макиавелли и, по его же мнению, доставивших Филиппу Арагонскому всеобщий почет – вероломные нападения, жестокие завоевания, “налоги, которые он имел благовидный предлог собрать с народа”, создание громадной армии и ведение непрерывных войн. Особый восторг Макиавелли вызывают религиозная нетерпимость и жестокость, которые были проявлены при изгнании мавров из Испании, что Макиавелли считает чрезвычайно мудрым, счастливым и достойным удивления. При этом только одобрение итальянского предтечи современного политического реализма вызывает то, что свои зверства Филипп Арагонский осуществлял “под предлогом интересов религии”.

Макиавелли не проводит различия между внутренней и внешней политикой. На международной арене, как и во внутренней политике, также отсутствуют какие-либо моральные ограничения. Вернее, государю следует сознательно идти на обман и оправдывать свои действия благородными целями, хотя в конечном итоге успешные действия важнее любых моральных принципов. Подобное отсутствие моральных ограничений объясняется отсутствием какой-либо надгосударственной верховной власти, 52 Там же. С. 112.

53 Там же. С. 81.

которая могла бы устанавливать законы и требовать их соблюдения. Традиционно считается, что идея суверенитета, (понимаемого как независимость государства во внешних и верховенство во внутренних делах) была признана только Вестфальским договором, точнее – известным под этим собирательным названием рядом соглашений, заключенных после завершения Тридцатилетней войны. В работах же Макиавелли задолго до Тридцатилетней войны фактически утверждается полная независимость государя во внешних и верховенство во внутренних делах. В конечном итоге, подчеркивает Макиавелли, “поскольку действия государей неподсудны трибуналам, то подлежат обсуждению одни только результаты действий, а не сами действия. Если государь сумеет только сохранить свою жизнь и власть, то все средства, какие бы он ни употребил для этого, будут считаться честными и похвальными”54.

Законы политической жизни, по мнению Макиавелли, остаются неизменными для самых разных государственных образований с самым различным строем. И монархии, и республики, и папство действуют одинаково. Говоря о допустимости обмана, Макиавелли приводит пример Папы Александра VI, который “всю свою жизнь только и делал, что лгал и обманывал”. Тем не менее, Макиавелли его не осуждает, поскольку “все его предприятия заканчивались успехом”55. Кстати, религию Макиавелли рассматривает как один из политических инструментов, который, при умелом использовании, помогает политическим или военным лидерам добиваться своих целей56.

Во внешней политике Макиавелли рекомендовал использовать то, что впоследствии стало широко известно как политика баланса сил. Согласно его рекомендациям, правитель “должен стремиться сделаться главой и покровителем соседних и менее могущественных государей, но также ослаблять тех из них, чье могущество начинает возрастать, зорко наблюдая, чтобы в управление этими мелкими государствами не вмешался по какому-либо случаю другой правитель, настолько же могущественный, как и он”57. Политика баланса сил, судя по всему была достаточно широко распространена, и не являлась секретом для правителей, поэтому Макиавелли предупреждает о том, что именно к ней будут прибегать более слабые соседи. Причем, как он думает, опасность представляет не столько создание коалиции, сколько присоединение слабых государств к наиболее сильному из соперников.

Макиавелли предупреждает, что “как только могущественный иноземец вступает в чужие страны, все мелкие правители, побуждаемые ненавистью и завистью к более сильному соседу, примыкают к нему и стараются ему содействовать в его предприятиях” 58. Впрочем, Макиавелли не проводит сколько-нибудь глубокого анализа концепции баланса сил. Его главная задача – доказать необходимость наличия у государя сильной армии. Стремясь выполнить данную задачу, он приходит к выводу, противоречащему основной идее баланса сил, когда утверждает, что в борьбе против внешних врагов государь “может предохранить себя содержанием сильной армии и союзами с сильными государствами – союзников, имея сильную армию, найти очень нетрудно”59.

Могущество государства, понимаемое как его способность защищать свою территорию, определяется в первую очередь наличием сильной армии. Неудивительно, что при тех взглядах на порочность людей, которых придерживается Макиавелли, а также из-за отсутствия какой-либо верховной инстанции, которая могла бы судить государей, армия становится фактически единственным показателем могущества государства. Макиавелли настойчиво подчеркивает значимость наличия армии и даже оспаривает важность экономической составляющей. Именно хорошие войска, а не золото являются для него самым главным60. Поскольку политика – не ограничиваемая какими-либо моральными или 54 Макиавелли Н. Указ. Соч. С. 87.

55 Там же. С. 86.

56 Там же. С. 169-172.

57 Макиавелли Н. Указ. Соч. С. 25-26.

58 Там же.

59 Там же. С. 88.

60 Там же. С. 63, 288-289.

религиозными соображениями борьба за власть, которую необходимо захватить и удержать, уничтожая как внутренних, так и внешних врагов, то “Война, военное искусство и дисциплина должны составлять главнейший предмет забот каждого государя”61.

Считая наращивание военной мощи самой главной задачей любого государя, Макиавелли, тем не менее, признает наличие противоречия между стремлением к обеспечению собственной безопасности за счет наращивания могущества и теми опасениями соседей, которые подобное стремление неизбежно породит у соседних государств. Именно поэтому Макиавелли предлагает “для основания прочной республики … придать ей столько крепости, чтобы никто не мог надеяться сразу покорить ее; с другой стороны, она не должна быть настолько сильна, чтобы представляться грозной соседям. При этих условиях она могла бы просуществовать долго, потому что всякая республика подвергается нападению по двум причинам: или для покорения ее, или из опасения, что она сама покорит соседей”62.

В целом, в работах Макиавелли приводятся следующие положения, во многом характерные и для современных последователей политического реализма:

1) законы политической жизни основываются на природе человека 2) люди лживы и жадны, 3) основной стимул деятельности людей – стремление к славе и богатству 4) человеческая природа остается неизменной, поэтому и политические законы остаются теми же, что и в античности 5) цель политики – борьба за власть 6) политический успех в конечном итоге определяется силой 7) мораль и религия в политике служат только для скрытия или оправдания истинной цели 8) в международной политике отсутствует единая верховная власть, вследствие чего действия суверенных государств не подлежат какому-либо правовому урегулированию.

Интересна оценка, которую работам Макиавелли дают “отцы-основатели” политического реализма. Эдвард Карр называет его первым значимым политическим реалистом63. Георг Шварценбергер считает, что работы любого реалиста неправильно понимают и истолковывают, так же как и работы Макиавелли, которого он называет отцом реализма как теории международных отношений. По мнению Шварценбергера, Макиавелли анализировал действия политиков, а его критики, называющие его аморальным, перепутали взгляды самого Макиавелли с объектом его исследования. Макиавелли, как считает Шварценбергер, всего лишь увидел действительные стандарты, по которым судят о силе государства в международном обществе. Главнейшим показателем могущества государства является армия64. Ганс Моргентау критикует Макиавелли за утопизм. По его мнению, утопический характер политической философии Макиавелли становится понятен, если соотнести его рекомендации, касающиеся политических действий, и цель этих действий – объединение Италии. Было бы утопичным предположить, что страна, разделенная на множество суверенных государств, может быть объединена одним их этих крошечных государств за счет умелого политического манипулирования65.

В конечном итоге необходимо отметить, что в анализе исторических событий, а также современных ему международных отношений Макиавелли последовательно придерживался политического реализма, тогда как его мысли относительно будущего включали элементы 61 Там же. С. 73.

62 Макиавелли Н. Указ. Соч. С. 147.

63 Carr E.H. The Twenty Years’ Crisis 1919-1939: An Introduction to the Study of International Relations. L.:

Macmillan, 1946. Р. 63.

64 Schwarzenberger G. Power Politics: An Introduction to the Study of International Relations and Post-War Planning.

London: Jonathan Cape, 1941. Р. 96-97.

65 Morgenthau H. The Machiavellian Utopia//Ethics. Vol. 55, No. 2 (Jan., 1945). Р. 145-147. [Электрон. ресурс]:

Адрес доступа: http://links.jstor.org/sici?sici=0014-1704%28194501%2955%3A2%3C145%3ATMU%3E2.0.CO %3B2- политического идеализма66.

66 См., например, Мировая политика и международные отношения: Учебное пособие/Под ред. С. А. Ланцова, В. А. Ачкасова. СПб.: Питер, 2005. С. 37-38.

Клаузевиц П. А. Цыганков считает, что классическая традиция исследования международных отношений, основанная Фукидидом и получившая дальнейшее развитие в трудах Никколо Макиавелли и Томаса Гоббса, “наиболее полно и последовательно нашла свое воплощение во взглядах немецкого генерала Карла фон Клаузевица”67.

Карл фон Клаузевиц (1780-1831), воевал в прусской армии против французов, причем впервые участвовал в бою, когда ему не было еще 14 лет, к 38 годам дослужился до звания генерал-майора прусской армии. В 1812-1814 воевал против Наполеона в русской армии, в 1814 вновь вернулся в прусскую армию и в ее составе был при Ватерлоо. Обладая практическим опытом участия в боевых действиях, Клаузевиц весьма скептически относился к абстрактному теоретизированию кабинетных мыслителей и неоднократно подчеркивал невозможность выработки однозначной “науки о войне”. В этом отношении высказывания Клаузевица напоминают излюбленный аргумент политических реалистов – они, дескать, именно потому и являются реалистами, поскольку, в отличие от утопистов, морализаторов и прочих фантазеров, описывают существующую реальность такой, какова она есть на самом деле.

Реальность, полагает Клаузевиц, такова, что государства постоянно прибегают к войне, которую он определяет как “акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю”68. Причем на службу данному насилию ставятся достижения науки и искусства, тогда как ограничителей ему практически не существует. По словам самого Клаузевица, “Незаметные, едва достойные упоминания ограничения, которые оно само на себя налагает в виде обычаев международного права, сопровождают насилие, не ослабляя в действительности его эффекта”69.

Разумность человека не только не препятствует применению насилия, но делает подобное применение более эффективным, причем какие-либо моральные самоограничения являются неуместными. “Применение физического насилия во всем его объеме никоим образом не исключает содействия разума; поэтому тот, кто этим насилием пользуется, ничем не стесняясь и не щадя крови, приобретает огромный перевес над противником, который этого не делает”70.

Широкую известность приобрело положение Клаузевица о том, что “Война есть продолжение политики, только иными средствами. Война – не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, проведение их другими средствами”71. Отличие войны от менее кровопролитных способов проведения своей политики состоит только в использовании орудий убийства вместо денег, либо слов.

По словам самого Клаузевица: “То специфическое, что присуще войне, относится лишь к природе применяемых ею средств. …политическое намерение является целью, война же только средство”72.

Клаузевиц рассматривает государство как единое целое, считая нецелесообразным подвергать тщательному анализу его институты, поскольку государства с самым разнообразным устройством достаточно схожи в том, что касается войны. Кроме того, государство сравнивается с живым организмом, причем выживание этого организма является для него абсолютной и неизменной ценностью, по сравнению с которой все остальные соображения отступают на второй план. Более того, Клаузевиц считает, что борьба за выживание государства должна вестись любыми доступными способами, причем ни в коем случае нельзя и помышлять о сдаче. Даже если кажется, что все проиграно, государству необходимо использовать все средства для своего спасения, “иначе пришлось бы сказать, что 67 Цыганков П. А. Теория международных отношений: Учеб. пособие. М.: Гардарики, 2004. С. 101.

68 Клаузевиц К. О войне / Карл Клаузевиц; [пер. с нем.]. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2007. С. 20.

69 Клаузевиц К. О войне. С.20.

70 Там же. С. 20.

71 Клаузевиц К. О войне. С. 38.

72 Там же. С. 38.

оно представляет собою уже мертвый организм”73.

Клаузевиц убежден, что в деле защиты собственных интересов государство может рассчитывать только на себя. Он утверждает: “Мы никогда не встретимся с таким случаем, чтобы государство, выступающее в интересах другого, относилось к ним столь же серьезно, как к своим собственным”74. В современном политическом реализме данное утверждение известно как принцип “помоги себе сам” (self-help principle).

Комментируя раздел Польши, Клаузевиц называет ее “варварским государством” и настолько сурово осуждает ее неспособность обеспечить свое выживание среди других государств, что считает необходимым оговорить: “Мы не хотим этим сказать что-либо презрительное о польском народе, не хотим этим и оправдывать раздела этой страны, но стремимся лишь взглянуть на вещи так, как они есть”75.

В целом, в работе Клаузевица “О войне” выдвигаются следующие тезисы, вписывающиеся в парадигму современного политического реализма:

1) международные отношения конфликтны по своей сути;

2) любая политика – это борьба, столкновение интересов, а война – эта та же политика, только подразумевающая кровопролитие;

3) необходимо холодно использовать разум, не ограничивая себя условностями или соображениями морали;

4) внутреннее устройство государства не представляет особого интереса с точки зрения межгосударственных политических отношений, включая войну. Государство можно в данном случае рассматривать как цельный организм;

5) государство в международных отношениях должно руководствоваться принципом “помоги себе сам”, поскольку другие не несут ответственности за выживание чужого 6) морализаторство и утопии могут быть прекрасны сами по себе, однако необходимо адекватно отображать и осмысливать жестокую реальность;

7) политические процессы можно до определенной степени понимать, анализировать на основе исторического опыта, управлять ими. Впрочем, точные рецепты невозможны, поскольку в реальной жизни всегда имеет место “игра случая”. Следовательно, политика и война не могут быть точными науками, но представляют собой искусство.

73 Там же. С. 562.

74 Там же. С. 713.

75 Там же. С. 409-410.

В ряду основателей современного политического реализма стоит Фредерик Льюис Шуман, профессор Чикагского университета, а впоследствии – Уильямс-колледжа, штат Массачусетс. Уже в январе 1932 г., за 7 лет до публикации книги Э. Карра, выходит в свет статья “Этика и политика международного мира, в которой профессор Шуман вполне в духе политического реализма излагает принципы реально существующей, по его мнению, международной политики76.

Согласно его представлениям, “насытившиеся” государства, удовлетворенные существующим распределением территории, ресурсов, власти, престижа всегда стремились к сохранению мира, “ненасытившиеся” – к пересмотру статус-кво. Ошибка идеалистов, по мнению Шумана, состоит в том, что они применяли критерии индивидуальной морали к поведению государств, сравнивали войну с преступными деяниями индивидов (грабеж, разбой). В действительности, полагает Шуман, политики не применяют моральные критерии к войне и миру между государствами. “Хорошо”, по их мнению, все то, что ведет к увеличению могущества государства, “плохо” – то, что ведет к снижению могущества.

Следовательно, резюмирует Шуман, в международных отношениях нет места морали и этике, война и дипломатия представляют собой несколько отличающиеся методы обеспечения могущества. Война и мир, таким образом, представляют собой не моральные категории, а различные периоды в извечной и постоянной борьбе государств за власть.

Кроме приведенных выше положений, Шуман выдвигает еще один постулат, также полностью соответствующий “ядру” научно-исследовательской программы политического реализма. Он заключается в противопоставлении международного права внутригосударственному, основным отличием между которыми является отсутствие центральной власти, суверена. Следовательно, функционирование международного права поддерживается только согласием государств77.

В полном соответствии с более поздними по времени выводами Р. Нибура о неизбежности конфликтов и насилия в отношениях между социальными группами, Ф. Шуман указывает, что политик может быть воплощением добродетели, однако обязан подчинять морально-этические соображения политическим интересам государства, которое находится в состоянии борьбы за могущество. Для моралиста, считает Шуман, подобное поведение будет макиавеллианским лицемерием, для патриота – политическим реализмом. Повторив эти классические рассуждения политического реализма, Шуман делает интереснейший вывод, звучащий вполне актуально и более семидесяти лет спустя: оба – и моралист, и патриот – правы, однако оба существуют в разных дискурсивных мирах78.

В мае 1932 года, рассуждая о внешней политике США, Шуман выдвигает положения, определяющие суть политического реализма79. Так, он утверждает, что государство находится в конфликтном мире соперничающих друг с другом суверенных образований и, следовательно, всегда обязано стремиться к увеличению своего могущества, к отстаиванию своего национального интереса, наиболее адекватному претворению в жизнь своей государственной индивидуальности. Использование идеи индивидуальности, или даже личности, государства (state’s personality) Шуманом соответствует более поздним, если не формулировкам, то идеям других реалистов и подтверждает выводы Р. Палана и Б. Блэра об идеалистических истоках политического реализма.

Продолжая рассматривать американскую внешнюю политику, в октябре 1932 Ф.

Шуман критикует ее альтруизм. Он утверждает, что суверенные государства Западной 76 Schuman F. L. The Ethics and Politics of International Peace//International Journal of Ethics. Vol. 42, No. 2 (Jan., 1932). Р. 148-162. [Электрон. ресурс]: Адрес доступа: //http://links.jstor.org/sici?sici=1526-422X %28193201%2942%3A2%3C148%3ATEAPOI%3E2.0.CO%3B2-% 77 Schuman F. L. The Ethics and Politics of International Peace. Р. 151-152.

78 Schuman F. L. The Ethics and Politics of International Peace. Р. 157.

79 Schuman F. L. American Foreign Policy//The American Journal of Sociology. Vol. 37, No. 6 (May, 1932). P. 883-888.

[Электрон. ресурс]: Адрес доступа: //http://links.jstor.org/sici?

sici=0002-9602%28193205%2937%3A6%3C883%3AAFP%3E2.0.CO%3B2-I системы государств действуют, исходя из собственных интересов. Это, по мнению Шумана, является абсолютно естественным, поскольку проистекает из сути самой системы.

Порочность же политики США, по его словам, заключается не в ее альтруизме как таковом, а в неспособности отстаивать американские интересы80.

Данные статьи Ф. Шумана представляют интерес тем, что достаточно последовательно излагают положения американского политического реализма в тех же самых формулировках, которые традиционно соотносятся с работой Г. Моргентау, вышедшей в свет только шестнадцать лет спустя.

80 Schuman F. L. The United States and International Morality//International Journal of Ethics. Vol. 43, No. 1 (Oct., 1932). Р. 1-19. [Электрон. ресурс]: Адрес доступа: //http://links.jstor.org/sici?sici=1526-422X %28193210%2943%3A1%3C1%3ATUSAIM%3E2.0.CO%3B2-V Традиционно считается, что идеологической основой политического реализма стала протестантская теология проповедника, преподавателя семинарии и публициста Рейнхольда Нибура, изложенная им в работе “Моральный человек и аморальное общество”, изданной в 193281.

Нибур был не только весьма плодовитым автором, заложившим идеологические основы политического реализма, но также активно участвовал в практической политике. В 1947 году он стал одним из основателей организации “Американцы за демократические действия”, в которую входили, например, вдова президента Элеонора Рузвельт, высокопоставленный дипломат Аверелл Гарриман, видный историк и публицист Артур Шлезингер-мл., профсоюзные лидеры Уолтер Ройтнер и Дэвид Дубински, один из лидеров Демократической партии Губерт Хэмфри, ставший впоследствии вице-президентом США. марта 1948 года портрет Р. Нибура был помещен на обложке журнала “Тайм”. Редактор “Тайм” Уиттакер Чамберс назвал Нибура “официальным теологом политической элиты”. Р.

Нибур также входил в число тех людей, кому президент Дуайт Эйзенхауэр поручил выработать практически применимую теорию внешней политики82. В 1964 президент Линдон Джонсон вручил Нибуру Медаль Свободы, а по воспоминаниям историка Сэйома Брауна, президент Дж. Картер считал Рейнхольда Нибура своим любимым теологом и часто повторял его высказывание о том, что печальный долг политики – утверждать справедливость в греховном мире83.

Рейнхольд Нибур родился в семье эмигрировавшего из Германии пастора Евангелической церкви Густава Нибура, обучался в известном протестантском колледже Элмхерст (штат Иллинойс), семинарии Иден (Сент-Луис, штат Миссури), в 1915 году получил степень магистра богословия в Йельском университете и в том же году стал пастором Евангелической церкви в Детройте (штат Мичиган). Став свидетелем жестокой эксплуатации рабочих-автомобилистов, Нибур приобретает весьма критические взгляды на капитализм и даже становится одним из организаторов “Братства христиан-социалистов”. С 1928 года до 1960 года Нибур преподает в Нью-Йорке, где и пишет свои работы.

В 1932 году выходит в свет книга “Моральный человек и аморальное общество” 84. В этой работе Нибур противопоставляет групповое и индивидуальное поведение людей. Нибур согласен, что индивиды могут быть моральны, то есть, в своем поведении могут учитывать не только свои собственные интересы, могут идти на уступки в пользу интересов иных людей. Однако, по его мнению, любая группа людей в целом гораздо более эгоистична, чем каждый из ее членов по отдельности. Коллективное поведение людей, считает Нибур, определяется природой человека и никогда не сможет быть полностью поставлено под контроль разума и совести. Ни какие-либо рациональные компромиссы, ни религиозные постулаты не могут снять социальные проблемы, поскольку силе коллектива, эксплуатирующего слабость, можно противопоставить только силу. Нибур уверен, что в любой группе индивидуальный разум становится слугой коллективного интереса, ни требования морали, ни доводы разума сами по себе не могут этого изменить. Единство общества обеспечивается тем, что доминирующая группа навязывает свою волю остальным.

Конфликты между группами неизбежны, приходит к выводу Нибур, а в конфликте силе можно противопоставить только силу, причем данные конфликты предотвратить 81 Knutsen E. L. A History of International Relations Theory: an Introduction. Manchester, N. Y.: Manchester University Press, 1992. Р. 193-195.

82 Thompson K. W. Toward a Theory of International Politics//The American Political Science Review. Vol. 49, No. (Sep., 1955). Р. 733-746. //http://links.jstor.org/ sici?sici=0003-0554%28195509%2949%3A3%3C733%3ATATOIP %3E2.0.CO%3B2-W 83 Brown S. The Faces of Power: Constancy and Change in United States Foreign Policy from Truman to Reagan. N.

Y.: Columbia University Press, 1983. Р. 454.

84 Цитируемые работы Рейнхольда Нибура сканированы и предоставлены для общего пользования Гарри и Грейс Адамс и находятся на сайте организации “Religion Online” [Электрон. ресурс]: Адрес доступа:

http://www.religion-online.org/ невозможно, поскольку невозможно изменить саму природу человека.

Кстати, говоря о неизменной природе человека, Нибур в работе “За пределами трагедии”, опубликованной в 1937 году прямо соотносит несовершенство человека с первородным грехом.

В 1945 году выходит в свет еще одна весьма примечательная работа Нибура – “Дети света и дети тьмы”. “Дети тьмы” для Нибура – моральные нигилисты, циники, не признающие никаких законов, кроме собственной воли и собственного интереса, к ним, несомненно относятся нацисты. “Дети света” – те, кто верят, что над эгоистичными интересами должен стоять высший закон и интересы достижения гармонии. Марксисты в понимании Нибура – также “дети света”, однако, хотя угроза демократии несомненно идет извне, от сил варварства и цинизма – от “детей тьмы”, но, оговаривается Нибур, не менее опасна угроза столкновения различных видов идеализма, каждый из которых собственные идеалы считает верными.

Протестантский пессимизм Нибура, который сам Нибур называл “христианским реализмом”, послужил в 1945-1946 одним из обоснований решения руководства США противостоять Советскому Союзу. То, что Нибур безоговорочно поддержал “холодную войну”, оказало, по мнению Крейга, решающее влияние на интеллектуальную жизнь США.

Либерально настроенные члены демократической партии, поддерживавшие ранее идею о продолжении политики выстраивания дружественных отношений с СССР после окончания войны, вслед за Нибуром перешли в лагерь сторонников “холодной войны”. Если бы не произошло этого перехода, решимость президента Трумэна вести “холодную войну” могла бы расколоть демократическую партию и привести к политическому кризису. Так родился американский либерализм эпохи “холодной войны”, сочетавший идеи построения государства всеобщего благосостояния с “реалистской” внешней политикой. Реалисты считали, что Сталин представляет глобальную угрозу, а международная политика в целом очень грязное дело, однако Америке, тем не менее, приходится в ней участвовать. Реализм стал интеллектуальным фундаментом “холодной войны”, а Нибур, наряду с Джорджем Кеннаном, Гансом Моргентау и Уолтером Липпманом, стал ведущим философом этого нового американского реализма, а также ведущим интеллектуалом-поборником “холодной войны”85.

Далее взгляды Р. Нибура претерпевали постепенную эволюцию от “христианского” реализма к “ядерному” реализму. Появление атомной бомбы сначала не повлияло на взгляды Нибура. В своих докладах Федеральному Совету Церквей в 1946 и в 1950 годах Нибур настаивал, что государству следует рассматривать возможность применения ядерного оружия против агрессора, более того, ведение подобной войны может соответствовать требованиям христианской морали. Фактически, Нибур заявил, “better dead than Red” (лучше быть мертвым, чем “красным”). По его мнению, положение о том, что применение атомного оружия в чем-либо отличается от применения оружия обычного, стало бы проявлением непростительной слабости перед лицом советской угрозы. В мае 1951 года он утверждал, что полномасштабная ядерная война против Советского Союза будет справедливой, оправданной и, возможно, уже стала неизбежной86.

После 1953 г., то есть, после смерти Сталина, окончания войны в Корее, осуждения маккартизма, Рейнхольд Нибур стал постепенно переходить к отстаиванию принципа сосуществования. По его словам, сосуществование стало единственной альтернативой взаимному ядерному уничтожению. Однако, Нибур подчеркивал, что сосуществование никоим образом не означало примирения с СССР. По его мнению, необходимо было оказывать всяческое сопротивление любым проявлениям политической или военной 85 Craig C. The New Meaning of Modern War in the Thought of Reinhold Niebuhr//Journal of the History of Ideas. – Vol. 53, No. 4 (Oct. – Dec. 1992). p. 687-701. //http://links.jstor.org/sici?

sici=0022-5037%28199210%2F12%2953%3A4%3C687%3ATNMOMW%3E2.0.CO%3B2-J 86 Craig C. The New Meaning of Modern War in the Thought of Reinhold Niebuhr//Journal of the History of Ideas.

Vol. 53, No. 4 (Oct. – Dec. 1992). Р. 687-701. //http://links.jstor.org/sici?

sici=0022-5037%28199210%2F12%2953%3A4%3C687%3ATNMOMW%3E2.0.CO%3B2-J. Р. 689-691.

экспансии Советского Союза.

Впрочем, данный переход произошел не в одночасье. Еще 1955-1956 годах Нибур попрежнему утверждал, что война с применением ядерного оружия может быть справедливой, по-прежнему призывал жестко противостоять Советскому Союзу.

В мае 1957 года Нибур впервые употребил выражение “ядерный тупик”, а в сентябре 1957 г. по выражению профессора Чикагского университета Мартина Марти “впал в отчаяние” из-за появления у СССР межконтинентальных баллистических ракет.

Официальные оценки, говорившие о достижении Советским Союзом стратегического паритета, размышления Г. Киссинджера о возможности ведения ограниченной войны с использованием тактического оружия, осознание, что это тактическое оружие по мощности превосходит бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки – все это заставило Нибура переосмыслить национальные интересы США. Самым главной задачей для него стало предотвращение войны. Поскольку ядерная война означала взаимное уничтожение, ее необходимо было предотвратить.

После Карибского кризиса Нибур заявлял о необходимости выработать общее чувство ответственности за выживание человечества. В 1963 г. призывал принять “ядерное равновесие” как средство взаимного сдерживания, возвести в политический и моральный абсолют необходимость избежать войны. Нибур пришел к выводу, что греховность коммунистической тирании – зло, с которым Америка вынуждена сосуществовать, тогда как ядерная война вообще немыслима87.

Примечательно, что в то время, когда США обладали монополией на ядерное оружие, Нибур заявлял о справедливости и оправданности ядерной войны против СССР. Когда же СССР постепенно стал достигать военно-стратегического паритета с США, взгляды Нибура постепенно эволюционировали до положения о том, что впервые человечество осознало единство рода человеческого перед лицом ядерной угрозы, общая ответственность человечества заключается в необходимости избежать ядерной катастрофы.

Нибур не только объяснял конфликтность международных отношений с помощью христианской доктрины первородного греха. Достаточно актуально звучит сегодня и его оценка роли и места США в современном мире. Так, в 1952 году выходит в свет его работа “Ирония американской истории”. Если сознательный выбор зла, а не добра, Нибур считает трагедией в истории человечества, то ирония для него состоит в том, что добродетель превращается во зло, сила становится слабостью. Далее Нибур приводит примеры иронии в американской истории. Так, мир, ранее боявшийся возвращения Америки к изоляционизму, теперь боится ее чрезмерного могущества и повсеместного присутствия. “Отцы-основатели” США верили, что Америка сможет сохранить свою чистоту, оставаясь в стороне от грязи европейской политики. Теперь же Америка находится в самой гуще событий, ни о какой “чистоте” не может быть и речи. Американцы во внешней политике уверовали в свою уникальную судьбу Мессии, призванного возродить мир, перестроив его по своему подобию, и при этом не могут понять, как их кто-либо может ненавидеть.

Во внутренней политике американцы, по мнению Нибура, поставили знак равенства между материальным процветанием, добродетелью и счастьем. Провозглашая ненависть и омерзение по отношению к материализму коммунистов, американцы на самом деле более всех в мире погрязли в технократическом материализме, стремясь обеспечить свой телесный комфорт и оградить себя от природы. К ироническим, в понимании Нибура, несоответствиям привел и индивидуализм как основа американского образа жизни. С одной стороны, американцы больше декларируют ценность индивида, чем действительно его ценят. С другой стороны, если Америка хочет выжить, то нельзя в действительности настолько делать индивидуальную свободу высшей ценностью, насколько этого требует американская идеология.

Нибур полагает, что Библия точно описывает иронию человеческой истории. Адам и Ева были изгнаны из рая после того, как решили, что, отвергнув запрет Бога, они сами 87 Craig C. The New Meaning of Modern War in the Thought of Reinhold Niebuhr. Р. 691-699.

смогут стать равными Богу. По мнению Нибура, вся последующая история человечества была пронизана тем же надменным отрицанием ограниченности человеческой природы. За полвека до трагических событий 11 сентября 2001 года Нибур предвосхищает их мрачный символизм – по его словам, современным аналогом крушения вавилонской башни может стать гибель технократической цивилизации, символом которой стал небоскреб.

В 1959 году Нибур публикует работу “Структура наций и империй: исследование периодически повторяющихся моделей и проблем политического порядка относительно уникальных проблем ядерного века”. Основной тезис заключается в том, что современные демократии не построены полностью на консенсусе, не могут обойтись без насилия, следовательно, даже когда Советский Союз реформируется или потерпит поражение, в мире будет присутствовать империализм. Америка, признает Нибур, фактически является империей. Однако, по его мнению, империя все же лучше, чем анархия, поскольку обеспечивает порядок. Кроме того, считает Нибур, империи построены не только на насилии, но и на идеологии или религии. Интересен вывод Нибура – если Америка не является единственной демократией в мире империй, необходимо, чтобы США прекратили упрямо настаивать на уникальной ценности своего “открытого общества”, что только отталкивает от них другие народы.

Таким образом, на протяжении жизни политические взгляды Нибура прошли путь от марксизма к яростному антикоммунизму, а затем – к признанию необходимости мирного сосуществования и даже к осуждению основополагающих постулатов американского мировоззрения. Тем не менее, подобная эволюция не помешала ему – а, возможно, отражая изменчивый “дух времени”, даже помогла – все это время оставаться одной из наиболее заметных фигур общественно-политической жизни США.

Эдвард Халлетт Карр (1892-1982), в 1916-1936 годах работал в британском министерстве иностранных дел (Форин Офис), входил в состав британской делегации на Парижской мирной конференции, затем был консультантом по отношениям с Лигой Наций, а с 1936 года руководил первой в мире кафедрой международных отношений в Эйберисвите.

В 1939 году Карр публикует работу “Двадцатилетний кризис. 1919-1939. Введение в изучение международных отношений”. Еще в предисловии Карр ссылается на работу Р.

Нибура “Моральный человек и аморальное общество”, которая “осветила некоторые из фундаментальных проблем политики”. В самом тексте своей книги Карр также постоянно ссылается на ту же работу Нибура, выражая свое полное согласие со многими из ее положений.

По словам Карра, книга “Двадцатилетний кризис” создавалась с целью “противостоять всеобщей и чрезвычайно опасной тенденции оценки международной политики” 88. Данная тенденция – полное игнорирование фактора могущества в международной политике – распространилась, по мнению Карра, в англо-говорящих странах, причем как в академических кругах, так и среди широкой публики. При переиздании книги в 1946 году подобные заблуждения, как выразился сам Карр, “хотя иногда и возрождаются при обсуждении элементов будущего мироустройства, но в основном преодолены”. Именно поэтому некоторые утверждения книги, как считает сам Карр, стали в 1946 году “чрезмерно односторонними и категоричными”, хотя в 1939 году они были уместными и необходимыми.

Критика Карра, направленная против политического идеализма, не была сведена в стройную теорию, однако его работа считается одним из первых трудов, легших в основу теории политического реализма.

Идеализм, по мнению Карра, характерен для любой зарождающейся научной дисциплины. Когда человеческий разум открывает новое поле, то сначала фокусируется на желаемом, на собственных целях и чаяниях. Только когда первоначальные прожекты оказываются несостоятельными, исследователи переходят на более реалистические позиции, умеряют свои утопические пожелания и идеалы, сопоставляя их с результатами эмпирического описания реальности.

Как полагает Карр, противостояние утопии и реальности может быть сопоставлено с противостоянием свободы воли и детерминизма. Утопист верит в возможность более или менее радикального отвержения существующей реальности и насильственной замены ее своей утопией. Реалист анализирует предопределенный ход развития, изменить который он не в силах. Утопист обращается к будущему, мыслит терминами спонтанного творчества;

реалист обращен к прошлому, мыслит в терминах причинно-следственных связей.

Признавая, что тезис “справедливость – это право сильнейшего” был известен еще в античной Греции, Карр все же первым значимым политическим реалистом считает Никколо Макиавелли. Начало XV главы “Государя” Карр считает осуждением утопизма в политическом мышлении. В отрывке, на который ссылается Карр, Макиавелли пишет:

“несравненно удобнее при описании какого-нибудь предмета рассматривать его реальную сущность, а не отдаваться мечтательным увлечениям. Многие писатели изображали государства и республики такими, какими им никогда не удавалось видеть их в действительности. К чему же служили такие изображения? Между тем, как живут люди, и тем, как должны они жить, – расстояние необъятное; кто для изучения того, что должно бы быть, пренебрежет изучением того, что есть в действительности, тем самым вместо сохранения приведет себя к погибели”89.

По мнению Карра, именно Макиавелли впервые выдвинул три следующих основных принципа, которые легли в основу политического реализма: 1) история – последовательность 88 Carr E.H. The Twenty Years’ Crisis 1919-1939: An Introduction to the Study of International Relations. L.:

Macmillan, 1946. Р. vii-viii.

89 Макиавелли Н. Государь; Рассуждения о первой декаде Тита Ливия; О военном искусстве: Сборник/Н.

Макиавелли//Пер. с ит. – 2-е изд. Мн.: ООО “Попурри”, 2005. С. 76.

причин и следствий, ее ход можно анализировать и понимать, но не направлять с помощью своего воображения (как полагают утописты) 2) не теория создает практику (как полагают утописты), а практика – теорию; 3) не политика является производной от морали (как заявляют утописты), а мораль насаждается политически доминирующей группой.

Фактически, мораль – продукт власти90.

Таким же образом дело обстоит и на международной арене. Теории международной морали являются продуктом доминирующей группы, которая ассоциирует себя со всем сообществом в целом и обладает возможностью навязать свою точку зрения всему сообществу. И в двадцать первом веке вполне актуальным остается следующее суждение Карра: “На протяжении последнего столетия, и особенно после 1918 года, англо-говорящие народы сформировали доминирующую группу в мире. Современные теории международной морали созданы с тем, чтобы увековечить их превосходство, а также сформулированы свойственным только этим народам языком”91. Карр разъясняет данное положение на примере якобы всеобщего стремления к миру. На самом же деле стремление к миру означает, что одни страны хотели бы сохранить статус-кво, причем им не пришлось бы за это сражаться, другие же страны стремятся изменить статус-кво, но, опять же, чтобы им не пришлось за это сражаться.

Сложившийся якобы консенсус относительно всеобщей ценности мира используется доминирующей страной или группой стран, продолжает свои рассуждения Карр. Так же как правящий класс в обществе выступает за поддержание мира и спокойствия внутри страны, что должно обеспечить его собственные безопасность и ведущее положение, так же и мир во всем мире соответствует интересам ведущих держав. В прошлом, под личиной Pax Romana и Pax Britannica миру навязывались римский и британский империализм. Когда же нет одной державы, способной доминировать в мире, и главенствующая роль принадлежит группе стран, появляются лозунги “коллективной безопасности”, “мира во всем мире”. Данные лозунги призваны продемонстрировать совпадение интересов доминирующей группы стран, выражающихся в сохранении мира (peace), с интересами всего мира (world) как сообщества в целом. Интересно, что Карр признает, что данные интересы в некоторых случаях действительно могут совпадать. Тем не менее, слишком часто привилегированные группы стараются дискредитировать своих оппонентов, обвиняя их в нарушении мира. Эта тактика постоянно используется как внутри стран, так и на международной арене. Работодатели, поддерживаемые всеми капиталистическими средствами массовой информации, всегда стремились изобразить любое профсоюзное движение в защиту прав трудящихся как антисоциальное, ведущее к развязыванию насилия.

Далее Карр применяет ту же логику к современным ему международным событиям. января 1930 года, выступая в рейхстаге, Гитлер заявил, что не может поверить, будто Бог разрешил некоторым государствам сначала захватить мир с помощью силы, а затем защищать награбленное с помощью морализаторских теорий. По мнению Карра, в данном случае Гитлер просто применил в другом контексте марксистские тезисы о несовпадении интересов эксплуататоров и эксплуатируемых, о буржуазной морали, защищающей интересы правящего класса.

Как во внутренней политике призывы к сплочению нации, ее единению, всегда озвучиваются доминирующей группой, которая использует их для того, чтобы укрепить свой контроль над страной, так и призывы к международной солидарности и единению идут от тех доминирующих стран, которые надеются контролировать объединенный мир.

Последовательно используя диалектический метод, Карр приходит к следующему логическому выводу: действительно, в определенном смысле, все государства и индивиды заинтересованы в мире, порядке и сотрудничестве, несмотря на наличие противоречивых интересов. Тем не менее, попытки воплотить, казалось бы, общие для всех идеалы мира и порядка в конкретной политической ситуации превращаются в более или менее 90 Carr E.H. The Twenty Years’ Crisis 1919-1939. Р. 63.

91 Carr E.H. The Twenty Years’ Crisis 1919-1939. Р. 79-80.

замаскированное преследование своих эгоистических интересов.

Несмотря на то, что Карр считается одним из основателей современного политического реализма, немало места в своей работе он отводит критической его оценке, утверждая, что “Один из наиболее очевидных и наиболее любопытных уроков политической науки состоит в невозможности последовательного реализма”92. Последовательный реализм, по мнению Карра, исключает следующие 4 момента, абсолютно необходимые для успешного политика:

достижимая конечная цель, апеллирование к эмоциям, право вынесения морального суждения, основание для действия.

Идея непрерывного политического процесса не может быть эффективно использована в реальной политике, где требуется конкретная достижимая цель. Например, для Макиавелли такой целью было освобождение Италии, для Маркса – уничтожение капитализма. Однако подобные цели невозможно вывести из самого реализма как такового, они являются элементами утопизма. Как выражается сам Карр, “Так утопизм проникает в цитадель реализма”93.

Достижение конечной цели требует от политика обращения к эмоциям, к иррациональному, что реализм сам по себе не может ни объяснить, ни оправдать.

Последовательный реализм подразумевает принятие исторического процесса в целом и отвергает вынесение какого-либо морального суждения. Тем не менее, очевидно, что люди, как правило, склонны судить события прошлого, осуждая неудачи и восхваляя успехи.

И, самое главное, Карр считает, что последовательный реализм не дает какой-либо основы для целенаправленных действий. Если последовательность причин и следствий достаточно очевидна, чтобы выработать “научные предсказания” относительно будущего, если наши мысли и действия однозначно определяются нашим положением и интересами, то последовательному политическому реалисту остается только пассивно наблюдать за фактически предопределенным процессом.

В конечном итоге, политическое мышление должно сочетать элементы утопии и реальности. Реализм оказывает неоценимую услугу, развенчивая утопизм, когда последний становится ширмой, прикрывающей преследование интересов доминирующей группой.

Однако сам реализм в чистом виде ничего не может предложить, кроме неприкрытой борьбы за власть, что делает невозможным существование какого-либо международного общества.

Поэтому, полагает Карр, разрушив существующую утопию с помощью реализма, необходимо строить новую утопию, которая, в свою очередь, также впоследствии будет разрушена с помощью реализма. Человечество будет постоянно искать выход из тупика, в который его логически ведет реализм, пытаясь создать определенный миропорядок. Однако, как только такой порядок кристаллизуется в конкретной политической форме, он начинает использоваться для прикрытия частных эгоистических интересов. Данное положение вещей вновь необходимо подвергнуть критике, используя реализм.

Признавая значимость фактора силы в международных отношениях (однако, постоянно оговариваясь, что данные отношения бессмысленно сводить только к силовому противостоянию), Карр настаивает на значимости различных взаимосвязанных составляющих могущества. Кроме военной мощи, по его мнению, в международной политике чрезвычайно важны экономическое могущество, а также сила идей, власть над общественным мнением. Карр настаивает на невозможности разделения политической и экономической сфер. По его словам, “экономические силы фактически являются политическими силами”, при изучении политики все большее внимание необходимо уделять экономическим факторам, а экономику, в свою очередь, невозможно изучать, абстрагируясь от политики.

Карр также рассматривает отношение реализма и идеализма к вопросу морали в международных отношениях. По его мнению, реалисты считают, что государство не связано какими-либо моральными обязательствами по отношению к другим государствам, утописты 92 Carr E.H. The Twenty Years’ Crisis 1919-1939. Р. 89.

93 Ibidem. P. 90.

– что государства должны следовать тем же моральным нормам, что и индивиды94.

Интересно замечание Карра по поводу того, существует ли международное сообщество. По его словам, международное сообщество существует лишь постольку, поскольку люди рассуждают, а в определенных пределах и действуют, таким образом, как если бы подобное сообщество существовало95.

В конечном итоге, Карр предполагает в каждой конкретной политической ситуации поиск диалектического единства реализма и утопизма. По его словам, утопично игнорировать фактор силы, однако нереалистичен реализм, игнорирующий роль морали в международных отношениях. Невозможно полагаться только на силу, поскольку против грубой неприкрытой силы люди всегда будут восставать96.

Итак, в своей работе Карр выступил с последовательной критикой идеализма, полностью отвергавшего элемент силового принуждения в политике и концентрировавшегося на создании утопических организаций, призванных управлять международными отношениями с точки некоей универсальной морали. Несмотря на свою критику идеализма, Карр четко обозначил ограниченность политического реализма, подчеркивал необходимость сочетания обоих подходов в принятии политических решений.

94 Carr E.H. The Twenty Years’ Crisis 1919-1939. Р. 154.

95 Carr E.H. The Twenty Years’ Crisis 1919-1939. P. 162.

96 Ibidem. P. 235.

Шварценбергер Описывая появление политического реализма, отечественные исследователи редко упоминают Георга Шварценбергера (1908-1991). Кроме того, к сожалению, иногда приводятся и неверные данные. Так, в своем учебнике профессор Иркутского университета Г. Н. Новиков ссылается на работу “английского международника Д. Шварценбергера”97. П.

А. Цыганков также считает, что одним из наиболее известных представителей политического реализма был “Джордж Шварценбергер”98. Представитель Свободного университета Берлина в МГИМО (У) МИД РФ Катя Мильке утверждает: “В 1930-е годы из Германии эмигрировали такие известные ученые как А. Вольферс, Р. Нибур, Г. Й. Моргентау, Г. Г. Херц, К. Кнор и Г.

Шварценбергер. Обосновавшись в США, они выступили с критикой идеалистических взглядов на политику, противопоставив им реалистическую парадигму и упорно продвигая ее в научной среде”99. На самом деле, Георг Шварценбергер эмигрировал из Германии в 1934 г. и “обосновался” в Великобритании (Кроме того, Рейнхольд Нибур из Германии не эмигрировал, он родился 21 июня 1892 года в Райт-Сити, штат Миссури).

Подобное игнорирование Георга Шварценбергера отечественными исследователями теории международных отношений, возможно, объясняется тем, что практически все его крупные труды были посвящены вопросам международного права, публиковал свои статьи он также, в основном, в юридических журналах, и преподавал (с 1938 г. до ухода на пенсию в 1975 г.) на факультете права Лондонского Университета. Тем не менее, именно работа Георга Шварценбергера “Политика с позиции силы”100 (вышла в свет в 1941 г., последнее, третье, издание было опубликовано в 1964 г.) оказала значительное влияние не только на развитие современного политического реализма, но и на формирование английской школы международных отношений.