«SELECTA. Программа серии гуманитарных исследований, 2003–2012 1.  О. Р. Айрапетов. Генералы, либералы и предприниматели: Работа на фронт и на революцию. 1907–1917. М., 2003. 2.  В.  А.  Козлов. Где Гитлер? Повторное ...»

SELECTA. Программа серии гуманитарных исследований, 2003–2012

1.  О. Р. Айрапетов. Генералы, либералы и предприниматели: Работа на фронт и на революцию. 1907–1917. М., 2003.

2.  В.  А.  Козлов. «Где Гитлер?» Повторное расследование НКВД–МВД СССР обстоятельств

исчезновения Адольфа Гитлера. 1945–1949. М., 2003.

3.  В. И. Молчанов. Различение и опыт: феноменология неагрессивного сознания. М., 2004.

4.  Кирилл Шевченко. Лужицкий вопрос и Чехословакия: 1945–1948. М., 2004.

5.  Кирилл Шевченко. Русины и Чехословакия: 1919–1939. К истории этнической инженерии. М., 2006.

6.  Ирина  Глинка. Дальше — молчание. : Автобиографическая проза о жизни долгой и счастливой. 1933–2003. М., 2006.

7.  И. В. Дубровский. Институт и высказывание в конце Римской империи. М., 2009.

8.  Вугар Н. Сеидов. Архивы Бакинских нефтяных фирм (XIX–начало XX века). М., 2010.

9.  Ю.  А.  Наумова. Ранение, болезнь и смерть: русская медицинская служба в Крымскую войну 1853–1856 гг. М., 2009.

10.  Ольга Эдельман. Следствие по делу декабристов. М., 2010.

11.  Горан Милорадович. Карантин идей: Лагеря для изоляции «подозрительных лиц» в Королевстве сербов, хорватов и словенцев в 1919–1922 гг. М., 2010.

12.  И. В. Дубровский. Очерки социальной истории средних веков. М., 2010.

13.  Л.  Ф.  Кацис, М.  П.  Одесский. «Славянская взаимность»: Модель и топика. Очерки.

М., 2010.

14.  В.  Б.  Каширин. Взятие горы Маковка: Неизвестная победа русских войск весной 1915 года. М., 2010.

15.  Анна Резниченко. О смыслах имен: От философии языка — к языку философии. Русский контекст. М., 2011.

16.  М. А. Колеров. Труд и война: Военнопленные в экономике СССР (1944–1949). М., 2011.

17. Украина в 1918 году: Сборник воспоминаний. М., 2011.

18. Сборники «Малая Русь» (1918): Репринт и исследование. М., 2011.

19.  Алексей Тимофеев. Партизаны, четники, комиты: Один век повстанческих традиций Западных Балкан. М., 2012.

20.  Кирилл Шевченко. Славянская Атлантида: Карпатская Русь и русины (XIX–1 пол. XX вв.).

М., 2012.

21.  Брюс Меннинг. «Пуля — дура, штык — молодец»: Русская имперская армия, 1861–1914.

М., 2012.

22.  М. А. Колеров. Измена: «Вехи» и коммунизм: Очерки по истории русской мысли (1918– 1923). М., 2012.

23.  М. Йованович. Над обломками Академии: Русский научный институт в Белграде (1928– 1941). М., 2012.

24.  М. М. Шевченко. Крымская (Восточная) война 1853–1856 гг. как проблема внутренней политики и стратегии России. М., 2012.

В 2012 году издание серии прекращается Горан Милорадович

КАРАНТИН

ИДЕЙ Лагеря для изоляции «подозрительных лиц»

в Королевстве сербов, хорватов и словенцев в 1919–1922 гг.

Авторизованный перевод с сербского   Евгении Потехиной Под редакцией  М. А. Колерова Москва

REGNUM

УДК 94(497.1) "1919/1922" ББК 63.3 (4Юго)61- М Серия SELECTA под редакцией М. А. Колерова Редакторы русского текста О. В. Эдельман и М. А. Колеров Горан Милорадович.

М60 Карантин идей: Лагеря для изоляции «подозрительных лиц» в Королевстве сербов, хорватов и словенцев в 1919–1922 гг. М.: REGNUM, 2010. 228 с. (SELECTA. XI) ISBN 987-5-91887-005- Перевод с издания: Горан Милорадовић. Карантин за идеје. Логори за изолацију «сумњивих елемената» у Краљевини Срба, Хрвата и Словенаца 1919–1922. Београд, 2004.

На обложке: Группа югославских участников Октябрьской революции в России в дни их пребывания в Одессе. Слева направо: сидят — Милан Мушицки из Деча, неизвестный, неизвестный баначанин из Мечаша, стоят — Жива Батаньски из Баната и Славко Обучински из Баната. Фото: Военный музей, Белград. Фототека. Р-4500.

УДК 94(497.1) "1919/1922" ББК 63.3 (4Юго)61- ISBN 987-5-91887-005-1 © Горан Милорадович. Текст «Я встретил одного своего хорошего приятеля, вернувшегося с войны.  Когда я его спросил, откуда он приехал, он мне ответил:  — Из Бухары!  Мать у него умерла, соседи её похоронили. Ктото украл из его дома  мебель. Даже постели, говорит, нет! А на мой вопрос, как он добирался, он  мне сказал:

—  Через Японию и Англию, где меня арестовали.  — Что теперь думаешь делать? — поинтересовался я.

—  Понятия не имею. Ты ведь знаешь, что я был помолвлен. Она уехала  кудато. Может, писем моих не получала. Кто знает, что её ждет?

А потом я сел в поезд и отправился дальше… Вглядываясь в запотевшее  окно, я вспоминал, как мой приятель описывал мне заснеженные горы Урала,  где он год провел в плену… Помню, как он мне рассказывал о какойто жен щине. Из его описаний в моей памяти осталось только её бледное лицо. Он  несколько раз повторил, что в последний раз видел её очень бледной.

…Позднее в гостиничном номере в Новом Саде я написал стихотворе ние, всем этим навеянное.

Белград, 1920 г.»

Предисловие к русскому изданию Тема этой книги оставалась «невидимой» для исследователей в течение долгого времени — более восьмидесяти лет. Но, появившись из забвения, она продемонстрировала свой полный объём и значение. Начав с одной тонкой ниточки, историк обнаружил остатки обширной сети по изоляции политических неприятелей, которая, как постепенно выяснилось, была частью намного более объёмного и глобального феномена: системы массового насилия и несвободы, которые уже более двух веков распространяются по планете Земля.

Для русского читателя это не совсем новая и не такая уж неизвестная тема: такой сетью, наиболее разветвленной и длительно существовавшей, был ГУЛАГ.

В ходе работы над рукописью книги постепенно осознавалось значение новых открытий о периоде после окончания Первой мировой войны, а также их глубокая связь с современными явлениями и процессами современной истории. Эта война внезапно втолкнула миллионы людей, чьи предки веками не покидали своих сел, в круговорот всемирной истории, причем иногда, чтобы вернуться домой, этим людям приходилось совершать кругосветное путешествие. Современная история перестала быть историей отдельных народов и их правителей, вся история теперь стала частью всемирной истории.

Читая о судьбах отдельных людей, невидимых в миллионных массах разных армий и народов, русский читатель неизбежно узнает что-то и о своей стране, о своём народе, о самом себе: вследствие технологического развития и демографической экспансии, в мире все меньше вещей, которые нас не касаются.

В то время, когда автор начал работать над этим исследованием (в 1994 году), Югославия распадалась в кровавой гражданской войне, а её части были подвержены различным санкциям и изоляции. Венцом всего этого была ещё одна война и бомбардировка Сербии и Черногории блоком НАТО в 1999 г., а потом и новый передел границ государства. Текст этой книги дописывался между двумя сигналами сирены, между двумя авиационными налетами. Ясно, что на эту книгу, порой помимо воли автора, сильно повлияло и то драматическое время, в которое она создавалась.

Сегодня, десять лет спустя после появления рукописи, книга представляется русской публике. Если бы она писалась сегодня, вероятно, она бы выглядела по-другому, не только потому, что изменился сам ее автор, но, и прежде всего, потому, что изменились обстоятельства: и общественные, и политические, и научные. Сейчас стала доступна новая научная литература, опубликованы новые исследования, архивы теперь в лучшем состоянии, нежели в 1990-х, можно путешествовать. Однако существует что-то, что и сегодня существенно не изменилось, поэтому внутренняя структура книги, продиктованная характером самого феномена массовой изоляции, осталась бы той же. Кроме того, способ изложения изучаемых фактов, на который решающим образом повлияло состояние сохранившихся архивов и характер темы, по существу не мог бы быть иным. В книге есть твердое ядро, определённое, с одной стороны, теоретическими знаниями о феномене лагеря для изоляции политических противников и, с другой стороны, общим характером сохранившихся и доступных источников. В этом до сего времени не было значимых изменений.

Наконец, хотя это и выходит за рамки исторической науки, мы могли бы ещё раз задаться вопросом, который, суммируя опыт XX столетия, ставили перед собой многие: были ли принесённые жертвы неизбежными или бессмысленными? Часть ответа лежит в признании того, что нельзя «выйти» из истории, историей нельзя управлять, как это обещали народным массам вожди и идеологи. Люди создают историю, но история формирует их. Мы всегда «внутри» истории, которая всегда приходит из одного источника — из нашего сознания. Вторая часть ответа кроется в том факте, что история никогда не кончается. Кончается лишь человеческая жизнь. Те, кто поймёт и объяснит протекшую фазу истории, откроют новые возможности. Если не себе, то другим, тем, кому суждено прийти. С учётом того, в какое время мы живем, — это уже немало.

Предисловие Исследуя историю Королевства сербов, хорватов и словенцев (СХС), историк может оказаться в ситуации, когда перед ним вдруг открываются новые, практически неизведанные области. Так и в данном случае трудно было представить, что за разрозненными и не связанными между собой данными о существовании «лагерей», «интернирования» и «карантина» на территории Югославии то тут, то там мелькавшими в сербской историографии, простирается колоссальный неисследованный пласт, достойный монографического труда. Намеки на научную значимость этой темы прослеживались в работе доктора Мирослава Йовановича, посвящённой истории русской диаспоры.

Он предложил автору настоящей работы прояснить смысл довольно туманной фразы Вука Винавера: «В мостарской крепости содержалась группа русских эмигрантов, подозревавшихся в принадлежности к коммунистам»1. И, хотя сначала большое исследование не планировалось, тем не менее работа над ним началась в 1994 г. по настоянию научного руководителя, профессора доктора Андрея Митровича, посчитавшего, что здесь достаточно материала для написания кандидатской диссертации. И действительно, выяснилось, что исходные данные составляли лишь верхушку высочайшего айсберга. Постепенно обнажались истоки проблемы и многочисленные нити, связывающие её с другими близкими темами2.

ИСТОРИЧЕСКИЕ РАМКИ ТЕМы

Первую мировую войну, Русскую революцию, мирную конференцию в Париже и ряд исторических событий, которые им предшествовали и непосредственно за ними следовали, можно с полным правом считать историСм.: Vinaver,  Vuk. Jugoslovensko-sovjetski odnosi 1919–1929 // Istorija 20. veka. Zbornik radova. VII. Beograd, 1965. S. 110.

Защита кандидатской диссертации состоялась 14 марта 2000 г. на кафедре Общей современной истории Философского факультета в Белграде. Члены приёмной комиссии: проф.

д-р Андрей Митрович (председатель), проф. д-р Милан Ристович и проф. д-р Любодраг ческим рубежом двух столетий3. Во втором десятилетии ХХ в. многие рукава реки истории изменили свое русло, другие превратились в подземные потоки, а какие-то пересохли. Поток, составляющий предмет данного исследования, представляет собой практически неизученный фрагмент известного и широко распространенного явления массовой изоляции, которой завершился процесс возвращения бывших солдат австро-венгерской армии, военнопленных в России и Италии, на родину, во вновь образованное Королевство сербов, хорватов и словенцев (СХС).

Речь идёт об организации целой сети лагерей для приёма вернувшихся, их временной изоляции и психологической обработки спецслужбами и полицией из-за подозрения, что их политические убеждения и недавняя деятельность некоторых из них могут представлять угрозу для молодого государства. Явление массовой изоляции имеет богатую предысторию в других странах, а непосредственным образцом в данном случае послужили методы, применявшиеся в бывшей Австро-Венгерской империи. У армии и правительства Королевства Сербии опыт такого рода был только в отношении военнопленных, но он не был соразмерен масштабу идеологического конфликта и не предлагал адекватного решения в сложившихся условиях.

В общем виде, речь идет о весьма распространённой в Габсбургской монархии практике интернирования собственных граждан, на которых пало подозрение в нелояльности, а также мирных жителей оккупированных территорий — это тема значимая и интересная, но систематически ещё не исследованная. Литература, посвящённая этому вопросу, крайне скудна и по большей части представлена мемуарами4. Помимо австро-венгерских лагерей для мирного населения, непосредственным образцом, вероятно, Митровић,  Андреј. Време нетрпељивих. Политичка историја великих држава Европе 1919–1939. C. 12. Мысль о хронологическом рубеже подкрепляет тот факт, что Королевство СХС перешло со старого, юлианского, на новый, григорианский, календарь. К датам документов, использовавшихся в данной работе и датируемым до 1 января 1919 г., следует прибавлять 13 дней.

См.: Ћоровић, Владимир. Црна књига. Патње Срба Босне и Херцеговине за време Светског рата 1914–1918. Београд-Сарајево, 1920; Стојанчевић,  Владимир. Цивилни интирнирци у логорима Аустро-Угарске и Бугарске у време Првог светског рата // Стварање југословенске државе 1918. Године. Београд, 1989. C. 403–407; Кривокапић,  Душан. Сећања из нежидерског лагера 1914–1918. године. Матарушка бања, 1976; Арадска тврђава — аустроугарски логор за истребљење Срба 1914–1918 / Подг. Б. Панић и др. Темишвар, 1994; Станковић,  Ђорђе. Концентрациони логор Плетерница // Изазов нове историје. I. Београд, 1992. C. 57– 75; тот же автор: Изум Немаца — логор за српску децу // Там же. II. Београд, 1994. C. 173–177;

Исписивање историјских белина // Там же. II. Београд, 1994. C. 224–233; Велика историјска превара // Там же. II. Београд, 1994. C. 234–239; Николић, МиладинРасински. Нежидерска епопеја. I. Нови Сад, 1919; Пандуровић, Бранислава. Стихови и проза. Београд, 1965. C. 51– 53; Јиндриховице, Маузолеј српских заробљеника и интернираца из Првог светског рата.

Праг, 1996; Искруљев, Тоша. Распеће српског народа у Срему 1914. године и Маџари. Нови Сад, 1936; Defraneski, Joso. C. i kr. ratni logori 1914–1918. Osijek, 1937.

ПРЕДИСЛОВИЕ

могла послужить существовавшая в империи практика изоляции собственных военнослужащих, бывших военнопленных в России, заподозренных в приверженности большевизму. Их заключали в так называемые санитарные карантины, истинным предназначением которых являлось предотвращение распространения революционных идей5.

Не все вернувшиеся в Королевство СХС прошли через лагеря, это зависело от того, в какой момент и из какой страны они возвращались. Вернувшиеся из болгарского, австро-венгерского, немецкого плена и турецкого рабства не подвергались изоляции из-за возможности распространения большевистских идей, впрочем, как и самые первые вернувшиеся из России, хотя по отношению к ним все же применялись меры предосторожности, и весьма успешно. Первая попытка вернувшихся создать революционную организацию (так называемые пелагичевцы)6 закончилась арестом подпольного руководства через пять месяцев, в августе 1919 г., как раз накануне сформирования первого приёмного лагеря для репатриантов в Королевство СХС7. Однако эти первые вернувшиеся находятся вне сферы основных интересов автора данной работы. С началом возвращения бывших пленных из Германии, где только что было подавлено восстание «спартаковцев», появляются и первые подозрительные лица, а с началом массовой репатриации из России, когда было зафиксировано появление большевистских организаций, и из Италии, когда между возвращавшимися обнаружились пропагандисты нежелательных политических взглядов, политика государства разительно изменилась. Изоляция попавших под подозрение поборников деструктивных идей в Югославии проводилась тогда впервые, а комплекс проблем, связанных с этим социальным явлением, составляет основу исследования данной монографии.

Значение этой темы многогранно: 1) она позволяет восполнить историческую картину, добавив сюжет, до сих пор недостаточно изученный;

История Югославии. Том II / Под редакцией Л. Б. Валева, Г. М. Славина, И. И. Удальцова.

М., 1963. С. 22; Milenkovi,  Toma. Stav jugoslovenske vlade prema povratnicima iz Sovjetske rusije // Vojnoistorijski glasnik. 2. 1968. С. 205, 206; Vidmar, Josip. Prilozi grai za povijest 1917– 1918. s osobitim obzirom na razvoj radnikog pokreta i odjeke Oktobarske revolucije kod nas // Arhivski vjesnik. I. Zagreb, 1958. S. 47, 54, 74, 75; kori,  Drago. Uloga povratnika iz ruskog zarobljenitva u razvoju dogaaja u Hrvatskoj potkraj godine 1918 // Starine JAZU. 46. Zagreb, 1956. S. 14; Oak, Ivan. Jugosloveni u Oktobru. Beograd, 1967. S. 325, 326.

Пелагичевцы — члены Югославской коммунистической революционной группы «Пелагич», сформированной в 1919 году. Это была одна из многочисленных тайных революционных организаций, возникших в Королевстве сербов, хорватов и словенцев под влиянием Октябрьской революции. Своим названием они выразили уважение к Васе Пелагичу (1838–1899), одному из первых сербских социалистов и народных просветителей.

Milenkovi,  Toma. Uticaj oktobarske revolucije na koncepcije i delatnost Jugoslovenskog komunistikog revolucionarnog saveza pelagievaca // Istorija XX. veka. Zbornik radova.

X. 1969. S. 232; I. Oak. Jugosloveni. S. 334.

2) прием массовой изоляции был распространенным и длительным явлением как в рассматриваемом случае (1919–1922 гг.), так и на протяжении дальнейшей истории Югославии и её преемников, сыграл важную и отчасти определяющую роль в обстоятельствах возникновения и характере этого государства; 3) данное социальное явление нередко встречается во всемирной истории, что подразумевает наличие в нём универсального аспекта; 4) чрезвычайно важен интересующий нас исторический период, и то, что данное явление имело в нём место, лишний раз подтверждает тезис о Первой мировой войне (и событиях, непосредственно с ней связанных) как о рубеже в мировой истории и в истории сербского народа; 5) исследуемая тема дает обилие материала для новых областей исследования (например, в сфере истории идей и истории ментальности), которые позволят всесторонне обозреть прошлое; 6) тема представляет и методологический интерес, так как дает возможность междисциплинарного подхода, в процессе работы использован преимущественно свежий материал, а также материал, до сих пор привлекавшийся совершенно в других целях; 7) данное явление затронуло огромное количество людей, а потому оставило глубокий след в обществе, несмотря на то, что впоследствии было практически предано забвению и до сих пор не предпринималось попыток более или менее обстоятельно его изучить.

О ЛИТЕРАТУРЕ И ИСТОЧНИКАХ

До сих пор об этих лагерях в научной (да и любой другой) литературе имеются труды всего одного исследователя, заложившего фундамент в освещении социального явления, важного для понимания и времени, в котором оно появилось, и общества, его породившего8. Но он из всего множества лагерей подробно остановился лишь на двух (единственных, кажется, ему известных), однако и их исследовал не на всем протяжении существования и не во всех аспектах их функционирования. Кроме того, по обыкновению, принятому в тогдашней литературе, он акцентировал внимание на классовом9 аспекте, что известным образом исказило его выводы. С другой стороны, в научной литературе доказано, что образ действий политической и военной верхушки Королевства СХС по отношению к большевистской угрозе был продиктован T. Milenkovi. Povratnici. S. 205–214, а также: T. Milenkovi. Radniki pokret u Vojvodini 1918– 1920. Beograd, 1968. S. 118, 119.

«Органы власти новообразованного югославского государства принимали против репатриантов почти те же меры, что и в Австро-Венгрии, руководствуясь при этом интересами преимущественно господствующего класса» (T. Milenkovi. Povratnici. S. 207, а также

ПРЕДИСЛОВИЕ

прежде всего государственными10 причинами. Методологически было бы лучше анализировать данную проблему с позиции интересов и поступков главных вершителей тогдашних событий, то есть государственного аппарата Королевства СХС, нежели с точки зрения маргинальных политических групп, каковыми являлись нелегальные организации репатриантов.

Других авторов, занимавшихся близкой тематикой, первые лагеря, возникшие в Югославии, интересовали значительно меньше. В научной и публицистической литературе, посвящённой истории первых лет существования Королевства СХС, а также в сборниках публикаций проскальзывают отдельные данные, но не более того. Вук Винавер упоминает лагерь в Мостаре в статье «Югославско-советские отношения в 1919–1929 гг.»11, но неточно приводит источник12. Лагерь в Смедерево упоминают публицист Любомир Милин и Фердо Чулинович14. В публикации Касима Исовича15 упоминается интернирование в Ливно (S. 466), а также лагерь в Субботице и интернирование в Валево (S. 543). Изоляция репатриантов из России упоминается в сборнике воспоминаний16. Лагерь в Мариборе упомянут в материале, опубликованном Дивной Албуль17. Лагерь в Субботице упоминает Вук Винавер18. Карантин и лагерь в Мариборе многократно упоминается в подготовленной Николой Поповичем книге19. Лагеря интернирования упоминаются также в сборнике «Участие югославянских пролетариев в Октябрьской революции и граждансВ отношении большевистской Венгрии, с которой сотрудничали югославские большевики. «Югославские политики идею интервенции рассматривали не с точки зрения общих интернациональных классовых интересов. Скорее можно сказать, что эта идея воспринималась с позиции узко государственных интересов» (Mitrovi, Аndreј. Jugoslavija na Konferenciji mira 1919–1920. Beograd, 1969. S. 178, более подробная аргументация на S. 178–181. В служебной переписке в это время в основном фигурирует выражение «антигосударственные элементы», в то время как классовый дискурс представляли прежде всего сами большевики и им симпатизирующие. О сотрудничестве югославских и зарубежных большевиков см.: T. Milenkovi. Povratnici. S. 208, а также: T. Milenkovi. Pelagievci.

Jugoslovensko-sovjetski odnosi 1919–1929 // Историја ХХ века. VII. Београд, 1965. С. 110.

«Политика» от 13. XII, 12. XII, 22. XII. 1920, тогда как правильно: 4. VIII. С. 3; 13. XI. С. 3; 22.

XII. С. 1 (все — 1920); 13. I. 1921. С. 1.

Ljubomir Milin. Beli teror. Novi Sad, 1959. S. 279.

Ferdo ulinovi. Odjeci Oktobra u jugoslavenskim krajevima. Zagreb, 1957. S. 439.

Kasim  Isovi. Odjeci i uticaji oktobarske revolucije na prilike u radnikom pokretu Bosne i Hercegovine (1917–1921) // Glasnik arhiva i Drutva arhivskih radnika Bosne i Hercegovine. 7.

Sarajevo, 1967.

etrdeset godina. I. 1917–1929. Beograd, 1960. S. 32.

Divna Albulj. Грађа за историју радничког покрета и КПЈ у Војводини, Сремски Карловци Vuk Vinaver. Југославија и Мађарска 1918–1933. Београд, 1971. C. 101.

Nikola  Popovi. Jugosloveni u oktobarskoj revoluciji. Zbornik seanja jugoslovena uesnika oktobarske revolucije i graanskog rata u Rusiji 1917–1921. Beograd, 1977. S. 16, 128, 162, 181, 184, 195, 200, 244, 425, 427, 450. 454, 463, 577.

кой войне в СССР» (под редакцией Милорада Симоновича)20. Лагеря в Субботице, Мариборе и Мостаре упоминает и Мирослав Йованович21. Однако до сих пор никто не попытался связать воедино все имеющиеся данные, всесторонне проанализировать и обобщить проблему.

Материалов сербских архивов и изданных источников достаточно, хотя по отдельным вопросам приходится обращаться и к зарубежным архивам. В Архиве Югославии (AJ) наиболее информативными оказались: фонд Министерства внутренних дел Королевства Югославии, занимавшегося организацией изоляции и политическим дознанием в отношении пленных, вернувшихся из России и Италии, а впоследствии следившего за их дальнейшей деятельностью; коллекция «Югославы в Октябрьской революции», содержащая тематически подобранные материалы из российских партийных архивов, а также документы о работе югославских учреждений, ведавших делами репатриантов; мемуарный фонд, где находится свыше 1300 воспоминаний участников Октябрьских событий в России, некоторые из которых являются прекрасным дополнением к другим видам источников22; фонд Министерства иностранных дел Королевства Югославии, а также отдельных его представительств, в особенности фонд Посольства Королевства Югославии во Владивостоке, документация которого по содержанию составляет единое целое с документами фонда Посольства Королевства Сербии в Петрограде из Архива Сербии, и, кроме того, великолепно дополняет фонд того же архива «Югославские добровольцы в России». Исключительно ценные сведения содержатся также в фондах белградского Военного архива (ВА): Верховного командования, архивах армий и армейских округов, дивизий и дивизионных округов, отрядов, частей и командования в 1914–1921 гг., а особенно в архиве Добровольческого корпуса СХС в России.

Архивный материал дополняют публикации. Это тематические сборники документов: «Участники Октябрьской революции и отзвуки октября Milorad Simonovi, Uee jugoslovenskih radnih ljudi u Oktobarskoj revoluciji i graanskom ratu u SSSR. Beograd, 1979. S. 343, 344, 387.

Miroslav Jovanovi. Kraljevina SHS i antiboljevika Rusija 1918–1924 // Tokovi istorije. № 1–2, 1995. S. 98, 112.

Многие репатрианты были необразованными, неосведомлёнными, неспособными справиться с пережитым, однако были среди них и отдельные личности, такие как Леопольд Шмольц, впоследствии ставший библиотекарем Конституционного суда в Любляне (AJ. 516. МГ-1144), житель г. Баня-Лука Мирко Йованович, впоследствии профессор Призренской Духовной Семинарии (AJ. 14. Ф-211. 70–75), Иосиф Шмайзл из г. Осиек (AJ. 516. МГ-1145) или Оскар Шлезингер, инженер из г. Босански Нови (AJ.

14. Ф-149. 288–291), которые были внимательными, образованными и интеллигентными наблюдателями, чьи сведения неоценимы, невзирая на то, что это более поздние воспоминания или это показания, данные полиции непосредственно по возвращении

ПРЕДИСЛОВИЕ

по документам исторического архива Панчево 1917–1967 гг.»23; Касим Исович «Отзвуки и влияние Октябрьской революции на рабочее движение в Боснии и Герцеговине (1917–1921)»24; «Югославские добровольцы в России в 1914– 1918 гг.» (подготовил Никола Попович)25; «Участие югославских пролетариев в Октябрьской революции и гражданской войне в СССР. Сборник документов и материалов» под редакцией Милорада Симоновича (Белград, 1979), а также публикации документов о работе ряда государственных учреждений: Стенограммы заседаний Временного народного представительства26 Королевства СХС, Загреб, 1919 и 1920 гг.; Стенограммы заседаний Учредительного собрания Королевства СХС, Белград, 1921 г.; Стенограммы заседаний Народной Скупщины Королевства СХС, Белград, 1921 г. Кроме этого, использовались и публикации мемуаров: Йован Д. Миланкович «Воспоминания о Сибири 1918–1919 гг.

и путь через океан на родину в 1920 г.»27; Никола Грулович «Югославы в войне и Октябрьской революции»28; Лазар Вукичевич «Воспоминания об Октябрьской революции»29; публикации Н. Поповича.

В отдельных случаях информацию приходилось искать в прессе, в этом отношении следует указать на югославские газеты, выходившие в России:

«Объединение» («Уједињење»), позднее названную «Югославянское объединение» («Југословенско уједињење»), выходившее в Челябинске и Красноярске; «Югославянинъ», издававшуюся в Екатеринбурге, а также белградские ежедневники: «Политика», «Рабочая газета» («Радничке новине») и «Свободное слово» («Слободна реч»).

В данной монографии не совсем обычным образом использовалась справочная литература: она служила не только для создания общей картины и обозначения основных направлений исследования, но и для констатации отношения авторов упоминаемых справочных изданий к явлению массовой изоляции, её отдельным фазам и системам лагерей.

Особое место среди собранного материала занимают интернет-презентации различных научных и образовательных учреждений, а также отдельных энтузиастов, которые, исследуя прошлое своей семьи или просто в качестве хобби, собрали и сделали доступными огромное количество фактов и документов о лагерях. Однако к этим сведениям необходимо подходить с особой Uesnici u oktobarskoj revoluciji i odjeci oktobra prema dokumentaciji istorijskog arhiva Panevo 1917–1967 // Informator. № 7. Panevo, 1967.

Glasnik arhiva i Drutva arhivskih radnika Bosne i Hercegovine. № 7. Sarajevo, 1967. S. 283–570.

Jugoslovenski dobrovoljci u Rusiji 1914–1918. Beograd, 1977.

Привремено народно представништво (ПНП).

Миланковић, Јован Д. Успомене из Сибира 1918–1919. и пут океаном у домовину 1920.

Београд, 1926.

Груловић, Никола. Југословени у рату и Октобарској револуцији. Београд, 1962.

Зборник Матице српске за друштвене науке. 22. 1959. C. 129–145.

осторожностью: иногда обнаруживается некомпетентность тех, кто их использует, а иногда их трактовки представляют собой попытки переиначить суть исторических событий. Впрочем, качество такого рода информации легко проверить путем сопоставления с другими источниками.

Помимо трудностей, с которыми пришлось столкнуться при сборе материала, определенные сложности возникали и при его использовании. Это, во-первых, сильная фрагментарность и разрозненность сведений — как в разных архивах, так и в разных архивных фондах; нередко также документы в фондах оказывались неупорядоченными. Не существует ни одного фонда, который содержал бы более или менее систематизированную тематическую подборку документов.

Другая большая сложность проистекает из того факта, что репатриацией бывших пленных занималось большое количество различных организаций, как югославских, так и зарубежных, которые в чём-то действовали параллельно, в чём-то дополняли друг друга, в чём-то сотрудничали, а в чём-то и чинили друг другу препятствия.

Разумеется, подобная ситуация с подбором источников существенно осложняла работу исследователя, понимавшего, что результат его труда напрямую зависит от этого.

Наконец, самой большой трудностью была недоступность зарубежной документации. Наиболее остро эта проблема вставала, когда требовалось установить точное число репатриантов, то есть количество людей, прошедших через лагеря. В данном случае наиболее существенным было число вернувшихся из России из-за их массовости, а также вероятной приверженности идейным течениям, ради которых и применялись меры предосторожности в Королевстве СХС. Революционные события и гражданская война в России усугубляли ситуацию, когда никто не знал, что происходит за линией фронта, а подданные Королевства СХС находились по обе её стороны. Отчасти недостаток данных компенсируется наличием документации дипломатических и военных представительств Королевства СХС на территории России, Добровольческого корпуса СХС, мемуаров и копий русской документации (хоть её недостаточно, она может послужить отправной точкой для дальнейшего исследования)30.

В связи с изложенным встала необходимость обращения к фондам русских архивов, прежде всего к фонду Центропленбежа (Центральной коллегии о пленных и беженцах), позднее переименованного в Центроэвак (Центральное управление по эвакуации населения) Российского государственного воИсторию добровольческого движения сербов в России можно выделить в отдельную тему, заслуживающую монографического труда. В документах есть указания, что Корпус был экспериментом по созданию югославской армии, из чего следует, что его значение больше, чем принято считать.

ПРЕДИСЛОВИЕ

енно-исторического архива в Москве, за период с 1914 по 1923 гг.31. Важный материал имеется и в местных архивах, например в Государственном архиве Томской области, в фонде Томского губернского управления по эвакуации населения (Губэвак), охватывающем период 1920–1921 гг., особенно важном потому, что в Томском лагере происходила концентрация югославских подданных перед эвакуацией32. В Омском архиве также имеется объемный, но, к сожалению, неупорядоченный материал об эвакуации из Сибири, часть которого касается военнопленных из Королевства СХС33. И этим список архивов, содержащих важные для понимания темы источники, не исчерпывается.

Особенно большой поток «военнопленных», как их называли русские, шел через Украину, Туркестан и Кавказ, поэтому и в тамошних архивах должны содержаться какие-то сведения о них. К процессу репатриации привлекались и международные организации, например Красный Крест и Лига Наций, следовательно, и в архивах этих организаций должны содержатся ценные сведения. Но поскольку целью данной монографии является исследование не всего процесса миграции военнопленных, а только завершающего этапа их возвращения, включавшего и заключение в лагеря, то наиболее важны были все-таки югославские архивы.

Определенной трудностью была и нехватка материала по отдельным важным вопросам, прежде всего это касается процесса принятия решений в высших политических кругах страны; данных о количестве людей, прошедших через лагеря; и, наконец, подробностей внутреннего устройства лагерей и положения в них. Тем не менее в итоге можно заключить, что материала оказалось достаточно для того, чтобы составить довольно отчётливое представление о том, что, как и почему происходило в первые годы существования Югославии на её границах и в отдельных внутренних областях.

Пробелы в материалах официального происхождения не всегда возможно восполнить мемуарной литературой. Причину можно показать на примере того, как разные авторы писали о расстреле группы коммунистических агитаторов в Одессе, Жанны Лябурб и её соратников. Так, автор, стремившийся возложить ответственность за этот акт на Военную миссию Королевства СХС на юге России, утверждал, что распределительный лагерь в Одессе миссия превратила в «чистилище грешников от "большевистской ереси"», а затем, описав арест группы агитаторов-подпольщиков, заключил, что «Жанну Лябурб Путеводитель по Центральному государственному военно-историческому архиву. М., 1941.

Государственный архив Томской области: Путеводитель / Под редакцией В. С. Флерова.

Томск, 1960. С. 77.

Государственный архив Омской области и его филиал в г. Таре. Путеводитель. I. Омск, 1984.

С. 99, а также: Там же. II. Омск, 1987. С. 183, 184.

и остальных… расстреляли. Наша буржуазия, как и буржуазное правительство Югославии, боялась тех, кто приезжал из Советской России»34. Таким образом, автор усмотрел непосредственную причастность правительства Королевства СХС к этому происшествию. Между тем современник, известный французский коммунист Андре Марти, указывал, что арест был произведен «пятью белогвардейскими офицерами, четырьмя французскими офицерами и одним гражданским лицом», а «начальником пыточной команды был полицейский Андре Бенуа, с 1915 по 1919 гг. занимавший пост шефа безопасности Восточной армии»35. Супруг Жанны Лябурб, коммунист Вукашин Маркович, сказал Душану Заричу из города Дрвар, с которым вместе возвращался из России, что его жену убили французы36. Почему сведения столь противоречивы, нетрудно догадаться. Не найдя документального подтверждения преступлений своего главного «врага», элиты бывшего Королевства Югославии, некоторые авторы пытались литературными средствами переделать картину прошлого в угоду господствовавшей идеологии.

О ТЕРМИНОЛОГИИ

Прежде чем перейти к самой теме, необходимо оговорить употребление терминов и понятий. Одни понятия будут употребляться в более узком или более широком значении, чем обычно принято, в то время как другие с течением времени изменили свой смысл, поэтому либо их использование в прежнем значении оказалось невозможным, либо же они стали совершенно неприемлемыми. Что касается терминов, то они делятся на две группы: те, которые непосредственно относятся к идеям, вызвавшим применение чрезвычайных мер, и специальные термины, связанные с технологией проведения этих мер.

Понятия из области крамольных идей относятся к двум типам: правые (лояльность Габсбургам и национализм) и левые (большевизм, коммунизм, социализм и анархизм).

Национализм  и  лояльность  Габсбургам. Первую и относительно малочисленную группу граждан, в основном гражданских лиц, подвергшихся изоляции, составляли приверженцы национализма. Как правило, это были Груловић, Никола. Југословени у рату и Октобарској револуцији. Београд, 1962. C. 314, 315.

«Мемуары» этого репатрианта, а впоследствии функционера КПЮ и государства, которым компартия управляла, сущая галиматья произвольно и неуклюже связанных между собой источников, воспоминаний самого автора и идеологических флоскул, где одна-единственная линия прослеживается четко и непрерывно: деление на «хороших» и «плохих»

согласно большевистским критериям.

Andre Marti. Iz uspomena // Oktobarska revolucija. 40 godina. Zagreb, 1957. S. 178–181.

AJ. 14. Ф-106. 42.

ПРЕДИСЛОВИЕ

представители национальных меньшинств на территории Королевства СХС (венгры, румыны и австрийцы), хотя в отдельных случаях и представители союзных народов, хорваты и словенцы, на которых падало подозрение в нелояльном или «ненадежном» образе мыслей. Их временно изолировали или сразу по возвращении из плена, или из-за их политической деятельности в новообразованном государстве. Национализм в Королевстве СХС не являлся вопиющей крамолой, если только не призывал к пересмотру существовавшей геополитической ситуации.

Помимо сепаратистски настроенных националистов, существовала еще одна, совсем небольшая, группа подвергшихся изоляции — это так называемые преданные монарху (лояльные Габсбургам), являвшиеся в высшей степени маргинальной политической силой. Так, 4 января 1919 г. командующий Первой армией воевода Петар Бойович отдал приказ командиру Моравской дивизии: «Дабы предотвратить опасность… для порядка и стабильности… строжайшим образом отслеживать передвижение и работу финансовых жандармов, католических попов, франковцев37 и общинных делопроизводителей… употребив для этого все доступные средства»38. Наряду с бывшими офицерами эти категории считались самыми близкими к свергнутому режиму. Их политические взгляды обычно подразумевали некую форму монархизма, что само по себе не возбранялось на территории Королевства СХС, если только этот монархизм не носил ревизионистского характера. А их монархизм был именно ревизионистским.

Будь эти две названные категории подвергшихся изоляции единственными, это явление, вероятно, исчерпало бы себя в первые послевоенные годы.

Между тем именно в 1919 г. началось массовое возвращение бывших пленных из России, среди них были и большевистские агитаторы. Кроме того, между приверженцами правых и левых идей иногда устанавливался своеобразный прагматический контакт, вопреки теоретической непримиримости некоторых их взглядов.

Большевизм,  коммунизм,  социализм,  анархизм. Левые идеи, нашедшие плодородную почву в довоенной и послевоенной Европе, стали главной причиной распространения мер массовой изоляции. Понятия, весьма свободно употребляющиеся в источниках, требуют разъяснения и согласования, что достаточно непросто сделать в силу природы вопроса. Известно ведь, что у ЛеФранковцы — последователи хорватского политика адвоката Иосифа Франка (1844– 1911), лидера крайне правой хорватской Чистой партии права в Австро-Венгрии. В рамках этой партии сформировались лидеры организации усташей. Ставший в 1941 г. вождем «Независимого государства Хорватии» усташский «поглавник» (фюрер) Анте Павелич был секретарём Хорватской партии права, как ее переименовали в Королевстве сербов, хорватов и словенцев.

ВА. П-6. К-523. Ф-1. № 7 / 5. 3.

нина, «как и у любого марксиста, желание внезапно научно обосновывается ценой философской неразберихи»39. Во всяком случае, в некоторой степени это обусловило терминологическую и понятийную неразбериху, зачастую становившуюся проблемой при работе с литературой и источниками. К примеру, чтобы усилить представление об угрозе существующему порядку вещей, авторы документов в исследуемый период употребляли понятия социализм, коммунизм и большевизм (а иногда, хотя и реже, даже анархизм), но большевизм используется значительно чаще других. Вероятно, это понятие легче всего было увязать с конкретной угрозой «мировой революции»40 и её главным «рассадником» — большевистской Россией.

Если говорить в общем виде, то взаимосвязь данных терминов можно представить в виде концентрических кругов41. Первый и самый широкий круг составляет понятие социализм, на теоретическом уровне объединяющее как сторонников, так и противников доктрины Маркса. В Королевстве СХС у социализма были в основном парламентские сторонники. Более узкий круг составляет понятие коммунизм, которое Маркс и Энгельс взяли для обозначения своей трактовки социализма, затем его использовали различные группировки, направления и партии (в том числе партия Ленина), и оно, по крайней мере поначалу, не было несовместимо с парламентской системой Югославского Королевства. Третий, самый узкий, смысл имеет понятие большевизм, обозначающее специфический ленинский синтез марксизма и русской революционной традиции и ни теоретически, ни практически несовместимое с парламентской системой. Именно это последнее понятие и олицетворяло собой угрозу, ставшую основной причиной основания лагерей изоляции, потому его следует рассмотреть подробнее.

Понятие большевик в названии своей партии Ленин сохранил из-за его популярности и узнаваемости, хотя оно ему не нравилось. Будучи практичным политиком, он рассуждал следующим образом: «У нас есть действительная партия, она развивается отлично; «сойдет» и такое бессмысленное, уродливое слово, как «большевик», не выражающее абсолютно ничего, кроме того, чисто случайного, обстоятельства, что на Брюссельско-Лондонском съезде 1903 года мы имели большинство»; с другой стороны, «июльские и августовские преслеFire, Fransoa. Prolost jedne iluzije. Komunizam u dvadesetom veku. Beograd, 1996. S. 181.

Boffa, Giuseppe. Povijest Sovjetskog Saveza. I. Opatija, 1985. S. 29, 95.

В качестве отправной точки для этой типологии взята статья Мирослава Йовановича «Сталинизм» (Стаљинизам): Историјски гласник. 1–2. 1993. C. 103–118. Oднако термины, которые там рассматриваются, не соответствуют содержанию монографии. Сталинизм не подходит, так как данная работа занимается периодом до прихода Сталина к власти. Хронологически скорее применим ленинизм, хотя в исследуемый промежуток времени и он не в ходу, так как возник позднее. Марксизм чересчур обширен, и к нему апеллируют поборники различных и порой противоборствующих политических группировок.

ПРЕДИСЛОВИЕ

дования нашей партии республиканцами и «революционной» мещанской демократией сделали слово «большевик» таким всенародно-почетным»42. В марте 1918 г. Российская социалдемократическая партия (большевиков) сменила название на Российскую коммунистическую партию (большевиков). Первым важным моментом для нашей темы стало основание Коммунистической партии (большевиков) СХС 5 ноября 1918 г. в Москве. Тем самым образовалась непреодолимая пропасть между большевиками и социал-демократическими партиями в Королевстве СХС, так как последние, согласно большевистским взглядам, «предали интересы пролетариата, сложили оружие в классовой борьбе и перешли на сторону национальной буржуазии»43. Резкость формулировки и явная воинственность, читающиеся в этих строках, могли вызвать подозрение и рассматриваться в Югославском Королевстве как угроза.

Что и произошло и, более того, по всей видимости, было целью.

В апреле 1919 г. в Белграде была образована Социалистическая рабочая партия Югославии (коммунистов), ставшая частью парламентской системы.

Однако ни провозглашение её коммунистической, ни её деятельность не побудили правительство к применению против её членов чрезвычайных мер предосторожности, каковые применялись к репатриантам. Напротив, некоторые социалисты состояли в двух правительствах Любомира Давидовича в то время, когда создавались лагеря для подавления большевизма45. Столь разительно отличающееся отношение, бесспорно, связано с основополагающим тезисом Ленина о роли насилия в политической борьбе46, приверженность которому большевики рьяно демонстрировали, в то время как позиция социалистов в Королевстве СХС изначально не давала повода говорить об их агрессивной настроенности. Например, председатель Совета Министров Стоян Протич подчеркивал разницу: «Уже были доказательства, господа, что среди Lenjin, Vladimir Ili. Drava i revolucija. Beograd, 1967. S. 82, 83.

Gligorijevi,  Branislav. Kominterna, jugoslovensko i srpsko pitanje. Beograd, 1992. S. 31. См.

также: Popovi, Nikola, Jugoslovenska centralna komunistika organizacija u Rusiji (1918–1921.

godine) // Prilozi za istoriju socijalizma. 5. 1968. S. 237–318.

Любомир Давидович (1863–1940) — окончил естественно-математическое отделение философского факультета Великой школы в Белграде. В мае 1901 основал Независимую радикальную партию. В 1904, 1914–1917, 1918–1919 гг. — министр просвещения. В 1905 — председатель Сербской народной скупщины. В 1919 основал Демократическую партию.

В 1919–1920, 1924 возглавлял правительство. После военно-монархического переворота 6 января 1929 г. — в оппозиции. — Прим. переводчика.

Протоколы заседаний двух правительств Давидовича с августа 1919 г. по февраль 1920 г.:

Zapisnici sednica Davidovieve dve vlade od avgusta 1919. do februara 1920 / Hrabak, Bogumil // Arhivski vjesnik. XIII. Zagreb, 1970. S. 9, 10.

«Государство… должно смениться особой силой для подавления буржуазии пролетариатом… рабочий класс должен разбить, сломать готовую государственную машину… Развитие вперед, т. е. к коммунизму, идет через диктатуру пролетариата и иначе идти не может, ибо сломить сопротивление эксплуататоров капиталистов больше некому и иным путем нельзя» (В. И. Ленин. Государство и революция).

нашего рабочего люда есть такие, — с этим вполне согласен господин Корач, — кто не является хорошими или настоящими социалистами, а называют себя коммунистами, большевиками, или как там они себя ещё зовут»47. Другая причина, возможно, кроется в том, что все наиболее значительные фигуры партии социалистов уже были известны полиции, а прибывших извне необходимо было распознать (в том числе и как потенциальных врагов).

В силу сказанного понятие большевизм в дальнейшем будет нами использоваться для обозначения внешней идеологической и политической угрозы, носителями которой, по мнению руководства Королевства СХС, могли быть и свои граждане, и иностранцы. Это новое течение искало поддержку среди идейно и политически близких ему подданных Королевства для создания ядра, которое приняло бы новую радикальную программу и попыталось претворить её в жизнь. Подходящие кадры вербовались среди вернувшихся из плена, переселенцев (особенно из России), а также среди членов существующих партий. Наряду с созданной партией нового типа продолжали существовать и партии парламентского типа, которым более соответствует понятие социалистические. Позднее, в 1920-х гг., по мере развития процесса большевизации КПЮ, различия в типе организации, программе и способах её реализации, которые в начале десятилетия наблюдались между больше виками и социалистами, постепенно таяли, а оба эти понятия вытеснялись понятием коммунизм. Параллельно менялось отношение государства к коммунистам, приобретшее законодательную форму в декрете Обзнана от 30 декабря 1920 г.48, а затем в так называемом Законе о защите государства от 2 августа 1920 г.49.

Стенограммы заседаний Временного народного представительства Королевства сербов, хорватов и словенцев II: Stenografski zapisnici Privremenog narodnog predstavnitva Kraljevstva Srba, Hrvata i Slovenaca II. Zagreb, 1920. S. 693 (ПНП: 26 очередное заседание Временного народного представительства от 27 мая 1919 г.).

Обзнана — приказ Совета министров Королевства сербов, хорватов и словенцев, принятый в ночь с 29 на 30 декабря 1920 года. Этим документом была запрещена любая деятельность Коммунистической партии Югославии, распущены все её организации и конфисковано имущество и архив. За нарушение пунктов Обзнаны грозило тюремное заключение.

Этот документ носил временный характер и действовал до принятия новой конституции.

Решающую роль в этом смысле сыграло крепнущее влияние большевистского течения на программу и методы работы партии, особенно после Вуковарского конгресса (20– июня 1920 г.), когда название партии сменилось на Коммунистическую партию Югославии. См.: Историја савеза Комуниста Југославије. Београд, 1985. C. 76–79; B. Gligorijevi.

Kominterna. S. 38–43; Николић, Коста. Бољшевизација КПЈ 1919–1929. Историјске последице. Београд, 1994. Закон  о  защите  государства — сокращенное название Закона  о  защите  общественной  безопасности  и  порядка  в  государстве, принятого 2 августа 1921 года. После неудачного покушения на престолонаследника Александра Карагеоргиевича и убийства бывшего министра внутренних дел М. Драшковича летом 1921 года этим законом было усилено преследование коммунистов со стороны государства, вплоть до введения смертной казни за некоторые преступления. КПЮ с тех пор перешла в подполье, где и оставалась до 1941 года.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вероятно, спорный вопрос, насколько понятие «большевизм» применимо к вернувшимся из немецкого плена и по стечению обстоятельств соприкоснувшимся с новыми идеями. В тогдашней Германии существовал целый спектр партий левого толка, чьё влияние в конце 1918 г. — начале 1919 г. могло ощущаться и в среде военнопленных бывшего Королевства Сербии. Ближе всего к большевикам были Союз Спартака и левое крыло Независимой социал-демократической партии Германии, однако в идейном плане они в известной мере расходились с большевиками, что видно из позиции Розы Люксембург, в которой чувствуется явная примесь анархизма: «Главная ошибка Ленина– Троцкого именно в том, что они диктатуру… противопоставляют демократии… Ленин–Троцкий выступают за… диктатуру горстки людей, то есть за диктатуру по гражданскому образцу… Историческая же задача пролетариата, придя к власти, вместо гражданской демократии создать демократию социалистическую, а не уничтожить любую форму демократии»50.

Впрочем, в Королевстве СХС анархизм приветствовался не более большевизма, при том, что немецким революционерам удалось избавиться от влияния товарищей из Москвы. Между тем «из советского государства поступала непосредственная помощь людьми, напутствиями и, по мере возможности, вооружением. Карл Радек, один из предводителей революционных событий в Берлине, и Эуген Левине, вождь революции в Мюнхене, были тесно связаны с центром Третьего Интернационала в Москве»51. Для определения своей позиции и принятия мер предосторожности в Югославском Королевстве достаточно было известий о событиях, происходивших на улицах Берлина и других немецких городов в конце 1918 и первой половине января 1919 г.

Все это очень напоминало недавний переворот в России, к тому же было доподлинно известно, что некоторые из репатриантов «обуяны социалистическими и большевистскими идеями» и «подвержены большевистской агитации», источником которых считался немецкий национализм, а также ревизионистские и реваншистские настроения52. Показателен отчет Верховного командования Министерству армии и флота Королевства СХС с характеристикой Филиппа Шейдемана: «Известна политическая неискренность этого немецкого социалиста, который раньше был близким другом кайзера Вильгельма. Его Luksemburg, Roza. Budunost svuda pripada «boljevizmu» // Marksizam — misao savremene epohe. II. Antologija tekstova. Beograd, 1976. S. 698. Хотя разница во взглядах Розы Люксембург и Ленина очевидна, Ф. Фюре всё же чересчур превозносит её «анархический гений», скорее отдавая тем самым дань собственным восторженным идеологическим воззрениям в молодости, нежели подходя с научной точки зрения: F. Fire. Prolost. S. 107–110.

А. Митровић. Време нетрпељивих. C. 107–108.

См. показания румынского военного врача (ВА. П-3а. К-11. Ф-1. № 3 / 1. 176, 177) и отчёты военного атташе Королевства СХС в Голландии военному министру, датированные декабрем 1918 г.: ВА. П-6. К-270. Ф-6. № 18 / 7; К-303. Ф-10. № 19 / 1; № 19 / 2; К-54. Ф-4. №55 / 1.

прежняя политическая деятельность лишний раз доказывает, что он прежде всего — немец, а уже потом социалист вроде Бебеля. Цель сегодняшней политики Германии заключается в том, чтобы самым безжалостным способом задушить любую попытку революционного движения внутри страны и направить все силы на разжигание большевизма в союзнических государствах.

Для нее это единственный способ помешать заключению мирного договора»53.

И хотя к вернувшимся из немецкого плена меры изоляции не применялись, соответствующий вывод, несомненно, был сделан и угроза считалась очень серьёзной. Поэтому правомерно, следуя терминологии документов, распространяемую репатриантами из Германии опасность называть большевизмом, имея при этом в виду, что существовали определенные различия в доктринах с русским его вариантом.

Разумеется, властные структуры Королевства СХС не страдали параноидальным синдромом. Положение в России и Германии беспокоило элиты и в Западной Европе. Речь Уинстона Черчилля, государственного секретаря по военным делам, являет собой впечатляющий пример того, как смотрели на большевизм в кругах, близких британской короне: «Белая книга, изданная британским правительством, даёт яркую и основанную на веских доказательствах картину зверств большевиков… Тирания большевиков во много крат хуже, губительнее и унизительнее, чем все тирании в истории… Германия пытается не ввергнуться в большевизм… Однако, произойди это, и последствия, без преувеличения, скажутся даже в Китае»54. Если о большевизме так отзывались на далёких Британских островах, то странам Восточной и Юго-Восточной Европы предстояло держать гораздо более серьёзную оборону.

Третьим местом, откуда активно прибывали репатрианты, была Италия, там самым мощным политическим течением был либерализм, а вторым после него социализм. Италия противостояла революционным искушениям значительно успешнее, но из-за последствий войны волна левого радикализма, захлестнувшего Европу, достигла и её границ. Ближе всех к большевизму стояло также крайне левое крыло социалистов под предводительством Антонио Грамши, они «свои политические идеи заимствовали у Маркса, Энгельса и Ленина. Тогда не было ни одной европейской страны, где бы имя большевистского вождя чаще называлось с признанием и воодушевлением»55.

Между тем обстоятельства сложились так, что к тому времени, когда летом 1920 г. настало их время и они от слов решили перейти к делу, репатриация подданных Королевства СХС из Италии уже закончилась. Единственное, ВА. П-6. К-654. Ф-3. № 21 / 1: строго Пов. Бр. 404 от 28 августа 1919.

W. Churchill. The Bolshevik Menace: An Aggressive and Predatory Form // The Speeches of Winston Churchill / Ed. with an intr. by David Cannadine. L., 1990. P. 88, 91.

А. Митровић. Време нетрпељивих. C. 174–175.

ПРЕДИСЛОВИЕ

что действительно могло представлять идеологическую угрозу, — это предшествовавшие попытки итальянского правительства внедрить своих агентов для распространения революционных настроений среди югославских пленных накануне их возвращения на родину. Эти старания не принесли желаемых результатов, за исключением того, что между двумя государствами усилилось взаимное недоверие.

Наконец, говоря о термине «большевизм» в качестве обозначения угрозы, ликвидировать которую были призваны меры массовой изоляции на территории Королевства СХС в начале 1920-х гг., нельзя забывать и о сильном психологическом воздействии, которое Октябрьский переворот в России оказал на сознание представителей политической верхушки, военного и чиновничьего аппарата Югославского Королевства. Они видели большевизм, прежде всего, через его поверхностные проявления (речи и поступки большевиков или почти «большевиков»), не вникая в его идеологию, не задумываясь о его реальной мощи и обстоятельствах, способствующих его привлекательности. В силу этого их отчеты зачастую сбивчивы, эмоциональны и некомпетентны.

Как неопровержимо явствует из источников, председатель Совета Министров Стоян Протич был одним из немногих представителей политической элиты Королевства, способным дать определение большевизму, о котором так много говорили и которого так боялись: «Русский царизм, господа, и русское самодержавие — это одно цельное, национальное явление, потому и русская революция, и все, что творится в России, есть национальная особенность.

И русский социализм, именно потому, что он взращен в этой стране, отличается от тех, что появились в других государствах. Большевизм же мог возникнуть только в России… Русские социалисты еще в 1860-х гг., под воздействием идей немецкого философа Гегеля, создали теорию о возможности миновать отдельные ступени развития и теперь доказывают всем, что именно они суть истинные представители социализма… И привнесли они эту теорию, которая, в сущности, не нова (это старая якобинская теория), в социализм для того, чтобы навязать свою диктатуру, только свою, воображая, что… диктаторским декретом они в состоянии решить социальный вопрос»56. Но соратники, а особенно подчиненные Протича, были далеки от такого понимания.

Таким образом, на основании сказанного, понятие «большевизм» в данной работе будет употребляться в очень широком смысле, обозначая и то, что считали большевизмом репатрианты из России, Германии и Италии, и то, что принимали за него органы власти в Югославском Королевстве, и то, чем он являлся на самом деле.

ПНП. II, 1919. С. 693. Из обращения Стояна Протича к Скупщине на 26-м очередном заседании, 27 мая 1919 г.

Понятие массовой изоляции. Первое значение понятия «масса» — большое количество, крупное скопление чего-либо, в данном случае — людей.

Но, когда речь идет о возвращавшихся из России и Италии, то имеется в виду множество людей с особым умонастроением, среди которых находились поборники и распространители идей, считавшихся опасными для государства.

Это люди, возвращавшиеся из лагерей военнопленных, пережившие долгие годы войны, в течение которых они подвергались многочисленным стрессам и эмоциональным потрясениям. Многие из них были физически и душевно истерзаны, прошли через ужасы окопной войны и унижение плена. Для этих людей моральные барьеры пошатнулись, уважение к авторитетам рухнуло, а ситуация в стране, которую они застали по возвращении, давала мало шансов быстро прийти в себя, во всяком случае, не было больше прежних идеалов, на которые можно бы было опереться. Наконец, все они находились в состоянии эмоциональной взвинченности от мысли о возвращении домой.

Но возвращались они в среду, сильно изменившуюся, изменились и сами репатрианты. Эти вынужденные эмигранты становились превосходной средой для пропаганды и манипулирования, особенно когда находились в больших обезличенных группах, в которых манипулятор был надежно защищен боевыми друзьями и товарищами по несчастью57.

Места, предназначенные в Югославском Королевстве для содержания доставленных и их изоляции, в документах фигурируют как «сборный пункт», «карантинный лагерь» и «концентрационное место»; несколько чаще используется выражение «концентрационный лагерь», а также «приёмный лагерь», «место интернирования» и «лагерь интернирования», однако чаще всего — просто «лагерь». Первые три термина слишком туманны и редки, поэтому их употребление в данной работе не представляется целесообразным. Понятие концентрационный лагерь в настоящее время обычно связывается с явлением, появившимся во времена тоталитарных государств, особенно же с лагерями, организованными нацистской Германией. Среди них, помимо трудовых  лагерей и лагерей строгого режима, выделяется особый тип лагерей, известный как лагеря  смерти или мельницы  для  перемалывания  костей, появление которых придало термину концлагерь страшный семантический оттенок, в силу чего этот термин нередко использовался в целях политической пропаганды. В устах же историка он обретает сокрушительную силу: «Каждая цивилизация оставляет свои характерные памятники: Рим гордился гладиаторскими аренами, в средние века возводили кафедральные соборы, в XIX. в.

появились фабрики и сеть железных дорог. Монументом Немецкой цивилизаunji, uro. Ribari ljudskih dua. Ideja manipulacije i manipulacija idejama. Beograd, 1995.

ПРЕДИСЛОВИЕ

ции стал лагерь смерти в Аушвице»58. Неправомерно отождествлять эти лагеря со всеми разновидностями мест массовой изоляции, поскольку речь в данном случае идет о совершенно особых лагерях, каких не знала предшествующая история и каких в 1919–1922 гг. нигде не было.

Поскольку понятие «концентрационный лагерь» с течением времени изменило значение, оно исключается из списка терминов, используемых в данной монографии, кроме тех случаев, когда оно встречается в тексте документов. В более старой югославской историографии крепость Смедерево, использовавшаяся в 1919 г. как место заключения, иногда именуется «концентрационным лагерем», хотя ни в одном источнике в применении к ней этот термин не встречается59. Подобным же образом словосочетание «концентрационный лагерь» употребляется в широком смысле для обозначения отношения властей в Королевстве СХС к репатриантам60. Этот же термин встречается в публикациях при описании содержания документов, относящихся к некоторым видам изоляции в Югославском Королевстве, хотя в самих документах этот термин отсутствует61. Упорство, с которым этот термин увязывается с режимом в Королевстве СХС, является следствием так называемого классового подхода к истории некоторых авторов, их стремления отождествить post factum тогдашнюю власть с нацистами и предъявить ей соответствующий моральный счет. Причина этого в том, что коммунисты для оправдания своего незаконного прихода к власти постоянно сравнивали две Югославии: негативные стороны Югославского Королевства (преувеличенные и приукрашенные) противопоставлялись успехам и преимуществам коммунистического государства.

Значение термина приёмный  лагерь, который также встречается в документах, изменилось не столь разительно, но его недостаток в том, что он слишком узок. Он относится лишь к одному виду лагерей, находившихся на основных железнодорожных и морских направлениях в приграничной Taylor,  Alan  J. P. From Sarajevo to Potsdam. L., 1966. Р. 169. Заклеймить нацистскими преступлениями все предшествующие и последующие поколения немцев и их совокупные достижения, как это сделал Тэйлор, по меньшей мере, несправедливо и чрезмерно.

С другой стороны, утверждение некоторых историков, что ответственность за холокост лежит на психопате Гитлере, нацистской верхушке и «эпохе» (см.: Nolte, Ernst. Faizam u svojoj epohi. Beograd, 1990. S. 296–303), серьезно оспаривают новейшие научные изыскания (см.: Goldhagen, Danijel. Hitlerovi dobrovoljni delati. Obini Nemci i holokaust. Beograd, 1998). Но и Голдхаген в некоторых своих выводах чересчур экстремален и подвержен стереотипам. Лагерная тема порой напоминает ментальную «чёрную дыру», до невероятия деформирующую научный метод и разрушающую логику научной историографии.

ulinovi, Ferdo. Odjeci Oktobra u jugoslovenskim krajevima. Zagreb, 1957. S. 439, 483; Milin, Ljubomir. Beli teror. Novi Sad, 1959. S. 279.

T. Milenkovi. Povratnici. S. 209.

Uee jugoslovenskih radnih ljudi u Oktobarskoj revoluciji graanskom ratu u SSSR. Zbornik dokumenata i materijala / Redaktor Milorad Simonovi. Beograd, 1979. S. 343, 344, 387.

зоне Югославского Королевства. В силу этого данный термин мало соответствует нашему исследованию и в дальнейшем будет использоваться только в применении к нескольким пограничным лагерям.

Следующее понятие, лагеря  интернирования, или просто интерниро вание, более приемлемо, но и оно слишком узко для рассматриваемой темы.

Термин интернирование в Королевстве СХС, как правило, относился к лицам, обоснованно подозреваемым в политической неблагонадежности. Эти люди содержались в физической изоляции, поскольку того требовала государственная безопасность, обычно в течение нескольких месяцев. С другой стороны, интернирование порой обозначало ограничение перемещений данного лица путем наложения обязательства пребывать в определенном населённом пункте, но без запрета контактов с местными жителями, то есть без полной изоляции. Это относилось к сравнительно малому числу людей, и можно сказать, что такова была начальная стадия формирования лагерей, из которой позднее развилась изоляция в полном смысле этого слова. Очень редко понятие ин тернирование применялось к приёмным лагерям.

Чаще всего через сеть лагерей, которую мы рассматриваем, проходили лица, вина которых не была доказана, а попадали они туда ради контроля и содержались в течение срока, соответствующего нуждам карантина; за это время устанавливались их личности, проверялись лояльность и политические пристрастия. Нельзя сказать, что эти люди были интернированы, но какое-то время они были изолированы. А поскольку именно они составляли большинство прошедших через лагеря, термин изоляция62 представляется наиболее оптимальным. Кроме прочего, он содержит определённый медицинский оттенок, что вполне уместно, так как зачастую применение карантина объясняли необходимостью профилактики заразных болезней.

Что касается самого термина лагерь, то в основном речь шла об импровизированных объектах, особенно если это были крупные пункты изоляции на приграничных территориях. Документы изобилуют этим термином.

Иногда с этой целью использовались уже имеющиеся фортификационные объекты, но тогда внутри них выделялись особые помещения для содержания изолированных лиц.

Принимая во внимание всё сказанное и притом памятуя, что авторы документов не всегда были последовательны и точны в использовании терминологии, целесообразнее всего было бы придерживаться словосочетания лагеря изоляции. В документах это выражение отсутствует, однако будет исИЗОЛЯЦИЯ [лат. isolatio] — обособление, отделение кого-либо или чего-либо, лишение связи с окружающей средой» (Вујаклија, Милан. Лексикон страних речи и израза. Београд, 1991. C. 316). В основе выражения лежит слово «изола (итал. isola, лат. insula) — остров».

История массовой изоляции полностью оправдала эту этимологию.

ПРЕДИСЛОВИЕ

пользоваться в данной работе в силу своей ясности, широты и возможности полностью охватить рассматриваемое явление, охарактеризовать его во всем многообразии, не подпадая под власть стереотипов и предрассудков. К сожалению, справочная литература, к которой приходилось обращаться, в основном оперирует понятием концентрационный лагерь, что зачастую приводит к терминологической и понятийной путанице, не всегда случайной. Показательно, что авторы энциклопедических статей, посвящённых исследуемой теме, осведомлены только о зарубежных лагерях.

К приведённым терминам в той или иной степени близки понятия индей ская  резервация,  исправительная  колония  и  карантин, но их значение уже.

Но явления, обозначаемые этими понятиями, привнесли опыт, использованный при осуществлении массовой изоляции по политическим причинам, поэтому полезно иметь их в виду. Теоретически основной задачей индейской резервации была защита тех, кто находился в её пределах, а не вне её, неважно, что на практике оказалось иначе. Впрочем, это явление свойственно исключительно американскому континенту и связано с попытками решить специфический вопрос индейского населения. Исправительная  колония подразумевает предшествующее уголовное преступление. Политическая составляющая в данном случае если вообще присутствует, то не на первом месте. Распространённое понятие карантин касается мер по предотвращению распространения заразных болезней. Иногда оно приобретает и политический смысл, однако не обязательно, поэтому это понятие не в состоянии вместить все смысловые оттенки такого социального явления, как лагерь. И все-таки оно присутствует в заглавии данной книги. Почему? Во-первых, эпидемиологическая коннотация хорошо передает то, как именно элита Королевства СХС воспринимала идеологическую опасность. Во-вторых, указывает на взаимосвязь идей и масс как на ядро проблемы. В-третьих, абсурдность словосочетания карантин для идей характеризует гротескность самого явления и подчеркивает необходимость соблюдения разумной дистанции по отношению к предмету исследования.

ЧЕТыРЕ ОТПРАВНыЕ ТОЧКИ

Поскольку исторический контекст, в котором получило развитие рассматриваемое социальное явление, в целом известен, уже при беглом ознакомлении с упоминаниями о лагерях в документах возникает мысль, что они являлись частью более общей стратегии борьбы против крамольных идей.

Дальнейшие исследования подтверждают, что речь идет о разветвленной и относительно структурированной сети лагерей и других мест изоляции внутри границ Королевства СХС, которую поддерживали дипломатические и военные представительства за границей, определенные государственные учреждения, а также некоторые зарубежные и международные организации.

Другая идея, которая возникла, а позднее нашла подкрепление, состоит в том, что эти меры были лишь одним из аспектов некой более масштабной политики, включавшей и другие виды борьбы (экономическую, политическую, военную и т. д.) новообразованного государства за существование.

В дальнейшем мы будем касаться их по мере необходимости для освещения основной темы, а также выявления связи между различными методами противостояния идеям, грозившим Королевству СХС и системе ценностей, которую оно отстаивало.

Третий, еще более широкий круг размышлений, наметившийся в процессе исследования, порождён впечатлением, что подоплекой массовой изоляции в Королевстве СХС на заре его существования являлась первая попытка большевистской революции в Югославии. Данная работа посвящена лишь одной стороне этой темы, но в то же время дает отчасти ответ на важный вопрос:

почему эта попытка провалилась?

Четвертый, самый широкий, круг проблем вытекает из анализа территориального расположения лагерей и других мест для изоляции «антигосударственных элементов». Дело в том, что большинство их находилось на территории бывшей Дуалистической монархии, за исключением нескольких небольших объектов в северных областях бывшего Королевства Сербии. Это совпадает с расположением Первого, Второго и Четвертого армейских округов, включавших в себя в основном новые территории с центрами в Новом Саде, Сараеве и Загребе. Третий военный округ с центром в г. Скопле охватывал довоенную территорию Королевства Сербии, и в этом округе интернирование граждан не проводилось. Подавляющее большинство изолированных лиц были родом из областей, ещё недавно принадлежавших Габсбургской монархии, где в течение войны применялись аналогичные меры к вернувшимся из плена. Остальные были иностранцами. Кроме того, заметны преемственность и цикличность в применении мер массовой изоляции на одном и том же пространстве до, во время и после существования Югославии. Таким образом, вышесказанное свидетельствует о наличии связей между типами общества и государства и предрасположенностью к определенным процессам и явлениям.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД

С формальной точки зрения, данная тема является одним из аспектов военной истории, причем таким, который в исторической науке, как правило, остается обделенным вниманием — судьбой военнопленных. В этот отношеПРЕДИСЛОВИЕ нии данная монография дополняет уже имеющиеся исследования и делает попытку сделать следующий шаг.

Одновременно тема относится и к истории дипломатии, поскольку в ней отражаются отношения нескольких государств. Прежде всего, это Королевство СХС, Россия, Италия и Германия, в меньшей степени главные страны-участницы Антанты, транзитные страны, через которые осуществлялась репатриация, соседние государства, некоторые международные институты, как Лига Наций и Международный Красный Крест.

Кроме того, исследование затрагивает и сферу истории идей, без них такого явления, как лагерь, вообще могло бы не быть. Полюса здесь составляют две противоположные идеологии, сторонники и поборники которых находились в двух государственных центрах: в Белграде, столице государства, отстаивавшего государственную целостность и суверенитет, либерализм, монархию, демократию, национализм и религиозность; и в Москве, столице «родины всех пролетариев», и за пределами своих границ пытавшейся насаждать большевистскую систему ценностей и концепцию государства, подразумевавшего плановое хозяйство, эгалитаризм, однопартийную систему, диктатуру, республику, интернационализм и атеизм.

Речь идёт также о столкновении двух элит: старой, которая составляла верхушку общественной пирамиды и определяла управленческую структуру государства, и новой, зародившейся внутри того же самого общества и пытавшейся захватить власть при поддержке извне. Обе эти элиты возникли внутри тонкой гражданской прослойки Королевства СХС, а между ними находились массы общества, вокруг которых, через которые и посредством которых велась их борьба. Данная тема отчасти представляет собой исследование одной великой миграции, заключительного этапа массового переселения, последовавшего после Первой мировой войны, что означает и неизбежный выход в область социальной истории.

Учитывая относительную краткость рассматриваемого периода и специфичность темы, классический историографический подход, подразумевающий хронологическое изложение событий, будет использоваться очень осторожно и только там, где это возможно. Прежде всего, здесь имеется в виду политическая и военная история. Как оказалось, социологический подход значительно более удобен для описания процесса возвращения военнопленных и массовой изоляции с её комплексностью и многослойностью, когда сквозь внешнюю оболочку военно-политического вопроса проступает явление, теснейшим образом связанное с длительными общественными процессами, продукт культурной и интеллектуальной истории той территории, где оно получило развитие.

В масштабах всеобщей истории и в рамках истории Югославии, сети лагерей возникали порой последовательно, а порой синхронно, существуя и пеГоран Милорадович КАРАНТИН ИДЕЙ ресекаясь в пространстве и во времени. Лагеря в Королевстве возникали один за другим в сравнительно небольшие промежутки времени, затем какое-то время они функционировали параллельно, чтобы потом так же последовательно исчезнуть с исторической сцены и из нашего поля зрения опять-таки за очень короткий отрезок времени. Линеарная манера повествования не в состоянии отобразить этот процесс. Читатель может заметить, что кое-где применялась мозаичная структура, дабы вымостить линеарное полотно основного изложения. Насколько это было оправданно и успешно, покажут последующие исследования.

Как уже было отмечено, из-за недостатка работ на эту тему и неудовлетворительного состояния документальных материалов исследование выполнено на основании фрагментарных источников. Эти крупицы позволяли порой достаточно ясно увидеть эпизоды общей картины, но порой их едва хватало, чтобы кое-как восполнить пробелы, да и то не всегда. Поэтому прежде всего необходимо было выстроить общие и частные границы явления (история лагерей в мировом масштабе и на территории Югославии), а затем через «изучение примеров» приступить к исследованию собственно лагерей в Королевстве СХС. В качестве двух наиболее ярких «примеров» выбраны лагеря в Смедереве и Мариборе. Но и основная тема данной книги — сеть лагерей в Королевстве СХС — представляет собой «изучение примеров» из числа лагерей, существовавших на территории Югославии с 1914 по 1920 гг. Наконец, эти лагеря, имеющие свои «общие знаменатели», можно представить как особый «югославский случай» в рамках более широкого явления, каковым является процесс массовой изоляции в последние два века всеобщей истории.

Такой подход, на практике оказавшийся в высшей степени плодотворным, сделал возможной научную свободу в широком понимании, которая культивируется на Кафедре общей современной истории. Особая благодарность выражается профессору др. Андрею Митровичу за ряд побуждающих бесед и полезных рекомендаций при определении темы и при решении спорных вопросов методологии и терминологии на последующих этапах работы.

Неоценимую помощь во время многочисленных консультаций оказал доцент др. Мирослав Йованович, чьи комментарии и советы значительно облегчили решение многих конкретных проблем, ускорив завершение монографии.

Автор благодарен психологу, доценту др. Йовану Миричу за его квалифицированную помощь в разъяснении многих вопросов, неизменно возникавших, как только работа затрагивала область психологии. Помогли в создании этой книги сотрудники Архива Югославии, Архива Сербии, Военного Архива, Народной библиотеки, Университетской библиотеки, Библиотеки исторического отделения Философского факультета в Белграде и Библиотеки Исторического института в Белграде.

Лагеря изоляции:

возникновение, развитие, стереотипы, типология Для того, чтобы определить значение и истинный смысл того или иного исторического явления на конкретной территории в конкретное время, следует сопоставить его со схожими явлениями, как предшествовавшими, так и последующими. Но прежде всего стоит посмотреть, что питает это явление, что влияет на его периодические всплески и мутации. Это поможет лучше понять, чем именно было явление, имевшее место в Королевстве СХС в первые годы его существования.

К ОПРЕДЕЛЕНИЮ ПОНЯТИЯ «ЛАГЕРь»

Одна из первых устойчивых ассоциаций, возникающих при мысли об истории ХХ века — это места массовой изоляции политических противников; кажется, что, лучше поняв это явление, можно точнее охарактеризовать и исторический период, в который оно возникло. Важный шаг — определение критерия для квалификации исследуемого процесса, что значительно облегчает ориентацию в конкретных случаях его проявления. В качестве отправной точки может послужить тезис, что главным (однако не единственным) генератором массовой изоляции служит влияние, которое на массы оказывают идеи, приобретающие политическое значение и в данной среде считающиеся противоречащими существующему порядку вещей. Пока дело касается отдельных личностей, исповедующих эти идеи, меры, предпринимаемые обществом или режимом против них, не выходят за рамки классических мер пресечения, независимо от формальной мотивировки и процедуры изоляции63. ОдВ конце XVIII–начале XIX. вв. наказания через отбывание срока потеснили преобладающие до этого наказания путём публичного унижения, нанесения увечий и физических мучений. Это объясняется стремлением к «гуманизации» карательной процедуры, дабы достичь воспитательного эффекта посредством «моральной ортопедии» и приспособиться к ценностям, типичным для гражданского общества, поскольку «человек попадает в тюрьму, чтобы заплатить свой долг» (курсив автора). (См.: Фуко, Мишель.

Надзирати и кажњавати. Настанак затвора. Нови Сад, 1997. С. 11–13, 223–225). Как мы увидим, указанной хронологической границе способствовало и явление массовой изоляции.

нако по мере того, как возрастала роль масс в исторических событиях64, меры индивидуальной изоляции оказывались недостаточными для предупреждения нежелательных последствий. Назрела потребность в развитии новых техно логий физической изоляции, применимых для контроля над массами.

Доказательством тому, что основную причину практики создания лагерей следует искать на технологическом уровне, служит факт появления лагерей в странах с совершенно противоположными идеологиями: лагеря создавали и большевики, и демократы, и фашисты, и нацисты. История Югославии как раз великолепно иллюстрирует, как в пределах одной страны сменяются режимы, к власти приходят и от власти отстраняются люди различных политических взглядов и моральных устоев, а лагеря постоянно обновляются, нередко в одних и тех же местах. Следовательно, они не являлись самоцелью, неотъемлемой частью той или иной идеологии, а только инструментом для достижения цели.

Применение такого инструмента возможно при наличии в обществе ряда условий: присутствие по меньшей мере двух достаточно многочисленных борющихся за лидерство групп, убежденность в недостаточности обычных мер, а также в том, что само существование данного общества напрямую зависит от устранения из политической или общественной жизни значительного числа людей и даже от их физического устранения. Это наводит на мысль, что заключение в лагеря, в сущности, представляет собой специфический вид  об щественных  отношений, проявляющихся по преимуществу в политической сфере, но иногда выходящих далеко за её пределы. Поэтому невозможно дать определение лагеря только на основании его описаний, описаний его внутреннего распорядка, какими бы красочными и ужасающими они ни были, но, прежде всего, требуется определить его функцию в данной среде.

Характерной чертой лагерей следует признать то, что в большинстве своём они возникали в качестве чрезвычайной меры, поэтому носили относительно импровизированный вид и были  лишены  формальностей. Они появлялись в самых различных местах и формах, а продолжительность их функционирования не была заранее определена. Недостатки документального оформления порождали массу ошибок (не всегда случайных) при квалификации отдельных случаев. Можно назвать разные причины этого, но одна из важнейших в том, В начале XIX в. «народные массы играют исключительно минорную роль, сведенную к репертуару, который пишут элитные круги… Ситуация меняется в конце века. Ни развитие национализма, взрыв демократического антисемитизма, ни появление растущего числа массовых партий, таких как немецкая социал-демократическая партия, никоим образом нельзя постичь, не признав дотоле невиданного внедрения народных масс в политику современных государств. Между тем этот феномен лучше всего можно наблюдать после окончания Первой мировой войны». F. Fire, Prolost. С. 30. Периодизация, которую дает Фюре, относительно увеличения роли масс в истории соответствует и качественным переменам в лагерной практике, что явствует из обзора истории массовой изоляции в дальнейшем тексте.

ВВЕДЕНИЕ Лагеря изоляции: возникновение, развитие, стереотипы, типология что понятие «концентрационный лагерь» обладало огромным пропагандистским воздействием и охотно использовалось. В новейшие времена этот термин утратил свое раннее значение «сборный пункт» и стал обозначать массовое место казни. Однако история массовой изоляции показывает, что высокая смертность в большинстве лагерей была сопутствующим, а не первичным эффектом. Замысел, как правило, состоял в заключении и изоляции, иногда эксплуатации и, возможно, перевоспитании узников. Исходно, если проанализировать данные за два последних столетия, лагеря уничтожения были скорее исключением, чем правилом, а современное понимание термина «концентрационный лагерь» — суть стереотип, возникший после Второй мировой войны.

Лагеря в силу своего чрезвычайного и временного характера относятся скорее к эпохам перемен — революциям и войнам, нежели к периодам, когда властвует закон и порядок. Их легитимность базируется не на правовых и моральных нормах, а на суждениях политической воли, они суть продукт государственной и политической системы, которая, в сущности, посредством лагерей доказывает свою неспособность обычным путем, через нормальные институции разрешить те или иные проблемы. Многие авторы указывают на Французскую революцию как исходную точку крупных перемен, произошедших за последние два века, включая и возникновение лагерей65. Здесь следует сослаться на мнение тех историков, кто, как Эрик Хобсбаум, считает, что Долгий  девятнадцатый  век начинается двумя революциями 1780-х годов — промышленной в Англии и политической во Франции, а заканчивается Первой мировой войной. А Короткий двадцатый век, начинаясь этой войной, заканчивается крахом коммунистических режимов в Европе в 1991 г. Франсуа Фюре также выделяет эти три события как важнейшие хронологические разделители последних двух веков, которые, помимо прочего, отмечены еще и феноменом массовой изоляции. Джон Шварцментел отодвигает эти хронологические рамки немного назад, до Американской революции 1776 г., однако и он рассматривает последние два столетия как историческое целое, обозначенное «идеологиями современности», ведущими начало от просветительства66.

Стереотипное представление о коллективном враге вне или внутри какого-либо народа родилось в ходе событий Великой французской революции:

Для поисков в этом направлении весьма инспиративным стало место в книге А. Митровича (А. Митровић, Време нетрпељивих. С. 63–66), где автор отмечает, что миф о «вожде» существовал задолго до «вождей» первой половины ХХ в., во время правления которых наступила кульминация лагерной практики, и что особенно он был предвосхищен мифом о Наполеоне. Упоминание Наполеона указывает на Французскую революцию, которая взрастила его и которая является важнейшей хронологической границей для нашей темы.

Hobsbawm,  Eric. Age of Extremes. The Short Twentith Century 1914–1991. L., 1999. Р. 2–17;

F. Fire. Prolost. S. 13–77; Schwarzmantel, John. The Age of Ideology. Political Ideologies from the American Revolution to Postmodern Times. L., 1998. Р. 1–13.

провозглашения Национального собрания представителями третьего сословия 17 июня 1789 г., сопротивления короля и дворянства этому перевороту с вытекающей отсюда теорией аристократического заговора. Тогда-то и появилась идея, что целые категории населения в пределах государства или народа могут являться врагами (государства, народа, классовыми, национальными, расовыми и т. п.) и заслуживают соответствующего обращения. Дальнейший ход истории эту идею развил и заострил: есть «мы», есть «они» (враги), различия настолько непримиримы, что их необходимо очертить колючей проволокой67.

Одним из существенных факторов, влиявших на создание и совершенствование технологии массовой изоляции, стал опыт, приобретённый в ходе массового производства, то есть индустриальная логика: экономия пространства, рационализация расходов, максимальное использование материальных и людских ресурсов, дисциплина, строгая иерархия, подчинение индивидуума коллективу и т. д. И хотя перечисленным не исчерпываются возможные связи промышленного процесса и развития лагерной практики, это вовсе не означает, что связи эти были непосредственно причинно-следственными или что они — единственные и самые важные. Индустриализация шла параллельно с технологическим развитием лагерей, формирование которых она в некотором смысле облегчила и ускорила, однако обоим этим явлениям предшествовали политические революции в ведущих государствах Западной Европы и Америки. Вероятно, правильнее было бы полагать, что революционное высвобождение возросших потенциалов этих обществ имело и позитивные стороны (материальное благосостояние), и негативные (лагеря).

Кроме того, практику заключения в лагеря можно считать симптомом крупных перемен в структуре общественной морали. Вместо того чтобы лишение свободы рассматривать исключительно как наказание (следствие) за какое-либо правонарушение (причину), предварительно сформулированное юридически, вершители массовой изоляции сочли, что некоторые личности своим свободным передвижением и контактами с другими членами общества создают угрозу существующему порядку вещей (или могут её создать в будущем), поэтому их необходимо поместить в заключение с профилактической  целью. Именно это передвижение на первый план политической превенции и вытеснение правовых норм на второй является чертой, которая существенно отличает лагеря от тюрем. Согласно такому ходу мысли «причина» (воз можное правонарушение) логически следует за тем, что должно бы являться Исследованием современных интерпретаций общества и их идейными, политическими и материальными последствиями занимался Цветан Тодоров в книге: Mi i Drugi. Francuska misao o ljudskoj raznolikosti. Beograd, 1994. О психологических переменах, сопровождающих зарождение и функционирование современных идеологий см.: Крстић,  Драган.

Психолошке белешке 1974–1975. Београд, 1992. С. 57–60.

ВВЕДЕНИЕ Лагеря изоляции: возникновение, развитие, стереотипы, типология следствием (заключение), при том что в действительности «причина» может так и остаться гипотетической. Отсюда проистекает, что: или необязательно совершать правонарушение для того, чтобы оказаться в заключении, или же оно содержится в самом наказании, то есть заключённый благодаря своему статусу уже преступник68.

Сама цель изоляции зависит от понимания тех, кто применяет эти меры, хотя в ходе применения изоляции первоначальные позиции нередко изменяются. Как правило, главным было стремление лишить изолированного индивидуума (путём изоляции, морального давления, физического уничтожения) возможности распространять свои идеи и находить единомышленников.

Причем совершенно необязательно, чтобы подвергшийся изоляции действительно исповедовал инкриминируемые ему идеи, важно, что те, кто его изолирует, исповедуют свои собственные (об аристократическом или еврейском заговоре, классовом враге, высшей расе, государственном интересе, исторической необходимости и т. п.).

Разумеется, возможные характеристики массовой изоляции этим не исчерпываются. Явление это по-прежнему существует, и кто знает, в каком обличье оно предстанет в будущем, ведь многое в его прошлом остаётся загадкой.

Задача заключается в том, чтобы выделить определённые признаки этого явления, отличающие его в ряду подобных, но все же иных феноменов (карантин, тюрьма, военный лагерь, поселение, индейская резервация и т. д.). Очертания массовой изоляции станут яснее, если, совершив краткий экскурс в историю, мы найдем некие исходные факторы, необходимые условия, локальные варианты и основные фазы развития этого явления. Но прежде следует заняться поисками первого в истории лагеря.

В ПОИСКАХ ПРООБРАЗА

Справочная литература, как правило, расходится в вопросе, кто, когда и где впервые сформировал подобный объект, проявляя при этом избирательную, но строго направленную и дозированную забывчивость69. Бесспорно, на то имеются объективные причины. «Народная энциклопедия сербо-хорЭтот вопрос требует внимательного специального толкования, которое выходит за рамки данной работы. К сожалению, надо признать, что до сих пор историческими последствиями перемен в области морали больше и глубже занимались литераторы, чем историки.

Прежде всего, здесь имеется в виду Федор Достоевский, а также австрийский писатель Йозеф Рот (см.: Милорадовић, Горан. Историјско у роману «Радецки-марш» Јозефа Рота // Годишњак за друштвену историју. 2–3. 1997. С. 241–266).

«Советская историческая энциклопедия» (М., 1961–1965) пошла дальше всех: в ней понятия «концентрационный лагерь» или просто «лагеря» отсутствуют.

вато-словенская» (редактор Станоевич) полагает, что «во время войны 1914– 1918 гг. помимо лагерей для военнопленных возникли и другие виды лагерей:

интернирования и концентрационные»70, до Первой мировой войны, согласно статье, их не существовало. «Большая советская энциклопедия»71 упоминает лагеря в «капиталистических государствах», особенно в тех, где властвовал «фашистский режим». Не уточняется, где именно и когда был организован первый лагерь. «Толковый словарь русского языка» признает наличие лагерей только «в фашистской Германии и оккупированных ею странах во время Второй мировой войны, а также в ряде стран с реакционными режимами в периоды репрессий и беззакония: место заключения и физического уничтожения политических противников, инакомыслящих»72. «Энциклопедия института лексикографии»73 нижнюю хронологическую границу относит ко временам колониальных войн, конкретно упоминает Бурскую войну (1899–1902). «Международный политический словарь-справочник»74 не приводит ни одного примера старше Бурской войны, с которой связывает и возникновение термина «концентрационный лагерь». «Grand Larousse enciclopdique»75 относит первые лагеря ко времени попытки испанцев подавить восстание на Кубе (1895–1898), то же самое находим и в энциклопедии Брокгауза76, а в «Британнике»77 даже приводится дата 21 октября 1896 г. в качестве исходной для исследуемого явления. «Энциклопедия Словении»78 следует этим двум авторитетным справочникам. В энциклопедии «Mayers»79 лагеря для военнопленных времен гражданской войны в Америке (1861–1865) названы как наиболее ранние, а «Военная энциклопедия» углубляется дальше всех перечисленных справочников.

Согласно ей, «предтечей концентрационных лагерей было решение, принятое Наполеоном Бонапартом в 1803 г. после разрыва Амьенского мира, об аресте всех граждан Британии, застигнутых на территории Франции, вплоть до дипНародна енциклопедија српско-хрватско-словеначка. II: И-М. Загреб, б. г. С. 590, 591. Автор статьи Любомир Миленович явно находился под сильным впечатлением от только что минувшей войны.

Большая советская энциклопедия. Т. 22. М., 1953. С. 499. Статья насквозь пронизана идеологией.

Ожегов, С. И.; Шведова, Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1994. С. 287. По сравнению с советскими временами мало что изменилось.

Enciklopedija leksikografskog zavoda. T. 4: Jugoslavija-Majkov. 1959. S. 321, 322. Эта энциклопедия сообщает о лагерях к западу, северу и югу от тогдашних границ Югославии.

Meunarodni politiki leksikon. Zagreb, 1960. S. 292, 293.

Grand Larousse enciclopdique. T. 3: Ches-Des. P., 1960. Р. 352–354. Эта энциклопедия отводит, по крайней мере, в десять раз больше места нацистским лагерям, чем всем остальным вместе взятым. О французских лагерях в ней не сообщается ничего.

Brockhaus. Die Enzyklopdie in 24 Bnden. B. 12: Kir-Lagh. Leipzig; Mannheim, 1996. S. 345, 346.

Encyclopaedia Britannica. Vol. 6: Cocker — Dais. 1963. Р. 251–253.

Internacija // Enciklopedija Slovenije. T. 4: Hac — Kare. Ljubljana, 1990. S. 164. В статье неправильно приведены годы Бурской войны: 1908–1911 гг. (!?).

Mayers. Enzyclopdisches lexicon in 24 Bnden. B. 14: Ko — Les. Mannheim; Wien; Zrich, 1975. S. 192.

ВВЕДЕНИЕ Лагеря изоляции: возникновение, развитие, стереотипы, типология ломатов, находившихся там проездом»80. На этом можно было бы прекратить поиски более ранних примеров, поскольку Французская революция признана наукой как первая пограничная отметка «долгого XIX в.».