«социологическая ауторефлексия (1999-2001) = Послесловие: Из автопрезентации тома 1 ТОМ 2/1 Глава без №. АВТОПРЕЗЕНТАЦИЯ ТОМА 1 = От автора – сегодня. Предуведомление к главам 15-17 15. ЗАСЛУЖЕННЫЕ СОБЕСЕДНИКИ (начало) 16 ...»
-- [ Страница 3 ] --
Но уж коли назвался груздем, полезу в кузов. Скажу, по крайней мере, о том, что для меня особенно дорого и значимо в Ю. А. Леваде-человеке (про науку сейчас не говорю). А это как раз то, что он и сам, как явствует из интервью 1990 г., вполне про себя знал, — его замечательная способность к естественному поведению в противоестественных условиях. Естественное поведение — не вообще, а для него таковое. Для Левады были естественны (органичны): и его некатегоричность в научных выводах, и искусство создавать вокруг себя творческую среду («семинарская жизнь»), и ненавязчивое научное лидерство, и вроде «попутные» теоретические прозрения, и роль неординарного партсекретаря (1960-х гг.), и отсутствие «идеологической выправки» (как сказал бы известный проф. Парыгин), и нравственное самостояние (именно самостояние, а не противостояние...).
Как мне кажется, Ю.А. — не только в своих крамольных «Лекциях по социологии»
1969 г., но и во всех других своих жизненных проявлениях — не делал вызовов Системе. «Я не хотел и не хочу торчать...» — его слова. Система сама усмотрела в нем для себя угрозу, а также, как отмечает Ю.А., использовала это как подходящий повод для открытия «охоты на ведьм», в частности, в социологии. Он же «всего лишь» не уступил давлению: не начал «идеологически разоружаться», но не стал и диссидентом в общепринятом смысле (что было бы для него… просто неестественно).
«...Меня никто не заставлял делать то, что я не хочу, и я думаю, что я никогда не стал бы это делать, но и делать что-либо нарочитое я не стал бы...» [2, с. 158].
При этом он был настолько самокритичен в отношении своего труда (тех самых «Лекций», которые искренно считал «сырыми»), что сумел благополучно игнорировать идеологические обвинения, не ввязываться во вненаучные споры. Тем самым он, пожалуй, способствовал тому, чтобы не оказаться исключенным из партии (тогда его судьба на ближайшие 10–15 лет сложилась бы куда более драматично).
Ю. А. подчеркивает в беседе с Д. Шалиным различие общественных ситуаций конца 1930-х, конца 1950-х и, скажем, конца 1970-х гг. Страха лишиться жизни и погубить своих близких на рубеже 1960–1970-х гг. уже не было. Открывалась некоторая возможность морального, экзистенциального выбора. И Левада эту возможность использовал в полной мере. Он сохранял невозмутимое достоинство.
Это становится очевидным не только из известных фактов биографии и воспоминаний коллег, но и из документов тех лет, опубликованных, в частности, в книге «Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах» [3]. Обратившись сегодня к протоколам «проработки» Левады с записью и его собственных выступлений на заседаниях партийного бюро Института социологических исследований и на общественно-научных собраниях, придирчивый и пристрастный современный читатель не найдет в них ни одного высказывания Ю.А., которого тот мог бы потом не то что стыдиться — стесняться. Притом, что «всю принципиальную (и только такую! — А. А.) критику, которой подверглась работа, я признаю», — читаем в протоколе 1969 г.
Способность выдержать подобный «наезд» с таким самообладанием и (вроде неуместное слово!) изяществом свидетельствует еще и о высочайшей культуре мысли и речи; это интеллектуальное достижение, а не только нравственная позиция.
Стоит здесь сказать, что пять лет спустя мне довелось оказаться примерно в таком же положении «проштрафившегося» секретаря партбюро (в ленинградском институте), а еще десять лет спустя — и в положении исключенного из партии по идеологическим (политическим) обвинениям. Ох, как мне тогда пригодилась бы эта школа «необходимой и достаточной обороны» Ю.А. Левады, о которой в то время так мало знал! Думаю, что я тогда и «задирался», и «прогибался» больше, чем он. Правда, у меня, разумеется, не было такого запаса научной прочности.
(Вообще, поколение первых послевоенных выпусков гуманитарных факультетов МГУ мне представляется совершенно уникальным по насыщенности будущей научной элитой, не в расхожем смысле этого слова. Достаточно выстроить, навскидку, далеко не полный ряд знакомых имен выпускников МГУ начала 1950-х: Гачев, Грушин, Пятигорский, Щедровицкий; Гордон, Карпинский, Левада, Мамардашвили, Наумова, Юдин, Янов; Лапин… Философы, историки, филологи; здесь только 1929–1931 годы рождения; многих уж нет…) Очень существенны — в рефлексии Левады 1990 г. — характеристики людей (он, в общем, избегает имен, но иногда Шалин прямо о конкретных людях спрашивает), как тех, кому его поведение казалось слишком «неосторожным», так и тех, кому оно могло показаться, наоборот, недостаточно решительным. Его суждения, как правило, сдержанны. Он толерантен:
не судит, а старается понять. Ни эйфория, ни обличительный пафос перестроечных лет его не захватили. Он и тут проходит «по лезвию бритвы» — естественно, как жил и раньше, и впредь.
Наверно, Владимир Эммануилович прав, говоря об экзистенциальном выборе Левады в начале 1970-х гг. 23 Вот только вряд ли это был выбор между «быть с властью» и «быть в конфликте с ней», как он пишет. Я склонен трактовать это как выбор в пользу третьего варианта — человеческой и профессиональной независимости (кстати, это может быть труднее всего).
Вспоминается сказанное о другом нашем выдающемся современнике: у него были стилистические разногласия с советской властью. 24 Я бы сказал так и о Леваде. Только эти разногласия не помешали ему так или иначе не выживать, но «уживаться» с властью, чтобы, оставаясь в тени, транслировать и воспроизводить культуру, постигая советское общество и советского человека не «снаружи», а «изнутри».
Впоследствии Ю. А. замечал: «Мне кажется, что в последние годы (речь о первой половине 1990-х. — А. А.) мы с давними и недавними коллегами смогли описать и объяснить некоторые тенденции развития общества и человека, используя не только обильные эмпирические данные опросов, но и тот мыслительный, методологический материал, который был проработан «тогда»» [3, с. 94].
...Я обсуждаю здесь лишь те сюжеты, которые так или иначе были затронуты в интервью Ю. А. 1990 г. Что было потом, от ВЦИОМа до «Левада-Центра» и далее, слишком хорошо известно. При всей его неамбициозности (кстати, как раз амбициозность ныне возводится в ранг одной из первейших добродетелей!..) Юрий Александрович являет собой пример очень крупного масштаба личности.
Это уже не просто человеческие или профессиональные качества. Это мера влияния на окружающих, включая опосредованное, при отсутствии личных контактов. Это глубина следа в жизни, обществе, культуре. Это — память о человеке «на все времена».
P. S. В сборнике материалов первой из кяярикуских встреч содержатся страницы из дневника проф. Полупортянцева (героя фольклора, зародившегося в стенах Института философии АН СССР, периода 1960-х гг.). Автор эпохального труда «Гегели мы» в своем отчете, в частности, о посещении финской бани, описывает «военный порядок следования в баню».
Перечисляются обязанности таких участников этого действа, как Фирсов (командир), сам Полупортянцев (нач. отдела кадров), Столович (замкомандира по эстетической части и моральной чистоте), Ядов (замкомандира по процедуре, методологии и телесной чистоте), Блюм (замкомандира по общесоциологической части, организации и преодолению отчуждения), Ольшанский (замкомандира по семиотике и неформальным межличностным отношениям в бане смешанного типа), Вооглайд (помкомандира по методам исследования Имеется в виду мнение В. Э. Шляпентоха, выраженное им в статье «Звездное время Юрия Левады: история одного экзистенциального выбора» [4]. — Примеч. ред. журнала.
Здесь небрежность автора этих строк: о своих «стилистических разногласиях с советской властью» говорил сам А. Д. Синявский, а не о нем сказано. (Примечание А. Алексеева).
массовых коммуникаций и расквартированию), Немцова и Верховская (медсестры) [1, с. 210–211].
Упоминается и еще один персонаж: Левада — рядовой. Уж не сам ли Ю. А., работавший тогда в Институте философии, это сочинял?
1. Материалы встречи социологов «Методологические проблемы исследования массовой коммуникации». Кяярику–1966 / Гл. ред. Ю. Вооглайд. Тарту: Тартуский гос.
университет, 1967.
2. Левада Ю. «Я считал, что было бы неестественно вести себя как-то иначе // Социологический журнал. 2008. № 1. С. 155–174.
3. Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах / Отв.
ред. и авт. предисл. Г. С. Батыгин; Ред.-сост. С. Ф. Ярмолюк. СПб.: Русский христианский гуманитарный институт, 1999.
4. Шляпентох В. Звездное время Юрия Левады: история одного экзистенциального выбора // Специальный проект: «Журнальный зал» в «Русском Журнале» [online]. Дата обращения: 22.05.2008. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2007/87/sh13.html.
ЗНАЧИТ ОТКРЫТАЯ
Цит. по: Сайт про общественные движения. 13 ноября 2008 г. : http://dvizh.org/2008/11/13/296/.
Перевод А. Ф. Филиппова и П. П. Гайденко. Цит. по: Вебер М. Избранные произведения. М.:
Прогресс, 1990, с. 735. (Электронную версию см. на сайте «Библиотека Максима Мошкова», раздел «Политология»: http://lib.ru/POLITOLOG/. Точечный адрес - http://lib.ru/POLITOLOG/weber.txt).
1. Понятие открытой социологии не имеет терминологического статуса, и пока это выражение может рассматриваться скорее как метафора. Ближе всего оно к ныне утвердившемуся понятию публичная социология, введенному М. Буравым.
Согласно Буравому, могут быть выделены четыре типа (социологического) знания:
профессиональное (professional), прикладное (policy), публичное (public) и критическое (critical). Эта классификация вытекает из предложенного М. Буравым модельного представления, в основе которого — различение социологического знания:
а) по его характеру, или типу задач: инструментальное знание versus рефлексивное знание, и б) по адресу: академическая аудитория versus внеакадемическая аудитория. Яницкий О. Российская социология должна быть граждански ориентированной / Сайт СИ РАН.
Март 2010 (http://www.isras.ru/blog_prof_5.html).
Цит. по: Демина Н. Новые дороги "Путей России". Столкновение мнений о симпозиуме в Шанинке (МВШСЭН) / Полит.ру, 3 февраля 2009 г. http://www.polit.ru/science/2009/02/03/puti16_otkliki.html.
Тезисы доклада, под этим же названием, произнесенного на Вторых чтениях памяти В. Б.
Голофаста «Социология вчера, сегодня, завтра» (СПб., 3-5 апреля 2008 г.). Впервые опубликованы в:
Социология вчера, сегодня, завтра, Вторые социологические чтения памяти В. Б. Голофаста / Под редакцией О. Б. Божкова. СПб.: Бильбо, 2008, с. 10-15. (Электронная версия: http://www.si.ras.ru/doc/GR_2008.pdf).
Буравой М. За публичную социологию. См. в блоге «Журнала исследований социальной политики» - http://jsps-journal.blogspot.com/2008/01/blog-post_8634.html). См. также перевод этой и еще двух статей М. Буравого в: Общественная роль социологии. М.: Центр социальной политики и гендерных исследований, 2008.
Профессиональная социология, по М. Буравому, есть инструментальное знание для академической аудитории; прикладная социология есть инструментальное знание для внеакадемической аудитории; публичная социология есть рефлексивное знание для внеакадемической аудитории; критическая социология есть рефлексивное знание для академической аудитории. Разумеется, это типы идеальные, в “чистом виде”, пожалуй, невозможные; их границы не стабильны, понятия перетекают друг в друга и т. д.
2. Наша попытка дальнейшей концептуализации позволяет обозначить следующие аспекты публичной социологии:
а) ее общественный характер, в смысле направленности на служение обществу в целом, а не какой-либо его части (скажем, элите, будь то научная, политическая, деловая...);
б) актуальность, в смысле преимущественного сосредоточения на решении таких научных проблем, которые вырастают из... или стимулируются необходимостью разрешения актуальных общественных диспропорций, конфликтов, противоречий;
в) демократичность, в смысле непосредственной предназначенности результатов научного изыскания публике, в пределе — общедоступности;
г) диалогичность, в смысле интерактивности как между исследователем и социальной общностью, выступающей объектом изучения, так и между исследователем и обществом, как потребителем социологической информации;
д) гражданственность, в смысле активной жизненной и научной позиции исследователя, обращенности лицом к гражданскому обществу, защиты трудовых и социальных прав и т. д.
3. Обобщая, можно сказать, что публичная социология есть социология открытая par excellence. Открытая для людей, как информантов исследователя, как его партнеров в изыскании и как потребителей социологической информации.
Открытая социология - это социология для общества и в защиту человека и человеческих общностей от государственного или рыночного диктата (как формулирует М.
Буравой). Это – в наибольшей степени независимая социология (хоть абсолютная независимость и невозможна...). Свободная (разумеется, относительно...), а точнее — преодолевающая давление со стороны как внешних для социального института науки сил (государство, рынок), так и “изнутри” профессионального сообщества (имея в виду всевозможные писаные регламенты и неписаные обыкновения).
С учетом всего сказанного, открытая социология, в сущности, может рассматриваться как интегральное определение социологии публичной, или общественной.
Причем важно, что это не ценностная, а объективная характеристика, выводимая из самого предмета рассмотрения, а не приписывающая предмету некие позитивные (с точки зрения аналитика) качества.
Публичная, открытая социология, будучи идеальным типом, есть некоторая точка отсчета и некий аттрактор, своего рода потенция адекватных взаимоотношений социологии и общества.
4. Думается, что можно установить определенную преемственность, обнаружить предвосхищение идей публичной социологии (без этого термина, разумеется) и в «Как я могу обосновать эти различения и разделения? Здесь я ссылаюсь на два фундаментальных вопроса, на которые должен отвечать любой дисциплинарный режим знания: «Для кого знание?» и «Для чего оно?»» (Буравой М. Приживется ли «публичная социология в России? // Лабораториум, 2009, № 1;
электронная версия - http://soclabo.org/rus/journal/5/5/vers/46/).
Разделение социологического труда, по М. Буравому:
«социологическом воображении» Ч. Р. Миллса, и в «рефлексивной социологии» А. У.
Гоулднера, и в «социологии действия» А. Турена. Здесь не будем углубляться дальше в генезис этих идей.
5. В какой мере «открытой» является современная российская социология? Не следует предъявлять это требование, как универсальное, ко всякому социологическому изысканию. Открытость прикладной или профессиональной социологии, не говоря уж о критической (в смысле Буравого), может быть весьма ограниченной. Однако важно, чтобы труд социологов не сводился к производству только инструментального знания и чтобы это знание адресовалось не только профессионалам (будь то коллегам, будь то заказчикам).
Понятно, что и в публичности (открытости) возможно определенное разделение труда.
6. Полноценная открытость возникает либо в ситуации независимости социологической институции от государства или рынка (что редко вполне достижимо), либо при соответствующей ценностной и этической позиции исследователя или исследовательского коллектива. Вообще говоря, общественность всегда имеет право знать о результатах социологического исследования, в которое она была так или иначе вовлечена (например, в качестве опрашиваемых…), равно как и способы получения этих результатов (методики, процедуры) не должны быть предметом «профессиональной тайны».
Этот императив открытости действует далеко не всегда.
7. Так, например, можно ли говорить об открытости (прозрачности…) исследований электорального поведения, если способы построения электоральных прогнозов остаются скрытыми не только для публики, но и для коллег-профессионалов? Что важнее для науки и общества: «заранее» знать, какими будут результаты выборов, по данным избирательных комиссий, или реалистично оценить меру достоверности этих результатов, будь то в плане явки на выборы, будь то в плане распределения голосов?
Начнем с положительного примера.
«Директор… Независимого института социально-экономических и политических исследований (Беларуси. – Ред.) Олег Манаев, ссылаясь на соцопрос, проведенный в конце марта – начале апреля (2006 г. – Ред.), заявил, что президента в стране поддерживают 63,6% избирателей, а не 83%, как сообщил Центризбирком по итогам выборов… Лидера оппозиции на состоявшихся президентских выборах поддержали 20,6% избирателей (по данным Центризбиркома — 6,1%). В свою очередь председателя Белорусской социалдемократической партии (Грамада)… поддержали 4,8% (по данным ЦИКа - 2,2%), а руководителя Либерально-демократической партии… 2,1% (по данным Центризбиркома избирателей Можно говорить о том, что в пользу действующего президента «перераспределено»
почти 20% голосов, что составляет около 1 млн. 200 тыс. человек. В то же время количество голосов, поданных за альтернативных кандидатов, наоборот, уменьшено в разы: за Козулина — более чем вдвое, за Милинкевича — более чем втрое…».
Вывод исследователя (О. Манаева. – Ред.):
«Социальная база для перемен, несомненно, есть, однако готовность белорусского общества к переменам не следует ни недооценивать (что делает власть), ни переоценивать (что делает оппозиция)".
На наш взгляд, это пример именно открытой социологии, в изложенном выше смысле.
8. С другой стороны, в состоявшемся у нас, в феврале 2008 г., под эгидой Фонда общественной экспертизы (ФОБЭК), интересном и содержательном обсуждении причин того обстоятельства, что прогнозы ряда крупнейших опросных фирм касательно итогов парламентских выборов 2007 г. так разительно совпали – и друг с другом, и с результатами ЦИК (то же повторилось и на президентских выборах 2008 г.!), практически остались в тени См.: Манаев: за Александра Лукашенко проголосовали 63,6% избирателей. См. Пинский информационно-развлекательный сайт: http://mypinsk.com/2006/04/21/fals.html.
Там же. См. также сайт НИСЭПИ - http://www.iiseps.org/.
используемые российскими фабриками общественного мнения «ноу-хау» построения своих прогнозов («Что происходит с российской социологией?»). Здесь говорить об открытой социологии, как видно, пока не приходится.
9. Социология – это такая наука, которая, по крайней мере, в некоторых своих ипостасях может вмешиваться в само течение социальной жизни. Ныне получающие все большее распространение акционистские методы исследования (где действие служит познанию, и наоборот) релевантны идее открытой социологии. К числу примеров названной социологии могут быть отнесены такие вовсе не сугубо научные институции, формы аналитической и общественной деятельности, как Фонд «Индем», «Фонд защиты гласности», Институт «Коллективное действие», группа «Что делать» в СПб. 35 Здесь находим своего рода симбиоз структур науки и гражданского общества.
В принципе, иные журналистские расследования вполне могут трактоваться как «исследования случая», а иные отображаемые прессой эпизоды – как «тестовые» или моделирующие ситуации.
Социологические центры, являющиеся не коммерческими и не государственными организациями, выступают своего рода кристаллизаторами независимой, открытой социологии. Яркими примерами здесь являются Аналитический центр Юрия Левады, Московская высшая школа социальных и экономических наук, с «Интерцентром» в качестве научного подразделения, Европейский университет в СПб. Можно указать также на Центр независимых социологических исследований в СПб, исследовательскую группу «Циркон» в Москве, Центр социальной политики и гендерных исследований в Саратове, Центр независимых социальных исследований и образования в Иркутске, Научно-исследовательский центр «Регион» в Ульяновске, и др. 10. Открытая социология - это, как правило, самоорганизующиеся институции, возникающие иногда в лоне университетских или академических структур, но потом отделяющиеся от них, а чаще – и сразу автономные. Они соединяют в своей деятельности заказные и инициативные исследования, завоевывают все больший научный авторитет (также и за рубежом), притягательны для отечественных и зарубежных «инвестиций» (в виде грантов). В естественной конкуренции с «традиционными» научными и образовательными учреждениями они все чаще выходят вперед, а в некоторых направлениях устойчиво лидируют.
Можно сказать, что такая социология преодолевает специфические формы ограниченности (а порой и ущербности…) как «профессиональной», так и «прикладной»
социологической науки.
11. Открытая социология вовсе не обязательно реализуется в рамках организаций.
Она может зарождаться и воспроизводиться также (и даже в первую очередь…) как пассионарные усилия отдельных людей, как незримые колледжи и, наконец, как своего рода общественные движения.
См. на сайте ФОБЭКС: http://fobex.ru/ArticleItem.aspx?groupId_1=19&itemId_1=99). См. об этом также выше: раздел 8.5.2.
Соответствующие сетевые адреса сайтов: http://www.indem.ru/, http://www.gdf.ru/, http://ikd.ru/, http://www.chtodelat.org/. Сюда же можно отнести и исследовательскую и просветительскую деятельность таких организаций «третьего сектора», как Научно-информационный центр «Мемориал» (СПб) (http://www.memorial-nic.org/; см. о нем выше: раздел 7.8) и Международное историко-просветительское, правозащитное и благотворительное общество «Мемориал» (http://www.memo.ru/), и множество других форм общественной инициативы, в частности, молодежной (студенческой), например: Уличный университет в СПб (http://streetuniver.narod.ru/).
«