WWW.DISS.SELUK.RU

БЕСПЛАТНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА
(Авторефераты, диссертации, методички, учебные программы, монографии)

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 18 |

«СЕРИЯ ОБРАЗЫ ИСТОРИИ Кругъ Москва DIALOGUES WITH TIME MEMORY AND HISTORY Editor-in-Chief Lorina P. Repina Krugh Moscow 2008 ДИАЛОГИ СО ВРЕМЕНЕМ ПАМЯТЬ О ПРОШЛОМ В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ Под редакцией Л. П. Репиной Кругъ ...»

-- [ Страница 1 ] --

ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ

РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК

ОБЩЕСТВО ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ГУМАНИТАРНЫХ НАУК

СЕРИЯ

ОБРАЗЫ ИСТОРИИ

Кругъ

Москва

DIALOGUES WITH TIME

MEMORY AND HISTORY

Editor-in-Chief Lorina P. Repina Krugh Moscow 2008

ДИАЛОГИ СО ВРЕМЕНЕМ

ПАМЯТЬ О ПРОШЛОМ

В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ

Под редакцией Л. П. Репиной Кругъ Москва ББК 63. 3 (0) Д Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) Проект № 07–01–16069д

Д 44 ДИАЛОГИ СО ВРЕМЕНЕМ: ПАМЯТЬ О ПРОШЛОМ

В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ / Под редакцией Л. П. Репиной. — М.: Кругъ, 2008. — 800 с.

В книге на материале различных культурных ареалов (Западной Европы, Руси / России, цивилизаций Востока) и эпох (Античности, Средневековья, Нового времени) исследуются образы времени и пространства, коллективные представления о прошлом и будущем, которые формируют матрицу восприятия происходящего и выполняют функцию ориентации индивидуального и группового поведения. Комплексное изучение феномена исторической памяти и традиций историописания в специфических социокультурных контекстах позволяет понять, как сохраняется и передается информация о событиях, как складываются и используются исторические мифы, как происходят изменения в историческом сознании.

Для специалистов-историков и культурологов.

© Л. П. Репина, общая редакция, составление, © Коллектив авторов, © Институт всеобщей истории РАН, © Издательство «Кругъ», ISBN 9–7857–3960–

ОГЛАВЛЕНИЕ

Память о прошлом и история (Л. П. Репина)

ВВЕДЕНИЕ

ЧАСТЬ I

ТЕОРИИ, ПОДХОДЫ, ПЕРСПЕКТИВЫ

Современные memory studies и трансформация ГЛАВА классического наследия (А. Г. Васильев)

Обыденные представления о прошлом:

ГЛАВА теоретические подходы (И. М. Савельева, А. В. Полетаев)

Обыденные представления о прошлом:

ГЛАВА эмпирический анализ Гражданская нация и негражданское историописание ГЛАВА (Е. Е. Савицкий)

ЧАСТЬ II

ИДЕЯ ВРЕМЕНИ И ИСТОРИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ

Овладение будущим (Ж.-К. Шмитт), ГЛАВА История в хрониках: историческое сознание ГЛАВА Темпоральная организация истории: представления ГЛАВА мыслителей западноевропейского Средневековья и Религиозная полемика и хронология: расчет ГЛАВА пасхалии в английской религиозной полемике XVI в.

(А. Ю. Серегина)

Священная история в книжной проповеди:

ГЛАВА Симеон Полоцкий (М. С. Киселева)

Времення глубина пространства в текстах ГЛАВА средневековых арабских географов (И. Г. Коновалова)

Течение времени и ход истории:

ГЛАВА средневековая Индия (Е. Ю. Ванина)

Прошлое на службе современности: историческое созГЛАВА Образы пространства и времени в имперском / ГЛАВА колониальном и постколониальном дискурсах (И. Н. Ионов)

ЧАСТЬ III

ОБРАЗЫ ПРОШЛОГО:

ФОРМЫ И СПОСОБЫ КОНСТРУИРОВАНИЯ

История в драме — драма в истории: некоторые ГЛАВА аспекты исторического сознания в классической Греции (И. Е. Суриков)

Легенды прошлого: Троянская война в средневековой ГЛАВА «Святой год» и «Вечный город»: образ юбилейного ГЛАВА Рима (Н. А. Селунская)

Событие и его интерпретации: «свидание в Шиноне»

ГЛАВА Историческая память и технологии антикварного ГЛАВА дискурса: Англия раннего Нового времени Модели естественной истории (В. В. Зверева)..................

От Просвещения к романтизму: шотландская ГЛАВА антикварная традиция и поиски национального Идеология истории Ивана Грозного: взгляд из ГЛАВА Историческая память и образы прошлого в культуре ГЛАВА Мифологизация прошлого: советские революционные ГЛАВА Революция в диалогах эмигрантов о прошлом ГЛАВА Фольклор как устная форма социокультурной памяти ГЛАВА Время, события, герои в исторической памяти (на маГЛАВА териале московских городских легенд) (А. С. Майер).....

SUMMARY

CONTENTS

АВТОРЫ

ВВЕДЕНИЕ

ПАМЯТЬ О ПРОШЛОМ И ИСТОРИЯ*

Разнообразие тематики современных исторических исследований наглядно демонстрирует имеющиеся в ней приоритеты, зоны особого интереса и горячих споров, основные направления теоретических и методологических поисков. В широчайшем диапазоне исследовательских подходов центральное место занимает антропологически ориентированная социокультурная история.

Это и весьма обширный корпус работ, нацеленных на анализ исторических типов, форм, различных аспектов и казусов межкультурного взаимодействия («диалога культур и цивилизаций»), и проблема индивидуальной и коллективной идентичности, и, наконец, проблема соотношения времени, истории и памяти, которая чрезвычайно быстро оказалась в фокусе современной историографии и привлекла внимание представителей других социальных и гуманитарных дисциплин.



В значительной степени внимание к изучению ментальных стереотипов (в том числе темпоральных представлений) и феномену исторической / культурной памяти, было привлечено в результате междисциплинарного взаимодействия истории с культурной антропологией, а затем и в связи с экспансией постмодернистской парадигмы, ранее захватившей другие области гуманитарного знания, на «заповедную территорию» исторической науки. Ситуация рубежа тысячелетий во многом «подогрела» интерес общества и * Работа подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках исследовательского проекта № 06–01–00453a.

Про А. Двенадцать уроков по истории. М., 2000. С. 319.

Мегилл А. Историческая эпистемология. М., 2007. С. 169.

историков к этой проблематике. Когда в конце ХХ века память в контексте современного плюралистического вдения прошлого (речь идет о признании сосуществования конкурирующих «воспоминаний о прошлом») превратилась в ценность, проблематика памяти и идентичности выдвинулась на передовые позиции как в общественном сознании, так и в научных дискуссиях. Американский историк Аллан Мегилл точно обозначил это явление современной культурной жизни как «мемориальную манию» и даже постулировал правило: «когда идентичность становится сомнительной, повышается ценность памяти» 3. Охватившая современное общество «мемориальность» была осознана как вызов рационально мыслящими профессионалами, позиция которых состояла в том, что «история не должна идти в услужение к памяти; она должна, конечно, считаться со спросом на память, но лишь для того, чтобы превратить этот спрос в историю» 4.

Дело было, впрочем, не только в подведении итогов постепенно уходящего в историю ХХ века, но и в стремлении осмыслить актуальное состояние исторической науки, взглянув «с гребня эпох» (и с учетом ведущих тенденций) на ее возможные и наиболее вероятные перспективы в грядущем XXI столетии. Ведь именно в это время громко заявили о себе новые подходы, направленные не столько на исследование прошлого как реальности, сколько на анализ образов прошлого в историческом сознании, а представители ведущих направлений и научных школ, доминировавших в мировой историографии с середины ХХ века, ощутили весомую угрозу в «вызове постмодернизма».

В постмодернистской парадигме жизнеспособность коллективной памяти определяется ее имманентной связью с осознанной памятью членов группы. Второй ключевой момент, создающий преимущество коллективной памяти над Историей, видится в множественности первой и нормативно-унитарном характере второй 5. Между тем именно мифы коллективной памяти, подТам же. С. 138.

Развернутое обоснование постмодернистской концепции памяти см.

в статье: Crane S. A. Writing the Individual Back into Collective Memory // American Historical Review. 1997. P. 1372-1385. В качестве примера выступают две главные темы международных дискуссий об исторической памяПАМЯТЬ О ПРОШЛОМ И ИСТОРИЯ держивающие претензии той или иной общности на высокий статус, материальные, территориальные, политические и иные преимущества в настоящем, базируются на стереотипизации и нетерпимы к каким-либо альтернативам и, тем более, к плюрализму мнений. Потребности в создании коллективной генеалогии, в «присвоении прошлого» через конструирование непрерывного исторического «нарратива идентичности» 6, как, впрочем, и яркие свидетельства разрывов в культурной памяти, обнаруживаются в разные, в том числе ранние эпохи всемирной истории.

Сегодня в историографии (вслед за социологией и антропологией) на передний план вышла проблема изучения роли памяти в историческом конструировании коллективной идентичности.

Процесс самоидентификации рассматривается как «процедура придания смысла» (на основе жизненного опыта или культурного присвоения унаследованного коллективного опыта). Социальное конструирование идентичности — сложный процесс, протекающий в контексте сменяющих друг друга исторических ситуаций и подверженный воздействию разнонаправленных сил и многочисленных случайностей. В этом динамичном контексте образы уходящей реальности проходят процедуру стереотипизации, взаимодействуют с уже, казалось бы, обветшавшими, но удивительно живучими старыми мифологемами, способными актуализироваться в новых исторических обстоятельствах и трансформироваться сообразно возникающим общественным потребностям.

Социальная память «вырастает» из разделяемых или оспариваемых смыслов и ценностей прошлого, которые «вплетаются» в понимание настоящего и в проекции будущего. При этом прошлое оказывается не менее проективным, чем будущее 7.

ти: Холокост и дебаты германских историков. Исследования памяти о Холокосте составляют основной массив так называемых memory studies.

Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001. С. 222.

Метафора «зеркала» в применении к прошлому, верна только в том смысле, что на самом деле «век нынешний» вовсе не ищет в «зеркале» некий аутентичный образ минувшего, а именно смотрится в него, пристально вглядывается в собственный лик, «примеряя», например, новый образ единого национального прошлого, соответствующий запросам времени.

Известный немецкий историк Йорн Рюзен рассматривает процесс изменения идентичности как результат кризиса исторической памяти, который наступает при столкновении исторического сознания с опытом, не укладыващимся в рамки привычных исторических представлений. Рюзен предложил типологию кризисов (нормальный, критический и катастрофический) в зависимости от их глубины и тяжести и определяемых этим стратегий их преодоления. Первый может быть преодолен на основе внутреннего потенциала сложившегося типа исторического сознания с несущественными изменениями в характерных для него способах смыслообразования. Второй ставит под сомнение возможность адекватно интерпретировать зафиксированный в исторической памяти прошлый опыт в связи с новыми потребностями и задачами. В результате происходят коренные изменения в историческом сознании (формируется его новый тип), в ментальных формах сохранения исторической памяти, а также в основаниях и принципах идентификации. Наконец, кризис, определяемый как «катастрофический», препятствует восстановлению идентичности, ставя под сомнение саму возможность исторического смыслообразования 8. Основным способом преодоления кризисов коллективного сознания является историческое повествование, оформляющее в определенную смысловую целостность прошлый опыт, зафиксированный в памяти в виде отдельных событий.

Социально сконструированные исторические мифы, представления о прошлом, воспринимаемые как достоверные «воспоминания» (как «история») и составляющие значимую часть данной картины мира, играют важную роль в ориентации, самоидентификации и поведении индивида, в формировании и поддержании коллективной идентичности и трансляции этических ценностей. В связи с этим возникает потребность в анализе формирования отдельных исторических мифов, их конкретных функций, среды их бытования, маргинализации или реактуализации в обыденном историческом сознании, их использования и См.: Rsen J. Studies in Metahistory. Pretoria, 1993. См. также: Рюзен Й. Утрачивая последовательность истории (некоторые аспекты исторической науки на перекрестке модернизма, постмодернизма и дискуссии о памяти) // Диалог со временем. Вып. 7. М., 2001. С. 8-26.

ПАМЯТЬ О ПРОШЛОМ И ИСТОРИЯ

идеологической переоценки, в том числе в сменяющих друг друга или конкурирующих нарративах национальной истории (поскольку все народы осознают себя в терминах исторического опыта, уходящего корнями в прошлое). В сети интерактивных коммуникаций происходит постоянный отбор событий, в результате чего некоторые из них подвергаются забвению, в то время как другие сохраняются, обрастают смыслами и превращаются в символы групповой идентичности. Решающая роль в конституировании коллективной идентичности принадлежит памяти о центральных событиях прошлого, будь то в модели «национальной катастрофы» или в модели «триумфа» 9.

Образы прошлого варьируются, не в последнюю очередь, в зависимости от времени. Нельзя забывать о том, что выбор индивида на пересечении идентичностей делается каждый раз в конкретной ситуации 10. Множественность идентичностей, наличие конкурентных версий исторической памяти, альтернативных воспоминаний даже об одних и тех же событиях и существование разных моделей интерпретации требуют разработки теоретических процедур, которые бы позволили поставить изучение соотношения «память / история / идентичность» на научную основу.

Разделяемая «картина мира» включает широкий комплекс представлений, ее ядро составляют взаимосвязанные представления о пространстве и времени. Значение темпорального компонента этой картины невозможно переоценить. Поэтому проблематика исторического сознания и исторической памяти Историческая память всегда мобилизуется и актуализируется в сложные периоды жизни нации, общества или какой-либо социальной группы, когда перед ними встают новые трудные задачи или создается реальная угроза самому их существованию.

В одной из статей, написанных в ответ на критику «Войны и мира», Л. Н. Толстой объясняя неизбежные расхождения его версии с рассказами историков, указал на то, что при описании исторических событий «историк имеет дело до результатов события, художник — до самого факта события», то есть он ищет объяснения не в глубине исторической перспективы, а в ситуации, сложившейся в момент события. Это и есть то, что К. Поппер назвал «логикой событий», или «ситуационной логикой», благодаря которой в методологии «толстовской версии историцизма» соединяются индивидуализм и коллективизм. Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993.

С. 169-170.

предполагает также рассмотрение концепций времени в исторических традициях разных культур и эпох: представления о членении, измерении, движении, ценности времени, о соотношении прошлого, настоящего и будущего («связи времен» или разрыва между ними), а также образы общезначимого прошлого — эпох, событий, героев и пр.

Системы отсчета времени и периодизации прошлого включаются в понятие «режимов историчности», отражающее множественность способов деления времени в различных обществах и цивилизациях и включающее как объективную сторону их существования во времени, так и субъективную, т. е. восприятие времени субъектом истории (будь то индивид или группа). При этом сегодня ставится задача не просто констатировать особенности, но и направлять усилия на поиск всеобщего, характерного для всего человечества, в разных культурных концепциях времени.

В связи с этим встает задача разработать новую методологию компаративной истории, применимую к сравнительному изучению исторического сознания и концепций прошлого, создать новый подход к историческому опыту, способный синтезировать единство человечества и темпоральное развитие, с одной стороны, и разнообразие и множественность культур — с другой 11. В условиях, когда так много внимания концентрируется не на сходстве, а на различиях, не на универсальности, а на своеобразии, все более значимой становится роль антропологических универсалий, таких как представления о времени, заключенные в понятиях роста и упадка, рождения и смерти, изменения и преемственности, без которых не обходится любое повествование. Аналогичным образом могут быть выделены универсальные компоненты коллективных версий прошлого, такие, например, как характерные структурные элементы этноцентристской исторической мифологии, призванной объяснять мир, сплотить своих приверженцев и определенным образом направлять их действия (мифы о «золотом веке», «славных предках», «заклятом враге» и многие другие).

Вопрос о соотношении социальной / культурной памяти, знания о прошлом и истории как науки трактуется сегодня неоднозначно. Даже самые убежденные сторонники научного истоПодробно см.: Рюзен Й. Указ. соч. С. 8-26.

ПАМЯТЬ О ПРОШЛОМ И ИСТОРИЯ

ризма признают, что историю и память не всегда можно полностью отделить друг от друга, несмотря на самые решительные попытки их поляризировать 12. Разумеется, история — это не память, и время истории строится как раз вопреки времени памяти, но это не значит, «что время истории — это время смерти воспоминаний» 13. Однако, добывая из «достоверных источников» факты-события и организуя их в историческое повествование, историк, в конечном счете, предъявляет обществу свою «подлинную историю», которая претендует на то, чтобы стать общей социальной памятью, или, по меньшей мере, ее авторитетной версией. По мнению А. Мегилла, равным образом было бы ошибкой рассматривать память и историю переходящими друг в друга (например, думать о памяти как о сырьевом ресурсе для написания истории) или как простые оппозиции, поскольку связь истории с субъективностью неустранима в принципе. Но важно то, что «история сама по себе не порождает коллективное сознание, идентичность, и, когда она вовлекается в подобные проекты формирования и продвижения идентичности, результат плачевен» 14. С одной стороны, нельзя забывать о живучести не до конца отрефлексированных ментальных стереотипов у самих историков и социальных стимулах их деятельности в области «нового мифостроительства», с другой, о присутствии и трансляции элементов знания о прошлом в самой памяти 15, а также о процессах Широко цитируется знаменитое изречение Пьера Нора — «история убивает память». Вспомним, что в масштабном коллективном проекте (1983– 1993 гг.) под его руководством приняли участие около ста французских историков. Сокращенное русское издание — Нора П., Озуф М. и др. Франция — Память. СПб., 1999. Подробное обсуждение этого вопроса см.: Репина Л. П.

Память и историописание // История и память: Историческая культура до начала Нового времени / Под ред. Л. П. Репиной. М., 2006. С. 19-46.

Про А. Двенадцать уроков по истории. С. 116.

Мегилл А. Историческая эпистемология. С. 169.

Развернутый системный анализ разных типов знания о прошлом, механизмов его формирования и функционирования, специфики собственно исторического знания (в отличие от неспециализированных, неэкспертных форм знания о прошлом — мифологического, религиозного, философского, эстетического) представлен в фундаментальном труде: Савельева И. М., Полетаев А. В. Знание о прошлом: Теория и история. В 2-х тт. Т. 1. Конструирование прошлого. СПб., 2003. Т. 2. Образы прошлого. СПб., 2006. С. 52.

интеллектуализации обыденного исторического сознания, сколь бы неоднозначны и противоречивы они ни были.

В чем же заключается отличие «истории историков» от других репрезентаций прошлого? История как наука стремится к достоверности представления о прошлом, к тому, чтобы наши знания о нем не ограничивались тем, что является актуальным в данный момент настоящего. В то время как социальная память продолжает создавать интерпретации, удовлетворяющие новым социально-политическим потребностям, в исторической науке господствует подход, состоящий в том, что прошлое ценно само по себе, и ученому следует, насколько возможно, быть выше соображений политической целесообразности.

С XIX века, когда научная практика историков превратилась в общепринятый «правильный», критический метод изучения прошлого, она основывалась на трех принципах историзма. Вопервых, это признание различий между современной эпохой и всеми предыдущими (и потому в любом научном исследовании на первый план выступают именно отличия прошлого от настоящего). Во-вторых, предмет исследования должен рассматриваться в его историческом контексте (история — это «дисциплина контекста» 16 ). В-третьих, это понимание истории как процесса — связи между событиями во времени. Что касается социальной памяти, то для нее характерны «линзы», обладающие серьезным искажающим эффектом: во-первых, традиционализм, который исключает важнейшее понятие развития во времени (то, что делалось в прошлом, считается авторитетным руководством к действиям в настоящем); во-вторых, ностальгия, которая, не отрицая факта исторических перемен, толкует их только в негативном плане — как утрату «золотого века» 17 и привычного образа жизЭто определение, сформулированное в свое время выдающимся британским историком, классиком социальной истории второй половины ХХ века Э. П. Томпсоном в его широко известной статье об антропологии и «дисциплине исторического контекста» (Thompson E. P. Anthropology and the Discipline of Historical Context // Midland History. 1972. № 3. P. 41-55), стало для представителей профессиональной историографии своеобразным кредо, постоянно актуализируемым в текущих научных дискуссиях.

См., в частности: O’Brien J., Roseberry W. Golden Ages, Dark Ages:

Imagining of the Past in Anthropology and History. Berkeley, 1991.

ПАМЯТЬ О ПРОШЛОМ И ИСТОРИЯ

ни («мир, который мы потеряли»); и напротив, в-третьих, прогрессизм — «оптимистическое верование», подразумевающее «не только позитивный характер перемен в прошлом, но и продолжение процесса совершенствования в будущем» 18.

Между тем позиция историка в отношении социальной памяти не всегда последовательна: с одной стороны, ставятся вопросы о важнейших этических проблемах исторической профессии, преодолении европоцентризма, «ориентализма» и мифов о национальной исключительности, подчеркивается недопустимость «изобретения прошлого», его искажения и «инструментализации» в политических и каких-либо иных целях, а с другой стороны, активно обсуждается роль истории как фактора «социальной терапии», позволяющего нации или социальной группе справиться с переживанием «травматического исторического опыта». Вместе с тем, социальная память не только обеспечивает набор категорий, посредством которых члены данной группы или социума неосознанно ориентируются в своем окружении, она является также источником знания, дающим материал для сознательной рефлексии и интерпретации транслируемых образов прошлого, культурных представлений и ценностей. Перед историком памяти стоит задача изучить, как и почему создаются традиции, а также объяснить, почему определенные традиции соответствовали памяти определенных групп, учитывая при этом общекультурный и интеллектуальный контекст конкретной эпохи, весь комплекс факторов, воздействовавших на интерпретацию и трансформацию образов «ключевых» событий.

Не меньше трудностей представляет анализ средств контроля над исторической памятью. Как известно, «тот, кто контролирует прошлое, контролирует будущее». Речь идет об исторической легитимации как источнике власти и об использовании исторических мифов для решения политических проблем. Известно, что борьба за политическое лидерство нередко проявляется как соперничество разных версий исторической памяти и разных символов ее величия и позора, как спор по поводу того, какими эпизодами истории нация должна гордиться или стыдиться. Содержание коллективной памяти меняется в соответствии с социальным контекстом и пракСм.: Тош Дж. Стремление к истине. М., 2000. С. 11-32.

тическими приоритетами. Активно навязываемый аудитории образ прошлого становится нормой ее собственного представления о себе и формирует ее реальное поведение. Уместно вспомнить слова Ю. М. Лотмана о том, что даже если «такого рода текст расходится с очевидной и известной аудитории жизненной реальностью, то сомнению подвергается не он, а сама эта реальность, вплоть до объявления ее несуществующей» 19. Так социальные потребности формируют искаженный образ прошлого.

Здесь обнаруживается обратная связь с важнейшими этическими проблемами исторической профессии, в числе которых — как раз недопустимость «изобретения прошлого», его искажения и инструментализации в каких бы то ни было целях. Одной из важнейших задач исторической науки является демифологизация прошлого, но все же историография не обладает достаточно стойким иммунитетом от прагматических соображений. Существует немало средств социального контроля над историей — не только прямое давление или запреты, но и более мягкие, скрытые ограничения и особые «механизмы поощрения», которые, так или иначе, воздействуют на формирование различных историографических традиций. Из этого следует вывод: одной из важнейших задач историков является противостояние социально мотивированным ложным истолкованиям прошлого. Ни одна националистически или политически ангажированная версия истории не способна пройти проверку научным исследованием 20.

Диалог с прошлым — постоянный и динамический фактор развития любой цивилизации. Вот почему в исследовательском проекте «Образы времени и исторические представления в цивилизационном контексте: Россия — Восток — Запад», первым итогом которого является представленная книга, была поставлена амбициозная цель разработать ключевые аспекты этой сложнейшей проблемы на обширном конкретном материале разных регионов Западной Европы, России и стран Востока, исследовать как наличествующие культурные универсалии (при всем плюраЛотман Ю. М. Литературная биография в историко-культурном контексте // Лотман Ю. М. Избранные статьи. Т. 1. Таллин, 1992. С. 368.

Подробнее об этом см.: Тош Дж. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. М., 2000. С. 11-32.

ПАМЯТЬ О ПРОШЛОМ И ИСТОРИЯ

лизме исторических культур и специфике траекторий их развития) или плоды межкультурного взаимодействия (рецепции), так и цивилизационные особенности, а также их преломление на различных этапах развития социумов 21. Проект специально ориентирован изучение таких аспектов исторического сознания, как его укорененность в историческом опыте, нормативно-ценностный характер, признание — в разной степени и в разных терминах — различия между прошлым и настоящим и понимание истории как процесса — связи между событиями во времени.

Авторский коллектив пытается решить две взаимосвязанные задачи: рассмотреть, как представители разных культур интерпретировали прошлое, а также предметно проанализировать генезис, структуру, социальное функционирование и механизм замещения наиболее живучих исторических мифов и стереотипов в стабильные и переломные эпохи истории. Авторы исходят из того, что историческое сознание, конструируя образ прошлого, сообразуется с социокультурными запросами современности: происходящие в обществе перемены порождают у него новые вопросы к минувшему, трансформируя сложившиеся представления об истории, и чем значительнее происходящие в обществе изменения, тем радикальнее они изменяются, оказывая, в свою очередь, обратное влияние на социальные процессы. Максимальное расширение пространственно-временных рамок исследования, изучение исторических представлений, зафиксированных в письменных традициях разных эпох, культурных ареалов, цивилизаций требует новых моделей описания и типологизации основных форм исторического сознания как одного из фундаментальных цивилизационных компонентов. И эта работа непременно будет продолжена.

Комплексное исследование исторического сознания в цивилизационной перспективе опирается на социокультурный подход.

Согласно этому подходу, общество понимается как система, возникающая и изменяющаяся в результате взаимодействий социальных субъектов, наделенных ментальными, ценностными, этичеИсторичность рассматривается как антропологическая универсалия, регулирующая ментальные операции, связанные с ориентацией исторических субъектов разного уровня (отдельных индивидов, социальных групп и общества в целом), и опирающаяся на историческую память.

скими характеристиками, которые, в свою очередь, определяются исторически сформированным контекстом культуры, понимаемой как совокупность способов и результатов деятельности человека (включая идеи, ценности, нормы, образцы поведения). Анализ работ наиболее видных представителей «новой культурной истории», позволяет констатировать: такой подход, рассматривающий общество в единстве его социально-структурных и культурноисторических характеристик, дает возможность выявить исторически складывающиеся социокультурные ограничения, закрепленное в системе понятий, норм, правил, обычаев, идеалов и ценностей «принуждение культурой» (по выражению Р. Шартье) и воспроизводимые программы — образцы поведения и деятельности социальных субъектов (индивидов и групп), обеспечивающие передачу исторического опыта от поколения к поколению.

Именно в этом ракурсе рассматриваются представления о прошлом и формы проявления исторической памяти, прямые или косвенные оценки и суждения, скрытая или открытая рефлексия авторов исследуемых текстов относительно эпох, событий, деятелей и явлений исторического прошлого. Речь идет об изучении исторических представлений как об относительно недавнем прошлом, так и о событиях весьма отдаленных, причем в центре исследования — социально и культурно обусловленные коллективные стереотипы, обладающие значительной устойчивостью, иногда сохраняемой на протяжении многих столетий.

Книга состоит из трех частей. Первая часть посвящена теоретическим проблемам, характеристике различных подходов и концепций в рассматриваемом исследовательском поле. Во второй части речь идет об идеях и образах времени в разных культурно-цивилизационных пространствах. В нее входят конкретные исследования различных типов исторического сознания в связи с развитием исторической мысли и практики историописания. Наконец, в третьей части представлены исследования, в фокусе которых находятся формы и способы конструирования образов прошлого в различных культурных системах и на разных этапах развития — от Античности до Современности.

ЧАСТЬ I

ТЕОРИИ, ПОДХОДЫ, ПЕРСПЕКТИВЫ

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES

И ТРАНСФОРМАЦИЯ

КЛАССИЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ

«Мемориальный бум» в социально-гуманитарных науках последних десятилетий привёл многих исследователей к выводу о том, что на сегодняшний день сформировалась (или формируется) новая парадигма социально-гуманитарных исследований, связанная с понятиями «память», «воспоминание», «забвение».

Соответствующее дискурсивное пространство формировалось постепенно. Ещё на протяжении 1980-х гг. многие сюжеты, которые позднее стали основополагающими для «мемориальных исследований», рассматривались в рамках изучения традиции, наследия, политической мифологии и т. д. 1.

Поток работ, которые могут быть отнесены к области «исследований памяти» (memory research), в разных областях науки на протяжении 1980–90-х гг. нарастал лавинообразно. Для обозначения коллективного измерения памяти было предложено большое количество терминов (“collective memory”, “social memory”, “cultural memory”, “popular memory”, “public memory” в англоязычном контексте). Большинство из них до сих пор не получило сколько-нибудь однозначных определений, их взаимное соотношение тоже остаётся предметом дискуссий.

В 1989 г. начал издаваться журнал «История и память. Исследования в области репрезентаций прошлого» 2. Исследования См., например: Shils E. Tradition. Chicago, 1981; The Invention of Tradition / Ed. by Hobsbawn E., Ranger T. N. Y., 1983; Lowenthal D. The Past is the Foreign Country. N. Y., 1988.

History and Memory: Studies in Representation of the Past.

коллективной памяти стали местом встречи социологов, историков, психологов, социальных (культурных) антропологов, литературоведов, специалистов в области теории массовых коммуникаций и др. Уже к середине 1990-х гг. были сделаны первые попытки осмысления состояния исследовательского поля и степени его интегрированности 3.

В опубликованной в 1992 г. книге «Культурная память.

Письменность, воспоминание и политическая идентичность в ранних цивилизациях» Ян Ассман писал так: «всё говорит о том, что вокруг понятия воспоминания выстраивается новая парадигма наук о культуре, что различные явления и сферы культуры — искусство и литература, политика и общество, религия и право — могут быть рассмотрены в новой связи» 4. В 1995 г. была опубликована этапная в этом отношении статья профессора Б. Зелицер (B. Zelizer) «Прочитывая прошлое “против шерсти”. Очертания memory studies» 5. В ней выделены шесть основных положений, вокруг которых так или иначе структурируется поле “collective memory studies”. Фактически речь шла о попытке обозначения поля исследований, формирующегося вокруг нескольких основополагающих положений. Это, во-первых, трактовка коллективной памяти как процесса постоянного развёртывания, трансформаций и видоизменений; во-вторых, восприятие коллективной памяти как явления непредсказуемого, которое далеко не всегда носит линейный, рациональный, логический характер; в-третьих, коллективная память рассматривается с точки зрения вырабатываемых ею стратегий обращения со временем в интересах тех или иных социальных групп; в-четвёртых, память берётся в связи с «Social memory studies is or social memory studies are?», — задаётся вопросом один из авторитетных исследователей социальной памяти Дж. Олик (Olick J. K. “Collective memory”: memoir and prospect // Memory studies. 2008. Vol. 1(1). P. 25). В немецкоязычном контексте утвердился термин Gedchtnisforschung.

Assman J. Das kulturelle Gedchtnis. Schrift, Errinerung und politische Identitt in frhen Hochkulturen. Mnchen, 1992. S. 11. (Рус. пер.: Ассман Я.

Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004).

Zelizer B. Reading the Past Against the Grain: The Shape of Memory Studies // Critical Studies In Mass Communication. Vol. 12. № 2. 1995. P. 214СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

пространством, «местами» и ландшафтами памяти, прослеживается топография социально значимых воспоминаний; в-пятых, коллективная память понимается как избирательная, социально распределённая, потенциально конфликтная; в-шестых, коллективная память видится здесь в «инструменталистской» перспективе, с точки зрения использования её социальными группами для достижения определённых целей и получения тех или иных выгод и преимуществ.

В 1998 г. была опубликована ещё одна работа, имевшая целью определить состояние проблемного поля “social memory studies”. Это — статья Дж. Олика и Дж. Роббинса «Исследования социальной памяти: от “коллективной памяти” к исторической социологии мнемонических практик» 6. В ней авторы определили данное направление исследований как «непарадигмальное, междисциплинарное, децентрированное предприятие» 7. Вместе с тем, авторами были намечены основные направления дальнейшего развития “social memory studies”. Это — изучение социальной памяти в связи с проблематикой коллективных идентичностей, прослеживание истории мнемонических практик, выработка подходов к разрешению и регулированию конфликтов, связанных с коллективной памятью, а также осуществление масштабной программы реформирования всей проблематики социологии как таковой в свете мемориальной перспективы.

Признание важности и перспективности данного направления исследований в научном сообществе обычно сопровождается констатацией того, что данное поле слабо интегрировано, структурировано, отсутствует единство мнений вокруг ключевых определений и основополагающих проблем 8. Вот как пишет об этом Olick J. K., Robbins J. Social memory studies: From “collective memory” to the historical sociology of mnemonic practices // Annual Review of Sociology. Vol. 24. 1998. P. 105-140.

Ситуация с определенностью ключевого концепта memory studies напоминает проблему с многообразием определений понятия “культура”.

Как известно, в 1952 г. два американских антрополога А. Крёбер и К. Клакхон опубликовали книгу «Понятие культуры: критический обзор определений», в которой систематизировали 150 дефиниций культуры. В 2007 г. вышла статья Э. Тулвинга «Существует ли 256 различных видов один из современных теоретиков: «…успех memory studies не сопровождался существенными концептуальными и методологическими успехами в исследовании процессов коллективной памяти… Эти методологические проблемы даже усиливаются в результате метафорического использования терминологии из области психологии или неврологии, которая искажённо представляет социальную динамику коллективной памяти как результат воздействия и продолжение индивидуальной автобиографической памяти» 9.

Более мягкую позицию заняли в то же самое время немецкие исследователи-редакторы коллективного труда «Контексты и культуры воспоминаний. Морис Хальбвакс и парадигма коллективной памяти» Г. Ехтерхофф и М. Саар. Во введении к работе они писали: «Когда мы… говорим о “парадигме” коллективной памяти, то это не следует понимать в том “сильном” смысле, который изначально был придан этому понятию Томасом Куном в его исторической социологии науки. Введение понятия коллективной памяти очевидно не означает теоретической революции в том смысле, что старые проблемы оказались разрешены в рамках новой теории, или же вообще потеряли смысл… Напротив, парадигматическим (в “слабом” смысле) введение этого нового понятия или концепции является потому, что оно по-новому открывает целую область явлений и представляет в новом свете те феномены, которые до сих пор понимались совершенно иначе» 10.

Можно заметить, что ни отсутствие единой общепризнанной теории памяти, взятой в её коллективном измерении, ни многообразие терминов не препятствуют тому, чтобы говорить о «парадигме памяти» в современном социально-гуманитарном знапамяти?», где приведён список всех обнаруженных автором словосочетаний, в которых встречается слово «память» (ложная, бессознательная, распределённая, непроизвольная, моторная и т. д. и т. п.). См.: Tulving E. Are There 256 Different Kinds of Memory? // The Foundations of Remembering / Ed. by J. S. Nairne. N. Y., 2007.

Kansteiner W. Finding Meaning in Memory: A Methodological Critique of Collective Memory Studies // History and Memory. 41. 2002. P. 179.

Kontexte und Kulturen des Erinnerns. Maurice Halbwachs und das Paradigma des kollektiven Gedchtnisses / Gerald Echterhoff, Martin Saar (Hg.). Konstanz, 2002. S. 14.

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

нии. Наличие общей «мемориальной» перспективы, позволяющей рассматривать под единым углом зрения многообразные и до сих пор мало связанные между собой феномены, является для этого вполне достаточным основанием. Х. Л. Рёдигер и Дж. В. Вертш писали об этом так: «Мы полагаем, что memory studies — слишком обширное поле, чтобы какие-либо всеобъемлющие теории смогли привести его к единству и попытаться объяснить всё огромное число явлений, представляющих интерес. Скорее, как нам представляется, здесь будет развиваться ситуация, аналогичная той, которая имеет место в психологии памяти. Там сосуществует много теорий памяти, каждая из которых пытается объяснить достаточно скромный и строго очерченный круг фактов и явлений. Несомненно, что то же самое будет верно и для memory studies, пока они созреют как исследовательское поле. Будут возникать новые концепты и термины, будут создаваться новые теории» 11.

Начало нового важного этапа оформления «парадигмы памяти» пришлось на последние несколько лет. Стали появляться первые обобщающие работы по memory studies. В 2003 г. вышла книга Б. Мишталь «Теории социальной памяти» 12. В печати находится первый учебник в этой области 13. На протяжении последних лет в Вашингтонском университете Сент-Луис действует двухгодичная программа обучения в области memory studies под названием «Память в голове и в культуре». Издательство SAGE начало издание первого журнала, призванного освещать «мемориальную проблематику» как самостоятельную область исследований, а не в связи с историей, психологией и другими науками, как это было до сих пор. В январе 2008 года вышел первый номер журнала “Memory studies”. В частности, в нём была представлена статья Дж. К. Олика 14, в которой автор возвращается к теме своей работы десятилетней давности — проблеме состояния и перспектив memory studies. Поставленный тогда им вместе с Дж. Роббинсом диагноз он оставляет в силе. Данное «предприятие» и сейчас, Roediger H. L. (III), Wertsch J. V. Creating a new discipline of memory studies // Memory Studies. 2008. Vo1. 1 (1). P. 18-19.

Misztal B. Theories of Social Remembering. Maidenhead, 2003.

Cultural Memory Studies: An International and Interdisciplinary Handbook / Ed. by Erll A., Nnning A. Berlin; N. Y.

по его мнению, остаётся «непарадигмальным, междисциплинарным, децентрированным». Эту ситуацию он предлагает преодолевать через большую степень институционализации, «интеллектуальной организации» и «парадигматизации» исследовательской работы. Она, по мнению автора, должна проходить «поверх» традиционных дисциплинарных границ, вырабатывая одновременно свой «канонический свод» классических текстов, определений, критериев отнесения к исследовательскому полю.

Как любая область исследований, находящаяся в состоянии становления и институционализации, memory studies активно обращается к своим истокам. Точнее — ищет истоки и выстраивает свою генеалогию. Как хорошо известно специалистам по культурной (социальной) памяти, формирование нарратива своего происхождения и истории — неотъемлемая часть формирования любой идентичности, в том числе и идентичности научного сообщества той или иной дисциплины, претендующей на академический статус. Одним из важных направлений деятельности учёных, озабоченных институционализацией и «парадигматизацией»

memory studies, является оформление «канонического» набора текстов и авторов, в первую очередь — основоположников, вокруг которых как вокруг общепризнанных авторитетов могла бы выстраиваться идентичность исследовательского сообщества.

Задача эта не так проста, как может показаться на первый взгляд. Причина сложностей заключается в разнообразии дисциплинарных и национальных научных традиций, взаимодействующих в данном интеллектуальном пространстве. Список «отцов-основателей» memory studies постоянно расширяется, обновляется и модифицируется. Среди них — Ф. Ницше, Дж. Г.

Мид, В. Беньямин, Л. С. Выготский и др. Интересные мысли, ретроспективно вписывающиеся в «мемориальную парадигму», можно обнаружить у К. Маркса и Г. Зиммеля.

Однако есть два автора, чей авторитет основоположников мемориальной проблематики является общепризнанным. Именно с их работами 1920-х гг. связан переход от видения памяти как феномена индивидуального сознания, локализованного в голове человека и представляющего собой статичное хранилище “следов”, информационных отпечатков, к пониманию того, что содержание памяти, структурирование, припоминание или забвение

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

информации в значительной степени определяется извне, господствующими в социальной группе нормами, потребностями текущей политической ситуации и т. п.

В первую очередь — это французский социолог, яркий представитель школы Дюркгейма, М. Хальбвакс (1877–1945). Упоминание его имени в той или иной связи является практически обязательным в любой работе, посвящённой проблематике memory studies вне зависимости от конкретной темы и национальности автора. Второй такой фигурой является немецкий искусствовед А. Варбург (1866–1929). Однако понимание общеметодологического значения его трудов для исследований социальной (культурной) памяти начало приходить сравнительно недавно. Долгое время в нём видели в первую очередь искусствоведаосновоположника иконологии. Несколько эзотерический характер его мысли и сложность языка изложения привели к тому, что на него как на предтечу memory studies ссылаются преимущественно немецкоязычные авторы.

В связи с этим интересно проследить (пусть даже по необходимости избирательно и конспективно) развитие и преломление основных тем, обозначенных и развитых в их работах, в пространстве современных memory studies 15. Это необходимо для более успешного развития процессов самоидентификации нового исследовательского поля и академической дисциплины.

Шаг от трактовки памяти как индивидуального состояния к идее социальной памяти А. Варбургу позволило сделать понятие символа. Основополагающие для культуры символы возникли в доисторическую эпоху как результат оргаистического восторга, захваченности силами дионисийского религиозного энтузиазма, порыва примитивных чувств и страстей. Именно эти потоки эмоМы позволим себе здесь не излагать подробно взгляды обоих авторов, обозначив конспективно лишь основные проблемные узлы, получившие затем развитие в современных memory studies. На этот счёт существует достаточно обширная литература. В том, что касается теории коллективной/социальной памяти М. Хальбвакса, следует в первую очередь сослаться на работы Жерара Наме (например, Namer G. Halbwachs et la mmoire sociale. P., 2000 и др.). Что касается А. Варбурга, то непревзойдённой остаётся книга Э. Гомбриха (Gombrich E. H. Aby Warburg. Eine intellektuelle Biografie. Hamburg, 1992).

циональной энергии кристаллизуются в художественных символах, получая возможность внеиндивидуального существования и передачи на большие временные дистанции. Они входят в коллективное бессознательное человечества. Как таковые они не могут быть ни полностью забыты, ни припомнены в их первоначальном виде. Зато они могут вновь и вновь возвращаться в новых обличьях, выполняя различные функции в историкокультурном процессе.

Варбург начинал свою научную деятельность с изучения мотивов развевающейся одежды у Боттичелли и фигуры бегущей женщины-нимфы у Гирландайо. Как создатель теории социальной памяти он видит в них новое переживание образов Медеи, танцующих менад, вакханалий и т. д. Жизнь античных образов прослеживалась Варбургом далеко за пределами эпохи Ренессанса, вплоть до произведений импрессионистов и современных рекламных плакатов. Варбург, таким образом, ставит, хотя и в весьма своеобразной форме, проблему носителей исторической памяти и способов её трансляции во времени. Его подход к художественному образу можно назвать культурологическим.

Художественно-эстетическая ценность произведения принципиального значения для него не имеет. Носителем памяти, запечатлённой в образе, могут быть как полотно великого мастера, так и почтовая марка. В этом отношении они совершенно равнозначны для автора.

Для становления концепции М. Хальбвакса принципиальное значение имели философия А. Бергсона и социология Э. Дюркгейма. Используя концепцию “коллективного сознания” Дюркгейма, Хальбвакс переносит рассмотрение памяти из «недр духа»

(А. Бергсон) в окружающий субъекта социальный контекст. Специфика подхода Хальбвакса заключается в интерпретации памяти как социально обусловленного явления. Память — частичное и избирательное воссоздание прошлого, ориентиры для которого определяет общество. Индивид способен реконструировать прошлое только как член определённой группы, которая и задаёт “рамки” воспоминаний. То, что в них не укладывается, подлежит забвению. Память — продукт социализации, результат участия в коммуникативных процессах, функция от включённости индивида в разнообразные социальные группы.

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

«Фундаментальный вклад Хальбвакса в изучение социальной памяти заключается в обосновании им связи между социальной группой и коллективной памятью. Его положение о том, что каждая группа формирует память о своём собственном прошлом, которая обосновывает её уникальную идентичность, продолжает оставаться отправной точкой для всех исследований в этой области» 16, — пишет Б. Мишталь.

М. Хальбвакс рассматривает функции памяти в различных социальных общностях, с которыми личность может себя идентифицировать (семья, социальный класс, религиозная группа, профессиональное сообщество). “Вспомнить” для человека означает ставить себя мысленно на место той или иной группы, перемещаться от одной “рамки” к другой (воспоминания о совместном посещении какого-либо места, совместной учёбе и т. п.).

Индивидуальная память всегда «социально оформлена», введена в социальные рамки 17, подчинена правилам формирования памяти коллективной. Когда человек перестаёт быть членом группы, определённая часть его воспоминаний лишается внешней опоры, ослабевает и стирается. Это позволяет говорить о памяти у Хальбвакса как об «аутопоэтической» 18, самовоспроизводящейся системе, которая постоянно воссоздаётся и поддерживается в актах социальной коммуникации.

По Хальбваксу, коллективная память — фактор, объединяющий группу, поддерживающий её идентичность. Места, события, герои, воплощают группу, обозначают её сущность и специфику. К ним необходимо более или менее регулярно обращаться для поддержания чувства солидарности и единства. Так у Хальбвакса возникает тема “мест памяти”. Важный для жизни коллектива опыт должен получить пространственно-временную фиксацию (календарь памятных дат, топография значимых мест, связанных с Это даёт основание современным исследователям зачастую проводить параллели между анализом социальных «рамок» Хальбвакса и «фреймовым» анализом Э. Гофмана, принадлежащего к совершенно противоположной дюркгеймианству интеракционистской интеллектуальной традиции.

Используя заимствованный из биологии термин знаменитого немецкого социолога Н. Лумана.

важными для самоидентификации группы лицами и событиями).

Примером “спациализации” памяти для М. Хальбвакса служит топография Святой земли. Здесь сообщество христиан образовало настолько прочное соединение с территорией, что эта связь продолжает объединять их и тогда, когда большая часть христиан уже физически отделена от Палестины.

Учитель Хальбвакса, Э. Дюркгейм, в своей последней книге «Элементарные формы религиозной жизни» обращал внимание на тотемические культы первобытных австралийских племён, где тотем выступал как воплощение социальной общности, а регулярные ритуалы были призваны поддерживать её сплочённость и идентичность. Можно сказать, что Хальбвакс в данном случае развил и универсализировал идею основоположника французской социологической школы.

Поддержание идентичности требует ощущения непрерывности истории. Коллектив, адаптируя новые явления и идеи, должен периодически проводить переинтерпретацию прошлого так, чтобы эффект новизны был утрачен и новое предстало продолжением исторической традиции. Поэтому прошлое в коллективной памяти постоянно подвергается реорганизации. В этой картине прошлого должны отсутствовать большие перемены и разрывы, чтобы группа могла бы себя узнать в ней на любом историческом этапе. Отсюда возникает ещё одна важная идея французского социолога о том, что прошлое той или иной общности не является чем-то «естественным», постоянным и объективно данным. Образ прошлого подвергается постоянным видоизменениям, приспосабливаясь к меняющейся текущей ситуации.

Таким образом, кратко рассмотрев основную проблематику, затронутую основоположниками исследований коллективной / социальной памяти, можно выделить несколько сюжетов, которые, будучи связаны с их творчеством, и сегодня отчётливо структурируют поле memory studies. Перечислим их:

• проблема соотношения индивидуальной и коллективной памяти и вытекающая из неё проблема онтологического статуса таких понятий как «коллективная / социальная / культурная память»;

• проблема степени пластичности коллективной памяти, степени возможной свободы конструирования того или

class='zagtext'>СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

иного образа прошлого в соответствии с запросами современности;

• проблематика социально-культурных функций памяти;

• изучение носителей памяти и их историко-культурных • внутренняя организация содержания памяти и её динамика;

• соотношение памяти и истории.

Попробуем теперь рассмотреть некоторые преломления и развитие исследований этих вопросов в рамках современных memory studies.

Часто обсуждается вопрос о том, насколько вообще правомерно говорить о существовании коллективной памяти в философско-онтологическом смысле. Концепции Хальбвакса и Варбурга, так или иначе, были связаны с «реалистической» тенденцией в социальной мысли, склонной приписывать реальное бытие коллективным сущностям, коллективному сознанию и т. д. Хальбвакс вышел из школы Дюркгейма, утверждавшего, что общество и вырабатываемые им представления — «реальность особого рода».

Варбург — во многом наследник немецкой идеалистической философии, допускавший существование «коллективной души», на которой яркие события прошлого оставляют «отпечатки».

Принять подобные тезисы современная наука вряд ли может.

Невозможно говорить о бытии коллективной памяти в буквальном смысле. Однако что-то мешает и признать это понятие чистой метафорой. Субстанцию коллективной памяти составляют общие, разделяемые всеми членами группы, знаки и символы, вокруг которых выстраивается коллективная идентичность 19.

«Коллективные воспоминания, — пишет В. Канштайнер, — возникают из общих коммуникаций, касающихся значения прошлого, укоренённого в жизненных мирах индивидов, принимающих участие в совместной жизни соответствующих коллективов» 20.

См. об этом, например: Assmann A. Erinnerungsrume. Formen und Wandlungen des kulturellen Gedchtnisses. Mnchen, 1999. S. 132.

Kansteiner W. Op. cit. P. 188. Похожим образом высказывались в последнее время и другие крупные специалисты в этой области (см., например: Terdiman R. Present Past. Modernity and the Memory Crisis. Ithaca;

Проблема соотношения индивидуальной и коллективной социальной / культурной памяти и сегодня остаётся актуальной и обсуждаемой. Речь идёт о том, чтобы, признавая роль социальной среды, формирующей у индивида определённый образ прошлого, в то же время избежать трактовки субъекта как послушного автомата, пассивно воспринимающего стереотипы социальной группы 21. Наиболее значимой в этой связи является работа Дж. Фентресса и К. Уайкема «Социальная память» 22. Особое внимание здесь также обращается на процесс социальной коммуникации. Совместные рассказы о прошлом превращают индивидуальные воспоминания в социальные. При этом неповторимо индивидуальные образы памяти артикулируются в речи, тексте, ритуале, изображениях, которые для того, чтобы их восприняли должны быть конвенциональны, понятны для всех членов группы и определённым образом клишированы, упрощены, адаптированы для всеобщего восприятия.

Положение Хальбвакса о том, что образ прошлого является социокультурным конструктом, а не данностью, сегодня практически никем не оспаривается. Проблемой является, однако, степень податливости этого образа к манипуляциям. Дискуссии о степени пластичности памяти были связаны в первую очередь с публикацией в 1983 г. сборника статей «Изобретение традиции»

под редакцией Э. Хобсбаума и Т. Рэнджера 23. Направление, связанное с их подходом к социальной памяти, получило название «теория политики памяти». Здесь акцент делается на анализе того, как политически доминирующие группы манипулируют обN. Y., 1993. P. 34; Zelizer B. Remembering to Forget. Holocaust Memory through Camera`s Eye. Chicago, 1998. P. 4).

Степень свободы и автономии индивида по отношению к социальной общности, влияющей на формирование его памяти, у Хальбвакса остаётся достаточно дискуссионным вопросом. Во всяком случае, обычно отмечается большая гибкость его подхода, по сравнению с Э. Дюркгеймом (см.: Misztal B. Op. cit. P. 54-55). По Варбургу же, степень освобождения индивида от власти архаических отпечатков прошлого — нравственный долг и показатель прогресса культуры, прогресса, который, однако, автоматически ни человеку, ни культуре не гарантирован.

Fentress J., Wickham C. Social memory. Oxford, 1992.

The Invention of Tradition / Eds. Hobsbawm E. and Ranger T. N. Y., 1983.

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

разами исторического прошлого и внушают массам определённую концепцию истории, легитимизирующую их политические цели и господство. Исследователи, принадлежащие к этому направлению, стремятся показать, как новые традиции и ритуалы произвольно конструируются в соответствии с текущими политическими реалиями и потребностями. Память фактически оказывается здесь тождественной политической идеологии.

Однако в рамках данного подхода остаётся без ответа вопрос о пределах этого конструирования. Свободны ли люди (и особенно элиты) изобретать всё, что угодно? Есть ли тут какие-нибудь ограничения? А если нет, то почему далеко не всегда такое конструирование оказывается удачным?

В ответ на этот вопрос возник «динамически-коммуникативный» подход к социальной (культурной) памяти. Он делает акцент на существовании коллективной памяти в процессе социальной коммуникации и на тех структурных ограничениях, которые накладываются контекстом на участников взаимодействия, желающих переинтерпретировать прошлое в своих интересах. С точки зрения этого подхода, память конструируется не только «сверху», правящими элитами, но и «снизу», со стороны подчинённых групп.

Как писал М. Шадсон, конфликт различных групп по поводу видения прошлого в дальнейшем ограничивает наши возможности реконструировать его в соответствии с нашими интересами 24. Определённые исторические события становятся своеобразными культурными «топосами», «рамочными моделями», при помощи которых затем рассматриваются все другие, в чём-то на них похожие, события. Таким образом, прошлое, задавая образец постижения настоящего, входит в современность культуры. Память, отмечает ещё один представитель этого направления Б. Шварц, — «культурная программа, ориентирующая наши намерения, склонности и дающая нам возможность действовать» 25. Таким образом, политика памяти в этой перспективе не может рассматриSchudson M. The present in the past versus the past in the present // Communication. 11. 1989. P. 109.

Schwartz B. Abraham Lincoln and the Forge of National Memory. Chicago, 2000. P. 251.

ваться как беспроблемный процесс манипуляции с податливым историческим и человеческим материалом. Любые стратегии в этом поле могут столкнуться с контр-стратегиями, так как из одного и того же материала можно создавать разные нарративы, обосновывающие разные идентичности.

О функциях коллективной памяти также немало написано в последние десятилетия. Однако, если суммировать всё сказанное, то можно, пожалуй, согласиться с мнением известного польского социолога Б. Шацкой 26 о том, что таких функций всего две — формирование идентичности и легитимация.

Коллективная память формирует сознание общего прошлого у членов социальной общности, вызывает эмоциональное переживание долгого совместного пребывания во времени, транслирует ценности и образцы поведения. Определённые события прошлого теряют свой конкретно-исторический характер, превращаясь в символы добра и зла. Коллективная память также сохраняет и сакрализует символы коллективной идентичности, создающие общее семиотическое пространство и очерчивающие границы группы.

Аспект связи памяти и идентичности является на сегодняшний день одним из актуальных направлений исторических, социологических и культурологических исследований. Так, Й. Рюзен предложил типологию кризисов исторической памяти и связанных с ними изменений коллективного самосознания 27. Исследования проблематики взаимосвязи памяти и идентичности в ситуации радикальных и резких исторических перемен, катастрофических событий стимулировали внедрение в поле мемориальных исследований заимствованного из психологии и психоанализа концепта «травмы». Ряд исследователей считает его применение эвристичным. Другая же часть выступает против использования психологической терминологии в социально-гуманитарном анализе.

Кроме этого, коллективная память выполняет функции легитимации существующего общественно-политического порядка.

Формирование представлений о том, что и как следует помSzacka B. Czas przeszy, pami, mit. Warszawa, 2006. S. 47-58.

Рюзен Й. Может ли вчера стать лучше? О метаморфозах прошлого в истории // Диалог со временем. Вып. 10. 2003.

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

нить — важный элемент осуществления стратегий политического господства и борьбы за такое господство. В последнее время в литературе особенно подчёркивается недостаточность представлений Э. Хобсбаума и его единомышленников о тотальном влиянии власти на содержание коллективной памяти общества. Подчёркивается, что за содержание коллективной памяти борются различные субъекты политического процесса. Различные группы, особенно в плюралистических демократических обществах, выдвигают противоречащие друг другу версии прошлого и борются за их признание. Каждый проект конструирования той или иной памяти может столкнуться с разнообразными проектами «контрпамяти», «неофициальной памяти», «оппозиционной памяти».

Этот подход связан с идеями М. Фуко о «контр-памяти» как форме сопротивления доминирующему комплексу «власти-знания» и с подходами представителей британской школы cultural studies. В 1980-х гг. исследования по этой теме проводились группой по изучению popular memory Центра современных исследований в Бирмингеме и касались в основном массовой памяти британцев о Второй мировой войне. В отличие от М. Фуко, подчёркивавшего абсолютный приоритет официального властного дискурса, бирмингемские исследователи отмечали более сложный и диалектический характер взаимоотношений различных видов памяти 28.

Отсюда у многих авторов возникает и вопрос о том, насколько применимо представление о памяти как об объекте централизованного управления, особенно в современных открытых плюралистических обществах эпохи постмодерна, в которых государство не является монопольным производителем и владельцем образов прошлого? Постмодернистский проект подверг тотальной критике «великие повествования» эпохи Модерна.

Исчезновение монологов привело к возникновению множества малых и мельчайших историй (Ж.-Ф. Лиотар) 29. На смену «официальной истории» пришло многообразие нарративов. Современные общества превращаются в сообщества «групп памяти». Денационализация памяти и стремление противопоставить Making Histories: Studies in History Making and Politics / R. Johnson, G. Mclennan, B.Schwartz, D. Sutton (eds). L., 1982.

Lyotard J.-F. Le postmoderne expliqu aux enfants. P., 1988. P. 34.

унифицирующей глобализации новые идентичности, фрагментация групп интересов, а также распространение политики защиты прав меньшинств — всё это ведёт сегодня к нарастанию волны «сакрализации памяти» 30.

Проблема носителей памяти также привлекала к себе внимание многих авторов. Зарождалась эта проблематика ещё у основоположников в исследованиях художественных образов как носителей социальной памяти у Варбурга, мнемонических ритуалов у Дюркгейма и мемориальных ландшафтов у Хальбвакса.

Наиболее последовательным продолжателем дюркгеймовской традиции изучения носителей памяти в современных мемориальных исследованиях можно считать П. Коннертона 31. Для него социальная память — это, прежде всего, система церемоний, ритуалов и телесных практик, посредством которых определённая социально значимая информация закрепляется, используется и передаётся.

В настоящее время внимание исследователей привлекают всё новые и новые виды носителей памяти. С этой точки зрения рассматриваются архитектурные сооружения, памятники, произведения искусства, язык, фильмы, школьные учебники, художественная и научная литература и т. д. Собственно, именно тот факт, что «мемориальный» угол зрения позволил рассмотреть во взаимосвязи огромный комплекс явлений культуры, до той поры мало связанных в научном дискурсе, является основным аргументом в пользу «парадигматичности» исследовательского поля memory studies. Эта сторона мемориальной проблематики нашла наиболее масштабное продолжение в современной французской историографии. В 1980-х – начале 1990-х гг. был реализован коллективный проект «Места памяти» под руководством П. Нора. “Места” могут быть как символическими, так и физически конкретными. Главное заключается в том, что это такие “места”, в которых общество сосредотачивает то, что оно считает важным, неотъемлемым от своего индивидуального облика и достойным сохранения.

Misztal B. A. The Sacralization of Memory // European Journal of Social Theory. 2004. 7(1). P. 67-84.

Connerton P. How Societies Remember. Cambridge, 1989.

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

Особый аспект этой проблематики представляет проблема соотношения образа, слова и письма как носителей памяти. Часто подчёркивается приоритет образной памяти над словесной, поскольку она более ясно и непосредственно позволяет донести опыт прошлого. Однако до противопоставления этих двух носителей памяти дело обычно не доходит, поскольку очевидно, что любое изображение нуждается в интерпретации при помощи той или иной формы нарратива.

Историки и антропологи, заинтересованные проблематикой памяти, особое внимание обращают на специфику памяти бесписьменных и письменных обществ, а также на процессы перехода от доминирования одного типа носителя информации к другому. Этот процесс известный антрополог Дж. Гуди назвал «приручением неприрученной мысли» 32. Он выделил пять периодов этого процесса: 1) «этническая память» бесписьменных традиционных обществ; 2) развитие памяти от устной формы передачи к письменной на протяжении периода от первобытности до Античности; 3) средневековый тип памяти как баланс устной и письменной её форм; 4) прогресс письменной памяти с XVI в. до современности и, наконец, 5) современный мемориальный бум.

Его периодизации предшествовала работа А. Леруа-Гура, который также разделил историю коллективной памяти на пять периодов, а именно: 1) период устной передачи; 2) письменный период с использованием табличек и значков; 3) память, основанная на простых заметках; 4) механизированная память;

5) электронная память 33.

На почве изучения носителей памяти memory studies вступают в последнее время в плодотворный диалог с ещё одной быстро развивающейся областью — исследованиями в области современных медиа. Кино, телевидение, компьютерные технологии также всё больше интересуют сегодня исследователей коллективной памяти.

Достаточно логичным итогом развития этого аспекта мемориальных исследований можно считать публикацию в 2002 г.

Goody J. The Domestication of the Savage Mind. Cambridge, 1977.

Leroi-Gourhan A. Le geste et la parole. II. La mmoire et les rythmes.

Paris, 1965. P. 65.

книги известного польского историка М. Кулы «Носители исторической памяти». Он пишет: «Прошлое… отражается практически в каждом предмете и явлении, которое существует до сегодняшнего дня. В конечном итоге носителем памяти о прошлом, по крайней мере, потенциальным, является буквально всё» 34. При этом они могут отбираться обществом, признаваться или не признаваться в качестве таковых, актуализироваться, или же, напротив, терять своё значение.

Особым направлением исследования носителей коллективной памяти в самом широком их понимании является возникшая во второй половине 1970-х гг. меметика, теория мемов. Концептуально она связана с эволюционной биологией и неоэволюционизмом в социальных науках. Создателем направления является Р. Доукинс (R. Dawkins). В своих работах он проводит параллели между механизмами передачи генетической информации и функционированием культурной памяти. Им было введено понятие “мем” для обозначения наименьшей единицы культурной наследственности. “Мем” — единица смысла, единица трансляции культурного наследия. Мемами могут быть идеи, лозунги, стереотипы, литературные клише, мода, алфавиты, музыкальные фразы и т. п. Мемы — репликаторы, стремящиеся к бесконечному самовоспроизводству. «Мемы, — пишет С. Блэкмор, — инструкции поведения, сохраняемые в мозгу (или в других объектах) и передаваемые по наследству. Соперничество между ними ускоряет эволюцию разума» 35. Будучи устойчивыми элементами культуры, мемы транслируются через язык посредством подражания, то есть передаются от поколения к поколению при помощи слов и программируют поведение. Передача мемов связана и с генами, но зависимость мемов от генов тем меньше, чем больше по мере развития культуры возникает путей небиологической, негенетической передачи информации (книгопечатание, радио, телевидение, Интернет и т. д.).

Функционирование мемов описывается данной теорией в биологических терминах размножения, отбора, мутации, рекомбинации, инфицирования, смерти и т. п. Мемы в истории борются Kula M. Noniki pamici historycznej. Warszawa, 2002. S. 7-8.

Blackmore S. Maszyna memowa. Pozna, 2002. S. 45.

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

между собой в соответствии с дарвиновским принципом естественного отбора. Помимо борьбы между мемами могут происходить процессы рекомбинации и кроссинговера (обмена гомологичными участками гомологичных хромосом, перераспределения генетического материала родителей в потомстве). Так, в соответствии с этой теорией, возникают новые культуры, перекомбинируя генетический (меметический) материал “родительских культур”. Мемы могут образовывать воспроизводимые как единое целое комплексы — “мемплексы”. Сам человек понимается тут как большой “мемплекс”, функционирование которого опирается на биологический аппарат мозга.

К проблематике носителей коллективной памяти и специфики её динамики обращалась и московско-тартуская семиотическая школа. Именно с ней связано введение в научный оборот понятия культурная память 36. Ведущие представители этого направления — Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский — определили культуру как генетически ненаследуемую память коллектива. Ю. М. Лотман говорит о том, что, с семиотической точки зрения, культура является надындивидуальным механизмом хранения, передачи и выработки новых сообщений (текстов), т. е. коллективной памятью.

При этом, поскольку любая культура внутренне гетерогенна, то, по Лотману, следует говорить о сосуществовании в ней "диалектов памяти", соответствующих её субкультурам.

Культурную память Ю. М. Лотман делит на “информативную” и “креативную” (творческую). Информативная память подчинена линейному течению времени. Для неё значим лишь итоговый текст, активен лишь конечный результат. Эта память полностью принадлежит настоящему и движется вместе с ним, постоянно стирая прошлую информацию как неактуальную.

Здесь хронологически последнее — самое ценное и значимое.

Творческая (креативная) память, напротив, имеет панхронный характер. В ней ничто окончательно не проходит, не исчезает.

Одни тексты временно теряют свою актуальность и передаются См.: Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Часть третья. Память культуры. История и семиотика // Лотман Ю. М. Семиосфера.

СПб., 2000; Лотман Ю. М. Память в культурологическом освещении // Там же; Лотман Ю. М. Память культуры // Там же.

“на хранение”. Другие же реактивируются, востребуются из “архива” культуры. Прошедшее отбирается, кодируется и вспоминается/забывается в синусоидальном ритме. В творческой памяти работает вся временная толща культуры, а не только последний временной срез. Ранние тексты вносятся в современность, воздействуя тем самым на настоящее. Затем изменившееся настоящее в свою очередь меняет образ прошлого. Очевидно, что информативный и творческий виды памяти, как они описаны у Ю. М. Лотмана, по способу обращения с прошлым аналогичны описанным В. С. Библером “логике цивилизации” и “логике культуры” соответственно.

Особым направлением мемориальных исследований является сравнительно недавно ставшая развиваться проблематика структуры и организации коллективной памяти. Эти исследования призваны заполнить своеобразную лакуну, существование которой стало очевидно в последнее время. Со времен «отцовоснователей» мемориальные исследования были сконцентрированы преимущественно на содержании коллективной памяти.

Вопросы же её формы, структуры, организации зачастую оставались на периферии исследовательских интересов.

Между тем, «парадигма памяти» нуждается в построении общей теории организации прошлого в культуре, в своеобразной «грамматике культурной памяти». В противном случае, отдельные (и даже блестящие) образцы изучения содержания культурной памяти той или иной социальной группы, или же конкретноисторических способов манипулирования ею, не могут быть сравнимы между собой на общих основаниях и выстроены в более или менее целостную исследовательскую программу. Выявление таких общих форм позволяет, с одной стороны, видеть формальную сторону конкретного материала, а, с другой стороны, рассматривать варианты конкретно-исторического наполнения той или иной формы.

Особый интерес в связи с этим представляют работы ведущего представителя когнитивной социологии культуры Э. Зерубавеля. Данное направление тяготеет к традициям «формальной социологии» Г. Зиммеля. Главная идея когнитивной социологии культуры, — отмечает один из её исследователей, — заключается в том, что «мир входит в наши чувства социально

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

опосредованными путями так, что наше ментальное восприятие мира в значительной степени является процессом, происходящим в тех “сообществах видения” (“optical communities”), к которым мы принадлежим, и результатом той “социализации видения” (“optical socialization”), которую мы получили в этих сообществах… Optical communities воспитывают своих членов в собственных традициях видения мира и своих специфических стилях мышления…» 37. Применительно к памяти это означает, что в рамках данного направления будет рассматриваться то, как сообщества, членами которых мы являемся, очерчивают и вводят в определённые рамки наши воспоминания так, что наше видение прошлого является не столько нашим индивидуальным, сколько нашим социальным опытом. «Разные общества по-разному видят начальные и конечные точки исторически значимых событий;

«мнемонически социализируют» своих членов, с тем чтобы они определённым образом рассматривали определённые начальные и конечные точки, определённые континуальности и разрывы во времени, а также вписывали своё понимание прошлого в специфические сюжетные фабулы» 38.

Память обладает способностью структурировать серии разрозненных событий в различным образом упорядоченные нарративы. Одно и то же событие при этом может приобретать разное значение, в зависимости от того, в какую сюжетную структуру оно оказалось включено. В этом процессе структурирования можно выделить определённую логическую последовательность.

В зависимости от ситуации сегодняшнего дня, выбирается временная перспектива. Группа может смотреть в более или менее удалённое прошлое. Событие может попасть в то или иное повествование, или же, напротив, быть из него исключённым. Так, событие получает значимость. Социальная общность находит в истории тех или иных предков, выделяет принципиально важные для идентификации группы исторические события или периоды.

Изменение степени отдалённости исторического прошлого, с которым связывает свою идентичность группа, может означать изBrekhus W. The Rutgers School. A Zerubavelian Culturalist Cognitive Sociology // European Journal of Social Theory. 10(3). 2007. P. 452.

менение и самой этой идентичности. Затем, между выбранными точками «мнемонического пространства» устанавливается линия преемственности. Следует показать и доказать, что «всё это — наша история», «наша коллективная биография». Для этого требуется организовать образ исторического континуитета, неразрывной связи со «своим» и одновременно чётко обозначить линии разрыва, дисконтинуитета, отделяющие «своё» от «чужого». События при этом ставятся в определённую взаимосвязь.

Решение же этой задачи сразу же требует и решения проблемы, связанной с выбором типа взаимосвязи. Важно, в какое повествование и в каком качестве будет включён тот или иной исторический сюжет.

Уход вглубь истории способен расширять границы «наших»

предков и, соответственно, «нашей» идентичности практически до бесконечности. Насколько глубоко и в каком направлении произойдёт этот уход в историю является социокультурной конвенцией.

Известна фраза Л. фон Ранке о том, что все исторические эпохи относятся к Богу непосредственно и в этом смысле равны перед лицом Создателя. Однако к социально организованной культурной памяти прошлое относится совершенно иначе. В коллективном образе прошлого есть свои «периоды-фавориты» и «пустые» исторические периоды, своеобразные «вершины» и «долины» коллективной памяти. Особенно хорошо это видно при сравнении национальных календарей памятных дат. Это сравнение показывает, что особенно насыщенными периодами являются или эпохи чрезвычайно удалённые во времени, или же — последние два столетия 39. Между этими «мнемоническими пиками»

пролегают «мнемонические равнины». Обозначая определённый ряд событий в качестве однородных и принадлежащих, следовательно, одному и тому же периоду, коллективная память создаёт одновременно и исторический дисконтинуитет. Выделяются определённые события, получающие статус «поворотных моментов См.: Zerubavel E. Time Maps. Collective Memory and the Social Shape of the Past. Chicago, 2003. P. 31. См. также: Zerubavel E. Calendars and History: A Comparative Study of the Social Organization of National Memory // States of Memory. Continuities, Conflicts, and Transformations in National Retrospection / Ed. by J. K. Olick. Durham, 2003.

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

истории», с которых начинается новая эпоха и происходит полный разрыв с прошлым.

В пределах созданных «мнемонических континуумов» прошлое структурируется в соответствии с определёнными моделями. Эти мнемонические модели имеют социальное происхождение и играют решающую роль для наделения определённого события тем или иным значением. Э. Зерубавель пишет об этом так: «Я полагаю, что историческое значение событий существенным образом связано со способом их расположения в наших умах vis--vis по отношению к другим событиям», с их «структурной позицией в рамках таких “исторических сценариев”, как “водоразделы”, “катализатор”, “последняя капля”» 40. В рамках этих «мнемонических континуумов» повествование может быть организовано, например, вокруг образов прогресса, упадка, циклизма, движения от упадка к возрождению и от возрождения к упадку.

При этом для каждого конкретного культурного контекста характерно преобладание нарративов определённого типа.

Близкой является концепция структуры культурной памяти Я. Ассмана 41. В ней также подчёркивается, что содержание культурной памяти может по-разному структурироваться в зависимости от интересов и видения мира той или иной социальной общности, в рамках которой создаётся этот “мемориальный нарратив”.

Культурная память может быть “горячей” и “холодной”. “Горячая” культурная память ориентирована на динамику, развитие. Она концентрируется на уникальном, неповторимом в истории, переломных моментах взлёта, упадка, становления. “Холодная” опция культурной памяти, напротив, призвана сопротивляться изменениям и поэтому обращается ко всему регулярно повторяющемуся, неизменному, создавая образ прошлого как “вечного настоящего”.

Стимулировать “горячую” опцию более склонны “парии”, низшие, угнетённые слои общества, заинтересованные в переменах. Господствующие классы, напротив, стремятся “охладить” память для увековечивания своего положения.

Говоря о “горячей” и “холодной” опциях культурной памяти, автор использует терминологию К. Леви-Стросса. Однако, в отличие от последнего, это не является у Я. Ассмана типологической характеристикой общества. «Нагреваться» и «остывать»

может память любой социокультурной системы (первобытного племени или же цивилизации, обладающей письменностью и государственностью).

“Горячая” память имеет для культуры значение ориентирующей силы. Эта сила называется Я. Ассманом “мифомоторикой”, а сама “горячая” культурная память — мифом, то есть закреплённым и интериоризированным до состояния “обосновывающей истории” прошлым — вне зависимости от подлинности или же фиктивности этого образа. Миф — это обращение к прошлому, целью которого является понимание настоящего и поиск ориентиров дальнейшего развития. В этом качестве он может выполнять две функции — “обосновывающую” и “контрапрезентную (контрафактическую)”. В своей обосновывающей функции миф показывает прошлое как осмысленное и подтверждающее необходимость настоящего порядка вещей. “Контрапрезентная” функция связана с ощущением несовершенства настоящего и обращением к прошлому как к “золотому веку”, “героической эпохе”. Здесь настоящее критикуется с точки зрения “прекрасного прошлого”, сравнение с которым раскрывает всё несовершенство текущего положения дел. В определённых условиях обосновывающий миф может превратиться в контрапрезентный, а в экстремальных ситуациях (угнетения, обнищания, иноземного владычества) контрапрезентный миф становится революционным.

Тогда образ прошлого превращается в социально-политическую утопию и может стать целью движений мессианского, хилиастического типа.

Ещё один подход к структурированию содержания культурной памяти связан с психоаналитической традицией. С позиций представителей этого направления, принципы отбора “образоввоспоминаний” в культурной памяти подчиняются определённым принципам. Главную роль здесь играют понятия “триумф” и “травма”. Цв. Тодоров отмечает, что коллективная память предпочитает сохранять ситуации, в которых можно рассматривать себя либо как героев-победителей, либо как невинных жертв 42.

Todorov T. L`home dpays. Paris, 1996. P. 70-71.

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

«Травма и триумф, — пишет Б. Гисен, — конституируют “мифомотор” национальной идентичности. Они представляют крайние границы опыта и предельный горизонт для самоопределения коллективного субъекта, так же как рождение и смерть дают предельный горизонт для экзистенциального опыта индивида» 43.

Одним из ведущих современных специалистов в области peace studies Джоан Гальтунг была предложена концепция комплекса «избранность-миф-травма» (Chosenness-Myths-Trauma (CMT) complex), или — «коллективного мегало-параноидального синдрома» 44. Избранность означает идею особой миссии народа.

Идея избранности вызывает ощущение величия и способствует формированию мифа о славном прошлом, которое является прологом к славному будущему. Травматический опыт заключается в памяти об ущербе и страданиях, которые избранный народ претерпел от врагов в прошлом. Травма может подкреплять идею избранности, служить доказательством особого предназначения.

Оба элемента так или иначе присутствуют в культурной памяти всех социокультурных общностей и формируют основы их идентичностей. Однако типологически разновидности «культур воспоминания» народов могут быть расположены на шкале, экстремумами которой будут понятия «триумф-травма».

Соотношение истории и памяти — ещё одно важное направление дискуссий как в собственно исторической науке, так и в memory studies. Идея М. Хальбвакса о том, что образ прошлого социально конструируется, оказалась чрезвычайно востребованной современными исследователями. При этом сам Хальбвакс в этом отношении стоял на твёрдых позитивистских позициях и чётко противопоставлял историческую науку и память. История, по его мнению, должна быть объективной, беспристрастной, внеличностной, абсолютной картиной прошлого — такого, каким оно было «на самом деле», память же является прямой её противоположностью. Она субъективна, избирательна, пристрастна, связана с интересами групп. История для Хальбвакса начинается Giesen B. National Identity as Trauma: The German Case // Myth and Memory in the Construction of Community. Bruxelles etc., 2000. P. 229.

Galtung J. The Construction of National Identities for Cosmic Drama:

Chosenness-Myths-Trauma (CMT) Syndromes and Cultural Pathologies // Handcuffed to History / Ed. by P. Udayakumar. Westport, 2001.

там, где память заканчивается. И сегодня ориентированным таким образом историкам «понятие памяти кажется… троянским конём постмодернистской критики в профессиональном историописании» 45. Подчёркивается обычно профессиональный характер исторического знания, его институционализация, программное стремление исторической науки к истине, объективности, способность взглянуть на прошлое с разных сторон и т. д. Так, Дж. Плам 46 в конце 1960-х гг. чётко выразил эту прогрессистско-позитивистскую точку зрения, говоря о том, что история является научной, то есть высшей, формой познания прошлого, перед лицом которой все иные несовершенные формы его постижения должны вскоре исчезнуть. Ж. Ле Гофф полагает также, что задачей исторической науки является освобождение памяти от ошибок и заблуждений, и отождествлять эти формы познания прошлого ни в коем случае нельзя.

В то же время определённая часть историков рассматривает историописание как форму культурной (социальной) памяти. Отмечается, что невозможно провести чёткую границу между этими двумя формами видения прошлого. История, как и память, зависит от места, времени и социально-культурного контекста возникновения. Так, известный современный историк культуры П. Бёрк отмечает, что историки разных мест и времён сохраняют в качестве достойных памяти разные аспекты прошлых событий и изображают их очень по-разному, в соответствии с господствующей в их группе оптикой 47. П. Хаттон в опубликованной в 1993 г. книге «История как искусство памяти» 48 также поддерживает тезис о том, что историческая наука — одна из исторических форм коллективной памяти, официально признанная память.

В определённом отношении компромиссной можно признать позицию Б. Шацкой, которая подчёркивает (с социологической Sandl M. Historizitt der Erinnerung // Reflexivitt des Historischen Erinnerung, Gedchtnis, Wissen. Studien zur kulturwissenschaftlichen Gedchtnisforschung. Gttingen, 2005. S. 95.

Plumb J. H. The Death of the Past. L., 1969. См. также: Wertsch J. H.

Voices of Collective Remembering. Cambridge, 2002. P. 44.

Burke P. History as social memory // Memory, History and the Mind / Butler T. (ed.). Oxford, 1989.

Рус. пер.: Хаттон П. История как искусство памяти. СПб., 2003.

СОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

точки зрения), что для неё память и история — разные виды знания о прошлом, создаваемые по разным правилам 49. Вместе с тем, она отмечает, что «память» и «историю» следует признать скорее веберовскими идеальными типами 50, пространство между которыми заполнено бесчисленным количеством смешанных, переходных форм, и которые «в чистом виде» в реальности практически не встречаются.

В связи с этим возникла и новая форма историографии — “история истории”, рассматривающая те трансформации, которые совершались в сфере социальной памяти с историческим событием или лицом. В качестве наиболее интересных примеров работ такого рода Ж. Ле Гофф называет исследования Р. Фольца (R. Folz) «Воспоминание и легенда о Карле Великом», Ж. Тюляра (J. Tulard) «Наполеоновский миф», Ж. Дюби (G. Duby) «Бувинское воскресенье» и Ф. Жутара (Ph. Joutard) «Легенда камизаров» 51. Количество такого рода работ, находящихся на стыке истории и memory studies, в последнее время постоянно возрастает.

Из недавних примеров можно вспомнить исследование Ф. Б. Шенка «Александр Невский в русской культурной памяти» 52, опубликованное в 2004 г.

Основываясь на идеях московско-тартуской школы, гейдельбергский египтолог Ян Ассман разработал теорию культурной памяти, систематически изложенную в уже упоминавшейся работе 53. Эта концепция представляется важной для перспектив дальнейшего развития взаимодействия истории и памяти. Культурная память, по Ассману, представляет собой специфическую для каждой культуры форму передачи и осовременивания культурных смыслов. Это обобщающее понятие для всякого знания, которое управляет поступками и переживаниями в специфических рамках взаимодействия внутри определённого общества и подлежит повторяющемуся из поколения в поколение наставлению и заучиванию.

Le Goff J. Histoire et mmoire. Paris, 1988. P. 173.

Рус. пер.: Шенк Ф. Б. Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой (1263–2000). М., 2007.

Ассман Я. Культурная память… Смысл понятия «культурная память» определяется автором через противопоставление её коммуникативной памяти. Коммуникативная память функционирует в горизонте “жизненного мира”, который может быть охвачен собственным опытом индивида и услышанными им рассказами. Временной диапазон коммуникативной памяти, таким образом, около 80 лет. В отличие от неё, культурная память относится ко времени “истоков”, к “далёким временам”, о которых никто из ныне живущих не может иметь личных воспоминаний. Культурная память включает в себя “обосновывающие воспоминания”, утверждающие законность и оправданность существующего порядка вещей. Коммуникативная память опирается на непосредственное социальное взаимодействие, в то время как культурная память предполагает устойчивые объективации. Культурная память, в отличие от памяти коммуникативной, специально учреждается, искусственно формируется. Для её создания, хранения, трансляции в обществе создаются специальные институты. Культурная память имеет сакральную окраску, ей присуща приподнятость над уровнем повседневности (сферы коммуникативной памяти). Воскрешение культурных воспоминаний осуществляется в ритуализированной форме праздника. Поэтому культурная память может быть определена как орган ритуально оформленного неповседневного воспоминания. Причастность к коммуникативной памяти разлита по всему социальному целому. Знание, составляющее её содержание, приобретается неспециализированно, в ходе повседневного общения. Существование особых специалистов по коммуникативной памяти в обществе не предполагается. Напротив, культурная память требует существования профессиональных носителей (шаманов, жрецов, бардов, учёных, поэтов, писателей, художников и т. п.). Приобщение к культурной памяти специально организуется и контролируется этими специалистами. Усвоение культурной памяти требует желания и усилий со стороны обучающегося, поэтому овладение ею всегда социально дифференцировано. Одни члены социальной общности или же социальные группы причастны к ней в большей степени, чем другие. Эти два типа памяти, коммуникативная и культурная, в разных культурах более или менее резко отделены друг от друга. В некоторых обществах (наприСОВРЕМЕННЫЕ MEMORY STUDIES...

мер, в Древнем Египте) дело могло доходить до их полной изоляции и возникновения ситуации “бикультурности” 54.

Разработанная Я. Ассманом концепция позволила обозначить новую область историко-культурологических исследований — изучение “культур воспоминания” различных обществ и их сравнительный анализ. Сам автор предпринял такой анализ Древнего Египта, Древнего Израиля, хеттской цивилизации, Месопотамии, Древней Греции. Работы же Алейды Ассман посвящены формам и трансформациям культурной памяти в контексте модерна и постмодерна 55.

На наш взгляд, теория Я. Ассмана позволяет, например, трактовать национальную историографию эпохи модерна как специфическую форму культурной памяти, адекватную задачам формирования масштабных идентичностей в условиях кризиса конфессиональных и династических легитимаций, с одной стороны, и подъёма исторического сознания, с другой.

Ещё одним аспектом изучения культурной памяти является анализ функционирования “образов-воспоминаний” в последующих культурах, выявление тех культурных смыслов, которые были ими порождены в иных контекстах. Такого рода исследования Я. Ассман провёл применительно к образам Древнего Египта и Моисея в культурной памяти Запада.

В итоге, Я. Ассман выдвинул проект “истории памяти” — дисциплины, изучающей динамику воспоминаний, культурную память вообще. С точки зрения истории памяти, прошлое никогда и нигде не передаётся просто от поколения к поколению, а всегда вновь и вновь пересоздаётся, реконструируется, исходя из Граница в понимании коллективной памяти между Варбургом и Хальбваксом, отмечает Я. Ассман, это «граница между “коммуникативной” и “культурной” памятью, между памятью как аутопоэтической системой и памятью культурной, запечатлённой в знаках, символах, образах, текстах и в институтах, находящих формы своего проявления в ритуалах…» (Assman J. Erinnern, um dazuzugehren. Kulturelles Gedchtnis, Zugehrigkeitsstruktur und normative Vergangenheit //Generation und Gedchtnis.

Erinnerungen und kollektive Identitten / K. Platt und M. Dabag (Hg.) unter Mitwirkung von S. Heil. Opladen, 1995. S. 61).



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 18 |


Похожие работы:

«Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ТУРИЗМА И СЕРВИСА Ереванский филиал Кафедра Туризма и сервиса ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА на тему: Проект мероприятий по повышению эффективности стратегического управления страховой организации (на примере СЗАО “ИНГО АРМЕНИЯ”). по направлению подготовки: Экономика Студентка Манукян Татевик...»

«НАЦИОНАЛЬНЫЙ АЭРОКОСМИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. Н.Е. ЖУКОВСКОГО “ХАРЬКОВСКИЙ АВИАЦИОННЫЙ ИНСТИТУТ” ВОПРОСЫ ПРОЕКТИРОВАНИЯ И ПРОИЗВОДСТВА КОНСТРУКЦИЙ ЛЕТАТЕЛЬНЫХ АППАРАТОВ Сборник научных трудов Выпуск 4 (64) Юбилейный. Посвящен 80-летию ХАИ 2010 МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ Национальный аэрокосмический университет им. Н.Е. Жуковского Харьковский авиационный институт ISSN 1818-8052 ВОПРОСЫ ПРОЕКТИРОВАНИЯ И ПРОИЗВОДСТВА КОНСТРУКЦИЙ ЛЕТАТЕЛЬНЫХ АППАРАТОВ 4(64) октябрь – декабрь СБОРНИК...»

«ИПМ им.М.В.Келдыша РАН • Электронная библиотека Препринты ИПМ • Препринт № 10 за 2009 г. Антипов В.И., Десятов И.В., Малинецкий Г.Г., Отоцкий П.Л., Шишов В.В. Центр внедрения технологий социальноэкономического планирования в России и прогнозирования мировой динамики Центр внедрения технологий Рекомендуемая форма библиографической ссылки: социально-экономического планирования в России и прогнозирования мировой динамики / В.И.Антипов [и др.] // Препринты ИПМ им. М.В.Келдыша. 2009. № 10. 35 с....»

«ОГЛАВЛЕНИЕ 1 ЗНАКОМЬТЕСЬ: ГАЗПРОМ ЭКСПОРТ Крупнейший в мире экспортер природного газа 2 История компании 3 Ценности 4 5 ОБЩАЯ СТАТИСТИКА ПОСТАВОК Европа 6 СПГ/Азия 19 Закупки природного газа 20 21 ТРАНСПОРТИРОВКА И ХРАНЕНИЕ ГАЗА Транспортировка 22 Хранение газа 25 26 ПОСТАВКИ НЕФТИ, НЕФТЕПРОДУКТОВ, СЕРЫ Текущие направления деятельности Перспективные направления деятельности ЭКОЛОГИЯ КОРПОРАТИВНАЯ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ И СПОНСОРСТВО...»

«Учреждение Российской академии наук ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ЭКОНОМИКО–МАТЕМАТИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ CENTRAL ECONOMICS AND MATHEMATICS INSTITUTE РОССИЙСКАЯ RUSSIAN АКАДЕМИЯ НАУК ACADEMY OF SCIENCES АНАЛИЗ И МОДЕЛИРОВАНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ Сборник статей Выпуск 7 Москва 2010 Анализ и моделирование экономических процессов. Сборник статей под ред. В.З.Беленького, выпуск 7. – М.: ЦЭМИ РАН, 2010. – 161 с. (рус). Коллектив авторов: О.А.Андрюшкевич, В.З.Беленький, Т.А.Белкина, С.В.Буравлев, М.А.Гаврилова,...»

«Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ТУРИЗМА И СЕРВИСА Факультет туризма и гостеприимства Кафедра технологии и организации туристической деятельности ДИПЛОМНЫЙ ПРОЕКТ на тему: Проект пиццерии на 75 мест в ЮВАО, г. Москва по специальности: 260501.65 Студент В.Ю. Востриков И.О.Ф. (полностью) к.т.н. В.В.Галицкий ученая степень, ученое...»

«КОСМОФИЗИЧЕСКИЕ ЭФФЕКТЫ В ВРЕМЕННЫХ РЯДАХ GCP-СЕТИ С.Э. Шноль1,2, В.А. Панчелюга2 Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова, Москва, Россия (1), Институт теоретической и экспериментальной биофизики РАН, Пущино, Россия (2). [email protected], [email protected] В GCP-сети – развернутой под руководством проф. Р. Нельсона интернет-системе шумовых генераторов, размещенных в различных географических точках, осуществляются синхронные ежесекундные измерения заведомо случайных шумовых...»

«ИнстИтут ЮнЕсКО пО ИнфОрмацИОнным тЕхнОлОгИям в ОбразОванИИ ICTs in Higher Education in CIS and Baltic States: State-of-the-Art, Challenges and Prospects for Development ANALYTICAL SURVEY Применение ИКТ в высшем образовании стран СНГ и Балтии: текущее состояние, проблемы и перспективы развития аналИтИЧЕсКИЙ ОбзОр УДК 004 П76 П76 Применение ИКТ в высшем образовании стран СНГ и Балтии: текущее состояние, проблемы и перспективы развития. Аналитический обзор / – СПб.: ГУАП, 2009. – 160 с.: ил. ISBN...»

«ПРЕДВАРИТЕЛЬНО УТВЕРЖДЕН УТВЕРЖДЕН решением Совета директоров решением Общего АО МНК КазМунайТениз собрания акционеров (протокол АО МНК КазМунайТениз от 15.05.2014 г. №10/14-О) (протокол от 30.052014 г. №01/14-ОСА) ГОДОВОЙ ОТЧЕТ 2013 Акционерное общество Морская нефтяная компания КазМунайТениз СОДЕРЖАНИЕ 1. Обращение Председателя Совета директоров Генерального директора 3 2. О Компании 6 Основные финансовые показатели Результаты операционной деятельности Структура собственности 3. Существенные...»

«УТВЕРЖДЕНО Постановление Государственного Совета Республики Крым 11 апреля 2014 года № 1997-6/14 ПОЛОЖЕНИЕ о Министерстве строительства и архитектуры Республики Крым 1. Министерство строительства и архитектуры Республики Крым (далее – Министерство) является органом исполнительной власти Республики Крым, подотчетным, подконтрольным и ответственным перед Государственным Советом Республики Крым и Советом министров Республики Крым. 2. Министерство осуществляет регулирование и координацию...»

«ООО Институт территориального планирования ГРАД КРАСНОЯРСКИЙ КРАЙ КАЗАЧИНСКИЙ РАЙОН МУНИЦИПАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ КАЗАЧИНСКИЙ СЕЛЬСОВЕТ ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ПЛАН ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА КРАСНОЯРСКИЙ КРАЙ КАЗАЧИНСКИЙ РАЙОН МУНИЦИПАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ КАЗАЧИНСКИЙ СЕЛЬСОВЕТ ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ПЛАН ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА Заказчик: Администрация Казачинского района Государственный контракт: №007 от 14.11. Исполнитель: ООО Институт территориального планирования Град Генеральный директор А. Н. Береговских Первый заместитель...»

«Группа компаний Генезис знаний & НПК Разумные решения Д.т.н. П.О.Скобелев Мультиагентные технологии для управления ресурсами предприятий в реальном времени Слабые, но множественные силы, творят чудеса. А.И. Коновалов Таруса, 3 Марта 2011 Содержание Немного истории Современная постановка задачи управления ресурсами в реальном времени Мультиагентный подход к решению сложных задач управления ресурсами в реальном времени Примеры промышленных внедрений первого поколения Мультиагентная платформа...»

«Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования Министерство образования и науки Российской Федерации РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ТУРИЗМА И СЕРВИСА Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования (ФГБОУ ВПО РГУТиС) РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ Филиал Федерального государственного бюджетного образовательного...»

«ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ОБЗОР Рынок институтов совместного инвестирования в Украине за август 2008 года Данный обзор подготовлен аналитическим отделом компании ТАСК, на основании аналитического отчета по рынку ИСИ, ежемесячно выполняемого по заказу КУА ТАСКинвест, и предназначен прежде всего для инвесторов – существующих и потенциальных. Главная цель его подготовки – ознакомить инвесторов с изменениями на отечественном рынке институтов совместного инвестирования (ИСИ), помочь сориентироваться и взвешенно...»

«Академия ИКТ для лидеров государственного управления Moдуль 7 Управление проектами в области ИКТ в теории и на практике Мария Хуанита Р. Макапагал и Джон Дж. Макасио АЗИАТСКО-ТИХООКЕАНСКИЙ УЧЕБНЫЙ ЦЕНТР ПО ИНФОРМАЦИОННЫМ И КОММУНИКАЦИОННЫМ ТЕХНОЛОГИЯМ ДЛЯ РАЗВИТИЯ УДК 004 ББК 32.88 М 26 Академия ИКТ для лидеров государственного управления Мария Хуанита Р. Макапагал и Джон Дж. Макасио М 26 Moдуль 7: Управление проектами в области ИКТ в теории и на практике.Б.: 2009. – 122 с. ISBN...»

«Пояснительная записка к учебному плану ГБОУ СОШ №1357 на 2014-2015 учебный год Нормативные документы: Федеральный закон от 29.12.2012 № 273-ФЗ Об образовании в Российской Федерации; Федеральные государственные образовательные стандарты. Утверждены Приказами МОиН РФ: от 26 октября 2009г.№373 Об утверждении федерального государственного образовательного стандарта начального образования; - от 17 декабря 2010 г. № 1897 Об утверждении федерального государственного образовательного стандарта...»

«Проект ЦЕНТРАЛЬНЫЙ БАНК РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ (Банк России) 20 г. № _ г. Москва ПОЛОЖЕНИЕ О порядке ведения кассовых операций с банкнотами и монетой Банка России на территории Российской Федерации На основании Федерального закона от 10 июля 2002 года № 86-ФЗ О Центральном банке Российской Федерации (Банке России) (Собрание законодательства Российской Федерации, 2002, № 28, ст. 2790; 2003, № 2, ст. 157; № 52, ст. 5032; 2004, № 27, ст. 2711; № 31, ст. 3233; 2005, № 25, ст. 2426; № 30, ст. 3101;...»

«ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА к бухгалтерской отчетности за 12 месяцев 2008 года Полное Открытое акционерное общество наименование Новосибирское авиационное организации производственное объединение им. В. П. Чкалова Почтовый адрес 630051, г. Новосибирск, ул. Ползунова, 15 Организационно- Открытое акционерное общество правовая форма ОКОПФ – 47 Дата 31 октября 2002 года государственной регистрации Регистрационный 1025400515986 номер Уставный капитал 1 034 893 тыс. руб. 1 1. Общие положения. Открытое...»

«Ivanovo.qxp 16.10.2008 15:29 Page 1 ПРИОРИТЕТНЫЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРОЕКТ ОБРАЗОВАНИЕ Ivanovo.qxp 16.10.2008 15:29 Page 2 МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ ИНСТИТУТ ПРОБЛЕМ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ ЭВРИКА Ivanovo.qxp 16.10.2008 15:29 Page 3 КОМПЛЕКСНЫЙ ПРОЕКТ МОДЕРНИЗАЦИИ РЕГИОНАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ ОБРАЗОВАНИЯ ИВАНОВСКОЙ ОБЛАСТИ Ivanovo.qxp 16.10.2008 15:29 Page Брошюра подготовлена и издана в целях реализации проекта Организационно техническое сопровождение...»

«Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ТУРИЗМА И СЕРВИСА (ФГБОУ ВПО РГУТиС) Филиал Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ТУРИЗМА И СЕРВИСА в г. Самаре (Филиал ФГБОУ ВПО РГУТИС в г.Самаре) Кафедра Технологии сервиса и дизайна ДИПЛОМНЫЙ...»






 
2014 www.av.disus.ru - «Бесплатная электронная библиотека - Авторефераты, Диссертации, Монографии, Программы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.