«Фонд Генриха Бёлля, ул. Антоновича (Горького), 37/13, оф.10, Киев, Украина, тел.: +38 044 390 7078; факс: +38 044 287 5660; e-mail: info ЯДЕРНАЯ ЭНЕРГИЯ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ Тематические ...»

ЯДЕРНАЯ ЭНЕРГИЯ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

ЯДЕРНАЯ ЭНЕРГИЯ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

Тематические исследования по ядерной энергетике

второе издание Фонд Генриха Бёлля, ул. Антоновича (Горького), 37/13, оф.10, Киев, Украина, тел.: +38 044 390 7078;

факс: +38 044 287 5660;

e-mail: [email protected]; www.boell.org.ua

ЯДЕРНАЯ ЭНЕРГИЯ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

Тематические исследования по ядерной энергетике второе издание, переработанное и дополненное Фонд Генриха Бёлля (Heinrich Boell Foundation) Ядерная енергия: мифы и реальность, 2-е издание. Издатель: Представительство Фонда имени Генриха Бёлля в Украине и Экоклуб (Ровно).

Фонд Генриха Бёлля, ул. Антоновича (Горького), 37/13, оф.10, Киев, Украина, тел.: +38 044 390 7078;

факс: +38 044 287 5660;

e-mail: [email protected]; www.boell.org.ua Экоклуб, а/я №73, Ровно, Украина, тел.: +38 0362 237 024;

факс: +38 0362 237 024;

e-mail: [email protected]; www. ecoclubrivne.org Редактор Мартынюк А.Н.

Верстка Першогуб В.С.

Оглавление Мифы об атомной энергии.

Как энергетическое лобби обманывает нас.

Энергетические стратегии будущего:

препятствует ли атомная энергия необходимым системным реформам?

Экономические аспекты атомной энергии

Атомное оружие и атомная энергия – сиамские близнецы или решение двойного нуля?

Атомное оружие, энергетическая безопасность, изменение климата – пути разрешения ядерной дилеммы............ Эксплуатация ядерных энергоблоков в сверхпроектный срок.

Мировая практика и особенности процесса в Украине

Об авторах

Сокращения и глоссарий

Мифы об атомной энергии.

Как энергетическое лобби обманывает нас.

Герд Розенкранц Предисловие: тупик атомной энергетики Если послушать раздающиеся то там, то тут голоса, рассказывающие нам о некоем ренессансе атомной энергетики, то может создаться впечатление, что число новых атомных электростанций стремительно и неудержимо растёт. И действительно, в статистических сводках мы видим 60 строящихся станций, большинство из них в Китае, остальные – в России, Индии, Южной Корее и Японии. США представлены единственным проектом. Отметим, что в этом списке (VGB Power Tech) присутствуют и многочисленные долгострои, представляющие собой скорее руины.

Кроме того, мы имеем заявления о намерениях построить ещё примерно 160 новых атомных электростанций к 2020 году, из них 53 в Китае и 35 в США, далее идут Южная Корея и Россия. Из европейских стран в этом списке лидирует Великобритания с восемью запланированными станциями, за ней следуют Швейцария, Финляндия, Румыния и Литва. Франция, которая так стремится осчастливить мир новыми атомными станциями, сама планирует построить только одну новую АЭС. У большинства европейских стран нет конкретных планов по развитию атомной энергетики.

В действительности же число атомных электростанций в мире неуклонно сокращается. Сейчас в эксплуатации находятся 436 реакторов. В ближайшие 15-20 лет количество отключаемых старых установок будет превышать число новых, вводимых в эксплуатацию.

Далеко не все планы по строительству будут реализованы. Чем больше рынков электроэнергии будут открываться для свободной конкуренции, тем меньше будет шансов у атомной энергетики.

Резко возрастают и расходы на новые установки. Так, например, стоимость строительства новой АЭС в финском Олкилуото уже выросла с 3 до 4,4 миллиардов евро, хотя строительство ещё только началось. Добавим к этому нерешённые проблемы с захоронением отходов и потенциальную аварийность данной технологии. Ни одна частная энергетическая компания не решается строить АЭС без государственных субсидий и гарантий. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что новые АЭС строятся прежде всего там, где государство и энергетические предприятия образуют сомнительный альянс.

Государство и ранее поддерживало атомные электростанции крупномасштабными субсидиями. Для Германии расчёты дают сумму порядка 100 миллионов евро, и такое привилегированное положение АЭС сохраняется до сих пор. Так, например, миллиардные резервные фонды на утилизацию атомных отходов и на демонтаж электростанций являются для концернов огромным маневренным фондом, освобождённым от налогообложения. А степень ответственности эксплуатирующих компаний ограничена 2,5 миллиардами евро – это лишь незначительная доля того ущерба, который может вызвать даже авария средней тяжести. В итоге мы видим, что атомная энергия является дорогой и опасной.

К этим общеизвестным аргументам против атомной энергетики добавляются и другие. Во-первых, угроза неконтролируемого распространения ядерных технологий растёт вместе с ростом количества АЭС во всём мире. Не существует непреодолимого барьера между гражданским и военным применением таких технологий, несмотря на все усилия по контролю за ними, предпринимаемые Международным агентством по атомной энергии (МАГАТЭ). Последним примером может служить Иран. Того, кто старается избежать контроля, в конечном счёте невозможно к чему-то принудить. Вместе с развитием атомной энергетики увеличивается и потребность в создании технологических схем переработки облучённого топлива и быстрых реакторов-размножителей для производства ядерного топлива. В обоих случаях мы имеем дело с плутониевым циклом, в ходе которого образуются огромные количества расщепляющихся материалов, пригодных для создания бомб – ужасная перспектива!

Во-вторых, увеличение срока службы имеющихся АЭС и тем более строительство новых серьёзно затормозило бы развитие возобновляемых источников энергии. Утверждение, будто атомная энергия и возобновляемые источники дополняют друг друга, является мифом. Они не просто конкурируют в борьбе за небольшой инвестиционный капитал и за энергетические сети; АЭС вследствие их негибкого режима работы ограничивают потенциал развития ветряной энергетики. Уже сейчас в ветреные дни с небольшим потреблением электроэнергии ветряная энергетика почти полностью покрывает потребности Германии в электричестве. Но поскольку работающие АЭС (как и большинство угольных электростанций) по технико-экономическим причинам не могут резко снизить выработку энергии, излишки электроэнергии приходится с убытками экспортировать за границу. Если это и абсурд, то весьма продуманный.

С какой стороны ни посмотреть: атомная энергия не может внести решающий вклад в защиту окружающей среды и не нужна для обеспечения надёжности энергоснабжения. Как раз наоборот: тот, кто по-настоящему стремится развивать возобновляемые источники энергии, просто обязан выступить против строительства новых или увеличения срока службы имеющихся АЭС. Атомная энергия совершенно непригодна в качестве переходной стадии к эпохе солнечной энергии.

Мы благодарим Герда Розенкранца за чрезвычайно интересное эссе, а издательство “Oekom” – за включение „Мифов об атомной энергии“ в свою серию „Мысли поперёк“.

И напоследок ссылка: фонд им. Генриха Бёлля планирует издание целого ряда масштабных работ на тему атомной энергии в течение года. Мы настоятельно рекомендуем эти издания всем, кто интересуется деталями и фактами, касающимися этой актуальной темы. Подробную информацию вы найдёте на нашем сайте http://www.bоell.de Ральф Фюкс (председатель фонда им. Генриха Бёлля) Введение: Форсмарк – 22 минуты страха и паники Это произошло 25 июля 2006 года, в 13 часов 19 минут: электрики выполняли работы по техническому обслуживанию трансформаторной подстанции неподалёку от шведской АЭС в Форсмарке и у них произошло короткое замыкание. Такое случается. Случается везде, где вращаются огромные турбины и из блоков электростанций выходят огромные объёмы электроэнергии. Обычно подобные аварии в сети не вызывают каких-либо серьёзных сложностей на электростанциях. Системы безопасности готовы к таким событиям. Реактор отключается от аварийной сети, прежде чем короткое замыкание во внешней сети проникнет внутрь. В крайнем случае реактор автоматически отключается и с помощью систем аварийного охлаждения постепенно приводится в безопасное состояние, потому что в его недрах ещё несколько дней продолжается горячий распад радиоактивного вещества.

Но в тот вторник всё в Форсмарке пошло не по плану. Отключение от сети произошло с запозданием и заурядная авария вызвала целый каскад дальнейших осложнений, что привело к коллапсу большей части электрических систем безопасности на первом блоке реактора с кипящей водой. Отключились два из четырёх дизельных генераторов, которые в случае серьёзных неполадок должны снабжать электроэнергией системы управления реактором и насосы аварийного охлаждения. 22 мучительно долгих минуты, на протяжении критической фазы аварии, экраны в центре управления оставались чёрными, датчики не давали сигналов о цепной реакции в установке, частично онемели громкоговорители, которые должны были оповестить сотрудников о тревоге и эвакуации. Отсутствовала жизненно важная информация о положении стержней, регулирующих цепную реакцию в активной зоне реактора, и об уровне охлаждающей воды в баке. Реактор закончил свой „слепой полёт“ лишь когда один их техников сумел вручную, нажатием кнопки, запустить отключившиеся дизельные двигатели, и центральные системы измерений и безопасности получили электроэнергию.

Шведское ведомство по атомной энергетике SKI вскоре установило, что главной причиной эксцесса на реакторе с кипящей водой Форсмарк-1 стал отказ двух инверторов. Из-за них и не могли подключиться два из четырёх агрегатов резервного питания. Впрочем, восстановить точную последовательность событий оказалось нелегко из-за отказа в решающий момент большой части систем контроля реактора. Поэтому остались вопросы. Главный из них: эксперты не смогли выяснить, почему инверторы, обеспечившие запуск оставшихся двух дизельных генераторов, среагировали на скачок напряжения в энергоснабжении реактора не так, как другие два инвертора аналогичного типа. Ясно одно: если бы они это сделали, то реактор с высокой долей вероятности вышел бы из-под контроля. В этом случае были бы деактивированы все четыре элемента системы защиты реактора и, по мнению шведского атомного контроля, это привело бы „к отключению снабжения переменным током всей установки резервного питания и к последствиям, не предусмотренным требованиями по безопасности станции“ (Общество по безопасности станций и реакторов, 2006). Подобная авария не была предусмотрена ни в одной инструкции, и не существовало никаких методов её устранения – вероятно, и никакой возможности.

1. Первый миф: атомная энергия безопасна Происходившее тем летним днём в 2006 году на шведском побережье Балтики зловеще напомнили о двух событиях, которые уже десятки лет бросают тень на гражданское использование атомной энергии: это катастрофы реакторов в Харрисбурге (март 1979 года) и Чернобыле (апрель 1986 года).

Труднообъяснимые ошибки в проектировании, неправильный монтаж важных узлов, непростительная небрежность в обслуживании и не в последнюю очередь наивная вера в высокочувствительную аппаратуру – всё это нам давно известно. Не только по Харрисбургу и Чернобылю, но и по регенерационной установке в британском Селлафилде, по реактору-размножителю Мондзю и по регенерационной установке в Токаймура в Японии, по бассейну-хранилищу венгерской АЭС Пакш, а также по немецким реакторам в Брунсбюттеле и в Крюммеле на Эльбе. Где бы ни работали люди, везде они допускают ошибки. Можно сказать, что нам „повезло“, что не после каждой аварии очередная „необъяснимая“ цепь ошибок приводила к таким катастрофическим последствиям, как в 1986 году на Украине и в соседних странах. На первом блоке АЭС в Форсмарке, примерно в 100 километрах к северу от столицы Швеции Стокгольма, всё ограничилось 22 минутами страха и паники для работников АЭС и тяжёлыми сомнениями в надёжности компании „Ваттенфалль“, эксплуатирующей реактор. Эти неотступные сомнения сопровождают теперь эту государственную компанию везде, в том числе и в её немецких филиалах в Брунсбюттеле и Крюммеле.

Название „Форсмарк“ означает с тех пор самую опасную из известных нам аварий на европейском атомном реакторе после Чернобыльской катастрофы. Шведские и иностранные специалисты, пытавшиеся восстановить события того дня, были вынуждены с ужасом констатировать: всё могло закончиться гораздо хуже. И в любой момент всё МОЖЕТ закончиться гораздо хуже.

Остаточный риск забвения Сторонники атомной энергетики с явным удовлетворением отмечают происходящую во многих странах, как они выражаются, „деидеологизацию“ отношения к этому виду энергии. Из-за изменений климата и обостряющегося дефицита ископаемых энергоресурсов общий тон стал якобы „более деловым и спокойным“. И вот что особенно радует поклонников атомной электроэнергии, если только предвыборная борьба не портит им настроения: политический и общественный дискурс впервые за несколько десятилетий сместился с фундаментальных проблем безопасности атомной техники в область экономики, изменений климата, экономии ресурсов и надёжности энергоснабжения. В результате атомная энергия может стать в глазах общественности всего лишь одной из технологий среди прочих, а вопрос об её использовании будет решаться в той же плоскости, в которой производится выбор между угольной и газовой электростанциями.

Расщепление ядра всё больше становится частью треугольника, придуманного экономистами для энергетической политики – это рентабельность, надёжность снабжения и безопасность для окружающей среды. И сторонников АЭС мало беспокоит, что в число этих задач атомной энергии не входит предотвращение катастроф. Напротив, они очень довольны. Поклонникам атомной энергии всё чаще удаётся спрятать чрезвычайный катастрофический потенциал этой технологии под слоем аргументов, которые призваны, в первую очередь, добиться одной цели: отвлечь внимание от основополагающих вопросов безопасности. Такое развитие событий не случайно. Это результат стратегии, которую уже много лет с железным упорством разрабатывают и реализуют владельцы и изготовители атомной техники в ведущих „атомных“ странах.

Такое успешное отвлечение внимания может на некоторое время успокоить общественные споры, однако вероятность крупной катастрофы не уменьшает необходимости таких дискуссий. Опасность крупномасштабной катастрофы, то есть аварии, выходящей за рамки предусмотренной в системах безопасности „наихудшей из возможных аварий“ (нем. GAU), и тот факт, что такую катастрофу никогда нельзя полностью исключать, были и остаются первопричиной фундаментального конфликта из-за атомной энергии. На эту реальную угрозу опираются все главные аргументы противников данной формы получения энергии. Именно от неё зависит согласие или несогласие с использованием атомной энергии – на региональном, национальном и глобальном уровнях. После Харрисбурга и особенно после Чернобыля панацею видели в „безопасном“ ядерном реакторе, с помощью которого атомная промышленность надеялась вернуть общественную поддержку своей технологии. Ещё 30 лет назад производители атомных технологий делали громогласные обещания насчёт „полностью безопасной АЭС“. Американцы называли такие реакторы будущего “walk away”. В таких реакторах расплавление активной зоны или другие тяжёлые аварии должны были по идее исключаться благодаря так называемым „пассивным системам безопасности“. Ведущий менеджер одного из американских производителей атомных реакторов рисовал благостную картину: „Даже при самой тяжёлой аварии можно будет пойти домой, пообедать, вздремнуть и потом вернуться, чтобы заняться реактором – без малейшей тревоги, без всякой паники“ (ср. Miller, 1991). Амбициозные прожекты остались тем, чем и были в своё время: неоплаченным долгом перед будущим. Ещё в 1986 году историк техники Йоахим Радкау предостерегал, что безопасная АЭС – это „мечта, которую рекламируют во времена кризиса, но никогда не воплотят в жизнь“ (Radkau, 1986). И сейчас всё точно так же.

И вот уже в Европейском сообществе по атомной энергии (Евроатом) и в десяти странах, использующих атомную энергию, спокойно говорят о „четвёртом поколении“, которое в отдалённом будущем должно прийти на смену существующим и проектируемым реакторам. Но уже не предполагается, что эти реакторы будущего, оснащённые новейшими системами безопасности, будут такими „защищёнными от дураков“, как их предшественники. Они должны быть экономичнее, компактнее, менее пригодными для военного использования, иными словами: более приемлемыми для людей. Первые реакторы такого типа должны заработать к 2030 году. По официальной версии. Неофициально же многие представители компаний, такие, как бывший президент французской энергетической компании „Электриситэ де Франс“ Франсуа Руссели говорят о начале коммерческой эксплуатации таких станций „только около 2040-го или 2045го года“ (ср. Schneider, 2004).

Обещая нам четвёртое поколение реакторов, неспособное обеспечить полную безопасность, атомная промышленность тихо похоронила и все свои прежние заявления о гарантиях безопасности.

Оказывается, теперь достаточно и относительной безопасности, конкретнее это выражается в обобщающем утверждении, которое любят использовать неспециалисты в политико-публицистическом пространстве: „Наши атомные электростанции – самые безопасные в мире“. Истинности этого утверждения, особенно популярного в Германии, никогда не было достоверных подтверждений. Не так уж и очевидно, что атомные электростанции, построенные в 60-70-е годы, спроектированные на уровне знаний и технологий 50-60-х годов, обеспечивают нам сегодня достаточный уровень безопасности. Но пока никто не мешает пропагандистам атомной энергии во Франции, Швеции, США, Японии или Южной Корее говорить точно то же самое о своих реакторах, и все могут успешно прикрываться такими лозунгами. Ядерное сообщество каждой страны утверждает, что уж их-то станции находятся на мировом уровне, по крайней мере такая точка зрения предъявляется общественности. Даже в Восточной Европе утверждают, что обновлённые за последние 15-20 лет реакторы советского типа достигли западных стандартов по безопасности и даже превосходят их по некоторым параметрам. И нет никакой потребности в формализации подобных высказываний. Общий, всемирный посыл таков: нет никаких причин волноваться.

И волнение действительно стихает во многих странах, прежде всего в том поколении политиков, для которого Чернобыльская катастрофа больше не является определяющим событием. Поэтому весьма важным оказывается вопрос о той цене, которую человечеству придётся заплатить за окончательное умиротворение на атомном фронте. Что означает для международной атомной безопасности тот факт, что такие (почти) катастрофы, как в шведском Форсмарке, всего пару недель обсуждаются широко, а затем обсуждение продолжается только в закрытом кругу специалистов?

Сторонники атомной энергии даже приписывали относительно высокий уровень безопасности немецких реакторов силе антиядерного движения в ФРГ, постоянному скептическому интересу обеспокоенного населения к реакторам. Согласно этой теории, именно настойчивые вопросы и появление „критически настроенных общественных специалистов“ привели к тому, что АЭС сейчас превратились в самые защищённые от аварий и неполадок промышленные установки в истории экономики. К сожалению, можно опасаться и обратного эффекта: как только общественный интерес исчезнет или станет невозможным в условиях авторитарного режима, сразу понизится и уровень безопасности.

Тот, кто после Чернобыля и Харрисбурга всё ещё желает использовать атомную энергию, как, например, правительство Германии, состоящее из представителей ХДС и СвДП („чёрно-жёлтая“ коалиция), тот должен рано или поздно задать себе вопрос: хочет ли он продолжать эту линию до тех пор, пока новая катастрофа не закроет навсегда тему атомной энергии. Если бы в шведском Форсмарке 15 июля года отказали не два, а четыре инвертора, и катастрофа произошла бы именно в Швеции, в этой прославленной стране высоких технологий, то сейчас в Европе и США никто бы не говорил о „ренессансе атомной энергии“ и не обсуждал всерьёз продление срока службы старых реакторов. Север и Запад Европы пережили бы не только страдания миллионов людей. Континенту пришлось бы долгие годы физически и ментально разбираться со своими 130 реакторами, а также преодолевать вызванный катастрофой экономический коллапс, несопоставимый с нынешним финансовым кризисом. Всем странам со значительной долей атомной энергетики в электроснабжении пришлось бы иметь дело с отключениями электричества, каких уже десятки лет не было в большей части стран ЕС. Вместе с этим выросла бы нагрузка на окружающую среду, потому что многим из электростанций, работающих на традиционном топливе, пришлось бы перейти на круглосуточный режим работы, чтобы заполнить брешь, возникшую из-за остановки атомных станций под давлением напуганной общественности. Но, слава Богу, до этого в Форсмарке не дошло.

Медленно действующий яд рутины Никто не будет всерьёз отрицать, что атомная техника за последние десятилетия тоже продвинулась вперёд в рамках общего технологического прогресса. Революция в информационных и коммуникационных технологиях, произошедшая уже после возведения большинства действующих в мире коммерческих реакторов, позволяет сделать управление и контроль на АЭС более чёткими и, как правило, более надёжными. Самые старые из действующих реакторов проектировались ещё на чертёжной доске, а компьютерами тогда управляли перфокарты. Во многие старые реакторы встраивались и встраиваются современные системы управления. О повышении уровня безопасности говорит и более глубокое понимание физических и других сложных процессов в реакторах при их нормальной эксплуатации и особенно в случае возникновения неполадок. Сегодня операторы реакторов имитируют на симуляторах сложные аварийные ситуации, которые 20 или 30 лет назад было бы невозможно смоделировать и о которых тогда могли даже не знать. Специалистам, отвечающим за безопасность, помогают более совершенные анализы вероятностей и системы контроля и наблюдения, которыми постепенно оснащаются старые реакторы. Кроме того, владельцы реакторов утверждают, что Харрисбург, Чернобыль и тяжёлые аварии в Японии стали уроком для них. Они ссылаются на международный союз организаций, эксплуатирующих АЭС (World Association of Nuclear Operators, WANO), который в настоящее время организует обмен опытом и обеспечивает своевременную передачу своим членам данных о каждой аварии. Во всемирном масштабе владельцы реакторов могут пользоваться в 2010 году общим опытом эксплуатации реакторов, составляющим 13 тысяч лет.

Однако всё это никоим образом не свидетельствует о „качественно новом“ уровне безопасности атомных электростанций. Тот факт, что после 1986 года на реакторах не было аварий с расплавлением активной зоны реактора, не означает, то таковые не могут произойти. Форсмарк стал самым громким тревожным сигналом последнего времени, за ним последовали инциденты в Брунсбюттеле и Крюммеле – с тем результатом, что эти реакторы несколько лет не производили электроэнергии. Примерно три четверти работающих в мире реакторов – такие же, как во время Чернобыльской катастрофы. И в этом состоит суть рассуждений о вероятности того, случится ли новая катастрофа сейчас или через сто лет. И 13 тысяч лет эксплуатации реакторов не являются существенным контраргументом. Когда атомное хозяйство в 1979 году впервые столкнулось в Харрисбурге с расплавлением активной зоны на коммерческом реакторе, противники атомной энергии в Южной Германии в своих листовках глумились над громкими обещаниями представителей атомной промышленности относительно безопасности их техники: „Одна авария за 100 тысяч лет – как же быстро летит время!“ Форсируемое по всему миру продление срока службы реакторов менеджеры от мирного атома называют „абсолютно контролируемым с точки зрения безопасности“ (Frankfurter Rundschau, 12 августа 2005). Вальтер Холефельдер, президент лоббистского объединения „Немецкий атомный форум“ и бывший руководитель компании E.on, эксплуатирующей АЭС, абсолютно серьёзно утверждал, что подобное продление срока службы „делает электроснабжение более надёжным“ (Berliner Zeitung, 9 августа 2005). В подобных утверждениях удивительно прежде всего то, что они не ставятся под сомнение значительной частью общественности, особенно политиками, поддерживающими атомную энергетику. Ведь это довольно смелое утверждение, будто атомные электростанции, в отличие от автомобилей или самолётов, становятся со временем всё безопаснее и безопаснее. Это противоречит, к сожалению, не только человеческому здравому смыслу. Это противоречит физическим законам.

Всемирный парк реакторов „стареет“. За этой простой, повседневной формулировкой скрывается огромный набор информации из области материаловедения и металловедения. И это не только обычный „износ“, а чрезвычайно сложные изменения на поверхности и внутри металлических конструкций. Такие процессы на микроуровне атомарных структур и их последствия трудно предсказать, их трудно обнаружить вовремя и с высокой степенью надёжности с помощью систем контроля – особенно, когда на важные с точки зрения безопасности и труднодоступные конструкции одновременно воздействуют высокие температуры, агрессивная химическая среда и постоянные нейтронные бомбардировки в результате расщепления ядра. На протяжении десятилетий постоянно выявлялись такие проблемы, как коррозия, радиационные поражения, образование трещин на поверхностях, на сварочных швах и внутри важнейших конструкций. Часто удавалось избежать тяжёлых аварий благодаря тому, что эти проблемы вовремя обнаруживались системами контроля или при плановых осмотрах с остановкой работы установки. Но во многих случаях своевременное обнаружение опасных повреждений было всего лишь делом случая.

Эту ситуацию ещё больше обострили последствия либерализации и децентрализации энергетических рынков во многих странах.

Либерализация требует от владельцев реакторов более тщательного планирования расходов на каждой АЭС – с очевидными последствиями: это, например, сокращение персонала, более редкие плановые проверки, сокращение сроков при работах по техобслуживанию, замене топлива и вызванная этим спешка. И всё это отнюдь не идёт на пользу безопасности.

Промежуточный итог: если владельцы реакторов сумеют настоять на своих предложениях по увеличению срока службы станций до 40, 60 и даже 80 лет, то в будущем резко возрастёт средний возраст эксплуатируемых АЭС, составлявший в мире в 2009 году примерно 24 года. Это приведёт к существенному повышению риска тяжёлой аварии. И в этой ситуации мало что меняет строительство электростанций так называемого „третьего поколения“. Ещё несколько десятилетий они будут составлять незначительную долю мирового парка реакторов. Кроме того, на них тоже не исключены тяжёлые аварии. Например, проектируемый с конца 80-х годов европейский реактор с водой под давлением (European Pressurized Reactor, EPR), прототип которого строится с 2005 года в Финляндии, представляет собой не более чем (критики говорят – посредственную) модификацию реакторов с водой под давлением, эксплуатируемых сейчас во Франции и Германии. Последствия расплавления активной зоны на нём призвано смягчить дорогостоящее улавливающее устройство (“Core Catcher”). Результатом этой концепции, при которой существенно возрастает стоимость всей установки, стало то, что в ходе разработки мощность реактора пришлось постоянно увеличивать, чтобы сохранить его конкурентоспособность в рамках атомной энергетики и за её пределами.

Даже среди владельцев атомных станций нет консенсуса относительно того, что вероятность тяжёлых аварий действительно снизилась в результате приобретения опыта эксплуатации и длительного срока службы станций. Такой консенсус вступил бы в противоречие с реальностью из-за множества серьёзных аварий, время от времени беспокоящих людей по всему миру.

Вот неполный список случаев с „катастрофическим“ потенциалом за последнее время:

* лопнувшая труба системы отвода остаточного тепла французского реактора с водой под давлением Сиво-1 (Civaux-1) с утечкой воды из первого контура по 30 кубометров в час (1998);

* манипуляции с важными для безопасности данными на британской регенерационной установке Селлафилд и в японской компании “Tepco”, эксплуатирующей АЭС (1999/2002);

* беспрецедентные повреждения топливных элементов в третьем реакторном блоке французской АЭС в Каттеноме (2001);

* взрыв кислорода в трубе реактора с кипящей водой в Брунсбюттеле (2001);

* невыявленная на протяжении долгих лет глубокая коррозия корпуса американского реактора в Дэвид-Бесс, когда лишь тонкий стальной кожух котла реактора воспрепятствовал катастрофической утечке в ходе эксплуатации (2002);

* перегрев тридцати ещё радиоактивных топливных элементов в бассейне-хранилище на венгерской АЭС Пакш, которые затем раскрошились как фарфор под потоком холодной воды при попытке снизить их температуру (1200 градусов Цельсия) и предотвратить возможный атомный взрыв в незащищённой части реакторного комплекса (2003) (Фонд им. Генриха Бёлля, 2006);

* тяжёлые повреждения в результате землетрясения на японском реакторном комплексе Касивазаки с пожаром на трансформаторах и выбросом радиоактивных жидкостей, приведшие к многолетнему простою АЭС (2007);

* пожар на трансформаторе АЭС в Крюммеле, приведший сначала к задымлению в пункте управления, а затем к грубым ошибкам при срочном отключении реактора. Спустя ровно два года, через несколько дней после повторного ввода в эксплуатацию, произошло короткое замыкание в одном из трансформаторов, случилась утечка масла и реактор быстро выключился – в этом случае трансформатор хотя бы не загорелся (2007/2009).

Эти явно неизбежные происшествия уже вызывают больше беспокойства у компаний, эксплуатирующих АЭС, чем у политических адептов атомного ренессанса. И не только потому, что ущерб от неполадок и аварий выливается для владельцев АЭС в миллиардные суммы.

Ответственные лица на атомных электростанциях всё больше опасаются последствий феномена, глубоко укоренённого в человеческой природе: это уязвимость по отношению к медленному яду рутины, который делает невозможным ежеминутное выполнение действий, повторяющихся на протяжении многих лет, с максимальной концентрацией. В ходе конференции WANO в Берлине в 2003 году референты откровенно говорили об усугубляющихся небрежности и самоуспокоении эксплуатирующих компаний. И оба этих явления представляют „угрозу для выживания нашей отрасли“ (Nucleonics Week, 6 августа 2003 года), предупреждал шведский (!) участник встречи экспертов. Возглавлявший в то время WANO японец Хадзиму Маэда даже диагностировал „страшную болезнь“, угрожающую отрасли изнутри. Она, по его словам, начинается с утраты мотивации, с самоуспокоения и „небрежности в поддержании высокой культуры техники безопасности из-за экономического давления в результате либерализации рынка электроэнергии“. Эту болезнь нужно обнаружить и победить. В противном случае рано или поздно „катастрофа разрушит всю нашу отрасль“ (Nucleonics Week, 6 августа 2003 года).

Когда же спустя три года после аварии в Форсмарке стал проливаться свет на всё новые факты халатности шведского госпредприятия „Ваттенфалль“ в обслуживании реакторов, такая озабоченность оказалась поистине пророческой.

2. Второй миф: опасность злоупотребления и террора можно предотвратить Совершенно новый масштаб опасности стал очевиден после террористических атак 11 сентября 2010 года в Нью-Йорке и Вашингтоне. Ещё больше стало ясно из показаний арестованных организаторов терактов, данных ими на допросах. Этот новый масштаб терроризма, проявившийся в атаках на США, ведущую державу Запада, ранее не учитывался при рассмотрении вопросов безопасности. Такое развитие событий требует принципиально новой оценки использования атомной энергии и серьёзных факторов риска, связанных с ней.

После признаний двух арестованных вождей „Аль-Каиды“ для всех стало очевидно, что атомные электростанции входят в число целей исламских террористов. Согласно этим показаниям, приведённым в официальном отчёте сената США о терактах (National Commission on Terrorist Attacks Upon the United States 2004), Мохаммед Атта, направивший „Боинг-767“ на северную башню Всемирного торгового центра, ранее выбрал одной из возможных целей два блока реакторов АЭС в Индиан Пойнт на реке Гудзон. Нападение на атомную станцию, расположенную всего в 40 милях от Манхэттена, успело даже получить кодовое название “electrical engineering”. Но пилоты-террористы предположили, что при приближении к АЭС их самолёты будут сбиты ракетами ПВО или истребителями-перехватчиками, и поэтому отказались от этого плана. В действительности же у военных не было подобных инструкций. Решение террористов отказаться от атаки на АЭС основывалось на ложной предпосылке. Кроме того, в изначальном, ещё более чудовищном плане вождя Аль-Каиды Халида Шейха Мохаммеда, согласно которому предполагалось захватить 10 пассажирских самолётов, в числе целей фигурировали, по его собственным показаниям, несколько АЭС. Поэтому мы вынуждены очень серьёзно отнестись к включению возможных террористических атак в число факторов риска АЭС. Вероятность таких атак значительно возросла после 11 сентября 2001 года.

Вместе с тем практически не подвергается сомнению, что ни один из 436 реакторов, работавших в мире на начало 2010 года, не выдержал бы направленного удара полностью заправленного реактивного лайнера. Под впечатлением терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне это единодушно подтверждают даже владельцы реакторов в Германии. Правда, при строительстве многих атомных реакторов в западных индустриальных странах в требования по безопасности включалось случайное падение небольшого гражданского или военного самолёта. Случайное же падение полностью заправленного большого пассажирского самолёта сочли столь маловероятным, что ни одна страна мира не принимала мер по защите от такого варианта развития событий. Представление об атаке пассажирского самолёта, превращённого в управляемую ракету, явно выходило за пределы фантазии специалистов, конструировавших реакторы.

В Германии Общество по безопасности установок и реакторов (GRS), расположенное в Кёльне, сразу же после терактов в США приступило к крупномасштабному исследованию уязвимости немецких АЭС в отношении нападения с воздуха. При этом по поручению федерального правительства определялась не только устойчивость типовых АЭС. На авиационном симуляторе Берлинского технического университета несколько пилотов тысячи раз упражнялись в атаках на немецкие АЭС, точно смоделированные в форме анимации на пульте управления симулятора, с разной скоростью, с разными точками и углами падения. Некоторые из пилотов, участвовавших в тестировании, управляли до этого только небольшими винтовыми самолётами, как и террористы, пилотировавшие самолёты над Нью-Йорком и Вашингтоном. И тем не менее, примерно каждая вторая сымитированная атака камикадзе оказывалась удачной.

Результаты исследования оказались настолько тревожными, что так и не были опубликованы. Только краткое резюме, имевшее статус „секретного документа“, стало достоянием общественности (Общество по безопасности установок и реакторов, 2002). Согласно этому документу, ядерный ад угрожает старым реакторам практически при любом падении пассажирского самолёта, независимо от его типа, размера и скорости падения. Либо сразу пробивался корпус, либо из-за толчков при падении и последующего возгорания керосина разрушались трубопроводы. Но в любом случае при прямом попадании была очень велика вероятность расплавления активной зоны и радиоактивного заражения больших территорий. Чрезвычайно высока была и угроза складам на АЭС, на которых в водных бассейнах хранятся израсходованные топливные элементы.

Спустя почти десятилетие после жутких терактов в США в Германии так и не создано концепции защиты атомных установок от подобных атак. Федеральное правительство социал-демократов и зелёных („красно-зелёная“ коалиция) планировало защищать АЭС от атак с воздуха системой химических миномётов, которые на некоторое время сделали бы АЭС „невидимыми“, однако эти планы не оправдали себя. Эта концепция прекратила своё существование после того, как конституционный суд в феврале 2006 года категорически запретил обстрел гражданских самолётов с невиновными людьми на борту. А целью концепции „задымления“ было прикрытие атомных электростанции искусственным туманом до тех пор, пока в воздух не поднимутся боевые самолёты Бундесвера, которые должны в свою очередь „отогнать“ или при необходимости сбить пассажирские самолёты.

Нападения камикадзе затмили бы события 11 сентября Вероятность терактов типа „нацеленная атака с воздуха“ не отменяет и других опасностей, которые активно обсуждались в мировом сообществе до 11 сентября 2001 года. Они лишь получили более конкретное и реалистичное обоснование. Уже давно активно изучалась возможность террористических атак, при которых террористы обстреливают атомные установки из бронебойных и противотанковых орудий, применяют взрывчатые вещества, или силой либо хитростью получают доступ к системам безопасности АЭС. Но ранее не учитывался сценарий, по которому террористы осознанно идут на смерть. Невероятная ситуация, при которой люди атакуют атомную станцию и при этом сами собираются стать первыми жертвами своей атаки, делает возможными десятки вариантов, которые раньше не принимались в расчёт.

С точки зрения экстремистов-камикадзе нападение на ядерную установку ни в коем случае не является чем-то иррациональным. Напротив: экстремисты знают, что „удачное“ нападение не только породит настоящий ад и приведёт к страданиям миллионов людей, но и сделает неизбежным закрытие многих других АЭС по соображениям безопасности, что, в свою очередь, приведёт к таким экономическим потрясениям в индустриальных странах, которые оставят далеко позади экономические проблемы после 11 сентября 2001 года. Какими бы ужасными ни были атаки на Всемирный торговый центр и Пентагон, они преследовали в первую очередь демонстративно-символические цели: поразить мировую державу США в её экономическое, политическое и военное сердце и тем самым унизить её. Нападение на атомную электростанцию не имело бы такого символического значения. Было бы поражено производство электроэнергии, то есть нервный центр, иными словами – вся инфраструктура индустриального государства. Радиоактивное заражение целого региона, вполне вероятная эвакуация сотен тысяч, если не миллионов людей окончательно стёрло бы границу между войной и террором. Никакая другая атака на промышленную инфраструктуру, даже на нефтеналивной порт Роттердама, не будет иметь такого психологического воздействия на западные индустриальные страны. Даже если террористам в конечном счёте не удастся достигнуть своей цели, то есть вызвать крупномасштабную атомную катастрофу, последствия всё равно будут устрашающими. Такая атака кардинальным образом изменила бы отношение к факторам риска атомной энергии и привела бы в некоторых индустриальных странах к закрытию многих, если не всех, атомных электростанций.

В свете такого „нового“ терроризма становятся более актуальными дискуссии относительно „мирного использования ядерной энергии“ и опасностей в случае военного конфликта. Эта тема до сих пор является табуированной в атомном сообществе. Потому что реакторы, построенные в таких конфликтных точках планеты, как корейский полуостров, Тайвань, Иран, Индия и Пакистан являются „бомбами“: если эти реакторы работают, то потенциальному агрессору больше не нужно ядерное оружие, чтобы превратить страну в радиоактивную пустыню – достаточно ВВС или артиллерии. Тот, кто с учётом такой перспективы оперирует в контексте атомной энергии понятием „надёжность снабжения“, явно не хочет заглядывать в будущее. Не существует никакой другой технологии, для которой одного события достаточно, чтобы вызвать крах всей системы энергоснабжения. В случае военного конфликта такая техника больше уязвима к атакам обычных вооружений, чем любая другая.

Физик и философ Карл Фридрих фон Вайцзеккер в 1985 году так объяснял своё превращение из сторонника в противника атомной энергии: „Распространение ядерной энергии по всему миру должно повлечь за собой всемирные радикальные изменения политической структуры всех ныне существующих культур. Оно потребует преодоления самого института войны, существующего, как минимум, с момента возникновения высокоразвитых культур“ (ср. Mayer-Abich / Schefold, 1986). Однако пока не видно приближения мира во всём мире – таково резюме фон Вайцзеккера. Во времена „ассиметричного насилия“, когда идеологизированные экстремисты готовятся к войне против могущественных индустриальных государств или даже к тотальной „войне цивилизаций“, устойчивый мир во всём мире отодвинулся в ещё более далёкую перспективу, чем в 1985 году, когда фон Вайцзеккер сформулировал свои взгляды под влиянием конфронтации восточного и западного блоков.

Причём угроза атомным станциям в результате военных действий не является чем-то гипотетическим. В ходе конфликта на Балканах в начале 1990-х годов атомный реактор в словенском городе Кршко несколько раз мог стать целью вооружённых атак. Для демонстрации такой возможности югославские бомбардировщики пролетали над реактором. Остаётся только гадать, предпринял бы Израиль бомбардировку иракского исследовательского реактора в Осираке или нет, если бы этот реактор мощностью в 40 мегаватт был тогда уже введён в эксплуатацию. Та бомбардировка считалась превентивным ударом против попыток Саддама Хусейна построить первую „исламскую бомбу“. Американские бомбардировщики ещё раз бомбили строительство реактора в ходе „войны в заливе“ в 1991 году. В ответ Саддам Хусейн направил свои ракеты „Скад“ на израильский атомный центр в Димоне. И не будем забывать о том, что продолжают ходить слухи о планируемых израильских налётах на предполагаемые тайные ядерные установке в Иране из-за конфликта с исламистским режимом в этой стране.

Смертельные сиамские близнецы:

гражданское и военное использование атомной энергии Как только родилась идея использования атомной энергии для контролируемого производства электричества, в повестку дня встал и вопрос о злоупотреблении ею в военных целях. Это никого не удивило. Американские бомбардировки Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 года продемонстрировали всему миру чудовищный потенциал атомной энергии. Когда президент США Дуайт Эйзенхауэр объявил в 1953 году о своей программе „Атом для мира“, это должно было стать стартом „мирного использования ядерной энергии“. Эта инициатива родилась по необходимости. США щедро делились своей до того эксклюзивной и секретной технологией расщепления ядра и хотели тем самым не допустить, чтобы всё новые и новые страны запускали собственные атомные программы. Президент Соединённых Штатов, которые с обретением атомной бомбы окончательно утвердились в статусе сверхдержавы, предложил миру весьма простую сделку. Все заинтересованные страны извлекут выгоду из мирного использования атомной энергии, если со своей стороны откажутся от претензий на обладание ядерным оружием. Это должно было остановить тенденцию, когда в течение нескольких лет после окончания Второй мировой войны в число ядерных держав наряду с США вошли Советский Союз, Великобритания, Франция и Китай. И другие страны, в том числе и считающиеся очень миролюбивыми, как, например, Швеция или Швейцария, более или менее активно работали над созданием „ультимативного оружия“, конечно, в обстановке полной секретности. Даже Федеративная Республика Германия, не являвшаяся после окончания войны до 1955 года суверенным государством, демонстрировала в эпоху „атомного министра“ ФранцаЙозефа Штрауса соответствующие амбиции.

Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), вступивший в силу в 1970 году, стал результатом инициативы Эйзенхауэра, как и Международное агентство по атомной энергии в Вене (МАГАТЭ). Задачей венского агентства, основанного ещё в 1957 году, стала, с одной стороны, поддержка атомных технологий производства электроэнергии и их распространение в мире, а с другой – недопущение создания атомной бомбы в новых странах. Более чем полвека спустя после основания МАГАТЭ результаты деятельности этой организации столь же двояки, как и её изначальные цели. Ей удалось существенно замедлить распространение оружейных технологий с помощью контроля гражданских атомных установок и используемых на них материалов. За эту свою деятельность венское агентство вместе со своим тогдашним председателем Мохаммедом эль-Барадеи было удостоено Нобелевской премии мира. Но агентство не смогло остановить распространение ядерного оружия. Ещё до окончания холодной войны к пяти „официальным“ странам, обладающим ядерным оружием, добавились ещё три – Израиль, Индия и ЮАР. ЮАР уничтожила свои ядерные заряды в начале 1990-х годов вместе с отказом от системы апартеида. После „войны в заливе“ 1991 года инспекторы обнаружили в Ираке Саддама Хусейна секретную атомную программу, которая зашла довольно далеко, несмотря на пристальное наблюдение со стороны МАГАТЭ. В 1998 году Индия и Пакистан, которые, как и Израиль, всегда отказывались от подписания ДНЯО, шокировали остальной мир своими ядерными испытаниями. Спустя пять лет коммунистическая Северная Корея вышла из Договора о нераспространении и объявила себя ядерным государством.

В основе всех этих угрожающих тенденций лежит фундаментальная проблема атомных технологий: их гражданское и военное использование нельзя на сто процентов разделить даже при всём желании и при применении самой современной контрольной техники. Во многих случаях технологии можно использовать и в гражданских, и в военных целях (“dual use”), и последствия этого фатальны: каждая страна, пользующаяся гражданской атомной техникой при поддержке МАГАТЭ или Европейского сообщества по атомной энергии (Евроатом), может рано или поздно создать бомбу. С самого начала атомной эры амбициозные и бессовестные правители пытались тайно реализовывать военные программы наряду с гражданскими. Уже давно в такой деятельности подозревается Иран. Превращение гражданских компонентов ядерного топливного цикла в военные может происходить при поддержке государства в рамках параллельных секретных военных программ. Оно может происходить через использование части гражданского ядерного топлива в обход национального и международного контроля. Следует также опасаться кражи веществ, технологий или знаний, пригодных для военных целей.

На начало 2010 года на Ближнем и Среднем Востоке было запланировано строительство 15 новых реакторов – в Иране, Турции, Египте, Саудовской Аравии, Иордании, Ливии, Алжире, Тунисе, Марокко и в Объединённых Арабских Эмиратах. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что не все эти планы будут реализованы. Но разве мир станет безопаснее, если хотя бы половина из этих реакторов будут всё же построены? Неоспоримо то, что при любом распространении гражданской атомной технологии за пределы 30 стран, которые сейчас используют её в коммерческих целях, вырастут и расходы на предотвращение военного использования. Новый бум атомной энергетики, сравнимый с тем, что имел место в 1970-х, в результате которого доступ к ядерным технологиям получили бы 50, 60 или более государств, поставил бы перед МАГАТЭ (и сейчас борющейся с валом проблем и недостатком финансирования) неразрешимые задачи.

К ним добавилась бы и новая опасность такого терроризма, который не остановился бы и перед использованием „грязной бомбы“. Детонация обычной взрывчатки, совмещённой с радиоактивными материалами гражданского происхождения, привела бы не только к многочисленным жертвам, к эскалации страха и неуверенности в странах, являющихся потенциальными целями террористов, но и сделала бы место взрыва непригодным для проживания.

3 Третий миф: атомные отходы? Это не проблема!

Понятие замкнутого ядерного топливного цикла, такое успокаивающее, входит в число тех удивительных продуктов словотворчества атомной промышленности, которые сумели утвердиться на протяжении десятилетий, хотя реальность постоянно опровергает их. Миф о ядерном цикле родился из старой мечты физиков-ядерщиков о том, что после запуска коммерческих урановых реакторов можно будет отделить в регенерационных установках образующийся в реакторах расщепляющийся элемент плутоний, а потом производить в реакторах-размножителях на быстрых нейтронах (как в вечном двигателе) из нерасщепляемого урана (U-238) новый плутоний (Pu-239) для других реакторов-размножителей. Так должен был возникнуть гигантский промышленный цикл, состоящий из тысячи и более реакторов-размножителей на быстрых нейтронах по всему миру и десятков регенерационных установок, из которых на сегодняшний день были построены лишь две большие промышленные установки – в Ля Аг (Франция) и в Селлафилде (Великобритания). В одной только Германии атомные стратеги середины 60-х годов ожидали увидеть арсенал реакторов на быстрых нейтронах с общей мощностью электростанций в 80 тысяч мегаватт. Для сравнения: обычные реакторы с водой под давлением и с кипящей водой имеют общую мощность около тысяч мегаватт. Но плутониевый путь атомной техники, названный впоследствии учёным-энергетиком Клаусом Траубе (который сам руководил немецким проектом реактора-размножителя в Калькаре, Нижний Рейн) „спасительной утопией 50-х годов“ (Traube, 1984), оказался, вероятно, крупнейшим фиаско в истории мировой экономики. Очень дорогая, технологически незрелая, ещё более спорная с точки зрения безопасности, чем традиционные АЭС, вдобавок особенно уязвимая к использованию в военных целях – технология реакторов-размножителей до сих пор не прижилась нигде в мире. Только в России ещё эксплуатируется один старый реактор. Япония (чей демонстрационный реактор-размножитель в Мондзю не работает после масштабного возгорания натрия в 1995 году) и Индия официально заявляют о продолжении работ в этой области.

Без перспектив развития реакторов-размножителей оказался несостоятельным изначальный мотив отделения плутония на регенерационных установках в гражданских целях. Тем не менее, кроме Франции и Англии небольшие установки для переработки отработавшеого ядерного топлива действуют в России, Японии и Индии, а целью этих установок задним числом объявили использование полученного на этих установках плутония в виде так называемых топливных элементов из смеси оксидов урана и плутония (МОКС) в обычных реакторах на лёгкой воде. Когда регенерационные установки не простаивают из-за технических проблем, то они производят не только плутоний и уран, но и огромные расходы. А кроме них ещё и радиоактивные отходы, которые нужно где-то захоронить. Кроме того, происходит облучение территории, в десятки тысяч раз превосходящее излучение реактора на лёгкой воде. Для переработки отработавшего топлива требуется транспортировка высокорадиоактивных, частично пригодных для военного применения материалов.

Поскольку лишь незначительная часть высокорадиоактивных отходов, производимых на коммерческих АЭС мира, подвергается регенерации, а отработавшие топливные элементы МОКС, как правило, не перерабатываются, то от замкнутого ядерного топливного цикла осталось одно название. В реальной жизни это разомкнутый круг. Помимо электроэнергии атомные станции производят высокорадиоактивные, среднерадиоактивные и слаборадиоактивные отходы, которые к тому же очень ядовиты. Их необходимо захоронить в безопасном месте на очень долгий срок. Этот срок зависит от периода полураспада радионуклидов, который очень сильно разнится: изотоп плутония Pu-239 утратит половину своей радиоактивности через 24 110 лет, изотоп кобальта Со-60 – уже через 5,3 дня.

Нет места для захоронений – нигде Спустя более чем полвека с начала ядерного производства электроэнергии в мире нет ни одного официального и пригодного к эксплуатации могильника для радиоактивных отходов – и это обстоятельство сделало популярным образ атомного самолёта, который взлетел, не задумываясь о месте для посадки. Относительно недолговечные, а также средне- и слаборадиоактивные отходы складируются в некоторых странах, например, во Франции, США, Японии или в ЮАР, неглубоко под поверхностью земли в специальных контейнерах. Германия выбрала для глубокого захоронения не выделяющих теплоту отходов от АЭС, исследовательских реакторов и медицинской промышленности бывшую шахту „Конрад“ в Зальцгиттере, Нижняя Саксония. Бывшая шахта является единственным официальным ядерным могильником в Германии и сейчас только готовится к началу работы. Ввод в эксплуатацию намечен на 2014 год.

Насколько легкомысленно поначалу подходили к проблеме атомных отходов, демонстрирует высказывание уже цитировавшегося выше Карла Фридриха фон Вайцзеккера, датированное 1969 годом.

Физик и философ так сформулировал своё отношение к утилизации атомных отходов: „Это вообще не проблема [...]. Мне сказали, что все атомные отходы, которые накопятся в Германии к 2000 году, поместятся в кубический ящик с длиной грани 20 метров. Его нужно только хорошо закрыть и засунуть в шахту, вот проблема и решена“ (ср. Fischer et al., 1989).

Но с самого начала раздавались и другие, более разумные голоса, хоть и редко доходившие до общественности. „Задачу безопасного удаления отходов нужно решить перед тем, как одобрять строительство реактора в густонаселённой ФРГ“, – трезво отметил один из боннских чиновников после межминистерского обсуждения готовящегося закона об атомной энергии (ср. Mller, 2009). Это было в феврале 1955 года. С тех пор в Германии завершили работу 19 промышленных и прототипных реакторов, а „безопасного удаления радиоактивных отходов“ не видно и на горизонте. В конце концов, это философский вопрос – можно ли надёжно отделить радиоактивные отходы от биосферы на сотни тысяч или даже миллионы лет. Он выходит за рамки человеческих представлений. Египетские пирамиды были построены 5 000 лет назад. А высокорадиоактивные отходы, образующиеся на немецких АЭС в 2010 году, необходимо хранить в надёжных условиях и в 10010-ом, и в 100010-ом году. А выбора у нас нет: атомный мусор уже существует и в этом вопросе не может быть никаких стопроцентных гарантий, поэтому нужно найти наилучшее с позиций современной науки решение.

Медленно, с трудом в крупнейших атомных странах утверждается понимание того, что поиск места захоронения представляет собой не только научно-техническую проблему. Ни одна из попыток найти место для захоронения, которые начались в основном в 70-е годы, ни привела к официальному одобрению какого-либо места. Причина:

при выборе такого места слишком долго пренебрегали сопротивлением общественности, демократическим обсуждением и прозрачностью процедур. В большинстве случаев решающую роль в поисках подходящего могильника играли отвлечённые мотивы стратегической политики. В Германии попытались извлечь урок из этих ошибок и разработали многоступенчатую процедуру выбора с постоянным участием общественности. Сегодня кажется особенно маловероятным, что удастся реализовать концепцию, после долгих лет интенсивных дебатов созданную в 2002 году, с которой согласились учёные из обоих лагерей – сторонников атомной энергии и её противников.

Избранное осенью 2009 года федеральное правительство, состоящее из представителей ХДС/ХСС и СвДП, не собирается снова поднимать вопрос о месте могильника и планирует обойтись могильником в соляной шахте в Горлебене, подготовленной ещё в 70-е годы, несмотря на большие сомнения в его геологической пригодности, особенно в плане покрывающих пород. Свидетели и обнаруженные в последние годы документы укрепили подозрение, что в 70-е годы при выборе места захоронения большую, если не решающую роль играли политические соображения, а не научные сведения о пригодности соляного купола. Тот, кто ищет для захоронения радиоактивного мусора „наилучшее с позиций современной науки решение“, должен сравнивать альтернативные варианты. Но так никогда не делалось и результатом могут стать судебные решения против Горлебена, если политики будут и дальше держаться за этот спорный вариант. Так оказались бы потеряны десятилетия, и поиски пришлось бы начать сначала.

Довольно сомнительно, что стратегия „чёрно-жёлтого“ федерального правительства 2009 года – „закрыть глаза и вперёд!“ - приведёт в конечном счёте к официальному утверждению могильника. Но совершенно очевидно, к чему приведут грубые попытки продавить Горлебен в качестве могильника и одновременно с этим продлить сроки эксплуатации реакторов: к возрождению фундаментального конфликта из-за атомной энергетики в Германии.

В начале 2010 года правовая экспертиза Германского союза окружающей среды пришла к выводу, что запланированное правительством продление сроков службы АЭС противоречит конституции изза так и не решённого вопроса о захоронении отходов (Ziehm, 2010).

Это тем более вероятно, поскольку совместная попытка государства и атомной промышленности избавиться от слабо- и среднерадиоактивных отходов в заброшенном соляном руднике „Ассе-2“ рядом с Зальцгиттером грозит теперь, спустя всего 30 лет, обернуться эпохальной катастрофой. В начале 2010 года федеральное ведомство радиационной защиты предложило извлечь накопившиеся за более чем 10 лет 126 тысяч ёмкостей с радиоактивными отходами из шахты, которой угрожает „затопление“, заново упаковать их, перевести куда-то на временное хранение и только затем снова отправить под землю в другом, более приспособленном месте. Если этот план будет реализован, то он станет символом краха этой энергетической технологии, обошедшимся в миллиарды евро. Минимум целое десятилетие телевизоры в каждой квартире будут рассказывать о том, что бывает с ядерной техникой, когда поколение родителей оставляет своим детям и внукам дурное наследство, сваливая на них свою ответственность. Газета Frankfurter Allgemeine Zeitung разочаровано констатировала 16 октября 2009 года, после решения начать извлечение ёмкостей: „Очевидно, что это ещё один гвоздь в крышку гроба ядерной энергии в Германии“. Компания, эксплуатирующая АЭС, согласно параграфу 9а закона об атомной энергии обязана обеспечить, чтобы „образующиеся радиоактивные отходы надлежащим образом ликвидировались“. Закон предписывает это самым недвусмысленным образом уже более чем полвека. Но как, где и особенно когда будет выполняться этот закон – в 2010 году это так же неясно, как и в 1960-ом. При этом Германия вовсе не является каким-то вопиющим исключением – напротив, такова ситуация почти во всех странах, в которых имеет место коммерческое использование атомной энергии. Действительно серьёзный план захоронения отходов имеет только Финляндия - страна, владеющая четырьмя из 436 реакторов, работающих в мире. Почти готовый могильник в гранитных скалах недалеко от Олкилуото на западном побережье Финляндии не наталкивается на протесты населения в округе и в регионе. Большинство местных жителей успокоились благодаря долгим годам безаварийной эксплуатации АЭС и уже существующему могильнику для слабо- и среднерадиоактивных отходов. Могильник для высокорадиоактивных отходов предполагается ввести в эксплуатацию в 2020 году.

Но ни в одной из стран, эксплуатирующих большинство мировых АЭС, не предвидится появления могильника для самых опасных радиоактивных отходов. Это относится и к США, где 104 реактора покрывают примерно 19 процентов потребности в электроэнергии. После нескольких десятилетий споров в начале 2009 года администрация Обамы заморозила планы обустройства могильника в Юкка Маунтин (штат Невада), поскольку по-прежнему остаются сомнения в его долгосрочной надёжности и поскольку величина этого могильника недостаточна для того, чтобы принять все высокорадиоактивные отходы, накопившиеся в США за полвека и продолжающие накапливаться.

4 Четвёртый миф: у нас достаточно топлива – урана Так называемый топливный цикл имеет два конца. Исходная точка этого цикла с самого начала оказалась проблематичной. Урановые рудники для добычи расщепляемого материала для атомной бомбы и гражданского применения на атомных электростанциях ещё в первые годы атомной эры потребовали огромных жертв. В биосферу проникли большие количества природных радиоактивных нуклидов, которые ранее экранировались толщами земли. При продолжении или расширении использования атомной энергии существенно возрастут последствия урановых разработок для здоровья людей и экологии.

Погоня за ураном, тяжёлым металлом, который не так уж и редко встречается в природе, но мало где – в концентрациях, пригодных для разработки, началась вскоре после окончания Второй мировой войны. Опустошающее действие американских бомбардировок Японии только подогрело амбиции стран-победительниц по обеспечению себе доступа к стратегическому ресурсу. Предпринимались огромные усилия ради того, чтобы расширить и обезопасить возможности использования урановых запасов. Последствия для здоровья работающих на рудниках имели второстепенное значение. США разрабатывали рудники в пределах страны и в соседней Канаде, Советский Союз форсировал добычу урана в ГДР, Чехословакии, Венгрии и Болгарии. Тысячи горняков умерли в муках от рака лёгких после многолетней тяжёлой работы в плохо проветриваемых штольнях, пыльных и заражённых радиоактивным газом радоном. Особенно пострадали шахтёры восточногерманского предприятия „Висмут“, на котором было занято до 100 тысяч человек. Концентрации урана на рудниках составляли, как правило, десятые доли процента, поэтому оставалось очень много радиоактивных отходов. А это приводило к тому, что длительному радиоактивному облучению подвергались не только сами горняки, но и окрестности с живущими там людьми.

Ситуация улучшилась только в 70-е годы после начала бума ядерной электроэнергетики. Правительства стран перестали быть единственными заказчиками расщепляющихся материалов. Появился частный рынок урана, и особое военно-стратегическое положение добычи урана не могло больше служить оправданием тяжелейших условий труда. С окончанием холодной войны ситуация ещё раз принципиально поменялась. Спрос военной промышленности на уран резко упал. Невостребованные более запасы США и бывшего Советского Союза поступили на гражданский рынок расщепляющихся материалов. Кроме того, в результате успехов политики разоружения вскоре на рынке оказались большие количества оружейного урана, изъятого из старых советских и американских атомных арсеналов. Результатом этого стала самая масштабная из когда-либо реализованных программ по конверсии вооружений для гражданской экономики. Взрывоопасная начинка бомб „разбавляется“ природным или обеднённым ураном (уран-238, из которого и получили расщепляемый изотоп уран-235) и затем используется в качестве топлива в обычных АЭС. В результате такой необычной ситуации на рынке урана мировые цены на реакторный уран резко упали. Выжили только месторождения с относительно высокой концентрацией урана. До 2010 года примерно половина урана в мире, используемого на АЭС, происходила не из обогащённой „свежей“ руды, а из военного наследства сверхдержав.

Но постепенно военные запасы урана времён холодной войны истощаются. Поэтому начался быстрый рост цен на уран, который будет, предположительно, ускоряться. Помимо возобновления работы закрытых рудников для работы существующих АЭС и тем более с учётом расширения мирового реакторного парка необходима разработка новых месторождений, всё менее продуктивных – эти месторождения будут давать всё меньше урана и всё больше вредных отходов с повышенным содержанием радиоактивных изотопов. А это станет огромной проблемой для здоровья людей и для окружающей среды в соответствующих регионах.

Предполагаемые сложности со снабжением ураном ещё более обострят вопиющее неравенство стран-производителей и странпотребителей урана. В мире есть только две страны, производящие электроэнергию с помощью АЭС и не зависящие от импорта урана – это Канада и ЮАР. Основные страны, использующие АЭС, либо вообще не добывают уран (Франция, Япония, Германия, Южная Корея, Великобритания, Швеция, Испания), либо добывают меньше, чем требуется для работы их реакторам (США, Россия). Почти нигде в мире атомная энергия не является местным источником энергии.

Россия может уже скоро столкнуться с первым кризисом в снабжении ураном. И такая ситуация отразится на атомных станциях в Европейском Союзе, поскольку они получают из России до трети своего топлива. Помимо России трудности в снабжении ураном могут появиться у Китая и Индии, если эти страны реализуют свои планы и расширят парк реакторов.

После всего сказанного ясно: ни снабжение топливом, ни утилизацию отходов 436 атомных реакторов, эксплуатировавшихся в мире на начало 2010 года, нельзя считать надёжно обеспеченными на длительный срок. Строительство новых реакторов, обсуждаемое во многих странах и реализуемое некоторыми правительствами, ещё больше обострит проблемы. Поскольку запасы урана невелики и, как правило, требуют неоправданно высоких затрат на их разработку, то за стратегией всемирного расширения атомной энергетики неизбежно последует окончательный переход на плутоний, который потребует массовой регенерации отработавшего топлива и строительства быстрых реакторов-размножителей. Такой вариант развития возвёл бы в степень современные факторы риска атомной промышленности. В таком случае многократно возросло бы количество высокорадиоактивных отходов, требующих захоронения. Следовательно, пришлось бы искать больше мест для захоронения с большей вместимостью.

5 Пятый миф: атомная энергетика служит защите климата Подтверждённые научные данные и наблюдаемые по всему миру явления не оставляют сомнений в реальности изменений климата.

Для достижения цели, которую поставило перед собой мировое сообщество – ограничить потепление климата двумя градусами Цельсия по сравнению с доиндустриальной эпохой – необходимо значительное снижение выбросов, вызывающих парниковый эффект.

Эксперты по климату требуют снижения выбросов углекислого газа в индустриальных странах на 80-95 процентов к середине этого века.

В густонаселённых, быстро развивающихся „пороговых“ странах необходимо смягчить резкий рост выбросов, а в перспективе остановить его и в конечном итоге тоже снизить. Если человечество хочет выжить, то таким странам, как Китай, Индия, Индонезия и Бразилия нельзя просто копировать модель благополучного общества промышленных стран Севера, основанную на сжигании ископаемого сырья. Ещё в меньшей степени могут придерживаться этой модели сами страны Севера.

Ничего удивительного, что сторонники атомной энергии в этой сложной ситуации защищают ядерные технологии в качестве частичного решения проблемы. Причиной споров о будущей роли атомной энергии, с новой силой разгоревшихся во многих индустриальных, „пороговых“ и развивающихся странах, является её предполагаемый потенциал в деле сокращения выбросов, вызывающих парниковый эффект. Именно эта перспектива даёт возможность сторонникам атома спустя десятилетия стагнации и упадка в атомной энергетике говорить о неком „ядерном ренессансе“ и надеяться на успех своих идей. Атомные электростанции практически не производят углекислого газа (СО2). Поэтому поклонники атомной энергии считают, что АЭС должны стать обязательным элементом сдерживания мирового потепления климата. „Наши перспективные планы в области энергетики“, – рассуждал ещё несколько лет назад руководитель дюссельдорфского энергетического концерна E.on Вульф Бернотат, – „должны найти решение конфликта двух разных целей – отказа от атомной энергии и резкого снижения выбросов СО2. Совместить их невозможно. Это иллюзия“ (Berliner Zeitung, декабря 2005 года). Как и остальные деятели традиционного энергетического хозяйства, руководитель крупнейшего частного энергетического концерна в мире использует главный аргумент в пользу продолжения использования ядерных технологий для производства электроэнергии. Этот аргумент заключается в следующем: защита климата без использования атомной энергии обречена на неудачу.

„Нелюбимые защитники климата“, – таков был девиз одной из самых дорогих рекламных кампаний атомного лобби. В памяти ещё сохранились симпатичные картинки. Например, на заднем плане АЭС Брунсбюттель в мягких лучах солнца, а на переднем плане мирно пасутся овечки. Текст такой: „Этот защитник климата часа в сутки борется за соблюдение Киотского протокола“. На самом же деле старый реактор с лета 2007-го более двух лет боролся с техническими проблемами и с сомнениями в своей надёжности – и не выдал ни одного киловатт-часа электричества.

До сознания общественности постепенно доходит, насколько лживой является пропаганда, изображающая атомную энергию спасительницей климата. Потому что в глобальном масштабе у атомной энергии отсутствует потенциал для того, чтобы внести существенный вклад в решение проблемы. На самом же деле её значение в мировом энергоснабжении резко упадёт на протяжении ближайших десятилетий, несмотря на всю риторику насчёт ренессанса. Последнее исследование, подтвердившее это, провела компания “Basler Prognos AG”. Эти футурологи представили в своём анализе для федерального ведомства по радиационной защите отрезвляющий прогноз для атомной промышленности: доля атомной энергии в покрытии мировой потребности в электроэнергии снизится с 14,8 процента в году до 9,1 процента к 2020 году и далее до 7,1 процента к 2030 году (Prognos AG, 2009). К этим цифрам мы ещё обратимся впоследствии.

Как атомная энергия мешает последовательной защите климата Уже приведённые факты показывают, что атомная энергия не сможет стать частью решения проблем климата в мировом масштабе изза своего малого удельного веса. Напротив, она может стать даже частью проблемы в ходе предстоящей реструктуризации мировой энергетической системы, потому что всё больше стран стремятся перейти к энергетике на базе таких неистощимых источников энергии, как солнце, ветер, вода, биологическая и геотермальная энергия. В таком мире новые АЭС окажутся просто неконкурентоспособными.

Но самое главное – они являются тормозом на пути к всеобъемлющему решению проблемы климата.

Как ни странно, но именно руководимый Вульфом Бернотатом концерн E.on внёс существенный вклад в просвещение, хоть и невольно. В начале 2009 года британское правительство организовало слушания по представленной ранее стратегии развития возобновляемых источников энергии. Этот план призван реализовать соответствующие директивы ЕС, то есть для начала повысить долю „экологичной“ электроэнергии до трети всего энергопотребления Великобритании. Затем эта доля должна вырасти. В письменных слушаниях поучаствовали E.on и зацикленный на атомной энергии французский государственный концерн „Электриситэ де Франс“ (EDF) (UK Department for Business, Innovation and Skills, 2008). Оба концерна били тревогу. E.on предупреждал, что возобновляемые источники энергии придётся поддерживать „бесконечно“. И в таком случае концерн не сможет реализовать свои планы по строительству новых АЭС на острове. Лоббисты E.on в своём обращении к британскому правительству настаивают на ограничении доли экологичной электроэнергии одной третью, то есть величиной, которой Германия согласно планам „чёрно-жёлтого“ правительства должна достигнуть уже к 2020 году. А концерн EDF подробно разъяснил, почему доля экологичной электроэнергии свыше 25% ставит под вопрос планы по строительству новых АЭС в Великобритании.

А вот в Германии E.on сотоварищи оспаривают существование „системного конфликта“ между неравномерно поступающей электроэнергией ветра и солнца, с одной стороны, и атомной энергией с другой. Причина такой двуличной аргументации очевидна: то, что в Великобритании помешало бы строительству новых ректоров, не должно ставить под вопрос продление срока службы старых реакторов, к которому концерны стремятся в Германии, где в 2009 году уже 16 процентов электроэнергии происходило из возобновляемых источников. Причём очевидно, что атомные электростанции по экономическим причинам и по соображениям техники безопасности в будущем не смогут работать в условиях неравномерно подаваемой экологичной электроэнергии и значительных колебаний в потреблении. Атомные электростанции на протяжении месяцев вырабатывают максимальную мощность. Именно так они были спроектированы и именно поэтому они так выгодны их владельцам.

Правда, мощность некоторых реакторов можно регулировать в области, близкой к максимуму. Но такая необычная эксплуатация вредит их рентабельности, потому что при таком режиме эксплуатации, когда мощность зависит от потребления, при тех же затратах производится и, соответственно, продаётся меньше энергии. Она вредит также и безопасности, поскольку любое изменение мощности реактора вызывает дополнительную механическую, термическую и химическую нагрузку на важные узлы электростанции.

Французский госконцерн EDF подтвердил это в рамках вышеупомянутого доклада на тему стратегии в области возобновляемых источников энергии британского правительства. На примере европейского реактора с водой под давлением (EPR) представители EDF подробно объяснили, почему возобновляемые источники энергии не должны составлять более 25 процентов британской энергетики.

В качестве причины приводятся ограниченные возможности регулирования мощности АЭС. Даже такие современные реакторы, как EPR способны следовать за естественными колебаниями возобновляемых источников энергии только до тех пор, пока их вклад в электроснабжение не очень велик. В системе энергоснабжения, ориентирующейся на стабильность и защиту климата, атомная и экологическая техника стоят на пути друг у друга.

Правда, Великобритания с её долей возобновляемых источников энергии в несколько процентов (2010) ещё очень далека от этого. Не так обстоят дела в Германии. В нашей стране уже сейчас ощущаются последствия системного конфликта. И они обостряются с каждым годом. Уже недалёк момент, когда ограниченная способность АЭС изменять свою мощность не позволит им соответствовать изменениям в потоках энергии, полученной от ветра и солнца. Последствия данного феномена уже много раз можно было наблюдать в самой конкретной форме – на энергетической бирже ЕЕХ в Лейпциге. Там с осени 2008 года всё чаще отмечаются отрицательные цены на электроэнергию. Это означает, что энергетические предприятия, производящие электроэнергию и желающие отправить её в сеть, должны сами заплатить за это. На первый взгляд такая ситуация кажется абсурдной, но она создаётся каждый раз, когда в Германии дует сильный бриз, а потребление энергии невелико, обычно так бывает в выходные и в праздники. Так было, например, в Рождество 2009 года.

Целых 11 часов рыночная цена электроэнергии была ниже нулевой отметки, иногда достигая 120 евро за киловатт-час. Весь день 26 декабря средняя цена колебалась в районе „минус 35 евро“ за мегаваттчас. Для владельцев больших электростанций, которые в такой ситуации всё равно подают электроэнергию в сеть и предлагают её на бирже, быстро набегают шести- и семизначные суммы. Тем не менее, до сих пор поставщику электроэнергии выгоднее заплатить за подачу лишней электроэнергии со своих так называемых базовых электростанций, чем понижать и потом повышать мощность своих колоссов.

Обостряется конкуренция между атомной энергией и возобновляемыми источниками Не подлежит сомнению, что здесь зреет опасный конфликт. Производство электроэнергии на основе возобновляемых источников энергии растёт с каждым годом. Всё чаще будет создаваться ситуация, что при определённых погодных условиях они будут покрывать всё большую часть потребности в электроэнергии. И всё чаще придётся на несколько часов или даже дней снижать мощность больших электростанций, по крайней мере, сейчас электроэнергия из возобновляемых источников имеет преимущество при поступлении в сеть.

То, что стало в конце 2009 года для концернов неприятным рождественским сюрпризом, будет всё чаще превращаться в будничное явление и в угрозу их доминированию. К 2020 году доля экологичной электроэнергии в энергообеспечении должна удвоится по сравнению с 16 процентами в 2009 году. Федеральный союз возобновляемых источников энергии (ВЕЕ) считает возможным и троекратное увеличение. Симуляция энергоснабжения в Германии, смоделированная на основе этого прогноза по заказу кассельского Института ветряной энергии и техники энергетических систем им. Фраунхофера (IWES), подводит нас к выводу, что в нашей будущей энергетической системе остаётся всё меньше места для крупных электростанций, рассчитанных на непрерывную эксплуатацию (Fraunhofer IWES, 2009). На фоне таких перспектив атомные концерны обязательно будут использовать свою лоббистскую мощь против возобновляемых источников энергии – и для них это будет тем более важно, чем больше их АЭС подключено к сети. Решение о продлении срока службы АЭС делает неизбежным будущий крупномасштабный конфликт между „чёрножёлтым“ правительством и концернами, которым правительство сейчас покровительствует.

Против продлённого срока службы реакторов говорит не только небезопасность АЭС, но и то опасение, что их дальнейшая эксплуатация может затормозить или совсем остановить перестройку энергетической системы в направлении возобновляемых источников энергии.

Несмотря на то, что „системный конфликт“ солнца и урана в Германии уже сегодня проявляется гораздо острее, чем на Британских островах, создаётся впечатление, что политикам о нём мало что известно. В отличие от экономистов. Компания “Prognos AG” считает вероятным, что при дальнейшем развитии возобновляемых источников энергии атомные электростанции всё чаще придётся переводить на меньшую мощность (Prognos AG, 2009). Совет экспертов по вопросам окружающей среды федерального правительства (SRU) объявил в 2009 году в своей декларации, что продолжение работы или новое строительство крупных электростанций на основе угля или урана несовместимо с параллельным развитием производства электроэнергии на основе возобновляемых источников энергии. „Необходимо принять системное решение. С точки зрения экономики неразумно гнаться за двумя зайцами“, – заявили эксперты по окружающей среде, а затем решительно высказались „за системное решение в пользу возобновляемых источников энергии“. Сами концерны не комментируют такие публикации, потому что опасаются, что в такой ситуации станет очевидна вся абсурдность дебатов о продлении срока службы реакторов. Тем легче предсказать, что они возобновят свою борьбу против законодательного преимущества возобновляемых энергий в немецких энергетических сетях, как только будет принято решение о продлении срока службы реакторов.

Из всего вышесказанного очевиден вывод: идёт борьба за будущую энергетическую систему, то есть за тип взаимоотношений возобновляемых источников энергии и атома, а не обсуждение взаимодополняющих вариантов, в чём нас пытается убедить пропаганда атомной энергетики. Речь идёт не о взаимодополнении, а о взаимоисключении, или-или. „Широкий спектр энергий“, который нам предлагают энергетические концерны, не работает. Он не может работать в системе, в которой „возобновляемые источники энергии берут на себя основную часть энергоснабжения“. А именно к этому стремится „чёрно-жёлтое“ правительство согласно коалиционному договору, заключённому в октябре 2009 года. И в то же время оно обещает концернам продление срока службы атомных электростанций. Концы с концами не сходятся.

Правительство пытается рассчитать квадратуру круга.

О том, как Германия сможет достичь своих долгосрочных целей в сфере энергетики и климатической политики, недавно сообщил Всемирный фонд дикой природы (WWF) в докладе под названием „Немецкая модель – защита климата до 2050 года“ (WWF Deutschland, 2009). Основной вывод исследования: это возможно, но только в случае, если все секторы энергетики подвернутся глубокой перестройке, а некоторые отрасли, среди которых производство электроэнергии, за 40 лет почти полностью избавятся от выбросов СО2. Условием этого является политическая воля, которая сможет реализовать эти структурные изменения, несмотря на противодействие традиционных секторов экономики. Как и в Германии, во всём мире главный вопрос заключается в повышении эффективности в производстве и потреблении энергии. Принцип эффективности относится к зданиям, домашним хозяйствам, конечно, к промышленным процессам и транспорту. Речь идёт о переходе с угля на газ в качестве промежуточной стадии, а далее – о повышении доли возобновляемых источников энергии: солнца, ветра, воды, биомассы и геотермальной энергии, которые в конечном счёте только и должны остаться. Насколько существенный вклад сможет внести технология “clean coal”, т.е. отделение и дальнейшее хранение углекислого газа, образующегося при сжигании угля и природного газа, в глубоких геологических формациях – это ещё нужно доказать.

Очевидно, что атомная энергия в этом эпохальном процессе перестройки по многим причинам является „тормозящей технологией“, как это сформулировал совет экспертов по вопросам окружающей среды при федеральном правительстве. Не только потому, что базовые электростанции чрезвычайно мешают переходу на возобновляемые источники энергии, но и по причине существующей угрозы катастрофы, а также „связывания“ огромных инженерных сил и финансовых средств, которых так не хватает для перестройки энергетической системы. Кроме того, ни одна другая технология не подвержена в такой степени разным угрозам: одной тяжёлой аварии или террористической атаки на АЭС будет достаточно, чтобы окончательно подорвать доверие людей к этой технологии. В таком случае пришлось бы досрочно остановить большинство реакторов, по крайней мере, в демократических странах.

Атомная защита климата нереалистична Переход от современной энергетической системы на основе ископаемых и атомных энергоносителей к полному обеспечению с помощью возобновляемых источников энергии неизбежен, если мы хотим достичь долгосрочных целей в области защиты климата на планете. Этот переход возможно осуществить с помощью известных и по большей части доступных технологий. Он будет тем дешевле, чем раньше мы начнём. На выходе мы получим устойчивую энергетическую систему, которая в равной мере минимизирует две главные опасности – это глобальные изменения климата и катастрофы на АЭС. Конфликт между эффективной защитой климата и параллельным отказом от атомной энергии оказывается на поверку корыстным изобретением сторонников атомной энергии. И нам совершенно не нужно делать выбор между хреном и редькой.

В Германии предполагается возвести минимум 10 новых АЭС, чтобы с помощью развития атомной энергетики достичь целей „чёрно-жёлтого“ правительства по снижению выбросов углекислого газа в энергетическом секторе на 40 процентов (по сравнению с 1990 годом) к 2020 году. Кроме того, придётся строить новые АЭС взамен старых, остановленных из-за износа реакторов. Ещё в 2002 году комиссия бундестага выяснила, каким будет план сокращения СО2 до 2050 года, основанный на использовании атомных электростанций.

Тогда учёные сочли необходимым наличие от 60 до 80 новых АЭС.

Для сравнения: на начало 2010 года в Германии работали 17 атомных электростанций.

С учётом цифр для одной только Германии не нужна богатая фантазия, чтобы представить, какие нежелательные последствия имела бы в мировом масштабе атомная стратегия борьбы с изменениями климата. Чтобы выполнить требования по снижению выбросов СО Межправительственной комиссии по изменению климата (IPCC), для достижения ощутимого эффекта необходимо построить тысячи новых реакторов. Они будут производить электроэнергию и риск катастроф не в 30 странах, а в 50, 60 или ещё больше. Тысячи потенциальных очагов катастроф были бы рассыпаны по земному шару, в кризисных регионах появились бы новые цели для военных и террористических нападений. Проблемы с захоронением отходов и опасность неконтролируемого распространения атомного оружия во всех регионах мира приобрели бы новый размах. Важно также, что из-за скудных запасов урана нынешние реакторы на лёгкой воде уже вскоре пришлось бы заменить на ещё более опасную и уязвимую плутониевую технологию, регенерационные установки и быстрые реакторы. И, наконец, огромные финансовые средства были бы потрачены на создание атомной инфраструктуры вместо борьбы с бедностью в мире.

6 Шестой миф: нужно повысить срок службы АЭС В Германии вопрос о новых атомных электростанциях в новом тысячелетии поднимают только аутсайдеры, к которым, однако, иногда присоединялись некий Роланд Кох и некий Гюнтер Эттингер (до назначения на пост еврокомиссара по энергетике). Но даже этих высокопоставленных деятелей ХДС регулярно освистывают их однопартийцы. А в декабре 2008 года их освистал даже самый настоящий съезд их собственной партии. Большинство делегатов выступило против проекта комиссии по предложениям и решило, что в Германии не следует больше строить АЭС. Правда, это было популистское решение, не имевшее последствий. Потому что если бы какой-нибудь энергетический концерн и захотел бы построить в Германии новую АЭС, он не смог бы этого сделать. „Разрешения на строительство и эксплуатацию установок для промышленного производства электроэнергии не выдаются“, – записано в параграфе 7, абзац 1 закона о прекращении использования атомной энергии, принятого в 2002 году „красно-зелёной“ коалицией Бундестага. Пришедшее к власти в году „чёрно-жёлтое“ правительство тоже (пока) придерживается запрета на строительство новых АЭС. Правда, это мало волнует компании, эксплуатирующие АЭС – E.on, RWE, Energie Baden-Wrttemberg (EnBW) и Vattenfall Europe. Да и без всякого законодательного запрета в обозримом будущем ни один здравомыслящий руководитель концерна не рискнёт пойти на такую авантюру в Германии. Вместо прибыли он получил бы бесконечные убытки.

Совсем иначе обстоят дела со сроками службы реакторов, превышающими те, что были согласованы бывшим красно-зелёным правительством. Здесь голоса владельцев АЭС звучат настолько дружно и громко, как будто речь идёт о выживании их предприятий. А речь об этом вовсе не идёт. Дело и не в тех мотивах, которые концерны регулярно приводят в обоснование своих действий: не в защите климата, не в обеспечении бесперебойного снабжения, не в независимости от импорта и уж тем более не в дешёвой электроэнергии для потребителей. Настоящая причина кроется исключительно в больших деньгах и в обеспечении позиций на рынке для доминирующих предприятий.

Учёные выяснили, о каких деньгах идёт речь, после того, как в повестку дня текущей политики вернулся спор о продлении сроков службы, который вообще-то должен был завершиться с принятием закона о прекращении использования атомной энергии в 2002 году. Недавно и банковские аналитики подсчитали для потенциальных инвесторов, какой денежный дождь прольётся на владельцев АЭС, если федеральное правительство действительно выполнит то, что зафиксировано в коалиционном договоре. Летом 2009 года банк земли Баден-Вюртемберг (LBBW) определил дополнительную прибыль брутто концернов в диапазоне от 38 до 233 миллиардов евро. Нижний предел будет достигнут, если срок службы всех реакторов будет продлён на 10 лет свыше предусмотренных законом 32-х, а биржевая цена электроэнергии на протяжении этого периода останется умеренной. Верхний предел будет достигнут при продлении срока службы на 25 лет и при высоких биржевых ценах на электроэнергию. В ожидании обильных дополнительных прибылей резко возросла бы и капитализация четырёх концернов. У концерна EbBW она могла бы даже удвоиться, считают представители банка, которые именно по этой причине считают продолжение эксплуатации АЭС разумным шагом.

Этими огромными суммами и объясняется, почему хозяева концернов готовы пойти на удар по собственному имиджу, к которому, безусловно, приведёт кампания в поддержку старых и ненадёжных реакторов. Потому что не получится без потерь отказаться от прекращения использования атомной энергии. Уже несколько лет противники атомной энергии и экологические объединения проводят кампанию под лозунгом „Покончим с атомной энергией сами!“, призывая клиентов концернов выбрать поставщиков экологически чистой электроэнергии. Фирма „Ваттенфалль“ потеряла в результате этой кампании и серии аварий на АЭС в Брунсбюттеле и Крюммеле сотни тысяч клиентов.

Атомные концерны не выполнили обещания „Каждая из сторон приложит усилия, чтобы содержание этого соглашения претворялось в жизнь“, – торжественно объявили посланники крупнейших энергетических концернов в соглашении с „красно-зелёным“ правительством о прекращении использования атомной энергии от 14 июня 2000 года. Среди подписавших был и Геральд Хенненхёфер, который в качестве уполномоченного по экономической политике фирмы “Viag” (предшественника E.on) участвовал в подготовке соглашения, а с осени 2009 года в качестве руководителя отдела безопасности реакторов в министерстве окружающей среды даёт обратный ход этому соглашению о прекращении использования атомной энергии; допустим ли с правовой точки зрения такой переход „на другую сторону“ для юриста, который уже руководил реакторным отделом в министерстве окружающей среды до 1998 года при Ангеле Меркель – это предмет политических разбирательств. После подписания договора, примерно через год после парафирования, взял слово председатель правления E.on Ульрих Хартман. Вот отрывок текста: „Политические компромиссы – это вопрос доверия. Соглашение является первым шагом. Главное – чтобы обе стороны и в будущем придерживались духа и буквы соглашения. Мы к этому готовы“. Спустя три года руководитель EnBW Утц Клаасен категорично поддержал коллегу, заявив, что соглашение не будет пересматриваться ни при каких условиях: „Я не спекулирую относительно изменившегося состава правительства, мне не позволяет это моё уважение к федеральному канцлеру“. Перед выборами в бундестаг в 2005 году Клаасен ещё раз высказался в том же духе, заверив относительно возможного пересмотра соглашения об атоме: „Промышленность не может требовать надёжного планирования и при этом ставить под вопрос собственные договорённости, соглашения и подписи“.

Но как только опросы общественного мнения стали свидетельствовать о возможности появления более дружественного к „мирному атому“ правящего большинства, верность концернов своим обязательствам куда-то пропала. E.on, RWE и Vattenfall Europe дружно попрощались с „духом и буквой“ договора, торжественно подписанного их руководителями совместно с важнейшими представителями государства. И Германия узнала, ещё за несколько лет до финансового кризиса, что в начальственных кабинетах крупнейших предприятий страны сидят не только самые порядочные господа. Потому что порядочные руководители соблюдали бы договор, несомненно отвечающий чаяниям большинства населения, даже в том случае, если бы скрепили его лишь пожатиями рук.

„Немецкие станции безопасны“, – заявил бывший предприниматель-сталелитейщик Юрген Гроссман, с 2007 года руководящий концерном RWE, после выборов в Бундестаг 2009 года. По его словам, в возрасте 32-х лет немецкие АЭС находятся „в самом расцвете сил“, а их приходится останавливать. В мире гораздо чаще рассчитывают на „срок службы в 50-60 лет“, бодро и непринуждённо продолжил шеф RWE. Но факты говорят о другом: 130 АЭС, окончательно остановленных в мире на конец 2009 года, имели на момент остановки средний возраст около 23 лет, а реакторы, эксплуатируемые в мире в году, имеют средний возраст 25 лет. В истории было лишь несколько реакторов, отключённых после 40 и более лет эксплуатации, и ещё ни один реактор не работал 50 лет, не говоря уже о 60-ти (Prognos AG, 2009). Вот таковы факты для Юргена Гроссмана, который борется за сохранение своих старых реакторов в Библисе.

Что принесёт изъятие дополнительных прибылей?

Представители ХДС и СвДП всегда заверяли, что предполагаемое продление сроков службы АЭС „не будет бесплатным“ для тех, кому оно выгодно. Полученные при этом дополнительные прибыли придётся потратить по выбору либо на изучение и поддержку возобновляемых источников энергии, либо на снижение цен на электроэнергию или на другие цели, вроде бы популярные у граждан. Владельцы реакторов после прихода к власти „правильного“ правительства осенью 2009 года демонстрировали готовность к сотрудничеству. Но так было не всегда, и федеральному канцлеру с министром окружающей среды неплохо было бы вспомнить, что концерны ещё во времена „красно-зелёной“ коалиции нарушали подписанные ими соглашения. Когда за несколько дней до выборов 2005 года казалось, что явное преимущество у „чёрно-жёлтой“ коалиции, вышеупомянутый Вальтер Холефельдер, в то время – руководитель E.on и по совместительству президент Немецкого автомобильного форума, откровенно высказался по вопросу частичного удержания дополнительных прибылей от продления сроков службы реакторов: по его мнению, изъятие прибыли „с точки зрения экономики совершенно неприемлемо“. И ещё: „Какой интерес в увеличении сроков службы для предприятий, работающих в условиях рыночной экономики, если мы не получим прибыли?“ (Berliner Zeitung, 9 августа 2005 года).

Коалиция, пришедшая к власти в 2009 году, заверяет, что собирается использовать АЭС только непродолжительное время в качестве „моста“ для перехода в эпоху возобновляемой энергии. Это звучит удивительно: но в этом „чёрно-жёлтая“ коалиция не отличается от своих „краснозелёных“ предшественников, которые, как известно, в 2000 году тоже добились не немедленного прекращения использования атомной энергии, а поэтапного отказа от неё. Сопоставление количества останавливаемых по закону АЭС с прогнозами о приросте возобновляемой энергии, регулярно составляемыми для министерства окружающей среды, показывает, что количество электроэнергии с ветряных, солнечных и биоэнергетических электростанций будет всегда существенно превышать потери от атомной энергии вплоть до остановки последнего реактора (BMU, 2009). Таким образом, согласно принятому в 2002 году закону „функция моста“ атомной энергии в Германии заканчивается между 2020 и 2025 годом. Кроме заинтересованности концернов в прибыли нет ни одной разумной причины что-либо менять в этих планах.

Такой причиной не являются и провалы в энергоснабжении, которыми периодически пугают ушлые аналитики. Таких провалов не будет, потому что угольные и газовые электростанции останутся в сети гораздо дольше названных сроков и даже получат пополнение.