«00.htm - glava01 СИНОНИМИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА ЯЗЫКА 2-издание, исправленное и дополненное Школа ЯЗЫКИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ Издательская фирма ВОСТОЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА РАН ББК 81 А86 Издание осуществлено при финансовой поддержке ...»

Ю. Д. Апресян

Избранные труды том I

ЛЕКСИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА

00.htm - glava01

СИНОНИМИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА ЯЗЫКА

2-издание, исправленное и дополненное

Школа «ЯЗЫКИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ»

Издательская фирма «ВОСТОЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА» РАН

ББК 81 А86

Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда согласно проекту 95-06-31829. 4602000000 - 048 А 013(02)-91 Еезобъявления ББК 81 Юрий Дереникович Апресян Избранные труды, том I ЛЕКСИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА (синонимические средства языка) Издатель А.КОШЕЛЕВ Художник В. Коршунов, корректор Л. Морозова Подписано в печать 22.10.95. Формат 70х90 1/16. Бумага офсетная № 1, печать офсетная, гарнитура Тайме. Усл. печ. л. 30. Уч. изд. л. 36,4. Заказ № 3'1 IS Тираж 5000.

Издательства: Школа "Языки русской культуры". Москва, Зубовский б-р, 17. ЛР № от 02.12.== Издательская фирма "Восточная литература" РАН. Москва, Цветной б-р, д. 21, стр. 2 ЛР № 120910 от 02.09.94 ИБ№ Отпечатано с оригинал-макета во 2-й типографии РАН 121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., == Оптовая реализация: Павел Костюшин, тел.: 246-56-32, с 14°° до 18°° (кроме суб. и воскр.).

Except the Publishing House (fax: 095 246-20-20, E-mail: [email protected]) the Danish bookseller firm G • E • С GAD (fax: 45 86 20 9102, E-mail: [email protected]) has an exclusive right on selling this book outside Russia.

Право на продажу этой книги за пределами России, кроме издательства Школа •Языки русской культуры», имеет только датская книготорговая фирма G • Е • С GAD.

ISBN 5-88766-043-0 ISBN 5-02-017906-Х © Ю.Д.Апресян, © А.Д.Кошелев. Серия «Язык. Семиотика. Культура», © В.П.Коршунов. Оформление серии,

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие ко второму изданию I Предисловие....... Глава первая. ОСНОВНЫЕ ИДЕИ СОВРЕМЕННОЙ СЕМАНТИКИ.... Истоки семантики....... Современная семантика как часть общей теории языка... Модель «Смысл Текст» и история ее разработки..... Глава вторая. СЕМАНТИЧЕСКИЙ ЯЗЫК КАК СРЕДСТВО

ТОЛКОВАНИЯ

ЛЕКСИЧЕСКИХ ЗНАЧЕНИЙ....... Языковой знак и понятие лексического значения... Элементы языка для толкования лексических значений... Словарь семантического языка.... Синтаксис семантического языка...... Законы взаимодействия значений..... Требования к толкованиям и к толкуемым выражениям.. Опыты толкования значений....-... Образцы толкований..... Проверка правильности толкований...... 11З Роль семантического языка для описательной лингвистики.. От толкований к глубинно-синтаксическим структурам: модель управления.. Семантические валентности слова...... Модель управления слова...... Общая характеристика средств перифразирования..... Глава третья СЛОВООБРАЗОВАНИЕ И МНОГОЗНАЧНОСТЬ..... Словообразование в собственном смысле слова.... Супплетивное словообразование...... Многозначность (семантическая деривация).... Типы неоднозначности в языке и речи.... Многозначность и словообразование... Регулярная многозначность существительных.. Актантные значения.... Другие типы значений.'..... Регулярная многозначность глаголов..... 'Каузация'. 'извлечение'. 'ликвидация. 'удаление'. 'обработка'. 'деформация'..... 'Действие'. 'каузация действия'..-.... Другие каузативные значения.... Другие типы значений....... Регулярная многозначность прилагательных.... Каузативные значения...... Целевые значения..... Параметрические значения... Другие типы значений...... Глава четвертая ЛЕКСИЧЕСКИЕ СИНОНИМЫ...... Определение лексических синонимов..... Состояние вопроса..... Лексические синонимы: анализ и определение.. Источники лексической синонимии...... Сочетаемостные различия между синонимами... Включение сочетаемости....... Пересечение сочетаемости....... Полное несовпадение сочетаемости...... Квазисинонимы..... Родо-видовые различия.... Видо-видовые различия....... Нейтрализация семантических различий.... О понятии оттенка значения.... Ряды квазисинонимов и семантические поля.. Глава пятая ЛЕКСИЧЕСКИЕ КОНВЕРСИВЫ..... Предварительные замечания и определение..... Источники лексической конверсии... Готовые конверсивы.... Регулярные способы образования конверсивов..... Основные типы конверсивов....... Синтаксические типы...... Семантические типы....... Двухместные конверсивы... Трехместные конверсивы... Сочетаемостные типы.... Квазиконверсивы........ Определение и основные типы... Нейтрализация семантических различий между квазиконверсивами..... Глава шестая ЛЕКСИЧЕСКИЕ АНТОНИМЫ..... Предварительные замечания...... Семантический анализ антонимов.... Тип 'начинать'. 'переставать'.... Тип 'действие'. 'уничтожение результата действия'... Тип 'Р' - 'не р'....-. Тип 'больше'. 'меньше'...-.- Другие типы антонимов....... Сложная антонимия и определение антонимов..... Другие вопросы теории антонимов... Семантическая асимметричность антонимов.. Сочетаемостные различия антонимов.... Средства образования антонимов... Квазиантонимы........ Глава седьмая ГЛУБИННО-СИНТАКСИЧЕСКИЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ..

Вводные замечания...... Некоторые новые правила перифразирования... Равнозначные преобразования.... Импликативные преобразования.... Синтагматические ограничения, накладываемые на преобразования (фильтры)...... Заключение...... БИБЛИОГРАФИЯ........ ПРИЛОЖЕНИЯ....... Приложение 1. Лексический указатель... Приложение 2. Семантический указатель.....

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

В начале 1995 года А.Д.Кошелев предложил мне переиздать книгу "Лексическая семантика". Мотивы своего согласия на это предложение я изложу чуть ниже. Здесь же скажу, что вскоре после начала работы над этим проектом выяснилась желательность несколько расширить и дополнить его.

"Лексическая семантика" была закончена в 1970 году. С тех пор прошло 25 лет, и все эти годы, иногда с вынужденными перерывами, я продолжал работать над проблемами, которые возникли на ее материале. Большая часть этой работы была проделана по единому плану и на основе единой концепции, зародыш которой содержался в "Лексической семантике". Ее ключевыми элементами являются: 1) Принцип интегральности описания языка, в силу которого лексемам в явном виде приписываются все свойства, релевантные для правил, а правила учитывают все формы поведения лексем, не упомянутые непосредственно в словаре. От лексикографа этот принцип требует работы на всем пространстве правил, в том числе грамматических, а от грамматиста — работы на всем пространстве лексем.

2) Принцип лексикографического портретирования, в свете которого каждая лексема предстает как автономный и неповторимо своеобразный мир, который хотелось бы описать во всем его богатстве.

3) Представление о высокой степени системной организации лексики и, в связи с этим, совмещение идеологии лексикографических портретов с идеологией лексикографических типов — групп лексем с частично совпадающими свойствами, одинаково реагирующих на определенные лингвистические правила. Лексикографические типы складываются отчасти под воздействием формальной организации языка (в первую очередь особенностей его морфологии, словообразования и синтаксиса), а отчасти под воздействием разного рода культурных факторов, формирующих специфичную для данного языка "наивную" картину мира.

4) Установка на реконструкцию этой наивной картины мира по материалам лексики и грамматики.

_u На основе этой концепции сложилась программа исследований, которая должна была завершиться написанием монографии "Словарь в интегральном описании языка (опыт системной лексикографии)". Поскольку план монографии был продуман достаточно детально, я мог работать над любым ее фрагментом по выбору. Завершая очередной фрагмент, я его публиковал, так что в какой-то момент возникла довольно большая серия статей, объединен ных одной стержневой мыслью и достаточно полно покрывающих намеченную область. Тем не менее, для их переплавки в монографию надо было бы отказаться от всех других замыслов и надолго погрузиться в чисто техническую работу.

Согласившись на предложение А.Д.Кошелева переиздать "Лексическую семантику", я одновременно упомянул и эту серию статей. Я исходил из того, что они выросли из материалов и идей более ранней книги (этим, кстати, объясняется и повторяемость многих ключевых примеров) и продолжают ее проблематику. С другой стороны, они существенно ее дополняют. Так возникла идея двухтомника, которую А.Д.Кошелев целиком принял.

Вернусь к собственно "Лексической семантике" и изложу мотивы своего согласия на ее переиздание. Я далек от того, чтобы придавать ей преувеличенное значение, но у этой книги довольно интересная внешняя история. Она объясняет многое в моем нынешнем решении и дает возможность почувствовать, пусть всего на одном примере, ту специфическую атмосферу, в которой развивалась лингвистика (да и вся наша наука и культура) в 70-е годы.

"Лексическая семантика" писалась по пятилетнему плану Института русского языка АН СССР в 1966-1970 гг. В конце 1970 она года была сдана в Ученый совет института, утверждена к печати и внесена в план редподготовки 1971 года и план издания 1972. Как всегда в таких случаях, она еще не была доведена до полной степени готовности: не был составлен предметный указатель, предстояло сверить библиографию, изготовить клише графических схем и т.п.

Однако события в Институте русского языка, памятные многим лингвистам старшего и среднего поколения, разворачивались таким образом, что надежд на реализацию решения Ученого совета оставалось все меньше. Директор института Ф.П.Филин и партбюро во главе с Л.И.Скворцовым, при полной поддержке партийного начальства всех уровней, развязали настоящую охоту на сотрудников, замеченных в инакомыслии. В 1970 году из института была изгнана Т.С.Ходорович — член Инициативной группы по защите прав человека. В самом начале 1971 года К.И.Ба6ицкому, участнику знаменитой демонстрации протеста на Красной площади против оккупации Чехословакии советскими войсками, было отказано в восстановлении на работе после того, как он вернулся из ссылки и был полностью восстановлен в правах. Несколько позже за протесты против разного рода внесудебных преследований инакомыслящих были исключены из партии В.Д.Левин и М.В.Панов. В то время это было равносильно потере работы. Одновременно началась чистка инстиIll тута от сотрудников, подписавших письма протеста против политических судебных процессов конца 60-х годов.

В июне 1972 года наступила Моя очередь. Ученый совет института под председательством Ф.П.Филина не переизбрал меня в должности младшего научного сотрудника на очередной трехлетний срок. Совет не был смущен тем, что за отчетный трехлетний период я сдал в печать "Лексическую семантику"' и опубликовал около внеплановых статей, из которых в общей сложности девять были в те же годы переведены на английский, французский, польский и венгерский языки. Не помогло и вмешательство академика А-И.Берга, которому в 1970 году в сходных обстоятельствах удалось спасти от увольнения ИАМельнука. Письмо А.И.Берга, полученное Ф.П.Филиным за несколько дней до голосования, было расценено им как попытка оказать давление на Совет.

На самом совете мне не было предъявлено никаких претензий, хотя всем было очевидно, что непереаттестация была вызвана моим участием в упомянутых коллективных письмах протеста. На состоявшемся вскоре после этого расширенном заседании дирекции, партбюро и месткома мне была предложена сделка: я должен "снять" свои подписи, покаяться (предлагалось сделать это незаметно — прямо на ухо Ф.П.Филину) и пообещать больше таких писем не подписывать. За это мне посулили осенью вновь поставить вопрос о переаттестации, причем Ф.П.Филин уверенно гарантировал переизбрание.

Я на эту сделку, естественно, не пошел и принужден был покинуть Академию.

Пристанище было найдено в одном из информационных институтов Министерства электротехнической промышленности СССР — знаменитом "Информэлектро", правда, ценой отказа от прежних занятий и перехода в совершенно новую для меня область машинного перевода. Это, конечно, очень интересная область, многому меня научившая, но по доброй воле я бы не стал ею заниматься.

Директором "Информэлектро" был тогда Сергей Глебович Малинин. С риском для своей карьеры он упорно и мужественно собирал в "Информэлектро" всех вычищенных из академических институтов диссидентов, подписантов и "расово неполноценных" людей, если считал их способными специалистами. Он, действительно, был снят со своей должности в 1978 году и вскоре после этого умер. Память о нем для меня свята, и я счастлив, что имею возможность публично отдать дань уважения и любви этому замечательному человеку. Его храбрости и чувству чести российская лингвистика обязана тем, что такие известные ученые, как И.М.Богуславский, А.К.Жолковский, Л.Л.Иомдин, Л.Н.Иорданская, Л.П.Крысин, В.З.Санников, Л.Л.Цинман, получили возможность в трудное для себя время работать хоть и не совсем по специальности, но все-таки в области науки. Я назвал только тех, зачисление кого на должность было сопряжено с нарушением негласных партийных установок и кто составил костяк будущей лаборатории теоретической и экспериментальной лингвистики "Информэлектро", которой мне посчастлиJV_ вилось тогда руководить и которая с конца 80-х годов известна как Лаборатория компьютерной лингвистики ИППИ РАН. Подчеркну, что в лютых условиях 70-х годов С.Г.Малинин не боялся идти в своем институте на такую концентрацию неугодных властям ученых, из которой вырастали серьезные научные группы и целые научные направления.

Моя последняя встреча с Ф.П.Филиным была психологически поучительной. В Академии было немало влиятельных ученых, особенно из числа математиков, которым решительно не нравилась проводимая им репрессивная политика. Между тем у него в Академии были далеко идущие планы, и он совсем не был заинтересован в разрастании скандала вокруг истории с моей непереаттестацией, которая получила огласку в академических кругах.

Поэтому, когда я принес ему заявление об уходе по. собственному желанию, он ухватился за эту возможность расстаться чинно (впоследствии мое заявление послужило основанием для бесстыдного утверждения, что я ушел из института потому, что хотел заниматься машинным переводом). Во время нашей последней встречи, уже хорошо понимая, с кем я имею дело, я все-таки дал ему еще одну возможность сыграть в любимую им игру, спросив, смогу ли я по-прежнему публиковаться в "Вопросах языкознания" (около этого времени он сменил там В.М.Жирмунского на посту главного редактора). Конечно, смогу, что за вопрос, он и дальше будет меня поддерживать.

Цену этим словам я понял довольно скоро. В Институте русского языка с благословения высоких партийных инстанций начался погром. Из него были изгнаны или вынуждены были уйти Л.Н.Булатова, Н.А.Еськова, Л.Л.Касаткин, Л.П.Крысин, В.ДЛевин, М.В.Панов, Н. В. Подольская, С.К.Пожарицкая, В.З.Санников, Э.И.Хан-Пира и другие известные ученые. На мое имя по инициативе Ф.П.Филина был наложен запрет. За шесть лет с начала 1973 по конец 1978 я сумел опубликовать в России всего три журнальных статьи.

Приблизительно в десяти наших изданиях, включая "Вопросы языкознания", "Русский язык в школе", "Русский язык за рубежом", снимались положительные ссылки на мои работы (я узнавал о таких эпизодах от сконфуженных авторов подчищаемых статей).

Стало ясно, что в таких условиях у "Лексической семантики" нет никаких шансов на публикацию под грифом Института русского языка. Добавлю, что именно тогда была надолго заморожена замечательная книга М.В.Панова "История русского литературного произношения XVIII - XX вв.", утвержденная к печати Ученым советом института в году. Ей, как оказалось, предстояло ждать своего часа 20 лет.

Я стал искать другие' возможности издания, но ничего не находил. В частности, ничем не мог помочь С.Г.Малинин, потому что "Информэлектро" никаких монографий, тем более по лингвистике, не выпускал.

Как часто бывает, помощь пришла с неожиданной стороны. Летом 1973 года мне позвонил В.Ю.Розенцвейг и сказал, что он провел через знаменитый в те годы берговский "Совет по кибернетике" решение об издании "Лексичесу_ кой семантики" под грифом Совета. Надо было срочно и в значительной мере подпольно готовить рукопись к печати. Мне удалось существенно ее доработать, изготовить весьма хорошие клише графических схем, перепечатать всю рукопись и привести в презентабельный вид один экземпляр (потребовалась корректурная и чисто физическая правка машинописи, качество которой, из-за халтурности машинистки, было ниже всякой критики). На указатели, в условиях очень напряженной работы в совершенно новой для меня области машинного перевода, времени уже не хватило.

В конце 1973 года рукопись была сдана в издательство, благополучно прошла редподготовку и была включена в план выпуска 1974 года. Подпольная стадия закончилась: планы "Науки" в обязательном порядке публиковались в ее ежегодном рекламном листке.

С этого момента начались странности. Рукописи, сданные существенно позже, проходили уже вторую корректуру, а "Лексическая семантика" еще дожидалась первой.

Ближе к осени 1974 года мне позвонила заведующая лингвистической редакцией "Науки" О.Ф.Рожкова и встревоженным голосом попросила меня приехать. При встрече она рассказала следующую детективную историю.

Когда рукопись была передана в типографию, из Президиума АН СССР в "Науку" пришло письмо, предписывающее снять с публикации "Лексическую семантику", а вместо нее печатать другую книгу. У меня есть основания предполагать, что это была печально известная проработочная брошюрка Н.З.Котеловой, вышедшая годом позже. Не сомневаюсь я и в том, что письмо было инспирировано Ф.П.Филиным.

О.Ф.Рожкова забрала рукопись из типографии и поехала по инстанциям, включая отдел науки ЦК. Везде она доказывала, что книгу надо печатать, потому что ее изъятие будет означать срыв плана, а это, как известно, в социалистическом обществе карается самым суровым образом. В одной из инстанций (судя по всему, именно в отделе науки ЦК) ее попросили оставить рукопись и сказали, что разберутся. Наступила долгая пауза, и когда все разумные сроки прошли, О.Ф.Рожкова позвонила туда и спросила, как подвигаются дела с книгой. Там не понимали, о чем идет речь. Никакой книги у них не было и нет\ ' В 1977 году похожий уголовный прием был использован против Англо-русского синонимического словаря. Усилиями Ф.П.Филина и еще одного весьма известного человека (не стану называть его имени, потому что недавно он извинился передо мной) совсем готовый словарь, над которым я и мои коллеги работали 15 лет, был выброшен из плана издательства "Русский язык". Он бы никогда не увидел свет, если бы не порядочность и стойкость заведующего редакцией Е.А.Мужжевлева, который в течение года на всех уровнях бился за него, пока словарь не был, наконец, восстановлен в правах.

Он вышел в 1979 году.

yl Вероятно, эту акцию продиктовала им их партийная совесть, на которую они всегда ссылались в подобных случаях. Но О.Ф.Рожкова, несмотря на ясно выраженную волю начальства, решила не отступать. Она предложила мне быстро оформить любой, самый слепой экземпляр рукописи и гарантировала, что типография сделает с него набор.

Оставшийся у меня экземпляр рукописи был настолько бледным, что из отпущенных мне двух месяцев все время ушло на графическое восстановление текста. Я не успел выверить библиографию и даже не смог заново изготовить клише, так что все "древесные" графические схемы набирались вручную с помощью нелепых разорванных прямоугольных стрелок.

Неэстетичный вид первого издания "Лексической семантики", ошибки в библиографии, отсутствие указателей и другие технические дефекты являются, как мне кажется, достаточным основанием для ее переиздания. Особое значение я придаю тому обстоятельству, что в нынешнем издании "Лексическая семантика" оснащена вполне современным справочным аппаратом.

Есть, однако, еще одно обстоятельство, которое для меня является самым весомым аргументом в пользу переиздания книги. Она не попала в index librorum prohibitorum (а такие списки, как известно, в нашей стране в XX веке существовали, их выпускал Главлит). Тем не менее, действовал негласный, анонимный, но довольно эффективный, в силу советской привычки к самоцензуре, запрет на ее цитирование. Это привело к тому, что "Лексическая семантика" после выхода в свет погрузилась в некое мертвое пространство.

Все 70-е годы и часть 80-х она находилась на полулегальном положении. В России не было опубликовано ни одной рецензии на нее. Даже реферативный журнал ИНИОН'а, который по долгу службы обязан давать информацию обо всей выходящей в стране литературе по общественным наукам, обошел ее молчанием. Точнее, Ф.И.Березин, который вел в этом журнале лингвистику, снял из номера уже готовый реферат И.М.Богуславского.

Когда в 1982 году, после настойчивых уговоров Н.И.Толстого, я согласился защищать "Лексическую семантику" в качестве докторской диссертации, оказалось, что защиту рискованно проводить в Москве. Она состоялась в конце 1983 года в Минске, т.е.

полуподпольно, и только благодаря усилиям Н.И.Толстого и А.Е.Супруна.

Сейчас "Лексическая семантика" широко рекомендуется студентам и аспирантам филологических факультетов в качестве учебного пособия, но в те годы такой акт был бы сочтен идеологической диверсией. Маленькая иллюстрация. В 1978 году я начал было читать в МГУ спецкурс по лексической семантике, который с большим трудом был пробит в университетских верхах К. В. Горшковой и Б.А-Успенским. После шести лекций, по сигналам сразу четырех бдительных товарищей — О.С.Ахмановой, Н.Г.Комлева, Ю.В.Рождественского и Л.И.Скворцова (не посетивших, кстати, ни одной моей лекVII ции, чем и объясняется их несколько запоздалая реакция), — курс был сначала прерван, а потом запрещен по идеологическим мотивам.

Одним словом, "Лексическую семантику" во всех формах насильственно изымали из нормального научного обращения. В результате она не вошла в естественный для нее контекст семантики 70-х годов.

Конечно, через четверть века полноценное возвращение книги невозможно. В некоторых отношениях современная наука продвинулась слишком далеко вперед. Хотелось бы, однако, надеяться, что определенный запас прочности у "Лексической семантики" сохранился. Готовя ее к публикации, я не изменил в тексте ни одного слова. Ее основные темы (наивная модель мира, семантический язык и уровни семантического представления высказываний, системная организация лексики на основе ограниченного числа сквозных признаков, многослойная структура значения, сильные (обязательные) и слабые (факультативные, вероятные) компоненты значения, ключевая роль понятия наблюдателя, отличного от говорящего, взаимозависимость лексических и грамматических значений, правила взаимодействия значений, семантическая мотивированность и фразеологизация, модели управления и ролевая структура предикатов, регулярная многозначность, перифрастические средства языка и синтагматические ограничения на перифразирование), как кажется, вполне актуальны и сегодня, а некоторые из них именно сейчас обретают второе дыхание.

Я хотел бы закончить это предисловие несколькими словами благодарности.

Идеей переиздать "Лексическую семантику" я обязан В.З.Санникову, который настойчиво внедрял ее в мое сознание еще в бытность нашу в " Информэлектро".

Его аргументы подготовили меня к предложению А.Д.Кошелева, который сумел облечь эту идею в плоть и кровь. Я признателен ему за проявленную широту взглядов: наши принципиальные расхождения по ряду теоретических вопросов не помешали ему взяться за издание моих работ Я благодарен своим товарищам из Лаборатории компьютерной лингвистики ИППИ РАН, которые облегчали, как могли, мою моральную ношу: значительную часть времени, которое по праву принадлежало Лаборатории, я при их молчаливом поощрении израсходовал на составление плана двухтомника, распечатку статей, чтение корректуры, писание предисловий и другие связанные с изданием книги работы. Я хотел бы особо упомянуть участие в этих работах Н.В.Григорьева, который занимался трудоемкой технической подготовкой моих файлов к печати.

Исключительную роль в технической модернизации всех вошедших в двухтомник работ сыграл С.А-Крылов, составивший к ним уникальные многомерные указатели собственного изобретения.

VIII Я хотел бы выразить признательность Российскому гуманитарному научному фонду за постоянную поддержку моих исследований и конкретно — за финансирование данного проекта.

Моя всегдашняя и безграничная благодарность — моей жене М.Я.Гловинской, без самоотверженной помощи которой я бы не сумел довести до завершения большей части своих начинаний.

Сентябрь 1995 г., Москва.

== == == Как прекрасно почувствовать единство целого комплекса явлений, которые при непосредственном восприятии кажутся разрозненными.

Для объяснения природы вопросы о неизмеримо большом вопросы праздные. Иначе обстоит дело с вопросом о неизмеримо малом. От той точности, с которой нам удается проследить явления в бесконечно малом, существенно зависит наше знание причинных связей

ПРЕДИСЛОВИЕ

Нынешняя эпоха развития лингвистики - это, бесспорно, эпоха семантики, центральное положение которой в кругу лингвистических дисциплин непосредственно вытекает из того факта, что человеческий язык в своей основной функции есть средство общения, средство кодирования и декодирования определенной информации. Последовательное развитие этого тезиса неизбежно приводит к концепции лингвистики как такой науки, в которую входит, наряду с другими дисциплинами, еще и развитая семантика, складывающаяся из описания не только грамматических, но и лексических значений. Тем самым словарь оказывается необходимой частью полного теоретического описания языка (ср. Копецкий 1973: 4), а не только «памятником лексики» или практическим справочным пособием для его носителей. По аналогии с теоретической и практической (школьной) грамматикой целесообразно говорить и о двух соответствующих типах словарей. С другой стороны, полное семантическое описание содержательных единиц языка, даваемое, в частности, словарем теоретического типа, оказывается естественной основой для строгого определения любых лингвистических понятий, в основе которых лежит представление о семантических тождествах и различиях соответствующих языковых объектов.

Данная книга может рассматриваться как попытка построить фрагмент такой системы семантических понятий, которая могла бы послужить теоретической основой для словаря нового типа. Ее замысел возник у автора отчасти в результате его собственных исследований, отчасти под влиянием работ И. А. Мельчука и А. К. Жолковского по модели «Смысл Текст». С одной стороны, излагаемая в книге система является частью модели владения языком и поэтому образует естественное дополнение к модели исследования, описанной в предшествующей книге автора (Апресян 1967). С другой стороны, разработанный нами фрагмент семантической теории вписывается в более широкие рамки предложенной И. А. Мельчуком и А. К. Жолковским модели «Смысл с=> Текст», поскольку последняя включает в себя в качестве существенного компонента систему перифразирования, а главным объектом нашего внимания являются именно синонимические (перифрастические) средства языка в широком смысле слова. Таким образом, остается прежней и основная наша тема синонимия; но если раньше исследовались преимущественно синтаксические средства синонимии (синтаксические трансформации), то в этой книге предметом изучения является более широкий круг синонимических средств языка, на основе которых происходят лексико-синтаксические преобразования. Оказывается, что среди этих средств лексические синонимы занимают относительно скромное место, а главная роль принадлежит категориям, на первый взгляд очень далеким от синонимии (дериватам, многозначным словам, конверсивам и даже - хотя и в значительно меньшей мере антонимам).

Излагаемая в книге концепция разрабатывалась автором с учетом результатов исследований, выполненных в нашей стране и за рубежом. Поэтому каждой из представленных в книге тем предпосылается обзор имеющихся в данной области идей и результатов (в основном полученных до 1970 г.). Упор сделан именно на принципиальные идеи и результаты, а не на возможные «точки зрения». Последние во многих случаях оказываются различными терминологическими версиями одних и тех же представлений, хотя внешне часто конфликтуют. Это создает искаженную картину современной семантики, к сожалению настолько прочно укоренившуюся в сознании некоторых лингвистов, что она рискует надолго пережить породившее ее положение вещей. Свою задачу мы видим в том, чтобы показать растущие области контакта или даже совпадения различных по форме теорий; именно преодоление разобщенности и преодоление сознания разобщенности может дать семантике ту принципиально единую основу, без которой ее успешное развитие как науки невозможно. В связи с такой ориентацией реферативных частей книги мы не стремились к исчерпывающему анализу всей литературы (предприятие, при нынешних темпах роста научной информации заведомо бесперспективное), но считали возможным ограничиться такой выборкой источников, которые достаточно полно представляют идеи соответствующей области семантики. При этом мы стремились не просто изложить идеи в их окончательном виде, но показать внутреннюю логику их развития или эволюции.

Хотя книга имеет теоретическую ориентацию, мы пытались по возможности полно и систематически (перечислением классов явлений, а не отдельных явлений) описать те семантические факты русского языка, которые были выбраны нами для детального исследования В результате некоторые главы производят впечатление перегруженности фактами, мы, однако, исходили из того, что любая теория семантики заведомо сомнительна, если ее тезисы не проверены массовым материалом Некоторые фрагменты этой книги были опубликованы в виде отдельных статей, тем не менее, чтобы не нарушать цельности изложения, было решено их не изымать Это решение оправдывается еще и тем обстоятельством, что в подавляющем большинстве случаев они существенно расширены и в теоретическом, и в фактическом отношении, а многое пересмотрено или уточнено Рукопись книги была прочитана М Я Гловинской, Л Н Иорданской и И А Мельчуком, которым автор выражает свою признательность за деловую и доброжелательную критику Особенно многим автор обязан И А Мельчуку не только как взыскательному читателю этой книги, но и как ученому, работы и идеи которого оказали решающее влияние на формирование ее общей лингвистической концепции == 00.htm - glava

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ОСНОВНЫЕ ИДЕИ СОВРЕМЕННОЙ СЕМАНТИКИ *

ИСТОКИ СЕМАНТИКИ

Современная лексическая семантика уходит своими корнями в ряд лингвистических и смежных с ними дисциплин, из которых важнейшими являются следующие: 1) Лексикография, чьи практические потребности постоянно ставили теоретическую семантику перед необходимостью создать аппарат для исчерпывающего и неизбыточного толкования лексических значений, характеристики лексической и синтаксической сочетаемости слов, описания их семантических связей с другими словами и т. п.

Лексикография требует прежде всего ответа на вопрос, что слова значат Между тем теоретическая семантика предшествующей эпохи занималась почти исключительно вопросом о том, как слова значат. Именно этому посвящено учение о способах развития значений - сужении и расширении, дифференциации и аттракции, метафоре и метонимии и т. п., а также более тонкие наблюдения над направлением переносов - от пространственных значений к временным, но не наоборот; от nomina anatomica - к именам физических предметов, но не наоборот; от названий свойств, воспринимаемых осязанием, обонянием и вкусом, - к названиям свойств, воспринимаемых зрением или слухом, но не наоборот; и ряд других.

По указанной причине семантика и лексикография долгое время развивались независимо друг от друга. Как гр-четельствует Л. В. Щерба, «лингвистика XIX в., увлеченная открытиями Боппа, Гримма, Раска и др., как правило, вовсе не интересовалась вопросами теории лексикографии» (Щерба, 1940: 78). Это положение вещей в значительной мере сохранялось и в первой половине нашего столетия и дало У. Вейнрейху основание писать о («роковой бездне между теоретической и описательной семантикой, бездне, которая обрекает первую на бесплодие, а последнюю - на атомизм» (Вейнрейх 1963а: 115). Однако в целом для лингвистики XX века характерно встречное развитие семантики и лексикографии, отразившееся в работах таких замечательных языковедов, какими были Л.

В. Щерба, Ш. Балли, Э. Сэпир, К. Эрдман, Дж. Фирт, В. В. Виноградов. Современная семантика так или иначе усвоила следующие сформулированные этими учеными принципы: а) сущность, называемая (лексическим) значением слова, - это не научное, а «наивное» (по Л. В. Щербе - («обывательское») понятие о соответствующей вещи, иногда отягощенное смысловыми и эмоциональными ассоциациями (valeur emotive, Gefiihiswert, feeling, tone), не соответствующими каким-либо существенным признакам обозначаемого словом предмета или факта (Балли 1921, Эрдман 1925, Щерба 1931, 1940, Фирт 1935, 1951); 6) эта сущность должна раскрываться в толковании слова, выполняемом на особом «интеллектуальном языке-идентификаторе» (Балли 1921, 1926), который строится в основном на базе обычного языка, но может содержать и такие слова (например, «норма» в смысле Э.

Сэпира), которые не имеют прямых семантических соответствий в естественном языке (Сэпир 1944); в) слова в языке соединяются друг с другом не вполне свободно, т. е. не только на основе информации об их значениях; процессы построения словосочетаний и предложений подчиняются особым сочетаемостным ограничениям - лексическим и конструктивным (Балли 1926, Виноградов 1947а, 19476, 1953); г) даже в относительно свободных словосочетаниях значение целого словосочетания далеко не всегда складывается из значений образующих его слов по простому закону суммирования;

существуют и более интересные правила взаимодействия значений, дающие не «сумму значений», а некий более сложный продукт (Щерба 1931, Виноградов 1969).

Все эти идеи, представляющие непосредственный лексикографический интерес, высказывались часто именно как результат раздумий над лексикографическими проблемами и намечали интересные пути сотрудничества лексикографии и семантики.

Для некоторых школ современной семантики такое сотрудничество уже стало фактом (ср., в особенности, французскую семантику и лексикографию - Имбс 1960, Дюбуа 1964, Греймас 1964, 1966, Рей 1965, 1968а, 19686, 1970, Рей-Дебов 1966, 1967, 1969, 1970, Дюбуа 1970 и словари Дюбуа 1966, Робер 1967), и сейчас попытки создать законченную теорию семантики оцениваются, в частности, с учетом их лексикографической полезности (Вейнрейх 1963а, 19636).

2) Лингвистическая семантика 40-х и 50-х годов (Ельмслев 1943: 305, 325 и ел., Кребер 1952, Гуденаф 1956, Лаунсбери 1956, Ельмслев 1957), из которой было заимствовано представление о компонентной структуре лексических значений (в свою очередь перенесенное в лингвистическую семантику из фонологии и грамматики, где анализ по дифференциальным признакам - фонологическим и грамматико-семантическим практиковался в течение десятилетий); ср. жеребец = 'лошадь + самец', кобыла = 'лошадь + самка', кобель = 'собака + самец', сука ^ 'собака + самка', мужчина = 'человек + самец + взрослый', женщина = 'человек + самка + взрослая', мальчик = 'человек + самец + невзрослый', девочка = "человек + самка + невзрослая' и т. д.

Первоначально анализировались относительно простые и замкнутые системы типа терминов родства, названий животных, военных и иных номенклатур и даже высказывалась мысль (например, Мартине 1953, Ульман 1964, Шмелев 1966 104), что исчерпывающее разложение значений на дифференциальные признаки возможно только в рамках таких систем Однако в обстоятельной книге М Матьо (Матьо 1968, ср также Матьо 1967) принципы анализа по дифференциальным признакам были распространены на гораздо более широкие слои лексики Традиционная теория дифференциальных семантических признаков была существенно дополнена в 60-х годах концепцией интегральных признаков (Толстой 1968, Шмелев 15, Найда 1970 9), в силу которой в значение слова могут входить такие семантические компоненты, по которым оно не противопоставляется никаким другим значениям в пределах определенного тематического круга слов Для слов сын и дочь признак степени родства является дифференциальным, поскольку именно он лежит в основе противопоставления сын - племянник, дочь - племянница, а для слова дети тот же признак оказывается интегральным, так как противопоставленного детям родового названия для племянников и племянниц в русском языке нет В связи с этим было сделано наблюдение, что в лексике преобладают эквиполентные, а не привативные оппозиции (ср бор = 'большой густой хвойный лес' - роща = 'небольшой, обычно лиственный лес' при отсутствии однословного выражения для значении 'небольшой густой хвойными лес', 'большой лиственный лес' и т п, см Шмелев 1966 103) Наряду с существенными семантическими признаками значений (дифференциальными и интегральными) было признано необходимым рассматри вать в ряде случаев несущественные признаки, называемые «ассоциатив ными» (Шмелев 1969 26), или «потенциальными» (Гак 1972 382), ср с 67 Для слова молния, например, таким признаком является быстрота, для слов дед и бабка - старый возраст, для слов дядя и тетя - тот факт, что они обычно старше ego, и т д Учет ассоциативных признаков важен потому, что во многих случаях они служат основой различных метафорических переносов, ср телеграмма-молния, дяденька и тетенька в обращении и т п Одновременно высказывались ценные мысли об отношениях между признаками в составе толкования Хотя разложение лексического значения на дифференциальные семантические признаки в принципе обходится без синтаксиса (жеребец = 'лошадь + самец' = 'самец + лошадь', т е лексическое значение представляется как неупорядоченное множество юнктивно связанных ' Бор значит, скорее всего, не 'большой густой хвойный лес', а 'сосновый лес, состоящий из больших деревьев' компонентов), многие авторы не удовлетворялись этим представлением. Так, У. Гуденаф и Ф. Лаунсбери постулировали отношение притяжательности между именами признаков по крайней мере при записи значения на денотативном уровне (племянник = 'сын брата или сестры').

Иная идея иерархической организации значения обсуждалась позднее в работах Потье 1965, Хеллер и Макрис 1967, Толстой 1968, Гак 1971.

Изучая цветообозначения, Г. Хеллер и Дж. Макрис установили следующую иерархию семантических компонентов («параметров») в словаре и, по-видимому, в толковании соответствующих слов: главный компонент - тон (длина волны, ср. красный, желтый, синий и т. д.); зависимые компоненты интенсивность (степень несмешанности с белым, ср.

темно-, густо-, светло-) и яркость (количество отраженного света, ср. ярко-, тускло-);

основанием для этого вывода служит тот факт, что тон встречается без двух других компонентов, а эти последние без тона не встречаются, ср. красный - пурпурный, розовый, алый, багряный.

Толстой (1968: 345, 361 и ел.) выделяет в составе семантических признаков, или сем, образующих данное значение, семы двух видов - опорные (конкретные и немаркированные) и сопутствующие (абстрактные и маркированные, служащие основой противопоставлений; ср. березнтек = ' 6 е р е з а + лес + молодость + малая величина';

вразрядку набрана опорная сема).

По В. Г. Гаку (следующему в этом отношении за Б. Потье), наоборот, ядром значения лексемы является, по-видимому, сема родового значения («архисема»), а дополнительным элементом - «дифференциальные семы видового значения» (Гак 1971).

Таким образом, для теории и практики «компонентного анализа значений» характерно признание иерархической организации значения на основе его дифференциальных признаков, имеющее общие черты с представлением о том, что всякое лексическое значение обладает определенной синтаксической структурой (см. ниже, с. 77).

3) Философская и логическая традиция толкования значений слов, восходящая ко временам античности (Аристотель), богато представленная в XVII - XVIII веках (Локк, Лейбниц, Спиноза) и возрождающаяся в наше время (см., например, Остин 1965). В типичных для этого направления работах выражаемое словом понятие анализируется в составе целого высказывания и в связи с той ситуацией, которая им описывается, причем делается попытка свести большое число сложных понятий к небольшому числу простых и эффективно различить любые два понятия. Толкуя, например, такие сложные слова, как надежда, страх, уверенность, отчаяние, Спиноза вводит понятие о будущем и два простых бинарных признака: 'хорошее' - 'дурное' и 'случайные вещи' (они могут наступить или не наступить) - 'необходимые вещи' (они должны наступить). Это позволяет ему построить глубокие, хотя и не во всем К оглавлению == верные толкования, представление о которых могут дать следующие примеры: «Если мы знаем о будущей вещи, что она хороша и что она может случиться, то вследствие этого душа принимает форму, которую мы называем надеждой... С другой стороны, если полагаем, что могущая наступить вещь дурна, то возникает форма души, которую мы называем страхом. Если же мы считаем, что вещь хороша и наступит с необходимостью, то в душе возникает покой, называемый нами уверенностью... Когда же мы считаем, что вещь дурна и наступит с необходимостью, то в душе возникает отчаяние» Бенедикт Спиноза (Избранные произведения. М., 1957, Т. 1, с. 128-129).

4) Исчисление высказываний математической логики, давшее метаязыку семантики основы рекурсивного синтаксиса с правилами образования и преобразования;

существенными чертами этого синтаксиса являются: а) различение имен отношений, или предикатов, и имен предметов, по отношению к которым предикаты играют роль синтаксически господствующих элементов, использованное лингвистической семантикой для определения и записи лексических значений, например, А показывает В Х-у = показывает (А, В, X) = 'А каузирует (X видит В) ' = 'каузирует (А видит (X, В)); б) представление о предикатах более высокого и более низкого порядка, в силу которого предикат более низкого порядка может занимать место предметной переменной в предикате более высокого порядка; ср. в нашем примере второе место двухместного предиката каузировать, занятое двухместным же предикатом видеть, порядок которого на единицу ниже порядка каузировать; в) преобразования со связками и кванторами, с помощью которых одни правильно построенные формулы переводятся в другие равносильные им и тоже правильно построенные формулы (Рейхенбах 1947; см. также работы Рассел 1940, Тарский 1948, 1956, Куайн 1953, 1960, Черч 1960). В этом же направлении воздействовала на семантику порождающая грамматика Н. Хомского (Хомский 1957) с ее идеей семантически инвариантных преобразований, развитой в современной семантике в весьма содержательную теорию синонимического перифразирования, и модальная логика, откуда в лингвистическую семантику были перенесены определения элементарных модальностей и операции над ними (Модальная логика 1967; из работ лингвистов см. Адамец 1968, Вежбицка 1969): необходимо Р = 'невозможно не Р', возможно Р = 'неверно, что необходимо не Р' и т. п. В так называемой деонтической модальной логике (логической теории норм и нормативных высказываний) понятию необходимости соответствует понятие обязательности, понятию возможности понятие разрешенности и понятию невозможности - понятие запрещенности, так что обязательно Р = 'невозможно не Р', разрешено Р = 'необязательно не Р', запрещено Р = 'обязательно не Р'. Все эти определения и равенства усвоены современной лингвистической семантикой и используются ею при анализе соответствующих слов Внутренняя логика развития лингвистической семантики и те импульсы, которые она получала от смежных с нею наук, действовали в одном направлении, и к концу 60-х годов идейный разнобой предшествующей эпохи стал в значительной мере достоянием истории.

Может быть, одним из самых замечательных показателей зрелости современной семантики, при том, что субъективно он многим причиняет огорчения, является тот факт.^что одни и те же результаты получаются лингвистами, работающими совершенно независимо друг от друга. Тенденция к интеграции в современной семантике бесспорна и отчетливо проявляется в развитии самых различных направлений, хотя многие из них до сих пор сохраняют принципиальные особенности.

СОВРЕМЕННАЯ СЕМАНТИКА КАК ЧАСТЬ ОБЩЕЙ ТЕОРИИ ЯЗЫКА

Для многих современных лингвистических школ характерно понимание семантики как особого компонента полного описания языка, которое в свою очередь мыслится как формальное устройство, моделирующее языковое поведение людей. Чтобы составить себе представление о модели языка в^ целом и о ее семантическом компоненте в особенности, необходимо уяснить, из каких умений складывается тот феномен, который называется «языковое поведение», «владение языком» и т. п.

Люди, знающие тот или иной естественный язык, могут выполнять с его помощью следующие операции: 1) Строить на этом языке текст, выражающий нужное значение (способность говорения), а также извлекать значение из воспринимаемого текста (способность понимания). Неумение выбрать слова и конструкции, выражающие требуемое значение, приводит к семантической ошибке, например, такой: Преступники угнали несколько государственных и собственных машин. Это предложение либо неправильно (надо было сказать частных, а не собственных), либо правильно, но нелепо (преступники обокрали себя, угнав свои собственные машины). Ошибка объясняется тем, что автор приведенного высказывания спутал два близких, но не совпадающих по значению слова: частный Х = 'X, принадлежащий отдельному лицу' и собственный Х = 'принадлежащий тому лицу, которое пользуется Х-ом' 2.

2) Соединять слова друг с другом идиоматично, т. е. в соответствии со сложившимися в данном языке и подчас трудно мотивируемыми нормами синтаксической, семантической и лексической сочетаемости. По-русски нельзя сказать транжирить или мотать деньгами (надо: транжирить или Если машина (рубаха или ручка), которую некое лицо А использует по ее прямому назначению (ездит, носит, пишет), ему же и принадлежит, то мы можем говорить о ней как о собственной машине (рубахе или ручке) этого лица.

== мотать деньги), приходить в хандру (надо: впадать в хандру), хотя никакой семантической ошибки тут нет: форма творительного падежа деньгами может иметь требуемое по смыслу объектное значение (ср. сорить или бросаться деньгами), а глагол приходить — требуемое по смыслу значение 'начинать находиться в состоянии, обозначенном зависимым существительным' (ср. приходить в ярость).

3) Устанавливать различные семантические отношения между высказываниями, в частности: а) отношения синонимии, ср. Нет на свете дела, более трудного, чем составление словаря = Составление словаря — самое.трудное дело на свете', б) отношения логического следования, ср. Мальчик вылечился => Мальчик выздоровел => Мальчик здоров. При говорении эта способность проявляется в умении перифразировать построенный текст многими различными способами, оставляя неизменным его содержание или меняя последнее строго определенным способом, а при понимании — в умении увидеть полное или частичное семантическое тождество внешне различных текстов.

4) Устанавливать различные семантические свойства предложений, в частности: а) отличать семантически правильные предложения от семантически неправильных, 6) отличать семантически связные тексты от семантически несвязных.

Подчеркнем, что здесь имеются в виду умения, основанные на владении чисто языковой (словарной и грамматической), а не энциклопедической информацией. Текст Он проплыл 100 метров кролем за 45 секунд для всякого носителя русского языка значит: 'Плывя стилем «кроль», он покрыл расстояние в сто метров и затратил на это 45 секунд'. Для тех, кто знает не только русский язык, но и таблицу мировых достижений в плавании (элемент энциклопедической, а не языковой информации), то же самое предложение может оказаться гораздо содержательнее. Оно может быть воспринято как сенсационное сообщение о феноменальном мировом рекорде, как напоминание о безграничных физических возможностях человека и т. п.

Достаточно знать только грамматику языка и словарные значения слов, чтобы построить перифразы Стометровую дистанцию (стометровку) он проплыл кролем за 45 секунд, На сто метров кролем у него ушло 45 секунд, Стометровку он прошел кролем за 45 секунд, Он затратил 45 секунд на то, чтобы пройти кролем расстояние в 100 метров, Стометровку он проплыл кролем за 3/4 минуты и очень многие другие. К услугам знатока спорта будут и совершенно иные возможности перифразирования: Кратчайшую олимпийскую дистанцию он проплыл кролем за 45 секунд, На стометровой дистанции кролем он на 10 секунд улучшил прежний мировой рекорд и т. д.

Если человек владеет только языковой информацией, он не сумеет сказать, являются ли семантически связными тексты: Он проплыл 100 метров кролем за 45 секунд, установив, таким образом, феноменальный мировой рекорд и Он проплыл 100 метров кролем за секунд, едва выполнив, таким обГлава Словарь lingua mentalis состоит из нескольких десятков неопределяемых семантических элементов типа 'хотеть', 'не хотеть' (независимые друг от друга и равно сложные модальности), 'считать', 'делать' и немногих других Очевидно, что свести реальное разнообразие значений к столь ограниченному набору смыслов можно лишь при условии очень глубокого анализа семантических единиц, обычно принимаемых за элементарные В этой связи заслуживает внимания предложенное А Вежбицкой семантическое описание таких на первый взгляд неразложимых понятий, как 'возможность', 'обладание', 'правда', 'утверждение', 'отрицание', и ряда других, по мысли А Вежбицкой, Я могу значит 'Я сделаю, если захочу', Я обладаю вещью значит 'Я имею право (= общество хочет, чтобы я мог) сделать с вещью все, что захочу'20, правда = 'суждение, которое мы должны принять', должен Р = 'не может не Р' (ср с 10), S есть Р (утверждение) = 'Я хочу, чтобы ты считал, что S есть Р', S не есть Р (отрицание) = 'Я не хочу, чтобы ты считал, что S есть Р' (таким образом, понятие отрицания связывается с понятием воли), знать = 'мочь сказать правду', понимать Р = 'знать, что Р значит' (ср А туп = 'трудно каузировать А понять'), А интересуется Х-ом = 'А хочет знать об X' и т п Однако главное отличие lingua mentalis от других семантических языков этого типа лежит не в области словаря, а в области синтаксиса, а именно - в синтаксической структуре его предложений Обычно двумя основными элементами семантического представления простого предложения считаются п-местный предикат и предметные переменные, обозначающие его аргументы (ср понятие ролевой структуры у Ч Филмора) А Вежбицка исходит из того, что в «глубинной структуре» все предикаты суть одноместные имена свойств и единственный аргумент каждого предиката - это субъект S, которому приписывается данное свойство Р S есть Р Однако эта формула не исчерпывает структуры высказывания, как ясно хотя бы из приведенных выше примеров, А Вежбицка дополняет ее третьим элементом - модальной рамкой М (в некоторых работах фигурирует еще один элемент - обозначение времени, когда данное свойство характеризует данный предмет) В результате общая структура предложения на lingua mentalis приобретает следующий вид М, что S есть Р При переходе от lingua mentalis к естественному языку эта По мнению автора этой книги, даже в этом случае исходных семантических элементов будет на порядок больше В работе В Ю Розенцвейга, посвященной лексике имущественных отношении (Розенцвейг 1964 104), значение обладания рассматривается как неразложимое, по существу, нет анализа этого значения и в другой специальной работе - Бендикс 1966 38, хотя номинально A has В толкуется 'между А и В имеется отношение, А - тема высказывания' Во всех общих работах по семантике (в том числе в настоящем исследовании) глаголы типа иметь принимаются в качестве неопределяемых разом, норму третьего разряда. Если же человек владеет и соответствующей энциклопедической информацией, первое предложение будет для него семантически связно, хотя и неправдоподобно, а второе - несвязно или ложно.

Итак, речь идет лишь о моделировании знания языка, а не знания действительности. В указанных рамках носители языка выполняют все перечисленные операции интуитивно и не отдают себе отчета в том, на каком основании они выбирают то или иное решение.

Рассмотрим, например, предложение Хороший кондитер не жарит хворост на газовой плите. Его значение непосредственно очевидно всякому человеку, владеющему русским языком, хотя можно сомневаться в том, что рядовой носитель языка сумеет теоретически удовлетворительно объяснить существо закона, который он интуитивно использует при понимании данного предложения. Однако модель не может апеллировать к интуиции, которой у нее нет, и если мы хотим, чтобы она выполняла доступные человеку операции с текстами, мы должны заложить в нее необходимую информацию в явном виде. Эта информация складывается прежде всего из знания фонетических, морфологических и синтаксических единиц и правил и знания словаря, но, конечно, не исчерпывается этим.

Существуют еще некие семантические правила интерпретации текстов; ниже мы эксплицируем одно из них, допустив, что синтаксическая структура предложения и значения входящих в него слов уже известны 3.

Оставляя в стороне многозначность слов хороший, не, на, выпишем в столбец значения всех других слов 4.

Кондитер 'изготовлять нагреванием 2. 'обдавать зноем' 'сухие 'состоящий из 'плоский кусок отпавшие газа'(облако) твердого 2. 'печенье, 'производящий устройство для изготовленное газ' кипячением в 'тот, кто изготовляет сласти' 'торговец сластями' Правило, о котором пойдет речь, было установлено П. Губериной, а затем уточнено и дополнено в следующих работах: Мастерман et al. 1959, Мастерман 1962, 1963, Мастерман et al. 1964, Паркер-Роудс 1964, Мартемьянов 1964, Катц и Постал 1964, Уилкс 1965, Джоунс 1965, Потье 1965, Греймас 1966, Вежбицка 1967, Севбо 1969, Гак 1972.

Важные поправки к нему см. в работе МакКоли 19686; интересны также соображения У.

Вейнрейха (19б6а'). Значения сформулированы здесь очень приблизительно.

== Глава Если модель не знает закона, по которому из значений слов строится значение предложения, ничто не помешает ей понять это высказывание, например, в следующем смысле: 'Хороший торговец сластями не обдает зноем сухие отпавшие ветви на плоском куске металла, производящем газ'. Это осмысление получается в результате такой комбинации значений: кондитер 2, жарить 2, хворост 1, газовый 2, плита 1; общее же число принципиально мыслимых комбинаций значений и, следовательно, принципиально возможных прочтений предложения в пределах заданной информации достигает 3х2х2 х х 2 = 72. Из них лишь одно является оптимальным по своей информативности и естественности. Чтобы сформулировать закон, на основании которого носитель языка безошибочно выбирает именно его, присмотримся внимательнее к значениям слов, дающим оптимальное осмысление предложения. Это значения кондитер 1, жарить 1, хворост 2, газовый 3 и плита 2; характерным для них является наличие ряда общих семантических элементов, а именно элемента 'изготовлять' ('тот, кто изготовляет', 'изготовлять пищу', 'изготовленное', 'для изготовления пищи'), элемента 'нагревание' ('нагреванием на/в масле', 'изготовленное кипячением', 'энергия сжигаемого газа', 'нагревательное устройство'), элемента 'пища' ( 'сласти', 'изготовлять пищу', 'кипячением в масле'). Выбор названных значений обеспечивает максимальную повторяемость семантических элементов в пределах предложения; легко убедиться, что при любом другом осмыслении предложения повторяемость семантических элементов будет менее высокой.

Это и есть основной семантический закон, регулирующий правильное понимание текстов слушающим: выбирается такое осмысление данного предложения, при котором повторяемость семантических элементов достигает максимума. Этот закон представляет собой строгую формулировку старого принципа, в силу которого нужное значение многозначного слова «ясно из контекста»; иногда он называется правилом семантического согласования (Гак 1972) Теперь можно формально эксплицировать, хотя бы в первом и самом грубом приближении, и понятие семантической связности текста: текст семантически связен, если в лексических значениях синтаксически связанных слов имеются повторяющиеся смысловые компоненты; если ни для одной пары Если пользоваться этим термином, то следует иметь в виду, что между грамматическим и семантическим согласованием имеется существенное различие: слово А, грамматически согласованное с В, заимствует у последнего определенные значения в данном тексть;

между тем семантически согласованные друг с другом слова Л и В не приобретают общие смысловые элементы в тексте, а имеют их еще в словаре. Бесспорно, однако, что понятние согласования (повторяемости каких-то элементов языковой информации) может быть обобщено таким образом, что грамматическое и семантическое согласование предстанут как его частные случаи синтаксически связанных друг с другом слов это правило не соблюдено, текст семантически не связен.

Уже этот пример показывает, что попытка смоделировать понимание человеком семантически связных текстов или его умение отличать семантически связные тексты от несвязных приводит к постановке серьезного вопроса о языке, на котором описываются значения слов. Очевидно, например, что, поскольку повторяться в тексте могут только части сложных значений, а не эти значения целиком, каждое из сложных значений должно быть представлено в виде комбинации более простых значений, а каждое из этих простых значений должно (в формальном языке) всегда называться одинаково: если одно и то же простое значение будет называться по-разному в зависимости от того, входит ли оно в сложное значение 'А' или 'В', факт-его повторяемости в словосочетании АВ не может быть непосредственно установлен.

Сказанное позволяет заключить, что искомый язык существенно отличается от естественного языка хотя бы тем, что его слова семантически гораздо проще слов естественного языка и не имеют синонимов. В дальнейшем мы займемся этим вопросом подробнее; здесь же достаточно подчеркнуть, что к точно таким же выводам мы бы неминуемо пришли, если бы рассматривали требования, вытекающие из формальной постановки проблемы моделирования любой другой способности из числа тех, которые в совокупности составляют «владение языком». В частности, не имея специального языка для записи значений, невозможно формально смоделировать умение носителя языка строить тексты с заданным содержанием.

Неудивительно поэтому, что вопрос о языке для записи значений слов и - шире - целых высказываний оказался в центре внимания многих современных школ и направлений семантики, которой теперь отводится очень важная роль: она не просто «изучает значения слов», но отвечает за разработку языка для записи семантической информации и (отчасти) правил перехода от предложений этого языка к предложениям естественного языка. В связи с этим выделяется по крайней мере два уровня представления высказываний:

семантический (у некоторых авторов - глубинно-синтаксический) и поверхностносинтаксический (ср. Жолковский и Мельчук 1965, 1967, Лэмб 1966, Вежбицка 19676, Лайонс 1967, Лаков 1968, МакКоли 19686, Филмор 1969, Брекле 1969, Беллерт 1969, Богуславский 1970, Шаумян 1971, Бархударов 1973). В работах последних лет (см. в особенности Мельчук 1974а, 19746) число уровней возрастает до пяти-шести:

семантический, глубинно-синтаксический, поверхностно-синтаксический, глубинноморфологический, поверхностно-морфологический, фонологический. Однако такая концепция уровней и соответствующая ей терминология сложилась не сразу. В конце 60-х годов многие исследователи еще не различали семантической и синтаксической информации. Не желая модернизировать работы, выбранные нами для обзора, == мы в большинстве случаев сохраняли использованную в них терминологию. Однако читатель должен иметь в виду, что термины «глубинный уровень» и «глубинная структура» во многих из них (особенно в работах Дж. Лакова и Дж. Лайонса) употребляются не для обозначения того, что сейчас принято называть глубинносинтаксическим уровнем и глубинно-синтаксической структурой, а для обозначения семантического уровня и семантического представления высказывания. Посмотрим, как решается вопрос о семантическом уровне представления высказываний в разных школах современной семантики.

1. По существу, одна из первых попыток построить семантический языкпосредник (ЯП) для записи высказываний на семантическом уровне была предпринята Кембриджским лингвистическим кружком (Мастерман et al. 1959, 1964, Кей 1959, Мастерман 1962, Паркер-Роудс 1964, Уилкс 1965).

Многочисленные сформулированные кембриджцами требования, которым должен удовлетворять язык-посредник, сводятся, по мнению автора, к двум основным: во-первых, язык-посредник должен снимать внутриязыковую синонимию, т. е. отождествлять одинаковую семантическую информацию, независимо от того, какими средствами данного естественного языка - лексическими или грамматическими - она выражается; вовторых, он должен снимать межъязыковую синонимию, т. е. отождествлять одинаковую семантическую информацию, независимо от того, средствами какого естественного языка она выражается.

На основе этих идей кембриджцы построили серию ЯП, самый поздний из которых состоит из 58 классификаторов (имен элементарных смыслов) и рекурсивных правил построения формул из них. Элементарная формула состоит из двух классификаторов, взятых в круглые скобки и разделенных маркерами (двоеточием или косой чертой).

Элементарные формулы правильны. Если Х и Y - правильные формулы или классификаторы, то (X : Y), (X/Y) также правильные формулы.

Классификаторы сведены в несколько сот шаблонов, каждый из которых содержит три классификатора, определяющих класс элементарных ситуаций, например, 'Человек место делать', 'Животное место делать', 'Человек место находиться', 'Человек действие производить' и т. п. Предложениям Джон читает в комнате, Петр опустошил кладовую соответствует первый шаблон (что нам представляется труднообъяснимым), предложениям Кошки опустошали кладовую, Собака бегает по комнате - второй и т. д.

Указанные средства используются для семантического анализа текста, который протекает в два этапа. На первом этапе текст переписывается на ЯП с помощью особого алгоритма, разбивающего текст на фрагменты (в экспериментах, о которых имеется информация, это осуществлялось вручную). Фрагмент текста соответствует правильной формуле той или иной степени сложности. Основной алгоритм с помощью словаря шаблонов проверяет фрагменОсновные идеи современной семантики ты на содержание таких разрывных троек классификаторов (определенным образом ограниченных маркерами), которые соответствуют шаблонам, и заменяет фрагмент шаблонами. Предусматривается, что предложения могут быть неоднозначны (это проявляется в возможности заменить данный фрагмент несколькими последовательностями шаблонов).

На втором этапе устанавливается, является ли полученная последовательность шаблонов семантически связной. Для этого используются правила, представляющие собой разновидности сформулированного на с. 14 закона. Два следующих друг за другом в тексте шаблона семантически связаны, если какой-нибудь классификатор первого шаблона совпадает с каким-нибудь классификатором второго шаблона или с отрицанием какого-нибудь классификатора. Эти же правила позволяют разрешить и многозначность, т. е. выбрать в множестве возможных пониманий данного текста наиболее вероятное.

В идеале рассматриваемая теория должна отвечать на вопрос о том, как протекает понимание и синтез семантически связных текстов, и моделировать этот процесс. По мнению создателей теории, можно говорить о понимании в слабом и в сильном смысле.

Понимание в слабом смысле (локальное, первый этап анализа) - это умение извлечь из каждого предложения содержащуюся в нем информацию. Понимание в сильном смысле (глобальное, второй этап анализа) - это умение построить, на основании извлеченной из данного предложения информации, правдоподобную гипотезу о возможном содержании следующего за ним предложения (ср. Мартемьянов 1964) К сожалению, реализация этой глубокой программы в работах Кембриджской школы, насколько можно судить по опубликованным материалам, оказалась ниже замысла.

Семантический анализ, основные принципы которого восходят еще к первым работам кембриджцев, чересчур упрощает реальное положение вещей6. Об этом свидетельствуют машинные эксперименты по проверке системы, в которых машина должна была найти осмысленный ответ на поставленный ей простой вопрос и, таким образом, моделировать синтез семантически связного текста. Было принято очень либеральное понимание «семантической связности», допускавшее в качестве правильно связанных пар такие вопросы и ответы, как Когда вы отправляетесь? - В соседнюю деревню или Вниз по этой улице. Но даже при таком широком понимании правильносКембриджцы были пионерами современной семантики, и их история, как история всяких пионеров, драматична. Они начали работу в конце 50-х годов, располагая лучшими в ту эпоху, но примитивными с современной точки зрения средствами. Инерция не позволила их вовремя обновить, и исследователи, включившиеся в работу позднее, но применившие более совершенные методы, добились больших успехов. Так страна, сохраняющая старый основной капитал, экономически отстает от страны, которая создает его на совершенно пустом месте.

== ти машина синтезировала в качестве ответов на тот же вопрос предложения типа На вокзале, Я чувствую себя хорошо, Я думал, что да.

Объясняется это тремя причинами. Во-первых, ЯП, в силу своей лексической и синтаксической бедности, не обеспечивает той глубины анализа значений слов, которая необходима для установления семантической связности текста. Во-вторых, анализ текста осуществляется с помощью словаря шаблонов, которые дают возможность различать лишь большие классы конкретных ситуаций, но не сами конкретные ситуации. В-третьих, для установления семантической связности текста используется очень слабое правило (см.

выше с. 17), не предполагающее даже, чтобы частичное совпадение (пересечение) классификаторов обнаруживалось у синтаксически связанных слов. Но частичное совпадение классификаторов синтаксически не связанных друг с другом слов вполне совместимо с полной семантической бессмысленностью текста, ср. Фонема обоняла звук запаха, где первое и третье, второе и четвертое слова имеют общие классификаторы, но синтаксически друг с другом не связаны, а синтаксически связанные слова (1 и 2, 2 и 3, и 4) не имеют общих классификаторов.

Поэтому, хотя исходные установки кембриджцев (см. с. 16) предвосхищали многие современные принципы, их работа не оказала заметного влияния на дальнейшие семантические исследования, а сам кружок распался.

2. Гораздо более заметным было воздействие на современную семантику идей трансформационной грамматики Н. Хомского, которая в самых первых вариантах мыслилась как устройство, порождающее все грамматически правильные предложения данного языка и не порождающее ни одного неправильного (Хомский 1956, 1957). По предположению, такая грамматика моделирует ту сторону владения языком, которая проявляется в умении отличать правильное от неправильного в языке. Впоследствии (Хомский 1965) понятие правильности стало рассматриваться не на одном, а на двух уровнях: competence - знание языка и performance - использование языка, т. е. фактическая речевая практика. То, что одобряется языковой компетенцией, необязательно встречается в речевой практике, и наоборот.

Первоначально работа в области трансформационной грамматики велась без учета того очевидного факта, что грамматическая правильность предложений существенно зависит от их лексического наполнения. К середине 60-х годов теоретики-трансформационалисты освободились от иллюзий на этот счет (см., например, Клима 1965, Хомский 1965), но сделать правильные выводы из нового понимания отношений между грамматикой и лексикой удалось не сразу.

В течение по крайней мере трех лет (Катц и Фодор 1963, Катц и Постал 1964, Катц 1966) делались попытки найти компромисс между первоначальным вариантом порождающей грамматики И. Хомского и какой-нибудь формой участия в ней словарной информации.

Компромисс, предложенный Дж. Катцем, Дж. Федором и П. Посталом и принятый Н.

Хомским, выглядит следующим образом.

Порождающее устройство сначала строит глубинную синтаксическую структуру будущего предложения, которая затем подается на вход интерпретирующего семантического устройства. Это устройство 1) определяет число возможных осмыслений данного предложения, 2) записывает с помощью семантических компонентов значение каждого порождаемого предложения, 3) обнаруживает семантические аномалии (например, отмечает бессмысленность предложения Герань женилась, противоречивость Холостяки женаты и т. п.), 4) определяет, какие семантически неаномальные предложения аналитически истинны, т. е. истинны в силу приписанных словам значений (ср. Холостяки неженаты), а какие - синтетически истинны, т. е. истинны в силу соответствия фактам (ср. Солние - источник жизни на Земле), 5) устанавливает отношения равнозначности между предложениями, т. е. перифрастические отношения, и решает ряд других вопросов.

Построение глубинной синтаксической структуры предложения обеспечивается обычными правилами НС-грамматики. Что касается семантической интерпретации предложения, то она осуществляется с помощью особого словаря и так называемых семантических проекционных правил.

В словаре каждое слово в каждом из своих значений получает синтаксическую характеристику (например, существительное, одушевленное, исчисляемое, конкретное);

ему приписываются элементарные семантические признаки (например, холостяк = 'неженатость', 'мужской пол'); наконец, оно снабжается указанием о том, каких семантических признаков оно требует от сочетающихся с ним слов (например, честный снабжается пометой, что господствующее существительное должно обладать признаком одушевленности).

Проекционные правила получают на входе значения единиц, являющихся непосредственно составляющими какой-либо конструкции (например, значения слов честный и холостяк в конструкции AN), и сочетают эти значения в новое сложное значение. Проверяя, удовлетворены ли в данной паре слов требования сочетаемости признаков, какие значения данных слов могут в принципе сочетаться и т. д., правила сложения вырабатывают информацию о числе возможных осмыслений предложения, их аномальности-неаномальности и т. д.

Не входя в детали этой системы (см. ее содержательный критический разбор в Вейнрейх 1966а), подчеркнем ее основное свойство: порождение предложения начинается с порождения его глубинно-синтаксической структуры, К оглавлению подвергаемой в дальнейшем семантической интерпретации7. Это - дань пер вому, ныне отвергнутому варианту трансформационной грамматики и свиде тельство половинчатого характера ее перестройки. Противоестественность та кого порядка порождающих операций становится очевидной, когда они рас сматриваются с точки зрения задач перифразирования. Готовая глубинно синтаксическая структура жестко ограничивает свободу выбора вариантов вы ражения определенного значения: поскольку синтаксический компонет трансформационной грамматики порождает цепочки символов классов типе N, V, A, Adv, оказывается невозможным непосредственно установить синонимичность предложений, построенных на основе разных частей речи, например, Ганс любит работу (NVN) и Ганс работает охотно (NVAdv) 8, Она солит суп - Она сыплет соль в суп, Его ждали вчера - Он должен был приехать вчера, Она прикидывалась глухой - Она делала вид, что глуха - Она симулировала глухоту - Ее глухота была мнимой (притворной). Для формализации таких перифрастических отношений нужна свободная от ограничений синтаксиса семантическая запись, которая позволяла бы представлять поверхностно совершенно разные предложения как реализации одного семантического представления. Иными словами, с точки зрения задач перифразирования более естественно выглядит обратный порядок операций - от значения на входе к синтаксическим структурам на выходе, как это было предусмотрено еще в Жолковский et al. 1961. Неудивительно, что в рассматриваемой модели перифразирование сводится к немногим семантически инвариантным грамматическим трансформациям и подстановке лексических синонимов: такие преобразования не затрагивают или почти не затрагивают синтаксической структуры предложения, а менее тривиальные преобразования требуют ее перестройки.

В результате критического пересмотра модели Дж. Катца, Дж. Федора и П. Постала идея семантической интерпретации готовой синтаксической структуры уступила место идее синтеза предложения с заданным смыслом. В связи с этим на первый план выдвинулись вопросы о «семантической глубинной структуре предложения» (с нынешней точки зрения - о семантическом представлении высказывания), о перекодировании глубинной структуры в поверхностную, о словарях, ориентированных на решение этой задачи, и о семантическом анализе слова в таком словаре.

См. ревизию этого положения в работах: Бах 1968, МакКоли 19б8а, 19686, Брекле 1969.

По мнению Дж. МакКоли, грамматика состоит «из единой системы правил, преобразующей семантические представления высказываний в поверхностносинтаксические представления» (МакКоли 19686: 124). Еще более четко та же'идея была сформулирована Р. Шэнком: «... существуют универсальные межъязыковые семантические представления, в которые синтаксические структуры данного языка преобразуются при понимании и из которых они создаются при говорении» (Шэнк 1972:

553—554).

Формальные правила этого и других подобных преобразований были предложены еще в 1965 г. - см. Жолковский и Мельчук 1965.

Исследование глубинной структуры шло двумя путями. Одни лингвисты довольствовались принципиальной констатацией того, что для некоторых предложений с очень разной поверхностной структурой по ряду причин приходится постулировать одну и ту же глубинную структуру; при этом никакого языка для записи глубинной структуры не предлагалось. Другие лингвисты сосредоточивались на разработке языка для записи глубинных структур и формах их фиксации.

3. Характерные черты первого подхода полно и отчетливо проявились в работе Дж.

Лакова (Лаков 1968), посвященной анализу предложений с инструментальными адвербиальными оборотами типа 1) Seymour sliced the salami with a knife 'Сеймур нарезал салами ножом'. В прежних трансформационных штудиях им приписывалась синтаксическая структура, в корне отличная от синтаксической структуры предложений типа 2) Seymour used a knife to slice the salami 'Сеймур воспользовался ножом, чтобы нарезать садами'. Первое предложение квалифицировалось как простое, с инструментальным обстоятельством, а второе - как сложное, представляющее собой трансформ двух простых предложений: Seymour used a knife + Seymour sliced the salami.

Дж. Лаков обратил внимание на то, что эти предложения являются перифразами друг друга. Если считать, что они совершенно различны по своей синтаксической структуре, придется завести два разных правила семантической интерпретации, которые приписывали бы им одно и то же значение. Между тем ряд фактов указывает на то, что различия между рассматриваемыми предложениями касаются только поверхностной синтаксической структуры; их глубинная структура идентична, и поэтому при их трансформационном порождении можно обойтись одним правилом семантической интерпретации. Одновременно, как считал Дж. Лаков, будут объяснены и все запреты, ограничивающие возможности лексических и синтаксических преобразований таких предложений.

Прежде всего, в предложениях обоих типов выражается значение цели. Для предложений с инфинитивным оборотом этот тезис не нуждается в доказательствах; что касается предложений с инструментальным with, то они могут быть двузначны, ср. I cut my finger with a knife 'Я разрезал себе палец ножом' (с целью, намеренно) и 'Я порезал себе палец ножом' (без цели порезаться, ненамеренно, случайно). Предложения с нецелевым with отличаются от предложений с однозначно целевым with тем, что не встречаются 1) в форме продолженного вида (I was cutting my finger with a knife - однозначно целевое), 2) с модальными глаголами can 'мочь', try 'пытаться' и др. под. (I tried to cut my finger with a knife - однозначно целевое), З) в императиве (Cut your finger with a knife - однозначно целевое) Следовало бы добавить, что несовместимость нецелевого значения с формами императива, гяаголами со значением попытки и т. п. объясняется именно тем, что в последние входит == Другим общим свойством предложений обоих типов является наличие в них глагола со значением действия. В предложениях, не содержащих такого глагола, не может быть ни инструментального with, ни глагола use. Так, предложения со стативным глаголом know 'знать' - *I knew the answer with a sliderule - 'Я знал ответ с помощью логарифмической линейки', *I used a sliderule to know the answer Я использовал логарифмическую линейку, чтобы знать ответ' - неправильны, хотя предложения с противопоставленным know активным глаголом learn 'узнавать' вполне допустимы: I learned the answer with a sliderule 'Я узнал ответ с помощью логарифмической линейки', I used a sliderule to learn the answer 'Я использовал логарифмическую линейку, чтобы узнать ответ'.

Третьим общим свойством предложений с with инструментальным и глаголом use является обязательность одушевленного деятеля; предложения, подлежащее которых обозначает неодушевленного деятеля, не могут, по понятным соображениям, содержать ни with инструментального, ни глагола use; ср. неправильность предложений "The explosion killed Harry with a stone 'Взрыв убил Гарри камнем' и *The explosion used a stone to kill Harry 'Взрыв использовал камень, чтобы убить Гарри'.

Смысл сделанных Дж. Лаковом наблюдений состоит, по нашему мнению, в том, что он уравнивает лексические^значения предлога with и глагола use: оба эти слова используются для выражения идеи инструментальности (и могли бы рассматриваться как чисто синтаксические супплетивные производные, если бы предлоги и глаголы были связаны продуктивными словообразовательными моделями). Чтобы сделать этот вывод, не требуется, вообще говоря, никаких других аргументов, кроме того, что предложения Seymour sliced the salami with a knife и Seymour used a knife to slice the salami ситуативно равнозначны: поскольку, кроме with и i«se, все остальные лексические единицы этих предложений одни и те же и трудно предположить действие каких-либо правил сложения значений, отличных от простого «суммирования», мы вынуждены заключить, что лексическое значение with и use тоже совпадает. Из этого непосредственно следует, что рассматриваемым предложениям соответствует одно и то же предложение семантического языка. Все другие наблюденные Дж. Лаковом свойства (отнюдь не избыточные, потому что они необходимы для объяснения фактов сочетаемости-несочетаемости различных элементов в составе поверхностных предложений) - не доказательство, а проявление семантического тождества.

значение цели; например, императив, или побуждение, - это сообщение о желании говорящего, чтобы адресат выполнил определенное действие, и попытка каузировать его выполнение адресатом.

Похожим образом исследуется понятие глубинной структуры и в работах некоторых английских теоретиков (Халлидей 1967, 1968, Лайонс 1967, 1968, Лич 1969),.показывающих, что языковые явления, выглядящие на поверхностном уровне одинаково, могут выводиться из разных глубинных структур, а языковые явления, выглядящие на поверхностном уровне по-разному, могут выводиться из одной и той же глубинной структуры.

Исследуя, вслед за М. Халлидеем (Халлидей 1968: 182) и Ч. Филмором (Филмор 1966), отношения между каузативными и эргативными конструкциями, Дж. Лайонс интересным образом проанализировал предложения типа 1) Иван прыгнул, 2) Иван пролетел метр и 3) Иван ударился о столб. Предложения первого типа, к которым можно добавить еще Иван думает, Ребенок спит, Umuufl летит и т. п.,- агентивные: они описывают, что делает субъект. Предложения третьего типа, к которым можно добавить еще Иван умер, Камень летит и т. п.,- не агентивные: они описывают, что с предметом случилось или происходит. Предложения второго типа допускают оба осмысления: Иван сам может быть инициатором своего полета, а с другой стороны, его полет может рассматриваться как результат воздействия на Ивана посторонней силы 10.

Предложения всех трех типов имеют сходную поверхностную синтаксическую структуру:

имя предмета в них трактуется как подлежащее. Из-за этого возникает иллюзия, что в этих предложениях Иван, ребенок, птица, камень - субъекты соответствующих процессов, т. е.

(активные) производители действия. Однако, как считает Дж. Лайонс, глубинная структура рассматриваемых предложений различна. В первом случае (Иван прыгнул, Иван думает, Ребенок спит, Птица летит) поверхностное подлежащее действительно обозначает субъект действия; в третьем же случае (Иван умер, Камень летит и т.д.) формальное подлежащее обозначает фактического реципиента действия, пациенса, с которым что-то случается, происходит. Действие в этих случаях всегда результат воздействия, именем которого является каузативный глагол: Нечто убило Ивана => Иван умер, Некто бросил камень => Камень летит (ср. Золотова 1973, где высказываются похожие мысли.) Несколько более рискованно выглядит попытка установить единую глубинную структуру для предложений со значением существования, локализации и обладания. Если отвлечься от приводимой Дж. Лайонсом диахронической аргументации, то основной довод в пользу их отождествления на глубинном уровне состоит в том, что все они могут быть организованы глаголомМногозначность предложений второй группы, к которым примыкают и проанализированные Дж. Лаковом предложения типа Я порезал себе палец ножом (см. с.

21), - одна из труднейших семантических проблем, пока не получившая убедительного решения: см. с. 176.

== -связкой и иметь одинаковую структуру, часто с дополнениями, указывающими место и время события: В Африке есть львы (экзистенциальное), Он был в Париже (локативное), У Ивана есть книга (посессивное; ср. лат. Est Johauni liber "У Ивана есть книга', лишь впоследствии вытесненное конструкцией Johannes habet librum). Традиционно и, как кажется, более обоснованно эти употребления esse рассматриваются как реализации разных и не сводимых друг к другу значений ".

В книге Дж. Лича представляют интерес наблюдения над семантической связью между кванторами всеобщности и существования, импликацией и родо-видовыми значениями.

Предложения типа Дети любят яблоки и Мальчики читают книгу на поверхностнограмматическом уровне имеют одну и ту же структуру. Однако их семантические представления различны. В семантической записи первого предложения содержится квантор всеобщности (Все дети любят яблоки), а в семантической записи второго квантор существования. Из предложений первого типа можно вывести предложения, в которых квантифицированное слово заменено видовым термином: Дети любят яблоки => Мальчики любят яблоки (дедуктивная импликация, соответствующая одной из силлогистических фигур аристотелевской логики). Из предложений второго типа можно вывести предложения, в которых квантифицированное слово заменено родовым термином: Мальчики читают книгу => Дети читают книгу (индуктивная импликация) (Лич 1969: 35-38).

4. Другой подход к исследованию глубинной структуры представлен в работах Ч.

Филмора (Филмор 1966, 1968, 19686, 1969, 1970, 1971). Этот автор предлагает язык для записи глубинной структуры и некоторые правила перевода глубинных структур в поверхностные, что связано с очень интересными опытами истолкования значений.

Поэтому его система заслуживает более подробного анализа.

Ч. Филмор принимает гипотезу компонентной структуры значения и идею последовательного разложения лексического значения каждого слова на все более простые компоненты - вплоть до конечных (ultimate). Ими являются не только абстрактные понятия типа 'тождество', 'время', 'пространство', 'тело', 'движение', 'жизнь', 'страх', но и «неопределяемые термины, которые непосредственно указывают на аспекты или объекты культурного и физического Всего у глагола быть и его эквивалентов в других языках усматривается четыре значения: 1) экзистенциальное, 2) локативное (примеры см. выше), 3) идентифицирующее (Это был мой брат), 4) атрибутивное, или включающее (Мой брат будет строителем). К этому надо добавить посессивное значение (см. выше) и, по крайней мере, для некоторых языков, метаязыковое, в котором связка эквивалентна глаголу обозначать; ср. англ.

Bookshop is librairie, приблизительно эквивалентное предложению Bookshop - это книжная лавка (последнее наблюдение принадлежит Ж. Рей-Дебов; см. Рей-Дебов 1970: 27).

универсума, в котором живут люди» (Филмор 1969: 111). Другим существенным элементом языка, с помощью которого описываются лексические значения, является предикатно-аргументный синтаксис. Полнозначные слова языка (глаголы, многие прилагательные и существительные, некоторые - например, причинные - союзы и т. п. ) описываются в словаре с помощью предикатноаргументных структур, снимающих различия между частями речи (в глубинной структуре частей речи нет).

Разделяя широко распространенные взгляды на аргументную структуру предикатов (buy 'покупать' - четырехаргументный глагол, rob 'грабить' трехаргументный, touch 'касаться' двухаргументный, ascend 'подыматься' одноаргументный), Ч. Филмор отступает от обычной практики в том отношении, что считает нужным указывать не только число аргументов данного предиката, но и их семантическое содержание12, или роль. Ролевая структура предиката устанавливается на основе инвентаря значений, обычно рассматриваемых в теории падежа, и поэтому иногда называется его падежной структурой. Ч. Филмор устанавливает следующие глубинные падежи, или роли, аргументов: 1) Агент13- одушевленный инициатор событий, описываемых соответствующим глаголом, например, Он говорит (ср. соображения А. Вежбицкой о структуре субъекта, с. 33 ); 2) Контрагент - сила, против которой направлено действие, например, сопротивляться кому-либо; 3) Объект вещь, которая передвигается или изменяется, положение или существование которой является предметом внимания, например, разбить окно, осуждать кого-л. за опоздание, Камень упал14; 4) Место (судя по примерам) - физическое тело, испытывающее непосредственное воздействие со стороны деятеля, например, задеть чеи-л. нос; место отличается от объекта тем, что допускает перифразу типа задеть чеи-л. нос - задеть кого-л. по носу; в случае объекта такая перифраза недопустима, ср. разбить чеи-л. нос 'разбить кого-л. по носу; 5) Адресат (goal), судя по примерам - лицо, в пользу которого или во вред которому совершается действие, например, осуждать к о г о-л., учить к о г о-л., продавать что-л. ком у-л., покупать чтол. у к о г о -л.; 6) Пациенс - вещь, которая испытывает эффекты действия, например, О н осуждает Петра, грабить кого -л., красть что-л. у к о г о - л.; 7) РеПохожие идеи развивались с 1968 года и автором данной работы; см., например, Апресян 1968,1969.

Названия ролей пишутся с большой буквы, чтобы у читателя не возникало ассоциаций с привычными семантико-синтаксическими понятиями; словоупотребление Ч. Филмора не соответствует ни этимологии слов, ни лингвистической терминологической традиции. В случаях полного соответствия английского и русского предикатов английские примеры иногда заменяются русскими.

Нельзя не обратить внимания на сходство концепций объектного значения у Ч. Филмора и Дж. Лайонса (см. с. 23).

== зультат - вещь, которая возникает в результате действия (ясных примеров этой роли у Филмора нет); 8) Инструмент - стимул или непосредственная физическая причина события, например, ударить кого-л. кнутом, подняться на н о г и; 9) Источник - место, от (из) которого что-л. направлено, например, О н преподает мне математику, О н продает книгу.

Между ролями - элементами глубинной структуры и аргументами - элементами поверхностной структуры нет взаимнооднозначного соответствия. Поэтому а) один аргумент может выполнять несколько ролей (в Он преподает мне математику подлежащее обозначает одновременно и Агента и Источник); 6) аргумент может быть обязательным, а выполняемая им роль факультативной (ср. Джон упал, где есть обязательный объект - тело Джона - и факультативный Агент - сам Джон, если он упал намеренно; если же Джон упал ненамеренно, то значение Агента в рассматриваемом предложении не выражается); в) роль может быть обязательной, а аргумент факультативным; у глагола blame 'осуждать' имеются четыре семантически необходимые роли - синкретично (одним аргументом) выражаемый Источник и Пациенс (осуждающий), Объект (проступок) и Адресат (субъект проступка). Обязательной на поверхностном уровне, т. е. реализующейся в любом предложении с глаголом Ыате, Ч. Филмор считает лишь последнюю роль; все остальные роли на поверхностном уровне могут не выражаться, ср. Не was blamed 'Его осуждали'; г) роль может быть выражена имплицитно, без каких-либо поверхностных экспонентов: в подниматься (по лестнице) и целовать содержится имплицитное указание на Инструмент (ноги и губы соответственно). В изложенной системе ролей есть несколько неясных пунктов. В словосочетании задеть чеи-л. нос выделенное слово интерпретируется как Место, а не как Объект, на том основании, что в данном случае допустима трансформация задеть чеи-л. нос - задеть кого-л. по носу. Но словосочетание задеть потолок не допускает такой трансформации;

значит ли это, что у глагола задеть В одном и том же значении есть две разные ролевые структуры, выбор которых зависит от чисто физических свойств задетого предмета?

Настолько ли велико различие между задеть чеи-л. нос и разбить чеи-л. нос, чтобы в первом случае трактовать кос как имя места, а во втором - как имя объекта? Ведь для разбить чеи-л. нос возможна аналогичная трансформация разбить кому-л. нос, близость которой к трансформации, рассмотренной Ч. Филмором, вытекает хотя бы из того, что для некоторых глаголов этого семантического класса возможны они обе; ср. гладить чью-л.

голову - гладить кого-л. по голове - гладить кому-л. голову. По всей видимости, возможность-невозможность таких трансформаций зависит от ряда явлений поверхностной структуры, и связывать с ними глубинные различия нет оснований. И в словосочетаниях типа разбить н о с, и в словосочетаниях типа заОсновные идеи современной семантики деть нос выделенное слово выполняет роль Объекта; однако в определенных условиях, разных для задеть и разбить, эта роль может выполняться сразу двумя поверхностными аргументами (подробнее см. с. 153).

Когда Ч. Филмор говорит, что существуют ситуации, в которых участвуют два или более активных деятеля (покупать - продавать, учить - учиться), то это естественно понимать в том смысле, что в описывающей такую ситуацию глубинной структуре должна повторяться роль Агента. Ч. Филмор, однако, накладывает на свою систему искусственное условие, в силу которого ни одна роль не повторяется дважды. Поэтому в указанном случае одному из аргументов приписывается роль Агента, а другому - роль Адресата, причем распределение этих ролей зависит от того, какой из двух (конверсных) глаголов выбран для описания соответствующей ситуации: если у покупать В Агент, а С - Адресат, то у продавать, наоборот, С - Агент, а В - адресат.

Условие неповторяемости ролей навязано, по-видимому, свойствами поверхностной структуры, а именно различием в морфологическом оформлении и синтаксической трактовке аргументов. Оно может быть оправдано в какой-то мере для случая покупать ~ продавать15, но создает значительные трудности при интерпретации аргументов симметричных предикатов типа бесеЭовать, встречаться, драться, дружить (с кем-л.), знакомить, мирить (кого-л. с квм-л).

Ч. Филмор полагает, что многие данные, касающиеся выбора тех или иных предлогов для поверхностных дополнений, «окажутся избыточными, потому что они будут выработаны с помощью других признаков предикатов или определены на основании того, какова природа глубинной падежной структуры» (Филмор 1969: 131). Он, по-видимому, не учитывает того, что во многих случаях, особенно при так называемом сильном управлении, предлоги лишены самостоятельного лексического значения, а их употребление часто идиоматично, т. е. их выбор мотивируется не столько выражаемым значением, сколько тем, при каком именно слове оно выражается. Два предиката могут быть достаточно близкими синонимами друг друга, и тем не менее одни и те же глубинные падежи будут выражаться при них совершенно различными Здесь тоже сохраняется неясность. Исходя из духа концепции Ч. Филмора, в подлежащем и косвенном (или предложном) дополнении глаголов типа продавать, покупать следовало бы видеть поверхностные формы, синкретично реализующие сразу по две глубинные роли: Агент является одновременно и Адресатом, потому что в ситуации купли-продажи он не только передает нечто другому, но одновременно является и получателем какой-то ценности. При этом решении различие между подлежащим и косвенным дополнением с точки зрения глубинной структуры снимается; удержать его формально можно только при условии, что порядок перечисления ролей жестко фиксирован: тогда подлежащее выполняет роли Агента и Адресата, а косвенное (предложное) дополнение - роли Адресата и Агента == предлогами (ср. избегать кого и бегать от кого; дальнейшие примеры см. на с. 121). В таких случаях информация о предлогах не может быть выработана на основании какихлибо семантических соображений, но должна включаться непосредственно в словарную статью соответствующего предиката.