«Фольклористика и этнография Джапуа З.Д. (г. Сухум, Абхазия) ФОЛЬКЛОРНО-ЭКСПЕДИЦИОННЫЙ ПРОЕКТ АБХАЗЫ В ТУРЦИИ: ИСТОРИЯ СОБИРАТЕЛЬСКОЙ РАБОТЫ В Турецкой Республике и других странах Ближнего Востока и Западной Европы ...»

Фольклористика и этнография

Джапуа З.Д. (г. Сухум, Абхазия)

ФОЛЬКЛОРНО-ЭКСПЕДИЦИОННЫЙ ПРОЕКТ

«АБХАЗЫ В ТУРЦИИ»:

ИСТОРИЯ СОБИРАТЕЛЬСКОЙ РАБОТЫ

В Турецкой Республике и других странах Ближнего Востока и Западной Европы абхазы (вместе с другими горцами Кавказа) оказались

в результате различных исторических процессов, связанных, главным

образом, с известной русско-кавказской войной. В итоге, ныне значительное количество абхазов живёт за пределами исторической родины, в особенности – в Турции, на территории которой численность их достигает, по одним источникам, до 200.000 человек, а по другим – около 500.000. Здесь встречаются все этнографические группы абхазов:

бзыбцы, гумцы, цабальцы, абжуйцы, псху-ахчипсы, цвыджи, садзы, большинство из которых (кроме бзыбцев и абжуйцев) целиком были высланы в Османскую империю (см.: Чирикба 1995: 260; Аргун 2007:

455–456).

Судьба распределилась таким образом, что на чужбине абхазы в большинстве своём расселились почти так же, как на своей родине – обособленно, по этническим группам и компактно в местах, внешне напоминающих ландшафт самой Абхазии. Это позволило им до сих пор сохранить свою идентичность, язык и его диалекты, фольклор и традиционную культуру. Удивительно, что абхазам удалось сделать это в тяжких условиях, когда они были ограничены во всём: турецкие власти строго и последовательно проводили политику деэтнизации и ассимиляции иноязычного населения, отсутствовали национальные школы, вынужденные переселенцы не имели право называть свою национальность, носить свои настоящие фамилии и т.п.

Идея создания фольклорно-экспедиционного проекта «Абхазы в Турции» возникла у меня после двух поездок в Турецкую Республику (7–12 июня 2004 г. и 5–12 сентября 2007 г.). В процессе полевых исследований преимущественно в деревнях я и другие участники экспедиций (Ш.Х. Салакая, А.П. Какоба, С.З. Тарба, А.Е. Ашуба) воочию увидели, с одной стороны, насколько богат и разнообразен фольклор абхазской диаспоры, с другой стороны – насколько усиливаются темпы урбанизации и процесс языковой и культурной ассимиляции со стороны турок.

В этой не простой ситуации, поняв и ощутив чрезвычайную актуальность спасения фольклорной культуры зарубежных абхазов, я составил экспедиционный проект, в рамках которого предполагается проведение серии научных экспедиций в течение 10 лет в Турецкой Республике. Проект ставит ряд задач, в том числе: обследовать абхазские сёла и населённые пункты в Турции для нахождения наиболее ярких современных носителей традиции; опросить большое количество информантов и зафиксировать их фольклорное знание; выявить места, где аутентичные народные традиции продолжают существовать в активных формах; установить преемственную связь с материалом, записанным в Абхазии; создать архив фольклорно-этнографических записей и их электронную версию. Конечно же, главнейшая составляющая проекта – обработка материалов – их расшифровка, систематизация, изучение и издание с аудио- и видеоприложением.

Изучением языка и фольклора абхазов в Турции занимался крупнейший французский кавказовед Ж. Дюмезиль, а также его ученик Ж. Шарашидзе. Особо следует отметить работу самих абхазских собирателей: материалы, собранные посредством турецких корреспондентов Р.Х. Гожбой, магнитофонные записи А.О. Ачбы, ряд лингвистических экспедиций В.А. Чирикбы, записи других абхазских учёных – Ю.Г. Аргуна, С.Л. Зухбы, Ш.Х. Салакая, Е.К. Килбы, А.Д. Хециа, З.Д. Джапуа, А.П. Какобы, А.Е. Ашубы, З.С. Тарбы и т.д. Надо сказать, что сбором фольклора абхазской диаспоры в Турции занимались и некоторые представители самой диаспоры – любители живой старины, энтузиасты, такие как: О. Шамба, З. Цвижба, М. Папба, С. Сымсым. Последний создал специальный сайт по традиционной культуре абхазов в Турции. В 2004 г. была организована официальная научная экспедиция фольклористов Абхазского института гуманитарных исследований им. Д.И. Гулиа АН Абхазии в составе – Ш.Х. Салакая, З.Д. Джапуа, А.П. Какобы.

Однако все эти работы, при всей своей значимости, пока не являются системными и регулярными. В Турецкой Республике остались, может быть, последние поколения, полноценно владеющие абхазским языком и знанием фольклора. Поэтому, если абхазские учёные не займутся фиксацией этого материала сейчас, то вскоре всё это духовное наследие может исчезнуть бесследно.

Учитывая изложенные обстоятельства, с 2009 г. мы начали проводить ежегодные фольклорные экспедиции в Турцию. В состав последних трёх экспедиций входили: З.Д. Джапуа (руководитель), лингвист В.А. Чирикба, этнолог С.З. Тарба, фольклористы А.П. Какоба и А.Е. Ашуба.

С открытием в июле 2011 г. Центра нартоведения и полевой фольклористики при Абхазском государственном университете организация этих полевых работ проходит по плану Центра. С этого времени экспедиции должны принять наиболее системный характер и в процессе полевых работ, и непосредственно в упорядочении собранных материалов.

Результаты данных полевых исследований могут стать надёжной базой для создания архива традиционной культуры абхазской диаспоры в Турции, для издания серии фольклорных сборников, для диалектологических исследований, в целом для изучения историкокультурного наследия абхазов. Тем более, что материалы в обязательном порядке записываются посредством аудио- и видеотехники.

Нужно сказать, что материалы трёх экспедиций, проведённых в Турции в рамках названного проекта, всё ещё находятся в процессе обработки. В таком же состоянии пребывают и результаты ранее осуществленных там же двух экспедиций (2004, 2007). Поэтому, конечно же, данные мои соображения по поводу состояния фольклора абхазов в Турции пока можно охарактеризовать во многом как предварительные. К тому же, в этом сообщении я попытаюсь кратко остановиться из выше названных экспедиций лишь на одной, проведённой с 15 по августа 2010 г.

Члены этой экспедиции (З.Д. Джапуа, А.П. Какоба, А.Е. Ашуба) работали в 13 сёлах, расположенных вокруг городов Дюздче и Адапазар, где наиболее многочисленна абхазская диаспора. В недавнем прошлом почти все эти сёла были целиком абхазскими, но с началом урбанизации из этих сёл переселилось значительное количество абхазов в города, продав свои дома, в основном, людям другой национальности. Это, естественно, негативно повлияло на состояние традиционной культуры в деревнях. Всего было опрошено более 50 информантов в возрасте от 55 до 98 лет, абсолютное большинство из которых мужчины.

Полевые работы выявили, что абхазы, живущие в Турции, донесли до нас произведения всех жанров традиционного и современного абхазского фольклора, которые имеют место в самой Абхазии. К ним, в частности, относятся: из архаического фольклора – героический эпос о нартах; из классического обрядового фольклора – охотничьи песни, другие культовые и обрядовые песни, свадебные песни, заговоры, проклятия и благопожелания; из классического внеобрядового фольклора – сказки (о животных, волшебные, бытовые и сказки-небылицы), сказания (этиологические, мифологические, генеалогические, исторические, былички и бывальщины); героико-исторические песни и сказания; фольклор речевых ситуаций (пословицы, поговорки); из современного фольклора – анекдоты, устные рассказы; из детского фольклора – различные стишки, загадки и т.д. Ряд произведений представлен вариантами, имеются оригинальные варианты известных сюжетов.

Весь диапазон жанров абхазского фольклора в Турции пока ещё является живой традицией, хотя в ней заметнее становятся процессы трансформации и деформации.

Нартский эпос. Наиболее значимым успехом наших полевых работ 2010 г. явилась запись нартских сказаний. Участникам экспедиции удалось записать 4 текста нартского эпоса от трёх информантов. Архаические нартские сказания, бытующие у ряда горских народов Кавказа (в особенности – у абхазов, адыгов, осетин, карачаево-балкарцев, чеченцев и ингушей) имеют особое значение в кавказской фольклорной традиции. Нартский эпос дошёл до нас в устной форме и активно бытовал в течение всего XX в., но в XXI в. эпические тексты встречаются всё реже и реже. Поэтому каждый из новых записей нартского текста представляет большую ценность для нартоведения и эпосоведения в целом.

Два полноценных нартских текста рассказал нам 98-летний сказитель Айкусба Саадеттин, представитель садзского диалекта абхазского языка и самый старший наш информант в данной экспедиции. Высокий и приветливый старик, несмотря на свой глубокий возраст и физическую слабость, рассказывал свои довольно развернутые тексты очень интересно, детально, занимательно, сохраняя традиционный стиль и лексику. Этого талантливого сказителя открыл лингвист В.А. Чирикба в 1991 г. В том году, и повторно в 2010 (за месяц до нашего приезда к сказителю) он записал от него нартское сказание, посвященное главному герою эпоса Сасрыкуа. В августе того же года мы ещё раз записали нартские сказания от этого информанта. Хотя сказитель рассказывает свои тексты стабильно и стереотипно, но в то же самое время при каждой повторной передаче своих нартских текстов он варьирует не только слова, словосочетания и предложения, но меняет местами сочетающиеся сюжеты в текстах. Так, в первой и третьей записях в одном тексте сливаются два сюжета – чудесное рождение героя из камня и добывание огня, и это наиболее традиционная контаминация в нартском эпосе абхазов. Во второй записи этого же текста сказитель пропускает первый сюжет, а ко второму сюжету добавляет сказание о встрече Сасрыкуа с великаном-всадником. При нашей последней встрече этот сюжет информант передает в виде отдельного повествования.

Третье нартское сказание мы обнаружили тоже по следам других собирателей. Нам удалось найти сказителя Килба Намука (55 лет), от которого в 1982 г. был записан от руки нартский сюжет о встрече Сасрыкуа с великаном-пахарем. И вот мы произвели повторную видео- и аудиозапись того же текста, который отличен от первой рукописной и несколько отредактированной записи. Примечательно, что данное сказание имеет песенно-прозаическую форму изложения, что совсем нехарактерно для его вариантов, записанных в Абхазии.

Четвёртый нартский текст записан нами от весьма талантливого сказителя Хуатыша Суаата (65 лет) и посвящён основному подвигу героя Сасрыкуа – добыванию огня у великана-первохранителя.

Обрядовая поэзия. Абхазы, живущие в Турции, помнят немало текстов обрядовой поэзии. В 2010 г. мы сумели записать некоторые эпизоды охотничьей песни (1 текст), песню вызывания дождя (7 вариантов), песню привода невесты и другие свадебные мелодии (7 текстов), заговоры (4 текста), проклятия и благопожелания (около 10 текстов).

Здесь особой развитостью отличается хороводно-игровой комплекс, свадебные обряды и связанные с ними песни и танцы («Радеда», «Аурааща»), исполняющиеся под аккомпанемент гармони (амырзакан) и ритмичных ударов в такт специальных палочек по доске.

Сказки. Из сказочного эпоса мы записали одну сказку о животных, волшебных сказок, 12 бытовых сказок и 3 сказки-небылицы от разных сказителей. Все сюжеты этих сказок встречаются и в самой Абхазии.

Сказания. Это довольно обширная жанровая разновидность, представленная в местах нашей полевой работы рядом произведений: этиологическое сказание (1 текст), мифологические сказания (3 текста), генеалогические сказания (5 текстов), исторические сказания (13 текстов), былички и бывальщины (37 текстов). Особенно распространены и пользуются популярностью былички и бывальщины, имеющие сейчас активный характер бытования и не утратившие актуальности. Тематически в них преобладают былички о русалке (Дзызлан). Примечательно, что лейтмотивом исторических сказаний абхазской диаспоры являются трагические события, связанные с их насильственным и вынужденным переселением.

Героико-исторические песни и сказания. Из этого жанра абхазы в Турции помнят песни и сказания о народных героях: о Кучуке, сыне Ажгерия (7 вариантов), о Закярие, сыне Адагуа (3 варианта), о Халыбее, сыне Катмаса (2 варианта), о Енджы-Ханум или Есма-Ханум ( варианта), об Авидзба Гедлаче (4 варианта), о Габниа Батакуа ( текст), о Бгажба Салумане (1 текст). Замечательно, что среди этих героев XIX в., защитников интересов народа, особенно популярны те, в чьих сюжетах события происходят частично или полностью на территории Турции (как, например, Закяри, Енджы-Ханум).

Из бытовой лирики членами экспедиции записаны 8 текстов, а из речевых жанров – до 10 пословиц и поговорок.

Самым распространенным жанром абхазского фольклора в Турции оказались анекдоты (60 текстов). Также весьма активно бытуют устные рассказы исторического или шуточного характера (20 текстов). Из детского фольклора записано несколько загадок и песенных текстов.

Кроме того, произведена запись многих фольклорноэтнографических народных дискурсов, связанных с традиционными верованиями, различными магическими действами (более 80 текстов и информаций). Эти «народные дискурсы – сознательное проявление современной народной культуры: рассказы информантов о своём мировоззрении, взглядах на жизнь, мир, человека» (Боганева 2005:73).

Из всех опрошенных информантов своим фольклорным знанием и сказительским мастерством заметно отличались: Айкусба Саадеттин (98 лет), Габниа Фети (80 лет), Авидзба Хасан (80 лет), Атрышба Таальат (82 года), Хуатыш Суаат (65 лет), которые весьма красноречиво передают вековые фольклорные традиции абхазов, несмотря на то, что в их текстах подчас проскальзывают турецкие слова и словосочетания, прочно вошедшие в абхазскую речь. Некоторые материалы от них были записаны повторно, что очень важно для анализа сказительского мастерства и трансмиссии устной культуры.

Современное состояние фольклорной традиции абхазов в Турции, степень её сохранности и развитости позволяет говорить о двух формах её бытования – активной и пассивной. На данном этапе к произведениям фольклора, бытующим в пассивной форме, можно отнести:

архаические нартские сказания, волшебные сказки, заговоры, обрядовые песни, мифологические сказания, детский фольклор, хотя, следует сказать, что они «просвечиваются» из глубинных слоёв памяти традиции. Сказители всё ещё помнят эти архаические и классические тексты. Они актуализируются при напоминании информантам распространённых среди абхазов сюжетов и мотивов. Однако устные народные дискурсы, касающиеся этих и других жанров и жанровых разновидностей, бытуют активно. Они весьма прозрачно отражают само состояние традиционной фольклорной культуры сегодня.

Активную форму бытования показывают: былички и бывальщины, устные рассказы, анекдоты и частично героико-исторические песни и сказания. Вместе с тем, заметно некоторое негативное влияние исламской религии на традиционную культуру абхазов. В связи с этим утратили свою актуальность и востребованность часть обрядов и связанные с ними фольклорные жанры, как, например, традиционные похоронные обряды и плачи, которые до сих пор сравнительно устойчиво сохраняются в Абхазии.

Можно сказать, что, с одной стороны, абхазы в Турции сохранили себя и свою идентичность во многом благодаря живой старине, которая своеобразно регламентировала время, пространство и повседневную жизнь диаспоры. С другой же стороны, сама живая старина сохранилась у них и дошла до нас благодаря своей функциональной значимости в праздничных, обрядовых и иных ситуациях. Необходимость в живом традиционном общении у абхазской диаспоры была и остаётся до наших дней. Об этом свидетельствуют организованные ею культурные центры (дернеки), в которых старшие рассказывают младшим об абхазских обычаях и обрядах, разговаривают на своём языке, исполняют абхазские народные танцы, поют народные песни и т.д.

Впереди новые экспедиции в районы Турецкой Республики, где более или менее компактно живут абхазы.

Аргун 2007: Аргун Ю.Г. Абхазы за пределами родины // Абхазы / Ответственные редакторы Ю.Д. Анчабадзе, Ю.Г. Аргун. – М., 2007. – С. 451-475.

Боганева 2005: Боганева Е.М. Современная жанровая специфика белорусской народной прозы. На материале этно-фольклорных экспедиций 1995-2002 гг. // Славянская традиционная культура и современный мир. Сборник материалов научной конференции. Вып.7. – М., 2005. – С. 56-76.

Чирикба 1995: Чирикба В.А. Расселение абхазов в Турции // Иналипа Ш.Д. Садзы. Историко-этнографические очерки. – М., 1995. – С.

260-267.

СХОДНЫЕ СЮЖЕТЫ ГЕРОИКО-ИСТОРИЧЕСКИХ

СКАЗАНИЙ АБХАЗОВ И ИХ СОВРЕМЕННОЕ БЫТОВАНИЕ

В абхазском фольклоре героико-исторические песни и сказания, можно сказать, популярны и поныне. Они преимущественно относятся к позднему средневековью и XIX в., а некоторые из них отражают события начала XX в.

Героико-исторический эпос абхазов бытует в песенной, прозаической и в песенно-прозаических формах. Прозаические варианты сказаний полнее и информативнее, чем песенные.

Изучение имеющегося в наличии материала показывает, что у разных героев «всеобщий мотивный фонд» (Неклюдов 2006: 32). Иначе говоря, одни и те же сюжеты связываются с образами разных персонажей. Определённые сюжеты становятся общими для широкого круга героев исторического эпоса.

В основе большинства песен и сказаний, как правило, лежит одно событие. Встречаются также сюжеты или циклы сюжетов, в которых с именем одного и того же героя связано несколько событий.

При сопоставлении текстов героико-исторического эпоса абхазов мы выделили 6 сходных сюжетов, которые связываются с образами разных персонажей.

Сюжет 1. Жил в Абхазии прославленный, уже немолодой герой.

Он был известен не только на своей родине, но далеко за её пределами.

Молва о нём дошла до единственной сестры семерых братьев, о которой слышал и он сам. Герой решил увидеть её. Красавица, сидя на балконе седьмого этажа своего дворца, увидела, как к дому направляется некий всадник, привлёкший её внимание. При появлении предыдущих женихов девушка отзывалась о них как о неодушевлённых предметах («что-то едет»). А в этот раз возглас девушки: «кто-то едет» наводит её братьев на мысль, что пришедший всадник (герой) является суженым их сестры. Братья устраивают пир. Герой женится на красавице. Не успел он справить свадьбу (или через год после свадьбы), как отправляют его на защиту Абхазии, предложив возглавить войско. Герой опечален этим известием, но жена подбадривает и воодушевляет его на подвиг. В тяжёлом бою его смертельно ранят. В это время жене снится вещий сон, предвещающий беду: будто чёрный ворон терзает грудь её мужа (либо её грудь). Утром молодая жена сообщает свекрови о страшном сне. В этот самый момент, на носилках во двор вносят смертельно раненого героя. В день его похорон жена убивает себя ножницами / кинжалом или пистолетом мужа. (Либо жена, переодевшись в одежду мужа, вооружившись его доспехами, собирается на поле брани, благодаря чему войско одерживает победу).

Источники:

1. Абхазская народная поэзия / Сост. Д.И. Гулиа, Х.С. Бгажба. Сухуми. С. 34–41 (на абх. яз.).

2. Абхазское народное поэтическое творчество (Хрестоматия) / Сост., предисл. и коммент. Ш.Х. Салакая. Сухуми. С. 261–263 (на абх.

яз.).

3. Абхазский фольклор / Зап., подгот. к печати, предисл. и примеч.

Ш.Х. Салакая. Сухум. С.205. – 2009 (на абх. яз.).

Первая сюжетная линия (героическое сватовство, освобождение родины, гибель героя, самоубийство жены героя) связывается с именами четырёх героев: Пшкяча, сына Манчи, Шаратхуе, сына Мсауста, Акш Георгий, Ачбы-юноши. Сказание всегда выступает как самостоятельная сюжетная единица. Хотя иногда мотив героического сватовства выпадает из основного сюжета (например, сказание о Шаратхуе, сына Мсауста и Ачбе-юноше). Это показывает, что тема освобождения родины является главным сюжетообразующим звеном в этих песнях.

Сюжет 2. В отсутствие героя некий князь похищает его невесту. В день их свадьбы герой совершает набег на своего врага и освобождает суженую.

Источники:

1. Абхазские народные историко-героические сказания / Запис., подгот. текста, предисл. и примеч. С.Л. Зухбы. Сухуми. С. 127–133 (на абх. яз.).

2. Абхазский фольклор: Записи Артура Аншбы / Сост., текстолог.

упорядоч. записей, предисл., коммент. и указатели З.Д. Джапуа. Сухум. С.164 (на абх. яз.).

Вторая сюжетная линия (похищение невесты, её возвращение) связана с именами двух героев: Марда, сына Мардсоу, Адагуи, сына Закяриа. Она встречается как в виде самостоятельной сюжетной единицы, так и в контаминации с основным сюжетом в сказаниях об Адагуи, сына Закяриа. Другой же герой – Марда, сын Мардсоу – выступает основным персонажем в мифологических рассказах, реже – в волшебных сказках. Можно предположить, что связь его имени с данным сюжетом является случайностью, сказитель ещё раз выводит популярного в народе героя, чтобы заинтересовать своего слушателя.

Сюжет 3. Герой отправляется свататься к дочери Ахана Заза-Ханым или же к единственной сестре семерых братьев Камча. Но братья девушки находят для неё другого жениха (богатого турка) и выдают её замуж. Узнав об этом, герой отправляется за своей невестой. В день свадьбы она просит, чтобы герой в её честь устроил скачки. Переполненная чувствами восторга от увиденного, девушка умирает.

Источники:

1. Ранние записи абхазского фольклора (Из записей А.Н. Генко) / Сост., предисл. и коммент. З.Д. Джапуа. Сухум. С. 65 (на абх. яз.).

2. Абхазский фольклор / Зап., подгот. к печати, предисл. и примеч.

Ш.Х. Салакая. Сухум, С. 205–209 (на абх. яз.).

Третья сюжетная линия (сватовство героя, смерть его невесты) связана с именами двух героев: Пшкяча, сына Манчы, Абатаа Беслана.

Сказание фигурирует в виде отдельной сюжетной единицы в цикле о Пшкяче, сына Манчы. В тексте об Абатаа Беслане оно встречается в контаминации и предшествует основному сюжету. В данном произведении тема героического сватовства удваивается. Сказитель использует этот сюжет как художественный приём в начале повествования, чтобы ещё сильнее заинтересовать и подготовить своего слушателя перед раскрытием главного сюжета – второго героического сватовства и женитьбы Беслана на красавице Ханифе.

Сюжет 4. В момент отсутствия героя враги разоряют его село, берут в плен людей, угоняют скот. Расстояние, пройденное грабителями в три дня, он преодолевает за полдня. Герой предлагает без кровопролития освободить пленных. Он предупреждает их: выстрелом перебивает рог впереди идущего козла, попадает в шило, воткнутое в посох, сбивает шапку с неприятеля, не задев его головы. Угрозы со стороны героя врага не воспринимаю всерьёз. После этого он убивает их предводителя, уничтожает всех, за исключением одного – горевестника.

Последний коварным способом тяжело ранит героя. Туго перевязав себя, он отправляется домой во главе освобожденных им земляков. По возвращении домой он умирает. (В некоторых вариантах герой возвращается, целым и невредимым).

Источники:

1. Абхазское народное поэтическое творчество (Хрестоматия) / Сост. предисл. и коммент. Ш.Х. Салакая. Сухуми. С. 273–275 (на абх.

яз.).

2. Абхазские народные историко-героические сказания / Зап., подгот. текста, предисл. и примеч. С.Л. Зухбы. Сухуми. С. 42 – 44; 44 – 46;

48 – 50; 66 – 67 (на абх. яз.).

3. Абхазский фольклор: Записи Артура Аншбы / Сост., текстолог.

упорядоч. записей, предисл., коммент. и указатели З.Д. Джапуа. Сухум. С. 136; 137–138; 140–141; 155–156 (на абх. яз.).

4. Абхазский фольклор / Зап., подгот. к печати, предисл. и примеч.

Ш.Х. Салакая. Сухум. С. 209–215; 232; 245–246 (на абх. яз.).

Четвёртая сюжетная линия (разорение села героя, пленение его земляков, уничтожение врагов, гибель героя) связана с именами семнадцати героев: Пшкяча, сына Манчы, Напха Кягуа, Ашвы Данакая, Адлей Куна и др.

Пожалуй, из всей сюжетной тематики абхазского героико-исторического эпоса данный сюжет является одним из самых популярных и распространённых. Следует сказать, что из существующих вариантов этой сюжетной линии большая часть связана с именем Напха Кягуа, из которого, возможно, следует, что исходным в данной сюжетной версии является именно образ этого героя.

Сюжет 5. К герою обращается вдова, у которой похитили детей. Он отправляется на Северный Кавказ, где находит их у некого князя. Договорившись с ним, герой возвращает детей домой.

Источники:

1. Абхазское народное поэтическое творчество (Хрестоматия) / Сост., предисл. и коммент. Ш.Х. Салакая. Сухуми. С. 269–272 (на абх.

яз.).

2. Абхазский фольклор: Записи Артура Аншбы / Сост., упорядоч.

записей, предисл., коммент. и указатели З.Д. Джапуа. Сухум. С. 131 – 135 (на абх. яз.).

Пятая сюжетная линия (похищение детей, возвращение их) связана с именами трёх героев: Напха Кягуа, Ашвы Данакай, Барцыц Лажв.

Сказание функционирует как сюжетообразующий мотив, определяющий дальнейшее развитие сюжета о внезапных набегах. Во всех случаях данное повествование является причиной разорения села героя. Оно предстает перед нами как составная часть основного сюжета.

Сюжет 6. Спавшего героя связывают некие дворяне (либо на него неожиданно нападают враги). Они спрашивают пленника, не знает ли он героя (назвав его имя), о котором так много говорят. Герой отвечает им, что «храбрость того героя зависит от случая». Ночью, пока враги спали, ему удаётся освободиться. Оседлав коней, будит спящих. Вручив им оружие, предлагает испытать свои силы. Герой побеждает врагов (иногда отбирает у них оружие и коней), после чего палкой (без оружия) избивает и отпускает их, пристыдив за недостойный поступок, так как, по поверью абхазов, спящий человек подобен покойнику и не подвергается мести.

Источники:

1. Абхазские народные историко-героические сказания / Зап., подгот. текста, предисл. и примеч. С.Л. Зухбы. Сухуми. С. 74–76; 131 (на абх. яз.).

2. Абхазский фольклор: Записи Артура Аншбы / Сост., текстолог.

упорядоч. записей, предисл., коммент. и указатели З.Д. Джапуа. Сухум. С. 131 – 135; 155 (на абх. яз.).

Шестая сюжетная линия («геройство зависит от случая») связана с именами пяти героев: Напха Кягуа, Ашвы Данакай, Адлей Кун, Абага, сын Пара, Кураца, сын Маху. Сказание это всегда выступает как самостоятельная сюжетная единица. В нем нет кровавых событий: герой побеждает своих врагов и отпускает их с миром. Во всех вариантах наблюдается моральное превосходство героя над своими врагами.

Как мы видим, в героико-историческом эпосе существенное место занимают темы защиты родины и освобождения села, которые связаны с именами популярных героев как Пшкяча, сына Манчы, Напха Кягуа, Ашвы Данакая, Адлей Куна, также малоизвестных локальных героев – Барцыц Лажв, Габния Батаква и др.

Все произведения первой сюжетной линии (героическое сватовство, освобождение родины, гибель героя, самоубийство жены героя) почти песенные и относятся к теме освобождения родины. Они немногочисленны, и до сегодняшнего дня дошло не очень много сюжетов, однако сохранившиеся их тексты подтверждают тот факт, что подобные сюжеты популярны. Сегодня сказатели почти не помнят этих лиро-эпических и лирических песен.

Вторая (похищение невесты, её возвращение) и третья (героическое сватовство, смерть невесты) сюжетные линии в настоящее время не встречаются. В этих сказаниях прослеживается след архаической схемы мотива сватовства, где рассказывается о похищении суженой, и о том, как герой возвратил свою жену и отомстил похитителям.

Четвёртая (разорение села героя, пленение его земляков, уничтожение врагов, гибель жены героя) и пятая (храбрость зависит от случая) сюжетные линии составляют самую яркую страницу героико-исторического эпоса. Эти сказания отражают события конца XVIII начала XIX вв. Они и сегодня популярны в прозаической форме (правда, песенные варианты этих произведений почти не сохранились). События, о которых повествуется в этих сказаниях, имели место в реальной жизни, «речь в этих песнях и рассказах идёт не о вымышленных героях, хотя они не лишены некоторых преувеличений» (Аншба 1982: 241).

Из вышесказанного следует, что в настоящее время одна часть героико-исторических песен и сказаний абхазов бытует в активной форме, а другая часть встречается пассивно, либо вовсе забыта.

1. Аншба 1982: Аншба А.А. Абхазский фольклор и действительность. – Тбилиси, 1982.

2. Неклюдов 2006: Неклюдов С.Ю. Указатель фольклорных сюжетов и мотивов: к вопросу о современном состоянии проблемы // Проблемы структурно-семантических указателей. – М., 2006.

ЛЮБИТЕЛИ ВОРОНЕЖСКОЙ СТАРИНЫ

(о сборнике фольклорно-этнографических материалов из Архива Русского географического общества по Воронежской губернии середины ХIХ века) В архиве Русского географического общества (г. С.-Петербург) хранятся ценнейшие, до сих пор не опубликованные тексты ХIХ века по Воронежской губернии, несущие богатую информацию по фольклору, этнографии, диалектологии, но практически недоступные читателям и исследователям. Давно созрела необходимость ввести в активный научный оборот этот материал. Сборник «Фольклорноэтнографические материалы из Архива Русского географического общества ХIХ века по Воронежской губернии» поможет восполнить большой пробел в картине изучения фольклора, этнографии, диалектологии и истории языка Воронежского края, позволит выявить характерные черты архаического народного сознания. Это позволит в будущем обратиться к анализу разнообразных произведений устного народного творчества из архива РГО, сопоставив их с современными данными воронежского фольклора, хранящимися в архиве Воронежского государственного университета.

В ряде печатных изданий ХIХ века по Воронежской губернии (номера «Воронежских губернских ведомостей за 1850-1860 гг., «Воронежской беседе на 1861 год», «Воронежском литературном сборнике»

(1861), «Воронежском этнографическом сборнике» (1891)), содержатся сведения по фольклору и этнографии. Но предлагаемые читателю рукописные материалы ХIХ в. до сих пор еще не публиковались и практически неизвестны широкому кругу читателей и исследователей. Целостный анализ эволюции народной культуры ХIХ-ХХ веков, определение степени и форм трансформации этого материала невозможны без привлечения рукописных источников ХIХ века.

Обратимся к истории создания архивного фонда. Культура Воронежского края, его история и этнография, фольклор и народные говоры, общественное устройство, занятие жителей и многое другое изучалось воронежскими краеведами с начала XIX века. Но только с момента создания в 1845 г. Императорского Русского Географического Общества эта работа приобрела планомерный характер. В 1847 году Русское географическое общество опубликовало свою этнографическую программу и обращение ко всем, интересующимся этнографией, с предложением присылать в Общество описания и материалы. Программа включала 6 разделов: 1) относительно наружности; 2) о языке;

3) о домашнем быте; 4) об особенностях общественного быта; 5) об умственных и нравственных способностях и образовании; 6) о народных преданиях и памятниках.

По всей стране было распространено более 7000 экземпляров этнографической программы и опросных листов. В 1851 году общество получило 700 рукописей, а к 1952 г. в Архив Императорского Русского Географического Общества (РГО) «поступило 1290 опросных листов, многие из которых оказались весьма обстоятельными и исчерпывающими». [1] Проводилась такая собирательская работа и в Воронежской губернии. Большинство рукописей передавались воронежскими краеведами (членами кружка Н.И. Второва) в 1840-60-е годы, отдельные – в 1870е. В архиве Императорского Русского Географического Общества хранятся 72 рукописи, содержащие в себе разного рода материалы, относящиеся к Воронежской губернии. Из них большинство имеют этнографический и фольклористический характер. Несколько рукописей посвящено описанию статистики и истории, сельского хозяйства и метеорологии изучаемых городов и сел Воронежской губернии, поэтому не относятся к предмету нашего рассмотрения.

В «Памятной книжке Воронежской губернии на 1913 г.» издании Воронежского Губернского Статистического Комитета были напечатаны «Матеріалы для описанія Воронежской губерніи, хранящіеся в архивђ Императорского географического общества» (раздел IX, описи №1-72), подготовленные Д.К. Зелениным. [2] Он отмечал, что «большую часть этих рукописей поступило в Географическое общество в 40-х и 50-х годах XIX века, в ответ на составленную Обществом этнографическую программу; но есть тут и более древние рукописи (древнейшие относятся к 1777 и 1812 годам и обе, как кажется, полуофициального происхождения), и более новые (самая поздняя рукопись, Л.Б. Вейнберга, относится к 1891 году). Описи названного архива до сих пор не существует, и богатейший материал, заключающийся в рукописях архива, доступен и известен весьма немногим» (2, 259). Затем Д.К. Зеленин даёт подробное описание всех 72-х рукописей, располагая их в том самом порядке, в каком они находятся в архиве.

Среди авторов, пишет Д.К. Зеленин, «больше всего (25) приходских священников, чаще городских, нежели сельских; дальше по числу авторов следуют по численности помещики (их не менее 6), потом учителя, исключительно городские (их 5). Из 48 этнографических и диалектологических рукописей 32 описывают великорусское население, 12 малороссийское и 4 – то и другое вместе; в немногих рукописях сообщается кое-что о цыганах (19); кое-что о немцах-колонистах в №10» (2, 260).

Вот алфавитный список авторов, составленный Д.К. Зелениным, которым принадлежат рукописи (при каждом авторе отмечаются номера его рукописей):

«1. Адамовъ, Алексей, свящ. 52.

Адамовъ, В.В. свящ. 23.

Варивода, Н. 17, 56.

Васильевъ, Ник. Свящ. 60.

5. Вейнбергъ, Л.Б., 64.

Веневитиновъ, М.А., 11.

Вениаминъ іеромонахъ, учитель, 61.

Девіер, А., графъ, 42.

Дринов, Д., 6.

10. Емельянов, Василій, свящ., 47, 49, Жуковцовъ, Н., помђщикъ, 27.

Иванов, Ст., свящ., 59.

Иконописцевъ, Іоаннъ, свящ., 72.

Канинъ, Вас., смотритель, 18, 24, 26.

15. Комаровский, Ник., свящ, 34.

Кормошевъ, бурмистр, 30.

Коршуновъ (?), 4.

Фон-Кремеръ, Андр. Ив., помђщикъ, 14, 57.

Майнов, В.Н., 20. Малыхинъ, П., учитель гимназіи, 15.

Матвђевъ, А., священникъ, 25.

Милюковъ, Н., учитель, 10.

Михайловскій, П., свящ., 58.

Нифонтовъ, Вас., учитель, 44.

25. Оскоченскій, Федоръ, свящ., 31.

Пановъ, Іоаннъ, свящ., 21, 29.

Патрицкій, Ник. Андр., 33, 40, 53, 69, 73.

Пахомовъ, І., свящ. 62.

Переверзневъ, Е.А., помђщикъ, 19.

30. Покровскій, Вас., свящ., 50, 71.

Поповъ, Иоаннъ, свящ., 55.

Прозоровскій, А., свящ., 8.

Путилинъ, Вас., 46, 54.

Разумовский, Савва, свящ., 32, 68.

35. Ракитинъ, Вас., 20.

Скрябинъ, Ипполитъ, свящ., 36.

Скрябинъ, Ник., свящ., 66.

Снђсаревъ, Іоанн, свящ., 5.

Соколовъ, Петръ, свящ., 9, 28.

40. Сокольскій П., 38.

Филевскій Николай, свящ., 41, 43, 48, 51, 67.

Харкевичъ, А., помђщикъ, 16.

Хрущевъ, І., свящ., 39, 70.

Черновъ?, топографъ, 74.

45. Шабђльский, П., 12,13.

Неизвђстны авторы рукописей: 1, 2, 22, 65; сомнитђльны 4 (Коршуновъ), 74 (Чернов?)» (2, с.314).

В рукописях содержатся тексты, описывающие народную культуру следующих 12-ти уездов Воронежской губернии: Бирюченского, Бобровского, Богучарского, Валуйского, Воронежского, Задонского, Землянского, Коротоякского, Нижнедевицкого, Новохоперского, Острогожского, Павловского.

Этот уникальный и разнообразный материал до последнего времени оставался практически неизвестным научным кругам и всем, кому дорога наша «живая старина». Фольклористами Воронежского государственного университета, преподавателями и студентами за 2006годы была проведена расшифровка части рукописей, хранящихся в архиве РГО, и подготовка их к печати.

Предлагаемое читателю издание содержит, в основном, только те материалы архива РГО по Воронежской губернии, в которых есть сведения по фольклору, этнографии и народным говорам Воронежского края середины XIX века, а также частично материалы по религиозным учреждениям и народным верованиям, хозяйству, образованию и культуре. Планируется опубликовать несколько выпусков материалов Архива РГО по Воронежской губернии. В первый выпуск вошли 15 воронежских материалов из IХ-го разряда материалов РГО:

1. Опись № 4. Описание села Нижнепокровскаго Бирюченскаго уђзда, Воронежской губернiи. 35 стр. в полул., 1852 г. (Авторъ Коршунов (?). Получено отъ писца Александрова).

2. Опись № 5. Iоаннъ Cнђсаревъ. Обыкновения малороссиянъ Бирюченскаго уђзда, смежнаго съ Валуйскимъ. 37 стр. в полул. (Авторъ – священникъ слоб. Алексеевки Бирюч. у.).

3. Опись № 6. Д. Дринов. Краткое обозрђние Бирюченскаго уђзда. стр. в полул.

4. Опись № 7. Н.И. Второв. Описание, относящееся до Воронежской губернiи.

5. Опись № 8. А. Прозоровский. Этнографическiя свђдђния о жителяхъ г. Богучаръ и уђзда онаго. 2 стр. в полул. (Авторъ – священникъ Богучарского собора).

6. Опись № 9. П. Соколовъ. Описанiе народной жизни и быта г. Валуекъ и части онаго уђзда Воронежской губернии. 57 стр. в полул.

(Автор – священникъ Владимірскаго собора гор. Валуекъ).

7. Опись № 10. Н. Милюковъ. Краткiй обзоръ города Острогожска и замечательных мђстъ въ уђздђ онаго. 40 стр. (Авторъ – учитель Острогожского уездного училища).

8. Опись № 11. М.А. Веневитинов. Этнографическiе матерiалы изъ Воронежской губернiи. 103 стр.

9. Опись № 14. А.И. фонъ-Кремеръ. Описанiе Верхо-Тишанской Троицкой церкви. 12 стр. (Рукопись 1847 г.) 10. Опись № 57. А.И. фонъ-Кремеръ. Словарь областныхъ словъ, употребляемыхъ въ селђ Верхотишанке, Бобровскаго уђзда (Воронежской губернiи), жители котораго, переведенные изъ Московской губернiи, говорятъ московскимъ наречиемъ. 14 стр. (Рукопись 1849 г.

Авторъ – отставной капитан.) 11. Опись № 15. П. Малыхинъ. Объ особенностяхъ въ языкђ простого класса жителей Воронежской губернiи Нижнедђвицкаго уђзда, с приложением словаря и пословиц. 9 стр. (Авторъ – старший учитель Воронежской гимназии).

12.Опись № 17. Н. Варивода. Малороссiйскiя пђсни, собранные въ Воронежской губернiи, города Острогожска. 9 стр.

13. Опись № 56. Н. Варивода. Малороссiйскiя пђсни, собранные въ Воронежской губернiи. 17 стр. в полул. (Рукопись 1849 года.

14. Опись № 19. Е.А. Переверзевъ. Этнографическое описание Воронежской губернии Коротоякского уђзда 1849 года. 19 стр. в полул.

(Авторъ – коллежский асессоръ).

15. Опись № 20. Василий Ракитинъ. Историческie cвђдђнiя о селђ Мокромъ Бояракђ, Ржавце тожъ Задонскаго у. Воронежской губ. Описание преданий. Стр. 8 в полул. (Авторъ – села Борокъ священникъ).

Кроме указанных материалов, в приложении к сборнику опубликуется статья Г. Лебедева «Село Троицкій юрт Новохоперского уђзда» из «Воронежских епархиальных ведомостей» за 1871 г. № 8. Эта статья по своему содержанию и строению прямо относится к материалам М.А.Веневитинова (опись № 11).

Как видно из этого перечня, в сборник включены материалы не только современной Воронежской области (Богучарский, Острогожский, Новохоперский, Бобровский, Нижнедевицкий, Коротоякский уезды), но и Белгородской (г. Валуйки, Бирюченский уезд) и Липецкой области (Задонский уезд), ведь раньше это была территория Воронежской губернии.

О большинстве авторов материалов, живших в 1-й половине XIX века, почти ничего неизвестно, кроме их профессии или социального положения: священник, помещик, учитель, чиновник. Часто мы не знаем даже полные инициалы, годы жизни человека, оставившего нам столь важные и интересные свидетельства о прошлом нашей «малой»

родины. Несколько легче обстоит дело с теми краеведами, которые печатались в воронежских и столичных изданиях. Речь идет о таких известных этнографах, как Н.И. Второв (создатель воронежского литературно-общественного кружка), как А.И. Кремер, П.В. Малыхин, М.А. Веневитинов, художник С.П. Павлов. Так как в архиве Русского Географического Общества отсутствуют рукопись Н.И. Второва и альбом С.П. Павлова, мы обратились к «Воронежскому юбилейному сборнику въ память трехсотлђетія г. Воронежа». – изд. Воронежскимъ Губернскимъ Статистическимъ Комитетомъ. (томъ второй. – Воронеж, 1886., с.257-297), в котором напечатаны исторический очерк постепенного заселения Воронежского края, статистическо-этнографическея замечания о его населении и объяснение рисунковъ, содержащихся въ этнографическихъ альбоме, подготовленное Н.И. Второвым. Таким образом, этнографический материал Н.И. Второва (опись № 7) мы даем по вышеназванному изданию.[5] Объем воронежских материалов из архива РГО разновелик: от двух до ста и более листов. Есть тексты, в которых есть ответы на все вопросы этнографической программы, в других освещается только один или два вопроса. Но каждый материал, даже небольшой, интересен посвоему.

В рукописных архивных материалах дается описание географического положения села, его вида, расположения улиц в текстах о с.

Нижнепокровском Бирюченского уђзда (№ 4), г. Валуйки (№ 9), о г.

Острогожске, немецкой колонии Рыбенсдорф, Дивногорском монастыре, церкви на горе Шатрище (№ 10), с. Троицкий юрт Новохоперского уезда (№ 11, ст. Г. Лебедева), сел Коротоякского у. (№ 19), с.

Мокром Бояраке Задонского у. Воронежской губ. (№ 20). Здесь же мы встречаем обстоятельное описание жилища, строения дома, расположения дворовых построек. Например, в с. Нижнепокровском Бирюченского уђзда были «плановая» и «кривые» улицы. «Избы состоятъ въ одной связи: при входђ, по одну сторону изба, а по другую чуланъ, или вмђсто чулана свђтлица. Иныя избы съ одними только сђньми».

Хозяйственные постройки: гумно, анбары, клети, плетневые пуньки.

На выгонђ противъ поперечнаго переулка отдђляющаго кривую улицу отъ плановой, находится старинная приходская деревянная церковь, съ иконостасом старинной позлащенной рђзбы и живописи, съ одним престоломъ въ имя Покрова Пресвятыя Богородицы въ одной связи съ колокольнею, о трехъ главахъ крытая жђлезомъ съ позлащенными крестами окруженная вђтхою деревянною оградою. Тамъ же на выгонђ находится сельская расправа и общественные хлђбные магазины.

Имелся в селе и «казенный питђйный домъ;

В архивных рукописях сообщаются сведения и о переселенцах из разных губерний России, основавших изучаемые поселения: переселенцы из Тульской губ. Данковский у., Московской губ. Серпуховской у. (г. Богучар, № 8); «заднепровские переселенцы» из Запорожской сечи (г. Острогожск, № 10); немецкие переселенцы (слоб. Рыбенсдорф, № 10); из Саратовской губ., Рязанской губ. Егорьевскаго у., Тамбовской губ. Моршанскаго у. (с. Троицкий юрт, № 11); из Московской губ. Серпуховской у. изъ сел: Талижи, Колычева, Юровки и Конищева (с. Верхо-Тишанка Бобровского у., №№ 14, 57); переселенцы из Московской и других великороссийских губ. (Коротоякский у., № 19);

Тамбовской губ. Лебедянского у. (с. Мокрый Боярак, № 20).

Обстоятельно, красочно описывают авторы внешность жителей Воронежской губернии, при этом выделяя ее особенности в зависимости от принадлежности к определенной народности: великороссияне, малороссияне, цыганы, немцы (№№ 4, 5, 9, 10). Вот описание великоросса из материала, подготовленного П.Соколовым (№9): «Сђверный житель именовавшїйся прежде удельнымъ, который имђетъ цветъ лица здоровый, красный, выпуклый лоб, полныя красныя щеки, чрезвычайно дђятеленъ, трудолюбивъ, неутомимъ, силен и женщины весьма трудолюбивые, часто отправляютъ работы тяжелыя, какъ то: молотятъ хлђбъ, косятъ оный крюкомъ и проч. Этотъ народ, составляющїй два селенїя въ уђзде переселенъ изъ Тульской губернїи. У всђхъ же означенныхъ поселянъ цвђтъ волосъ большею частїю темнорусый ирђдко черный и рыжїй».

Среди великороссов заметны различия во внешнем облике среди помещичьих крестьян, однодворцев и экономических крестьян, имеется в виду богатство или бедность убранства, особенности народного костюма. Вообще описания народного костюма являются одним из достоинств предлагаемого читателю сборника, настолько точно и подробно ведется о нем речь.

Красочный южнорусский костюм, несущий в себе разнообразные черты переселенцев из разных губерний России, с любовью выписан авторами текстов. Еще предстоит подробно проанализировать страницы, посвященные народному костюму, сейчас можно лишь привести примеры части таких описаний по великорусскому костюму и малороссийскому: «Крестьяне носятъ зимою бђлые овчинные нагольные тулупы и полушубки, а лђтом халаты бђлаго темносђраго цвета крестьянскаго сукна безъворотовъ, с подобранными съ зади въ перехватђ по двђ фалдочьки и опоясываются шерстянымъ полосатым поясомъ.

Бабы какъ зимой такъ и лђтомъ носятъ сіния въ будни суконныя разноцвђтно, а в праздники вышитыя краснаго и другаго цвђта шелкомъ клђтчатыя въ три полосы шириною поневы со вышитою съ лђва бока во всю длину поневы шириною въ три четверти синею же шерстяного прошвою, съвышитою красным же шелкомъ въ подолђ поневы тесьмою, а дђвки носятъ синія суконныя сарафаны» (с. Нижнепокровском Бирюченского уђзда, № 4).

«У малороссiанъ нарядъ буднишный мужской: бђлая чистая сорочка и такiеже порты, бђлая суконная свитка, въ родђ козакина и всегда сапоги; когда есть шапка, онъ её носитъ; когда нђтъ, онъ обходится лђтом и безъ ней. Нарядъ праздничный: шляпа черная паярчетая, съ широкими полями, плисовый камзолъ бђлая сорочька и халатъ изъ синей китайки.

Женщины носятъ въ будни: бђлую сорочку, плахту или юбку сдђланную изъ шерсти разныхъ цвђтовъ только она несшивается съ одной стороны и подпоясывается кушакомъ или кромкой отъ сукна, съпереди завђшивается запаской или передникомъ изъ краснаго сукна или другой шерстяной матерiи, на ногахъ сапоги на головђ очепокъ т.

е. особаго рода шапочка шитая битью или сдђланная изъ парчи.

Праздничный нарядъ ихъ составляетъ тонкая льняная бђлая сорочка, вышитая въподолъ красною бумагой, прошва эта, всегда видна изъ подъверхняго платья, юбка изъ синей китайки и синiй китайчатый капотъ отароченный чернымъ полубархатомъ, ожерелье и клейноды нашеђ ихъ любимое украшенiе; на головђ очепокъ повязанный шелковымъ платкомъ и на ногахъ башмаки» (Опись № 19. Е.А. Переверзевъ.

Этнографическое описание Воронежской губернии Коротоякского уђзда 1849 года).

Обозначения многочисленных деталей костюма даются не только в описаниях, но и в составленных авторами словарях. Ряд материалов был посвящен только словарной работе – изучению местных говоров.

Особенно в этом смысле выделяются труды П. Соколова, (№ 9), А.И. фон Кремера, (№ 57) и П. Малыхина (№ 15). Помимо словаря областных слов эти авторы приводят образцы местного разговора государственных крестьян (великорусских) и малороссиянъ Валуйскаго уђзда (№ 9), а также образец разговора нижнедевицких крестьян (великорусских) (№ 15). П. Соколов для демонстрации местного говора приводит литературный рассказ-диалог «Старый солдат», как пишет Д.К. Зеленин, созданный «в беллетристическом духе». А.И. фон Кремер собрал и представил помимо обширного словаря говора жителей с.Верхо-Тишанки Бобровского уезда, уникальные сведения по словам солдатским и мещанским, названиям карт «в простонародии», названиям праздничных и других дней, словарь имен людей, с их изменениями, простонародными названиями и поговорками. В разделе «Богатство русского языка» он приводит 51 синоним для названия водки и 16 для названия кабака.

Фольклорный и этнографический материал из архива РГО по Воронежской губернии также богат и разнообразен.

Авторы архивных материалов большое внимание уделили особенностям прохождения календарных и семейно-бытовых обрядов в Воронежской губернии. Календарные обряды, в основном, представлены описанием Рождества (в укр. селах – «Риздва»), Нового года, Богоявленiя Господня или Крещенья («Свечки» – рус., «Голодна кутя»

– укр.), Масленицы («Масляна» – укр.), Средокрестия, Пасхи («Великдень» – укр.), Благовещенья, Красной горки, Троицы, дня св. мучениковъ Флора и Лавра (18 августа) – лошадиного праздника. Несомненную ценность имеют эти рассказы еще и потому, что авторы, их представившие, были непосредственными свидетелями прохождения праздников, в то время как нам, живущим в XXI веке, приходится довольствоваться скудными воспоминаниями о рассказах потомков тех воронежских крестьян. Вот как прочувственно говорится о прохождении праздника Троицы в с. Нижнепокровском Бирюченского уђзда (№ 4):

«День Всесвятыя Троицы нђкогда был престольным праздникомъ прежней церкви сдђшняго села, сгорђвшей во время бывшего пожара, на мђстђ гдђ теперь плановая улица, так как церковь та именовалась во Имя Всесвятыя Троицы. Этот день въ тогдашнђе время, более других праздников въ сдешнем селђ отличался многочисленным сборищем молодежи на выгонђ, собиравшейся какъ изъ сдђшняго, такъ и изъ сосђдняго села Верхнепокровскаго гдђ они вмђстђ предавались разнымъ играмъ, забавамъ и увеселеніямъ. … между прочими играми молодыя бабы и дђвки, мужики и парни составляют большой кругъ с пђснями, подъ которыя для пляски изъ круга пускаются на середину. И вотъ одна изъ этих пђсенъ: «Вселиственный мой вянокъ, / Ладо-Ладо, мой вянокъ…». Любопытно послушать этой народной пђсни, да посмотрђть на ихъ движенія. Представтђ себђ прелестныхъ женщинъ в щегольскомъ нарядђ с пђснями хлопающихъ въ ладоши. Я попросилъ спђть мнђ эту песню; – и нежный переливный голосъ проникалъ в растроганную душу. Я беспрестанно измђнялся въ лицђ при звукахъ этой пђсни», представляя рђзвую молодежь въ щегольскомъ нарядђ; звучный голосъ и хлопанье въ ладоши.»

Семейно-бытовые обряды представлены, в основном, свадебными обрядами. Подробно, со всеми этапами свадебного действа показана великорусская свадьба с. Нижнепокровском Бирюченского уезда (№ 4) и малороссийская свадьба слободы Алексеевки Бирюченского уезда (№ 5). Ценно то, что описание свадебного обряда сопровождается обилием свадебных песен. Так, например, при прохождении свадебного обряда в с. Нижнепокровском Бирюченского уезда исполнялась свадебная песня, а в слободе Алексеевка – 34. Анализ всех особенностей свадебного действа позволит увидеть уже ушедшие детали обряда, раскрыть архаичные черты мышления воронежских крестьян, позволит в полной мере оценить степень участия жителей села в обряде, красоту, драматичность и великолепие свадебных песен и причитаний.

Вот только перечень основных этапов свадьбы в с. Нижнепокровском Бирюченского уезда, начинающегося с предсвадебного периода:

– первое сватовство; бываетъ второе, называемое пропой; «чрез недђлю или чрез двђ послђ сватовства или пропоя, бываетъ сговоръ, обыкновенно съ воскресенья на понедђльникъ вечеромъ; въ четвертокъ, днемъ свекровь приходить въ домъ родителей невђсты, съ запасом обычной закуски и оповещаетъ ихъ, что въ воскресенье должна быть свадьба;

– въ субботу, когда начинаетъ смеркаться, въ такъ называемый дђвишник или сборный день, невђста посылаетъ собирать подругъ – дђвушекъ, и въ ожидании ихъ сама одинока сидя на печи голоситъ;

сидя на печи вручаетъ родному дяде, который называется теперь старшим или дядькою, узел, в котором находятся теперь «принадлежности одеянiя для жениха»; послђ того, начинаютъ дђлать каравай.

День свадьбы:

– утром свадебного дня невђста въ сопровожденiи подругъ отправляется в церковь «къ утрени»; по возвращенiи изъ церкви «у невђстђ дђлаютъ каравай, съ такими же точно обрядами, какъ у жениха»;

– у жениха съђзжается пођздъ пођзжанъ и колумагъ, и располагается за столомъ; пођздъ готовится къ отъђзду за невђстою, дружко относитъ войлокъ (полстъ) на повозку; мать и отецъ, взявъ благословение, благословляютъ сына-жениха; потомъ дружко взявши каравай подъ мышку, выводитъ жениха изъ избы, и сажаетъ на повозку съ дядькою и перекрестившись ђдутъ;

– извђщают об этом невђсту и затворяютъ ворота, а она садится на печь и голоситъ; пођздъ останавливается у воротъ двора ея; одинъ дружко входитъ въ дворь, а въ избђ невђсты дђвки упоминают въ пђсняхъ о пођздђ; дружко сводитъ съ печи невђсту, которая голоситъ, молится, обращаясь къ иконамъ, потомъ прощается: отцу и матери кланяется въ ноги, а родню цђлуетъ; дружко сажаетъ ее за столъ на концђ, выходитъ на дворъ и взявъ с повозки под мышку войлокъ, вводитъ жениха въ избу;

– дружко зоветь са двора пођзжан к столу; послђ стола, пођздъ собирается сопровождать молодыхъ въ церковъ къ вђнцу; послђ такой церковно-обрядной церемонiи, весъ пођздъ сопровождаетъ новобрачныхъ прямо въ домъ къ свекру;

– отец и мать молодаго съ иконою, а родственники съ хлђбомъ и солью въ сђняхъ встрђчаютъ новобрачныхъ; потомъ всђ входятъ въ избу и садятся за столъ, гдђ молодой сидитъ по лђвую сторону дядьки, вмђстђ съ молодою, а возле ней свашка ея. Тутъ имъ подаютъ обђдъ.

– по окончанiи обђда, молодой сперва расплетают девичью косу, заплетают волосы въ две косы, надђваютъ головный уборъ «по бабьи»;

наряжаютъ ее въ в поневу; и после сей церемонiи, молодую вмђстђ съ молодымъ, отводятъ въ особое помђщенiе избы, гдђ они находятся до прiезда родителей ея;

– родители молодой приезжают, чтобы взглянуть на родную дочь и привезти сундукъ съ приданым; молодая вмђстђ съ молодымъ обносит водкою свекра, свекровь и всю родню, и тут же «при помощи матери и невђстки осыпаетъ ихъ дарами «к. т. платками, сароками, какошниками, подзатыльнями, поневами, пр., которыя достаютъ из приданого сундука»;

– «послђ столькихъ суетъ, поцђлуевъ и радушного привђтствiя гостей, уже ночью, молодые уходятъ въ особое помђщенiе, сдђланное для спальни, гости расходятся, а старые родственники поужинавъ, предаються сну». Свадьба в с.Нижнепокровском продолжается еще 2-3 дня.

Как мы видим, все действия свадебного обряда сопровождаются пением свадебных песен, насыщены массой деталей проведения обряда. Многие из них уходят в глубокую древность, например, нахождение невесты на печи во время сватовства и во время ожидания приезда жениха; обряды почитания хлеба во время изготовления свадебного каравая, связывающие образ каравая и супружеской пары его изготовляющей для будущих молодоженов с идеей плодородия; обязательная подача курицы во время всех свадебных трапез (курица как женский символ, символ плодородия).

К семейно-бытовым обрядам относится также описание родильных и крестильных обрядов, похоронного обряда. В материалах А.М. Веневитинова даются несколько похоронных причитаний (по матери, по брату).

В сборнике, предлагаемом читателю, широко представлены лирические и прозаические жанры. Это, в первую очередь, песня – обрядовая и необрядовая. Среди 10-ти календарных песен 1 колядка, 2 щедровки, 1 посеванье, 2 христославия, 1 масленичная, 1 весенняя, 1 троицкая. Из семейно-бытовых обрядовых песен – 80 свадебных песен, одно свадебное причитание, исполняемое во время девичника). Многие из этих песен в наше время практически не встречаются. Кроме того, важно, что в сборнике представлены русские и украинские свадебные песни одного уезда – Бирюченского уезда Воронежской губернии, что позволит вести их сопоставительный анализ.

Лирические песни (192) из собрания М.А. Веневитинова (№ 11), Н. Вариводы (№№ 17, 56) включают следующие тематические группы:

любовные – 54, семейно-бытовые – 20, шуточные – 20, солдатские – 4, социально-бытовые – 3, тюремные – 2, игровые – 5.

В основном, все песни имеют полный текст, богато украшены сравнениями, эпитетами, плеоназмами, различными повторами. Разумеется, тексты середины XIX века содержат реалии того времени, отражают жизнь крепостной и пореформенной России, особенностей быта, занятий людей, в описаниях героев встречаются множество деталей их поведения и внешнего облика.

Есть в нашем сборнике и 4 исторические песни, которые доносят до нас события глубокой древности. В малороссийской песне из собрания М.А. Веневитинова «Закувала зозуленька» (№ 117) звучит воспоминание о набегах крымских татар на южнорусские степи в XVXVII вв., о том, как проезжающих чумаков захватывают «в ополонь».

В песнях из собрания Н. Вариводы «Да не спав я нычку» (№ 207) и «Ой годи нам журытися» (№ 215) описывается события XVIII века времен Екатерины II: ликвидации Запорожской Сечи и заселения казаками левобережной Кубани, слышны здесь отзвуки и восстания Степана Разина. Песня «Разорена путь-дороженька» (№ 110) посвящена событиям Заграничного похода русской армии в 1813-1814 гг. (См.

комментарии к песням).

Духовные стихи в архивных записях по Воронежской губернии имеются в разных текстах (описи №№ 11, 54, 59, 63), но в первом выпуске этот жанр будет представлен материалами, подготовленными М.А. Веневитиновым (№ 11). Большую часть этих стихов занимают «младшие» духовные стихи: о Рождестве Иисуса Христа – № 1 «Спи, дитя мое, спокойно»; о Богородице (украинский стих) – №№ 5 «Якъ шла Марiя лугомъ-берегомъ».

В XIX в. были также широко распространены поминальные стихи:

о смерти – № 3 «Я въ пустыню удаляюсь», №7 «Что слышу? Стонъ мёртвъ», №12 «О, смерть люта и гнђвлива»; о грехе – № 4 «Лейтесь, лейтесь, токи слезны», № 8 «Увы, плачевно провождаю», № «Пресвђтлый Ангелъ мой Господень», № 11 «Время, о душе, настало»;

о Страшном суде – № 13 «Бог во славу облачится», № 14 «О, прекрасный, ты, раю»; о вере – № 2 «Нынђ, нынђ я печальна», № 6 «Iисусе мой Прелюбезный, сердцу сладость», № 10 «Боже, жизнь мою управи». Почти все эти стихи написаны в силлабо-тонической системе стихосложения, двусложными размерами стиха, кроме № 5 (тоника, двухударный), № 6 (силлабика, акростих), № 14 (раешный стих).

Самобытны и оригинальны украинские сказки их архивного собрания М.А. Веневитинова. Они полны колоритного народного юмора.

Это социально-бытовые сказки «О кузнеце», «Калина учэный», «Кто вирниший?», сказки-анекдоты «Сава и сало», «Ригори и перчишнык», сказка-притча «Совет малоросса-отца своему сыну». Несказочная проза представлена историческими преданиями о татарах и разбойнике Кудеяре, о чудовище, появившемся под Пасху.

В первом выпуске рукописного архива РГО содержатся заговоры (детские: лечебные от «сушеца» – 4, от крикуна – 1; лечебные: от колдунов – 1, от зубной боли – 2, от бородавок – 2, от чесотки – 1, от болезни скота, от червей у лошади – 2; любовные –1, на удачу в суде – 1, на сон – 1). В ряде текстов приводятся примеры народной медицины, различные суеверные способы лечения и обряды. Описывается древний, архаичный обряд опахивания: «Во время скотскихъ падежей, въ нђкоторыхъ мђстахъ по суеверiю, проводятъ кругомъ Селенiя борозду, везя соху дђвками, прокапываютъ небольшiя бугры, такъ чтобы верхнiй слой земли, не былъ тронутъ, въ видђ арки, прогоняютъ сквозь оныя скотъ; а когда скотина упадетъ, то зарываютъ съ кожею въ землю» (Е.А. Переверзев, г. Коротояк, № 19).

В сборнике есть также пословицы (70), загадки (59) и игры, прибаутки, гадания, описания народных рецептов приготовления пищи.

Особо выделяются материалы об исторических событиях XVII века, оставивших значительный след в народной памяти. Это подробное описание города-крепости Романова, построенном в 1614 г. родственником царя Михаила Федоровича боярином Иваном Никитичем Романовым и обновленным в 1652 г. Город Романов и его зона вошли в Белгородскую засечную черту. Позднее это городище стало селом Мокрым Бояраком (ныне пос. Ленино Липецкой области). Текст насыщен описанием его старинных укреплений, а также описанием построенных позже церквей (В. Ракитин, № 20). Подобного типа сведения имеются и в материале А.И. фон Кремера, № 14. Он посвящен истории разграбления в 1763 г. Битюгского монастыря и Церкви во имя Св. Живоначальныя и нераздђльныя Троицы в с. Верхо-Тишанке Бобровского уезда.

Данный сборник имеет следующие разделы: предисловие и вступительная статья Т.Ф. Пуховой, тексты материалов Русского Географического Общества по Воронежской губернии, подготовленные Т.Ф. Пуховой, А.А. Чернобаевой, приложение, включающее статью Г. Лебедева; комментарии к песням и духовным стихам, составленные Т.В. Мануковской, Е.А. Грибоедовой; фольклорно-этнографический указатель (Т.Ф. Пухова) и словарь диалектных и устаревших слов (Т.В. Мануковская, О.М. Скляр, А.А. Чернобаева). Кроме того, в сборнике приводятся фотокопии отдельных листов из описей материалов, а также копии двух рисунков С.П. Павлова («Русский художественный листок» В. Тимма №№ 34, 1. Поселяне Воронежской губернии. Великороссияне; № 35, 2. Поселяне Воронежской губернии. Великороссияне. Малороссияне. Немцы-колонисты).

При издании рукописных материалов РГО по Воронежской губернии нами были сохранены старая орфография и пунктуация, диалектные особенности речи. Это, конечно, создает определенные трудности при чтении текстов, особенно это заметно при различении слитного и раздельного написания слов. В то же время такое точное воспроизведение рукописей дает возможность представить реальную картину функционирования русского языка середины XIX века.

В работе над сборником принимали участие все сотрудники лаборатории народной культуры им. проф. С.Г. Лазутина кафедры теории литературы и фольклора ВГУ: Т.Ф. Пухова, А.А. Чернобаева, Т.В. Мануковская, Ж.В. Фомичева, Н.И. Уварова, О.М. Скляр, преподаватели кафедры теории литературы и фольклора Е.А. Грибоедова, художник-оформитель Г.В. Марфин, преподаватель кафедры культурологии ВГУ В.Ю. Коровин, главный хранитель воронежского краеведческого музея С.П. Толкачева. Большую помощь в расшифровке рукописей и компьютерном наборе текстов оказали студентыфилологи дневного, заочного и вечернего отделений ВГУ.

1. Д.К. Зеленин. Восточнославянская этнография. – М., 1991.– с.12.

2. Д.К. Зеленин. Матеріалы для описанія Воронежской губерніи, хранящіеся в архивђ Императорского географического общества (раздел IX, записи № 1-72) // «Памятная книжка Воронежской губернии на 1913 г.», издание Воронежского Губернского Статистического Комитета.

3. Фольклорно-этнографические материалы из архива Русского географического общества XIX века по Воронежской губернии / Подготовка текстов и составление Т.Ф. Пуховой, А.А. Чернобаевой. – Часть I. – (Афанасьевский сборник. Материалы и исследования.

Вып. XI). – Воронеж. ВГУ. – 2012. – 382 с.

ОТЗВУКИ ИСКУССТВА СКОМОРОХОВ В СКАЗКАХ

А.К. БАРЫШНИКОВОЙ (КУПРИЯНИХИ) Как известно, история русского фольклора уходит в далекое прошлое Древней Руси, в прошлое древних славян, в прошлое индоевропейской общности народов. Проблема происхождения фольклорной традиции того или иного жанра, а также связанная с этим проблема происхождения сюжета фольклорного произведения всегда волновала фольклористов. Богатый материал в этом плане дает творчество известных воронежских сказочниц А.Н. Корольковой (1892-1984) и А.К. Барышниковой (Куприянихи) (1868-1954).

По нашему мнению, традиция создания и исполнения сказок сказочницами восходит к многообразному творчеству русских скоморохов. Факты биографии А.Н. Корольковой и А.К. Барышниковой, говорящие о глубоких корнях искусства исполнения сказки в их семьях, позволяют сделать такое предположение. Остановимся подробнее на истории жизни А.Н. Корольковой.

Анна Николаевна Королькова (фото разных лет) Жители села Старая Тойда Анненского района, откуда родом А.Н. Королькова, являлись переселенцами из центральных губерний России, в частности, из Ярославской губернии. Село Старая Тойда расположено в центре поселения, застроено по береговому склону реки Тойда, основано в конце XVIII века. Первые поселенцы обосновались здесь после 1666 года. Это были мелкие служивые люди, впоследствии – однодворцы. В 1699 году самовольно переселившихся людей согнали, а на их место в 1701 году были переселены дворцовые крестьяне из-под Ярославля. Ярославские места издавна были местом коренного заселения русского народа со времен Киевской Руси.

Фольклорная традиция, в том числе и скоморошеская, там не прерывалась татаро-монгольским нашествием.

Воронежские земли, как известно, были частым пристанищем беглых людей. Вполне возможно, что после 1648 года, когда вышел царский Указ о запрете скоморохов и выселении их вместе с семьями из центральных губерний, сюда, на окраину тогдашней России перебрались и некоторые семьи скоморохов, как уже говорилось из дворцовых крестьян из-под Ярославля. «Запреты на профессию вынудили скоморохов разбрестись по различным отдаленным углам страны. Богатство сказочной традиции в местах, отмеченных пребыванием скоморохов (Дон, Орловщина, Поволжье, Север, Урал), подтверждают гипотезы об их участии в сюжетосложении и выработке сказочной поэтики» (1, с. 411).

Творчество скоморохов охватывало практически все жанры фольклора. Сказка занимала в их репертуаре важное место. Скоморохи разрабатывали все многообразие сказочной формы: сказочные формулы, присказки, зачины и концовки, особое строение сказки. Э.В. Померанцева выделяла особое «скоморошеское балагурное направление в русской сказке», высоко оценивала роль скоморохов в становлении сказочной поэтики: «На выработке традиционных приемов сказочной поэтики, и прежде всего волшебной сказки, сказалось то, что сказки, очевидно, входили в репертуар древнерусских профессиональных артистов: плясунов, песельников, рассказчиков и бахарей-скоморохов, свидетельства об искусстве которых мы имеем с ХI по XVIII век. Жизнь сказки в устах профессионалов несомненно содействовала выработке стабильности сказочной поэтики» (2, с. 119).

Конечно, прямых свидетельств о происхождении семьи сказочницы из скоморошьего рода у нас нет, но об отзвуках искусства скоморохов в их творчестве мы можем говорить со всей уверенностью. Например, в семье А.Н. Корольковой (в девичестве Глазковой) сказочниками были и бабушка, и дедушка Устин Сергеевич. В Старой Тойде был известен еще один сказочник – Николай Устинович Глазков, у которого дед и отец слыли лучшими рассказчиками и песенниками. Две его сказки опубликованы в сборнике «Народное творчество в годы Великой отечественной войны» (Воронеж, 1951). И, конечно, соседский дед Степуха – пасечник Степан Иванович Растрыгин, доживший, по словам Анны Николаевны, до 116 лет, передал множество сказок и преданий тойденским ребятишкам, которые прибегали его послушать (3, с. 4).

Э.В. Померанцева в 1969 г. писала: «Если учесть возраст Анны Николаевны, родившейся в 1892 г., и то, что она в ранней юности переняла свои сказки от глубоких стариков, можно считать, что ее репертуар восходит если не к концу XVIII, то к самому началу XIX в. Репертуар этот исключительно велик. Хотя сказочница и жалуется, что сейчас уже не может вспомнить многие сказки, которые раньше часто рассказывала, в 1955-1957 гг. от нее было записано свыше ста сказок» (4, с. 5).

От А.Н. Корольковой записывали сказки все 40-70-годы известные фольклористы: В.А. Тонков, Э.В. Померанцева, Н.И. Савушкина. С ее сказками выходили сборники в 1940, 1941, 1944, 1945, 1950, 1956, 1958, 1969 гг. Переиздания ее сказок выходят и в наши дни. Есть среди многих записей сказок А.Н. Корольковой и варианты отдельных сюжетов, записанные в разное время: «Илья Муромец», «Незнайка», «Хрустальное озеро», «Мартынка», «Фенист-ясный Сокол», «Сестрица Аленушка», «Мальчик-с-пальчик» и другие. Сравнение этих вариантов раскрывает творческую мастерскую сказочницы, показывает, как от сказки к сказке видоизменялись отдельные приемы при сохранении основного сюжета.

Например, мы имеем две записи сказки «Финист – Ясный Сокол»

1941 г. (запись В.А. Тонкова) и 1958 г. (запись Э.В. Померанцевой).

Вот как говорится в начале сказок об отъезде отца:

1941 г.: «Жил да был один крестьянин. У него умерла жена, осталося три дочки. Жили они хорошо, а потому хотел старик нанять работницу – в хозяйстве помогать. Но меньшая дочь Марьюшка сказала: – Не надо, батюшка, нанимать работницу, сама я буду хозяйство вести» (5, с. 29).

1958 г.: «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был зажиточный крестьянин. У него было три дочери. Умерла у него жена. Они еще девушки были. Он хотел работницу нанять, а младшая дочь говорит: – Не надо, батюшка, я все буду делать: и коров доить, и белье стирать, и заплаты платать» (4, с. 152).

В позднем варианте подробнее сказано о домашних занятиях Марьюшки, используется местное тойдинское словечко «заплатки платать». А описания завистливых сестер, напротив, красочнее звучат в тексте 1941 года: «Ладно. Стала дочка Марьюшка хозяйство вести. Все-то она умеет, все-то у нее ладится. Любил отец Марьюшку: рад был, что у него такая умная и работящая дочка растет. А из себя-то Марьюшка красавица писаная. А сестры завидущие и жаднющие, из себя-то они некрасивые, а модницы-перемодницы, - весь день сидят, да белятся, да румянятся, да в обновки наряжаются, платье им – не платье, сапожки – не сапожки, платок – не платок.»

(5, 30) В тексте 1958 года говорится кратко, но очень емко: «Трудолюбива была. А эти две, как на разгуле» (4, 153).

В сцене описания Фениста-Ясна Сокола мы вновь сталкиваемся с умением сказочницы по-разному говорить об одном и том же образе:

1941 г.: «Когда все спать полегли, бросила Марьюшка перышко на пол и проговорила: – Любезный Финист – ясный сокол, явись ко мне, жданный мой жених! И явился ей молодец красоты неописанной» (5, с.30). В тексте 1958 г. речь держит Фенист: «Все убрались, она вынула перо. Оно сделалось царевичем. Ну, вот, сели они, побеседовали. Он говорит: – Марьюшка, ложись спать, а я полечу по поднебесью полетать. Ударился о землю и стал ясным соколом» (4, с.154). И описание красоты Фениста, и его желание полетать «по поднебесью», – все выражено в устойчивых, постоянных оборотах, отработанных рассказчиками-сказочниками за многие годы.

Эпизод, когда Марьюшка видит кровавый след на окнах, после того, как израненный Сокол бился о вставленные сестрами ножи в раму, также описывается по-разному. В сб. 1941 дается яркая эмоциональная картина переживаний героини: «заплакала Марьюшка горькими слезами, смыла слезками кровавый след, и стала Марьюшка еще краше. И пошла она к отцу и проговорила: – Не брани меня, батюшка, отпусти в путь-дорогу дальнюю, жива буду – свидимся, умру – так, знать, на роду написано!» (5, с. 31).

1958 г. «Она проснулась, рассвело уже. Она видит на ножах кровь и перышки. Погорилась-погорилась, делать нечего. Утром говорит отцу: – Батюшка, устала я от домашней работы, я пойду в Иерусалим богу помолюсь» (4, с. 155) Во втором варианте (в записи Э.В. Померанцевой) чувства выражены более сдержанно, но динамично. Характерно упоминание Иерусалима. Вспомним, что дед А.Н. Корольковой – Устин Сергеевич, был поводырем слепого – исполнителя духовных стихов, и разговоров о святых местах в их семье, вероятно, было много. Кроме того, вновь используется местное емкое выражение «погорилась» – опечалилась, пострадала.

В описании дороги и встречи с Бабой Ягой вновь мы видим разнообразие традиционных оборотов:

1941 г.: «И вот выходит Марьюшка на поляну и видит: стоит избушка на курячьих ножках – вертится. Страшно стало Марьюшке: – Избушка, избушка, встань к лесу задом, ко мне передом, мне в тебя лезть, хлеба есть!» Повернулась избушка к лесу задом, ко мне передом. Зашла Марьюшка в избушку и видит: сидит там Баба-Яга – костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, а нос к потолку прирос» (5, с. 31).

1958 г.: «Шла она чистыми полями, дремучими лесами, бархатными лугами. Видит – стоит избушка на куриных пятках, на собачьих лапках и вертится. Она говорит: – Избушка, Избушка, стань к лесу задом, ко мне передом. Дай мне в тебя влезть, хлеба-соли поесть. Избушка повернулась. Взошла в нее Марьюшка. Там баба-яга. Ноги на порожке, губы на сошке, руки из угла в угол, нос в потолок (4, с. 161).

И в первом и во втором вариантах Баба-Яга традиционно описывается как представительница царства мертвых, а ее «избушка на курячьих ножках» как домовина, гроб, часть ее тела – неживая («костяная нога»). Материал сказки А.Н. Корольковой является еще одним подтверждением точки зрения В.Я. Проппа о том, что Баба-Яга является корифеем обряда инициации, связан этот образ и с культом предков, которые покровительствовали живущим.

Это еще раз показывает, насколько архаичны сказки А.Н. Корольковой, в какую глубину веков ведут они слушателей и читателей.

Говоря о «скоморошеском балагурном направлении в русской сказке», мы имеем в виду обилие иронических шуток, острот в тексте сказок. Комическое в сказках А.Н. Корольковой представлено различными оттенками юмора и сатиры. Большое значение имеет ирония, особенно в социально-бытовых сказках. Комическое присутствует и в волшебных сказках, часто оно концентрированно дается в концовках сказок, после того, как все драматические конфликты сказки разрешаются.

«Еруслан Лазаревич», концовка: «Сказка вся, а присказка будет завтра после обеда, поевши мягкого хлеба» (4, с. 63).

«Сивка-бурка», концовка: «Так они жили-поживали. Я недавно у них была, мед-пиво пила, с ним говорила, да кой про что спросить забыла» (4, с.117).

«Кочет, кот и лиса», концовка: «Сказка вся, да говорить нельзя.

Буду рассказывать после ужина, приходите слушать кому нужно. Я и эту сказку доскажу и еще две расскажу» (4, с. 392).

«Чудесная охота» (1941), концовка: «Сказка вся, а нам пирога да гуся» (5, с.49).

Концовки произведений часто имеют внутреннюю рифму, строятся на каламбурах. В такой сжатой юмористической фразе сообщается и самый главный итог сказки:

«Птица-орлица», концовка: «Иванушка-молодец, он был хороший стрелец, правда он и тогда не плох, когда царя запрёх» (4, с. 129).

«Две рыбы», концовка: «Ну, это сказка, правда или нет, а кто в нужде помогает, тому сердечный привет» (4, с. 192).

Для большей доказательности А.Н. Королькова вводит в концовку пословицу, опирается на нее в своих рассуждениях. Богаче и оригинальнее концовки и, вообще тексты сказок в записях Э.В. Померанцевой, сделанные в 1958 г. Например, концовка сказки «Аленушка» из сборника 1941 г.: «Кто сказку сказал, тому денег казан, а кто слухал, тому шуба с пухом» (5, с. 40). А в сборнике Померанцевой в сказке «Сестрица Аленушка» (1958), концовка следующая: «Сказка вся, а присказка будет завтра после обеда, поевши мягкого хлеба. Вот такая пословица есть: «У кого мать не умерла, у того и горя не бывало».

Ее по всякому применяют: «У кого жена не умирала, у того и горя не бывало» – тоже говорят» (4, с. 170).

«Незнайка», концовка: «Ну, правда, она его всю жизнь любила, никогда не изменила. И дети от них пошли хорошие. Правда, я там давно не была, мне некогда было, я сказки рассказывала. На этом сказка кончается. Можно мало знать, да много сделать, можно много знать, да мало сделать» (4., с. 107).

Зачины и присказки также полны юмора:

«Мартынка», зачин: «В некотором царстве, в некотором государстве, не знаю где и в каком селе жил старик со старухой» (4, с. 141).

Концовка: «Так они стали жить и поживать. Поди и сейчас живут.

Я у них недавно была, мед-пиво пила, в молоке купалася, полой утиралася» (4, с. 142).

«Волшебник», присказка: «В некотором царстве, в некотором государстве, может быть в том, в котором живем, это было давно, в едва памятные времена, старики говорили, что по двадцать пять лет служили» (4, с. 193). Концовка: «Сказка не вся, да говорить нельзя.

Кабы рюмочку винца, рассказала б до конца. Было это дело или нет, а кто будет читать сказку, всем привет» (4, с. 199).

«Солдат в походе», присказка: «Не помню, когда и в какие годы, может, при царе Горохе, когда крестьяне ели хлеба потрохе», квасу и браги до сыту не пили, но царю подолгу служили, в дальние походы ходили» (4, с. 279).

«Горшок», присказка: «В некотором царстве, в некотором государстве, на пригорке у реки собрались старики, разговоры развели.

Вот была здесь хата от краю девята, в ней жили муж и жена. Уж такие они ленивые были, даже по месяцу руки не мыли» (4, с. 349).

Есть среди сказок А.Н. Корольковой сказки с явно выраженным сатирическим началом. Примером тому будут сказки о барине, попе, а также жадных, ленивых и глупых людях, независимо от сословия. Например, сказка «Муж и жена». Жена, в отсутствие мужа-охотника обидела его собаку, которая перед этим спасла дом от воров. «А мне хозяйка все ребра отмяла кочергой», рассказывает она другой собаке.

Хозяин, понимающий язык животных, все понял и обращается к жене:

«Ты ее покормила? – Покормила – Что дала? – Корчагу молока и хлеба краюху. – Врешь, кочергой била, под крыльцо загнала, ребра намяла» (4, с. 209).

Комизм сказки строится на игре слов (корчага - кочерга), комизме положений: муж под давлением жены соглашается умереть, моется перед смертью, одевает чистую рубаху, ложится на лавку ожидать смерти. Но расслышав, как смеется над ним петух, приходит в себя и дает выволочку вздорной жене.

Концовка: «Хозяин вскочил, цоп ее [бабу] за волостное правление, повалил в земский суд (за волосы значит, да об землю). С тех пор баба стала такая мягкая, хоть в ухо вдерни» (4, с. 210).

В концовке используется такой яркий прием, как эзопов язык. Несомненно, что такая и подобные ей сказки А.Н. Корольковой несут в себе отзвуки богатых традиций русских скоморохов-бахарей.

Э.В. Померанцева так писала о сказке «Муж и жена»: «Эта волшебная сказка по своей основе сказка об охотнике, приобретшем дар понимать язык животных и птиц, имеет явно сатирическое звучание и перекликается с бытовыми сказками о злых женах. Текст А.Н. Корольковой, блещущий неподдельным юмором, является одним из лучших среди известных нам вариантов этой сказки» (4, с. 210).

Итак, из сравнения ряда сказок из различных сборников А.Н. Корольковой мы видим, что создание ею сказок было поистине творческим процессом, основанном на точном следовании традиции восточно-славянской сказки. В ее сказках вполне отчетливо слышатся отзвуки традиции древнерусской сатиры скоморохов, сохранившейся в фольклорных традициях ярославских крестьян. В то же время в ее творчестве заметно влияние окружающих реалий (местного говора, южнорусских бытовых и природных особенностей). С образом скомороха связывается и сама ее яркая артистическая натура, охваченная постоянным желанием нести людям сказку, желание рассказывать, петь каждый раз по-новому и детям, и раненым в госпиталях, жителям Воронежа и своим односельчанам-тойденцам.

В сборнике «Сказки Куприянихи», изданном в г. Воронеже Воронежским книгоиздательством в 1937 г. в разделе «Присказки» опубликован текст «Рипятушки», имеющий сложную и интересную судьбу. В комментариях А.М. Новиковой и И.А. Оссовецкого сказано, что «подобные присказки или, как их называет сказочница, пригудки, служили профессиональным сказочникам-бахарям для привлечения внимания слушателей. Это шутливые миниатюры, иногда без сюжета и с разнообразным содержанием. Типичный пример «Рипятушки» – набор шутливых рифмованных слов. Иногда же – это юмористическая небылица («Как комар и блошка баню топили»), или комическая сценка («Удалая баба»)…» (Сказки Куприянихи, 1937, с. 240).

Анна Куприяновна Барышникова (фото разных лет.) В «присказке-пригудке» «Рипятушки», на первый взгляд, звучат только шуточные рифмованные присловья, сюжетно не связанные между собой. Вот как выглядит этот текст:

При чем здесь «Раздомановски луга», зачем надо «приводить большого быка», зачем «булат-ножи потачивают», кому «кулаками бока наколотили». На все эти, казалось, бессмысленные вопросы мы получим ответы, если будем рассматривать «Рипятушки» не как присказку, хотя для А.К. Барышниковой это, действительно уже так. Начинается присказка как детская потешка: «Рипятушки-рипятушечки, / Отрежь сала на полушечки». Затем появляется в присказке абсурдная картина, более характерная для небылиц:

«Домок» боярыньки сооружен из полынки, т.е. полыни, степного травянистого растения серебристого цвета, с сильным ароматным запахом и знаменитой полынной горечью.

И только потом начинают проступать черты старинной, редкой, почти забытой «Старины о большом быке». Как мы увидим позже «Рипятушки» являются отрывком «Старины о большом быке», причем очень сильно искаженном. Вероятно, сказочница исполняла присказку-пригудку, уже не зная, какова его древняя основа. Об этом говорит путаница с главным героем: он называется и бычком, и гуськом.

«Старина о большом быке» является своеобразным историческим памятником эпохи рубежа XVI-XVII веков. Старина была записана А.Ф. Гильфердингом в 1871 года в двух вариантах. Первый вариант записан от Степана Ильича Максимова «крестьянина-земледельца и отчасти каменотеса» в деревне Немятовской на Кенозере и опубликована в сборнике «Онежские былины» в 1873 г. (т. 3, №297, с. 1272Второй, более полный вариант записан от Ефима Яковлевича Завала, крестьянина-коновала, 84 лет, из Ошевенска («Онежские былины», №303, с. 1284-1288). «Он – старообрядец и пользуется репутацией мудреца, лекаря и чуть ли не знахаря. В качестве коновала исходил почти всю Россию от Петербурга до Кавказа, был в 20-ти губерниях. …Он мастер рассказывать сказки и шутливыя повестушки, которых набрался в своих странствиях. Изъ старинъ помнит только две, которыя певал его отец» (1280). Именно этот вариант из сборника А.Ф. Гильфердинга (№303) опубликован в сборнике «Былины» под редакцией В.Я. Проппа и Б.Н. Путилова в 1958 г. Первый вариант (№ 297) почему-то попал в сборник «Баллады» 1983 г.

«Старину о большом быке» относят к жанру былин-скоморошин.

Былина имеет бытовое содержание, ее героями были люди из городских низов и боярской знати.

Обратимся к исходному тексту старины, записанного А.Ф. Гильфердингом в 1871 г. (№303) Начинается старина с обращения певцаскомороха к слушателям, принадлежащим к разным слоям общества – князьям, боярам, мужикам, солдатам; к разным возрастным категориям – ребятушкам, старушкам, молодушкам, красным девушкам.

Автор ухитряется не только назвать слушателей, но и мгновенно обрисовать характерное их занятие, благодаря чему они предстают перед нами как живые («ребятушки – не шумите», «старушки – не дремлите», молодушки – не прядите»). Разумеется, такого вступления в тексте Куприянихи нет.

Затем сообщается главная тема былины, и мы знакомимся с ее главным героем – большим быком князя Василия Рободановского.

Необычайно описание животного: не просто бык, а «великий»:

«Промежду рОги косая сажень» – такая деталь указывает на небывалую величину головы быка (косая сажень в старорусских единицах измерения – 248 см, определявшаяся расстоянием от пальцев ноги до конца пальцев вытянутой вверх по диагонали руки). Еще больше подчеркиваются гигантские размеры быка сравнением невозможности описать его величину с невозможностью охватить руками степи: «да как степи рукой не добыть».

На рогах быка заметна «подпись княжеская», по которой мы определяем еще одного главного героя старины – Василья Богдановского да еще Рободановского. Это же имя звучит и в «Рипятушках» Куприянихи – «Раздоманский Раздоман Раздоманович». И хотя имена их несколько искажены, но при знании реального имени личности угадываются достаточно легко. Так «Раздоманский Раздоман Раздоманович» – это герой, за которым стоит целый ряд реальных личностей, относящихся к знаменитому древнему боярскому русскому роду князей Ромодановских (князья Ромодановские входили в число 16 знатнейших боярских родов на Руси).

Так как в варианте Куприянихи не было упомянуто имени боярина Ромодановского, то в первую очередь, мы обратились к более известному образу князя-кесаря Федора Юрьевича Ромодановского (ок.

1640-17 сентября 1717.) – русского государственного деятеля, фактически руководившего Русским царством в период отсутствия Петра I в столице. В 1686-1717 гг. он был главой Преображенского приказа розыскных дел, кроме того, руководил Сибирским и Аптекарскими приказами. Федор Юрьевич Ромодановский – представитель знатнейшего рода Ромодановских в XXIII колене от Рюрика. Отец Фёдора Юрьевича был сперва стольником, позднее – боярином. С малых лет князь Фёдор, будучи сыном приближенного царя Алексея Михайловича, находился при дворе. Когда в 1672 году праздновалось рождение Петра Алексеевича, то в числе десяти дворян, приглашенных к родинному столу в Грановитой Палате, князь Федор Юрьевич Ромодановский был показан первым. В боярской книге в это время он пишется как ближний стольник. Резкое возвышение Ромодановского происходит в первые годы самостоятельного царствования Петра I. Князь поддержал юного царя в борьбе с сестрой Софьей; именно ему был поручен надзор за заключенной в Новодевичьем монастыре царевной. Встав во главе Преображенского приказа, Ромодановский участвовал во всех затеях Петра, начиная с его «потешных походов». Федор Юрьевич Ромодановский сыграл решающую роль в подавлении Стрелецкого бунта 1698 года, случившегося в отсутствие Петра I, находившегося в Европе с Великим Посольством. Вот как писал о Ф.Ю. Ромодановском В.О. Ключевский: «князь Ф.Ю. Ромодановский, облеченный обширными полицейскими полномочиями, начальник розыскного Преображенского приказа, министр кнута и пыточного застенка, «собою видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян по вся дни», но по-собачьи преданный Петру» (9, с.18).

Исходя из содержания «Рипятушек» Куприянихи (1937 г.), можно сделать вывод, что произведение написано недоброжелателями Петра I и соответственно князя Ромодановского. Мы находим здесь большое количество сатирических высказываний. Иногда они представлены в довольно жесткой форме. В произведении он сравнивается с крупным быком, над которым всячески издеваются:

Это сцена жестокой расправы с быком говорит о желании совершить те же действия и над князем. Вероятно, враги были недовольны Ромодановским – всесильным князем-кесарем, членом «Всепьянейшего собора», верным слугой «царя-антихриста» – и в стихотворной форме грозились расправиться с ним.

Но оказывается, в полном варианте «Старины о большом быке», записанном А.Ф. Гильфердингом в 1871 г., звучит имя другого Ромодановского – Василия, который жил двумя столетиями раньше: «На рогах подпись княжеская: / Василья Богдановского, / Да еще Рободановского».

Василиев в роду Ромодановских было несколько, это было родовое имя в этой боярской и княжеской фамилии. Возможным прообразом Ромодановского в старине мог стать князь Василий Васильевич Ромодановский (ум. 1512) – боярин царя Ивана III, его окольничий и воевода сторожевого полка, выполнявший дипломатические поручения – был послом в Литве в 1498 году (10, с.105). Прообразом мог быть и ругой Ромодановский – князь Василий Большой Григорьевич Ромодановский, также воевода и окольничий (ум. В 1671 г.). Известно, что В.Г. Ромодановский до 1632 года служил в основном при царском дворе, выполняя отдельные поручения государя. Когда в 1616 г. вышел указ о назначении воевод от набегов крымских и ногайских татар, князь В.Г. Ромодановский был назначен первым воеводой в Ельце, в 1620 г. при назначении полковых воевод в Украинский Разряд, князь В.Г. Ромодановский был назначен 1-м воеводой передового полка в Дедилове (ныне город в Львовской обл.). Затем был воеводою в Путивле, Брянске.

Были Василии Ромодановские и позже, но мы можем искать прообраз «Василья Рободановского» только в определенном временном промежутке – до середины 17 века. Дело в том, что среди героев старины был скоморох, который сделал из бычьего пузыря волынку:

А в 1648 году вышел указ о запрете всех народных развлечений с участием скоморохов. В старине же волынщик свободно играет, и все с удовольствием слушают его музыку.

Фреска XI в. «Скоморохи». Софиевский собор в Киеве.

Но мы не ответили все же на главный вопрос: о чем же старина, кто ее главный герой? Менее родовитый боярин Афанасий Путятинский (а в отрывке Куприянихи – «боярынька») приказывает увести знаменитого быка из «родомановских лугов», чтобы нанести оскорбление хозяину.

Но почему же в былине этот мотив боярских распрей не получил развития. Напротив, чисто бытовой вопрос об уводе и разделке быка, приготовлении из него любимых народных блюд: студня «с пророзью», пирожков и т.д., расписывается во всех подробностях. И наказывать мастеров этого дела: Зиновия слугу (Сеньку у Куприянихи), Алешу-мясника, Митьку-кожевника, двух харчевничков, Марьюхарчевенку, молодого гудошничка, волынщичка хотели именно за убой особенного, «великого» быка. За кражу быка всех участников этого дела должны были сурово наказать и плетьми и деньгами, но спасают их гости Строгановы: приказчики, доверенные лица Строганова – известного купца и промышленника.

«Старина о большом быке» – произведение, которое нельзя понять без выявления исторических напластований. Главное событие в старине – не ссора именитых бояр, а угон Большого быка и приготовление из него различных яств, устройство всеобщего праздника, а затем последовательное наказание всех лиц, причастных к его уничтожению.

Так мы подходим к еще более древнему пласту значения этой старины. В ней оживают следы древнейшего языческого обряда «коллективной жертвенной трапезы». Можно допустить, что место быка в глубокой древности занимал тур. Тур был гораздо крупнее и сильнее современного быка. К сожалению, туров истребили полностью, еще не так давно (до 17 века) это порода существовала. Гиперболизированное описание большого быка в начале старины на самом деле близко к действительности. «Может быть, на дворе у Ромодановских был именно тур, тогда уже очень редкое животное, и именно поэтому его рога необычной для быка длины украшала княжеская подпись» (1, с. 298).

Образ тура был мифологизирован в славянской культуре: «тур – золотые рога» (былина «Волх Всеславьевич»). Образ большого быка, поставленного в основу сюжета старины, восходит к языческим представлениям древних славян, по которым бык, был, конечно, важнейшим тотемом. З.И. Власова отмечает: «Особая скотоводческая братчина существовала у восточных славян и после принятия христианства. В жертву местным и особо почитаемым святым приносились также быки, но трапеза происходила уже в Ильин день или в день Флора и Лавра – покровителей домашних животных» (1, с. 291).

Конечно, «Рипятушки» сказочницы Куприянихи являются всего лишь отрывком, осколком той удивительной старины о большом быке.

Для нее этот текст, действительно, присказка. Неслучайно сказочница путает «бычка» и «гуська». Здесь нет подробного описания быка. Приказывает украсть быка из «Раздомановских лугов» не Афанасий Путятинский, а «боярынька», сидящая «во крылеченьке». Собственно в этом отрывке сохранились только три эпизода: распоряжение «боярыньки» о необходимости украсть быка, увод быка Сенькойрассобаченькой» и убой быка. И те, оставшиеся эпизоды полуразразрушены, наполнились комическими оборотами. И даже сквозь эти разрушенные осколки проступают следы оригинального, остроумного произведения.

«Старина о Большом быке» и соответственно, отдельные места в присказке «Рипятушки» были весьма смелыми произведениями для того времени. И хотя главные лица здесь завуалированы, но все равно легко распознавались. А мы знаем, что именно скоморохи часто отваживались на прямое обличение и протест в своем творчестве первых лиц государства. Вспомним былину «Вавило и скоморохи», где главные герои отправились в путь, чтобы свергнуть с трона «царя-собаку».

Скоморохи приравнивались к юродивым и являлись едва ли не единственным голосом народа до тех пор, пока на них не начались гонения.

«На основе сказанного, мы вправе допустить, что именно безвестный поэт-скоморох, и возможно, не один, сложил эту необычную былину.

Ведь именно скоморохи были той социальной группой населения Московской Руси, которая поддерживала достаточно тесные контакты и с княжеско-боярской средой, и с простонародьем» (1, с. 289).

Итак, присказка Куприянихи «Рипятушки» еще раз продемонстрировала, насколько может быть причудливой судьба фольклорного произведения. Ушла эпоха, породившая эти образы (древняя языческая Русь, феодальная Московская Русь), исчезло сословие скоморохов, но талантливо созданные картины той жизни, отраженные в старине, продолжали будоражить сознание новых певцов. И вот по-новому осмысленные, украшенные небылицами и прибаутками мотивы «Старины о большом быке» зазвучали в ХХ веке. А «присоединения отдельных отрывков текста к плясовым и обрядовым с прибавлением небылиц, – как считает З.И. Власова, – указывает на след исполнительства скоморохов» (1, с. 282).

Таким образом, в творчестве воронежских сказочниц А.Н. Корольковой и А.К. Барышниковой (Куприянихи), в содержании и форме присказок, зачинов и концовок, в использовании эзопова языка для обрисовки характера, в воссоздании сатирического эпического произведения в виде присказки-небылицы отчетливо слышны отзвуки искусства скоморохов.

1. Власова З.И. Скоморохи и фольклор. – М., 2001.

2. Померанцева Э.В. Судьбы русской сказки. – М., 1965.

3. А.Н. Королькова о себе. // Королькова А.Н. Белая лебедушка.

Сказки. – Воронеж, 1987.

4. Померанцева Э.В. Русские народные сказки. Сказки рассказаны воронежской сказочницей А.Н. Корольковой – М., 1969. – 406 с.

5. Сказки А.Н. Корольковой. [Запись, вступительная статья и комментарии В.А. Тонкова]. – Воронеж, 1941. – 71 с.

6. Сказки Куприянихи. // Воронежское книгоиздательство, 1937 г., 7. Старина о большом быке. // Былины. Подготовка текстов, вступительная статья и комментарии В.Я. Проппа и Б.Н. Путилова.

В 2-х тт. – М., 1958. т. 2, с. 417–422.