«ЭЛЛИНИСТИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ ЛИТЕРАТУРА, ТРАДИЦИИ И ФОЛЬКЛОР ЛЕНИНГРАД ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛЕНИНГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 1988 ББК 83.3(0)3 468 Р е ц е н з е н т ы : засл. деятель науки Молд. ССР, д-р филол. наук, проф. Н. С. Гринбаум ...»

Н. А. ЧИСТЯКОВА

ЭЛЛИНИСТИЧЕСКАЯ

ПОЭЗИЯ

ЛИТЕРАТУРА,

ТРАДИЦИИ

И ФОЛЬКЛОР

ЛЕНИНГРАД

ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛЕНИНГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

1988

ББК 83.3(0)3

468

Р е ц е н з е н т ы : засл. деятель науки Молд. ССР, д-р филол. наук, проф. Н. С. Гринбаум, канд. филол. наук, доц.

Е. И. Чекалова (Ленингр. ун-т) Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Ленинградского университета Чистякова Н. А.

Ч 68 Эллинистическая поэзия: Литература, традиции и фольклор. — Л.: Издательство Ленинградского универ­ ситета. 1988.— 176 с.

ISBN 5-288-00318- В монографии анализируется малоизученный период античной литературы (III— I вв. до н. э.). Подчеркивается значительная роль эллинистической поэзии для развития всей европейской литературы.

Обогащенная недавними папирусными находками, эта поэзия поновому раскрывает особый художественный мир своего времени.

Для литературоведов и всех интересующихся античной литера­ турой.

ББК 83.3(0) ISBN 5-288-00318-1 О Издательство Ленинградского университета, *

ПРЕДИСЛОВИЕ

В современном античном литературоведении, в научных ра­ ботах, статьях и монографиях, в курсах, читаемых в вузах на­ шей страны, греческая литература послеклассического периода (III—I вв. до н. э.) до сих пор не встретила необходимого вни­ мания:

А между тем эта литература, получившая название элли­ нистической и представленная преимущественно поэзией, чрез­ вычайно важна для изучения и понимания как греко-римской культурной преемственности, так и для всей античной литера­ туры со времен ее возникновения. Эллинистическая литература проливает свет на предшествующие ей периоды литературного развития, помогает установить их своеобразие. Под ее непо­ средственным воздействием и синхронно ей идет процесс ста­ новления и развития римской литературы как второй литера­ туры античного общества, созданной другим народом и в дру­ гих исторических условиях.

В начале XX в. в отечественном и зарубежном литературо­ ведении эллинистическая поэзия интенсивно изучалась в связи с новыми находками ее папирусных текстов и их многочислен­ ными публикациями. В настоящее время за рубежом продол­ жаются публикации и издания новых текстов, большинство из которых еще не нашли своего отражения в советской науке и недоступны даже специалистам, уже не говоря о читателях.

У нас все еще отсутствуют работы обобщающего характера»

в которых эллинистическая поэзия рассматривалась бы на фоне современной ей действительности со всем ее прошлым и буду­ щим.

Важно также отметить, воздерживаясь от всякого рода оце­ ночных суждений, что эллинистическая литература — наиболее близка современному эстетическому восприятию и сложив­ шимся представлениям о самом феномене литературного твор­ чества.

Предлагаемая работа — некоторый итог специального курса эллинистической литературы, который мне пришлось читать* долгие годы на отделении классической филологии ЛГУ. Этим объясняется тенденция к некоторой популяризации материала, пересказы содержания произведений и количество цитат. Все это вызвано отсутствием зачастую русских переводов и малодоступностью даже греческих текстов. Главная цель представ­ лялась мне в попытке создания прочной базы для теоретиче­ ских выводов, направленных на анализ феномена литературы в античном обществе как первой европейской литературы. Эта цель определила содержание работы и подбор авторов, с име­ нами которых связывается создание магистральных направле­ ний литературы.

Эллинистическая литература — это новое и уникальное яв­ ление: возникая из традиций, она одновременно антитрадиционна, в ней впервые сознательно осмысляется авторский образ, переосмысляются и трансформируются все виды словесно-изоб­ разительного искусства, определяются будущие жанры.

И еще последнее. В 1940/41 гг. заведующая кафедрой клас­ сической филологии ЛГУ профессор О. М. Фрейденберг впер­ вые читала на ^111 курсе спецкурс «Фольклор и литература».

Курс был рассчитан на два учебных года, и его прервала Ве­ ликая Отечественная война. В 1944 г. О. Е. Фрейденберг пред­ ложила мне заняться сравнением безличного и личного эпоса, т. е. проследить связь гомеровских поэм с «Аргонавтикой»

Аполлония Родосского. Только теперь, через сорок с лишним лет, как мне кажется, я сумела подойти к этой теме и понять актуальность ее для современной истории и теории литератур­ ного творчества. О. М. Фрейденберг интересовала теория фоль­ клора, ради которой исследовательница обращалась к грече­ ской литературе. Предмет моих занятий — эллинистическая ли­ тература и литературоведение. Отсюда возник подзаголовок этой работы, указывающей на выбранную мною методику ис­ следования эллинистической поэзии, которая сама свидетель­ ствовала о своем ^прошлом, сколь бы сложным оно ни было, и намечала будущее литературы, словесного письменного, автор­ ского и адресованного читателям творчества.

В примечаниях, которые максимально кратки, помимо не­ многих крупных работ, указаны основные издания текстов.

В конце книги приводится словарь специальных терминов и ред­ ких слов, а также указатель собственных имен и географиче­ ских названий. Там, где в русских переводах отсутствует имя переводчика, тексты переведены мною.

И КУЛЬТУРА

случайными. Они стали итогом тех фундаментальных перемен в политической, экономической и культурной жизни обеих стран, которые происходили в течение всего IV в. Уже в конце V и в начале IV вв. после поражения Афин в Пелопоннесской войне (431—404) среди наиболее состоятель­ ных граждан стали раздаваться голоса в пользу сильной мо­ нархической власти как единственного средства спасения Эл­ лады. В Афинах, признанном центре греческой культурной жизни, спартанофильствующий историк Ксенофонт и оратор Исократ объявляли монархию универсальной панацеей от раз­ растающихся симптомов кризиса. В обстановке непрекращающихся столкновений конкурирующих полисов и внутриполисных раздоров недавняя идеализация героических событий прошлого была бессильна в упрочении единства Эллады. А популярные, начиная с Геродота, идеи превосходства греков над варварами уже созрели для реализации.

«Внутренние распри, внешнеполитические авантюры, истощение финансов, неверие в возможность выхода собственными, силами из создавшегося положения — такова обстановка в Гре­ ции к середине IV в. В это время на арену выходит новая по­ литическая сила в лице Македонии». В период правления Филиппа II, сына Аминты (359—336), в результате существенных изменений, происшедших в Маке­ донии, отсталая раздробленная страна, долго сохранявшая пе­ режитки общинно-родового строя, преобразовалась в могущест­ венную милитаризованную державу во главе с умным и даль­ новидным правителем. Филипп завершил внутреннюю центра­ лизацию и упорядочил финансовую систему страны. Мощной опорой в преодолении сопротивления внутренних и внешних противников стала у него реорганизованная армия. Неудивительно, что ряд авторитетных греческих корпораций, включая афинскую, предпочли ориентироваться на Филиппа. Исократ видел в нем убежденного эллинофила и называл новым Ага­ мемноном, готовым повести, всех греков на завоевание Востока.

Но Филиппа менее всего волновали заботы греков, а союз е ними помешал бы его ближайшим планам господства над всей Элладой. После поражения греков при Херонее был за ­ ключен всеобщий мир, по которому греческие полисы фор­ мально объявлялись свободными и автономными. Однако в кре­ постях греческих городов были размещены македонские гарни­ зоны, а в городах хозяйничали македонские ставленники. Р аз­ личные учреждения объединенного союза греческих полисов превратились в орудия, послушные замыслам самого Филиппа, провозглашенного «самовластным полководцем».

Летом 336 г. в разгар военных приготовлений похода на вос­ ток Филипп погиб от руки заговорщиков. Двадцатилетний Алек­ сандр, его сын и преемник, воспитанник Аристотеля, за три­ надцать лет своего правления прошел во главе македоно-гречеекой армии по землям трех материков и проплыл по омываю­ щим их водам. По-современным подсчетам, солдаты Александра за девять неполных лет прошагали и проплыли свыше восемна­ дцати тысяч километров.4 Они шли через глубинные области Ближнего и Среднего Востока, пересекали бескрайние пустыни Азии и Африки. Впервые Александр провел свое войско через снежные перевалы Гиндукуша, миновал город Мараканду (совр.

Самарканд) и вышел к берегам реки Яксарт (совр. Сыр-Дарья).

Здесь он заложил город Александрию Крайнюю, вероятно, со­ временный Ленинабад.

Путь Александра лежал на восток к самым дальним преде­ лам Мирового Океана, туда, где по греческим представлениям, находился край света и лежала последняя страна — Индия.

С упорными боями и большими потерями армия Александра продвигалась по территории современного Пакистана. Победив в 326 г. индийского царя Пора, Александр в честь одержанной победы основал на левом берегу реки Гидасп (совр. р. Джелам, приток р. Инд) два города — Никею и Букефалию. К се­ редине 20-х годов царство Александра простиралось от Адриа­ тического моря до Индийского океана и от берегов Дуная и Кавказского хребта до выжженной солнцем Нубии. Считая вос­ ток уже завоеванным, Александр планировал перебросить всю армию на запад, рассчитывая через Италию и Галлию выйти к Пиренеям. Зимой 324 г. в бывшей резиденции персидских ца­ рей, в Сузах, праздновалась небывалая свадьба: свыше десяти тысяч солдат и офицеров армии Александра, следуя его при­ меру, бракосочетались с персиянками. Так царь реализовал свое намерение устранить географические и этнические разли­ чия ради создания единого человечества.5 Несколько позже в Вавилоне, которому отводилась роль первой мировой столицы, состоялась в соответствии с ритуалом восточных царей цере­ мония обожествления Александра. Там же, разрабатывая новые проекты расширения и укрепления своего государства, подго­ товляя постоянное водное сообщение между Вавилоном и но­ вой западной столицей, Александрией, Александр занемог и скончался 10 июня 323 года на тридцать третьем году жизни. Его неожиданная смерть и отсутствие прямых наследников сразу же вызвали появление многочисленных претендентов на престол. В результате между наиболее влиятельными среди них, бывшими высшими офицерами армии Александра, вспыхнула длительная и кровопролитная война. Позднее соперничество сторонников единодержавия завершилось их союзом, направ­ ленным против приверженцев компромиссной идеи разделения власти. К концу 80-х годов III в. идея дифференциации востор­ жествовала и была претворена в жизнь. Вместо единого госу­ дарства Александра возник ряд автономных государств, пра­ вители которых еще долго и упорно боролись между собой за установление границ и распределение сфер влияния. В итоге этой борьбы на территории трех материков — Европы, Азии и Африки — образовались более или менее стабильные военно­ бюрократические монархии. Их единодержавными правителями оказались либо полководцы Александра (диадохи), либо пря­ мые потомки их (эпигоны).

Выгодное географическое положение и экономические пре­ имущества выдвинули на первое место среди новых государств Египет, где сразу же после смерти Александра захватил власть и сумел утвердиться один из самых выдающихся офицеров Александра Птолемей, сын Лага и Арсинои. В 305 г. он про­ возгласил себя царем и принял имя Птолемея I Сотера (Спа­ сителя). В Азии крупнейшей стала держава Селевкидов, осно­ ванная диадохом Селевком. К середине III в. ее положение не­ сколько ослабилось, что привело к выделению внутри нее новых самостоятельных монархий — Пергамского царства Атталидов, Вифинии и Понта.

Итак, в течение многих десятилетий, начиная со второй по­ ловины IV в., античный мир тяжело и мучительно вступал в но­ вую эпоху, названную впоследствии «эллинизмом». Этот тер­ мин был искусственно создан на основе тех слов и фразеологи­ ческих оборотов, которые в поздней античности употреблялись для обозначения людей, подражающих грекам или выдающим себя за таковых. В Новое время им воспользовались в частной переписке два немецких историка первой половины XIX в., а затем младший из обоих корреспондентов, И. Дройзен, уже в 70-х годах взял его для заглавия второго издания своею мо­ нументального труда о трехсотлетием периоде правления Алек­ сандра Македонского, его преемников и их потомков.7 С того времени термин «эллинизм» вошел в обиход для определения целого исторического периода, характеризуемого сложным сплавом двух различных и разнородных цивилизаций — запад­ ной (эллинской) и восточной (азиатской). Однако при этом даже терминологически был выделен только один аспект — эл­ линизация Востока и последующее распространение эллинской культуры по всей ойкумене. В действительности подобное воз­ действие не могло быть и не было односторонним, одновремен­ ным и однородным; эллинизация Востока шла в тесной зави­ симости от ориентализации Запада. Греческие и восточные эле­ менты пребывали в постоянном взаимодействии, но их взаимо­ проникновение и взаимовлияние осуществлялось по-разному в различных, местах и в разное время. От Пергама через Ан­ тиохию на Оронте (столица Селевкидов) до Александрии (сто­ лица птолемеевского Египта) преобладала греческая культура.

В отдельных областях Анатолии, Сирии, Египта и Месопота­ мии, т. е. где преобладал восточный способ производства, веду­ щей оставалась восточная культура. Терминологическая услов­ ность проявилась также при определении хронологических рубежей эллинизма. Обычно крайние его границы устанавли­ ваются по дате воцарения или же кончины Александра ( или 323 гг.) — в качестве начала и по битве при Акции (завоева­ ние Римом Египта, последнего эллинистического государства) или же по учреждению принципата Августа (31 и 28 гг.) — в качестве конца. Условность подобной хронологии очевидна.

Но реальны три знаменательных столетия, непохожих ни на предыдущие, ни на последующие, и две фигуры, стоящие у их начала и конца — эллинизированный македонянин Александр и эллинофильствующий римлянин Октавиан, будущий импера­ тор Август.

К XX в. в зарубежной и отечественной науке обнаружилась новая тенденция к сужению представлений об эллинизме и ограничению er лишь сферой культурной жизни. В конце про­ шлого века известный швейцарский культуролог Я. Буркхардт сказал, что эллинизм преобразовал эллинство из политической силы в культурную.8 Для англичанина В. Тарна эллинизм всего навсего «условная этикетка» для обозначения трех столетий, в течение которых греческая культура распространилась далеко за пределы своей родины.9 По мнению немца Э. Майера, кру­ шение эллинизма было подготовлено «внутренним распадом греческого духа под разлагающим воздействием восточных дес­ потий и религий». Победное утверждение эллинской цивилизации в реальных границах древнего мира, универсализм эллинской культуры, смело перешагнувшей тесные рамки полиса и духовно порабо­ тившей страны Ближнего и Среднего Востока, сумевший увлечь впоследствии и своего грозного поработителя, Рим, — таким выглядел эллинизм стараниями зарубежной и отечественной науки до второй мировой войны.

Изучение эллинистической эпохи, столь интенсивное во вто­ рой половине XX в., не подтвердило подобных выводов и не позволило видеть в эллинизме только культурно-историческое явление. Конечно, во многих аспектах культурной жизни вос­ точных стран (архитектура, литература, изобразительные ис­ кусства) главную роль играла греческая культура. Греческая речь звучала повсюду; греческий язык был не только официаль­ ным языком политиков, воинов и дипломатов, на нем говорило все образованное население Востока. Монархические государ­ ства сменили типичные для Греции полисы, т. е. города-госу­ дарства, которые некогда возникали на основе первоначальных сбщин сородичей и сохраняли множество признаков былого* родо-племенного сообщества, независимо от того, какая форма правления, аристократическая, олигархическая или демократи­ ческая, была в них преобладающей. Новые греко-македонские правители, приняв диадему власти от персидских Ахменидов, египетских фараонов и македонских царей, стали основополож­ никами новых династий. Эллинистический царь имел своей соб­ ственностью не только всю землю; ему принадлежали монопо­ лии на самые доходные отрасли производства. Опорой царской власти являлось регулярное войско и огромный штат управлен­ ческого аппарата, в состав которого входило немало предста­ вителей местной эллинизированной знати. Подражая Александру, новые монархи основывали огром­ ные города, ничем не похожие на прежние автономные греческие полисы с их ограниченными размерами и этнически однород­ ным населением. Отныне города строились по единому общему плану и отличались однотипностью архитектурных сооружений.

Центром каждого города была агора, но уже не место народ­ ных собраний, а всего лишь базарная площадь.1Оплотом гре­ ческих корпораций и сосредоточием культурной жизни являлся гимнасий. Но любой уроженец Азии или Египта мог теперь претендовать на право посещения гимнасия и прочих родствен­ ных учреждений, а, в свою очередь, занятия в гимнасии позво­ ляли негреку рассчитывать на привилегии коренных эллинов.

Наряду с гимнасием духовной цитаделью эллинства считался театр.

Специальные кварталы в царских резиденциях отводились под дворцовые комплексы, включающие помимо дворцов н дворцовых зданий храмы, казармы и лавки. Заселение новых городов происходило в строго организованном порядке. Состав жителей подбирался так, чтобы в каждом городе были пред­ ставлены все необходимые виды ремесленного и товарного про­ изводства, а также постоянно проживали бы крупные земле­ владельцы и купцы, которые, сбывая свою и чужую продукцию,, были бы заинтересованы в наличии постоянных покупателей.

Помимо этого города должны были быть очагами духовной жизни греков и своеобразными оазисами эллинской культуры среди местного негреческого населения.

К началу III в. все Средиземноморье оказалось центром мировой торговли. Самыми прибыльными и почетными видами деятельности сделались мореплавание и торговля. Корабли на­ встречу друг другу везли золото из Испании и Индии. В гава­ нях Кипра ожидали своей очереди суда, чтобы загрузиться медью и лесом. Из далекого Китая доставляли железо и шел­ ковые ткани. Сирия поставляла драгоценности и благовония.

Страны Причерноморья вывозили зерно и лен, который счи­ тался предметом роскоши. Из Египта через Александрию от­ правляли по всем направлениям папирус и хлопок.

В эллинистическую эпоху безмерно раздвинулись земные и.водные пределы; стали доступными те страны, о которых еще недавно знали лишь по диковинным рассказам мореплавателей и путешественников. Теперь огромное пространство от Герку­ лесовых столбов (Гибралтар) до Инда превратилось в единый мир, а для того, чтобы сделать его обжитым и уютным, требо­ валось немало деятельных умов й умелых рук. Скудные земли родной Эллады гнали людей на поиски достатка и счастья.

В новые страны переселенцы везли с собой пожитки и кости предков; вместе с ними перемещались их привычки, уклад.жизни, родной язык. Массовый отлив населения на Восток сна­ чала насильственно внедрялся Александром. Со временем он сделался привычным явлением, всемерно поощряемым новыми правителями. Сама Эллада переживала политическое и Куль­ турное затишье, переходившее в оскудение. Из культурного центра и недавней школы всего греческого мира, светоча искусства и литературы Афины превратились в далекую провин­ цию. В роли благоденствующих наследников афинской славы и могущества выдвинулись новые центры, среди которых при­ оритет принадлежал Александрии Египетской.

На месте бедного рыбачьего поселка у западного устья Нила в 332/331 гг. Александр заложил город своего имени. Вряд ли существовало иное место, более подходящее для строительства морской и речной гавани. С одной стороны маленький остров Фарос заслонил собой доступ в нильское устье. С другой сто­ роны плескались воды мелкого Мареотидского озера, спасав­ шего гавань от песчаных и илистых заносов и препятствовав­ шего ее обмелению. Архитектор Дейнократ, последователь и продолжатель замечательного афинского градостроителя Гипподама Милетского, современника Перикла, построил Алек­ сандрию в форме правильного вытянутого прямоугольника. Че­ рез несколько десятилетий Александрия превратилась в круп­ нейшую столицу мира и сделалась величайшим торговым цент­ ром всего Средиземноморья, куда отовсюду стекались толпы новых поселенцев. Невиданный доселе расцвет точных и естественных наук был вызван насущными потребностями в решении тех задач, кото­ рые диктовались новыми условиями новой эпохи. Поэтому правители эллинистических государств проявляли личную з а ­ интересованность в развитии науки, техники и искусства.

Следуя давним традициям греческих тиранов, которые были поддержаны впоследствии при сицилийском и македонских дворах, они соперничали друг с другом в привлечении к себе отовсюду ученых и образованных людей. Особенно необычен для античности был взлет и развитие точных наук — матема­ тики, астрономии, механики, физики, географии и медицины.1 Для грандиозных походов и активных военных действий было необходимо преобразовать всю военную технику. Существую­ щие метательные орудия и привычное военное снаряжение не оправдывали себя при интенсивных штурмах многочисленных городов и при осадах хорошо укрепленных крепостей. В первой половине III в. Ктесибий Александрийский, использовав энер­ гию сжатого воздуха, сумел облегчить усилия человеческих рук.

В числе его изобретений были катапульта, водяные часы, водя­ ная мельница и орган; его механическими игрушками с удо­ вольствием забавлялся царский двор. Великий математик и ин­ женер Архимед (ок. 287—212) у себя на родине, в Сиракузах, построил первый планетарий, который приводился, в действие водой. Трудно перечислить все изобретения Архимеда: он был создателем гидростатики и теоретической механики, автором многочисленных книг по самым различным отраслям знаний.

Он первым установил пределы отношения длины окружности к ее диаметру (число «пи»), открыл интегральное исчисление, изобрел сложную систему блоков для поднятия и передвиже­ ния любых тяжестей, усовершенствовал осадные машины; для земледельцев и мореплавателей создал особую машину для от­ качивания воды, тот знаменитый «архимедов винт», который используется до сих пор. Его современник Эратосфен Киренский, историк, географ, математик, механик, поэт и философ, из-за широты своих интересов не сумел проявить себя пол­ ностью в какой-либо одной области знаний, поэтому современ­ ники прозвали его Бета, т. е. Второй. Он разработал первую хронологию и использовал ее для монументального историче­ ского труда, куда включил события от взятия Трои и до смерти Александра. Стремясь определить величину Земли, Эратосфен первым вычислил длину земного радиуса. Его предположение о существовании западного материка подтвердил Христофор Колумб, а возможность пройти в Индию с Запада реализовал Васко да Гама, обогнув Африку.

Однако достижения греческой мысли и ее значение для на­ уки Нового времени не были этим исчерпаны.

В том же III в. до н. э. уроженец острова Самос Аристарх, астроном и математик, следя за движением небесных светил, установил, что Земля, вращаясь вокруг своей оси, одновременно движется вокруг Солнца как неподвижного центра мироздания.

Прямым последователем Аристарха оказался Джордано Бруно.

Но выдвинутую греческим ученым гипотезу смог научно обос­ новать только Николай Коперник.

Античность не была подготовлена к использованию откры­ тия Аристарха; научное предвидение его представляется до сих пор неразрешимой загадкой. Поэтому в дальнейшем востор­ жествовала геоцентрическая система Клавдия Птолемея, раз­ работанная во II в. н.э. Другой известный астроном II в. до н.э.

Гиппарх Никейский, составил первый звездный каталог и впер­ вые применил тригонометрию в астрономии. А примерно за сто лет до него Евклид систематизировал в книге «Элементы гео­ метрии» практические сведения по измерению земли. Сочине­ ние Евклида Александрийского продолжает и теперь оставаться образцовым изложением этой науки в ее основах. При первых Птолемеях Александрия сделалась центром медицинских зна­ ний. Эллинистическая медицина оставила далеко позади дости­ жения косской школы, подытоженные в V в. Гиппократом.

В этих успехах немалая доля принадлежала лечебной практике восточных и египетских жрецов. Подобно греческим астроно­ мам, изучавшим восточную астрологию и преобразовавшим ее в науку, греческие медики сумели вывести за пороги восточных храмов таинства врачевания, сделать его всеобщим достоянием и положить начало первой научной медицине. Впервые в Алек­ сандрии была организована постоянная медицинская помощь населению. Александрийские врачи Герофил и Эрасистрат за ­ нимались анатомией и вивисекцией. Уроженец Малой Азии Ге­ рофил открыл нервную систему и установил различие между ее двигательными и сенсорными функциями, определил роль мозга и указал на связь сердцебиения с пульсацией сосудов, заложив тем самым основы науки о сердечно-сосудистых забо­ леваниях. Эрасистрат с острова Кеос, врач, анатом и физиолог, был создателем школы, где изучали вопросы кровообращения.

Без сложных инструментов и достаточных медикаментов трудно представить себе смелые хирургические операции этих врачей.

А две дидактические поэмы Никандра Колофонского об ядах и противоядиях — свидетельства успехов эллинистической фар­ макологии.

Начало эллинистической эпохи было ознаменовано серией великих географических открытий. В конце IV в. Неарх, коман­ дующий флотом Александра, обследовал водный путь от Инда к устью Евфрата. Вторая экспедиция Неарха, не состоявшаяся из-за смерти Александра, была намечена вдоль берегов Аравии и Африки. Другой современник Александра, Пифей из Массилии (совр. Марсель), из гавани Гадес (совр. Кадикс) поплыл по Атлантическому океану на север, обогнул побережье Гал­ лии, миновал Британские острова и, возможно, достиг Сканди­ навии. Сам Пифей конечным пунктом своего плавания назвал северный край земли — остров Фулу. Впоследствии его отож­ дествляли с Исландией или Норвегией, осторожные скептики видели в нем один из Шотландских островов. Пифей написал сочинение «Через Океан», в котором поведал читателям о ско­ ванных льдом морях и о диковинных белых ночах. Сочинение Пифея казалось столь удивительным и обрастало такими изуст­ ными добавлениями, что о нем самом забыли, так как устные домыслы заслонили собой письменный оригинал.

Широкие эмпирические разыскания и тщательный анализ полученной информации помогли грекам в эпоху эллинизма возвести на новую ступень единую науку, еще не отделенную от мифологии. Теперь впервые открылись возможности созда­ ния самостоятельных отраслей знания, которые во многом опе­ режали уровень социального сознания современников и рост производства, предвосхищали будущие научные достижения.

Эпоха Александра Македонского изначально стремилась увековечить себя в грандиозных и уникальных памятниках.

Примерами для них были, возможно, монументальные соору­ жения восточных стран — вавилонские храмы-башни и египет­ ские пирамиды. Смерть помешала Александру осуществить план возведения усыпальницы Филиппа, размеры которой дол­ жны были превзойти самые большие пирамиды.14 По проекту архитектора Дейнократа мемориальный комплекс для самого Александра предполагалось создать на горе Афон; в простер­ той руке статуи царя строители должны были разместить це­ лый город с десятитысячным населением. Несмотря на то, что и этот план не был претворен в жизнь, наличие подобных за ­ мыслов явилось убедительным доказательством высокого уров­ ня технической мысли и достаточного опыта и размаха строи­ тельных работ того времени. В Александрии был построен за ­ мечательный храм бога Сераписа (Серапеум), возведен сто­ двадцатиметровый многоэтажный маяк на острове Фарос со сложной системой сигнальных зеркал. На острове Родос у вхо­ да в гавань около 285 г. была поставлена гигантская бронзовая статуя Гелиоса (Колосс Родосский, высотой около 37 м). Вбли­ зи Милета был построен храм Аполлона, а в начале II в. до н. э. в Пергаме было завершено строительство грандиозного алтаря Зевса. В рельефе большого фриза алтаря была изобра­ жена битва олимпийских богов с гигантами. Этот рельеф как бы подводил «итог многовековому развитию греческой плас­ тики» и сконцентрировал в себе все особенности и достижения эллинистического искусства.1 Отойдя от былой классической сдержанности и строгого величия, эллинистическое искусство раскрыло современникам эмоциональный мир человека. В пе­ редаче динамики страстей, крайнего душевного напряжения оно по-своему, экспрессивно, стало воспроизводить движение. Нова­ торство эллинистических мастеров продолжало достижения их великих предшественников — Скопаса и Лисиппа, с именами которых искусствоведы связывают появление портретных ха­ рактеристик, незнакомых классическому периоду. IV век до н. э.

создал необходимые предпосылки для нового искусства, так как в процессе коренных преобразований социального бытия про­ исходила перестройка художественного сознания и менялась сфера объектов художественного изображения. Из полноправных граждан своих маленьких и больших по­ лисов греки превратились в подданных эллинистических мо­ нархов. Утрата былой коллективной солидарности, крушение социальных чувств наряду с изменением статуса прав и обя­ занностей населения способствовали развитию индивидуального самосознания, переоценке жизненных ценностей и обособлению личности. Человек постепенно терял первичное ощущение себя в роли «общественного существа». От новой власти люди ожи­ дали теперь лишь гарантий безопасности и стабильного благо­ получия. Утрата гражданских обязанностей создавала ощуще­ ние пустоты. Избыток свободного времени и духовный вакуум порождали тревогу, выход из которой люди искали в развлече­ ниях, в интересе ко всякого рода предпринимательствам и авантюрам, с одной стороны, а с другой — в уходе в самого себя, в семью, в быт, в углублении и обогащении личных чувств, в самоанализе.

На все эти новшества немедленно откликалось искусство.

Изменения представлений о значимости, роли и функциях лич­ ности способствовали^-тому, что в эллинистическом искусстве стали воспроизводить быт, семейные отношения; женщины и дети становятся интересными не только как объекты творче­ ства, их образы сделались значимыми сами по себе. То же на­ блюдается и в декоративном и прикладном искусстве. Жилые дома, считавшиеся ранее только жилищем и кровом, постепенно наделяются новыми качествами: они служат прибежищем и местом отдохновения от всех превратностей жизни и житейских бурь. Но дом, семья, быт не могли удовлетворить духовных по­ требностей людей эллинистической эпохи. Ведь они продол­ жали оставаться античными людьми, и каждый из них свои размышления и суждения умозрительного характера под­ держивал и питал тем, что ему давали религия и фило­ софия.

Прежде, в полисном обществе, отношения человека с богами основывались на вере в богов, воплощающих незыблемые ис­ тины, основы государственности и гражданственности; боги были хранителями и гарантами всеобщего благополучия по­ лиса. Отправление культов, участие в обрядах государство рас­ сматривало как выражение гражданской лояльности, а граж­ дане — как залог стабильности своего жизненного уклада. Эл­ линизм не только сохранил, но даже умножил и расширил культовые церемонии, обряды и празднества, строго контроли­ руемые правительством. Все старые боги, греческие и восточ­ ные, теперь постепенно фетишизируются. Их почитание приоб­ ретает официальный характер. Их именами скрепляются государственные договоры и клятвы. Личная же потребность в обращении к богам неукоснительно возрастает: человек ожи­ дает от божества душевного спокойствия, исцеления от всех бед, благополучия для себя и своих близких. Наряду с ростом и расширением суеверий рождается, становясь со временем^ всеобщей, вера в могущественный случай.

Философ и правитель Афин последней четверти IV в. Де­ метрий Фалерский иронизировал над теми, кто верил в случай.

Между тем старший его современник Тимолеонт Коринфский, которого греки почитали как спасителя и освободителя Сици­ лии, приписал ее освобождение счастливому случаю, закрепил за ним имя богини Тихи, воздвиг ей памятник в Сиракузах к установил ее культ. Капризная и несговорчивая богиня Тиха, зачастую изображаемая слепой, полноправно вошла в грече­ ский пантеон и вскоре стала величайшей богиней эллинистиче­ ского мира. Вера в нее помогала сохранить уже шаткие пред­ ставления о разумности и справедливости бытия. Благосклон­ ность Тихи могла распространяться на всех людей в любых ситуациях и при любых видах деятельности. Каждое государ­ ство, город или селение, каждый человек независимо от воз­ раста и положения могли рассчитывать на ее милость или же трепетать перед ее гневом. Тиха уравнивала всех. Сохранилась галикарнасская надпись начала III в., в которой упоминается Тиха, благосклонная к Птолемею Сотеру. Распространение суеверий, увлечения гаданием и колдов­ ством, вера в астрологию возродили забытые и породили новые мистерии. Наряду с давними таинствами Диониса, Деметры и Орфея были введены оргиастические восточные культы. След­ ствием синкретизма греческой и восточной культуры оказалось^ необычное разрастание привычного пантеона. Греческие и вос­ точные боги отождествлялись, среди них появлялись новые бо­ жества. Одним из наиболее чтимых богов в Александрии ока­ зался Сарапис, или Серапис, в имени которого слились имена двух египетских богов — Осириса и Аписа. Первое культовое изображение Сераписа в Александрию из Пропонтиды привез Птолемей Сотер. Сераписа почитали как владыку неба и под­ земного царства, целителя и дарителя благополучия. Воз­ можно, что, по замыслу Птолемея, культ нового бога неизвест­ ного происхождения должен был помочь установить мир между приверженцами египетской религии и их завоевателями. Новый бог оставался для египтян Осирисом и Аписом, а для греков и македонян — Зевсом, Аидом, Дионисом, Аполлоном и Асклепием. Культ Сераписа вскоре распространился из Александрии на восток, включая даже Индию. Впоследствии ему противопо­ ставили Исиду. Однако эта богиня, утратив свой первоначаль­ ный египетский облик, отождествилась с греческими богиня­ м и — Деметрой, Афродитой, Персефоной и Артемидой, с фини­ кийской Иштарь, фригийской Великой матерью, Кибелои и Реей Идийской. Фригийский Аттис, божество, особенно чтимое в Пергаме, нашел себе двойника в финикийском Адонисе. Близ­ ким к ним обоим оказался фригийский Приап, давно известный ионийским грекам под именем Приепа и очень популярный в городах Пропонтиды. В сознании греков все они походили на Диониса. Отсюда возникло смешение и объединение различных культов, восходящих первоначально к обожествлению сил жи­ вотного и вегетативного плодородия.

Соперницей религии в роли утешительницы и руководитель­ ницы людей на всем их жизненном пути успешно выступила философия. Она бралась раскрыть и объяснить внутренний смысл всего происходящего, вручить каждому, его путеводную ' нить. Оплотом и цитаделью философии по-прежнему оставались Афины, ревностно оберегавшие на протяжении всей эллинисти­ ческой эпохи в философии славу «всемирной школы». Как и раньше в Афинах, продолжали свое существование платонов­ ская Академия и аристотелевский Ликей. Но духовный облик эллинизма прежде всего определяли эпикуреизм и стоицизм.

Для обоих направлений первоначально показателен активный ^политический индифферентизм, свидетельствующий о внутрен­ нем неприятии происходящих перемен. Основное положение Эпикура — «живи_скрытно» (lathe biosas) означало не столько отказ от политической деятельности и активной общественной жизни (известно, сколь ограничены были возможности сво­ бодного населения в этой области), сколько противопоставле­ ние им иных жизненных ценностей. По Эпикуру, основной цен­ ностью являлось теперь содружество единомышленников, свя­ занных общими интересами и занятиями. Такое содружество наделялось способностью полностью удовлетворить все челове­ ческие потребности за исключением личной безопасности, за которую должно было отвечать государство. «Сад» друзей Эпи­ кура на новом этапе и в новых условиях выступал законным наследником и преемником древнейших, еще родовых, содру^ жеств — гетерий. В уставе «сада» были использованы транс­ формированные формы и институты реального и художествен­ ного бытия гетерий. Вместо единства по принципу кровного родства или половозрастного признака выдвигалось единство социальной или же профессиональной деятельности. По мере ослабления и разрушения полисных уз на первый план выдви­ нулось единство интеллектуальной деятельности, родство взгля­ дов, занятий и общность интересов.

Эпикур (342/341—271/270), уроженец острова Самос и по­ томок афинских клерухов, постоянно жил в Афинах. В области натурфилософии он продолжал и развивал взгляды ионийских стихийных материалистов и Демокрита. Много внимания уде­ лял Эпикур вопросам религии, полагая, что функции богов ограничены сотворением и упорядочением мироздания. Создав мир и приведя его в движение, боги, согласно Эпикуру, в даль­ нейшем одинаково безразличны как к миру, так и к людям, оставаясь в своих кеждумириях. Величайшим заблуждением человечества Эпикур провозгласил религию, т. е. зависимость людей от богов. Он считал, что религия основана на страхе пе­ ред богами, на забвении истины и на ложном представлении об участии богов в жизни людей и природы. По словам Маркса, «Эпикур... был подлинным радикальным просветителем древ­ ности, он открыто нападал на античную религию, и от него ве­ дет свое начало атеизм римлян...».1 Целью философии Эпикур считал квиетизм, т. е. жизнь свободную от.ошибок и заблужде­ ний, доставляющую человеку высшее наслаждение — безмятеж­ ность души, ведущую прямо к внутренней свободе и полному душевному спокойствию.

Натурфилософия в эллинистическую эпоху не могла удовле­ творить современников: их интересы и досуг не располагали уже к умозрительным рассуждениям. А эпикурейская этика ка­ залась слишком рафинированной: она требовала много само­ ограничений и не была популярной в широких массах населе­ ния. Поэтому эпикуреизм не выдержал конкуренции со стои­ цизмом, который характеризовался универсализмом, социальной суверенностью и свободой от типично эллинских, точнее афин­ ских, традиций. Основоположник стоической философии Зенон (ок. 336 — ок. 262) был уроженцем города Китий на Кипре, возможно даже не греком, а финикийцем. В юности он пере­ селился в Афины, но для афинян оставался всегда иноземцем.

Поэтому он не имел постоянного места для встреч со своими последователями, а собирал их в одном из афинских портиков, носившем название Пестрой, т. е. украшенной, Стой, перешед­ шее впоследствии и на все учение. Согласно стоикам, не полис, а ойкумена, т. е. весь заселенный людьми мир, — подлинное отечество разумного человека. А разумно мыслящая личность среди прочих людей выделяется только благодаря своей воле и знаниям, возвышающим ее над безликой толпой. Учение стои­ ков разрушало устои полисной этики, которая во многом еще была связана внутриродовыми отношениями. Опровергая цен­ ность человека в границах его полисной значимости как об­ щественного существа, стоики утверждали самодовлеющую цен­ ность каждого отдельного человека, допуская лишь культур­ ную общность людей. Поэтому они отрицали различие между свободными и рабами, греками и варварами, т. е. негреками, считая всех людей равными по природе. В отличие от учения Сократа, Платона и Аристотеля, стоики совмещали свой идеал не с образом гражданина (poltes), а с отдельной личностью (idiotes). Их учение было направлено не на упорядочение жизни в обществе, а на возможность личности обрести внутрен­ нее спокойствие и самоутвердиться в любом обществе и в лю­ бых условиях. Призыв стоиков «жить согласно природе» не противоречил возможности активного участия в политической жизни государства любой системы. Наоборот, стоики выдви­ нули тезис разумности любого бытия, оправдывающий любую деятельность. Не случайно правитель Македонии Антигон Гонат, считавший себя учеником Зенона, называл свою власть «бесславной рабской долей» и, отождествляя ее с заботой о благе своих подданных, себя провозгласил не монархом, а опекуном своих подданных. Монархические симпатии руково­ дителей Древней Стой (Зенон, Персей, Клеанф, Хрисипп) во времена римского владычества, а особенно в имперской период, сменялись антимонархическими и даже республиканскими тен­ денциями. Несмотря на то, что основатель стоицизма и многие другие выдающиеся его представители не были греками, фило­ софия стоиков не была детищем какой-либо одной культуры, как теперь часто утверждается в зарубежной науке. Стоицизм был порожден идеологией всего эллинистического общества.

«Очень запутанная и противоречивая этика стоиков» 1 привле­ кала к себе людей во всех странах независимо от их этниче­ ского, социального и имущественного положения, начиная от правителей с их двором и кончая рабами. Во II—I вв. благо­ даря деятельности Панетия Родосского и Посидония из Апамеи, руководителей Поздней Стой, стоицизм утвердился в Риме, где наряду с эпикуреизмом получил широкое распространение.

Эпикурейская и стоическая философия, будучи основными на­ правлениями эллинистической философской мысли, оказали огромное влияние на все мировоззрение античного общества.

Они имели большое значение для формирования новой евро­ пейской идеологии после пйдения античного мира.

Иной была деятельность киников, чьи проповеди пользова­ лись не меньшей популярностью в III—II вв., а начиная с I в.

н. э. приобрели прочные симпатии и на территории Римской империи. Кинизм не был философским направлением в бук­ вальном смысле этого слова. Представляя некую систему взглядов и выражая свое отношение к современности, киники не имели конструктивной программы; они ограничивались на­ ставлениями и проповедями правил поведения. Основополож­ ник кинизма в IV в. афинянин Антисфен, подобно своему учи­ телю Сократу, единственной жизненной ценностью считал доб­ родетель (аретэ), но путь к ней видел в отказе от всех жизнен­ ных благ и потребностей. Киники отвергали цивилизацию, при­ зывали вернуться к естественному образу жизни. Они отрицали культуру, искусство, знания, семью, государство, материальные блага, собственность, законы, общепринятые нормы поведения.

Местом проповедей Антисфен выбрал один из афинских гимнасиев, называемый Киносаргом. Название гимнасия и эксцент­ ричный образ жизни киников, в первую очередь известнейшего и популярнейшего среди них Диогена из Синопы (жил в бочке, нищенствовал и т. д.), привели к тому, что название этого те­ чения стали связывать с греческим словом «кинес» (собаки).

Кинизм был рефлекторной, пассивной реакцией на настоящее" положение современного ему общества. В кинизме нашло свое специфическое выражение социальное отчаяние и бесперспек­ тивность широких слоев населения эллинистического мира. С III в. до н. э., в период наивысшего расцвета эллинисти­ ческой культуры, начинается ее победоносное наступление на запад.

В 240 г. Ливий Андроник, грек из Тарента, поставил на Римских играх первую драму на латинском языке, используя материалы новоаттической греческой комедии. А несколько раньше по решению сената начался выпуск первых серебряных римских монет по эллинистическому образцу. Непримиримый враг Рима, карфагенский полководец Ганнибал, был эллинофи­ лом и хорошо знал греческую культуру и язык.

При всех достижениях эллинистической культуры, особенно интенсивных в III в. до н. э., в эпоху мирового господства гре­ ческой культуры как следствия греко-македонского завоевания, побежденный Восток устоял перед опасностью полного духовного порабощения. Древние культуры Сирии, Вавилона и Егип­ та долго находились в скрытом состоянии, ослепленные сия­ нием эллинской культуры. Однако постепенно, с ослаблением политической и экономической мощи своих покорителей они начали выходить на поверхность и вновь накапливать свои· силы. Появление Рима на средиземноморской, а затем и на мировой арене было связано с оживлением освободительной:

борьбы как в Египте, так и на Востоке во II в. до н. э. С этого* времени начинается закат эллинистической культуры, ее мед­ ленное угасание, оскудение творческих потенций и утрата тех^ реальных основ бытия, которые способствовали ее возникнове­ нию, поддерживали и питали ее. Поздняй античность не смогла;

ни продолжить, ни развить достижений эллинизма во многих, областях социальной и культурной жизни; OHT занялась усвое­ нием и трансформацией этих достижений в новых условиях,, в новой среде и для новых целей. В I в. до н. э. последняя античная эпоха-демиург медленно покидала историческую ареИ > уступая ойкумену новому западному властелину — Риму,

ГЛАВА П ЕРВА Я

ЦЕНТРЫ И ЖАНРЫ

афиняне собирались для обмена новостями и для бесед на агоре, в гимнасиях и скверах; с прежним удовлетворением вслушивались в споры острословов-философов, по вечерам про­ водили время в продолжительных совместных трапезах. Но ак­ тивными участниками дискуссии все чаще оказывались заезжие знаменитости, которые, добиваясь успеха, открыто претендо­ вали на роль афинских духовных пастырей.

В 368 г. особым декретом были разрешены на Великих Ди­ онисиях повторные постановки пьес великих драматургов про­ шлого. Этим постановлением легализовались коренные измене­ ния представлений о роли и месте театра и драматургии в жиз­ ни афинского полиса. Из фольклорного ритуала с магическими функциями драма окончательно превращалась в один из основ­ ных видов уже художественной литературы. Вместе с тем этим решением афиняне предполагали вернуть театру его былой авторитет, а зрителям лишний раз напомнить о временах былого афинского могущества и славы. Наши сведения о трагедии и сатировской драме послееврипидовского периода чрезвычайно скудны. Эта малая осведомленность и недостаточность свиде­ тельств сами по себе являются достаточными аргументами упадка драматического искусства начиная с IV в. до н. э. Судьба драматических жанров предэллинистического и эл­ линистического периодов отразила те социальные и идейные изменения, которые круто вторглись в жизнь и взгляды людей.

Классическая драма, детище Афин V в., была поистине вол­ шебным зеркалом общественного бытия всего афинского по­ лиса, и в него ревностно вглядывались свободные граждане, стремясь увидеть себя и понять свою гражданскую ответственность. С течением времени в общественной мысли наметились, а затем и реализовались существенные переоценки большин­ ства идеологических принципов, выработанных афинской демо­ кратией. Вера в божественный "промысел и провидение поко­ лебалась. Представления о прямом вмешательстве богов в судьбу государства и его граждан все настойчивее подверга­ лись критике. Возникли сомнения в существовании справедли­ вости и всепронизывающей конечной гармонии бытия как ос­ новного принципа мироздания. Исподволь и постепенно меня­ лись взгляды и требования афинских зрителей. Из граждан полиса, обычно не только поименно знавших друг друга, но и принимавших активное участие в государственной деятельно­ сти, они становились людьми вообще, носителями общечелове­ ческих свойств. Обязательное посещение театра и представле­ ния драматических тетралогий стало восприниматься в каче­ стве привычной ритуально-обрядовой церемонии. Театральные постановки все больше и больше предназначались для удовле­ творения эстетических потребностей зрителей. Актуальность со­ храняла лишь аттическая комедия в ее новом качестве. В но­ воаттической комедии — особого рода синкретическом жанре, подготовленном всей предшествующей историей греческого дра­ матического искусства, мотивы, сюжеты и образы оказались не только созвучными новой эпохе, но и порожденными ею.

Драматургия Еврипида и, возможно, малоизвестная нам среднеаттическая комедия оказались мостом, обеспечившим драме переход в новое качество. Благодаря им античная драма из области фольклора перешла в литературу и получила самое широкое распространение за пределами тех обрядов и ритуа­ лов, которым она была обязана своим рождением. Однако при­ верженность традициям древней комедии оставалась устойчи­ вой в новой комедии, действие которой всегда разыгрывалось только в Аттике и герои наделялись греческими именами. Но конфликты в этих пьесах были общечеловеческими, а столкно­ вение страстей и характеров происходило только в рамках лич­ ных и семейных отношений.

Становление и эволюция новой комедии происходили лишь на родине всего европейского театра — в Афинах. И хотя эта комедия могла экспортироваться по всей ойкумене, подлинными ее создателями оставались комедиографы Афин. Творчество «звезды новой комедии», ее наиболее яркого мастера конца I V — начала III в. до н. э. — Менандра, в середине XX в. за ­ сияло для нас новым светом благодаря находке единственной целой его комедии «Дискол», ставшей крупным событием в ис­ тории и теории театрального искусства. А недавно вышло пер­ вое русское издание всего сохранившегося наследия великого греческого комедиографа. В начале J I I в. до н. э. была предпринята попытка перене­ сения аттической комедиографии в Александрию. Начинание ;Махона из Коринфа или Сикиона вряд ли было удачным, ибо не нашло никакого признания. Разрозненные малочисленные.цитаты из двух его комедий свидетельствуют о пестроте стили­ стических элементов и о близости Махона как к среднеаттической комедии, так и к фарсовым сценкам, популярным преиму­ щественно вне Аттики.

Мелкие словесно-драматические виды фольклорного твор­ чества бытовали почти повсюду и были распространены по всей ойкумене. Их затронул процесс литературизации, но да­ леко не все они вошли в литературу. В дорийских районах и в первую очередь среди западных греков бытовали разнообраз­ ные коротенькие сценки, очень популярные даже у негреческого населения. Эти сценки представляли собой монологи или диа­ логи различных персонажей; места действия и ситуации были самыми различными, в них допускались пляски и песни хоров,.использовались буффонада, гротески и пантомима. Все эти сценки некогда имели свои ритуально-обрядовые функции и ^типологически были близки к ионийской ямбологии и фольклор­ ной комедии. Но по мере ослабления и утраты былых функций границы между отдельными видами таких представлений уни­ чтожались, и поэтому Аристотель и перипатетики объединили их всех под общим названием «мимы».3 В свою очередь, мимы стали затем делиться на прозаические, поэтические и смешан­ ные. Прозаические, т. е. мимология, включали кинедологию, яоникологию, а поэтические, т. е. мимодия, — магодию, симодию, гилародию и мисодию. Сложная судьба всех этих мимов вряд ли доступна изучению. Некоторые виды мимов выявились в литературе, другие навсегда остались в фольклоре. Но все они постоянно трансформировались, ассимилировались с про­ чими видами и родами фольклорного и литературного творче­ ства, вплоть до эпоса и лирики.

Судьба эллинской поэзии. Раннеэллинистическая эпоха вновь предпочла прозе поэзию. Хотя на протяжении IV в. до я. э. различие между прозаической и поэтической художествен­ ной речью в практике ораторов фактически было почти утра­ чено, в III в. преимущество было вновь отдано поэзии. Почти полное отсутствие памятников эллинистической прозы и ску­ дость свидетельств о ней — достаточное доказательство ее вто­ ростепенной роли у современников и их потомков. Поэтому вполне правомерно заняться прежде всего эллинистической по­ эзией, сосредоточенной в новых центрах и связанной с новыми государствами и их правителями. Судьба дальнейшего воспри­ ятия многочисленных эпических и лирических жанров эллини­ стической поэзии показательна превратностями прямо проти­ воположных оценок. Со времен византийского Возрождения эллинистические поэты входили в оптимальный репертуар свет­ ского чтения, причем иногда их даже предпочитали поэтам классической Греции. Популярность идиллий Феокрита, гимнов и эпиграмм Каллимаха, «Аргонавтики» Аполлония Родосского, сочинений Арата, Ликофрона и Нйкандра Колофонского при­ мечательна разнообразием проявляемых к ним интересов. Эти произведения читали и переписывали, комментировали и подра­ жали им на протяжении всей поздней античности, в средние века и в эпоху Возрождения. В XVI в. французский филолог, критик, поэт и основоположник нормативной поэтики Ю. Ц. Скалигер разделил всю античную греческую поэзию на четыре пе­ риода в соответствии с четырьмя временами года. При этом эллинистическую он сопоставил с цветущей осенью, ничем не уступающей лету.4 Со второй половины XVIII в. сначала в Гер­ мании, а затем и во всей Западной Европе широко распростра­ нились идеи И. Винкельмана об имманентном греческом гении, сумевшем «с благородной простотой и спокойным величием»

выразить себя в искусстве классического периода, но вскоре угасшем. Для И. Винкельмана и его единомышленников элли­ нистическая эпоха, т. е. время после смерти Александра Маке­ донского, представлялась периодом деградации «греческого духа», упадком искусства.5 Это мнение, ставшее всеобщим в конце XVIII и в течение всего XIX века в немецкой эстетике, не изжито и до настоящего времени.

В 70-х годах прошлого века немецкий филолог Э. Роде, бу­ дучи в оппозиции к современной ему науке, беспрестанно вос­ хвалявшей классическую античную «ясность» и «благостность», занялся изучением эллинистической любовной поэзии.6 Не­ сколько позже во Франции вышла из печати небольшая и увле­ кательно написанная книга «Александрийская поэзия», в за ­ главии которой было впервые использовано столь устойчивое впоследствии определение этой поэзии как александрийской. Ее автор, Огюст Куа, сумел просто и доходчиво рассказать об эллинистических поэтах, первыми воспевших горести и страда­ ния любви, по-новому увидевших природу и ее пейзажи, найдя им место в своих стихах.7 Несомненная заслуга О. Куа была в открытии своеобразия эллинистической поэзии, в констатации ее отличия от предыдущей. Отвечая духу своего времени, О. Куа считал эту поэзию романтической, полагая тем самым приблизить ее к читателю. На рубеже XIX—XX вв. интерес к эллинистической литературе усилился благодаря первым со­ общениям об открытии в Египте новых папирусных текстов и их публикациям с широкой рекламой в печати (Ф. Кеньон, Б. П. Гренфелл, А. С. Хант, У. М. Флиндерс-Петри и др.).

С появлением новых фрагментов эллинистических авторов, разного рода комментариев к ним и различных свидетельств представления о жанрах и стилях этой поэзии расширились и углубились. Прежде всего она поразила своей разнородностью, близостью к традиции и одновременно неприятием ее, своей стилистической неустойчивостью. Идея ее романтического един­ ства была полностью развеяна.

Решительным противником О. Куа выступил вслед за италь­ янским исследователем К. Чесси один из авторитетнейших не­ мецких филологов У. Виламовиц-Мёллендорф.8 Некоторые из­ держки в споре со сторонниками романтической концепции компенсировались в труде У. Виламовица-Мёллендорфа глав­ ным образом решительным отказом автора от тезиса об эпи­ гонствующем характере всей эллинистической поэзии, хотя ан­ тиисторического подхода к ней преодолеть он так и не смог.

По мере поступления новых сообщений, новых публикаций и исследований интерес к эллинистической литературе все воз­ растал. Появлялись новые издания текстов, их переводов, по­ пулярных очерков и эссе.9 По словам Э. Барбера и Дж. Джангранде, интерес к эллинистической поэзии в 60-е годы XX в.

достиг своего зенита. Однако, с нашей точки зрения, объясне­ ние и истолкование этого творчества еще только предприни­ маются, и едва лишь определены основные направления по­ дробной работы. Эллинистическая поэзия, с одной стороны, позволила те­ перь изучать античную греческую литературу как явление не только античной, но и европейской литературы на протяжении всего ее существования от Гомера до Нонна и первых «отцов церкви» включительно. С другой стороны, она оказалась свое­ образным «мостом» между древнегреческой и римской литера­ турой. Исследователям предоставилось обоснованное право сопоставить отдельные жанры обеих литератур и искать ре­ альные образцы, к которым обращалась римские поэты, ис­ пользуя их в своем творчестве. Без изучения эллинистической литературы нельзя говорить об оригинальности и подлинном своеобразии римской поэзии. Проблема связи эллинизма и Рима явилась объектом изучения прежде всего итальянских исследователей, начиная с А. Ростаньи, его учеников и после­ дователей.

Находки первой и пока единственной целой комедии Ме­ нандра и многочисленных отрывков его прочих пьес наряду с оригинальнейшими «скетчами» Герода новым светом озарили не только римскую комедию Плавта и Теренция, но и всю ев­ ропейскую драматургию. Отрывки из сборника «Ямбы» Калли­ маха и фрагменты пересказов этих ямбов («Диегезы») позво­ лили наметить непрерывную линию от архаической ионийской ямбографии VII—VI вв. к пародийным и сатирическим жанрам Рима и Нового времени. Далее представилась соблазнительная возможность проследить эволюцию эпической и лирической по­ эзии и дальнейшую судьбу ее отдельных жанров. Вопросы са­ мобытности, своеобразия и преемственности римской литера­ туры всегда вызывали споры между теми, кто изучал одну из двух античных литератур* отдавая только ей предпочтение. Не­ мало внимания уделили этой проблеме также советские ученые.

Благодаря новым данным обе литературы предстали в своем единстве, а младшая из них, римская, как оказалось, импульсы для своего возникновения и развития черпала в эллинистиче­ ской. Впоследствии, уже обретя полную самостоятельность, римская литература на. всех этапах ощущала и демонстрирова­ ла связь с эллинистической философией и литературой.

Как известно, у колыбели римской литературы первым по­ явился причастный к ее рождению юный грек по имени Андро­ ник. Защищая в 272 г. независимость своего родного города Тарента в войне с Римом, Андроник попал в плен и, согласна' римскому обычаю, был вынужден перед своим личным именем носить имя Ливиев, родовое имя его поработителя и-патрона.

В начале III в. до н. э. после первого общения с эллинисти­ ческим миром, еще задолго до полной военной победы над ним в 30-е годы I в. до н. э., Рим ощутил потребность в освоении греческой культуры, как бы считая ее своей. Однако эллинисти­ ческая поэзия долго не подозревала о подобных римских ми­ лостях и существовала помимо них: контакты с Римом продол­ жали оставаться для эллинистической культуры односторон­ ними. Значительное влияние оказал эллинизм не только на культуру Рима, но и на Византию и Переднюю Азию, опреде­ лив во многом их будущую литературную судьбу.

Условия возникновения эллинистической поэзии. Среди вновь найденных папирусных текстов эллинистических авторов — не­ мало посвященных вопросам литературной критики, разбору отдельных произведений, их комментированию и т. д. Такие тексты предвосхищали проблемы будущей литературной кри­ тики, литературоведения и эстетики. Эллинистическая поэзии рождалась и распространялась тогда, когда, продолжая тра­ диции Аристотеля и его школы, формировались представления о классике, ее нормах, образцах и канонах. В это время обсуж­ дались задачи словесного художественного творчества и выра­ батывалось неоднозначное отношение к нему. Именно в элли­ нистическую эпоху впервые были четко сформулированы такие доктрины, которые приближают нас к пониманию особого худо­ жественного мира мышления древних греков времен архаики и классики. Художественное творчество представляло собой но­ вую ступень, на которой началась сознательная «беллетриза­ ция» литературы и сделалась первостепенной эстетическая оценка.

Однако все происходящие изменения подготовлялись испод­ воль и постепенно. Они были следствием духовных потрясений, выпавших на долю греческого общества уже во второй поло­ вине V в. и ставших столь интенсивными на протяжении IV в.

Их итогом в интеллектуальной жизни греков стало возникно­ вение, развитие и распространение трех взаимосвязанных вакуумов. Первый из нихчобразовался в социальных воззрениях на богов. Реальная действительность разрушала веру в разумность и справедливость происходящего и в божественное провидение.

В самом конце V в. Ксенофонт был еще убежден в том, что существование полисов и народов от века утверждено богами («Воспоминания о Сократе», I, 4, 16). Несколькими годами ра­ нее Еврипид в трагедии «Вакханки» вкладывал в уста прори­ цателя Тиресия в качестве непреложной истины слова о том, что отцовские предания никто и никогда не развенчает (ст. •сл.).1 Но почти одновременно ‘Орест в одноименной трагедии того же Еврипида ниспровергал заветы предков, веру в богов и ими установленные законы, пренебрегал интересами полиса и своих близких. Единственной ценностью в жизни Орест объ­ являл верную дружбу. Но с течением времени и эта вера у гре­ ков была поколеблена в кровавых столкновениях диадохов, эпигонов и их сторонников. Так образовалась новая брешь, ко­ торая пролегла между государствами и гражданами, осознав­ шими не только бесполезность, но даже опасность любой обще­ ственной деятельности. Итак, неуверенность в помощи богов и их вмешательстве в людские судьбы, страх перед ненадежностью всех социальных связей подводили людей к мысли о даль­ нейшей угрозе человеческой разобщенности, т. е. к ощущению еще одного вакуума. Все эти утраты эллинистическому чело­ веку предстояло преодолеть и заполнить новым содержанием.

Обычно считается, что культ и обожествление правителей и членов их семьи, введенные Александром и усвоенные всеми эллинистическими монархами, были чужды грекам. Однако с незапамятных времен греки обожествляли, героизировали и удостаивали посмертных почестей своих предков, мифических благодетелей, законоучителей и наставников. Прижизненное обожествление в Греции не было принято. Теперь же обычная для Востока идея полной абсолютизации власти поневоле вхо­ дила в жизнь греков и усваивалась ими на практике. В 291 г.

Афины, недавно еще самый демократический из греческих по­ лисов, приветствовали въезд в город одного из самых жестоких завоевателей-эпигонов — Деметрия Полиоркета. В сочиненном к этому событию гимне Деметрий был провозглашен сыном По· сидона и Афродиты, а его возлюбленная отождествлялась с Деметрой. Все небесные боги, так пели афиняне в праздничном хоре, пребывают либо слишком далеко, либо обделены слухом и зрением, а возможно вообще не существуют. Поэтому граж­ дане предпочли взамен мраморных и деревянных изображений бо^ов, говорили они, обращаться с мольбой к новоявленному живому богу и от него, властелина мира, просить мира (Афиней, VP," 253). Афиняне составляли этот гимн по строгим кано­ нам гимнической поэзии. Они не были ни атеистами, ни льсте­ цами. Они надеялись спасти себя, своих близких и свой исстра­ давшийся в пожаре войны несчастный город.

После завершения неустойчивого периода военных столкно­ вений, постоянных смен правителей и режимов жизнь поне­ многу налаживалась, но возврата к прошлому не было и не могло быть. В прежние времена художественное творчество являлось неотъемлемой частью всей полисной системы и не тре­ бовало особого покровительства полиса. Впервые в VI в., когда возникла необходимость борьбы с притязаниями старинной ро­ довой аристократии и расширения прав всей полисной общины, тираны стали привлекать к себе извне тех, кто мог выступить глашатаем новых преобразований. Позднее примеру этому сле­ довали правители Сицилии и Македонии, стремясь найти опору и идейное обоснование своей политики. Эллинистические пра­ вители усвоили и широко распространили эту практику. По­ этому в эллинистическую эпоху наука, искусство и литература были сконцентрированы при дворах властелинов, причем каж­ дый из них только себя считал законным и единственным пре­ емником Александра и хранителем подлинных великих тради­ ций прошлого.

Новый художественный мир эллинистической поэзии отве­ чал вкусам и запросам современников..Утрата былой социаль­ ности и широковещательности возмещалась появлением новых тем, мотивов и образов, актуальных в новой обстановке. Лич­ ная и семейная жизнь, быт и его детали, интересы отдельного человека входили в этот новый художественный мир и станови­ лись объектами художественного изображения. Характеры пер­ сонажей обогащались элементами психологизма, а пейзажи из декоративных и орнаментальных становились фоном для рас­ крытия человеческих чувств.

Впервые в эту эпоху были переосмыслены представления о поэтическом труде, о роли и месте поэта в обществе. Вера в богоизбранничество, в божественное вдохновение, в высокую миссию носителя откровения, посредника между божественным и человеческим миром исподволь и постепенно разрушалась. Ее крушение было следствием окончательного угасания былых ве­ рований в магическую силу слова, наделенного способностью преображать действительность. Развенчивалась былая функция художественного творчества, угасала вера в нее и метафоризировались все порожденные этой верой образы. Прежние пред­ ставления исключались из мира мысли и становились фигу­ рами речи, утрачивая первоначальный смысл, пополняли состав метафор. Выделяясь из сферы культа и ритуала, участниками которых был большой, конкретно социальный коллектив, худо­ жественное творчество заполняло досуг людей, объединенных мыслью о принадлежности к общей цивилизации, сумевшей га­ рантировать их элитарность перед всеми остальными. Поэтому эллинистические авторы стремились удивлять и развлекать поучая или же поучать развлекая и удивляя, в зависимости от того традиционного жанра, к которому они обращались. По­ эзия, как и все словесное творчество, преображалась в соб­ ственно литературу, т. е. беллетризировалась. Эта литература была обращена уже не к сородичам или гражданам одного по­ лиса, а ко всем, кто интересовался ею. Поэтому для поэта то, что он сочинял и как сочинял, было его личным делом и впер­ вые он получал беспрецедентную свободу новаций, но, конечно* формально лишь в рамках привычных-традиций. Свободен ока­ зался автор и в выборе аудитории, обращаясь к своим едино­ мышленникам или же к правителю и его окружению.

Особенности эллинистической поэзии. Музей и библиотека.

Первым условием успешной литературной деятельности оказа­ лось теперь надежное владение всей предыдущей традицией, активное обращение к ней. Отсюда возникла необходимость иметь достоверные выверенные и стабильные тексты, а затем систематизировать и классифицировать их. Первые шаги в этом направлении уже были предприняты Аристотелем и перипате­ тиками в Афинах. Теперь, когда одно из средств упрочения власти новые монархи нашли в меценатстве, они стали оспа­ ривать у Афин репутацию «школы Эллады». На этом поприще особенно успешной была деятельность Птолемея I Сотера, ко­ торый сумел превратить Александрию в культурный центр всега эллинистического мира. Ворота столицы гостеприимно распах­ нулись перед всеми, кого правитель считал полезным в своих замыслах и начинаниях. Одним из первых оказался в Алек­ сандрии Деметрий Фалерский, ставший в 307 г. политическим изгнанником Афин. Ему, последователю Аристотеля и другу Феофраста, философу и ученому, принадлежала идея создания в Александрии некоего подобия аристотелевского Ликея. Так возник знаменитый александрийский Музей, храм Муз, божест­ венных покровительниц всех видов художественного творчества и науки. Это был первый в мире центр ученых штудий, средо­ точие всей интеллектуальной жизни эллинистического мира.

В глубине царского квартала на государственном обеспечении жили и работали отовсюду приглашенные Птолемеем и его со­ ветниками писатели, поэты, художники, скульпторы, врачи и ученые. Освобожденные от забот о насущном хлебе, призван­ ные заниматься лишь одним постоянным делом эти люди по древнему обычаю входили как бы в культовый союз служите­ лей Муз во главе с назначенным царем жрецом, на которого возлагались также основные административные обязанности.

По образу и подобию александрийского Музея впоследствии создавались научные центры Рима и Византии, а затем первые университеты средневековой Европы.

С Музеем непосредственно связана была огромная государ­ ственная библиотека, численность которой к середине III в. до н. э. достигала примерно 500 тысяч свитков. Вторая, подсоб­ ная, библиотека, созданная для дублетных списков произведе­ ний, насчитывала около 43 тысяч свитков, находилась при храме Сераписа. Глава основной библиотеки имел в своем рас­ поряжении большой штат обслуживающего персонала и был наставником наследника престола. Насколько серьезно была организована библиотечная работа, можно заключить из того, что там был составлен первый систематический и алфавитный каталог.

В Александрии процветали книгопроизводство и книжная торговля, появились первые иллюстрированные книги. Основ­ ным предметом экспорта на мировом рынке сделался египет­ ский папирус, который по своим качествам намного превзошел финикийский. Все возрастающие богатства александрийской библиотеки способствовали рождению новой науки — филоло­ гии, основоположниками которой последовательно были грам­ матик Зенодот Эфесский, Аристофан Византийский, Аристарх Самофракийский. Среди них своими трудами по изданию Го­ мера особенно прославился Аристарх (начало II в. до н. э.), ко­ торого считали подлинным отцом современной филологии. Пер­ вые филологи, грамматики, как они себя называли, отбирали и готовили к тиражированию тексты; устраняли интерполяции, подбирали глоссы, составляли комментарии и словари. Только им обязаны мы подбором биографических сведений о писате­ лях прошлого, составлением канонов и выделением жанров, пе­ речнем образцовых авторов и их произведений.1 Примерно че­ рез два столетия после основания библиотеки и Музея один александрийский хронист писал, что после всеобщего культур­ ного упадка как следствия войны между преемниками Алек­ сандра александрийцы сделались наставниками всех греков и варваров (Афиней, IV, 8, 4 в). Александрия оставалась наибо­ лее притягательным центром. Но духовная жизнь эллинисти­ ческого мира продолжалась и за пределами Египта.

Помимо Афин с их театральными зрелищами, публичными диспутами и выступлениями риторов и философов, существо­ в а л и в разных местах поэтические объединения: на острове Кос, в Эретрии на Евбее, в Пелле при дворе Антигона Гоната, в государстве Селевкидов и т. д. Позднее других соперником и конкурентом Александрии выступил Пергам. Но в отличие от предыдущих эпох— архаики и классики — эллинистические по­ эты ощущали себя гражданами всего мира (космополитами), и, чем шире раздвигались границы мира, тем отчетливее стано­ вились дра парадоксальных явления в литературе и искусстве.

С одной стороны — стремление к внешнему блеску и помпез­ ности, своего рода гигантомания, а с другой — погружение в мелочные подробности и скрупулезную детализацию.

Включение в художественный мир в качестве объектов изоб­ ражения детей свидетельствовало о новых исканиях и прежде всего о новом отношении к героической теме и о переоценке героических образов прошлого. В художественном сознании предшествующих эпох социальной значимостью обладал лишь состоявшийся член конкретного коллектива, сумевший #же про­ явить себя в качестве такового, либо способный реализовать свою миссию в будущем. Мужчина должен был показать себя доблестным воином, мудрым старейшиной или же благонаме­ ренным гражданином, готовым управлять и подчиняться. Жен­ щине предстояло стать хранительницей домашнего очага, женой и матерью. Эпос, лирика и драма, т. е. все три вида словесного художественного творчества, полностью отвечали этим зада­ чам; создаваемые в них образы героев, события и ситуации либо гармонировали друг с другом, либо противостояли друг другу во всевозможных конфликтах. При этом до Еврипида даже самые экстремальные конфликты либо оказывались мни­ мыми, либо завершались победой нормативного героя — он оста­ вался самим собой, несмотря на все препятствия.

В новых условиях продолжали существовать эпос, лирика и драма, но размывались границы их видов, менялись, а зачас­ тую утрачивались функции, а главное, преображались сами герои, лишаясь постепенно своего социально обусловленного облика. Герои преображались не сразу и не одновременно; они сохраняли свои имена и становились некими обобщенными людьми, суммарно разделенными по половозрастным или же имущественным признакам. Все новации коренились в традиции и ничего не происходило на пустом месте. Прецеденты для подобных переосмыслений существовали уже в гомеровском эпосе.

В «Одиссее» были герой-странник и страстотерпец, его вер­ ная жена и послушный сын, хорошие л плохие слуги, его доб­ рые помощники и коварные враги. Все изменения диктовались перестройкой сознания в условиях кардинальной модификации действительности. Первые перемены сперва происходили лишь в рамках сложившихся видов и жанров словесного творчества.

Когда мифологическое предание утрачивало историческую до­ стоверность, оно казалось сказкой. Мир сказки, который не­ когда существовал вне времени и пространства, локализовался вне известного и обжитого мира и в неком утраченном вре­ мени. Временные и пространственные реалии мифа казались иллюзорными, и это способствовало остроте ощущений слуша­ телей и читателей, стимулировало рост интереса к подобным произведениям. Отсюда обращение к мифологии и к эпосу у эл­ линистических авторов. Новым эпическим поэтам приходилось демонстрировать свое доскональное знание мифологии, умение свободно излагать знакомые и малоизвестные истории, произ­ вольно варьировать мотивы и сюжеты, подновлять общеизвест­ ные художественные приемы, чтобы придавать аромат новизны не только всему произведению, но и каждому его эпизоду.

В эпоху эллинизма все жанры эпического повествования словно рождались заново, начиная от военно-героического и приклю­ ченческого эпоса, кончая дидактическим и историческим. Ори­ гинальность и новаторство поэтов должны были раскрываться в мастерстве варьирования художественными средствами на основании свободного владения традицией.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИЕ

понятных архаических слов (глосс). Ему приписывали первое издание «Илиады». Таким образом, профессиональное мастер­ ство Антимаха-поэта было основано не столько на запоминании и усвоении традиционных навыков рапсодов, сколько на анали­ зе всего рапсодического наследия и популяризации приобретен­ ных сведений, т. е. как бькна разоблачении заповедных тайн ре­ месла. Впоследствии широкой известностью пользовался сбор­ ник элегий Антимаха «Лида». Выбор женского имени для за ­ главия поэтического сборника, вероятно, был типичен для мест­ ной традиции. На рубеже VII—VI вв. Мимнерм Колофонский сочинял элегии, которые впоследствии составили сборник «Нанко», а позднеантичные источники добавили, что так звали флейтистку, возлюбленную Мтсмнерма. Гермесианакт Коло­ фонский, эллинистический поэт, одним или двумя поколениями моложе Антимаха, был автором элегического сборника «Леонтион». В первых двух книгах этого сборника излагались мно­ гочисленные любовные истории мифологического содержания, а в третьей перечислялись влюбленные поэты и философы.

Уменьшительно-ласкательная форма имени, выбранная Гермесианактом для заглавия (букв. «Леонтиночка»), была для со­ временников поэта своеобразной этикеткой: среди участников дружеских застолий, былых симпосиев, так обращались к ге­ терам.

Элегия же, будучи по античной классификации одной из разновидностей лирики, в действительности изначально находи­ лась где-то между эпосом и лирикой. Ее двустрочная строфа состояла из полного эпического стиха, гексаметра, и дважды повторенного полустишия того же гексаметра, так называемого пентаметра. Другими отличительными чертами древней элегии 'был ее сравнительно небольшой объем, эмоциональная экспрес­ сивность, непосредственная связь с современностью и дидактичность. Отражающая важнейшие события общественного бы­ тия и посвященная им, элегия характеризовалась большим те­ матическим разнообразием. В древних похоронных обрядах исполнялись тренодические элегии, предназначенные для тризн, как свидетельствуют сохранившиеся фрагменты. На торжествах в честь календарных праздников или других радостных собы­ тий исполнялись элегии, в которых преобладали любовные и застольные мотивы. Ранним элегиям не были чужды мифологи­ ческие темы и образы, предназначенные согласно эпической традиции и поэтике играть роль парадигм, т. е. нормативных образцов. Военно-политические темы, типичные для архаиче­ ской элегической поэзии в те времена, когда политическая ор­ ганизация жизни коллектива и его защита от внешних и вну­ тренних врагов составляли прерогативу всего коллектива, те­ перь, в новой обстановке эллинистических монархий, не могли быть актуальными.

Судя по сохранившимся свидетельствам, «Лида» Антимаха не только удовлетворяла чаяниям современников поэта, но и сыграла немаловажную роль в литературной полемике III в.

до н. э. Историю создания сборника связывали с биографией Антимаха и, следуя за Гермесианактом, излагали следующим образом. Антимах, похоронив горячо любимую жену, лидиянку по происхождению, вернулся на родину, потрясенный утратой.

Обращение к поэзии явилось для него единственным утеше­ нием. Сочиняя элегии о бедах и страданиях древыих героев, врачевал он свое горе.2 В этом предании сохранялся традици­ онный повод для создания тренодической элегии, была соблю­ дена обязательная прежде функция — утешение в горе, подо­ браны мифологические парадигмы, а результате оказалась достигнутой необходимая цель. Прежние элегии-трены сочиня­ лись для кого-то, кто был вторым «я» сочинителя, т. е. членом его же коллектива; и сочинение и исполнение были строго од­ норазовыми. Антимах выступил субъектом и объектом своего лроизведения, включенного в его реальную, а возможно, и мни­ мую биографию. Его поэтическая деятельность была как бы направленной на него самого и расценивалась как средство самоисцеления, при котором аудитория и ее реакция даже не предусматривались. Подбор мифологических парадигм был столь же примечателен. Герои подбирались не по их активности, и не их подвиги интересовали поэта. Герои оказывались объ­ ектами действия враждебных сил, которые подстерегали их на различных этапах жизненного пути. Не умение героев преодо­ левать препятствия, а масштабы препятствий, сила испытанных героями потрясений привлекали внимание автора, который как бы вставал рядом с ними, сопереживал им. В числе мифиче­ ских персонажей «Лиды» были: Геракл, покинутый аргонавтами из-за того, что его вес был слишком велик для корабля Арго;

Беллерофонт, которого упорно преследовали своей ненавистью боги; Финей, терзаемый Гарпиями; Эдип; любимец Афродиты Адонис и, вероятно, еще многие другие, не упомянутые в крат­ ких и случайных свидетельствах. Позднеантичные и средневе­ ковые лексикографы и схолиасты рассказывают о редких вер­ сиях мифов у Антимаха, о случаях необычной мифической генеалогии, об его пристрастии к географическим, этнологичеческим и лексическим раритетам. Для Овидия «Лида» Анти­ маха была высшим критерием супружеской любви («Скорбные элегии», I, 6, 1): У эллинистических поэтов эта книга именова­ лась «священной», «коллективным трудом Антимаха и Муз», «всем известным и повсюду прославленным». Среди восторжен­ ных голосов III в. до н. э. неожидан иронический и даже не­ одобрительный отзыв Каллимаха, назвавшего элегии Антимаха «пухлым и неотесанным сочинением» (фр. 38& Пфейфер). Та­ кая оценка подтверждала существование значительных разно­ гласий среди ведущих поэтов эллинистической эпохи, хотя суть замечания Каллимаха сводилась к неприятию Литературной формы сочинения Антимаха. Все сходились на том, что Антимах сумел сделать свою лидиянку, т. е. варварку, самой знаме­ нитой среди потомков Кодра, иначе говоря среди всех греков.

Так сказал знаменитый эллинистический поэт Асклепиад Са­ мосский, далекие предки которого были настоящими потомками мифического Кодра-афинянина (AP, IX, 63).

В переходный период снижения общего социального уровня и утраты сознания полисного гражданства появилось повышен­ ное внимание к тем особым темам, которые имели косвенное от­ ношение к полисному статусу. Известная закономерность всегда обнаруживается в годы дестабилизации привычного уклада жизни в том, что усиливается роль и авторитет женщир при сохранении культурного наследия и завоеваний цивилизации.

Поэтому на пороге эллинизма вполне естественно появление женщин-поэтесс, среди которых наивысшая слава у поэтических собратьев выпала впоследствии Эринне. Женская поэзия отве­ чала тенденциям обновления и возвращения к традициям да­ лекого прошлого, удовлетворяла запросы аудитории и всеобщий интерес к личным, бытовым и семейно-родственным темам.

Женское творчество, поддерживаемое обрядами и ритуалами, было неотторжимо от фольклорных корней, нашедших некогда художественное выражение в творчестве Сапфо, неотделимом от художественной действительности древнего половозрастного коллектива.

В нашем собрании греческих эпиграмм представлены сла­ бые отголоски былой громкой славы Эринны, первые упомина­ ния о которой датируются началом III в. до и. э.3 Возможно, Асклепиад подготовил первое издание ее стихов, предпослав ему эпиграмму, в которой назвал книгу Эринны «сладостным трудом», превосходящим многие иные, однако «небольшим»: по­ этесса прожила всего девятнадцать лет. Во времена римского владычества Эринну и Каллимаха провозгласили великими и бессмертными поэтами, неподвластными нападкам критиков и хулителей. В одном из общественных зданий Константинополя в числе восьмидесяти скульптур великих людей прошлого сто­ яла статуя Эринны. А ее поэму из трехсот гексаметров упо­ добляли сочинениям Гомера и говорили, что в мелических сти­ хах она оставила далеко позади себя саму Сапфо. Из малочис­ ленного литературного наследия Эринны сохранилось ничтожно мало. Из поэмы, вероятно, трена на смерть Бавкиды, дошел папирусный фрагмент, в котором нет ни одной целой строки, затем три эпиграммы в Палатинской антологии и еще одна у Афинея.4 Античные авторы, а вслед за ними и современные исследователи говорят о поэтическом новаторстве Эринны. Воз­ можно Леониду Тарентскому принадлежат слова о том, что среди прочих песнопевцев Эринна выделялась своими новыми песнями (AP, VII, 13, 1). Ее сочинения образно сравнивали с крошечным пчелиным сотом, который чистейшим медом на­ полняли сами Музы. При этом отмечалось, что даже самое ма­ ленькое стихотворение бывает приятным и сладостным лишь ценой огромного изнурительного труда. Таков был типичный взгляд эллинистических поэтов на литературу и на занятия по­ эзией.

Но в чем состояли новации Эринны и чем объясняли успех и популярность ее творчества? Между ней и Антимахом Колофонским немало общего. Так же как Антимах, Эринна привер­ жена традициям. Тот же «автобиографизм» вплетен в тради­ цию, заставляя ее преображаться и обогащаться, чтобы пред­ стать уже в новом качестве. Антимах горевал о смерти любимой жены и в поисках утешения излагал всевозможные истории о страданиях мифических героев. Так модифицирова­ лась издрёвле эпическая тема деяний, подвигов и побед. Эта тема переносилась в область личных переживаний и в конце концов’ завершилась победой героя-автора над собой, преодо­ лением личной скорби. Человек у Антимаха намеренно вписы­ вал себя в художественный· героический мир, ощущал свою причастность к нему, будучй нбсителем общих с героями эмо­ ций. Это позволяло людям в их реальном мире, в> условиях обыденкой жизни, уподобляться/героям; а'>герои,лв свою оче­ редь, словно спускались вниз со своего обветшалого пьедеста­ ла, чтобы погрузиться в обычную земную жизнь и ‘уподобиться людям. Автобиографизм являлся в данном случае традицион­ ной печатью достоверности, он· подтверждал «реальность» дан­ ного конкретного явления или же ситуации.

Эринна оплакивала преждевременную кончину любимой по­ други и сверстницы, умершей накануне свадьбы. Воспоминание совместных детских забавах и девичьих играх, о праздничных нарядах и о всеобщем весельи раскрывало тот особый мир, ко­ торый всем был давно и хорошо знаком. Этот мир существовал воочию в привычных обрядах и ритуалах. Его увековечила в классическом своем репертуаре Сапфо; возможно, еще жили песни ее менее удачливых соперниц. Однако между Сапфо и Эринной существовало принципиальное различие. Сапфо неиз­ менно возвышалась и противопоставляла себя как тем, кого она опекала и воспитывала в девичестве («подруга»), так и тем, кто приводил и вверял ей своих дочерей и перед кем она вы­ ступала на свадебных торжествах и всеобщих праздниках («граждане»). Сапфо священнодействовала. Во всех ситуациях ее деятельность носила публичный характер, а функции ее.пе­ сен неизменно были социально значимыми.

Эринна же, которую позднеантичные и византийские источ­ ники сравнивали и даже отождествляли с Сапфо, не рекомен­ довала себя ни избранницей, ни любимицей богов. Она гово­ рила от лица одной из «подруг», ничем не выделяя себя среди них. Именно это обстоятельство накладывало особый отпеча­ ток на содержание ее стихов, придавая им небывалую'до сих пор интимность. Следствием ее новой позиции оказалась ле­ генда о жестокой матери, которая требовала, чтобы дочь зани­ малась обычным для девушек делом — сидела за прялкой и не сочиняла песен. Далее логически следовало продолжение ле­ генды — позднейший рассказ о смерти девятнадцатилетней Эринны. Поэтесса Эринна в своем художественном бытии могла оставаться только той, кем она была, т. е. «подругой». В ином качестве ей не дано было предстать. В ее авторскую биогра­ фию не вписывалась ни супруга, ни мать, ни мудрая сестра или наставница, подобно Сапфо или несколько позднее — Коринне, Аните Тегейской и Носсиде. Независимо от реальной биогра­ фии Эринна как поэтесса не вступала в ту область, которая по античным представлениям была отведена женщинам. До конца своих дней она оставалась «подругой» и поэтому должна была расстаться с жизнью на исходе своего второго десятилетия, в зените девичества. Таким образом, поэтическая биография Эринны при всей ее фрагментарности полностью вписывалась в ту среду, которую она сама очертила для себя в своем твор­ честве и включила в художественный мир своих современников по новым меркам, непохожим на критерии Сапфо и ее продол­ жательниц. Поэтому-то новыми были названы ее песни,, новым был ее авторский образ, хотя форма трена и эпиграмм, образы ее героинь — девушек и невест — были привычными и давно известными. Примечательно также, что факты поэтической био­ графии Эринны содержатся в фрагменте ее поэмы, где на про­ тяжении трех строк упоминается девятнадцатилетний возраст, ее имя и слово «прялка», которое, по некоторым источникам, использовали в качестве заглавия всей поэмы. Составления биографии на основе авторских свидетельств для античных позтов засвидетельствовано со времен Гесиода, но ни один из них не называл год собственной смерти. Итак, новаторство Эринны, удостоенной в античности даже сравнения с Гомером, очевидно, хотя ее реальная биография, созданная впоследствии на основе ее же произведений, оказывается сомнительной.

Антимах своей «Лидой» указал пути новых поисков для эпической и элегической поэзии. Эринна наметила, в свою оче­ редь, новые направления в области той поэзии, где централь­ ным был художественный образ, созданный авторскими эмо­ циями, т. е. в лирике. У обоих поэтов главным был образ ав­ тора независимо от того, совпадал он или же не совпадал с реальной личностью поэта. Обоих их побуждали к творчеству не божественные покровители, не обстоятельства социальной жизни. Стимулы творчества изображались ими сугубо личными, подсказанными только одними личными переживаниями. У Ан­ тимаха — смертью жены, у Эринны смертью подруги. Формы, используемые обоими, были различными, но древними в своей традиционной основе, заимствованными из архаического по­ вествовательного и обрядового словесного творчества. Под воз­ действием новых авторских образов формы трансформирова­ лись, но и эти изменения не могли вызвать осуждения. Ведь е давних времен мастер воспринимался как творец формы. По­ этому, рассказывая о древних героях, Антимах вместо гекса­ метра обращался к элегическому дистиху, так как элегия была издавна связана с тренодией ц более других этот размер под­ ходил для песни скорби. А Эринна предпочла для своего трена гексаметр, словно подчеркивая свой собственный подвиг — со­ чинение плача-воспоминания о подруге. По античным свиде­ тельствам, предшественником Антимаха был его земляк Мимнерм Колофонский (VII—VI вв.), который увековечил якобы свою любовь к Нанно в одноименном сборнике элегий. Антимах и Эринна наметили предстоящий путь эмансипа­ ции словесного творчества: освобождение поэзии от ее зависи­ мости от конкретных ситуаций, от обязательной дидактичности и функциональности. Импульсами новаций оказались для них личные переживания, вызванные такими событиями, за кото­ рыми издавна были закреплены определенные фольклорно-по­ этические жанры. Так, в погребальных церемониях обязатель­ ными были элегии, трены и эпитафии. Но Антимах оплакивал любимую жену, и мифологические парадигмы заслонялись об­ разом автора, врачующего свое горе. Много ранее Архилох со­ чинил тренодическую элегию по поводу гибели в море своего зятя, но, оплакивая близкого ему человека, он обращался к живым соотечественникам, одобряя их и внушая им мужество в борьбе со стихией. Антимах сохранил традицию, сместив в ней акценты. То же самое произошло в трене Эринны. Здесь также на первое место выдвинулся факт сопричастности, кото­ рый высветил ее собственный образ. Эринна сумела ввести себя даже в эпидиктическую эпиграмму, акцентируя свой восторг и восхищение изображением подруги, хотя по традиции себя не назвала:

«Р ук мастерских этот труд. Смотри, Прометей, несравненный!

Видно в искусстве тебе равные есть меж людьми.

Если бы тот, кем так живо написана девушка, голос Д ал ей, была бы как есть Агафархида сам а»

Необходимость авторского присутствия, столь важная для становления литературы, где самораскрытие автора являлось одним из главных условий ее возникновения, вызвало значи­ тельные трудности в дальнейшей судьбе драматического искус­ ства. В архаической и классической драме решающими про­ должали оставаться условия таинства и всеобщего приобщения, как это было в фольклорной ритуальной игре. Вера в реаль­ ность актерского перевоплощения постепенно, но-неуклонно уга­ сала. Когда же театральное действие утратило свою былую ритуальность, перестало быть действом, наделенным конкретными функциями в жизни всего полиса и каждого из его граждан* от актера в первую очередь потребовали правдоподобия и до­ стоверности поведения создаваемых им образов. Поставленная временем и реальной жизнью задача, пожалуй, более важная для актеров, чем для зрителей, настоятельно требовала реше­ ния. Для этой цели понадобились особые дидактические трак­ таты типа руководства для актеров. Один из них случайно со­ хранился до наших дней под заглавием «Характеры» и под именем его автора, перипатетика Феофраста, ученика и преем­ ника Аристотеля в руководстве Ликеем. Среди памятников древнегреческой литературы это произведение стоит особняком* считаясь и поныне загадочным по цели его создания и литера­ турному жанру.6 А между тем типологическая близость «Харак­ теров» с собранием аналогичных трактатов, посвященных древне­ индийской драме, объясняет появление греческой книжечки именно на стыке двух различных эпох, между двумя различ­ ными в качественном отношении этапами художественное творчества.7 Такие сочинения предназначались служить ориен­ тирами для авторов драматических произведений, для актеровисполнителей, возможно, помогали зрителям. Неизвестно, слу­ чайно ли уцелело именно феофрастовское сочинение и были ли «Характеры» уникальны. «Поэтика» и «Риторика» Аристотеля также оказались необходимыми для того же времени. В них как бы подводился итог одному периоду для того, чтобы его сменило нечто новое. Столь же вероятно, что в преддверии эл­ линизма, когда драма перестала быть ведущим видом словесно­ изобразительного искусства, отступая перед другими задами и жанрами поэтического творчества, надобность в подобных «Характерам» трактатах была живой. Но по мере изменения отношения к драматическому искусству интерес угасал, так как эллинистическая драма недолго владела сердцами и умами своих современников.

Антимах и Эринна были теми поэтами, именами которых открывалась первая страница эллинистической литературы, хотя жили они оба несколько ранее. Находясь в авангарде со­ временных им деятелей словесного искусства, каждый из цих по-своему подготовил переход к эллинизму.

Сложность изучения поэзии эллинизма обусловлена прежде всего плохой ее сохранностью. Лишь малая часть ее дошла до нас сначала благодаря трудам византийцев, а затем — архео­ логов и археографов конца XIX—XX вв. Вместе с тем это не­ полное и разрозненное наследие все еще недостаточно изучено.

У нас даже нет уверенности в том, что время отобрало и со­ хранило лучшее из того, что читали современники и их бли­ жайшие потомки. Критерии их отбора, оценки, вкусы и требова­ ния к литературе остаются неизвестными.

Греческие и римские поэты постоянно превозносили Филета Косского, называя его, поэта и ученого, своим учителем и не­ превзойденным мастером слова. Чрезвычайно скудны наши све­ дения о нем, малочисленны цитаты и почти отсутствуют папи­ русные фрагменты.8 Даже написание его имени спорно, taK как по одним сведениям он — Филет, а по другим — Филит. В -этом различии правописания представлены, вероятно, оттенки мест­ ного произношения. Значительно лучше известна его родина — остров Кос и одноименный город на нем.

Мифы и предания об этом острове, расположенном в непо­ средственной близости от малоазийского побережья между Кни­ дом и Галикарнассом, восходят к микенской, а возможно и бо­ лее ранней эпохе. Кос называли любимым островом Посидона, избавившего косцев от враждебного им гиганта Полибота. Сын Посидона Еврипил, один из первых правителей Коса, погиб от руки Геракла, пытавшегося ночью высадиться на острове и принятого островитянами за морского разбойника. Правнуки Еврипила с множеством судов участвовали в троянской войне.