WWW.DISS.SELUK.RU

БЕСПЛАТНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА
(Авторефераты, диссертации, методички, учебные программы, монографии)

 

Pages:     | 1 | 2 || 4 | 5 |   ...   | 6 |

«ЦЕННОСТИ И СОЦИАЛЬНЫЕ УСТАНОВКИ СОВРЕМЕННЫХ СТУДЕНТОВ: СТРУКТУРА И ДИНАМИКА КОЛЛЕКТИВНАЯ МОНОГРАФИЯ Казань Издательство Данис ИПП ПО РАО 2010 УДК 15 : 377 Рекомендовано в печать ББК 88.4 : 74.5 Ученым советом ИПП ПО РАО ...»

-- [ Страница 3 ] --

В исследовании был осуществлен также анализ частоты выбора принципов в зависимости от содержания ситуаций [см. также Аникеенок, 2009б]. Выяснилось, что респонденты, находясь в роли делителя (ситуации 1,2,3,4,5,7,8), используют несколько основных принципов распределения. В этих ситуациях разброс во мнениях респондентов небольшой и преобладают 3-4 принципа в зависимости от содержания ситуации: 1) так, чтобы все остались довольными; 2) всем поровну; 3) согласно общим заслугам (стаж, опыт и т.д.); 4) исходя из способностей людей. Последний принцип часто выделяется респондентами в связи с ситуациями, связанными с учебной деятельностью. В тех ситуациях, где респонденты находились одновременно в роли делителя и получателя (ситуации – 6, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16) использование принципов распределения носит более разнообразный характер.

Если воспользоваться правилами, лежащими в основе справедливого распределения за проделанную работу, выделенными Лейнгом и Моррисом [Leung], можно заметить, что принцип эквивалентности – вознаграждение пропорционально вкладу – чаще используется в случаях, где есть явный вклад в распределяемые материальные блага, а тот, кто распределяет одновременно является и одним из получателей.

Принцип равенства – равное распределение независимо от индивидуального вклада одновременно используется с принципом «все довольны» в ситуациях, когда респондент является лишь делителем и может не иметь отношения к созданию распределяемых благ.

Принцип распределения пропорционально индивидуальным потребностям используется респондентами в сочетании или вместо принципов «так, чтобы все остались довольны» и «исходя из способностей» в ситуациях, когда распределяются ресурсы, не создававшиеся непосредственно ни получателями, ни распределяющим. Такого рода решения, видимо, связаны с комформистским поведением внутри групп между «своими».

Возвращаясь к таблице 2.8 необходимо отметить, что некоторые принципы наиболее часто выбираются в ситуациях с одним набором параметров (официальное распределение, наличие вклада, отсутствие распределяющего в числе получателей), а некоторые в ситуациях с противоположным их набором (бытовое распределение, отсутствие вклада, наличие распределяющего в числе получателей).

В первом случае распределение, по мнению студентов, должно осуществляться: по способностям и согласно общим заслугам (стаж, опыт и т.д.). К этим принципам можно добавить еще два: по закону и в пользу слабых, – выбор которых, правда, не зависит от наличия или отсутствия вклада. Во втором случае резко повышается значение других принципов: в зависимости от личного отношения и в зависимости от своего настроения.

Это – явно субъективистские принципы. Иначе говоря, в социальных ситуациях официального характера, в ситуациях с более или менее отчетливо выраженным вкладом участников и в ситуациях, в которых распределяющий ничего не может получить сам, возрастает роль объективных принципов, основывающихся на идее баланса между вкладом (реальным или потенциальным) и вознаграждением. В бытовых ситуациях, в ситуациях без выраженного вклада участников и в ситуациях, когда субъект не только распределяет, но и получает, возрастает роль субъективистских принципов.

В каждом случае такие смещения могут объясняться по-разному.

Например, в ситуациях официального распределения человек, принимающий решение, так или иначе, испытывает сильное давление со стороны социальных (нравственных и правовых) норм и традиций. А они требуют, чтобы в одних случаях учитывались только вклад и заслуги, в других – соблюдался принцип равенства, в-третьих – преимущество получали наиболее беззащитные. Тот, кто распределяет, не имеет права быть субъективным. Такое давление оказывается еще более ощутимым в силу того, что решение приобретает публичный характер: о нем становится известно многим. В ситуациях с четко выраженным вкладом участников перед распределяющим имеются достаточно жесткие и очевидные критерии, игнорировать которые ему затруднительно опять-таки из-за вполне вероятного внешнего давления. В ситуациях, в которых субъект только распределяет и не имеет никакой личной заинтересованности, ему легче всего сохранять объективность.

Напротив, ситуации распределения бытового характера, а также некоторые ситуации, в которых принимаются единоличные решения, не получают широкой огласки и выбор принципов распределения начинает смещаться в сторону большей субъективности и эгоистичности. Еще более отчетливо это проявляется в ситуациях распределения случайно возникших ресурсов. В них на передний план резко выходит принцип «все себе»:

436 указаний в двух ситуациях, тогда как в 14 других ситуациях он упоминается лишь 127 раз. Заметно повышается также частота выбора принципов «себе больше, другим поровну», «в зависимости от своего настроения».

Есть смысл остановиться на некоторых тенденциях, связанных с выбором отдельных принципов справедливости. Наиболее часто называемый принцип («так, чтобы все были довольны») носит явно конформистский и инфантильный характер. Дело даже не в том, что все никогда не могут быть довольны, а потому подобное желание является нереалистичным.

Этот принцип вполне реален в отдельных ситуациях, но, когда он выходит на ведущие позиции по сумме 16 разных ситуаций, становится ясно, что так проявляет себя тенденция к уходу от серьезного решения, снятию с себя ответственности. Думается, в этом факте находит отражение характерная для России в целом, а не только для молодых возрастных групп специфика коллективистического менталитета. Возрастает роль этого принципа в бытовых ситуациях, в которых количество людей, участвующих в распределении, невелико, и все они лично известны лицу, принимающему решение; в ситуациях с неопределенным вкладом или с его отсутствием; в ситуациях, когда субъект только распределяет. Во всех этих случаях, по-видимому, присутствует опасение кого-то лично обидеть. Когда же речь идет о распределении среди большого количества незнакомых людей или о распределении в условиях четко выраженного индивидуального вклада, этот страх исчезает. Исчезает он и тогда, когда можно что-то получить для себя. В этом случае респонденты более готовы противостоять недовольству других.



Уравнительный принцип («всем поровну»), как и предыдущий, имеет высокие частоты выбора во всех типах ситуаций, но особенно в бытовых и в ситуациях отсутствия у распределяющего личного интереса (он только делит). В первом случае более частый выбор этого принципа опять-таки может быть связан со стремлением поддерживать со всеми знакомыми и близкими хорошие отношения, избегать с ними конфликтов.

Отсутствие же личного интереса может подталкивать к поиску наиболее простых, необременительных решений. Действительно, когда не на что рассчитывать самому, зачем тратить время и разбираться в нюансах?

Проще поделить все поровну.

Принцип, связанный с преимущественной защитой слабых, чаще указывается в ситуациях официального порядка, в большинстве из которых принимаются групповые решения, а, следовательно, человеку важно, как он выглядит в глазах других. Чаще он называется и в тех ситуациях, когда респонденты не могут ничего получить сами и, естественно, становятся более социально ориентированными. Однако в бытовых ситуациях с небольшим числом участников и, как только появляется возможность чтото получить самому, частота выбора данного принципа начинает снижаться.

Стремление переложить ответственность за распределение на других более ярко проявляет себя в ситуациях бытового распределения в ситуациях с неопределенным вкладом. По-видимому, они в психологическом плане представляют наибольшую сложность в одном случае из-за необходимости иметь дело со знакомыми и близкими людьми, во втором – из-за отсутствия четких критериев и повышенной вероятности совершить ошибку. Это и порождает желание снять с себя ответственность.

Таким образом, ориентация на те или иные принципы справедливого распределения достаточно сильно зависит от типа ситуации. Среди основных принципов только у двух: «так, чтобы все остались довольны» и «всем поровну», – относительные частоты выбора остаются достаточно высокими во всех типах ситуаций, не считая случайных. Центральная же тенденция очевидна и состоит в том, что в ситуациях принятия социально значимых решений (как правило, в составе группы, комиссии), в ситуациях с более или менее ясным индивидуальным вкладом людей, в ситуациях отсутствия личной заинтересованности акцент делается на объективном подходе, опирающемся, прежде всего, на принцип баланса между вкладом и вознаграждением. Когда параметры ситуаций начинают меняться на противоположные, акцент перемещается на субъективный подход или на уход от решения. Если же распределяющий становится одновременно и одним из получателей, резко возрастает роль эгоистического подхода.

В то же время, имеются и другие, менее выраженные тенденции.

Для того чтобы получить более полное представление о них, использовались корреляционный и факторный анализы. Корреляционный анализ (коррелировались ряды, образованные частотами выбора того или иного принципа по всем ситуациям) выявил две группы взаимосвязанных принципов и два принципа, не входящие ни в одну из групп и не коррелирующие между собой («себе больше, остальным поровну», «себе меньше, остальным поровну»). Первую группу образуют 7 принципов. В свою очередь, она делится на 2 подгруппы: принципы, подразумевающие учет индивидуального вклада (в разных его видах) при распределении, и принципы, ориентированные на соблюдение законности и защиту слабых. Центральное положение занимают принципы «согласно общим заслугам (стаж, опыт и т.д.)», который связывает обе подгруппы, и «согласно вкладу в конечный результат дела».

Вторая группа принципов имеет форму цепочки, на концах которой расположены принципы «всем поровну» и «все себе», отрицательно коррелирующие между собой, а между ними последовательно располагаются:

«так, чтобы все остались довольными», «по потребностям», «желательно переложить решение на других», «в зависимости от личного отношения», «в зависимости от своего настроения». Как видим, здесь происходит постепенный переход от уравнительного принципа к субъективным и затем к эгоистическим критериям распределения.

Между двумя этими группами довольно много статистически значимых отрицательных корреляционных связей. На основе результатов корреляционного анализа выделяются 5 групп принципов справедливого распределения: а) объективные принципы, отражающие идею баланса между вкладом (в разных его видах и формах) и вознаграждением; б) социально ориентированные принципы, делающие упор на законности и защите слабых; в) уравнительные принципы; г) субъективистские принципы; д) эгоистические принципы, направленные на первоочередную защиту собственных интересов.

Проведенная факторизация принципов (см. табл. 2.9) показала, что так же, как и в случае с ситуациями, наилучшей является трехфакторная модель с суммарным факторным весом 64,1%. Ведущий фактор имеет вес 27,8% и включает в свою положительную область 2 из 4 наиболее популярных принципов («по способностям», «согласно общим заслугам»). Его положительный полюс отражает стремление человека, принимающего решение, опереться на четкие объективные критерии. Они сводятся к распределению по разным видам вклада (по конечному результату и в зависимости от приложенных усилий – реальный вклад, по способностям – потенциальный вклад, по общим заслугам – прошлый вклад и т.д.). На противоположном полюсе находится уход от ответственности (стремление переложить решение на других, нереалистическое распределение по потребностям). Таким образом, в рамках данного фактора принцип баланса между вкладом и вознаграждением противостоит, прежде всего, принципу невмешательства (уход, отказ от решения).

Во втором факторе (20,4%) положительную область образуют три принципа: «так, чтобы все остались довольны», «всем поровну» и «по потребностям». Первый из них занимает первое место по абсолютному количеству выборов, а второй – третье. Их сочетание весьма интересно тем, что образует логическую цепочку: все довольны тогда, когда все делится поровну, или, когда все получают желаемое. Здесь мы явно видим сочетание коммунистически-уравнительных принципов. Им противостоят эгоистически-субъективистские принципы «все себе» и «в зависимости от своего настроения», образующие отрицательный полюс фактора.

Абсолютные частоты и факторные нагрузки принципов справедливого По вкладу в конечный результат дела Согласно усилиям, независимо от результата По способностям В зависимости от последующей полезности Согласно общим заслугам (стаж, опыт и т.д.) Всем поровну Нужно распределять по закону В зависимости от личного отношения Себе больше, остальным поровну Так, чтобы все остались довольны В зависимости от своего настроения Себе меньше, остальным поровну Преимущество должны иметь слабые Желательно переложить решение на других По потребностям Примечание: 1) в скобках указаны факторные веса; 2) жирным шрифтом выделены факторные нагрузки с высокими абсолютными значениями.

Положительный полюс третьего фактора (15,8%) с очень высокими факторными нагрузками образуют два принципа: «преимущество должны иметь слабые» (0,79) и «нужно распределять по закону» (0,93). К ним «примыкает» распределение на основе учета общих заслуг и стажа. Вне всякого сомнения, эти принципы являются социально ориентированными.

Отрицательный полюс фактора выражен слабее и представлен субъективистскими принципами «в зависимости от настроения» и «в зависимости от отношения».

Как видно из факторных весов, на понимание молодыми людьми справедливости распределения наибольшее влияние оказывает первый из выявленных континуумов, а роль второго и третьего примерно одинакова.

Как часто бывает в факторном анализе, эти результаты довольно трудно интерпретировать однозначно. Как бы то ни было, с нашей точки зрения, три выделенных фактора разделяют «рыночное» распределение по вкладу, уравнительное распределение и этико-социальную ориентацию на обеспеченную законом защиту слабых и беззащитных, который противопоставляется и первому, и второму подходам.

В сущности, мы имеем здесь три различные модели справедливости при распределении. Первую модель можно условно назвать либеральноиндивидуалистической. Такое понимание справедливого распределения предполагает, с одной стороны, ориентацию на четкие критерии индивидуального вклада в ту или иную деятельность, с другой стороны, готовность брать на себя ответственность за результат распределения. Не случайно, уход от ответственности образует противоположный полюс этого фактора. Вторая модель имеет очевидные связи с коммунистическими идеалами и может быть названа уравнительно-коллективистической.

Данное понимание справедливого распределения противостоит эгоистической ориентации исключительно на собственную выгоду. Однако оно сопровождается недостаточной реалистичностью и некоторой социальной инфантильностью. В третьей модели справедливость становится системой правовых гарантий слабых и беззащитных. В этом качестве ее оказывается невозможным согласовать и с принципом баланса, т.е. с соответствием вознаграждения и вклада, и с принципом равенства. Данная модель является промежуточной, центристской; ее можно назвать этико-социальной или гуманистической. В политическом отношении эти модели соответствуют трем идеологиям: либерализму, коммунизму и социал-демократии.

Отметим также, что не выделяется в виде отдельного фактора соотношение объективизма и субъективизма: принципы, которые можно было бы интерпретировать в таком континууме, попадают в разные факторы (в основном, в первый и второй). В целом же, в ситуациях распределения обнаруживается довольно простая факторная структура принципов справедливости. Это может говорить о наличии у молодых людей достаточно развернутых и структурированных представлений о справедливом распределении.

Сравнивая частоты выбора принципов, попадающих в разные факторные группы, можно легко определить, что в положительную область первого и второго факторов входят все ведущие принципы. Положительная область третьего фактора образована в основном двумя принципами, которые занимают по частоте лишь 7 и 10 места. Это позволяет сделать вывод о том, что для российской студенческой молодежи в настоящее время более характерны либерально-индивидуалистическое и уравнительно-коллективистическое понимания справедливого распределения.

В ходе исследования были получены данные, свидетельствующие о существовании у молодых людей различных представлений о сущности справедливости. Можно сказать, что эти представления являются сложно структурированными и изменяются в зависимости от ряда параметров, характеризующих ситуации распределения. Сильное влияние на них оказывают все три рассматривавшихся параметра: тип распределяемого ресурса (одновременно и по его источнику, и по размеру), определенность или неопределенность вклада (в разных его видах) людей, между которыми должен быть распределен тот или ной ресурс, возможность или невозможность получения части или всего этого ресурса самим распределяющим.

В тех случаях, когда распределяются ресурсы, имеющие социальное происхождение, значительные по масштабам, а сама процедура принятия решений носит публичный (групповой) характер, когда может быть более или менее точно определен индивидуальный вклад и заслуги людей, когда человек только распределяет, но ничего не может получить сам, заметно возрастает значение объективных принципов справедливости, основанных на идее баланса. В обратных случаях происходит усиление значения субъективистских и эгоистических принципов. Таким образом, содержание и особенности ситуации могут привести к тому, что один и тот же человек будет в одних случаях придерживаться одних представлений о справедливости, а в других случаях – других. Это означает, что универсальные принципы справедливости существуют лишь как некие культурно заданные потенции.

На ведущие позиции студентами часто выдвигаются принципы распределения, позволяющие снять с себя ответственность за решение. Налицо стремление к постоянному компромиссу, конформизму и т.п. Справедливость для молодых людей во многих случаях сводится к избеганию конфликтов, что особенно отчетливо проявляется в ситуациях с неопределенным вкладом и в ситуациях бытового распределения с небольшим числом участников (как правило, это люди знакомые между собой или даже близкие). Причины такого рода тенденций могут лежать, с нашей точки зрения, либо в сфере «социальной солидарности», т.е. в стремлении «быть как все», либо в сфере «страха ответственности». И то, и другое тесно связано с характерным для российской культуры коллективистическим менталитетом.

Было бы ошибочным на основании изложенных данных утверждать, что субъективистские и эгоистические представления о справедливости у молодых людей выражены слабо. Исследование показало, что, как только возникают ситуации, допускающие возможность использования субъективных критериев, или позволяющие превращать просто справедливость в справедливость «для меня», такое использование и такое превращение становятся частым явлением. Поскольку же таких ситуаций в реальности возникает перед человеком, принимающим решения (менеджер, чиновник и др.), немало на разных уровнях социальных взаимодействий (а многие ситуации могут им так интерпретироваться, если даже таковыми не являются), влияние субъективизма и эгоизма на представления о справедливом распределении нельзя недооценивать. Ментальное движение субъекта от просто справедливости к справедливости для меня создает психологическую почву для коррупции.

2.2.1.2. Представления о ретрибутивной справедливости (справедливость наказания) В исследовании ретрибутивной справедливости нами использовалась методика, аналогичная описанной ранее [Алишев, 2006]. Она представляла собой матрицу, в столбцах которой были размещены 18 ситуаций наказания (их описание давалось в письменной инструкции). В 17 строках матрицы указывались принципы, которым может следовать человек, определяя свой подход к справедливому, по его мнению, решению тех или иных ситуаций (формулировки принципов и описания ситуаций приведены в Приложении). Основная часть ситуаций носила проблемный характер или была сформулирована в виде нравственной дилеммы. Задача испытуемых состояла в том, чтобы для каждой ситуации определить не более 3-х приемлемых принципов наказания. Ситуации наказания различались по «тяжести» проступка, по «близости» пострадавшего или виновника к респонденту, по случайности или намеренности проступка.

В методике предусмотрен баланс между числом ситуаций по параметрам. Из 18 ситуаций половина описывает мотивированные поступки участников (пример: «Группой молодых людей ограблена квартира Ваших знакомых.») и половина – случайные («Конспекты Ваших лекций к текущему экзамену были по неосторожности утеряны одногруппником.»). В каждой третьей ситуации предусматривалось, что пострадавшими являются близкие респондента («Не снижая скорости на остановке, водитель автомашины обрызгал Вас грязью.»). Еще в 1/3 ситуаций близкие, наоборот, были виновниками («Ваш родственник случайно (по неосторожности) испортил государственное имущество на сумму 10000 рублей.»), а в 1/3 ситуаций участниками были незнакомые и никак не связанные с респондентом люди («Автомобилист на скользкой дороге не справился с управлением и совершил наезд на человека, нанеся ему травмы.»). Кроме того, 1/3 ситуаций носила «тяжелый» характер: они были связаны с уголовно наказуемыми или административно наказуемыми деяниями («Угнана машина. Виновник найден. Им оказался Ваш бывший одноклассник, с которым Вы дружили.»).

Заметим, что основания классификации не позволяли провести жесткого разделения ситуаций и оставляли возможности для разного их толкования. Респонденты не ставились в известность о группировке ситуаций, а их последовательность в инструкции носила случайный характер.

Принципы в матрице формулировались на основе существующих разработок в отечественной и зарубежной научной литературе. В них содержались формулировки, соответствующие принципам: баланса («Наказание должно соответствовать степени вины»), беспристрастности («Наказание должно быть беспристрастным, т.е. на него не должны влиять личные симпатии и антипатии»), законности («Ни в коем случае нельзя устраивать самосуда»), ухода от ответственности и др. В матрицу были включены и принципы, определяющие процедуру принятия решения: объективность – субъективность и др.

На выборке 450 человек удалось установить, что на выбор студентами принципов наказания влияют не только ситуативные, но и надситуативные обстоятельства. Таким надситуативным (внеситуативным) обстоятельством являются, прежде всего, устойчивые ментальные конструкции сознания.

Исследование подтвердило, что выбор норм наказания осуществляется в зависимости от содержания ситуации. Основной принцип (он упоминался 1760 раз по всем ситуациям), которым руководствуются студенты – «виновник должен возместить нанесенный ущерб». Второй по значимости принцип наказания – «достаточно высказать словесное порицание»

(1639 упоминаний). Принципы «наказание должно определяться по закону», «при вынесении наказания нужно учитывать все обстоятельства, повлиявшие на совершенное действие» и «наказание должно соответствовать степени вины» находятся на последующих местах (они упоминались соответственно 1376, 1309 и 1231 раз). Таким образом, принцип баланса, принцип мягкости наказания и принцип законности занимают ведущие позиции суммарно по всем типам ситуаций.

С помощью факторного анализа (SPSS 11.0 for Windows, вращение Varimax) были выделены взаимосвязанные группы ситуаций и принципов.

Ситуации довольно точно описываются тремя факторами (суммарный факторный вес более 87%), условно названными: асоциальные действия, антисоциальные поступки и непреднамеренные действия. К первым относятся ситуации с мелкими проступками ко вторым – отчетливо выраженные нарушения закона, к третьим немотивированные нанесением ущерба поступки с последствиями разной тяжести. Принципы и меры, лежащие в основе определения наказания в этих группах ситуаций сильно отличаются. Тот или иной принцип применяется по-разному в зависимости не только от тяжести проступка, но и от близости – дальности человека, который выступает в роли пострадавшего или потерпевшего. Причем, в зависимости от того, является пострадавший или виновник близким человеком к респонденту, одни и те же принципы наказания используются с разной частотой.

Таким образом, существуют отличия в справедливости наказания для своих и чужих людей, совершивших какие-либо проступки. Скорее всего, эти отличия связаны с восприятием образа виновника события, а не с уменьшением степени его ответственности. Свой воспринимается не так сильно виновным, к нему могут относиться более мисосердно при вынесении наказания, респонденты предпочитают считать, что на его поведение повлияли обстоятельства, независящие от него (см. табл. 2.10). Эти данные хорошо согласуются с исследованиями фундаментальной ошибки атрибуции [Росс].

В целях некоторого сокращения рассмотрим только выбор респондентами принципов справедливого наказания в ситуациях тяжелых проступков (преступления), которые разделены в табл. 2.10 на ТВБ (тяжелые – виновник близкий человек), ТВД (тяжелые – виновник далекий человек) и ТПБ (тяжелые – пострадавший близкий человек). Выяснилось, что три принципа: 1) «наказание должно быть беспристрастным» (№ 1); 2) «наказание должно соответствовать степени вины» (№ 7); 3) «нужно учитывать все обстоятельства, повлиявшие на совершенные действия» (№ 17), – чаще применяются респондентами в ситуациях тяжелых правонарушений, совершенных близким человеком; принципы «виновник должен возместить ущерб» (№ 4), «наказание должно быть строгим» (№ 3), «по закону» (№ 5) чаще используется в аналогичных ситуациях, но, когда близкий человек является уже не виновником, а пострадавшим. Во втором случае, когда пострадавшим является близкий и виновник обезличен для респондента, строгое наказание по закону оказывается наиболее приемлемым для респондентов.

Группировка ситуаций наказания по параметрам (приведены средние показатели частот выбора принципов Примечание: ТВБ – тяжелые поступки, где виновник близкий респонденту человек (родственник, он сам, друзья и др.); ЛВБ – легкие проступки, где виновник близкий человек респонденту (родственник, он сам, друзья и др.); ТВД – тяжелые поступки, где виновник далекий респонденту человек; ЛВД – легкие проступки, где виновник далекий респонденту человек; ТПБ – тяжелые поступки, где пострадавший близкий респонденту человек (родственник, он сам, друзья и др.); ЛПБ – легкие проступки, где пострадавший близкий респонденту человек (родственник, он сам, друзья и др.). Жирным шрифтом выделены высокие ранги принципов наказания в обозначенных ситуациях.

В ситуациях, где пострадавший и виновник «чужие» частота применения тех или иных принципов зависела, скорее от того, с кем себя идентифицировал респондент. В методике предусматривались две такие ситуации с тяжелыми проступками, где пострадавший и виновник были чужими людьми для респондента. В одной частоты выбора принципов наказаний совпадали в большей степени с теми, которые характерны для ситуаций, в которых близкие люди являются пострадавшими (ситуация №5 «Высокопоставленный чиновник незаконно приватизировал государственную собственность в особо крупных размерах»), а в другой, напротив, с теми которые наблюдались в ситуациях, в которых близкие люди являются виноватыми (ситуация №6 «Автомобилист на скользкой дороге не справился с управлением и совершил наезд на человека, нанеся ему травмы»).

Например, принципы «беспристрастность» (№ 1) и «не надо никого наказывать» (№ 11) чаще используется респондентами в ситуациях, где близкие выступают в роли виновного. Принцип строгости наказания (№ 3) выбирается для виновных в ситуациях, где пострадали близкие респонденту люди и др. Более высокие частоты выбора принципа беспристрастности для виновных-близких, скорее всего, говорит о том, что респонденты склонны действовать в соответствии с поговоркой «своя рубашка ближе к телу». Если же близкий человек является пострадавшим, то при наказании вполне допустимо не придерживаться беспристрастного подхода и наказать в зависимости от настроения (принцип № 2), по всей строгости (принцип № 3), с обязательным возмещением ущерба и не разбираться во всех обстоятельствах, повлиявших на совершенные действия (принцип № 17). В целом в ситуациях наказания проявляется пристрастное отношение респондентов к виновникам, которые не входят в круг близких людей и снисходительное отношение к виновникам-близким, Иначе говоря, во всех этих результатах мы снова можем видеть проявление «фундаментальной ошибки атрибуции». Однако называть это «ошибкой», с нашей точки зрения, было бы неверно. В действительности здесь имеет место не ошибка, а разные подходы к наказанию «своих» и «чужих» в различного типа ситуациях. Этот субъективизм, и эту пристрастность в выборе принципов справедливости наказания можно считать одним из важнейших результатов исследования.

Далее в таблице 2.11 мы приводим результаты факторизации принципов справедливого наказания, которые демонстрируют, что в ситуациях наказания принятие решения основывается на двух континуальных и одном однополюсном факторе. В рамках первого фактора упор делается на процедуре принятия решения: его можно обозначить как «формальные процедуры (законность) – неформальные меры». В этот фактор входят также некоторые принципы, позволяющие трактовать его как «объективность – субъективность» и даже «строгость – мягкость». Во втором факторе противоположные полюса образуют континуум «месть (возмездие) – учет всех обстоятельств». В третьем факторе «учет последствий» нет противоположного полюса, т.е. наказание должно зависеть не от намерений и тяжести, а от последствий проступка. Трехфакторная модель объясняет более 67% дисперсии всех 17 принципов наказания.

Факторные нагрузки принципов справедливого наказания № При нципы справедливого наказания Наказание должно быть беспристрастным, т.е. на Наказание может зависеть от настроения в данный момент времени Виновник должен быть строго наказан Виновник должен возместить нанесенный ущерб Наказание должно определяться по закону Желательно переложить решение на кого-нибудь Наказание должно соответствовать степени вины Наказание должно учитывать пол, возраст и другие объективные характеристики виновника Нужно использовать любые возможности для сторонних людей) Нужно наказать любого без разбора Не нужно наказывать никого вовсе Достаточно высказать словесное порицание Мера наказания должна зависеть от отношения к человеку (чем он ближе, тем мягче наказание) Ни в коем случае нельзя устраивать самосуда Нужно наказать всех одинаково Наказание должно учитывать возможные последствия поступка При вынесении наказания нужно учитывать все действие Примечание: 1) жирным шрифтом выделены факторные нагрузки с высокими абсолютными значениями.

Корреляционный анализ показал, что принципы справедливости наказания объединяются в две крупные плеяды (см. рис. 2.1.), которые образуются вокруг принципов законности и мягкости. В каждой плеяде присутствует принцип, частота выбора которого находится на самом верху иерархического ряда по количеству предпочтений.

Ориентация на компенсация на основе матрицы интеркорреляции и факторного анализа Примечание: а) номера в окружностях соответсвуют номерам принципов в таблице 2.11: б) сплошные линии обозначают положительные связи; пунктирные – отрицательные связи; в) жирные линии соответствуют коэффициентам корреляции, статистически значимым на уровне P0,99; тонкие – на уровне P0,95.

Сам выбор конкретного решения зависит уже от типа ситуации. Закономерность наблюдается достаточно простая. В ситуациях различных бытовых проступков в семье, в микросоциальных контактах, в ситуациях мелких краж и др. студенты ориентируются на неформальные процедуры и мягкость наказаний, а также на необходимость возмещения ущерба и учета личности нарушителя. В ситуациях более значительных нарушений (в том числе финансовых) происходит сдвиг в сторону использования формальных процедур и строгости наказаний, в сторону исключения повторения подобных случаев. Общая тенденция состоит в том, что, чем серьезнее проступок, тем более формализованным и суровым должно быть наказание, тем меньшую роль при принятии решения имеет личность нарушителя.

В ходе исследования были получены данные, свидетельствующие о существовании у молодых людей различных представлений о сущности справедливости наказания. Можно сказать, что эти представления являются сложно структурированными и изменяются в зависимости от ряда параметров, характеризующих ситуации наказания. Сильное влияние на них оказывают все три рассматривавшихся параметра: тяжесть – легкость проступка, близость – дальность виновника (пострадавшего), преднамеренность – случайность совершенных действий.

Исследование показало также, что представления о справедливости наказания и выбор ее принципов не определены у студентов жестко. Они динамичны и зависят от ряда факторов, основным из которых является присутствие в ситуации «я». Играют роль также личности участников ситуации, тяжесть совершенных ими нарушений или преднамеренность поступка. Все это обуславливает необходимость дальнейшего, расширенного изучения представлений о справедливости в различных российских выборках.

Особое внимание в исследовании было уделено особенностям восприятия студентами справедливости в учебных ситуациях. Известно, что исход учебных ситуаций студентами не всегда воспринимается как справедливый. При свободном описании ситуаций несправедливости студенты часто упоминали пристрастное отношение преподавателей в оценке их учебной деятельности и поведения, а также случаи дискриминации и отрицательной стереотипизации. Также отмечалась несправедливость, которая проявлялась как «двойной стандарт». В этих случаях речь шла о нарушении принципа беспристрастности «арбитра», который предполагает, что справедливость может быть реализована или восстановлена только объективным, незаинтересованным лицом. При определении несправедливости студенты указывали на нарушение этого принципа, однако помимо указания на несправедливость решения, появляется еще один аспект:

злоупотребление полномочиями, т.е. использование преподавателем, призванным реализовывать справедливость, своего положения в личных целях.

В настоящем исследовании мы сравнили два типа ситуаций, где актуализировались представления о справедливом наказании: ситуации учебной деятельности студентов и житейские ситуации. Для понимания влияния типа ситуации, а именно: содержания и состава ее участников – на представления студентов о справедливости наказания мы разделили ситуации не только по основанию – учебные и житейские, – но и по качественному составу участников. Ситуации, где участниками были только студенты, и ситуации с участием преподавателей. Ниже будут проанализированы данные, полученные на выборке более чем 450 студентов профессиональных учебных заведений.

В таблице 2.11 хорошо видно, что в учебных ситуациях к справедливому наказанию наши респонденты подходят более мягко, чем в подобных им житейских ситуациях. Они реже обращаются к «наказанию по закону» и чаще применяют принцип «мера наказания должна зависеть от отношения к человеку (чем он ближе, тем мягче наказание)» и «не нужно наказывать никого вовсе». Абсолютные отличия в рангах выбора принципов справедливого наказания в учебных и житейских ситуациях составляют величину в 22 единицы (см. табл. 2.11).

Ранговые отличия в выборах принципов справедливого наказания у студентов в учебных и житейских ситуациях (в рангах) Наказание должно быть беспристрастным Наказание может зависеть от настроения в 4 Виновник должен возместить нанесенный 8 Наказание должно учитывать пол, возраст 9 Нужно использовать любые возможности для наказания (в том числе прибегать к 12 Достаточно высказать словесное 13 Мера наказания должна зависеть от отношения к человеку (чем он ближе, тем мягче 16 Наказание должно учитывать возможные Примечание: У – учебные ситуации; Б – житейские ситуации; С – учебные ситуации, в которых участвуют только студенты; П – учебные ситуации с участием студентов и преподавателей.

При разделении учебных ситуаций, связанных со справедливым наказанием, по составу их участников результаты несколько изменились.

К примеру, принципы формальные и строгие в большей степени были использованы в ситуациях, где одним из участников был преподаватель, независимо от роли виновного или пострадавшего студента/преподавателя. И в этих группах ситуаций абсолютные отличия в рангах составляют величину в 46 единиц и наблюдаются в принципах «наказание может зависеть от настроения в данный момент времени», «виновник должен возместить нанесенный ущерб», «наказание должно определяться по закону», «наказание должно соответствовать степени вины» и др.

При разделении учебных ситуаций, связанных со справедливым наказанием, по составу их участников результаты изменились. Принципы формальные и строгие в большей степени были использованы в ситуациях, где одним из участников был преподаватель, независимо от роли виновного или пострадавшего студента/преподавателя. Как можно видеть из таблицы, отличия обнаружились по принципам «наказание может зависеть от настроения в данный момент времени», «виновник должен возместить нанесенный ущерб», «наказание должно определяться по закону», «наказание должно соответствовать степени вины» и др.

Отличия имеются в восприятии справедливого наказания у юношей и девушек, как по учебным, так и по житейским ситуациям. Девушки более либеральны в ситуациях наказания, как учебных, так и житейских.

Они используют принципы неформального характера чаше по сравнению с юношами, причем, в учебных ситуациях девушки допускают возможность наказывать по настроению, а в житейских в зависимости от отношения к человеку.

Юноши склонны к большей жесткости при определении наказания.

Такие принципы как: «виновник должен быть строго наказан», «наказание должно определяться по закону», «нужно использовать любые возможности для наказания (в том числе прибегать к помощи посторонних людей)»

по сравнению с девушками ими использовались чаше.

Отдельное исследование было проведено нами со студентамиюристами. Профессия юриста непосредственно связана со справедливостью наказания. Насколько справедливо ведется следствие или принимается судебное решение, зависит как от законов государства, так и от личности человека, принимающего решение. Можно предположить, что представления о справедливости наказания у будущих юристов должны носить более унифицированный характер с опорой на беспристрастность и законность по сравнению с другими категориями студентов, и эти отличия в представлениях о справедливости наказания студентов юридических специальностей, скорее всего, связаны с их профессиональной подготовкой.

В этой части исследования участвовало более 200 студентов дневных отделений высших учебных заведений г. Казани в возрасте от 17 до 24 лет. Все студенты были поделены на 3 выборки. В первую и вторую группы вошли студенты юридических специальностей пятого и первого курсов по 60 респондентов. Третья группа была представлена студентам гуманитарных специальностей. Выборки были выровнены по половой и этнической принадлежности (русские и татары).

Исследование подтвердило ранее полученные результаты: выбор норм наказания выбирается в зависимости от содержания ситуации, в которой оно осуществляется. Заметных отличий между представлениями студентов разных специальностей не наблюдается. Основной принцип, которым руководствуются студенты, – «виновник должен возместить нанесенный ущерб». Второй по значимости принцип – «достаточно высказать словесное порицание». Далее распролагаются принципы «наказание должно определяться по закону» и «наказание должно соответствовать степени вины», т.е. законность на третьем месте. Для всех ранее перечисленных групп студентов поиск решения конкретной ситуации зависел от ее типа. Закономерность наблюдалась достаточно простая.

Сводные матрицы выбора принципов наказания в различных ситуациях трех групп респондентов подверглись кореляционному анализу.

Анализ интеркорреляционной матрицы студентов-юристов 5 курса показал, что предложенные ситуации в методике, разделились на две крупные группы. В первую группу вошли 6 тяжелых проступков и 2 ситуации, где фигурируют относительно крупные денежные суммы. В другую группу вошли все уголовно ненаказуемые проступки. У студентов других 2-х выборок ситуации разделились на большее количество групп, в основании которых лежат разнообразные субъективные факторы. Это говорит, прежде всего, о том, что студенты-юристы старших курсов подходят к проблеме справедливого наказания профессионально и при оценке ситуации в большей степени опираются на четкие критерии, позволяющие определять, нарушает или не нарушает закон то или иное действие. Таким образом, профессиональная подготовка студентов-юристов влияет на их представления о справедливости наказания в сторону большего внимания к принципу законности.

2.2.2. Представления студентов о свободе Проблема свободы волновала человечество с древности. Философы, поэты, писатели – прогрессивно мыслящие люди особенно остро переживали ее недостаток в обществе. Жизнь человека и развитие нации всегда были связаны со стремлением к свободе. Но что такое свобода? Научные представления о свободе с психологических позиций начинают наиболее полно и содержательно раскрываться с середины XX века в работах таких авторов, как Э. Фромм, В. Франкл, Р. Мэй и др.

Э.Фромм считал позитивную свободу «для…» главным источником и условием роста и развития человека и связывал ее со спонтанностью, креативностью и биофилией (стремлением к жизни) в противовес некрофилии (стремления к смерти) [Фромм, 1989, с. 168]. Одновременно с этим, с его точки зрения, свобода имеет два противоположных полюса: она и дар, и бремя, – поэтому человек сам волен решать, принять ее или нет.

Большинство людей бегут от свободы, тем самым, выбирая путь наименьшего сопротивления. В результате одни люди становятся свободными, а другие вырастают несвободными. Э. Фромм двояко трактует само понятие свободы. Во-первых, как следует из сказанного выше, свобода у него – это свобода выбора, свобода ее принятия или не принятия. Во второй трактовке, для Э. Фромма, свобода – это характеристика структуры характера личности, выражающаяся в способности действовать на основе разума. Автор, однако, акцентирует внимание на том, что свобода – не черта человека, а акт самоосвобождения в процессе принятия решения.

Более того, свобода – это еще и динамическое состояние человека.

В. Франкл говорит о детерминированности человеческого поведения. Человек, по его мнению, не свободен от внешних и внутренних обстоятельств, но они не предопределяют его деятельность абсолютно. Он утверждает, что человек, путем принятия определенной позиции, может стать свободным от внешних условий, собственных влечений и наследственности. Свобода по отношению к влечениям проявляется в возможности «сказать им нет» [Франкл, с. 298]. Свобода по отношению к своей наследственности проявляется в понимании ее как материала, того, что дано нам в нас же. Свобода по отношению к внешним обстоятельствам менее всего достижима и выражается в том, что мы просто можем изменить свой взгляд на определенные факты в нашей же жизни. Принятие определенного отношения к данным «детерминантам» возможно благодаря способности человека к самодистанцированию и самотрансценденции (выходу за пределы своей данности), поэтому человек, по мнению автора, свободен даже по отношению к самому себе. Это обусловлено тем, что В.

Франкл говорит о различных уровнях человеческого измерения, где основные детерминанты поведения субъекта лежат на психологическом и биологическом уровне, а свобода – в высшем – духовном измерении.

Р. Мэй говоря о сознании человека, выделяет континуум его существования, полюсами которого являются «активность субъекта» и «пассивность объекта» [Мay, p. 149]. Свобода, на его взгляд, проявляется в том, что исходя из определенных обстоятельств, человек способен выбирать тот или иной полюс. Свобода для него это – способность человека управлять своим развитием и готовность к изменениям. Свобода тесно связана с самосознанием. Благодаря ему мы можем прервать классическую бихевиористскую цепочку «стимул – реакция» и самостоятельно выбрать оптимальный вариант реагирования на воздействия окружающей среды. Соответственно, чем менее развито в человеке самосознание, тем более он несвободен, тем более он детерминирован внешними условиями, своей генетикой, условными рефлексами и другими факторами.

В основу рефлексивно-деятельностного подхода к изучению свободы Е.И. Кузьмина положила принципы С.Л. Рубинштейна. Она выделяет три аспекта свободы: чувственный (субъективное переживание свободы), рациональный (рефлексия границ собственных возможностей) и действенный (способность изменять границы своих возможностей). Она характеризует свободу через самоопределение человека по отношению к границам своих возможностей на основе рефлексии [Кузьмина, с. 189].

Е.И. Кузьмина говорит также, что развитие свободы непосредственным образом связано с генезисом интеллекта человека, в частности, и с его возрастным развитием, в целом.

Ею также была предпринята попытка выявления особенностей понимания свободы представителями разных возрастных групп: школьниками, студентами и педагогами. Методика исследования заключалась в том, что респондентам было предложено написать собственное определение «свободы», и далее, при помощи контент-анализа содержания ответов, исследователь выделил признаки понятия «свобода». Полученные ею результаты говорят о том, что между учащимися среднего звена школы, старшеклассниками и студентами обнаруживаются существенные различия в трактовке свободы [там же, с. 254].

Подростки понимают свободу как «возможность делать то, что нравится и так, как хочется». Стремление к свободе у них не ассоциируется с понятием ответственности, тем самым прослеживается абсолютизированный характер данного феномена. В этом возрасте, в отличие от старшеклассников и студентов, характерна «свобода от…», а не «свобода для…», кроме того, отличие заключается и в том, что данная группа респондентов акцентируется на свободе действия, а группа старшеклассников и студентов – на свободе мышления и принятия решения. Ответы студентов оказались отличными от младшей выборки. Они выделяют «свободу мышления и творчества, свободу высказывания собственных мыслей». Студенты, по результатам исследования, подразумевают под свободой личностную характеристику человека, необходимость равенства прав, возможность реализовать себя, при этом, не ущемляя прав и самореализацию других людей. Студенты желают быть самостоятельными, ориентируясь на собственный выбор при принятии решения, что не характерно для подростков [там же, с. 256-257].

Д.А. Леонтьев считает, что свободу можно понимать как «…возможность инициации, изменения или прекращения субъектом своей деятельности в любой точке ее протекания, а также отказа от нее» [Леонтьев, 2000, с. 22]. Далее он пишет: «Свобода подразумевает возможность преодоления всех форм и видов детерминации активности личности, внешних по отношению к действующему экзистенциальному «Я», в том числе собственных установок, стереотипов, сценариев, черт характера и психодинамических комплексов» [там же]. В этом отношении его позиция сильно сближается с тем, что ранее писал В.А. Петровский. В его понимании свобода есть «возможность самопроизвольно начинать причинно-следственный ряд» [Петровский].

Г.А.Балл определяет свободу как совокупность внешних и внутренних условий, которые способствуют «гармоничному развертыванию и проявлению разносторонних возможностей личности» [Балл, с. 11]. Он формулирует целый ряд психологических черт человека, которые, на его взгляд, и выступают в роли тех самых условий. Среди них: например, инициативность, творческая активность, воля и др.

Исследованием проблемы свободы занималась К.А. Абульханова. В одной из своих статей [Абульханова] она описывает типичное для российского менталитета понимание свободы и резюмирует, что в нем существует противоречия в понимании сущности свободы, а именно: в нем парадоксальным образом сочетается стремление к абсолютной свободе, воле и готовность к отказу от нее. Такое понимание, по ее мнению, свойственно нашим соотечественникам на протяжении долгого исторического времени и передается из поколения в поколение.

Выше перечисленные подходы к пониманию свободы являются научными представлениями о данном понятии, но соответствуют ли они реальным представлениям обычных российских людей, в частности студентов? Существует ли в ментальной структуре российских молодых людей подобная дифференциация в понимании этого феномена и, если существует то, какие факторы его обуславливают?

Исходя из сказанного, мы будем рассматривать не сам феномен свободы, а социальные представления студентов о свободе. Важно исследовать представления о свободе современных молодых людей, причем, не просто изучать их, но и пытаться формировать у них адекватный образ социальной действительности.

Выборкой нашего исследования послужили 610 студентов вузов и ссузов Татарстана и Башкортостана различных профилей: студенты учебных заведений технического, гуманитарного, экономического и медицинского профиля. Социально-демографическая структура выборки оказалась следующей. По половому признаку респонденты распределились так:

юноши – 42% и соответственно девушки – 58%. По национальному признаку выборка выглядит следующим образом: русских – 43%, татар – 49%, других национальностей – 8%. Средний возраст респондентов девушек составляет 19,2 лет, юношей – 19,7 лет.

В качестве методики исследования применялись две методики. Одна из них представляла собой опросник, состоявший из 48 пунктов, каждый из которых являлся неким кратким определением сущности свободы.

Определения были сформулированы нами на основе идей, высказывавшихся различными философами и психологами, часть из которых рассматривалась выше. Испытуемым нужно было в пятибалльной шкале указать меру соответствия каждого из предложенных определений их собственному пониманию свободы.

Другая методика была модификацией предложенной О.А. Аникеенок [см. Алишев, 2006] нетрадиционной психосемантической шкалы субъективного восприятия уровня собственной степени свободы. Модификация позволила одновременно изучать представления респондентов о «свободе» и «несвободе», что, на наш взгляд, способствует более полному и всестороннему рассмотрению соответствующих дефиниций. Респонденты должны были выбрать из перечисленных персонажей (исторические деятели, киногерои, животные и т.д.) не более трех, которые соответствуют их представлениям как «свободные» и не более трех, которые соответствуют параметру «несвободные». Далее им необходимо было аргументировать свой выбор и разместить выбранные персонажи на вертикальной линии-шкале, где верхняя граница соответствовала полной свободе, а нижняя – полной несвободе. Далее на этой же шкале респонденты указывали степень собственной переживаемой свободы (реальная свобода) и желаемой свободы (идеальная свобода). На основе такого выбора выяснялось, какой смысл вкладывают студенты в само понятие свободы.

В первой части исследования мы интересовались тем, как студенты интерпретируют само понятие свободы, какой смысл они в нее вкладывают. Анализ результатов по первой методике осуществлялся с помощью корреляционного и факторного анализов (SPSS 11.0 for Windows, вращение Varimax). Факторный анализ продемонстрировал сложность и многомерность феномена свободы. 8 основных континуумов трактовки ее сущности (факторов), охватывают лишь около 51,7% совокупного разброса (дисперсии) ответов. Большинство из них не поддается однозначной интерпретации. В какой то степени это является следствием неоднозначности самих использованных нами формулировок. Например, такое определение свободы, как «очень большие деньги, позволяющие удовлетворить любые желания и влиять на все, происходящее вокруг», содержит в себе указание и на нечто материальное (деньги), и на спонтанность желаний, и на могущество (влияние).

Тем не менее, мы их обозначили так: материальное (деньги) – духовное (самореализация) – 8,4% (факторный вес); слияние с миром (гармония) – противостояние миру (отсутствие ограничений) – 8,2%; социально негативное (анархия, зло) – индивидуально позитивное (самостоятельность, личный выбор) – 7,9%; свобода от… (отсутствие забот) – независимость и вольность – 6,2%; самостоятельность, ограниченная ответственностью, – спонтанность – 5,8%; политическая демократия – вольность и неопределенность – 5,8%; отсутствие ответственности – духовная сила – 5,1%; виртуальное (идеал, мечта) – социальное (ограниченная независимость) – 4,4%..

Далее нами были установлены факторообразующие определения, а затем с помощью корреляционного анализа выявлены те, которые образуют с ними более или менее взаимосвязанные группы (блоки). Так удалось выявить 8 типов интерпретации сущности свободы. Мы приводим их в порядке уменьшения частоты упоминания студентами и с условными названиями, которые, на наш взгляд, отражают суть того или иного понимания. Для каждого типа приведены три наиболее характерных определения, между которыми имеются максимально высокие значения коэффициентов корреляции.

Свобода как проявление самостоятельности и независимости личности в социальных отношениях (социальная свобода). Образуется параметрами. Коэффициенты корреляции между тремя из них (1. Независимость, ограниченная лишь внешними обстоятельствами, объективной необходимостью. 2. Самостоятельность в принимаемых решениях и действиях, независимость от влияний. 3. Выбор, который человек делает добровольно, только по собственному усмотрению.) находятся в пределах от 0,69 до 0,73. Данное понимание свободы ярко выражено у 37 человек, у – это преобладающая трактовка. Еще 54 человек имеют среднюю выраженность такой интерпретации.

Свобода как специфическое психическое состояние личности, экзистенциальное чувство (духовная свобода). Образуется 5 параметрами.

Коэффициенты корреляции между тремя из них (1. Внутренняя независимость человека, наличие у него собственного мнения обо всем. 2. Реализации заложенных в человеке способностей. 3. Психологическое состояние, для которого характерно чувство своей духовной силы, способности преодолеть все.) находятся в пределах от 0,72 до 0,75. Подобное понимание свободы выражено у 33 студентов, но только у 11 из них оно является преимущественным. 67 человек согласны с таким пониманием частично.

Свобода как проявление всеобщей гармонии в связях и отношениях личности с внешней средой (гармоническая свобода). Образуется 6 параметрами. Коэффициенты корреляции между тремя из них (1. Жизнь в гармонии с природой. 2. Способность человека наслаждаться каждым днем своей жизни. 3. Черта духовного мира человека, обладающего развитым воображением, склонностью к творчеству.) находятся в пределах от 0,79 до 0,85. Для 19 человек типично такое понимание свободы, из них не имеют других интерпретаций. 48 человек придерживаются такого понимания отчасти.

Свобода как характеристика политического устройства общества (политическая свобода). Образуется 4 параметрами. Коэффициенты корреляции между тремя из них (1. Особенность общественного устройства, обеспечивающая соблюдение и защиту естественных прав любого человека. 2. Особенность общественного устройства, исключающая контроль за жизнью граждан со стороны государства и его органов. 3. Возможность прямого влияния каждого человека на решения, принимаемые органами власти.) находятся в пределах от 0,74 до 0,80. Данная трактовка ярко выражена у 11 студентов, но лишь для 2 из них она является отчетливо преобладающей. Еще 40 студентов частично придерживаются понимания свободы в политическом аспекте.

Свобода как могущество и богатство (экономическая свобода). Образуется 8 параметрами. Коэффициенты корреляции между тремя из них (1. Материальное благополучие, обеспечивающее уверенность в завтрашнем дне. 2. Богатство, дающее возможность путешествовать по миру, жить так, как тебе хочется. 3. Очень большие деньги, позволяющие удовлетворить любые желания и влиять на все, происходящее в обществе.) находятся в пределах от 0,80 до 0,83. Экономическая трактовка характерна для 13 студентов, и у 6 из них оно является преобладающим. Еще 26 студентов указывают на относительную приемлемость такого понимания.

Свобода как вольность, отсутствие ограничений (абсолютная свобода). Образуется 5 параметрами. Коэффициенты корреляции между тремя из них (1. Жизнь для себя, отсутствие привязанностей, ответственности перед другими. 2. Вольность, возможность в любой момент времени поступать так, как заблагорассудится, не думая о последствиях. 3. Полное отсутствие каких-либо естественных и социокультурных ограничений и запретов.) находятся в пределах от 0,77 до 0,82. Только у 6 студентов подобная трактовка ярко выражена, а у 4 из них она является фактически единственной. Еще 11 человек признают допустимым такое толкование.

Свобода как избавление, освобождение от обязанностей, проблем и трудностей (инфантильная свобода). Образуется 7 параметрами. Коэффициенты корреляции между тремя из них (1. Отсутствие страха потери, утраты того, что тебе дорого. 2. Бессмертие, неподвластность никаким болезням и травмам. 3. Отсутствие собственности, о которой надо заботиться.) находятся в пределах от 0,78 до 0,83. Для 4 студентов данное понимание является характерным, но ни для кого из них оно – не единственное.

Кроме того, 6 студентов считают такое понимание свободы одним из возможных.

Свобода как нечто, содержащее в себе опасность и зло (негативная свобода). Образуется 6 параметрами. Коэффициенты корреляции между тремя из них (1. Хаос и беспорядок, отсутствие правил и законов. 2. Зло, несущее опасность разрушения и гибели. 3. Анархия в обществе, ведущая к разгулу преступности.) находятся в пределах от 0,78 до 0,83. Только человека отчетливо придерживаются такого понимания, и ни для одного из них оно не является единственным. Еще 3 человека отчасти поддерживают негативную интерпретацию свободы.

Выделенные типы интерпретации свободы являются взаимосвязанными: например, статистически значимо коррелируют между собой шакалы «гармоническая свобода» и «экономическая свобода», «экономическая свобода» и «инфантильная свобода», «инфантильная свобода» и «негативная свобода», «негативная свобода» и «абсолютная свобода», «духовная свобода» и «инфантильная свобода». Корреляция между шкалами говорит о том, что многими студентами эти трактовки строго не расчленяются. Мы их выделили отдельно, т.к., несмотря на наличие между ними корреляционных связей, смысловые различия очевидны.

Заметим, что шкалы «социальная свобода», «политическая свобода», в какой-то степени шкалы «гармоническая» и «духовная» свобода содержали в себе определения, предполагающие наличие разных ограничителей свободы, прежде всего, различных форм ответственности. В шкалах «абсолютная», «экономическая» и «инфантильная» свобода преобладали определения, исключающие эти ограничения. В шкалах «духовной», «политической», «экономической» и «абсолютной» свободы содержались определения, указывающие на отношения доминирования, господства и могущества; в других шкалах таких определений не было. В шкалах «духовной», «гармонической», «абсолютной» свободы преобладали, а в шкалах «экономической» и «инфантильной» свободы присутствовали определения, указывающие на спонтанность и импульсивность. Из полученных данных вытекают также следующее.

Во-первых, только 53 студента (38%) имеют единственную или одну явно преобладающую трактовку, а у остальных наблюдается сочетание разных. В среднем каждый студент придерживается, как минимум, 2 из выделенных 8 трактовок. Чаще всего встречаются разные сочетания духовного, гармонического, социального и политического понимания свободы. Это подтверждает сложность и многоаспектность самого рассматриваемого феномена и, соответственно, невозможность дать ему единственно верное толкование, которое делало бы все остальные ошибочными.

Во-вторых, несмотря на то, что первое место по частоте упоминаний заняла интерпретация свободы как социального феномена, у многих студентов на передний план выдвигаются общегуманистические, экзистенциальные или субъективные аспекты явления (духовная и гармоническая свобода), а социальный аспект уходит в тень. Свобода приобретает не дифференцированное, размытое, глобальное понимание, становясь синонимом всеобщего добра, блага и счастья. Поэтому у нас есть основания утверждать, что для современных студентов характерно преобладание широкой этико-гуманистической трактовки сущности свободы над социальной в узком смысле.

В-третьих, вопреки считающейся традиционной для российского менталитета ориентации на абсолютизацию свободы, на так называемую «свободу – вольность», в общей сложности лишь около 10% студентов рассматривают абсолютистское понимание свободы как одно из возможных, чуть более 4% считают такое толкование основным. Однако, если учесть, что в некоторых аспектах к свободе – вольности «примыкают»

инфантильная и негативная свобода, а также отдельные формулировки, которые мы включили в духовную и экономическую свободу, то общее количество студентов, так или иначе, принимающих данную трактовку, увеличивается почти вдвое.

Контент-анализ выбора студентами различных персонажей в качестве свободных и несвободных, а также обоснований этого выбора показал, во-первых, что структура представлений студентов о сущности свободы аморфна, во-вторых, результаты не совпали с данными по предыдущей методке.

Обобщенные результаты контент-анализа выглядят следующим образом: 1) «духовная свобода» (свобода как духовная сила человека) – 22% респондентов; свобода как могущество (наличие власти и материальная обеспеченность) – 16%; социальная свобода (независимость человека при взаимодействии с окружающими людьми) – 13%; инфантильная свобода (отсутствие ответственности за свои действия) – 4%; абсолютная свобода (полное отсутствие каких-либо ограничений в физическом пространстве) – 1,5%. В некоторых ответах респондентов прослеживается обнаруживается движение в сторону интерпретации свободы как политического феномена и негативного явления (свобода как зло, анархия и хаос). Эти ответы не были выделены в отдельную группу, так как они не являлись доминирующими в представлениях студентов. Суммарно около 56% студентов придерживаются одной из указанных трактовок сущности свободы, но для остальных характерна полимодальность, т.е. они одновременно склонны к двум или даже трем различным трактовкам.

Духовный аспект свободы, который доминирует в ответах, на наш взгляд, отчасти объясним особенностями формирования «Я – концепции»

в юношеском возрасте. Молодые люди должны осмыслить свое личное положение в глобальной системе «Я и Мир», поэтому для студентов характерно преобладание философско-гуманистической трактовки данного феномена, связанной с поиском и достижением своей внутренней независимости, путей самореализации личности. Важность для студентов данного аспекта свободы связана также с традиционными особенностями российской (русской) ментальности, в которой всегда большое место занимали экзистенциальные проблемы.

Частый выбор персонажей, символизирующих понимание свободы как феномена, характеризующего сферу социальных отношений личности, тоже может быть объяснен возрастными проблемами студентов. Стремление к самостоятельности, независимости, в том числе от родителей, желание самому принимать решения типично для человека, начиная еще с подросткового возраста, тем более, оно выражено в более старших возрастных группах, и лишь с достижением взрослости актуальность данной проблемы снижается. Такое стремление молодых людей во все времена было и остается одной из причин их частых конфликтов со старшими.

Чуть менее 1/6 респондентов понимают свободу одновременно как избавление от ответственности (инфантильная свобода), вольность и отсутствие ограничений (абсолютная свобода), силу и могущество (властноиерархическая свобода). Это заставляет с опасением задуматься над тем, что многие молодые люди имеют сегодня слабую нравственно-правовую общественную позицию. В их внутреннем мире присутствует одновременно желание иметь абсолютно «все» и не нести ни за что никакой ответственности. Стоит отметить и тот факт, что у большинства из этих студентов достаточно сильно выражено и экономическое понимание свободы. Здесь уже налицо несоразмерность завышенных материальных потребностей и возможностей их удовлетворения.

Из приведенных данных видно, что у молодых людей практически полностью отсутствует понимание свободы как политического феномена.

Это может свидетельствовать о том, что наша молодежь сегодня в целом проявляет недостаточную активность в этой области. Возможно также, что данный аспект свободы в силу возраста для них не актуален, хотя весь мировой опыт свидетельствует о том, что именно молодежь является наиболее активной и радикальной политической силой.

Существенных отличий между юношами и девушками в представлениях о свободе не обнаруживается. Различие есть только одно: девушек, понимающих суть свободы как возможность власти и силы, больше, чем юношей в 1,5 раза. Можно предположить, что это связано с особенностями ролевого воспитания и социального положения женщин в обществе.

Имея так же, как мужчины, биологически обусловленную потребность в доминировании у них меньше возможностей для ее реализации, что может проявляться в виде механизма компенсации.

Деление выборки по национальному признаку показало, что этнокультурный фактор не влияет на особенности восприятия и понимания сущности свободы. Однако следует акцентировать внимание на том, что происходившее на протяжении сотен лет взаимовлияние и взаимопроникновение русской и татарской культур на территории Татарстана, в целом, и Казани, в частности, а также тенденция к глобальному интегрированию мировых культур, привели к некоторому размыванию традиционных представлений. Хотя исследований кросскультурного характера по вопросам восприятия свободы недостаточно, чтобы с достоверностью утверждать, что существуют культурные отличия такого рода.

Сравнение студентов высших (вуз) и средних (ссуз) профессиональных учебных заведений показало отличие в понимании свободы, которое заключается в том, что у первых преобладает понимание ее как социальной независимости, а для вторых характерна тенденция к отождествлению свободы с властью и силой. Это различие, видимо, обусловлено тем, что студенты вуз несколько старше и имеют больше реальной свободы, т.к. в средних профессиональных учебных заведениях преобладает классноурочная система обучения авторитарного характера с жестким контролем, связью преподавателей с родителями и пр.

Завершая анализ этих результатов отметим, что нет особых различий в особенностях интерпретации сущности свободы между студентами с разной степенью восприятия ее наличного уровня у себя самого. Однако респонденты, чья степень восприятия реальной свободы близка к 100%, не интерпретируют свободу как независимость в социальных отношениях, а больше отождествляют ее с духовными состояниями личности, с наличием гармонии с окружающим миром и природой. Исходя из этого, можно предположить, что свобода для более «свободных» молодых людей это, прежде всего, внутреннее состояние, позволяющее человеку чувствовать себя сильным, способным реализовать себя как личность и находящим ресурсы в гармонии своего «Я» с природой.

При анализе ответов о «несвободе», были выделены следующие типы понимания: 1) зависимость (зависимость от чего-либо, слабоволие) – 30%; 2) физическое ограничение в пространстве (физическое ограничение действий) – 13%; 3) подчинение (подчинение в социальном аспекте) – 12%; 4) ответственность (ответственность перед кем-либо за свои действия/бездействия) – 2%; 5) политическая несвобода – 1%. Социальнодемографические характеристики респондентов менее влияют на их представления о «несвободе», чем на представления о «свободе». Так мужчины, под несвободой, несколько чаще, чем женщины, понимают «подчинение», что может быть обусловлено различием социальных ролей (известно, что женщины намного реже, чем мужчины, занимают руководящие должности, а потому спокойнее воспринимают положение подчиненного).

Деление выборки по национальному признаку, показывает, что русские чаще татар понимают под «несвободой» подчинение.

Независимо от представлений о «свободе» в нашей выборке доминирует один и тот же образ «несвободы» – зависимость от чего-либо. Конкретно «зависимость» респонденты описывали как зависимость от различных химических веществ (табак, алкоголь, наркотические вещества) около 80% и от других людей 20% (ролевая и статусная).

Данные, касающиеся субъективного восприятия уровня собственной свободы, показывают, что в среднем студенты располагают «Я – реальное» чуть выше середины шкалы. «Я – идеальное» в среднем находится на уровне 1/5 вниз от точки максимума использованной нами шкалы. Соответственно разница между данными уровнями составляет порядка 25% шкалы. Полученные результаты не являются удивительными, т.к. люди оценивают меру своей реальной свободы обычно ниже, чем желаемой. Это одна из важных причин, которая может приводить к частым переживаниям состояния дискомфорта и фрустрации.

Стоит отметить, что 6% выборки указали, что уровень их реальной и желаемой свободы находится на самой высшей точки сто бальной шкалы.

Такие ответы дают, в основном, молодые люди в возрасте от 15 до 17 лет, и это может быть следствием либо несерьезного отношения их к выполнявшимся заданиям, либо недостаточно ясного понимания ими существа проблемы.

Важным обстоятельством является то, что высокий уровень своей реальной свободы отметили преимущественно студенты, которые жили и росли в городе, а не на селе. Думается, это закономерно, т.к. городская инфраструктура и соответствующая социальная реальность являются благоприятными условиями для формирования у человека более широких контактов с окружающим социальным миром. Однако нельзя забывать и о том, что городская жизнь может также создавать барьеры для развития индивидуальной свободы, именно об этом позволяет говорить анализ результатов респондентов, «ощущающих» себя менее свободными. Интересно, что среди них – большинство девушек-татарок, а среди «более свободных» преобладают юноши этой же национальности. Русские же студенты и мужского, и женского пола показывают более ровные результаты.

Данный факт может объясняться особенностями социализации личности в рамках татарской культуры, в которой более сильны патриархальные традиции, касающиеся ролевой дифференциации между полами. Эти традиции, конечно, выражены у татар слабее, чем у многих других тюркских народов, но они поддерживают стремление к самореализации мужчин и ограничивают аналогичные возможности для женщин.

Интересно также отметить, что «дистанция» в 25-30% шкалы между уровнями желаемой и реальной свободы сохраняется у 80% респондентов независимо от того, где они располагают желаемый уровень. Из этого обстоятельства можно сделать два важных вывода. Во-первых, у нас есть основания утверждать, что, чем выше степень восприятия своей реальной свободы, тем выше становится степень желаемой свободы. Это подтверждается и данными корреляционного анализа между уровнем желаемой и реальной свободы. Таким образом, вместе с достижением определенного уровня личной свободы растет уровень притязаний, и человек все равно не удовлетворяется тем, что он имеет. Следовательно, «свобода» как ценность не может быть абсолютно достижимой и реализуемой. Во-вторых, величина разрыва между желаемой и реальной свободой остается величиной более или менее постоянной. Это может означать, что для большинства молодых людей «свобода» как ценность не является утопической категорией или просто абстрактным понятием. Они верят в возможность увеличения ее меры.

Подводя общие итоги проведенного исследования, следует сделать несколько основных выводов: 1) представления о «свободе» и «несвободе» неоднородны по своему содержанию у современных студентов;

2) представления о «свободе» и «несвободе», не являются по своему содержанию противоположными друг другу в рамках ментального конструкта «свобода – несвобода», как для отдельного индивида, так и для конкретной социальной группы; 3) представления о «свободе» и «несвободе» для российской молодежи не имеют политического содержания; 4) субъективное восприятие собственной свободы зависит от внешних (социально-экономических, политических) условий общества и внутренних (социально-психологических) факторов личности.

К сожалению, нам лишь частично удалось решить поставленную задачу выявления типов интерпретации сущности свободы. Две проблемы создают колоссальные трудности на этом пути. Первая – чрезвычайная многомерность самого феномена свободы, в результате чего и представления о ней отличаются многоуровневостью, многозначностью и неопределенностью, разнообразными связями и переходами от одного понимания к другому. Вторая состоит в том, что есть существенные различия между результатами, которые получаются с помощью вербальных методик, ориентированных на осознанный выбор респондентами определений свободы, и менее формализованных (проективных) методик, позволяющих учитывать неосознаваемые тенденции. Однако у последних есть свои особенности, которые приводят к тому, что некоторые варианты трактовки сущности свободы выходят на передний план не потому, что они действительно более распространены, а потому, что респонденты склонны искать наиболее простые и очевидные ассоциации, называть наиболее очевидные персонажи.

Тем не менее, мы можем говорить о том, что существует несколько основных понятийных континуумов (конструктов), в рамках которых трактуется сущность свободы: 1) детерминированность – спонтанность, 2) абсолютность (неограниченность, вольность) – ответственность, 3) доминирование (могущество) – подчиненность, 4) материальное – духовное, 5) социальное – индивидуальное и др. На базе этих континуумов могут быть выделены основные типы интерпретации понятия.

2.2.3. Представления студентов о добре и зле До начала ХХ в. проблема Добра и Зла рассматривалась исключительно в этике. Различные системы этики с разным их обоснованием разрабатывались, начиная с античности (Платон, Аристотель, Эпикур и др.).

В новое время были созданы фундаментальные концепции Спинозы, И. Канта, А. Шопенгауэра и др. Позднее этические проблемы занимали центральное место в работах Ф. Ницше, С. Кьеркегора, Н. Гартмана, Н.А. Бердяева и др. Несмотря на все различия между названными и другими философами, можно признать, что в этике сложилось понимание Добра как нравственно приемлемого поведения (добродетель), а Зла как нравственно неприемлемого (порок). Таким образом, эти феномены рассматриваются как противоположные стороны одного континуума. В русской философской традиции, например, еще П.А. Кропоткин указывал на двойственность человеческой натуры, на одновременное присутствие в ней и доброго, и злого начала. Кроме того, он был твердым сторонником естественного происхождения нравственности и писал: «…все животные, живущие в обществах, тоже умеют различать между добром и злом точно так же, как человек. И, что всего важнее, их понимание добра и зла совершенно то же, что у человека» [Кропоткин, с. 499]. Это утверждение выглядит слишком категоричным, но рациональное зерно в нем, безусловно, есть.

Философский подход к пониманию проблемы добра и зла отличается тем, что разные мыслители искали и ищут универсальную и в каком-то смысле единственно истинную трактовку сущности этих феноменов, а также их источники. Нас в данном случае интересует несколько иной вопрос, а именно: как понимают сущность добра и зла современные молодые люди; в чем они видят проявления того и другого; на какие принципы опираются при оценке различных ситуаций и действий (поступков)? При такой постановке извечный философский вопрос приобретает психологическое звучание и вписывается в рамки того направления социальной психологии, которое получило название «психологии социального познания».

Как известно, в рамках данного направления одной из центральных проблем является проблема содержания социальных представлений личности и их формирования. Однако, как отмечал П.Н. Шихирев, в концепциях социальных представлений практически не рассматривается социально-этический аспект [Шихирев]. Мы, со своей стороны, можем утверждать, что в этих концепциях практически не анализируются ценностные представления вообще. Между тем, представления о добре и зле – это, безусловно, ценностные представления, а не просто социальные. Отличие их от последних состоит в том, что, если обычные социальные представления, «описывают» различные социальные объекты, процессы и их комплексы, то ценностные представления связаны с пониманием различных норм.

На уровне психики и ее внешних проявлений Добро и Зло, по всей видимости, являются органическими элементами установок, мотивов, целей, ценностных ориентаций, представлений и категориальных структур индивидуального сознания. Их наличие характеризует определенный уровень развитости личности, ее сознания и самосознания. Они проявляются через отношение к себе и другим людям в общении и деятельности. Поэтому Добро и Зло являются сильнейшими детерминантами развития человека и его поведения.

Анализ словарных значений понятия «добро» показывает, что оно имеет различие в смысловых пониманиях. При этом различие прослеживается в относительном и абсолютном смысле. «Добро» в одном случае это хорошее, т.е. приятное и полезное, а значит, ценное ради чего-то другого, ценное для данного индивида, в сложившихся обстоятельствах, а в другом – есть выражение того, что ценно само по себе и не служит средством достижения какой-то иной цели. Наконец, в-третьих, понятие «добро», по крайней мере, в русском языке используется для обозначения имущества, собственности. Очевидно, что в третьей трактовке добро трактуется в наиболее материализованном и наиболее практичном смысле.

«Добро» во втором значении – моральное, этическое и, следовательно, абсолютное понятие. «Зло» есть противоположность добра. Добро и зло характеризуют намеренные действия, совершенные свободно, т. е. поступки.

Добро и зло обозначают не просто свободные поступки, но и действия, сознательно соотнесенные с определенным стандартом, в конечном счете, с идеалом.

Добро и зло как моральные понятия связаны с духовным опытом самого человека и проявляются через этот опыт. Они проявляются через отношение к себе и другим людям в общении и деятельности. Поэтому Добро и Зло, включенные в число личностных ценностей, являются сильнейшими детерминантами развития человека и его поведения.

Психологические исследования в данной области можно разделить на три направления. Первое образуют исследования, посвященные генезису и развитию нравственных начал и морали в онтогенезе. Важнейшее значение в этом плане имеют работы Л.С. Выготского, Ж. Пиаже и Л. Коллберга. В понимании первых двух, например, происхождение и развитие в онтогенезе доброго начала в человеке и есть суть нравственного развития личности [Выготский, 2003в; Колберг, 1992; Пиаже, 2006]. Каждый из них уделял этой проблеме большое внимание, но ни тот, ни другой не предложили каких-то формализованных моделей. Л. Кольберг выделил три уровня нравственного развития, сменяющие друг друга в онтогенезе и включающие каждая по 2 стадии. Эти уровни и стадии характеризуют движение личности к Добру, но связаны с разным его обоснованием, т.е. с разными представлениями о его источниках [Колберг, 1992].

Второе направление существует преимущественно в виде различных концептуальных построений и связано с определением места, функций условий возникновения добра и зла в жизни человека. Э. Фромм и К. Хорни считают, что Добро в человеке есть предпосылка и результат его нормального развития, а Зло возникает тогда, когда отсутствуют надлежащие условия для этого [Фромм, 1986; Хорни, 1983]. Представители гуманистической психологии А. Маслоу и К. Роджерс также придерживались модели, утверждающей, что по своей природе человек изначально хорош и имеет заложенные потенциальные возможности для позитивного развития. А зло возникает в результате фрустрации или неудовлетворения основных потребностей [Маслоу, 1999а; Роджерс, 2001].

Третье направление – исследования эгоизма и альтруизма. Литературы, посвященной этой антиномии достаточно. Альтруизм и эгоизм независимо от того, как те или иные авторы определяют их сущность и происхождение, понимаются как личностные типы и формы поведения. Иначе говоря, пара понятий «альтруизм – эгоизм» не тождественна по смыслу паре понятий «добро – зло». Тем более, достаточно многочисленные за рубежом исследования альтруистического поведения и установок не дают ответа на интересующий нас вопрос: как люди представляют себе добро, в чем именно они его видят? Ряд исследователей, особенно те, которые изучают данный вопрос с позиций эволюционной психологии, психогенетики и др. понимают альтруизм как изощренный, просчитанный на много ходов вперед эгоизм [Докинз]. Другая точка зрения добро понимается как действие, наносящее ущерб собственным интересам личности и совершаемое человеком с целью избежания душевного дискомфорта [Шнейдер].

В отечественной науке проблема Добра и Зла разрабатывалась С.Л. Рубинштейном, который воспринимал человека как «этического субъекта», и считал, что «добро и зло проявляются только через отношение одной личности к другой» [Рубинштейн, с. 252-253]. По его мнению, добро и зло являются не структурными компонентами, а «функциональными характеристиками» личности, которые проявляются в конкретных отношениях и действиях, направленных на другую личность.

Другие психологи связывали данную проблему с эмоциональным развитием личности. А.Н. Леонтьев, например, отмечал, что зарождается нравственное начало в ребенке в процессе его переживаний [Леонтьев, 1977]. В этом же плане проблема рассматривалась: Л.И. Божович, Б.Г. Додоновым, Е.В. Субботским, В.Э. Чудновским и др. [Божович; Додонов; Субботский; Чудновский].

Одно из наиболее обширных в отечественной психологии исследований проблемы добра и зла проведено Поповым Л.М., Кашиным А.П., Старшиновой Т.А. Ими проведен аналитический обзор проблемы Добра и Зла, предложены методы ее исследования в ситуации морального выбора, а также представлены результаты масштабных исследований на студенческих выборках [Попов]. Однако в этой работе не рассматривается тот аспект проблемы, который интересует нас: индивидуальные трактовки содержания, смысла ценностной категории «добро», т.е. вопрос о том, как воспринимается, понимается и определяется добро и зло в различных ситуациях социального взаимодействия. В этом плане нам несколько ближе работа А.Н. Славской [Славская, 1999], посвященная именно анализу различных интерпретаций, но, к сожалению, не понятий добра и зла, а понятий альтруизма и эгоизма (точнее, анализу представлений об их соотношении), что, как уже указывалось, не одно и то же.

В данном исследовании мы понимаем «добро» как ценностную категорию. В соответствии с моделью структуры ценностей, предложенной Б.С. Алишевым, она относится к первичным функциональным ценностям наряду с другими, такими как польза, истина, свобода, справедливость, мощь (сила), красота. Добро «распределяется» с учетом сложившихся социально-нормативными, моральными представлениями в обществе и субъективно-индивидуальными представлениями, которые сформировались у отдельно взятого индивида [Алишев, 2001, с. 116]. Именно эти представления нас и интересуют.

Добро – феномен, имеющий выраженную социальную, культурнонравственную составляющую. Оно состоит в осознанном согласовании индивидуальных польз, в получении кем-либо пользы без ущерба для других субъектов и в принесении пользы другим. Добро «распределяется» в соответствии со сложившимися социальными, моральными представлениями о нем, существующими в обществе, и индивидуальными представлениями, сформировавшимися у каждого субъекта. Следовательно, с одной стороны, «добро» – это своеобразная эманация «пользы», вытекающая из социальности человека. С другой стороны, добро является ценностной категорией, содержание которой менее утилитарно и более гуманистично (также можно сказать: менее физиологично и более психологично). В этом смысле оно шире понятия пользы.

Глубинная связь данных понятий вытекает и из семантики (выше уже отмечалось, что в русском, слово «добро» одновременно является и обозначением имущества, которое можно с пользой употребить, и обозначением нравственного действия, приносящего пользу). Не случайно также, что слово «добрый» на уровне обыденной речи часто оказывается синонимичным слову «щедрый», т.е. добр тот, кто отдает, кто делится тем, что у него есть, ничего не требуя взамен. Вместе с тем, в других контекстах слово «добрый» используется в смысле «чуткий», «отзывчивый», «заботливый» и даже «ласковый», «мягкий», «покладистый». Так добро из обозначения чего-то, имеющего вещественную форму, превращается в чисто ментально-психологическое явление, характеризующее эмоциональные аспекты межсубъектных взаимодействий и отношений. В результате оно оказывается наполненным еще большим этическим содержанием, а его связь с ценностной категорией «польза» становится менее отчетливой. Все это позволяет считать, что возникновение данной ценности в филогенезе человека связано не столько с витальными инстинктами и потребностями, сколько с биосоциальными. К их числу многие исследователи относят поразному называемую потребность (аффилиативная потребность, потребность в принадлежности, потребность в эмпатии и др.), связанную с получением удовольствия от взаимно позитивных контактов с себе подобными. П.В. Симонов называл ее феноменом «эмоционального резонанса» или «сопереживания» [Симонов, с. 25] и полагал, что «… потребность в социальном контакте, в общении и ласке имеет самостоятельное генетически предопределенное происхождение…» [там же, с. 26].

С этим, видимо, и связано основное различие между понятиями пользы и добра. Первое может быть приложено ко всему, что окружает человека, в том числе к разнообразным объектам, другим людям, социальным группам и т.д.; второе – только к людям и их действиям (все остальные употребления понятия следует рассматривать как примеры антропоморфизма). Данное обстоятельство позволяет понять, почему в современной психологии и в некоторых смежных науках (этология, антропология, экономическая теория, юриспруденция и др.) проблема добра и зла операционализирована в виде проблемы альтруизма – эгоизма. Однако очевидно, что последняя пара понятий так же, как понятия «доброта (добрый) – злоба (злой)», обозначает не столько ценности, сколько личностные психологические свойства. В континууме «добрый – злой» уже сильно выражена аффективная составляющая психики, что позволяет использовать его для обозначения не только свойства, но и психических состояний соответствующей модальности.

С ценностной оппозицией добра и зла тесно связана также пара понятий «хорошо – плохо». Они используются в обыденной речи в чрезвычайно разнообразных контекстах: хорошо и то, что полезно, и то, что доставляет удовольствие, и то, что истинно, и то, что красиво, – но все же в них преобладает нравственная оценочная составляющая. Это особенно отчетливо проявляется в использовании словосочетаний «хороший человек»

и «плохой человек». Первый – тот, кто делает добро, а второй – зло. Разумеется, при вынесении таких оценочных суждений о другом человеке люди нередко исходят из глубоко субъективных критериев. В результате даже отъявленный взяточник может быть для кого-то хорошим человеком.

Отсюда следует, что, несмотря на наличие общекультурных, нравственных стандартов добра и зла, они не являются жесткими и оставляют простор для индивидуальных трактовок. В свою очередь, такие трактовки могут зависеть от личностных особенностей того или иного человека (мировоззрение, жизненные принципы, индивидуальный уровень нравственного развития и т.д.), от особенностей конкретных ситуаций взаимодействия, в которых возникает сама проблема добра и зла, и позиции самой личности в этих ситуациях.

В исследовании участвовали студенты (выборка – 286 человек) Академии социального образования и Казанского торгово-экономического техникума. Для сбора данных использовалась авторская тестовая методика, состоящая из трех заданий разного типа:

1. В первом задании респонденты должны были подобрать не более десяти ассоциаций к слову «добро». Его выполнили 93 студента.

2. Во втором задании респондентам нужно было дать оценку различным психологическим качеств личности (50 качеств), с точки зрения того, насколько они, по их мнению, должны быть присущи человеку, в котором воплощается идеальный образ добра («добрый гений»), и воплощению абсолютного зла («злой гений»). Оценка производилась по трехбалльной шкале (от 0 до 2) отдельно для добра и зла.

3. В третьем задании респонденты должны были дать оценку, предложенным ситуациям и действиям в них (40 ситуаций), с точки зрения того, насколько они сами считают их проявлениями добра или зла. Поскольку в каждой ситуации присутствуют разные участники то, мы просили их дать две оценки: а) оценку с позиции одного (заранее нами указанного) персонажа; б) оценку с точки зрения общественных интересов. В каждом случае использовалась 5-балльная шкала от 2 до – 2. Оценивание производилось с месячным интервалом во времени.

Обработка результатов первого задания проводилась с помощью контент-анализа. Анализ свободных ассоциаций позволил выявить, какие понятия наиболее тесно связаны в сознании испытуемых с категорией «добро». Всего было зафиксировано 556 ассоциаций. Мы разделили их на 7 классификационных групп (далее приводятся группы с указанием частоты подобных ассоциаций и их процентной доли в общем количестве):

1) обозначения положительных (эмоциональных состояний и чувств, а также предметов и явлений, вызывающих эти состояния (например, любовь, дружба, счастье, радость, смех, улыбка, мягкий, нежный, пушистый и др.) – 182 ассоциации, или 32,7% от общего их числа;

2) обозначения психологических, в том числе нравственных качеств личности (добрый, доброта, доброжелательность, расположенность, понимание, совесть, честь, ответственность, справедливость, честность и др.

– 125 ассоциаций или 22,5%;

3) ассоциации, связанные с процессом взаимодействия и отношениями с людьми (например, помощь, поддержка, забота, опека, пожертвование, меценатство, сопереживание, сострадание, сочувствие и др.) – 114 ассоциаций, что составляет 20,5%;

4) ассоциации меркантильного (эгоистического) содержания, связанные с получением удовольствия, выгоды и т.д. (например: благо, приятно, благополучие, конфеты, торт, польза и др.) – 44 ассоциации (7,9 %).

5) то же самое, но связанное с более узким кругом лиц, с семьей и детьми (ребенок, дети, мать, мама, семья, родители и др. – 26 ассоциаций, что равно 4,6;

6) ассоциации, связанные с культурно-нормативной стороной межличностного общения и отношений (прежде всего, уважение и вежливость) – 26 ассоциаций и тоже 4,6%;

7) ассоциации, которые нам не удалось отнести к какой-либо из классификационных групп – 39 ассоциаций или 7,3%.

Мы понимаем, что эта группировка условна, т.к. очень сложно давать однозначную интерпретацию ассоциациям в виде отдельных слов, за каждым из которых могут скрываться различные осознаваемые и неосознаваемые побуждения. В качестве другого варианта группировки можно, например, предложить следующий. Ценностная категория «добро» понимается как:

- обозначение определенных устойчивых психологических свойств личности;

- обозначение неких внутренних психических (прежде всего, эмоциональных) состояний;

- действия, вытекающие из этих состояний, или способствующие их возникновению у себя самого или у других людей;

- объекты, вызывающие такие состояния.

Такая классификация вызывает еще большие сложности, т.к. зачастую границу между состоянием и свойством при анализе понятийных ассоциаций обнаружить не удается, а действие часто оказывается связанным, как с состоянием, так и с объектом. Еще одним важным моментом является то, что в одних ассоциациях отчетливо прослеживается ориентация на то, чтобы приносить добро, а в других на то, чтобы его получать (особенно это заметно в тех ассоциациях, которые связаны с объектами).

Поскольку на уровне ассоциаций добро трактуется чаще всего либо как некая нравственно-психологическая характеристика личности (проявляющаяся в ее состояниях и свойствах), либо как действие, мы использовали две отдельные методики для более детального анализа каждой из этих трактовок.

Рассмотрим, какие психологические хараткеристики личности, с точки зрения студентов, должны быть присущи человеку, в котором воплощается идеальный образ добра («добрый гений»), и какие должны быть присущи воплощению абсолютного зла («злой гений»). Полные данные по 50 качествам представлены в табл. 2.12.

Психологические характеристики «доброго» и «злого гения»



Pages:     | 1 | 2 || 4 | 5 |   ...   | 6 |


Похожие работы:

«Академия наук Грузии Институт истории и этнологии им. Ив. Джавахишвили Роланд Топчишвили Об осетинской мифологеме истории Отзыв на книгу Осетия и осетины Тбилиси Эна да культура 2005 Roland A. Topchishvili On Ossetian Mythologem of history: Answer on the book “Ossetia and Ossetians” Редакторы: доктор исторических наук Антон Лежава доктор исторических наук Кетеван Хуцишвили Рецензенты: доктор исторических наук † Джондо Гвасалиа кандидат исторических наук Гулдам Чиковани Роланд Топчишвили _...»

«В.Т. Смирнов И.В. Сошников В.И. Романчин И.В. Скоблякова ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ КАПИТАЛ: содержание и виды, оценка и стимулирование Москва Машиностроение–1 2005 МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ ОРЛОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ В.Т. Смирнов, И.В. Сошников, В.И. Романчин И.В. Скоблякова ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ КАПИТАЛ: содержание и виды, оценка и стимулирование Под редакцией доктора экономических наук, профессора В.Т. Смирнова Москва...»

«ISSN 2075-6836 Фе дера льное гос уд арс твенное бюджетное у чреж дение науки ИнстИтут космИческИх ИсследованИй РоссИйской академИИ наук (ИкИ Ран) А. И. НАзАреНко МоделИровАНИе космического мусора серия механИка, упРавленИе И ИнфоРматИка Москва 2013 УДК 519.7 ISSN 2075-6839 Н19 Р е ц е н з е н т ы: д-р физ.-мат. наук, проф. механико-мат. ф-та МГУ имени М. В. Ломоносова А. Б. Киселев; д-р техн. наук, ведущий науч. сотр. Института астрономии РАН С. К. Татевян Назаренко А. И. Моделирование...»

«Исаев М.А. Основы конституционного права Дании / М. А. Исаев ; МГИМО(У) МИД России. – М. : Муравей, 2002. – 337 с. – ISBN 5-89737-143-1. ББК 67.400 (4Дан) И 85 Научный редактор доцент А. Н. ЧЕКАНСКИЙ ИсаевМ. А. И 85 Основы конституционного права Дании. — М.: Муравей, 2002. —844с. Данная монография посвящена анализу конституционно-правовых реалий Дании, составляющих основу ее государственного строя. В научный оборот вводится много новых данных, освещены крупные изменения, происшедшие в датском...»

«АКАДЕМИЯ НАУК СССР КОМИССИЯ ПО РАЗРАБОТКЕ НАУЧНОГО НАСЛЕДИЯ АКАДЕМИКА В. И. ВЕРНАДСКОГО ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ И ТЕХНИКИ АРХИВ АН СССР ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ ВЕРНАДСКИЙ В.И. ВЕРНАДСКИЙ Труды по всеобщей истории науки 2-е издание МОСКВА НАУКА 1988 Труды по всеобщ ей истории науки/В. И. В ернадский.- 2-е и з д.- М: Наука, 1988. 336 С. ISBN 5 - 0 2 - 0 0 3 3 2 4 - 3 В книге публикуются исследования В. И. Вернадского по всеобщей истории науки, в частности его труд Очерки по истории...»

«НАЦИОНАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ НАУК БЕЛАРУСИ Институт истории В. И. Кривуть Молодежная политика польских властей на территории Западной Беларуси (1926 – 1939 гг.) Минск Беларуская наука 2009 УДК 94(476 – 15) 1926/1939 ББК 66.3 (4 Беи) 61 К 82 Научный редактор: доктор исторических наук, профессор А. А. Коваленя Рецензенты: доктор исторических наук, профессор В. В. Тугай, кандидат исторических наук, доцент В. В. Данилович, кандидат исторических наук А. В. Литвинский Монография подготовлена в рамках...»

«УДК 80 ББК 83 Г12 Научный редактор: ДОМАНСКИЙ Ю.В., доктор филологических наук, профессор кафедры теории литературы Тверского государственного университета. БЫКОВ Л.П., доктор филологических наук, профессор, Рецензенты: заведующий кафедрой русской литературы ХХ-ХХI веков Уральского Государственного университета. КУЛАГИН А.В., доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного областного социально-гуманитарного института. ШОСТАК Г.В., кандидат педагогических...»

«МИНИСТЕРСТВО СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ НЕКОММЕРЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ СОЮЗ ОПТОВЫХ ПРОДОВОЛЬСВТЕННЫХ РЫНКОВ РОССИИ Методические рекомендации по организации взаимодействия участников рынка сельскохозяйственной продукции с субъектами розничной и оптовой торговли Москва – 2009 УДК 631.115.8; 631.155.2:658.7; 339.166.82. Рецензенты: заместитель директора ВНИИЭСХ, д.э.н., профессор, член-корр РАСХН А.И. Алтухов зав. кафедрой товароведения и товарной экспертизы РЭА им. Г.В. Плеханова,...»

«ЦЕНТР МОЛОДЁЖЬ ЗА СВОБОДУ СЛОВА ПРАВА МОЛОДЁЖИ И МОЛОДЁЖНАЯ ПОЛИТИКА В КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ Информационно-правовой справочник Калининград Издательство Калининградского государственного университета 2002 УДК 347.63 ББК 67.624.42 П 685 Авторский коллектив А.В. Косс, кандидат юридических наук – отв. редактор (введение; раздел I, гл. 2; разделы II-III), И.О. Дементьев (раздел I, гл. 4), К.С. Кузмичёв (раздел I, гл. 3), Н.В. Лазарева (раздел I, гл. 1, 2; разделы II-III), Н.В. Козловский (раздел...»

«РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ ЕСТЕСТВЕННЫХ НАУК НАУЧНЫЙ ЦЕНТР ПЛАНЕТАРНЫЙ ПРОЕКТ В.В.Смирнов, А.В.Безгодов ПЛАНЕТАРНЫЙ ПРОЕКТ: ОТ ИДЕИ К НАУЧНОМУ ОБОСНОВАНИЮ (О РЕЗУЛЬТАТАХ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НЦ ПЛАНЕТАРНЫЙ ПРОЕКТ В 2006/2007 ГГ.) САНКТ-ПЕТЕРБУРГ 2007 УДК 338 ББК 65.23 С 50 Рецензенты: Сизова Ирина Юрьевна доктор экономических наук, профессор Романчин Вячеслав Иванович доктор экономических наук, профессор С 50 Планетарный проект: от идеи к научному обоснованию (о результатах деятельности НЦ Планетарный проект...»

«Межрегиональные исследования в общественных науках Министерство образования и науки Российской Федерации ИНО-центр (Информация. Наука. Образование) Институт имени Кеннана Центра Вудро Вильсона (США) Корпорация Карнеги в Нью-Йорке (США) Фонд Джона Д. и Кэтрин Т. Мак-Артуров (США) Данное издание осуществлено в рамках программы Межрегиональные исследования в общественных науках, реализуемой совместно Министерством образования и науки РФ, ИНО-центром (Информация. Наука. Образование) и Институтом...»

«ДОНЕЦКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ АЗОВСКИЙ МОРСКОЙ ИНСТИТУТ МАКОГОН Ю.В., ЛЫСЫЙ А.Ф., ГАРКУША Г.Г., ГРУЗАН А.В. УКРАИНА ­ ДЕРЖАВА МОРСКАЯ Донецк Донецкий национальный университет 2010 УДК 339.165.4(477) Публикуется по решению Ученого Совета Донецкого национального университета Протокол № 8_ от_29.10.2010 Авторы: Макогон Ю.В., д.э.н., проф., зав.кафедрой Международная экономика ДонНУ, директор Донецкого филиала НИСИ. Лысый А. Ф., канд. экон. наук., проф., директор Азовского морского института...»






 
2014 www.av.disus.ru - «Бесплатная электронная библиотека - Авторефераты, Диссертации, Монографии, Программы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.