WWW.DISS.SELUK.RU

БЕСПЛАТНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА
(Авторефераты, диссертации, методички, учебные программы, монографии)

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 11 |

«Г.М. ИВАНОВА Социально-экономический и политико-правовой аспекты МОСКВА НАУКА 2006 УДК 94(47) ББК 63.3(2)6 И21 Рецензенты: кандидат исторических наук А.В. ГОЛУБЕВ, кандидат юридических наук А.Ю. ПОПОВ Иванова Г.М. ...»

-- [ Страница 1 ] --

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ

Г.М. ИВАНОВА

Социально-экономический

и политико-правовой

аспекты

МОСКВА НАУКА 2006

УДК 94(47)

ББК 63.3(2)6

И21

Рецензенты:

кандидат исторических наук А.В. ГОЛУБЕВ,

кандидат юридических наук А.Ю. ПОПОВ

Иванова Г.М.

История ГУЛАГа, 1918 — 1958: социально-экономический и политико-правовой аспекты / Г.М. Иванова; Ин-т рос. истории РАН. - М: Наука, 2006. - 438 с. - ISBN 5-02-035045-1 (в пер.).

Впервые в мировой и отечественной историографии ГУЛАГ исследуется как социально-экономический и политико-правовой феномен советского государства.

В монографии проанализированы теоретические и правовые основы советской репрессивной политики, исследованы причины и нормативная база создания и деятельности ГУЛАГа как карательной системы нового типа. На основе ранее не публиковавшихся архивных материалов, включающих, в частности, бухгалтерско-финансовую документацию МВД СССР, изучен процесс становления и функционирования советского лагерно-промышленного комплекса. Впервые в исторической науке предметом исследования стали специальные лагерные суды.

Для историков, юристов, экономистов, политологов и более широкого круга читателей.

Темплан 2006-11- © Институт российской истории РАН, ISBN 5-02-035045- © Иванова Г.М., © Редакционно-издательское оформление.

Издательство "Наука",

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Глава первая ИСТОРИЯ ГУЛАГа: ПРОБЛЕМА ДИСКУРСА

Глава вторая НОРМАТИВНАЯ БАЗА ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ

Глава третья

РЕПРЕССИВНАЯ ПОЛИТИКА И ЕЕ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ

ОСНОВЫ

Глава четвертая СТАНОВЛЕНИЕ СОВЕТСКОЙ ЛАГЕРНОЙ СИСТЕМЫ

Главая пятая ГУЛАГ - КАРАТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА НОВОГО ТИПА

Глава шестая

ОТ "ШКОЛ ТРУДА" К ЛАГЕРНО-ПРОМЫШЛЕННОМУ КОМПЛЕКСУ

Глава седьмая ПОСЛЕВОЕННЫЕ РЕПРЕССИИ И ГУЛАГ

Глава восьмая ЛАГЕРНАЯ ЭКОНОМИКА В ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПЕРИОД

Глава девятая ЛАГЕРНАЯ ЮСТИЦИЯ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

ВВЕДЕНИЕ

Охарактеризовать сегодняшнее отношение россиян к сталинским репрессиям вообще, и к ГУЛАГу в частности, можно такими словами, как "расстройство памяти", "социальная амнезия", "забвение и умолчание". Именно такие выражения используют в своих исследованиях историки и социологи либерально-демократического направления, когда описывают современное общественное мнение россиян1. Насколько справедливы и на чем основаны подобные оценки аналитиков?

История вопроса уходит в бурный 1989 г., начало которого ознаменовалось выходом Указа Президиума Верховного Совета СССР "О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30 —40-х и начала 50-х годов"2. Указ еще не называл репрессии политическими и ограничивал их период сталинскими десятилетиями, тем не менее, он сразу был воспринят обществом как сигнал: тема репрессий, лагерей окончательно вышла из-под запрета. Ранее, как известно, эта тема рассматривалась, в основном, иллюстративно в "самиздатовской" и мемуарной литературе.

Летом того же года Политбюро приняло не слишком легкое для себя решение: разрешить издать в СССР "Архипелаг ГУЛАГ" А.И. Солженицына. Соглашаясь на публикацию "Архипелага", М.С. Горбачев пророчески заметил: "Думаю, нашим безоговорочным другом и перестройщиком он вряд ли когда-нибудь будет"3. О колоссальном разрушительном потенциале лагерной темы знали или догадывались все партийные руководители, в том числе и Сталин, поэтому и держали эту тему в оковах строгой государственной секретности. И вот оковы пали.

Появившиеся в печати сотни публикаций о сталинских репрессиях4, в том числе подборки писем от людей, переживших ужасы ГУЛАГа, вызвали в обществе шок и резкое неприятие всей советской истории. Прошлое вырисовывалось как череда преступлений уже не только сталинского, но всего коммунистического режима. Общество, тогда еще не мыслившее себя вне рамок советской системы, демонстрировало готовность принять на себя ответственность за трагические события прошлых лет. Остро ощущалась потребность увековечить память сограждан, погибших в годы террора, умерших в лагерях и ссылках. В течение трех лет, с 1989 по 1991 г., по инициативе общественных организаций по всей стране было установлено более 130 памятников и памятных знаков жертвам политических репрессий, в настоящее время их насчитывается 5205.

В конце 1989 г. Всероссийский центр исследований общественного мнения (ВЦИОМ) впервые провел исследование в рамках программы "Советский человек"6. Анализ полученных данных позволил, в частности, увидеть, как воспринимаются в массовом сознании россиян те или иные исторические события и деятели. В тот период почти треть опрошенных россиян (31%) причислили репрессии 30-х годов к самым значительным событиям XX в. Что же касается Сталина, то только 11% назвали его "самым выдающимся человеком всех времен и народов".

Последующие аналогичные опросы дали уже совсем иную картину общественного мнения россиян: в 1994 г.

лишь 18% опрошенных продолжали относить репрессии к значительным событиям XX в., в 1999 г. это мнение разделяли всего 11%. Соответствующим образом изменилось и представление о Сталине. В 1994 г. он уверенно вошел в десятку "самых выдающихся людей", его имя включили в список 28% опрошенных; в 1999 г. число сторонников Сталина составило 35%, в 2003 г. выросло до 40%7.



Исследователи вполне обоснованно называют несколько причин, по которым общество стало более сдержанно относиться к преступлениям сталинского режима. "Когда открылся гигантский масштаб этих преступлений, стало ясно, что их невозможно было совершить без участия, активного либо пассивного, миллионов советских людей, а значит, почти невозможно провести четкую демаркационную линию, отделяющую жертв от палачей: вся страна оказалась под подозрением. По-видимому, именно это сознание и сделало переживание траура* невыносимым, груз коллективной * "Переживание траура — процесс, посредством которого коллектив примиряется с собственным прошлым, принимает прошлое, вписывая травматический опыт своей истории в память, не замалчивая и не забывая его... Прошлое мало-помалу становится объектом принятия. И это позволяет ему действительно уйти в прошлое и не омрачать настоящее"(Ферретти М. Расстройство памяти: Россия и сталинизм // Мониторинг общественного мнения: экон. и социал. перемены. 2002. № 5. С. 43).

вины оказался слишком тяжел"8, — заключает французская исследовательница М. Ферретти.

"Есть несколько объяснений этой потери памяти по отношению к ГУЛАГу и событиям того времени, — считает социолог Л.Д. Гудков. — Травмирующие события вытесняются из коллективной памяти, если они не получают соответствующей коллективной оценки и не вписываются в структуру массовой, можно сказать, национальной идентичности. С ними происходит примерно то же, что и с памятью о стихийных катастрофах и бедствиях — следы их исчезают уже в следующем поколении... Массовое отношение к сталинским репрессиям в России сочетает в себе черты восприятия их как стихийного бедствия и как привычного произвола патерналистской власти по отношению к зависимому от нее и безропотному населению... Массовому сознанию они представлялись столь же иррациональными, что и природные катаклизмы"9.

По мнению социолога Б.В. Дубина, репрессии сталинских десятилетий «не просто "забылись" — изменилась структура того, что можно было бы назвать "запоминательным сообществом" ("социальные рамки памяти", как это назвал Морис Хальбвакс (французский социолог. — Г.И). Размылось, что особенно важно, "ядро" этого сообщества, берущееся и способное вырабатывать, задавать, поддерживать образцы принципиальных отношений и оценок. Поэтому такое явление, как репрессии 1930 — 1950-х годов, потеряло для массового сознания свою знаковость, семантический потенциал, ценностную заостренность. Вместе с закатом публичной критики сталинизма они перестали служить смысловым центром, фокусом оценок советского прошлого»10.

Разрушительный потенциал лагерной темы был полностью реализован в процессе крушения коммунистического режима и всей советской системы. Общество, уставшее от тотального дефицита, в том числе и дефицита положительных эмоций, потерявшее уверенность в завтрашнем дне, не желающее довольствоваться местом на задворках западной цивилизации, вспомнив в очередной раз о своей самобытности, сделало попытку найти опору в традиционных национальных ценностях. В этом новом историческом контексте практически не осталось места для лагерной темы, созидательный потенциал которой угадывался с большим трудом.

Между тем, оставаясь предметом обсуждения, тема ГУЛАГа и сталинских репрессий могла и должна была стать одним из источников, питающих волю к демократическим преобразованиям в стране.

Характерно, что одновременно с ростом позитивных оценок Сталина менялось и отношение к сталинской эпохе в целом. Согласились с мнением, что во времена Сталина было "больше хорошего", в 1994 г. 18% опрошенных, в 1999 г. — 26%, в 2003 г. — 29%. Противоположного мнения придерживается значительно большее количество россиян, но их число неуклонно падает. В 1994 г. 57% опрошенных считали, что во времена Сталина было "больше плохого", в 1999 г. уже только 48%, в 2003 г. - 47%11.

Слабеющий негативизм в отношении сталинской эпохи сочетается в общественном мнении россиян с пониманием того, что массовые репрессии это не миф. Об этом свидетельствуют ответы на следующие вопросы, полученные в ходе социологических опросов ВЦИОМ. На вопрос: "Как Вы относитесь к тому, что сталинский террор — это выдумка, цель которой — оболгать вождя и опорочить наше славное прошлое?" — в 1996 г. 56% опрошенных ответили "не согласны", 16% согласились, 28% затруднились с ответом12.

На вопрос: "С каким из следующих мнений по поводу сталинских репрессий Вы бы скорее согласились!" (2000 г.) — были даны следующие варианты ответов (в % от общего числа опрошенных)13:

Это были годы массового террора против в партии и касались в основном "верхов" Репрессии касались в основном действи- тельных врагов народа торый раздут некоторыми средствами массовой информации Несмотря на "забывчивость" российского общества, память о репрессиях, терроре, выселении народов в 1920— 1950-е годы все еще остается "живой" и нравственно значимой: 34% россиян, опрошенных в 1994 г., и 39%, давших свои ответы в 2003 г., заявили, что эти события вызывают у них "чувство стыда и огорчения"14. Неизменно высокой (на уровне 43 — 45%) остается доля тех, кто питает отрицательные чувства (неприязнь, страх, ненависть) к Сталину, кто считает его "жестоким, бесчеловечным тираном, виновным в уничтожении миллионов невинных людей"15.

Последний социологический опрос по программе "Советский человек" (июль-август 2003 г.) показал, что доля тех, кто относит репрессии к "самым значительным событиям XX века", возросла по сравнению с 1999 г. на 6% и составила 17%16. Тогда же было выявлено мнение россиян о перспективах исторических исследований советского прошлого. На вопрос: "Какая из точек зрения Вам ближе?" — были получены следующие варианты ответов (в % от общего числа опрошенных)17:

Важно прежде всего знать об успехах, героях нашей истории, чтобы люди уважали собственное прошлое, и не нужно слишком много говорить о наших ошибках и неудачах Нужно знать всю историческую правду, рять ошибок и неудач прошлых времен Эта неожиданная актуализация памяти о массовых репрессиях, "стыдящееся" общественное сознание значительной части российского народа, желание подавляющего большинства населения "знать всю историческую правду" свидетельствуют о том, что проблема "ГУЛАГа" по-прежнему остается социально значимой и нуждается в дальнейшем углубленном изучении.

Объектом профессионального внимания российских историков ГУЛАГ стал лишь на рубеже 1980 — 1990-х годов; когда исследователи получили доступ (до сих пор существенно ограниченный) к необходимым архивным материалам. Большое значение в этой ситуации имел Указ Президента Российской Федерации № 658 от 23 июня 1992 г. "О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека". Указ, "учитывая законное право граждан на получение правдивой информации о творившемся произволе"18, предписывал рассекретить в трехмесячный срок все документы по вопросам организации и деятельности судебных и внесудебных органов, исправительнотрудовых учреждений, применения принудительного труда и т.д., за исключением материалов по оперативно-розыскной деятельности правоохранительных органов. Начавшийся вслед за выходом указа процесс рассекречивания архивных фондов сопровождался активной публикацией новых документов, в научный оборот вводились пласты неизвестных ранее архивных материалов, достоянием гласности стали сотни опубликованных воспоминаний бывших узников ГУЛАГа19.

Научные публикации по истории ГУЛАГа, насыщенные новым фактическим материалом, касались, в основном, таких проблем, как количество и состав заключенных, организация и численность лагерей, их месторасположение и экономическая роль, рассматривалась также проблема принудительного труда в СССР, описывались общие тенденции советской карательной политики. Многие работы при этом носили в значительной степени характер статистических и документальных публикаций.

Несомненным достижением российской историографии можно считать появление научных изданий, посвященных институциональным и региональным аспектам проблемы ГУЛАГа, которые ввели в научный оборот большое количество новых материалов из ведомственных и региональных архивов.

В современной отечественной науке оформились два главных подхода к проблеме ГУЛАГа: исторический и юридический. Основные тенденции в развитии исторического направления были рассмотрены выше. Для представителей юридического направления характерен взгляд на ГУЛАГ, прежде всего как на систему исправительно-трудовых учреждений, где отбывали наказание в виде лишения свободы преимущественно уголовные преступники20. Такой подход, с нашей точки зрения, не противоречит формальной стороне дела, но искажает суть проблемы и не соответствует исторической действительности. Правомерность рассмотрения ГУЛАГа в качестве пенитенциарной системы подвергается сомнению еще и потому, что в годы так называемого "лагерного периода" понятие "пенитенциарный" (от латинского слова poenitentia — раскаяние) было отнесено в разряд "буржуазных" и вычеркнуто из советского уголовного права. Следует также иметь в виду, что лагеря, в отличие от традиционных мест лишения свободы, изначально создавались как органы подавления классово враждебных элементов, а отнюдь не как исправительно-трудовые учреждения с воспитательными целями21. С этой точки зрения, есть гораздо больше оснований характеризовать ГУЛАГ как репрессивный (от латинского слова repressio — подавление) институт, нежели как пенитенциарный.

Начавшая формироваться в СССР в конце 1920-х годов система исполнения уголовного наказания в виде исправительно-трудовых лагерей превратилась со временем в мощный лагерно-промышленный комплекс, игравший значительную роль в экономической и политической жизни страны. Именно поэтому ГУЛАГ следует рассматривать как многосторонний, многомерный социально-экономический объект, без редукции его к одному, пенитенциарному, аспекту.

Такой подход, впервые используемый в российской историографии, представляется автору более плодотворным, поскольку позволяет рассматривать ГУЛАГ как целостную социально-экономическую систему в ее взаимосвязи с советской государственной системой.

Объектом настоящего исследования является Главное управление лагерей (в сокращенном написании — ГУЛАГ).

По форме это было типичное государственно-бюрократическое учреждение. Оно являлось важной составной частью советской системы органов исполнения наказаний. В течение 30-летнего (с 1930 по 1960 г.) периода существования этого главка его ведомственная принадлежность и полное название неоднократно менялись. В разные годы ГУЛАГ находился в ведении ОГПУ СССР, НКВД СССР, МВД СССР, МЮ СССР. Полное название главного управления менялось в зависимости от входивших в его состав структурных подразделений, например, с 1934 по 1938 г. главк именовался как Главное управление лагерей, трудовых поселений и мест заключения, а с 1939 по 1956 г. — Главное управление исправительно-трудовых лагерей и колоний. В официальном делопроизводстве вне зависимости от существовавшего в данный момент названия чаще всего употреблялось сокращение ГУЛАГ, которое использовалось как самостоятельный термин, имевший грамматические признаки мужского рода (написание ГУЛаг практически никогда не употреблялось).

В ведении НКВД — МВД СССР наряду с ГУЛАГом находились и другие главные управления лагерей, большинство из которых были образованы в 1940-е годы на базе производственных отделов ГУЛАГа. Специализированные лагерно-производственные управления, такие как Главное управление лагерей горно-металлургических предприятий (ГУЛГМП), Главное управление лагерей железнодорожного строительства (ГУЛЖДС), Главное управление лагерей лесной промышленности (ГУЛЛП), Главное управление "Енисейстрой" и ряд других, имели в своем подчинении десятки лагерных подразделений с сотнями тысяч заключенных. Используя преимущественно принудительный труд заключенных, они осуществляли крупные экономические проекты, чаще всего военнопромышленного характера. Производственная база самого ГУЛАГа была относительно невелика. Но именно от ГУЛАГа, в первую очередь, зависело выполнение плановых заданий всех лагерно-производственных управлений. Такая зависимость объяснялась тем, что ГУЛАГ был "главным хранителем" "рабочего фонда", он руководил учетом, распределением и перераспределением заключенных всех исправительно-трудовых лагерей НКВД—МВД СССР, в его функции входило комплектование лагерей рабочей силой, обеспечение режима содержания и охраны заключенных, снабжение лагерей продуктовым и вещевым довольствием. Эти функции делали ГУЛАГ ключевым звеном в организационной структуре органов исполнения наказания, ориентированных на трудовое использование заключенных.

Лексическое значение понятия "ГУЛАГ" отнюдь не исчерпывается его формально-бюрократической сущностью.

«Говорить о ГУЛАГе — это значит говорить о лагере как едином принципе организации пространства заключения, — писал российский философ В.А. Подорога. — Ведь ГУЛАГ — это особый лагерь, и даже не просто "архипелаг", это громадная страна, что невидимо существовала и расширялась во времени и пространстве сталинского режима... Мы должны ввести элементы географического мышления, чтобы понять ГУЛАГ»22.

В настоящей работе ГУЛАГ как объект исследования берется в двух значениях: во-первых, как часть государственного механизма, как государственно-бюрократическая структура, во-вторых, как принцип организации пространства заключения, как "громадная страна" со своими обычаями, нравственными нормами, особыми социально-экономическими отношениями, и даже со своей собственной судебно-правовой системой.

Учитывая масштабность и новизну намеченных задач, автор не задается целью подробно рассмотреть такие институциональные формы принудительной концентрации и принудительного трудового использования населения, как воспитательные и трудовые колонии для несовершеннолетних, лагеря для военнопленных и интернированных, проверочно-фильтрационные лагеря, разные виды ссылки и спецпоселений, тюрьмы и т.д. Вопросы, касающиеся этих и других аналогичных формирований, будут освещаться, главным образом, в контексте решения основных задач.

Основу источниковой базы монографии составили архивные документы, дополненные большой группой опубликованных материалов. Все использованные источники можно разделить на пять основных групп: 1) материалы законодательства; 2) делопроизводственная документация; 3) партийные документы и материалы; 4) статистические источники; 5) источники личного происхождения.

Архивные изыскания, проведенные автором в бывших партийных архивах (ныне РГАНИ, ЦАОПИМ), позволили обнаружить комплекс уникальных документов, отражающих деятельность партийных, комсомольских и профсоюзных организаций ГУЛАГа. Среди этих документов — стенограммы закрытых партийных конференций НКВД и ГУЛАГа, протоколы партийных и комсомольских собраний отдельных лагерей и колоний, отчеты, сводки, донесения политотделов, резолюции профсоюзных собраний гулаговских работников и многое другое.

К сожалению, некоторые документы высших партийных органов по-прежнему находятся на секретном хранении23, поэтому автор не имеет возможности их цитировать, но изучение этих документов помогло лучше понять место и роль ГУЛАГа в советской государственной системе. Ценность названного комплекса материалов объясняется, прежде всего, той определяющей ролью, какую играли партийные организации и политотделы в жизни ГУЛАГа. Характер этих документов существенно отличается от материалов официального делопроизводства государственных структур, что обусловило применение автором особых подходов и методов их интерпретации.

Основной массив документов, использованных в качестве источниковой базы монографии, находится на хранении в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ).

Обращение к фондам НКВД — МВД СССР, МЮ СССР, специальных управлений, ведавших в разное время местами заключения, прежде всего ГУЛАГа, Верховного суда СССР и некоторым другим позволило автору получить информацию, необходимую для проведения всестороннего объективного анализа. Среди документов, впервые вводимых автором в научный оборот, особую ценность представляют материалы специальных лагерных судов, в том числе документы надзорного производства, судебная статистика лагерных судов, следственные дела по "контрреволюционным преступлениям" заключенных и др. Наличие в документах сопоставимых данных дает возможность проследить многие процессы в динамике.

Освещению некоторых вопросов, связанных с обсуждением в международных организациях, в частности в ООН, проблемы применения принудительного труда в СССР, помогла работа в Архиве внешней политики РФ. В книге впервые используются документы по этой проблеме из рассекреченного фонда 047 (Отдел по делам ООН МИД).

В круг источников для написания монографии вошли также опубликованные и неопубликованные законодательные и нормативные акты, материалы органов управления и правоохранительных учреждений; документы ЦК ВКП(б), Президиума Верховного Совета СССР и ряда других правительственных и партийных ведомств. Кроме того, автор широко использовала мемуарную литературу, периодическую печать, опубликованную статистику, а также тематические справочные издания и фундаментальные публикации документов по истории советской репрессивной системы.

Хронологические рамки исследования включают весь 40-летний период существования лагерной системы: с по 1958 г. Однако основное внимание уделено периоду с конца 1920-х до середины 1950-х годов. Именно в эти годы в СССР официально оформилась и функционировала система лагерей принудительного труда, ставшая основным каналом реализации карательной политики советского государства.

Территориальные рамки исследования практически совпадают с территорией Советского Союза, поскольку подразделения ГУЛАГа были в каждой области РСФСР и во всех союзных республиках. На сегодняшний день российские историки выявили и описали 476 лагерей, существовавших в разные годы на территории СССР24. Как известно, почти каждый из них имел несколько филиалов, часто довольно крупных. К этому множеству лагерных подразделений следует прибавить не менее 2 тыс. колоний. Данное обстоятельство заставило автора отказаться от попыток картографирования ГУЛАГа. Совершенно очевидно, что отразить на карте всю массу гулаговских формирований с учетом времени их существования — дело практически нереальное.

Предлагаемое читателям исследование выполнено в Институте российской истории РАН. Заинтересованное отношение коллег, их вдумчивая критика и доброжелательные советы помогли автору успешно справиться с решением ряда исследовательских задач. Выражаю им искреннюю признательность.

Плодотворному изучению истории ГУЛАГа способствовала также спонсорская поддержка российских и зарубежных фондов и организаций, оказанная автору в целях реализации данного исследовательского проекта: Московского общественного научного фонда, Фонда Форда (США), Международного общества прав человека (IGfM), Немецкого научно-исследовательского общества (DFG), Германской службы академических обменов (DAAD), Макс-Планк-Института европейской истории права (Max-Planck-Institut fur europaische Rechtsgeschichte). Выражаю представителям названных фондов и организаций искреннюю признательность и благодарность за оказанную поддержку.

См.: Ферретти М. Расстройство памяти: Россия и сталинизм // Мониторинг общественного мнения: экон. и социал. перемены. 2002.

№ 5. С. 40 — 54; Гудков Л. Массовая идентичность и институциональное насилие. Статья первая: Партикуляризм и вытеснения прошлого // Вестн. обществ, мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2003.

№ 1.С. 28-44.

Ведомости Верховного Совета СССР. 1989. № 3. Ст. 19.

Цит. по: Пихоя Р.Г. Советский Союз: история власти. 1945 —1991. М., 1998. С. 504.

См. Тоталитарная система в СССР: история и пути преодоления:

указ. кн. и ст. на рус. яз. за 1988-й — первую половину 1992 г. / сост.

К.К. Тарасов. М., 1992.

См. компакт-диск: Памятники и памятные знаки жертвам политических репрессий, установленные на территории бывшего СССР. М.:

Музей и общественный центр им. Андрея Сахарова, 2003.

Последующие опросы этого цикла проводились в 1994, 1999 и 2003 гг.

Левада Ю. Исторические рамки "будущего" в общественном мнении // Вестн. обществ, мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2004.

№1.С. 18,23.

Ферретти М. Указ. соч. С. 47.

Гудков Л. Указ. соч. С. 36.

Дубин Б. Сталин и другие. Фигуры высшей власти в общественном мнении современной России // Мониторинг общественного мнения: экон. и социал. перемены. 2003. № 2. С. 35.

Левада Ю. Указ. соч. С. 21.

См.: Дубин Б. Указ. соч. № 2. С. 35.

См.: Там же.

Левада Ю. Указ. соч. С. 20.

Подробнее см.: Дубин Б. Указ. соч. № 1. С. 13 — 25.

Левада Ю. Указ. соч. С. 18.

Там же. С. 24.

Рос. газ. 1992. 27 июня.

См.: Открытый архив: справочник опубликованных документов по истории России XX века из государственных и семейных архивов (по отечественной периодике 1985—1995 гг.): указатель / сост.

И.А. Кондакова. М, 1997.

См., например: Кузьмин С.И. ИТУ: история и современность // Человек: преступление и наказание: вестн. Рязанской высшей школы МВД РФ. 1995. № 2. С. 46 — 58; Органы исполнения наказаний // Органы и войска МВД России: крат. ист. очерк. М., 1996. С. 339 — 396;

Смыкалин А.С. Колонии и тюрьмы в Советской России. Екатеринбург, 1997; и др.

См.: Эстрин А., Трахтерев В. Развитие советской исправительнотрудовой политики как части советской уголовной политики // От тюрем к воспитательным учреждениям: сб. ст. / под общ. ред.

А.Я. Вышинского. М., 1934. С. 28-29, 60-61.

Подорога В. ГУЛАГ в уме: наброски и размышления // Страна и ее заключенные. Досье на цензуру. 1999. № 7/8. С. Например, до настоящего времени не рассекречены материалы Административного отдела ЦК КПСС, в состав которого, наряду с другими структурами, входили подразделения, курировавшие работу МГБ, МВД, МЮ СССР (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 21, 47).

См.: Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. 1923 — 1960:

справ. М., 1998.

ИСТОРИЯ ГУЛАГа: ПРОБЛЕМА ДИСКУРСА

В своей знаменитой речи "Порядок дискурса" французский историк и философ Мишель Фуко отмечал: "Нам хорошо известно, что говорить можно не все, говорить можно не обо всем и не при любых обстоятельствах, и, наконец, что не всякому можно говорить о чем угодно". Согласно М. Фуко, в любом обществе производство дискурса, в том числе и научного, контролируется и подвергается селекции с помощью действенной системы исключений и запретов, которые, пересекаясь и усиливая друг друга, образуют сложную, непрерывно изменяющуюся решетку1. Если принять гипотезу ученого, то можно утверждать, что областью, где эта решетка наиболее уплотнена, несомненно, является история ГУЛАГа. Данное утверждение в равной степени справедливо как для отечественной, так и для западной историографии.

Вряд ли можно согласиться с мнением некоторых современных исследователей о том, что "об историографии истории сталинских лагерей на сегодняшний день говорить не приходится"2, и что "ученые в настоящее время, по сути дела, даже не приступили к исследованию как истории ГУЛАГа в целом, так и отдельных лагерных комплексов в частности"3. Тот факт, что в Советском Союзе проблема ГУЛАГа долгие годы находилась под запретом, еще не дает оснований для подобных утверждений. Изучение советских лагерей имеет длительную историографическую традицию и, как ни странно, традиция эта в чем-то напоминает историю изучения революции — темы, когда-то тоже находившейся под запретом в царской России. Как писал М.Н. Покровский, до 1905 г. в России были почти невозможны какие бы то ни было публикации по истории революции, и тот, кто хотел заниматься этой темой, должен был обращаться к заграничным изданиям: русская эмиграция сделала в этой области довольно много. «Но вполне естественно, — писал историк, — что ее публикации были совершенно бессистемны и крайне несовершенны технически. Печатали все "интересное", не спрашивая, откуда это взялось; да и как было проверить происхождение рукописи, привезенной в кармане случайным путешественником? С научной точки зрения изданные за границей тексты не имеют никакого значения; вся их ролв сводилась к воспитательному влиянию на русскую интеллигенцию прошлого века»4. Аналогичная ситуация сложилась и в отношении истории изучения советских лагерей.

Разница заключалась лишь в том, что рукописи в течение десятилетий привозили не путешественники, а те, кому удалось либо бежать, либо нелегально эмигрировать из Советского Союза. Конечно, эти "интересные" тексты, переданные за границу часто с риском для жизни, были далеки от воспитательных задач, иногда они носили характер откровенного запугивания неискушенного читателя. Публикуя рукописи о советских концлагерях, разные авторы в разные годы преследовали далеко не одинаковые цели, не было единодушных оценок и у западных читателей. Как отмечал И.Л. Солоневич, один из наиболее известных "беглецов" и непримиримых противников советского строя, "свидетелям, вышедшим из Советской России, читающая публика вправе несколько не доверять, подозревая их, и не без некоторого психологического основания, в чрезмерном сгущении красок"5. Эту же мысль неоднократно повторяли и другие эмигранты в течение многих последующих лет.

Французский исследователь Пьер Ригуло, выступая в мае 1993 г. в Москве на Второй международной конференции "Сопротивление в ГУЛАГе", с горечью сообщал: "После смерти Сталина вернувшиеся французы пытались создать ассоциацию, которая донесла бы реальную информацию о сталинских лагерях. Но их никто не слышал и никто не хотел услышать"6. А.А. Авторханов, сталкиваясь многократно с недоверием западных читателей, с возмущением писал в первой половине 1980-х годов: «Запад был настолько одурманен коммунистической дезинформацией, что он не верил нам, эмигрантам из Советского Союза, нашим устным и письменным свидетельствам о творящемся у нас на родине. Когда живые свидетели из "второй" эмиграции (...) приводили ужасающие факты массового террора, то западные "прогрессисты" объявили все это "легендами" обиженных Сталиным бывших советских граждан"7.

Мировое общественное мнение действительно довольно долго отказывалось верить многочисленным сообщениям о советских концлагерях — слишком неправдоподобным казалось все то, о чем свидетельствовали участники и очевидцы событий. Тем не менее публикации на эту тему регулярно появлялись в Европе и Америке и не только в эмигрантской печати. Как писал в 1936 г. Солоневич, «тема о концентрационных лагерях в Советской России уже достаточно использована (...) использована преимущественно как тема "ужасов" и как тема личных переживаний людей, попавших в концлагерь более или менее безвинно»8. Его самого лагерь интересовал с той точки зрения, что "в лагере основы советской власти представлены с четкостью алгебраической формулы". Исходным методологическим пунктом, от которого отталкивался Солоневич в своем исследовании советской лагерной системы, было убеждение, что «ничем существенным лагерь от "воли" не отличается (...) Все то, что происходит в лагере, происходит и на воле, — и наоборот. Но только в лагере все это нагляднее, проще, четче»9. Эта концептуальная установка впоследствии была воспринята многими из тех, кто писал о лагерях. В ГУЛАГе авторы публикаций видели слепок, зеркальное отображение создавшего его государства. "После первых месяцев лагеря я пришел к окончательному выводу, что мир заключенных отображает советскую действительность; она же повторяет во многом жизнь за колючей проволокой..."10, — так по-философски осмыслил лагерный мир один из его обитателей — Д.М. Панин.

Крайнее выражение эта точка зрения получила в концепции одного из наиболее известных исследователей ГУЛАГа француза Жака Росси, проведшего в сибирских лагерных бараках почти четверть столетия. Автор знаменитого "Справочника по ГУЛАГу", Жак Росси, утверждал, что «из всех концлагерных систем этого века, включая концентрационные лагеря Гитлера, советский ГУЛАГ был не только самым долговечным, просуществовав 73 года, но и самым точным воплощением создавшего его государства. Не зря ведь об освобождаемом зэке говорили, что его переводят из "малой" зоны в "большую"»11.

Среди довоенных зарубежных публикаций по истории советской лагерной системы практически нет работ, которые можно отнести к категории научных. В большинстве своем все эти издания образовали самый первый, еще очень рыхлый, насыщенный больше эмоциями, чем фактами, слой той источниковой базы, на которой впоследствии будет строиться здание зарубежной историографии ГУЛАГа.

В СССР примерно до середины 1930-х годов тема лишения свободы и принудительного труда не входила в число запретных и довольно активно, хотя и под определенным (партийно-классовым) углом зрения, обсуждалась в открытой печати. Публиковались работы по исправительно-трудовому праву12, издавались материалы съездов работников пенитенциарных учреждений, анализировались перспективы развития пенитенциарного дела в СССР13, ставились вопросы ликвидации преступности и исправления преступников14.

В начале 1930-х годов предметом особого обсуждения стала проблема принудительного труда, что было связано с массовыми выступлениями общественности в некоторых зарубежных странах против применения в Союзе ССР труда заключенных. Принявшая широкий размах кампания против "советского демпинга" заставила советское руководство не только сменить вывески на воротах и бараках северных лесных лагерей, но и попытаться кардинальным образом изменить представления мировой общественности о сути и характере труда советских заключенных. Эту весьма нелегкую политическую задачу взял на себя председатель Совета Народных Комиссаров В.М. Молотов. В своем докладе на VI съезде Советов СССР 8 марта 1931 г. он выделил специальный раздел "о принудительном труде", в котором с помощью цитат из работы Ф. Энгельса 1845 г. "Положение рабочего класса в Англии" сумел доказать, что "к позору для капитализма многие и многие тысячи безработных позавидуют сейчас условиям труда и жизни заключенных в наших северных районах"15. Глава правительства не стал отрицать факта использования в СССР труда заключенных, но описал условия этого труда таким образом, что уже никто в мире никогда не осмелился бы охарактеризовать этот труд как рабский. Разоблачая "басни", "выдумки", "ложь", "клевету", "фальшь" буржуазной прессы по поводу принудительного труда в СССР, Молотов использовал такие приемы аргументации, на которые трудно было что-либо ответить. При этом он заявил, что "труд заключенных не имеет никакого отношения к лесозаготовкам", а применяется "на некоторых коммунальных и дорожных работах", причем используется только "труд заключенных, здоровых и способных к труду".

Председатель правительства, не таясь, перечислил все объекты, на которых работали заключенные, и "откровенно" назвал их число — около 60 тыс. человек16.

Материалы VI съезда Советов облегчили задачи советских ученых при разработке проблем принудительного труда.

"Характер труда лишенных свободы ничем не отличается от труда обычных рабочих, — утверждал юрист В.Д. Меньшагин. — Труд в советских исправительно-трудовых учреждениях является обычным трудом, которым заняты миллионы трудящихся СССР (...) У нас не может быть противопоставления труда заключенных труду вольных трудящихся. Сущность и условия труда лишенных свободы (...) остаются такими же, что и на обычных фабриках и заводах"17.

Ведущий специалист по исправительно-трудовому праву Б.С. Утевский отмечал в 1934 г., что «принудительный рабский труд заключенных — это труд буржуазных тюрем. Отказ от тюрем и переход к воспитательным учреждениям означает тем самым отказ от рабского принудительного труда и переход к труду иного качественного содержания, к труду социалистическому... Белогвардейцы и фашисты клевещут насчет "принудительности" труда лишенных свободы в СССР. Между тем обязательность труда ничего общего не имеет с принудительностью труда»18.

А.Я. Вышинский, уже со ссылками на цитаты И.В. Сталина, писал, что труд в советских исправительно-трудовых учреждениях "в сочетании с особенностями советской власти и социалистического строительства и является тем чародеем, который из небытия и ничтожества превращает людей в героев"19.

Авторитетные заявления государственных руководителей и ученых направили "лагерный дискурс" в заданное русло, сняв моральную ответственность с советских литераторов и публицистов, на долю которых выпала нелегкая задача писать небылицы о "перековке" преступников с помощью принудительного труда. Восхваляя строителей БеломорскоБалтийского канала, один из журналистов убежденно доказывал, что магические слова "ударничество" и "социалистическое соревнование" творят с профессиональными ворами, бандитами, проститутками "подлинные чудеса, они преображают их, они держат их по тридцать шесть часов на трассе, пока их силой не уведут в бараки"20. В таком же духе о первенце лагерной экономики писали и другие авторы21.

Издание литературы о советских исправительно-трудовых учреждениях практически прекращается в СССР со второй половины 1930-х годов. Следует отметить, что почти все выходившие в Советском Союзе публикации по этой тематике были тенденциозными по своей сути и малоинформативными по содержанию. Кроме того, объектом их внимания, как правило, являлись общие места заключения, а не концентрационные лагеря ОГПУ, деятельность которых, если и освещалась в печати, то поверхностно и всегда со знаком "плюс". Такая ситуация обусловливалась, в частности, действием "Краткой инструкции-перечня по охране государственных тайн в печати для районных органов Главлита". Этот документ, утвержденный Главлитом в августе 1930 г., не разрешал "оглашать в печати сведения о забастовках, массовых антисоветских выступлениях, манифестациях, о беспорядках и волнениях в домах заключения и в концентрационных лагерях, кроме официальных сообщений органов власти".

В инструкции также указывалось, что "нельзя печатать сведения об административных высылках социально-опасного элемента как массовых, так и единичных (...) и отрицательные сведения о состоянии мест заключения. Сведения о деятельности концлагерей ОГПУ и о жизни заключенных в них можно опубликовывать только с разрешения ОГПУ". Запрещалось также "опубликовывать в печати сведения о случаях самоубийства и умопомешательства на почве безработицы и голода". Кроме того, документ категорически предписывал "не помещать никаких сведений, касающихся структуры и деятельности органов ОГПУ, без согласия с последними"22.

По этой причине выходившие впоследствии юбилейные издания по истории органов ВЧК-ОГПУ-НКВД СССР23 не представляют исследовательской ценности и не могут служить основой для научного дискурса.

Строгий режим государственной секретности, в котором на протяжении десятилетий работали советские органы внутренних дел и госбезопасности, стал причиной того, что о деятельности различных подразделений этих структур не имели достоверной информации не только посторонние лица, хотя бы и занимавшие ответственные должности, но зачастую и сами сотрудники "органов". Этот факт следует иметь в виду при анализе зарубежной литературы, в которой в качестве первоисточника используется информация бывших чекистов-перебежчиков (особенно это касается сообщаемых ими сведений о численности заключенных).

Отсутствие достоверных данных практически обо всех сторонах деятельности ГУЛАГа крайне затрудняло зарубежным исследователям изучение истории советских лагерей, но, тем не менее, число публикаций на эту тему постоянно увеличивалось. Главным источником информации по-прежнему оставались свидетели и участники событий, попавшие теми или иными путями за границу.

В 1945 г. в Риме польские офицеры Сильвестр Мора и Петр Зверняк издали на французском языке книгу "Советское правосудие", основанную наличном опыте, наблюдениях и большом количестве свидетельских показаний24. Эта книга по своей информативности и доказательности заметно отличалась от всего ранее изданного на тему советских лагерей и тюрем. Ее антисоветский потенциал высоко оценили иностранные корреспонденты, а планы англичан переиздать книгу на английском и других европейских языках заставили министра внутренних дел С.Н. Круглова доложить об этом незаурядном явлении министру иностранных дел В.М. Молотову.

14 июня 1946 г. книга "La Justice Sovietique" вместе с краткой аннотацией легла на стол министра. Учитывая характерность и специфичность текста этой аннотации, процитируем ее дословно, поскольку этот текст дает уникальную возможность увидеть, как советское руководство понимало и контролировало "лагерный дискурс".

«Эта антисоветская книга состоит из двух частей, — говорилось в аннотации на книгу, заглавие которой было переведено как "Советская справедливость". — В первой части ее описывается структура советских судебных органов, дается анализ советского судебного права и судебной процедуры, основ организации тюрем и "лагерей"; подробно описывается, как практически осуществляется справедливость правосудия.

В седьмом пункте II раздела 1 части книги говорится: "Большевистская система правосудия является поставщиком бесплатной рабочей силы для государственных учреждений... Условия труда соответствуют рабовладельческому периоду".

Во второй части книги излагается "советская действительность", отраженная в реляциях и воспоминаниях бывших заключенных и "лагерников", которые в 1939—1941 гг. попали в руки "советской справедливости" и которые благодаря "чуду господнему" вырвались из этих рук в 1942 году.

Весь этот материал собран от подданных польского государства. Иллюстрированный материал, в основном, выполнен художником, находившимся в 1939 — 1942 гг. в лагере и делавшим зарисовки, которые, как сообщается в предисловии к книге, он после амнистии провез через границу в 1942 г. зашитыми в бушлате.

Весь материал, изложенный в этой книге, является гнусной антисоветской клеветой, имеющей целью путем распространения этой книги увеличить число врагов советского народа в Польше и в Западноевропейских государствах, находящихся в дружественных отношениях с СССР.

В книге лживо излагаются законы советского правосудия и советская конституция. Советское государство называется тоталитарным государством. В книге говорится: "Большевистский абсолютизм стремится к мировой революции для большевизации всего земного шара". "В советской России нет никаких признаков демократии" и т.д.» Далее в справке перечислялись разделы книги, среди которых был и такой: "СССР — тюрьма народов".

Книга С. Мора и П. Зверняка содержала сотни документальных свидетельств, полученных от польских граждан, освобожденных из заключения в 1941 — 1942 гг. и добившихся возможности выехать из СССР. Собранные и опубликованные материалы не только описывали трагедии отдельных личностей, но и давали полное представление обо всей системе лагерей в целом. В книге приводились сведения об общей численности заключенных. В частности, сообщалось, что, по мнению русских заключенных, во времена Ежова было более 40 млн арестованных. Польские авторы считали эту цифру преувеличенной, но охотно описывали такой случай: один лагерный служащий, хвастаясь мощью и огромной территорией России, заявил группе польских заключенных:

"Польша имеет всего 35 млн жителей. В нашей стране мы имеем столько только заключенных"26.

Впоследствии на Западе не издавалось, наверное, ни одной публикации по истории советской репрессивной системы, где бы ни цитировалась эта работа. С научной точки зрения, большим достоинством и ценностью книги была карта, отображавшая расположение отдельных лагерей, указывалась также их производственная направленность.

Советское руководство не случайно заинтересовалось книгой польских авторов, оно хорошо понимало, что в условиях холодной войны проблема лагерей и принудительного труда станет важным идеологическим орудием в руках политических противников. ГУЛАГ был одной из главных тайн советской системы, и любые разоблачения в этой области грозили как минимум потерей части международного авторитета.

С началом "холодной войны" в США заметно активизировались исследования по проблемам принудительного труда в СССР. Первой научной работой на эту тему стала книга Д. Даллина и Б. Николаевского "Принудительный труд в Советской России"27, вышедшая в США в 1947 г. и вскоре переизданная в Европе на английском и немецком языках. Она состояла их двух частей: в первой части освещалось современное состояние лагерной системы, вторая была посвящена истории происхождения и развития принудительного труда в СССР. В книге содержался также подробный обзор литературы по исследуемой проблеме, а в качестве приложения публиковались карты и копии подлинных советских документов нормативного характера, на страницах 74 — воспроизводились оттиски различных печатей и штампов 32-х исправительно-трудовых лагерей, что свидетельствовало о расширении источниковой базы исследования.

В отдельных частях книга носила традиционный характер: те же воспоминания бывших заключенных, свидетельские показания лиц, подвергшихся репрессиям, сообщения перебежчиков, состоявших на государственной службе в системе ГУЛАГа и т.д. Но наряду с этими традиционными материалами в работе содержались главы, в которых авторы пытались дать объективные, научно обоснованные ответы на ряд принципиальных вопросов. К наиболее актуальным вопросам, без сомнения, относились следующие: какова общая численность заключенных, сколько всего лагерей и как они организованы, где располагаются, в чем сущность принудительного труда, какова экономическая роль лагерей и какова, наконец, роль всей лагерной системы в государственном устройстве Советского Союза. Дать в те годы достоверные, правильные ответы при существовавшей в СССР системе секретности было априори невозможно. Ни в коей мере не способствовали объективности и условия "холодной войны". Однако авторы, используя самые разнообразные источники и собственную, подчас совершенно фантастическую, методику подсчета, приводили сведения о численности заключенных по всем периодам, начиная с 1928 г.

Поскольку все указанные в этой работе количественные показатели воспроизводились потом в других изданиях, вплоть до начала 1990-х годов, рассмотрим их более подробно. В главе "Сколько лагерей и заключенных?", написанной Б. Николаевским, приводятся сведения на конец 1920-х годов со ссылкой на бывшего чиновника ГПУ Н.И. КиселеваГромова о 662 257 заключенных, находившихся во всех лагерях. Тут же указывается, что другой чиновник ГПУ, сбежавший в 1930 г. в Финляндию, под присягой заявил, что осенью 1929 г. под надзором ОГПУ работали 734 тыс. заключенных.

Что касается начала 1930-х годов, то здесь автор применяет следующую технику подсчета. В качестве источника берется советский сборник статей "От тюрем к воспитательным учреждениям", изданный под общей редакцией А.Я. Вышинского в 1934 г. В одной из статей сборника автор Д. Стельмах указывает, что все места заключения в Российской советской республике получили в 1931 г. 294 015 экземпляров газет. По Украине число полученных газет составляет приблизительно 60 тыс., по Белоруссии — 11 713. Таким образом, округляет Николаевский, по всему Советскому Союзу общее число газет приближается к 400 тыс. экземпляров. В другой статье автор Шестакова сообщает, что в среднем одна газета приходится на 5 заключенных. На основании этих данных, полностью игнорируя пропагандистский, "образцово-показательный" характер сборника и не ставя под сомнение правдивость приведенных сведений, Б. Николаевский делает такой вывод: "От умножения этих двух сомножителей получается, что в местах заключения находится всего около 2-х миллионов человек". Определенная логика здесь, конечно, присутствует, она убеждает западного читателя, и сведения о 2 млн заключенных на начало 1930-х годов прочно входят в научный оборот.

К середине 1930-х годов число заключенных возрастает до 5 млн человек. Эти сведения взяты из книги И.Л. Солоневича "Россия в концлагере" и подкреплены ссылками на сообщения вернувшихся из России в середине 1930-х годов "одного американского инженера" и "одного французского инженера", которые считали, "что в советских концлагерях в настоящее время содержится около пяти миллионов человек".

Совершенно другая техника подсчета применяется для выяснения числа заключенных на начало 1940-х годов. Берется список лагерей, приведенный в названной выше книге С. Мора и П. Зверняка. Всего в их списке 38 лагерей.

Подсчеты ведутся так: в лагерь входят 1200 человек, в большинстве районов по 10 лагерей, в каждом лагерном кусте — по 20 районов. Итого: 1200 х 10 х 20 = 240 000. Это умеренный подсчет. (Что понимается под "лагерем", "районом" и "лагерным кустом" — не поясняется.) Далее Б. Николаевский продолжает подсчеты: допустим, что нормальное число заключенных лагерного куста составляет только 250 тыс. человек. Тогда общее число заключенных в 38 вышеназванных лагерных кустах составит 9 500 000 человек. Но это не все.

К этому нужно добавить, по меньшей мере, 2 млн заключенных на Колыме, а также прибавить заключенных сотен лагерей, не входящих в "лагерные кусты"28. "Мы убеждены, — резюмирует Николаевский, — что для 1940— 1942 годов число в 15 000 000 является умеренным"29. Вместе с тем, по его мнению, эта цифра, несмотря на ее научную обоснованность, не может считаться окончательной. Для уточнения подсчетов делаются попытки привлечь перепись 1939 г., используются показания В. Кравченко, который со ссылкой на "официальные советские круги" называет цифру в 20 млн заключенных, труд которых применяется в военной проСССР30, мышленности анализируются показания многих других беженцев, находившихся ранее на государственной и военной службе в СССР. Во всех случаях речь идет о 10 — 20 млн. человек и даже более. Но при этом следует учесть, что Николаевский, производя свои подсчеты, исходит из официального заявления СССР, "что война стоила Советскому Союзу семи миллионов жизней". Так что одна дезинформация естественным образом порождала другую.

Анализируя статистические данные о численности лагерей и находившихся в них заключенных, которые приводятся в книге Даллина и Николаевского, а также во всех других аналогичных изданиях более позднего времени, следует иметь в виду, что авторы практически никогда не выделяют и не различают категории лиц, подвергавшихся в СССР принудительной концентрации и принудительному труду. Понимая, что такой подход делает все их расчеты весьма уязвимыми, иностранные авторы часто оперируют понятиями "численность рабов", "численность населения, занятого принудительным трудом" и т.п. Д. Даллин в книге "Действительная Россия" пишет: "Число лиц, занимающихся принудительным трудом, равняется от 7 до 12 миллионов"31, не уточняя, идет ли речь о заключенных, ссыльных, спецпоселенцах или о тех и других вместе.

Книга "Принудительный труд в Советской России" имела большой политический, научный и общественный резонанс. На ее основе разведывательными службами США была составлена в октябре 1948 г. развернутая аналитическая справка о применении принудительного труда в СССР.

В этом секретном документе анализировались цель системы принудительного труда, ее военная, экономическая, политическая и социальная значимость. В расчет бралось и то, что "10 млн. принудительных рабочих имеют по 3 человека родных и близких, итого получается 40 млн. человек, которые составляют недовольный элемент населения". Это был, так сказать, стратегический вывод американских аналитиков.

Убийственной для авторитета Советского Союза была итоговая часть документа, где, в частности, говорилось: "Система рабского труда обнаруживает поистине деспотическую природу советского режима. Пока советская пропаганда провозглашает дело коммунистической партии на благо трудящихся масс, Советы поработили большее число людей, чем это сделал третий рейх или рабовладельческие империи древней истории"32.

За выходом книги Д. Даллина и Б. Николаевского последовала целая серия публикаций, в которых, по существу, ставились и решались те же вопросы, что и в их работе. В качестве нового источника, способного пролить свет на проблему принудительного труда, некоторые исследователи использовали Государственный план развития народного хозяйства СССР на 1941 г., захваченный немецкими агрессорами и переправленный в 1945 г. в США, где он и был опубликован в виде 750-страничного статистического сборника.

Работавший с этим источником американский исследователь Наум Ясны взял за основу производственный план НКВД СССР на 1941 г., сравнил его с запланированным ростом объема всей национальной экономики страны и пришел к выводу, что в 1941 г. намечалось использовать принудительный труд примерно 3,5 млн человек33. Следует отметить, что это число хотя и не соответствовало реальному количеству заключенных, находившихся в тот период в ГУЛАГе, но оно вполне отвечало потребностям лагерной экономики и соответствовало тому объему работ, который по плану должен был выполнить НКВД, если бы не началась война.

Польский экономист С. Свяневич, знакомый с советской системой принудительного труда на собственном опыте, при анализе плана народного хозяйства на 1941 г. пришел к выводу, что для его выполнения требовался принудительный труд примерно 6,9 млн человек34. Это число было явно завышенным.

Кроме общих количественных показателей, исследователей интересовали и качественные характеристики принудительного труда. Все сходились во мнении, что этот труд практически не требует вложения капиталов, что он поразительно дешев и дает сверхприбыли, он чрезвычайно мобилен и поддается быстрому перемещению, как армейский контингент и т.д. Все это, по мнению исследователей, делало принудительный труд привлекательным для советского правительства. Но когда иностранные ученые начинали обсуждать эффективность принудительного труда и анализировать экономические последствия его применения, то почему-то всегда вспоминали Адама Смита. В своем знаменитом "Исследовании о природе и причинах богатства народов" великий экономист неоднократно повторял: "Опыт всех веков и народов, как мне думается, свидетельствует о том, что работа, выполняемая рабами, хотя она как будто стоит только их содержания, в конечном счете оказывается дороже всякой другой"35.

В годы "холодной войны" исследовательский интерес к проблеме советских концлагерей определялся за рубежом не столько потребностями науки, сколько политическими соображениями. Большое количество публикаций на тему принудительного труда в СССР вызвала кампания, начатая Американской федерацией труда. В ноябре 1947 г. эта организация обвинила Советский Союз в использовании принудительного труда и поставила перед ООН вопрос о проведении официального авторитетного расследования. Начиная с момента своего образования в 1949 г., к этой кампании активно присоединилась Международная конфедерация свободных профсоюзов (МКСП), которая занялась сбором и публикацией материалов на заданную тему36. На протяжении нескольких лет вопрос о "рабстве в СССР" неоднократно обсуждался в Экономическом и Социальном Совете ООН37. В 1949 г. английский представитель обвинил СССР в том, что "8— 12 млн рабочих в Советском Союзе являются рабами". Делегат Соединенных Штатов оценивал "общее число рабов где-то между 8 и 14-ю миллионами человек в 1950 г." Многие выступавшие оперировали числами, приведенными в книгах Кравченко, Николаевского, Даллина и др.

Отдельные наблюдатели тогда называли числа в 30 и даже в 40 млн. По этому поводу МКСП писала, что "преувеличения естественно возникают, когда Советское правительство вообще не публикует никакой информации (...) Хотя мы не в состоянии назвать точную цифру, не может быть сомнения, что Иосиф Сталин поработил многие миллионы мужчин и женщин — в любое время их было от 10 до 20 миллионов человек"38.

Советские делегаты находились в весьма сложном положении. Они не могли нарушить государственную тайну и назвать реальное количество заключенных и ссыльных, да в те времена этим цифрам все равно никто не поверил бы, поэтому в качестве ответа они использовали в различных вариантах классическую фразу, что "все это является ложью и голословной клеветой"39. Чтобы усилить политическое звучание проблемы принудительного труда в СССР, авторы работ, публикуемых МКСП и другими аналогичными организациями, называли советских заключенных не иначе как рабами40.

На наш взгляд, употребление этого термина в публицистической, и тем более в научной литературе было тенденциозным и не всегда уместным. Западные наблюдатели так и не поняли (а может быть, и не стремились понять), что, несмотря на рабские условия труда и рабские условия существования, советские заключенные в большинстве своем мыслили себя частью своего родного народа, своей национальности и никогда не идентифицировали себя в качестве рабов. Ведь не зря бывший заключенный особого Озерного лагеря поэт Анатолий Жигулин написал:

В 1950-е годы в публикациях на лагерную тему появились некоторые новые сюжеты, связанные с сопротивлением в ГУЛАГе41. Большую известность получила работа немецкого коммуниста врача Джозефа Шолмера о Воркуте, изданная в 1954 г. на немецком, английском и французском языках, в которой он с прозападных позиций запечатлел свое пребывание в лагере и, в частности, подробно описал забастовку на Воркуте42.

Рассказы, письма, воспоминания, свидетельства очевидцев лагерных событий регулярно печатались в эмигрантских журналах "Воля", "Посев", "Социалистический вестник", "Голос народа" и др.43 В общей массе эти публикации44, не имевшие самостоятельного научного значения, составляли тот солидный пласт источников, без которых впоследствии было бы невозможно осмысление лагерной проблемы и написание научных работ.

Первым исследовательским трудом на Западе о советской лагерной системе считается книга основателя Мюнхенского Института по изучению истории и культуры СССР Б.А. Яковлева (Н.А. Троицкого) "Концентрационные лагери СССР". Работа вышла в Мюнхене на русском языке в 1955 г.

В этот период в советских лагерях все еще оставалось значительное число немецких военнопленных, судьба которых, естественно, волновала германское правительство. Не учитывая это обстоятельство, автор в предисловии назвал, хотя и довольно глухо, источник своего исследования — показания немецких военнопленных, вернувшихся из России. Похоже, что именно этот факт сыграл трагическую роль в судьбе книги, имевшей явный успех.

По версии А. Авторханова, произошло следующее:

"В том же 1955 году, в котором вышла книга, канцлер Аденауэр, ценой установления дипломатических отношений с Кремлем, выторговал у Хрущёва и Булганина своих военнопленных. То ли проблема немецких военнопленных, то ли еще что-то другое, неведомое нам, смертным, привели к тому, что и Европа и США (и, конечно, Советский Союз) в странном сговоре и трогательном единодушии решили приостановить стремительный восход книги и пресечь ее успех, иными словами, похоронить ее. Пресса замолкла; радиопередачи, предназначенные для СССР, ничего о книге и из нее не передавали; исследователи не упоминали о ней и не включали в библиографии; книгу, даже случайно, нельзя было найти в книжных магазинах (что подсказывало предположение о полном изъятии всего тиража)"45. Эта "странная и страшная", по отзыву Авторханова, судьба книги может служить наглядным подтверждением гипотезы М. Фуко о том, что в любом обществе, даже считающем себя демократическим, производство дискурса, в том числе и научного, контролируется и подвергается селекции с помощью действенной системы исключений и запретов.

Книга Б.А. Яковлева была переиздана на английском и русском языках только в 1983 г. К тому времени она почти не устарела, так как никаких серьезных изменений в источниковой базе по лагерной проблематике не произошло. В основе работы лежали, как правило, показания живых свидетелей. Автор пытался высветить "сложный и закамуфлированный" аппарат ГУЛАГа, давал краткое описание 165 отдельных лагерей, указывал их расположение, климатические условия, производственную направленность их деятельности.

Там, где возможно, приводил данные о численности заключенных по лагерям, строго сверяя их с показаниями свидетелей. При этом, Яковлев, может быть, первый из всех авторов, занимавшихся историей ГУЛАГа, трезво и критически оценил степень информированности бывших заключенных, чьи свидетельские показания использовались в качестве основного источника почти во всех зарубежных исследованиях. О приводимых в книге количественных показателях Яковлев писал: "Вполне понятно, что к этим цифрам нужно относиться осторожно, ибо ни одному заключенному, за редким исключением, никогда не было известно точно число заключенных, находящихся в его лагерном пункте, лагере или лагерной группе, как не было известно и число самих лагерных пунктов"46.

Западные исследователи не ограничивали свои задачи изучением конкретно-исторических сюжетов, связанных с функционированием советских или любых иных концлагерей. В трудах Ханны Арендт, Карла Ясперса, Алана Буллока, Жоэля Котека, Пьера Ригуло, Николаса Верта и ряда других ученых осмысливалась сама природа концентрационных лагерей, условия их возникновения и существования, концлагерь рассматривался как высшее проявление тоталитаризма, как порождение террора47.

Отсутствие архивных источников тормозило работу западных исследователей, но, тем не менее, вопросы о принудительном труде и общей численности заключенных в СССР с повестки дня не снимались, и дискуссионные статьи на эту тему продолжали публиковаться на страницах ведущих зарубежных журналов, таких как "Soviet Studies", "Slavic Review" и др. Особенно следует отметить так называемый "трансатлантический" обмен мнениями, исчерпывающий по своему характеру, который состоялся в 1980-е годы и касался всех возможных методов подсчетов и методологий выявления результатов. В дискуссии участвовали Р. Конквест, С. Розфильд, С. Уиткрофт и ряд других историков48. Дискуссия о размерах принудительного труда в СССР носила сложный характер, к научным интересам часто примешивались политические. В целом, позиции сторон определялись их отношением к источниковой базе: одни историки предпочитали вести свои исследования, опираясь на оценки эмигрантов, бывших заключенных и т.д., другие стремились использовать официальные советские материалы демографического и экономического характера. Однако разные подходы мало повлияли на конечный итог исчислений: полученные данные о размерах принудительного труда в СССР незначительно отличались от тех, которые приводились в работах предшественников, и находились все в тех же пределах:

от 3 — 5 млн до 12—15 млн человек.

Дискуссия затрагивала не только проблему принудительного труда, но и поднимала вопросы о демографических последствиях коллективизации и голода 1932— 1933 гг. Анализировавший эти дебаты В.П. Данилов абсолютно справедливо резюмировал: «Конечно, проблема заключена не в самих по себе цифрах, не в том, чтобы доказать истинность больших или меньших чисел. Бесценна жизнь каждого человека, и нет такого предела, ниже которого жертвы людские "нормальны" и "допустимы", а выше — "чрезмерны" и "предосудительны" »49.

В Советском Союзе после многолетнего молчания первыми о ГУЛАГе заговорили не историки, а писатели. Когдато Р.В. Иванов-Разумник в своих воспоминаниях "Тюрьмы и ссылки" высказывал пожелание, чтобы нашелся талантливый писатель, который на личном опыте изучил бы тюремный мир, а потом красочно зарисовал бы его для потомства50. В России такой писатель нашелся, да, к тому же, и не один. В 1962 г. была опубликована повесть А.И. Солженицына "Один день Ивана Денисовича". Наступивший вслед за этим событием краткий период в жизни советского общества историк М. Геллер охарактеризовал так: "Публикация повести Солженицына как бы прорвала брешь в плотине, преграждавшей проникновение информации о лагерях в общество. В 1963 г., а в особенности в 1964 г., в печати появляются книги, подтверждающие все самое страшное, что когда-либо и кто-либо писал о советских лагерях. После падения Хрущёва брешь в плотине была немедленно замурована"51. Это, конечно, не означало, что поэты и писатели, познавшие ГУЛАГ на личном опыте, забыли о нем и уже не писали, "просто" их перестали публиковать на Родине, их произведения стали издаваться за рубежом. Характерно, что многие писатели были категорически против того, чтобы их произведения воспринимались как исторические сочинения. В записных книжках В.Т. Шаламова есть примечательная запись: "Я не историк лагерей"52. Свое отношение к лагерной теме Шаламов формулировал так: "Я пишу о лагере не больше, чем Экзюпери о небе, или Мелвилл о море. Лагерная тема, это такая тема, где встанут рядом и им не будет тесно сто таких писателей, как Лев Толстой"53.

Здесь Шаламов был абсолютно прав.

В истории изучения ГУЛАГа теснейшим образом переплелись все существующие жанры научного и художественного творчества. Разве можно, например, представить историографию ГУЛАГа без "опыта художественного исследования" А.И. Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ", первый том которого был опубликован в Париже в 1973 г. русским издательством ИМКА-Пресс. Благодаря Солженицыну слово "ГУЛАГ" вошло в мировую лексику. Оно стало названием "удивительной страны ГУЛАГ, географией разодранной в архипелаг, но психологией скованной в континент, — почти невидимой, почти неосязаемой страны, которую и населял народ зэков"54. Благодаря писателю, ГУЛАГ вошел в историю XX в. как символ массового беззакония, каторжного труда, преступного нарушения прав человека, насильственной деформации российского общества.

В этом произведении мы опять встречаемся с многократно преувеличенными обобщенными количественными показателями, которые в наши дни без труда опровергаются рассекреченными архивными документами. Писатель, как известно, не мог иметь к ним доступа в тот период, когда писалась книга. В этой ситуации весьма некорректно, на наш взгляд, выглядит выпад двух современных (т.е. получивших доступ к заветным архивам) исследователей (историка и юриста), вставших в позу судей и обвинивших Солженицына во лжи55. Но ведь Солженицын не писал научную историю ГУЛАГа, его задача была совсем иной.

Пьер Ригуло отмечал: «Когда А.И. Солженицын был переведен на французский язык в 1973 году, он стал во Франции настоящей бомбой. Он показал, чем на самом деле были эти "центры по перевоспитанию", чем был ГУЛАГ». Такую реакцию французов объяснить относительно несложно. Дело в том, что во Франции коммунисты в послевоенный период издали большим тиражом специальную брошюру. О ее содержании Пьер Ригуло сообщал: "Там было сказано, что в прямом смысле слова лагерей в Советском Союзе нет, что это центры по перевоспитанию, и они заслуживают только восхищения, потому что там прекрасные условия и эти центры только добавляют красоту и славу жизни советских людей". Затем последовал вывод: "Я думаю, что люди, которые писали такие вещи, должны взять на себя часть ответственности. А также те, кто потом взялся комментировать А. Солженицына"56.

В СССР "лагерный дискурс" вновь обрел силу в конце 1980-х годов. Советское общество, впервые осознавшее, что такое "свобода слова", одержимое потребностью "узнать, наконец, всю правду о прошлом", демонстрировало беспрецедентный интерес к публикациям, посвященным сталинской эпохе. Прямым свидетельством такого интереса стали многократно возросшие тиражи журналов, публиковавших материалы о терроре, ГУЛАГе и других преступлениях сталинизма. Журнал "Новый мир", выходивший в 1985 г. тиражом 425 тыс. экземпляров, насчитывал к концу 1989 г.

2641 тыс. подписчиков57. В это время на страницах журнала печатался "Архипелаг ГУЛАГ".

После отмены ограничений на подписку, которая в 1989 г. впервые проводилась "исключительно на добровольной основе при равных условиях для всех изданий", тираж еженедельного журнала "Огонек", выступавшего с резкой критикой сталинизма, достиг рекордной отметки в 4450 тыс.

экземпляров58.

Предпочтения основной массы читателей в тот период были явно на стороне либерально-демократической прессы.

Подписные тиражи изданий, проповедовавших возвращение к традиционным российским национальным и христианским ценностям, оставались относительно небольшими, а в отдельных случаях даже падали, например, журнал "Москва" потерял в 1989 г. более половины своих подписчиков.

Этот период в истории изучения ГУЛАГа удивительно напоминал период изучения революции, открывшийся в России после 1905 г. Как и тогда, началась лихорадочная публикация текстов по ранее запретной теме. Занимавшийся изучением истории революции М.Н. Покровский писал об особенностях того периода: «И сам выбор этих текстов, опубликованных уже при наличии "свободы печати", был немногим менее случаен, чем выбор предшествовавших им зарубежных публикаций. Государственные архивы официально продолжали оставаться запертыми. Из них теперь можно было, попросту говоря, кое-что выкрасть; но хватать приходилось опять-таки, что попадалось под руку»59.

Действительно, ученые, получившие в конце 1980-х годов очень ограниченный доступ к еще не рассекреченным архивным материалам, довольствовались тем, что "попадалось под руку". Но даже полученные документы им приходилось публиковать с оглядкой, давая глухие ссылки в виде "коллекция документов". Такие материалы, несмотря на их сенсационность, имели несколько ограниченную научную ценность, поскольку их нельзя было перепроверить. Возможно поэтому первые обширные публикации В.Н. Земскова, А.Н. Дугина и некоторых других историков60, которые вводили в научный оборот новый статистический материал из отчетов НКВД — МВД СССР, были встречены научной общественностью, хотя и с большим интересом, но вместе с тем с определенной долей недоверия, а то и критики61.

Еще более недоверчиво отнеслись к официальной статистике бывшие заключенные. Комментируя цифру 2,5 млн заключенных на начало 1953 г., которую приводили российские историки, основываясь на архивных документах, Жак Росси заявил, что такая оценка "выглядит смехотворной для любого, кто провел долгие годы в ГУЛАГе. Если план не выполняется, несмотря на беспощадное отношение к человеческому материалу, все показатели фальсифицируются с целью избежать уголовной ответственности за саботаж".

Сам Росси говорил о 16 млн заключенных в 1937 г. и об увеличении их численности (от 17 млн до 20 млн) между 1940 и 1950 г. Авторы книги "Век лагерей" в этой связи вполне справедливо замечают: «Действительно, сознательное уменьшение числа заключенных позволяет скрыть низкую производительность труда. Но следствием подобной фальсификации становится и сокращение "продовольственного и вещевого довольствия". Да и как утаить такое число — до 80 процентов — заключенных? Это выглядит просто немыслимым»63.

В "битве за цифры" (по образному выражению Ж. Котека и П. Ригуло), которая по разным причинам продолжается до сегодняшнего дня, нельзя игнорировать данные таких источников, как переписи населения. В начале 1990-х годов достоянием гласности стали итоги Всесоюзных переписей населения 1937 и 1939 гг., в ходе которых в особом порядке переписывались граждане, обозначенные как "контингент НКВД". Впервые опубликованные данные спецпереписей не только выявляли общее число лиц, включенных в сферу деятельности НКВД, но и позволяли увидеть динамику количественного роста "контингентов", в том числе кадрового состава органов внутренних дел64.

Спецперепись, проведенная в январе 1937 г., зафиксировала 2 660 300 человек, находившихся в ведении НКВД. В это число вошли военнослужащие внутренних войск НКВД, личный состав оперативных управлений, служащие центрального и местных аппаратов тюрем, лагерей и колоний, все категории заключенных, спецпоселенцев и другие так называемые спецконтингенты. В 1939 г. аналогичную перепись по линии НКВД прошли 3 742 434 человека. Рассекреченные данные спецпереписей убедительно опровергали публиковавшиеся ранее за рубежом сведения, многократно преувеличивавшие численность заключенных в СССР.

Вопросы о масштабах государственного террора, о статистике жертв сталинизма наиболее активно дебатировались в первой половине 1990-х годов65. Следует заметить, что повсеместное включение населения в "лагерный дискурс" не помогло обществу прийти к единому мнению о числе жертв массовых репрессий. Об этом свидетельствуют данные социологических опросов, проведенных ВЦИОМ.

В марте 1991 г. на вопрос: "Как Вы думаете, сколько примерно людей было репрессировано в 1920— 1950-х годах?" — самая большая группа опрошенных (34%) ответила "не знаю", 21% утверждал "миллионы", 18% — "десятки миллионов".

Но вместе с тем многие респонденты существенно занижали число пострадавших в ГУЛАГе: 19% считали "десятки и сотни тысяч", 6% утверждали "тысячи людей", 2% полагали, что немногие "сотни людей", нашлись и такие, кто утверждал, что "незаконных репрессий не было"66.

Опрос, проведенный в июле 1996 г., показал, что значительное число российских граждан склонно занижать значение проблемы. На вопрос: "Масштабы массовых репрессий во времена Сталина сильно преувеличены?" — 29% опрошенных дали утвердительный ответ, 43% полагали, что "нет", 28% затруднялись с ответом67.

К середине 1990-х в "лагерном дискурсе" стали происходить заметные изменения: в российской литературе и обществе четко обозначилась тенденция, если не оправдать ГУЛАГ, то представить его всего лишь системой исправительных учреждений, где содержались преимущественно уголовные преступники. Возобновились попытки объяснить необходимость существования ГУЛАГа внешнеполитическими обстоятельствами, и, конечно, не оставлялись попытки развести ГУЛАГ и коммунистический режим.

Свой взгляд на проблему ГУЛАГа предложил в публицистическом очерке "Лагерники" профессор академии МВД С.И. Кузьмин68. Он писал: «Сегодня нам с удивительной настойчивостью вдалбливают, что самое зловещее учреждение — ГУЛАГ. Однако, если присмотреться попристальнее, то можно обнаружить в этом понятии всего лишь систему управления местами лишения свободы... Система ГУЛАГа развивалась и совершенствовалась по мере усложнения задач социально-экономического созидания и политических обстоятельств. Но, пожалуй, главным фактором, "стимулятором" функционирования ГУЛАГа, было то, что наша страна находилась во враждебном окружении... В таких условиях существование ГУЛАГа было логично и необходимо»69.

Позицию СИ. Кузьмина в основном разделяет юрист А.С. Смыкалин. В своей монографии "Колонии и тюрьмы в Советской России" он пишет: «Как справедливо замечают авторы краткого исторического сборника "Органы и войска МВД России"70, никто не может отрицать факт, что в 20-е гг.

в стране имелись группировки, поддерживающие контакты с Л.Д. Троцким, который, даже находясь за границей, всеми доступными методами и способами вел борьбу за захват власти в государстве... Индустриализация страны, привлечение рабочих и специалистов из-за рубежа предоставили иностранным разведкам уникальную возможность для сбора стратегической информации и вербовки граждан». Как видим, образы "врагов" периода сталинизма не померкли до сегодняшнего дня.

По мнению Смыкалина, "чтобы сохранить и укрепить позиции социализма, новому тоталитарному режиму необходима была система изоляции инакомыслящих. Так появились массовые репрессии и ГУЛАГ". Не разделяя взглядов либеральной интеллигенции, объявившей ГУЛАГ одним из главных преступлений сталинизма, он критически замечает:

«"разгул демократии" обернулся тем, что все, что связано с ГУЛАГом, рассматривалось исключительно в черном цвете»71.

На наш взгляд, согласиться с такой упрощенной и тенденциозной трактовкой феномена ГУЛАГа вряд ли возможно.

Однако верхом предвзятости, бездоказательности и публицистической бесцеремонности можно считать брошюру Марио Соуса "ГУЛАГ: архивы против лжи" (пер. с англ. М., 2001), подготовленную к печати и распространенную Российской коммунистической рабочей партией (движение "Трудовая Россия"). Размахивая флагом "архивных данных", проявляя элементарное неуважение к трагедии советского народа, автор направляет острие своей критики против "буржуазных фальсификаторов" советской истории:

"нациста Вильяма Херста, шпиона Роберта Конквеста и фашиста Александра Солженицына". О крайней тенденциозности автора свидетельствуют разделы его брошюры: "Миф о голоде на Украине", "Роберт Конквест — главный сказочник", "Ложь о репрессиях в армии" и т.д. В угоду коммунистической идее М. Соуса фальсифицирует историю ГУЛАГа, подменяя ее примитивным перечислением достоинств советской карательной системы. Способы использования автором архивных данных весьма характерны. Например, он полностью игнорирует тот факт, что на 1 января 1953 г.

более 30% заключенных имели срок наказания свыше 10 лет, зато охотно использует статистику довоенного периода, когда число таких заключенных не превышало 1%72. Анализируя архивные данные по репрессиям, он делает абсурдный вывод, что "число приговоренных к смертной казни в 1937 — 1938 гг. было около 100 тысяч", при этом "огромная часть смертных приговоров была заменена сроками в трудовых лагерях"73.

Подверженность "лагерного дискурса" идеологическим, политическим и социальным влияниям чрезвычайно велика.

Попытка посмотреть на ГУЛАГ с "левых" позиций навела философа Славоя Жижека, можно сказать, на "крамольную" мысль: "Одна из отчаянных стратегий сохранения утопического потенциала двадцатого столетия заключается в том, чтобы заявить: если двадцатый век сумел породить неслыханное Зло (Холокост и ГУЛАГ), то это служит доказательством от противного того, что аналогичная избыточность возможна и в противоположном направлении, то есть радикальное Добро также осуществимо... что, если это противопоставление ложно? А что, если мы здесь имеем дело с тождественностью на более глубоком уровне, что, если радикальное Зло двадцатого столетия было именно результатом попыток непосредственного осуществления радикального Добра?"74 Конечно, это не оправдание ГУЛАГа, но в данном подходе к философскому осмыслению проблемы ГУЛАГа чувствуется не только провокация, но и какой-то внутренний изъян.

Анализируя актуальные проблемы современности в русле ленинских идей, Жижек обратил внимание на возможность сравнения двух величайших Зол XX столетия — Холокоста и ГУЛАГа. Нужно заметить, что в российской историографии такое сравнение считается некорректным и практически не встречается в литературе. «Не с этим ли парадоксом "вазы/двух лиц"* мы сталкиваемся в случае Холокоста и ГУЛАГа? — задается вопросом Жижек. — Мы либо превращаем Холокост в наивысшее преступление, и тем самым сталинистский террор наполовину оправдывается и становится "заурядным" второсортным преступлением; либо мы фокусируем внимание на ГУЛАГе как окончательном итоге логики современного революционного террора, и тем самым Холокост в лучшем случае становится всего лишь еще одним примером той же логики. Так или иначе, кажется невозможным развернуть действительно "нейтральную" теорию тоталитаризма, не отдав неявного предпочтения Холокосту или ГУЛАГу»75. Похоже, что здесь философом угадана именно та причина, по которой российские историки отказываются от проведения сравнительных исследований двух величайших Зол XX столетия.

В научный дискурс по проблеме ГУЛАГа в 1990-е годы включились и правоведы. Вопросам организации и функционирования первых исправительно-трудовых учреждений, анализу работы органов исполнения наказаний в советский период посвящены исследования А.В. Михайличенко, Е.М. Гилярова, М.Г. Деткова и других юристов76. Механизм политических репрессий, деятельность аппарата так называемой "политической юстиции" раскрыты в научных трудах Ю.И. Стецовского, В.Н. Кудрявцева, А.И. Трусова77.

Проблемы развития советской правовой системы и судебных учреждений в 1920— 1950-е годы получили освещение в монографии канадского профессора Питера Соломона78.

* Суть известного визуального парадокса "двух лиц и вазы" заключается в том, что при взгляде на рисунок видна либо ваза, либо два лица, но никогда и то и другое вместе.

История советской прокуратуры представлена в серии биографических очерков А.Г. Звягинцева и Ю.Г. Орлова, которые на основе малоизвестных архивных документов и воспоминаний современников описали жизнь и деятельность российских и советских прокуроров — главных "стражей социалистической законности и советского правопорядка", раскрыли механизм функционирования системы прокурорского надзора в РСФСР и СССР79.

Оценивая вклад юристов в изучение проблемы ГУЛАГа, следует признать, что историки-правоведы много сделали для разработки правового аспекта темы. Однако нельзя не отметить, что ни один из вышеназванных авторов не привел в своих работах даже фрагментарных сведений о специальных лагерных судах, которые были неотъемлемой частью не только ГУЛАГа, но и всей советской судебной системы в целом. Между тем без изучения деятельности лагерных судов невозможно создать целостную картину существования того "государства в государстве", каким стал ГУЛАГ в послевоенные годы.

Важнейшей составной частью "лагерного дискурса" являются исследования, посвященные экономической деятельности лагерей и колоний80. Раскрывая характер принудительного труда, все авторы отмечают его неэффективность, а порой и просто экономическую бесполезность, причину перманентного кризиса лагерной экономики справедливо видят в низком уровне производительности труда заключенных8!. Хотелось бы отметить, что, анализируя экономическую деятельность МВД СССР, авторы до сих пор не обратили должного внимания на преимущественно военнопромышленный характер лагерной экономики и на ее связь с "холодной войной". Исключением можно считать несколько публикаций на тему "атомный ГУЛАГ"82. По мнению B.C. Лельчука и Е.И. Пивовара, лагерной тематике в целом свойственна слабая связь с проблематикой, посвященной "холодной войне"83.

Открытие архивов позволило российским и зарубежным историкам обратиться к изучению региональных аспектов истории ГУЛАГа. В 1990-е годы были опубликованы исследования по истории репрессий на Урале84, в Кузбассе85, на территории Коми края86, на Дальнем Востоке и Колыме87 и в ряде других регионов.

Пристальное внимание историки уделяют изучению отдельных лагерных комплексов и лагерных строек. Специальные работы посвящены Ухто-Печорским лагерям88, строительству Байкало-Амурской магистрали89, стройкам № и № 503 (так называемая "мертвая дорога")90, Дальстрою91 и другим лагерным объектам92.

В серии "Дальний Восток: великие стройки сталинских пятилеток" освещается хозяйственная деятельность лагерей в этом регионе93. Автор названной серии М.А. Кузьмина на основе документов из Государственного архива Магаданской области сделала уточняющие подсчеты о численности заключенных, прошедших через Ванинскую перевалочную базу Дальстроя. По ее сведениям, с 1947 по 1954 г. через пересылку на Колыму и в Заполярье прошло не более 350 тыс.

заключенных. Эти данные существенно меньше тех чисел, которые встречаются в литературе, где определяются либо как "тысячи тысяч", либо более конкретно — около 1,5 млн человек94.

Среди работ, посвященных отдельным лагерям, можно отметить монографию Виктора Бердинских "Вятлаг". Это первое такого рода исследование, в котором говорится об истории формирования и функционирования одного из наиболее известных лагерей ГУЛАГа с 1930-х до 1960-х годов. Книга насыщена интересным, порой необычным фактическим материалом, но поскольку история Вятского лагеря раскрывается в отрыве от общей истории ГУЛАГа, а вся работа базируется преимущественно на местном материале, в монографии допущена серьезная фактическая ошибка.

Так, описывая биографию начальника управления Вятского ИТЛ Ивана Ивановича Долгих, автор отметил, что этот человек сделал "самую большую карьеру в НКВД—МВД", так как в начале 1950-х годов, будучи уже генерал-лейтенантом, стал начальником ГУЛАГа95. Эти сведения ошибочны. Бердинских перепутал начальника Вятлага, у которого, по мнению самого же автора, не было никаких данных для "большой карьеры", с Иваном Ильичем Долгих, у которого в органах ОПТУ—НКВД—МВД была совсем другая карьера, и до того как стать начальником ГУЛАГа в январе 1951 г., он занимал пост министра внутренних дел Казахской ССР96.

Значительным вкладом в историографию ГУЛАГа стал справочник "Система исправительно-трудовых лагерей в СССР", выпущенный в 1998 г. обществом "Мемориал" совместно с ГАРФ. В него вошли более 500 монографических статей обо всех лагерях сталинского периода, а также о соответствующих управлениях центрального аппарата ОГПУ—НКВД—МВД. Самостоятельную ценность представляют очерки "Система мест заключения в РСФСР и СССР.

1917—1930" (авторы М. Джекобсон, М.Б. Смирнов) и "Система мест заключения в СССР. 1929—1960" (авторы М.Б. Смирнов, С.П. Сигачев, Д.В. Шкапов), которые предваряют справочный материал.

В многочисленных трудах документального, справочного и научного характера Н.В. Петрова, А.И. Кокурина, Ю.Н. Морукова, К.В. Скоркина97 нашли отражение такие проблемы, как внутренняя структура органов ОГП— НКВД—МВД СССР, в том числе административное устройство и структура аппарата ГУЛАГа и других главных производственных управлений, использовавших труд заключенных. Подробно рассматривается кадровый состав этих государственных органов, описываются служебные биографии руководителей репрессивных ведомств. К числу недостатков, по-видимому, не зависящих от авторов, следует отнести практически полное отсутствие ссылок на источники информации, однако этот существенный пробел в значительной мере компенсируется информационной ценностью самих публикаций.

Благодаря расширению источниковой базы, исследователи обратились к изучению таких вопросов, которые никогда ранее не были предметом специального рассмотрения.

Так, А.Ю. Горчева исследовала историю лагерной прессы98.

Б.А. Нахапетов на основании архивных документов санитарных подразделений ГУЛАГа изучил условия и характер медицинского обслуживания заключенных в местах лишения свободы99. Незначительное количество научных работ посвящено проблеме сопротивления в ГУЛАГе100, в основном эта тема отражена в мемуарной литературе и в документальных публикациях.

По-прежнему активно включены в "лагерный дискурс" и зарубежные исследователи. С. Уиткрофт провел сравнительный анализ масштабов и характера политических репрессий и массовых убийств в Германии и Советском Союзе в 1930— 1945 гг.101 На новых архивных материалах изучил историю ГУЛАГа в военные годы английский историк Эд. Бейкон102.

Первой зарубежной попыткой комплексного исследования всей системы ГУЛАГа стала монография Р. Штеттнера103. Немецкий историк рассматривает ГУЛАГ одновременно и как инструмент террора и как огромный хозяйственный механизм. В основе его работы лежат воспоминания и сообщения бывших заключенных, научная литература по проблеме и опубликованные архивные материалы. Штеттнер активно использует наработки и достижения своих предшественников, иногда ссылается на новые опубликованные архивные документы. Однако его дискурс страдает существенным недостатком: сам автор не работал с архивными первоисточниками и, прежде всего, с впервые рассекреченными документами. Именно это обстоятельство не позволило историку выйти на качественно новый уровень и исследовать проблему ГУЛАГа, опираясь на новую репрезентативную источниковую базу.

Среди работ последних лет нельзя не отметить объемную книгу "ГУЛАГ" американской журналистки А. Аппельбаум, изданную на немецком, английском, польском языках104. Публицистический характер повествования позволяет автору выходить за рамки строго научного дискурса, в частности, в определении хронологических рамок ГУЛАГа.

В интерпретации Аппельбаум, время функционирования системы ГУЛАГа фактически совпадает с периодом существования СССР. Такой подход в определенной мере искажает историческую действительность, и отчасти затрудняет понимание феномена "ГУЛАГа" как высшего проявления сталинизма. Вместе с тем книга чрезвычайно насыщена фактическим материалом, что, по отзывам зарубежной прессы, сближает ее с "Архипелагом ГУЛАГ".

В настоящее время все большее внимание исследователей привлекает тендерный аспект лагерной темы. С работой "Женщины в ГУЛАГе. Повседневность и выживание" выступил М. Штарк105. Многочисленные интервью с бывшими узницами ГУЛАГа, широкое использование женских лагерных мемуаров (в приложении названы имена 94 женщин, на чьи свидетельства опирается автор) не только придали его исследованию эмоциональную напряженность, но и помогли глубоко раскрыть все стороны лагерной жизни женщинзаключенных.

Дополнительный импульс "лагерному дискурсу" может придать книга "Узницы АЛЖИРа", содержащая 7259 кратких биографических справок об узницах Карагандинского лагеря 1938— 1940 гг.106, большинство из которых были осуждены как "члены семей изменников родины". Характерно, что это фундаментальное издание, подготовленное Международным обществом "Мемориал" и Ассоциацией жертв незаконных репрессий г. Астаны и Акмолинской области, осуществлено при поддержке Фонда им. Генриха Белля (Германия) и Ассоциации "Дорога свободы" (Швейцария).

Широкое участие зарубежных фондов и институтов в финансировании проектов, посвященных истории политических репрессий и ГУЛАГа, уже давно стало в России если не нормой, то хорошо укоренившейся традицией.

В 2004 — 2005 гг. при финансовой поддержке Гуверовского института войны, революции и мира был реализован крупномасштабный издательский проект "История сталинского ГУЛАГа"107. В семи томах этого издания опубликовано 1,5 тыс. архивных документов из фондов ГАРФ. Каждый том имеет определенную тематическую направленность:

массовые репрессии, структура и кадры карательной системы, экономика ГУЛАГа, численность и условия содержания лагерного населения, спецпереселенцы; восстания, бунты и забастовки заключенных. В седьмом томе "Советская репрессивно-карательная политика и пенитенциарная система в материалах Государственного архива Российской Федерации" содержится аннотированный указатель архивных дел. Опубликованные в этом многотомном издании документы и материалы сообщают "лагерному дискурсу" научную достоверность, объективность, открытость.

Кроме того, они позволяют значительно расширить лагерную проблематику, делают ее доступной не только российским, но и зарубежным исследователям, в том числе и начинающим.

В современном российском обществе "лагерный дискурс" практически не поддерживается ни государством, ни зависящими от него прямо или косвенно средствами массовой информации, ни общественными деятелями. Одна из причин кроется в нежелании общества и государства нести моральную и материальную ответственность "за грехи отцов". Лагерная тематика как "неприятная" практически полностью вытеснена из публичного пространства. Между тем, проблема ГУЛАГа, независимо от того, хотим мы этого или нет, до сих пор не утратила своего социального и политического звучания: ведь живы не только те, которые "сидели", но и те, которые "сажали", живы их дети, и что особенно важно, живы идеи, которые исповедовали и те, и другие. В общественную жизнь регулярно вступают новые поколения молодых людей, и нетрудно заметить, что многие из них обнаруживают явную склонность к тоталитарным идеологиям. По этой причине нельзя допустить, чтобы ужасы лагерного прошлого были преданы забвению, "лагерный дискурс" должен быть продолжен в тех или иных формах.

Залогом успешного изучения истории ГУЛАГа было и остается наличие репрезентативных и достоверных источников. Тотальная секретность ушла в прошлое. Это позволило автору базировать свое исследование на обширном комплексе архивных и опубликованных материалов как официального, так и личного происхождения.

Среди различных групп источников важное место занимают материалы законодательства. Эта категория документов неоднородна по своему составу и включает наряду с официальными законодательными актами (декретами, законами, конституциями, кодексами, указами), опубликованными в открытой печати в установленном порядке, большое количество нормативных актов, принятых с нарушением установленных норм и правил. По этому поводу в упоминавшемся Указе Президента РФ "О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека" говорилось: "Существовавшая в годы тоталитарного режима практика принятия без опубликования в печаги законов, подзаконных актов и ведомственных директив об установлении различных видов юридической ответственности, организации и деятельности репрессивного аппарата являлась грубейшим нарушением норм государственной жизни и прав человека"108. В настоящее время большинство этих секретных подзаконных актов, служивших нормативной базой массовых репрессий, опубликовано в различных сборниках документов и периодической печати109.



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 11 |


Похожие работы:

«РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК КАРЕЛЬСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР ИНСТИТУТ БИОЛОГИИ МОНИТОРИНГ И СОХРАНЕНИЕ БИОРАЗНООБРАЗИЯ ТАЁЖНЫХ ЭКОСИСТЕМ ЕВРОПЕЙСКОГО СЕВЕРА РОССИИ Петрозаводск 2010 УДК 630*228.81:574.1(470.1/2) ББК 43.4(231) М 77 Мониторинг и сохранение биоразнообразия таежных экосистем Европейского Севера России / Под общей редакцией П. И. Данилова. – 2010.– 310 с. Табл. 53. Ил. 114. ISBN 978-59274-0435-3 В монографии обобщены результаты изучения биоразнообразия (видового, популяционного, ценотического)...»

«МИНИСТЕРСТВО СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА РФ ФГБОУ ВПО КУБАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АГАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ В.А. Попов Н.В. Островский МЕТОДИКА ПОЛЕВЫХ МЕЛИОРАТИВНЫХ ОПЫТОВ В РИСОВОДСТВЕ Монография Краснодар 2012 1 УДК 631.6:001.891.55]:633.18 ББК 40.6 П 58 Рецензенты: А.Ч. Уджуху, доктор сельскохозяйственных наук (ГНУ Всероссийский научно-исследовательский институт риса); Т.И.Сафронова, доктор технических наук, профессор (Кубанский государственный аграрный университет) П 58 В.А. Попов Методика полевых...»

«Олег Кузнецов Дорога на Гюлистан.: ПУТЕШЕСТВИЕ ПО УХАБАМ ИСТОРИИ Рецензия на книгу О. Р. Айрапетова, М. А. Волхонского, В. М. Муханова Дорога на Гюлистан. (Из истории российской политики на Кавказе во второй половине XVIII — первой четверти XIX в.) Москва — 2014 УДК 94(4) ББК 63.3(2)613 К 89 К 89 Кузнецов О. Ю. Дорога на Гюлистан.: путешествие по ухабам истории (рецензия на книгу О. Р. Айрапетова, М. А. Волхонского, В. М. Муханова Дорога на Гюлистан. (Из истории российской политики на Кавказе...»

«Конфуций КОНФУЦИЙ Платон Аристотель Е.Р. Говсиевич Философоведение (краткий курс) Москва - 2012 Е.Р. Говсиевич Философоведение (краткий курс) Москва Маска 2012 УДК 1(091) ББК 87.3 Г 57 От автора В книге представлены данные о жизни и творчестве Гениальных философов и о написанных ими Великих книгах. В Главе I приводятся основные идеи и взгляды некоторых знаменитых философов Древнекитайской и Античной философии, философии Средневековья, Нового времени, а также русских философов. Самостоятельный...»

«C,C, KYTATE,ryAffiN OCHOBbI fi AHKquoHr/tbHoeo AHAJIH3A РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК СИБИРСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ИНСТИТУТ МАТЕМАТИКИ им. С. Л. СОБОЛЕВА Современная математика — студентам и аспирантам C. C. КУТАТЕЛАДЗЕ ОСНОВЫ ФУНКЦИОНAЛЬНОГО АНАЛИЗА 5-е издание, исправленное Новосибирск Издательство Института математики 2006 УДК 517.98 ББК 22.16 К95 Кутателадзе С. С. Основы функционального анализа. — 5-е изд., испр. — Новосибирск: Изд-во Ин-та математики, 2006. — xii+356 c. — (Современная математика —...»

«Е.И. ГЛИНКИН ТЕХНИКА ТВОРЧЕСТВА Ф Что? МО F (Ф, R, T, ) (Ф, R, T) МС ИО Ф ТО T R T Когда? ТС Где? R Тамбов • Издательство ГОУ ВПО ТГТУ • 2010 УДК 37 ББК Ч42 Г542 Рецензенты: Доктор технических наук, профессор ГОУ ВПО ТГТУ С.И. Дворецкий Доктор филологических наук, профессор ГОУ ВПО ТГУ им. Г.Р. Державина А.И. Иванов Глинкин, Е.И. Г542 Техника творчества : монография / Е.И. Глинкин. – Тамбов : Изд-во ГОУ ВПО ТГТУ, 2010. – 168 с. – 260 экз. ISBN 978-5-8265-0916- Проведен информационный анализ...»

«В.В. ДРОБЫШЕВА, Б.И. ГЕРАСИМОВ ИНТЕГРАЛЬНАЯ ОЦЕНКА КАЧЕСТВА ЖИЗНИ НАСЕЛЕНИЯ РЕГИОНА Издательство ТГТУ Министерство образования и науки Российской Федерации Тамбовский государственный технический университет В.В. Дробышева, Б.И. Герасимов ИНТЕГРАЛЬНАЯ ОЦЕНКА КАЧЕСТВА ЖИЗНИ НАСЕЛЕНИЯ РЕГИОНА Тамбов Издательство ТГТУ ББК 65.050.2+65.9(2Р-4Т) Д Рецензенты: Доктор экономических наук, профессор Н.И. Куликов, Доктор экономических наук, профессор В.Д. Жариков Дробышева В.В., Герасимов Б.И. Д75...»

«Институт энергетической стратегии (ЗАО ГУ ИЭС) Институт проблем нефти и газа РАН Экспертно-консультационный центр Мировая энергетика НЕТРАДИЦИОННЫЙ ГАЗ КАК ФАКТОР РЕГИОНАЛИЗАЦИИ ГАЗОВЫХ РЫНКОВ МОСКВА 2013 УДК 622.324 ББК 31.354 ISBN 978-5-98908-109-7 Мастепанов А.М., Степанов А.Д., Горевалов С.В., Белогорьев А.М.; Нетрадиционный газ как фактор регионализации газовых рынков/ под общ. ред. д.э.н. А.М. Мастепанова и к.г.н., доц. А.И. Громова – М.: ИЦ Энергия, 2013. – 128 с. В издании представлен...»

«Chronotope and Environs Хронотоп и окрестности Festschrift for Nikolay Pan’kov Юбилейный сборник в честь Николая Панькова под ред. Б. В. Орехова Уфа Вагант 2011 УДК 80 ББК 83.0 Х94 Хронотоп и окрестности: Юбилейный сборник в честь НиколаяПанькова = Chronotope and Environs: Festschrift for Nikolay Pan’kov / под ред. Б. В. Орехова. — Уфа: Вагант, 2011. — 388 с. Книга подготовлена к юбилею Николая Алексеевича Панькова и содержит статьи, тематически близкие его интересам. Большую часть этого...»

«Министерство образования Российской Федерации Московский государственный университет леса И.С. Мелехов ЛЕСОВОДСТВО Учебник Издание второе, дополненное и исправленное Допущено Министерством образования Российской Федерации в качестве учеб­ ника для студентов высших учебных за­ ведений, обучающихся по специально­ сти Лесное хозяйство направления подготовки дипломированных специали­ стов Лесное хозяйство и ландшафтное строительство Издательство Московского государственного университета леса Москва...»

«Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования Тамбовский государственный технический университет Е. И. МУРАТОВА, П. М. СМОЛИХИНА РЕОЛОГИЯ КОНДИТЕРСКИХ МАСС Рекомендовано Научно-техническим советом университета в качестве монографии Тамбов Издательство ФГБОУ ВПО ТГТУ 2013 1 УДК 663.916.2; 664.681/144 ББК Л8/9 36.86 Д24 Р е це н зе н т ы: Доктор технических наук, профессор ФГБОУ ВПО...»

«ДЕПАРТАМЕНТ ОБРАЗОВАНИЯ г. МОСКВЫ МОСКОВСКИЙ ИНСТИТУТ ОТКРЫТОГО ОБРАЗОВАНИЯ Кафедра филологического образования КУЛЬТУРА РЕЧИ СЕГОДНЯ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА Коллективная монография Москва, 2009 ББК 81.2-5 УДК 80 К 90 Культура речи сегодня: теория и практика: коллективная монография / сост. Дмитриевская Л.Н. — М.: МИОО, 2009. — 200 с. Редакционная коллегия: Дмитриевская Л.Н., кандидат филол. наук ; Дудова Л.В., кандидат филол. наук; Новикова Л.И., доктор пед. наук. Составление: Дмитриевская Л.Н....»

«ИНСТИТУТ МИРОВОЙ ЭКОНОМИКИ И МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК Е.С. Садовая В.А. Сауткина КАЧЕСТВО ЖИЗНИ НАСЕЛЕНИЯ МИРА: ИЗМЕРЕНИЕ, ТЕНДЕНЦИИ, ИНСТИТУТЫ Москва ИМЭМО РАН 2012 1 УДК 316.334.3 ББК 66.3(0)3 Садо 143 Серия Библиотека Института мировой экономики и международных отношений основана в 2009 году Садо 143 Садовая Е.С., Сауткина В.А. Качество жизни населения мира: измерение, тенденции, институты. – М.: ИМЭМО РАН, 2012. – 208 с. ISBN 978-5-9535-0329- В монографии...»

«В.А. КРАСИЛЬНИКОВА Теория и технологии компьютерного обучения и тестирования Москва 2009 УДК 373:004.85 К 78 ББК 74.58+32.973 Рецензенты: Доктор педагогических наук, профессор А.В. Кирьякова Доктор технических наук, профессор Н.А. Соловьев К 78 Красильникова В.А. Теория и технологии компьютерного обучения и тестирования. Монография/ В.А. Красильникова. – Москва: Дом педагогики, ИПК ГОУ ОГУ, 2009. – 339 с. ISBN 978-5-89149-025-3 В монографии автор представляет свое концептуальное воззрение на...»

«ИНСТИТУТ МИРОВОЙ ЭКОНОМИКИ И МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК О.В. Богаевская Американские корпорации: механизмы сохранения лидерства в глобальной экономике Москва ИМЭМО РАН 2012 УДК 339.92(73) ББК 65.6(7Сое) Бог 73 Серия Библиотека Института мировой экономики и международных отношений основана в 2009 году Бог 73 Богаевская О.В. Американские корпорации: механизмы сохранения лидерства в глобальной экономике – М.: ИМЭМО РАН, 2012 – 94 с. ISBN 978-5-9535-0355-6 В монографии...»

«Министерство образования и науки Российской Федерации Московский государственный университет экономики, статистики и информатики (МЭСИ) Кафедра Лингвистики и межкультурной коммуникации Е.А. Будник, И.М. Логинова Аспекты исследования звуковой интерференции (на материале русско-португальского двуязычия) Монография Москва, 2012 1 УДК 811.134.3 ББК 81.2 Порт-1 Рецензенты: доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка № 2 факультета русского языка и общеобразовательных...»

«МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования ТЮМЕНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИНСТИТУТ ДИСТАНЦИОННОГО ОБРАЗОВАНИЯ Налоговые системы зарубежных стран Учебное пособие для дистанционного образования с приложением учебнометодического комплекса для специальности 351200 Налоги и налогообложение Издательство Тюменского государственного университета 2005 1 УДК 336.22 ББК 65.262 я 73 Н 235 Рекомендовано...»

«Эдвард Карлович 500 филателистических загадок 76.106 К23 Карлович Э. К23 500 филателистических загадок: Пер. с польск. В. Л. Кона. М.: Связь, 1978. 248 с. с ил. 95 к. В популярной форме автор рассказывает о тематике и приемах коллекционирования почтовых марок. В книге описаны перепечатки, опечатки, надписи и штемпеля специального гашения, встречающиеся на знаках почтовой оплаты различных стран. Книга рассчитана на широкий круг филателистов. 80300-159 ББК 76.106 К-79—78 045(01) —78 379.45...»

«Ф.С. Воройский Основы проектирования автоматизированных библиотечно-информационных систем МОСКВА ФИЗМАТЛИТ 2002 г. ББК 78.30 В 75 Воройский Ф.С. Основы проектирования автоматизированных библиотечно-информационных систем. М.: ГПНТБ России, 2002. 389 с.: ил. 17; табл. 9. Библиогр.: 316 назв. УДК 002.6 АСНТИ + 025.1: 65.011.56 ГРНТИ 13.31.23 + 20.15 ДКД 025.04 ISBN 5-901682-10-6 Монография содержит обобщенные, системно выверенные и опирающиеся на многолетний опыт проектирования автоматизированных...»

«Байкальский государственный университет экономики и права Ю.Н. Гойденко Ю.В. Рожков Ценообразование в коммерческих банках: ориентация на выживание Иркутск Издательство БГУЭП 2005 УДК 336.71:338.5 ББК 65.9(2)262 Г 59 Печатается по решению редакционно-издательского совета Байкальского государственного университета экономики и права Рецензенты: д-р экон. наук, проф. А.В. Новиков д-р экон. наук, проф. Г.М. Тарасова Гойденко Ю.Н., Рожков Ю.В. Г 59 Ценообразование в коммерческих банках: ориентация на...»






 
2014 www.av.disus.ru - «Бесплатная электронная библиотека - Авторефераты, Диссертации, Монографии, Программы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.