WWW.DISS.SELUK.RU

БЕСПЛАТНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА
(Авторефераты, диссертации, методички, учебные программы, монографии)

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 12 |

«вопросы экономической теории и практики вопросы экономической теории и практики Актуальная Россия 1 Москва–Волгоград 2000 ББК 65.5 А 43 Редакционный совет монографии: к.э.н., доц. В.Г. Белолипецкий, д.э.н., проф. М.М. ...»

-- [ Страница 1 ] --

1

актуальная

Россия

вопросы экономической теории и практики

вопросы экономической

теории и практики

Актуальная Россия

1

Москва–Волгоград 2000 ББК 65.5 А 43 Редакционный совет монографии:

к.э.н., доц. В.Г. Белолипецкий, д.э.н., проф. М.М. Гузев; д.э.н., проф.

М.М. Загорулько; к.э.н., в.н.с. Е.С. Зотова; д.э.н., проф. О.В. Иншаков;

д.ф.н., проф. Д.С. Клементьев; д.э.н., проф. Ю.М. Осипов (председатель);

д.э.н., проф. В.Т. Пуляев; д.э.н., проф. Р.П. Харебава.

Редактор — Т.Г. Трубицына Художник — Е.Ю. Осипова Оригинал-макет — А.А. Задоенко Компьютерная верстка — А.А. Задоенко, Е.Г. Асташова, С.В. Егорова, М.А. Кушнарева Актуальная Россия (вопросы экономической теории и практиА 43 ки) / Под ред. Ю.М. Осипова, О.В. Иншакова, М.М. Гузева, Е.С. Зотовой.

В 2 т. Т. 1. М. — Волгоград: Издание Волгоградского государственного университета, 2000. — 448 с.

ISBN В монографии отражены различные аспекты сегодняшнего бытия России, ее хозяйства и общества. Работа носит дискуссионный характер.

Содержит множество оригинальных мировоззренческих постановок и практических сведений. Первый том посвящен проблемам экономического устройства России, выбора его приемлемого образа за прошедшее столетие.

Полезна для обществоведов, экономистов, политиков, деловых людей.

Может быть рекомендована для образовательного процесса в высшей школе.

ББК 65. ISBN © Коллектив авторов, 2000 г.

Вместо предисловия Россия актуальная.

Нет, не современная Россия, а именно актуальная, ибо вряд ли мы найдем в России время, которому она сейчас со-временна. Нет этого времени, как нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Безвременье. Вот поэтому-то и актуальная, т. е. пред нами просто расположенная — с убывающим, надо заметить, жизненным пространством.

Свобода кругом и выбор, а выбирать-то, похоже, и нечего. И некого!

Выбирай, не выбирай, все одно — пустота!

Круто? Не нравится? И нам не нравится, и нам круто, а что поделать мыслящему сегодня человеку? В Интернет, скажут, в Интернет… там дискуссия, там хорошо. Скачивайся и вкачивайся. А реальная жизнь… нет, она само по себе — в России, но без России, а может, и не в России вовсе. Такая вот получается ситуация (чуть было не сказал… «загогулина»).

И что же, сидеть и смотреть? И сидеть, и смотреть, только, по возможности, основательно и пристально. Стараться понять: где, как, куда, почему и для чего? Есть над чем поразмыслить россиянину. Только вот размышлять особенно некогда: Россия-то от него уплывает, если и не на трех китах, то уж на трех силах: финансовой, СМИ, политике. Да, уплывает — в океане безвременья и беспространствия.

Но не будем о плохом, есть ведь и хорошее. Нет, не то, не то… не английский, не компьютер и не зарубежная стипендия. Что-то другое, например, осознание, пусть и не у всех, или воспитание, пусть и не всех, или даже желание действовать — пусть пока и у немногих. Это главное. И именно в этом залог воссоздания в России времени и пространства — живительного времени и живительного пространства.

Что-то ведь шевелится, что-то разворачивается, что-то поднимается.

Не знаем пока что, но ощущаем, а если и не ощущаем, то верим… оттого и поддержали – нового. Не правда ли? Но вот не справляется, кажется, не справляется, или играет ловко? Такова наша актуальность — витиеватая, неясная, пустая. Но и тревожная. Как это важно — испытывать тревогу, особенно, когда ее нужно воистину испытывать!

Тревога не у всех. Ну и хорошо! Можно послушать и невстревоженных. Может, они правее — в аспекте правоты. Оптимизм — штука знатная. Почему нет? Да и вообще, разве мы против оптимизма? И разве мы стоим за пессимизм? Нет, не стоим, и охотно прислушиваемся к оптимистам. Да и сами мы оптимисты, коли видим, что что-то уже шевелится, уже выпрямляется, уже растет… разве это не оптимизм?

Об актуальной России можно говорить и говорить. Отсюда и книга. С разными голосами, не говоря уже о фактах, мнениях и настроениях. Полифоническая книга. Что вполне естественно. И вполне искренняя. Что, может, и не так естественно, но все-таки «имеет место быть». Поэтому мы с легким сердцем ожидаем своего читателя. И читатель, надо полагать, не разочаруется.

Монография есть плод сотрудничества Московского и Волгоградского государственных университетов. Прошли научные форумы1, состоялись дискуссии, подведем некоторые итоги. Они-то и нашли отражение в книге — сугубо авторской. Это уже не первая совместная монография. Ранее вышли «Развитие капитализма в России — сто лет спустя» (1999) и «Россия в актуальном времени-пространстве» (2000).

Обе с большим интересом были встречены научной общественностью, настолько большим, что быстро стали библиографической редкостью (вторую книгу пришлось даже допечатывать). Остается выразить надежду на столь же благоприятную судьбу данной — уже третьей совместной — книги. Хотелось бы пожелать и дальнейшего плодотворного взаимодействия двух университетов — в лице прежде всего Волжского гуманитарного института и НИИ проблем экономической истории России ХХ века Волгоградского государственного университета и Центра общественных наук при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова.

Центра общественных наук III международная научно-практическая конференция «Вековой поиск модели хозяйственного развития России» (Волжский гуманитарный институт ВолГУ, 27— 29 сентября 2000 г.); Международная научная конференция «Перспективы социализма в России» (Москва, Центр общественных наук при МГУ, 3—4 октября 2000 г. (см. также: «Современная Россия и социализм (опыт непредвзятой дискуссии) / Под ред.



Ю.М. Осипова, Е.С. Зотовой. М.: ИТРК, 2000.).

Актуальная Россия: тьма перед рассветом?

Бросая робкий взгляд на прошедшее десятилетие, поражаешься несоответствию между реально (а, может, и ирреально) происходящим и языком. Обыкновенным русским языком, принятым в приличном — научном или даже интеллектуальном — обществе. Нормальный язык, которым обычно описываются человек, общество, экономика, революции, войны, события, история и тому подобные вещи, т. е. язык, которым мы как-то все еще владеем, — язык модерна, не то что не проворачивается, но даже и вовсе не годится. Россия (Россия ли?) оказалась ввергнутой в итоге августовского 1991 г. происшествия (иного слова тут мы не подберем, ибо событие — со-бытие — здесь никак не подходит, — происшествие тут из разряда не-бытийственных, из бытия не исходящих, бытием не оправдываемых, к бытию не принадлежащих) во что-то, мягко выражаясь, странное, то, что даже не назовешь ни состоянием (в состоянии все-таки «стояние», что-то устойчивое, прочное, стабильное), ни процессом (в процессе, хоть и в словечке иностранном, все равно слышится что-то другое — какая-то цель, какое-то к ней движение, какая-то телеология). Россия оказалась ввергнутой во что-то странное, что мы так и назовем — странность. Во что-то, что просто так, посредством привычного культурного языка, неопределимо. Тут как раз не один конец истории случился (история прервалась, если не канула в Лету — какая уж история, коли нет ни состояния, ни процесса, ни даже события), но и конец культуры, конец языка (как общепринятой нормы), а также, уж извините, конец науки. Странность на то и странность, чтобы решительно кончать, — нет, не с прошлым, что само собой разумеется, а с наследием, тем самым наследием, которым жили и которое более или менее боготворили — как идеальное достояние.

Нет более этого достояния.

Происшествие и странность. Других слов мы не находим. Можно, конечно, вспомнить о той же бифуркации, но тут, признаемся, слово это никак не подходит, — и не потому, что непонятно, а потому что… слишком определенно, о каком-то просматриваемом раздвоении говорит, а тут не просто раздвоение, а раздвоение шизофреническое, т. е. не норма, даже в аномалии, а полная, глубокая и непрочитываемая патология.

Как же описывать все это? В каких терминах, не говоря уже о стиле? Согласимся, что ученые знания тут не при чем, что ученых стилей тут не требуется. Здесь Гоголь нужен, Салтыков-Щедрин, Достоевский. Даже философия здесь спасует, разве лишь философия абсурда одолеет, но… нет, не одолеет, — в происходящем нет никакого абсурда, точнее, он есть, но лишь на поверхности, — в глубине же все что угодно, но только не абсурд, может, пустота, твердь или даже смерть, но не абсурд.

Какой мыслимый образ более всего подходит для оценки оцениваемого? Думается, что образ, вытекающий из той части одного примечательного романа, которая посвящена тоже происшествию и тоже случившемуся в Москве, как и тоже очень большой странности, а именно появлению и воцарению одного замечательного лица — немца (от «немой»), иностранца (от иной стороны), профессора (по виду).

Да, конечно же, мы намекаем на него — на бессмертный труд писателя-философа М. Булгакова, на его «Мастера и Маргариту». И только тут, в этом укромном интеллектуальном уголке идеальной России, мы как раз и находим то, что ищем, — не слово даже, а именно образ, накладывающийся стопроцентно на то, что мы пытаемся — отсталые модернисты — как-то осмыслить.

Нет никакого резона повторять содержание романа. Достаточно просто к нему обратиться, вспомнить сам факт, чтобы ухватить исходящий из него образ. Образ нас волнует, образ происшествия и происходившего — в романе, — и волнует только для одного — чтобы уловить образ уже нашего — не романного вовсе — происшествия, и с нами, увы, происходящего.

Иных возможностей в момент крушения идеального мира у нас нет. Не описать уныло и жутковато — в модерне, размазав все и вся, а схватить четкий образ — уже постмодернистский (пост-исторический, посткультурный, пост-научный, возможно, и пост-бытийственный), ничего при этом не размазывая (как и не замазывая).

Не революция все-таки была, не переворот и тем более не разворот, как и не… поворот, ибо все это в рамках еще бытия, когда что-то происходит реально и в реальности, т. е. либо нечто в нечто, либо хотя бы ничто в нечто, а здесь как раз произошло либо нечто в ничто, либо совсем уж ничто в ничто. Почему же мы рассуждаем именно так? А посмотрим повнимательнее на август 1991 г., — что, собственно, произошло? Кто знает? Одно, пожалуй, ясно, что что-то экстраординарное, но не в плане там радикальности или быстроты, а в плане непонятности — в нормальных терминах нормального человека.

Произошел какой-то борот, но не тот оборт, что связан, скажем, с оборотом колеса, а другой, что посерьезнее и потаинственнее, что имеет корреспонденцию с боротничеством, но, разумеется, не в традиционно мистическом смысле, а в смысле какого-то сверхполного и сверхизнаночного выверта — наружу, но исподпольно, исчерно. Произошло не опрокидывание даже, а сброс, выброс, некий пад, который не просто падение, а падение в бездну, где все не так, все по-другому, все не по модерну, а как-то иначе, небытийственно. Тут уж не бытие, а небытие, и не в том плане, что тут совсем ничего, а в том, что тут уже что-то, что как бытие не прочитывается и не осознается. Безвременье — оно ведь одновременно и безбытийность. Что-то есть, но его как бы и нет, поскольку ничего позитивного сказать об этом нельзя. Язык немеет (любой язык). Бытийствуем без бытия, стало быть, — в бездне.

Да, бездна!

Имело место происшествие, явилась странность — и мы оказались в бездне. Что здесь такого уж необычного — по прошествии десятилетия?

Бездна — это не пустота какая-то, и тьма над бездною — вовсе не черная пустота. Бездна — это когда нет устоев, нет законов (и закономерностей), нет какой-либо уважаемой упорядоченности, нет вообще восприятия мира, а мир — не то что бы иллюзия, а нарочито неухватываемая — пляшущая — реальность, а следственно, — ирреальность. Бездна — это когда все позволено, когда нет ответственности, нет меры, нет ориентира. Нет и культуры, нет слова, нет знания — как самоценностей. Все это вроде бы есть, но лишь как средство для чего-то другого — противоположного. Нет значимости, но зато есть мелькание, суета сует, есть и погибель (всяческая).

Существовать, оказывается, можно и в бездне. Не жить, конечно, а существовать, даже не существовать — это слишком серьезно — от сущего! — а как-то иметься. Для такого времяпрепровождения и слова-то не подобрать. Не мир ведь, а антимир. А что в нем — в антимире, поди узнай?..

О чем писал М. Булгаков в своем незабвенном романе? Не об этом ли — о превращении вдруг мира в антимир, бытия — в небытие, стройности — в странность? Не о бездне ли, вдруг разверзшейся, он писал? Не это ли он пророчески предвидел?..

Что же это за срыв такой?

Что-то было, что-то понималось, что-то действовало… и вдруг — ничего, точнее, какое-то вывернутое из нечто ничто, какая-то большая несуразица, она же и неизвестность — ибо непрочитываема в нормальном интеллектуальном режиме. Здесь явно потребен какой-то уже постмодерн, столь же неясный, что и сама читаемая им данность.

Неясность на неясность, выверт на выверт, карикатура на карикатуру.

Слишком стройна для странности культура, слишком стройна для нее философия, слишком стройна наука. И нет больше ни того, ни другого, ни третьего, точнее, есть — как атавизм, как ширма, как заблуждение. Свободомыслие теперь, а может, свободоизмыслие, а может, и свободонемыслие. Постмодерн, одним словом — ничего не говорящем в общем-то словом.

Человек вдруг лишился… слова, ибо ни смыслы в словах не держатся, ни обозначить словом нечего, ни само происходящее вокруг в слове не нуждается. Прелюбопытнейшая получается картина, а может, и не картина вовсе… Доигрались, так сказать… то ли дворник на дворе, то ли корова, то ли чайник, — поди, разберись.

Что же это за срыв?

Решительный такой — бац, и все тут! Сегодня одно, а завтра — совсем другое. борот. Что-то подспудное — тогда, в империи, при тоталитаризме, — вдруг повылезло откуда-то и не просто о себе заявило, а перевернуло мир, превратив его одним махом (!) в… антимир.

Выходит, что в человеке и обществе что-то такое уже давно созрело, и лишь удерживалось какими-то имперско-тоталитарными узами.

Мутация уже шла. Человек превращался в другого человека, отношения становились иными, общество потихонечку перелицовывалось.

Укреплялись ис-под-ние ценности.

Мы все это замечали, конечно, но не думали, не думали… что в таком масштабе, так глубоко, так серьезно… Книга — и та отброшена, а что говорить о классике, которая вдруг перестала быть таковой в одночасье.

Нет больше классики, нет книги, а если по видимости и есть еще книга, то это уже не книга, а что-то совсем другое — мимолетное, пошлое, карикатурное. А что значит — нет книги? О, очень многое: это значит, что нет культуры, нет цивилизации, нет истории, нет вообще идеального бытия — того самого, что еще бытием называлось, ибо все это, как ни странно, в книге — в Книге Бытия (не в одной лишь Библии), которой, увы, уже нет — как фундаментального качества. Теперь Интернет. Тоже, конечно, здорово, но не книга. Теперь непосредственное общение — неизвестно кого неизвестно с кем. А книга — не непосредственное общение, а знаниевое сокровище. Этого-то сокровища теперь нет. Теперь лишь скачивание и закачивание. Может, все это и хорошо, но это другое, совсем другое, а по отношению к старому миру (модерну!) не просто инаковое, а инаково смертельное.

Человек и общество (не весь, конечно, человек и не все общество) смутировали. Сами по себе. Вот что важно. Произошла автомутация.

Разумеется, что-то влияло, что-то споспешествовало, что-то поддакивало. Но в основе своей случилась именно автомутация. Явилось поколение (в широком смысле — как насельников определенного времени), которое не захотело жить, что называется, по-старому, т. е.

хозяйствовать ради всех и ради будущего, что так упорно держала империя, а захотело жить (жить ли?) по-новому, т. е. «хозяйствовать»

ради себя и ради индивида (личности?), как и ради настоящего. Каждый для себя и в настоящем. Вот принцип. Тогда зачем книга, зачем культура, зачем цивилизация? Зачем история — как связь времен, как фактор, как требование? Зачем наука — как знание, как образ жизни, как творчество? Зачем философия — как мудрость, как мировоззрение, как бремя? Зачем, собственно, и хозяйство — как созидание, как целостность, как всеобщность, как процесс, как жизнь?..

В самом деле, зачем? И вот, оказывается, что все это не нужно, по крайней мере, в стиле устаревшего модерна. Мутанту мутантово.

Возможно, получилось и так, что не захотел мутант всего лишь старой формы, а в итоге отбросил не только форму, но и содержание с сущностью (а зачем, скажите, мутанту, все эти формы, содержания, сущности?..). В общем, новый образ (образ ли?) бытия (бытия ли?) сопроводился исключением всего ненужного, а этим ненужным оказалось фактически все наполнение жизни. Отсюда и борот.

Автомутация. Что это и откуда это?.

А все оттуда же — от человека, от его природы. Не выдержал человек, не выдержала его природа. Не смог он не только на высоте удержаться, а даже на подобии высоты. Сначала от Бога отпрянул, потом и от человека. Да, человек не дотянулся и до человека — того самого, что на бунт с Богом пошел. Бунтанул, и вместо величия — ниц.

Не выдержал человек и человеческого, не то что Божьего, побрыкался-побрыкался и сдался… перед… нет, нет, это-то само собой разумеется, а… перед… самим собою — ниже себя пошел. От Священного Писания убежал, от философии убежал, от науки бежит… а вот от себя удрать так и не удается. Вот и пришлось выпустить на свет задавленное, темное, пошленькое, да и выставить — как новость, как открытие, как вершину, а вместе с этим и с миром посчитаться: слить все ненужное и залить все нужное, совершив тем самым постмодерновый переворот.

Где-то, может, и переворот, а у нас — в России — оборот, тоже постмодерновый, но по-своему постмодерновый. У нас ведь прыжок в бездну не просто из империи и из тоталитаризма, а еще и из социализма, из советизма, т. е. из попытки, из эксперимента, из натяжения.

Вот почему и негативистская мутация оказалась сильнее (диссидентство — не шутка), и прыжок подальше. Наш мутант оказался всех мутантнее и резвее — всех на свете. Никакого снисхождения к прошлому, никакого модерна. Никакой тебе книгоразмыслительной культуры. Все, хватит! Теперь только компьютер и английский, ну еще имидж. И потребление, много потребления.

Вот и все хозяйство. В том смысле, что хозяйствовать в стране и для страны — глупо, наивно, даже противно. Не хватает еще хозяйствовать (и трудиться!) для будущих поколений. Мутантство и есть, кстати, то одно из «будущих поколений», ради которых и трудились, надо полагать, предшествующие поколения. Теперь черед за ним. Не производство его волнует, а потребление, не вложение, а присвоение, не созидание, а пожирание. Отбросить все ненужное (оборонку, космос, машиностроение, электронику…), оставить только нужное, то, что жить позволяет, на что можно товаров всяких наменять — из-за границы. И жить, жить — по-человечески, как люди — с машинами, с техникой, с собаками, в общем, уже и не модерново, а постмодерново — с дисками, триллерами, детективами… и ездить, ездить… смотреть, отдыхать, наслаждаться… но, разумеется, и работать, но на себя, на себя, много работать, в бизнесе, с деньгами и ради денег, сутками… чтобы потреблять и потреблять… блага, воздух, солнце, зрелища, ландшафты, города, моду, звезд, самолеты, банкеты, рестораны, женщин, мужчин, вино, пиво, водку, шоколад, наркотики… О, как много всего можно и нужно потреблять, о, как нужно работать, о, как много потребно денег! Вот она, жизнь!

Жизнь смутировавшего человека, жизнь смутировавшего общества, жизнь смутировавшего хозяйства.

Что же это за хозяйство такое? Наше хозяйство — в России, возникшее вследствие мутационного борота?

Своеобразное, мягко говоря, хозяйство — проедательное. Хозяйство-наоборот или наоборот-хозяйство, которое подчинено присвоению и потреблению, причем паразитарного по преимуществу свойства, и настолько сильно, что и производство и инфраструктура оказываются в положении эксплуатируемых, что, конечно, не новость для человечества, а новостью здесь является сам характер эксплуатации — пожирательный. Не просто эксплуатация, а пожирательная эксплуатация. Где обновление, где инвестиции, где занятость, где творчество, где целостность, где самостоятельность? Ничего такого в основе нет. Хозяйство с явными признаками антихозяйства, и весьма, надо заметить, устойчивыми.

Была ли реформа? Может, и была, хотя, наверное, было скорее мутирование, чем реформа. С какой целью? Нет, не ради перехода к более эффективному и радостному хозяйству, нет. Теперь это уже все знают. И вообще, хозяйственная реформа проводилась не ради хозяйства, как и не ради общества в целом. Она проводилась ради подчинения хозяйства, а потому и мутационно. Смутировали в антихозяйство, а соответственно — в бездну. Нет, не в рынок вляпались, хотя и в рынок тоже, но не это главное, — вляпались в мировую экономическую бездну, уже постмодерновую, т. е. в финансомику, а за предательство и продажу получили возможность, во-первых, паразитировать на природном и созданном богатстве, его проедать; во-вторых, культивировать паразитическое хозяйство; в-третьих, держать весьма солидный паразитарный, хотя и чрезвычайно активный и «работоспособный», слой; в-четвертых, кормить заграничного паразита. Внутренний паразитизм подпал (не мог не подпасть) под паразитизм внешний. Став паразитом, не надейся уйти от паразита. Чего-чего, а паразит на паразита всегда найдется. Вот и антихозяйствуй, коли хозяйствовать не хочешь!

Реформа прошла настолько невнятно, тайком и лживо, настолько мутационно, что, во-первых, никто из наивных даже и не заметил что и когда произошло (случилось, и все тут), а во-вторых, не находится слов, чтобы эту реформу как-то книжно-культурно выразить: вместо той же приватизации сразу лезет, к примеру, какая-то грубая и постмодерновая прихватизация, если не вообще грабеж… причем ведь грабеж же, не так ли?; вместо той же постмодерновой ваучеризации хочется употребить слово мошенничество (как самое мягкое) и т. д. и т. п. Все это хорошо знают, однако… однако все идет своим постмодерновым, т. е. Бог знает каким, чередом. Интересно, каким словом заменить, к примеру, модерновую «цивилизацию», если не постмодерновым «криминализмом»? Была «цивильность», теперь «кримильность». И ничего, живем. Было хозяйство, теперь антихозяйство. Ну и что?

В самом деле, ну и что?

Жизнь-то продолжается. Правильно, продолжается. Но какая? И это важно уяснить. Будем и дальше грабить страну, насиловать людей и природу, поощрять беспредел, коррупцию и криминал, терпеть каких-то вдруг возникших откуда-то олигархов, выращивать супербогатых, удерживать супербедных, восхищаться нетворческой занятостью, наслаждаться незанятостью, сворачивать науку, оглуплять образование, искажать историю, обезображивать культуру, теснить философию, слушаться СМИ, утрачивать язык, смеяться над моралью, неуемно пить пиво и т. д., или все-таки… все-таки, а что все-таки, разве это кому-нибудь надо? Что ж, и это понять неплохо, понять, что не надо. Любопытно, многие все видят, но менять ничего не хотят. Молодые, правда, меньше видят — сравнивать не с чем, но тоже порой видят, но тоже менять не хотят, как и не знают, на что, собственно, менять. Понимаем, что в помойке, а вылезать не хочется. Бездна держит и держать умеет. Ведь чтобы что-нибудь такое захотеть, надо возвыситься — над собой, а как тут возвысишься, коли только-только свалился — и с желанием. А желание свалиться и желание подняться — разные, слишком разные, вещи. И ничто пока не свидетельствует о наступлении желания возвыситься, ничто. Сидеть нам пока в бездне, сидеть.

А прикрытие идейное всегда найдется: тут тебе и экономикс, и «общечеловеческие ценности», и «общемировые процессы», и постмодерн, не говоря уже о свободе, «правах человека» и демократии.

Истина.

Истина умерла. В ней более никто не нуждается, и с повестки дня она просто снята. Никто более не обязан ее искать, а тем более ей следовать. Что сказал сходу, то и истина, что полезно — истина, что сработало — тоже истина, а уж если что победило — тем более. Не в истине дело, а в эффекте. Что эффективно, то и истинно. Истина — просто эффективная ложь.

Почему же все-таки бездна, а не, скажем, кризис, а если и кризис, то не какой-нибудь, а апокалиптический?

Кризис, каким мы привыкли его видеть, это некое временное нарушение, искажение, даже потрясение, в некотором роде и смута (в русском понимании). Разумеется, все это есть сейчас в России, а потому есть и кризис. Однако в России происходит что-то более серьезное и масштабное, чем кризис. Происходит переход на иную ступень бытия, конечно же, нижнюю. Ни Бог, ни природа для современного человека не критерий: от таких критериев человек давно отказался; но человек отказывается и от собственно человеческого критерия: человек как идеал — уже не идеал; человек ныне приковывает себя к другим критериям — пользы, эффекта, технологии, новизны, т. е. к критериям, исходящим от удовлетворяющего человека вещественного (не обязательно чисто материального) или материального (не обязательно чисто вещественного) окружения, однако искусственного или неприродного, по преимуществу, происхождения. Созидаемое человеком «вне» и является для него основным критерием бытия. Современный человек — не дикарь и не язычник вовсе (по принятой не слишком удачной терминологии), не человек от Бога или, проще сказать, не религиозный человек, но уже и не ренессансный человек (не человекгуманист); это какой-то совсем другой человек, для которого всего лучше подходит жаргонное словечко отвязанный — от природы, от Бога, от человека. Отвязавшись от природы, Бога и человека, человек был вынужден привязаться к им же созданной вещи — к искусственному или неприродному вещному миру (вместе с такими же идеями).

Вместо натурального человека (человека-натуры), религиозного человека (человека-духа) и гуманистического человека (человека-идеи) мир получил и получает под влиянием прогресса овеществленного человека или человека-вещь. Круг замкнулся — уйдя от природы, человек пришел к неприроде, но в ней же и погряз, растеряв не только природное и божественное, но даже и человеческое. И это не кризис, из которого просматривается выход, не болезнь, которая так или иначе излечима, тем более не недомогание — это, по сути, катастрофа, которую очень и очень не хочется признавать.

Ладно, пусть не катастрофа. Но ведь мутация. Качественный скачок, а лучше сказать, — соскок, — кажется, что вверх, а на самом деле вниз. Явился и является другой человек (и человек ли?). Все это надо осмыслить — серьезно и мужественно (это в эпоху-то карнавалов, игр, насмешек, развлечений, кривляний, искажений, супердинамической суеты, пустой активности, мнимой занятости, тотальной лжи!..).

Нельзя тешить себя иллюзиями. Мутация имеет место, и она, если можно так выразиться, глубже кризиса, а соответственно и дальнобойнее. Мутация бьет сильнее и дальше. Она не просто изменяет бытие, а переводит бытие в иное бытие, что, согласимся, совсем не одно и то же. И, к сожалению, переводит в более низкое бытие, если не в антибытие. Прогресс прогрессом, а ниц — это ниц.

Но ведь низость человека — не сегодняшнего происхождения.

Верно. И даже очень древнего. Однако вряд ли когда-либо перед низостью преклонялись как перед святыней, да еще и в таком — всемирном — масштабе. Дело не в том, что Россия сегодня ужасна, или в России сегодня отвратительно, нет, не в том, а совсем в другом — вряд ли когда-либо цинизм и ложь столь ценились и столь массово им следовали, как и вряд ли они приносили столь великое и масштабное удовлетворение, как и имели когда-либо такое последовательное оправдание. Мир, как известно, давно в грехе, но именно как мир с грехом, когда есть и само понятие греха, его осознание, как и его осуждение, и попытка от него избавиться, хотя бы как-то сдержать. Грех — не вообще грех, а что-то, осознаваемое как грех — по моральному критерию. А что сейчас? Сейчас мир без греха, но не в том смысле, что мир избавился от греха, а в том смысле, что мир отказался от понятия греха — греха просто больше нет. Залезай в телевизор и ври сколько хочешь: это будет называться всего лишь какой-нибудь PRтехнологией (не ложью, а «пиаром»), и никто, собственно, за это не осудит, не назовет это грехом, не призовет к раскаянию. Вот ситуация: не мир теперь перед нами, а бездна. А все идеальное, чем напичкан человек (человек ли?) — та самая тьма, что над бездною.

Вот и выходит — тьма над бездною!

А нам возразят, вызывающе, что не страшно. Что ж, и не должно быть страшно, ибо страх улетучился вместе с грехом. Теперь живем без страха — идеального страха, а соответственно, не живем, а имеемся. Каждый сам себе голова, что совсем и не плохо, а вот плохо то, что голова эта без души, а душа, если и осталась, без Духа, который достучаться до остаточной души уже не может. Нечего тут делать Духу, — хотя он и, ох, как нужен, ибо как без Духа вырваться из бездны, — но пока бытие человеческое не в Его пользу.

Что же делать? А делать-то практически нечего. Тут если что и делать, то не столько практически, сколько трансцендентно. Надо как-то работать над собой, себя самого за волосы из трясины вытаскивать — преображаться. А как это совершить, если все вокруг тянет вниз, если бездна цепка и склизка, если душа истончилась, если на подвиг сил уже нет. На сдвиг — вниз — есть, а на подвиг — вверх — нет.

Правительство. А что правительство? Разве не впереди оно было — на пути в бездну, разве не оно практически устроило антихозяйство, разве не оно опрокинуло достоинство и возвысило мерзость?.. И даже если правительство вдруг окажется хорошим? Кругом ведь тупики. Мало того, не просматривается, на что и на кого опереться. Вот почему и не кризис у нас вовсе, а срыв в бездну, апокалиптический срыв, от которого нельзя просто так оправиться, да при этом и оправляться-то некому, никто того особенно и не хочет.

Выходит, что сначала захотеть должны — внизу, вверху, повсюду.

Достаточно многие и достаточно сильно. И захотеть, видно, придется через какую-то еще катастрофу, или лучше сказать, в катастрофе (катастрофа на катастрофу, катастрофа против катастрофы — клин клином вышибается). Катастрофа и должна сыграть роль великого обстоятельства, после которого уже никуда — только вверх.

Заметим, что у М. Булгакова Москва избавлялась от наваждения и команды Воланда через огонь — в пожаре, причем в пожаре, «случившемся» по желанию того же Воланда. Любопытно все это, любопытно. На носу ведь 2001 год — год, стоящий в цепи с другими судьбоносными для России годами — 1905, 1917, 1929, 1941, 1953, 1965… 1989… Невысокого мы мнения о сегодняшнем человеке, невысокого. А что поделаешь? И не критика здесь заядлая, тем более не очернительство. Это всего лишь констатация. Тут мы ожидаем возражения: не все же люди плохие, не все же так отвратительно, не бесконечно же это будет продолжаться, выход все равно найдется, нельзя не верить в человека и т. п. Разумеется, люди разные, да и вовсе не плохие, ситуации разные, далеко не отвратительные, выходы опять же разные могут случиться, когда-нибудь и конец всему этому придет, и в человека даже можно верить… Никто не собирается вступать по этим поводам в спор. Он и совершенно бессмыслен. Если хочется нам возразить, то не указанием же на то, что-де что-то есть, что-то может быть, во что-то надо верить и т. п., а утверждением, что мир в целом, как и Россия в целом, сегодня совсем не такие, как это нам кажется, и человек современный тоже совсем другой, не такой, каким мы его показали. Только утверждение это должно быть аргументированным, пусть и не абсолютно доказанным. Нам представляется, что человечество вступает в новую эпоху — эпоху овеществленного человека, человекавещи, человека-устройства (своеобразного чипо-вея), лишенного чувства греха, совести, страха, правды, а потому, по-видимому, человечество вступает в последнюю эпоху — закатную (за-пад-ную), возможно, что и в предрассветную, но верится в это, надо заметить, с трудом.

А что Россия? Россия, конечно, пала, но не совсем и, наверное, не вся — жизнь в ней еще теплится, чему свидетельством и являются столь жесткие оценки происходящего, которые и мы себе позволяем.

В России — борьба. России тяжело, но у нее есть шанс на будущее, — но уже не в современном мире, а в каком-то другом, еще даже никак и не осмысленном.

Да будет!

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ СТРОЙ

СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

Рассуждения об экономическом строе России представляются явно преждевременными. Сам факт существования какой-то единой системы хозяйства в России вызывает огромные сомнения.

В России сейчас предпринимается попытка одновременно осуществить несколько очень разных преобразований:

• от централизованно планируемого хозяйства к рыночному;

• от индустриально-аграрного общества к постиндустриальному;

• от замкнутого автаркического комплекса к экономике, успешно интегрированной в современное мировое хозяйство;

• от «реального социализма» к «цивилизованному капитализму».

Положение осложняется тем, что большинство из намечаемых целей (выраженных в виде обобщенных, абстрактных понятий) стремительно меняет свое общепринятое содержание и смысл.

Более того, предпринимаемые преобразования протекают крайне неравномерно — в обществе в целом, в отдельных отраслях, регионах, сообществах, хозяйственных комплексах. К тому же, происходящие изменения далеко не всегда однонаправленны. На всех уровнях идет непрерывная, непредсказуемая мутация.

В результате складывается не единая, сколько-нибудь стройная система, а пестрейшая многоукладность. Осколки прежних структур и механизмов регулирования (государственные и полугосударственные предприятия, хозяйственное администрирование и т. п.) причудливо переплетаются с искусственно насаждаемыми и/или естественно нарождающимися новыми экономическими образованьями (частными предприятиями, ассоциациями, ФПГ, разрозненными элементами рынка). Возникают не новое целостное явление, а отдельные черты и фрагменты, которые не складываются в желаемые новые целостные образования.

Приватизированные предприятия вынуждены выполнять не присущие им социальные функции. Ключевые для хозяйства отрасли (особенно энергетика и транспорт) превращаются в неестественные монополии и вместо того, чтобы стимулировать общий экономический подъем, взвинчивают тарифы и душат экономическое развитие страны. Опутанное налогами и долгами мелкое и среднее предпринимательство влачит жалкое существование. Значительная часть сбережений утекает за границу.

Широко признано, что важнейшим системообразующим фактором в нынешних преобразованиях должен быть рынок (или как часто заявляют «цивилизованный» рынок). Попробуем на примере становления рынка (тем более в условиях стремительной глобализации) проследить, что происходит и что получается.

В результате 70-ти лет советского развития в стране сложились высокообобществленное производство, сложные многогранные индустриальные структуры с высоким уровнем общественного разделения труда, большой специализацией и огромной взаимозависимостью хозяйственных субъектов. Взаимодействие сложившихся структур худобедно опосредствовалось господствовавшим (плановым) механизмом хозяйственного регулирования.

Проводившиеся крайне некомпетентно либерально-демократические реформы (заполнившие все 90-е гг. в нашей стране) в основном преуспели в деле разрушения старого общества и экономики. Были нарушены прежние взаимосвязи хозяйственных субъектов, разорваны функционирующие производственные цепочки и сложные системы хозяйственных взаимодействий. Разрозненное частное предпринимательство не могло наладить должного функционирования отдельных хозяйственных субъектов современного сложного хозяйства.

Упрощенное понимание основ рыночного хозяйства и условий его успешного функционирования привело к тому, что внимание и усилия были сосредоточены на узком круге показателей формирования рынка: приватизации, либерализации цен, экономических свободах. Такие важные вопросы, как текущее взаимодействие хозяйственных субъектов и стратегические капиталовложения, не ставились и не решались:

считалось, что рынок сам решит эти задачи. В итоге, приватизация «выхватывала» из производственных цепочек отдельные хозяйственные звенья и подчиняла их совершенно новым, непривычным закономерностям, мотивации, методам функционирования. Посредничество стало одной из важнейших сфер первоначального накопления, но не могло (и не хотело) обеспечить должный уровень и бесперебойность хозяйственных взаимосвязей. Финансовая система была не готова и не способна опосредствовать материальные потоки и обеспечить инвестиции. Бесконтрольная инфляция съедала покупательную способность. Разрыв производственных взаимосвязей и нарушение хозяйственных пропорций обернулись обвальным падением производства.

На протяжении последних десяти лет в России внедрялись отдельные элементы рыночных взаимоотношений при одновременном разрушении других, не менее важных.

Исторически на Западе превращение рынка и рыночных механизмов в регуляторы усложняющегося капиталистического производства было сопряжено с растущей социально-экономической и нередко технологической однородностью общества. Усложнялись организационно-управленческие механизмы; шаг за шагом наращивались обязательные для «цивилизованного рынка» неэкономические элементы гражданского и правового общества. Простой обмен конечной продукцией возможен при большой неоднородности хозяйственных субъектов. Взаимоувязка сбережений и производственных инвестиций предполагает большую однородность общества и хозяйства. Для того, чтобы рынок обеспечивал наиболее рациональное распределение ресурсов (факторов производства и хозяйствования) или наиболее эффективную мотивацию хозяйственных субъектов, требуется еще большая однородность общества, а также вовлечение в хозяйственную деятельность возрастающего круга неэкономических факторов;

необходимы не только широкое распространение денежно-кредитных отношений, но и развитые системы правовых и иных отношений. Успешное макроэкономическое регулирование предполагает еще более высокую степень однородности (и компактности) хозяйства.

За последние десять лет социально-экономическая неоднородность российского общества не только не уменьшилась, а наоборот, существенно возросла, и в этом плане страна удалилась от возможности наладить нормальное рыночное хозяйство.

Не лучше обстоит дело и с налаживанием конкурентной основы российского хозяйства. Огромная концентрация производства в Советском Союзе с самого начала создавала большие проблемы для формирования подлинно конкурентной основы рыночного хозяйства в России. Положение могла бы исправить активная политика поощрения мелкого и среднего предпринимательства, а также жесткое государственное регулирование крупных хозяйственных субъектов. Первое, хотя и декларировалось, но на практике душилось налоговой и бюджетной политикой, стремлением мобилизовать как можно больше ресурсов, чтобы покрывать разбухшие бюджетные расходы. Действенное регулирование крупных предприятий было идеологически несовместимо с неолиберальными устремлениями реформаторов. В результате конкурентная борьба (там, где она возникала) принимала не столько экономически эффективные, сколько политические, административные и даже криминальные формы.

Рыночное хозяйство основывается на строгих правовых отношениях и на широкой легитимности (приемлемости) для большинства населения существующего распределения собственности. Позитивное отношение к правопорядку на Западе вырабатывалось веками, в течение которых граждане на практике усваивали, что правопорядок (пусть не всегда удовлетворительно), но все же является защитой и гарантией определенных их прав и интересов. Существует большое число институтов (от силовых до идеолого-пропагандистских), обеспечивающих легитимность существующего положения вещей и законопослушание большинства населения.

История же России способствовала иному отношению к закону и правопорядку: они воспринимаются скорее как средство администрирования и закрепления позиций господствующей элиты, нежели как инструмент защиты интересов отдельных социальных групп, тем паче личностей. («Закон, что дышло...») Злоупотребления 90-х гг. («прихватизация» и др.) только закрепили недоверчивое отношение значительной части населения к законопорядку. Виртуальные факторы доверия и легитимности остаются важнейшими элементами формирования цивилизованного рынка. А на их становление потребуется немало времени.

Наконец, следует остановиться еще на одном обстоятельстве. Современная эпоха — это период стремительного усложнения хозяйственных систем. Соответственно возрастающую роль играют организационно-управленческиие механизмы обеспечения текущего взаимодействия хозяйственных субъектов, а также формирования будущих структур. Техно-производственные императивы, требования эффективной взаимоувязки обособившихся звеньев усложняющегося производства, особенности взаимодействия разнородных хозяйственных единиц все чаще предопределяют конкретные механизмы хозяйственного регулирования.

Рынок в этой связи играет важную, но далеко не всеохватывающую роль. На уровне отдельных предприятий (вплоть до ТНК) многое организуется по усмотрению собственников-управляющих, их текущих решений и стратегических планов-программ. Существуют хозяйственные субъекты, подчиненные рынку, и хозяйственные субъекты, формирующие рынки (market-takers and market-shapers). Огромную роль в организации и управлении экономикой играют государство, система правовых и иных норм, регулирующих деятельность хозяйственных единиц, степень обеспечения соблюдения этих норм. Усложняющиеся взаимодействия отдельных хозяйственных звеньев вынуждают конкурирующие фирмы на отдельных участках переходить к различным формам сотрудничества между конкурентами. Наряду с формализованными отношениями неизменно большое значение имеют неформальные отношения и неформальные решения (в том числе основанные на взаимном доверии).

Все эти компоненты регулирующих хозяйственных механизмов постоянно взаимодействуют (в каждом обществе по-своему), существенно модифицируя абстрактно-теоретическую схему рыночного хозяйства, предопределяя существование различных моделей рыночного хозяйства. В англосаксонских странах эта модификация слабее, в Европе, Японии и многих других странах она заметно сильнее.

Фанатично-либеральный характер реформ 90-х гг. в России привел к становлению в стране отдельных элементов наиболее необузданного рыночного механизма. Предстоит сложный процесс их обуздания, «цивилизации». В то же время при существующей сложности современных хозяйственных структур (особенно в условиях многоукладности и преобладания усложненных взаимозависимых индустриальных структур) единый хозяйственный механизм вряд ли возможен. Необходимо оптимальное сочетание рассмотренных выше регуляторов, своего рода смешанная экономика нового образца. Однако опыт применения других регуляторов у наших реформаторов полностью отсутствует. Это обстоятельство также надолго отсрочивает становление в стране «цивилизованного» рынка, как системообразующего механизма хозяйственного регулирования.

По мере интеграции России в мировое сообщество все большее воздействие на формирование ее будущего строя оказывают как изменения, наблюдаемые в сложившихся закономерностях мирового хозяйства, так и бурно протекающие новые процессы глобализации.

Длительное время мировое хозяйство складывалось как производное, вторичное явление, порождаемое формированием национальных хозяйственных комплексов и колониальных империй. Внешнеэкономические отношения смягчали диспропорции, порождаемые неравномерностью развития, и противоречия, возникавшие внутри капиталистически развивающихся национальных комплексов. Внешние рынки восполняли узость внутреннего рынка. Безработные эмигрировали и осваивали новые территории. Исчерпание собственной сырьевой и энергетической базы компенсировалось импортом сырья и топлива.

Не находящий себе достаточно прибыльного применения капитал вывозился за рубеж. Колониальные империи территориально фиксировали привилегированные зоны подобных действий. Стремительно разнообразившееся мировое хозяйство выступало как уравновешивающий фактор, частично выправляющий многие диспропорции и неувязки национального развития промышленно передовых стран. Определяющим для мирового хозяйства были постоянно эволюционирующие взаимоотношения между центром и периферией.

Центром становились общества и национально-хозяйственные комплексы с передовыми методами производства, изобретениями, средствами связи и коммуникаций, формами организации и управления.

Чаще всего это совпадало с метрополиями колониальных империй.

Переход центров на новые стадии научно-технического развития сопровождался формированием нового международного разделения труда (каждый раз по-новому закреплявшему господствующее и привилегированное положение центра). При этом общий индустриальный контекст развития системы «центр—периферия» (и растянутые сроки перехода от одного научно-технического этапа к другому) не исключал постепенного догоняющего развития отдельных стран периферии.

Соответственно эволюционировало международное разделение труда:

мануфактурно-промышленный центр и аграрно-сырьевая периферия;

тяжело-промышленный (машиностроительный) центр и легкопромышленная и/или аграрно-сырьевая периферия. На ранних этапах (до ХХ в.) некоторым периферийным странам (Германия, Япония, Россия) удавалось нагонять лидеров, а то и выбиваться в передовые.

Чем больше усложнялись хозяйственные структуры, чем больше ускорялись темпы развития, тем меньше шансов оставалось для успешного догоняющего развития, тем труднее оказывалась интеграция стран периферии в мировое хозяйство на равноправных началах.

В последней четверти ХХ в. — в условиях бурного научнотехнического прогресса — взаимоотношения центров и периферии мирового хозяйства претерпевают серьезные изменения. Научнотехнический прогресс открывает особенно большие возможности перед хозяйственно-передовыми обществами. Центры стремительно вступают на путь постиндустриального, интенсивного, наукоемкого развития, налаживают высококачественное производство. На передний план выдвигаются новые качественные показатели, ресурсосбережение, гибкость и маневренность, инновации, информационное обеспечение. Меняются характер и методы конкуренции. Ведущие хозяйственные единицы обрастают множеством субподрядчиков и сопутствующих услуг. В быстро меняющейся обстановке все труднее становится различать перспективные и неперспективные направления развития.

Возникает определенная разнонаправленность в развитии центров и периферии. Для центров приоритетным становится повышение качественных показателей, пусть иногда ценой больших издержек.

Для периферийных стран (нередко борющихся за выживание) первостепенными остаются рост производства и снижение издержек.

Другой важной особенностью современного мирового хозяйства являются стремительная глобализация и возникновение ряда новых глобальных актеров — транснациональных корпораций (ТНК), мировых финансовых центров (МФЦ), международных экономических организаций (МЭО) и международной организованной преступности.

Эти новые тесно взаимосвязанные актеры (каждый при этом преследует свои узкие цели) активно содействуют формированию нового неолиберального мирового порядка и расщеплению существующих национально-хозяйственных комплексов.

ТНК, выхватывая отдельные хозяйственные звенья в разных странах, реорганизуют их в своеобразные подсистемы международного разделения труда. МФЦ отсасывают значительные финансовые ресурсы из разных стран, обескровливают процесс воспроизводства там, вынуждают растущее число хозяйственных единиц постоянно обращаться к МФЦ за новыми инвестициями и займами. МЭО скрупулезно выстраивают институционально-правовой каркас желаемого неолиберального мирового экономического порядка. Преступный мир обеспечивает своеобразную приобщенность наиболее маржинализуемой части мира к создаваемой мирохозяйственной системе. Все вместе это не складывается в единую стройную жизнеспособную систему, но зато активно преобразует ранее сложившиеся мирохозяйственные отношения.

Глобализация предъявляет новые сложные (подчас невыполнимые) требования к обществам, желающим на мало-мальски равноправной основе интегрироваться в мировое хозяйство. На многих решающих участках быстро растет капиталоемкость; налаживание современного перспективного производства наталкивается на сильнейший барьер нехватки средств. Достижения современной науки и техники предполагают небывалую концентрацию научноисследовательского потенциала, а также гибких и маневренных механизмов быстрейшего освоения достижений. Стремительно растущие изменения в структуре и механизмах регулирования требуют небывалой гибкости и маневренности от хозяйственных единиц, пытающихся интегрироваться в мировое хозяйство. Простое копирование успешных достижений других («догоняющее развитие») становится явно недостаточным. Возникает необходимость выискивать свою нишу в быстроменяющейся конфигурации мирового хозяйства, разрабатывать собственные оригинальные стратегии развития. Это становится важным фактором, закрепляющим неравноправное положение стран периферии.

Преобладающей в современном мировом хозяйстве формой организации и управления усложняющимися хозяйственными взаимосвязями (будь то на микро-, мезо- или макроуровнях) является многообразное сочетание жестких иерархических структур (нередко находящихся в единой собственности) с огромным количеством распыленных хозяйственных единиц, действующих в жестоко конкурентной рыночной среде (закрепляемой различными формами государственного регулирования и правовыми нормами). Каждый хозяйственный субъект, действующий в капиталистической среде, стремится монополизировать свой участок производственной цепочки (или вообще экономических взаимосвязей) и сохранить максимально свободный рынок и конкуренцию в сфере деятельности своих контрагентов. Эта схема получила немалое распространение в ряде стран еще на грани ХIХ и ХХ вв. Так, Рокфеллер установил свой контроль над нефтяной промышленностью США, скупив нефтеперерабатывающие предприятия и транспортировку нефти; разрозненные нефтедобычики и распределители нефтепродуктов вынуждены были подчиниться диктату нефтемагната.

Аналогичные формы организации складываются сейчас на многих участках мирового хозяйства. Пять-семь крупных объединений создают олигополистический рынок в ведущих (и наиболее выгодных) отраслях, а их снабжение, обслуживание и распределение конечной продукции осуществляются мелкими и средними (периферийными) предпринимателями, остро конкурирующими на свободном рынке за возможность приобщиться к существующим структурам и занимать определенные ниши в мировом хозяйстве. Огромная масса неконкурентоспособных предприятий лишается и этих возможностей, маржинализуется и/или разоряется. Складывающиеся групповые связи (опять-таки на микро-, мезо-, макро- и мегауровнях) скрепляются богатым арсеналом всевозможных государственных мер, стандартов (технических, медицинских, экологических и т. п.), требований сертификации, лицензирования и другими формальностями, образующими своеобразную новую сеть протекционизма, которую выходцам с периферии очень трудно преодолеть.

К этому следует прибавить растущее воздействие средств массовой информации на формирование периферийных обществ. Основные потоки информации организованы так, что они неизменно манипулируют общественным сознанием, навязывают обществу сомнительные ценности и приоритеты (культ потребительства, насилия, разрушения), препятствуют осознанному решению стоящих задач.

Если еще сравнительно недавно мировое хозяйство было производным явлением от развития национальных хозяйств, то за последние десятилетия неолиберальная глобализация все более становится самостоятельным процессом со своими движущими силами и закономерностями. Более того, мирохозяйственные процессы все теснее вплетаются в межгосударственное соперничество за более сильные и выгодные позиции в мировом сообществе. В результате основные изменения, происходящие в мировом хозяйстве, увеличивают трудности, с которыми сталкивается любое периферийное общество, желающее на равноправных началах интегрироваться в мировое сообщество.

В свете всего вышесказанного говорить об уже устоявшейся системе хозяйствования в России более чем преждевременно. В лучшем случае можно рассматривать намечающиеся тенденции развития и констатировать преимущественное складывание того или иного хозяйственного уклада. Учитывая основные закономерности современного мирового хозяйства и засилье неолиберальных подходов к сложным хозяйственным проблемам России, самым вероятным представляется становление в России периферийного (для современного мирового хозяйства) общества с экспортной ориентацией экономики и господством компрадорско-бюрократической элиты.

Для того, чтобы избежать такой перспективы, требуются огромные целенаправленные политические и экономические усилия. В первую очередь необходимы твердая политическая воля и готовность общества идти на серьезные жертвы. Укрепление государства и политической власти само по себе не может решить всех проблем. Достаточно вспомнить судьбу многих развивающихся стран, установление диктатуры в которых не вывело общество из состояния периферийности.

Однако в наших условиях укрепление государственной власти является необходимым предварительным условием изменения преобладающих тенденций развития и становления какого-либо иного строя.

Выход Росси на более равноправную траекторию мирохозяйственного развития требует выработки хорошо обоснованной долгосрочной стратегии развития, отхода от огульного неолиберального курса. Во многих сферах России нужен период просвещенного протекционизма (памятуя, что чрезмерный или укоренившийся протекционизм ведет к снижению эффективности хозяйства). Дело не только в том, что Россия опоздала с периодом первоначального накопления для постиндустриального преобразования общества. Россия исконно имеет повышенные издержки (транспортные и топливно-энергетические) хозяйствования. Кроме того, России предстоит преодолеть зияющий разрыв между существующими структурами и формирующимися механизмами хозяйственного регулирования. Соответственно необходима продуманная стратегия экономического развития и формирования будущего социально-экономического строя.

Такую политику может проводить только высококомпетентное, патриотически настроенное государство и правительство, упорно преодолевающее многочисленные препятствия. Тем более что Запад не заинтересован в серьезных переменах в России, так как нынешняя ситуация открывает особо выгодные условия для вовлечения нашего национального достояния в мирохозяйственный оборот «по дешевке». Привлечение иностранного капитала должно обеспечиваться не искусственным созданием для него привилегированных условий, а путем общего оздоровления хозяйственного и социально-политического климата. С этой точки зрения особенно важно строжайшее неучастие государства в конкурентных разборках ведущих хозяйственных групп.

Только в условиях полнейшей мобилизации всего экономического потенциала страны и последовательных усилий по преобразованию общества можно будет говорить о становлении нового социальноэкономического строя в России и ее интеграции на равноправных началах в мировое сообщество.

Доминанты экономического строя России Экономический строй: базовые характеристики Под экономическим строем страны (национальным экономическим строем) следует понимать систему экономических отношений и институтов: а) взятую в единстве с присущими стране неэкономическими факторами (природно-климатическими, географическими, геополитическими, историческими, социокультурными и др.) и отражающую воздействие всех этих факторов на экономику страны;

б) обеспечивающую ее устойчивое функционирование и развитие;

в) реализующую стоящие перед страной долгосрочные цели.

Экономический строй страны богаче стандартных экономических систем — все равно, будь это рыночная или плановая экономика, капитализм или социализм, индустриальное или постиндустриальное общество и т. п. Во-первых, потому что эти системы — односторонние экономические системы, идентифицируемые по одному какомулибо признаку (параметру): типу связи производства и потребления, господствующей форме собственности, характеру и уровню развития производительных сил и т. п. Во-вторых, эти системы — чистые экономические системы, представляющие собой совокупность однотипных социально-экономических отношений (рыночных, капиталистических, социалистических или каких-либо иных). В-третьих, эти системы — узкоэкономические системы, индифферентные к роли неэкономических факторов.

Напротив, экономический строй предполагает учет всей совокупности параметров (как экономических, так и неэкономических) и должен представлять собой систему, располагающуюся в многомерной сетке координат. При этом по своему содержанию он должен быть смешанной экономической системой (смешанной экономикой), включающей в себя разнотипные экономические отношения и разные экономические уклады, хотя на разных исторических этапах он может тяготеть к той или иной из стандартных экономических систем. Национальная экономика не может игнорировать ни один из типов отношений и укладов, существующих в стране, какими бы периферийными они ни казались с точки зрения господствующего типа экономических отношений и генеральной линии общественного развития. Напротив, она нацеливает на поиск взаимодействия различных типов отношений и укладов, их оптимальной структуры в рамках единой экономики страны. Таким образом, экономический строй страны — это всегда смешанная экономика. И если с позиции стандартной экономической системы «смешанность» воспринимается как признак переходного состояния системы, то с позиции экономического строя страны «смешанность» — это нормальное, естественное состояние экономики.

Терминами, близкими «экономическому строю страны» («национальному экономическому строю»), можно считать термины «национальная экономическая система», «национальная экономика», «национальная модель экономики», хотя в каждом из трех последних можно увидеть и свои дополнительные акценты: в первом случае — на системном характере, во втором — на пространственной (масштабной) стороне, в третьем — на национальной спецификации стандартных экономических систем. В данном анализе эти акценты не принимаются в расчет и указанные термины используются как синонимы.

Вбирая в себя национальное своеобразие, экономический строй страны вместе с тем не должен противостоять основным силовым линиям мирового социально-экономического развития, прогрессивным типам экономических отношений, которые адекватны потребностям современных производительных сил. Он не должен стать прибежищем отсталых экономических форм, исторических атавизмов под предлогом их национальной оправданности, иначе страну ждет экономический регресс и ухудшение позиций в мире. Но он не может быть и воплощением «суперпрогрессизма», в котором форсированно формируется чистая «прогрессивная» экономическая субстанция, не сообразующаяся с национальной спецификой страны, поскольку в этом случае неизбежно возникают общественные катаклизмы и, как следствие, торможение развития. Экономический строй должен быть гармонией «почвы» и «проекта», конкретнее — «национальной почвы» и «прогрессивного экономического проекта», что и обеспечит устойчивое функционирование и развитие экономики. При этом следует особо отыскивать те слои «почвы», которые наиболее адекватны «прогрессивному проекту».

Национальный экономический строй не может быть пассивной экономической средой. Но он не может ограничиваться и общеэкономическими целями: эффективностью экономики, благосостоянием населения и производными от них, хотя они, безусловно, имеют базисный характер. В рамках национальной экономики реализуются и неэкономические цели, имеющие государствообразующее значение:

национальная оборона, сохранение территориальной целостности страны и т. п. В ряду важнейших целей национального экономического развития находятся: повышение конкурентоспособности национальной экономики; обеспечение экономической безопасности страны во всех ее проявлениях; достижение благоприятного воздействия экономического развития на разные стороны общества и человека, на цивилизационное воспроизводство социума; обеспечение единого экономического пространства страны; поддержание этноэкономической гармонии (особенно в многонациональных странах) и т. п. Реализация указанных целей есть по существу реализация национальных экономических интересов страны. Содержание экономического строя должно рассматриваться в неразрывной связи с ними.

Изучение национального экономического строя Современное российское экономическое образование, по сути, не занимается системным изучением национального экономического строя. Это парадоксально, но это факт.

Стандартные разделы «современной экономической теории», а именно микроэкономика и макроэкономика, содержат универсальные экономические характеристики, и если уж говорить об их национально-страновой предрасположенности, то они связаны прежде всего (и объективно и субъективно) с развитыми странами Запада. «Теория переходной экономики» как раздел экономической теории больше предрасположена к изучению национальной экономики (в нашем случае — российской экономики), однако она все же делает акцент на переходном состоянии экономики и национальную специфику исследует лишь через призму переходности, соотношения «нового» и «старого». Конкретно-экономические учебные дисциплины выходят на отдельные стороны национального экономического строя, но именно лишь на отдельные стороны, причем преимущественно в хозяйственно-эмпирической форме.

Необходимость особой части экономической теории, изучающей непосредственно национальный экономический строй (лучше под названием «Теория национальной экономики» или «Теория национального экономического строя»), давно назрела и нуждается в практической реализации в учебном процессе.

Игнорирование национальной специфики — характерная черта западной («мировой») экономической мысли. В ее основе лежит принцип универсализма, хотя в заметной мере универсальными считаются характеристики, сформировавшиеся именно в западной цивилизации и в этом смысле специфицированные («экономический человек», «рациональное экономическое поведение», «права человека» и т. п.). По части абсолютизации универсального нет большой разницы между классической политэкономией, марксизмом, маржинализмом, неоклассикой, кейнсианством, неоклассическим синтезом, неолиберализмом.

Альтернативное направление представлено исторической школой (старой и новой), отдельными направлениями институционализма, цивилизационными и культуроцентричными концепциями общественного развития, корпоративизмом, рядом течений консерватизма (неоконсерватизма) и традиционализма. В России в этом русле работали славянофилы, народники, приверженцы исторической школы и этической школы политэкономии, сторонники «экономики русской цивилизации» и т. п.

Для экономической науки в России на протяжении нескольких веков характерным было ее размежевание на две полярные части: с одной стороны, это универсалистские концепции (в данном случае все равно, либерализм это, марксизм или какое-то другое «западническое» направление), с другой — самобытные концепции, ориентированные на своеобразие России и ее экономики. Исторически положение складывалось таким образом, что последнее направление — причем на самых различных этапах развития (начиная с И.Т. Посошкова в Петровскую эпоху) — подвергалось притеснениям, замалчиванию. Многие общественно-политические и социальноэкономические беды России были связаны с тем, что так и не сложилось целостной самобытной экономической мысли, а на первый план выходили «универсалистские» рецепты, слабо учитывающие российскую специфику.

Есть ли основания для формирования российской самобытной экономической школы как относительно самостоятельной ветви мировой экономической мысли? На наш взгляд, ответ должен быть утвердительным. Он базируется на двух обстоятельствах:

• во-первых, на особом характере российского экономического строя, предопределяемом всем набором специфических факторов и специфических целей, присущих России (об этом речь шла выше);

• во-вторых, на особенностях национального экономического мышления и отечественных научных традиций, для которых всегда были характерны системный подход, комплексное социо-духовноэкономическое объяснение явлений и процессов, важное значение не только «сущего», но и «должного», особое внимание к социальным аспектам экономики, роли государства, народнохозяйственным задачам и т. п. Следует учитывать и отечественную образовательную традицию, связанную с акцентом на фундаментальных обобщениях, духовном типе восприятия, в отличие от западной традиции, нацеливающей более на эмпирические, индуктивные способы освоения действительности. В конечном счете, указанное отличие коренится в социокультурной поляризации двух цивилизаций.

Отечественная экономическая научная школа способна проявить себя в различных разделах экономической теории, но концентрированное выражение ее должно состояться именно в «Теории национальной экономики». В целом же изучение российского национального экономического строя должно охватывать три уровня:

• неэкономические дисциплины, раскрывающие специфику России в различных областях (история, география, геополитика, теория цивилизаций и т. п.);

• выделение российской специфики в стандартных экономических дисциплинах;

• «теория национальной экономики».

Характерные черты российского экономического строя В России действует целый ряд устойчивых факторов (притом во многом уникальных), которые оказывают существенное воздействие на экономическую систему страны. Их устойчивый, постоянный, долговременный характер позволяет характеризовать их в качестве объективных оснований специфики российской экономики (см. подробнее: [1, гл. 5; 2]).

Природно-климатический фактор. Суровые условия на большей части территории страны, разнообразие зон, неустойчивость погоды и т. п. Экономические следствия: неприемлемость однообразных, стандартных форм хозяйствования, повышение энергоемкости и в целом ресурсоемкости производства, снижение производительности труда и конкурентоспособности продукции, необходимость больших резервов (ресурсных и продовольственных) и экономической поддержки многих регионов.

Экономико-географический фактор. Огромные расстояния, континентальность территории, удаленность и труднодоступность основных сырьевых центров и т. п. Экономические следствия: высокие транспортные издержки, снижение конкурентоспособности продукции, опасность экономической и политической дезинтеграции, разрыв единого экономического пространства.

Геополитический фактор. Самые протяженные границы в мире, наличие явных и потенциальных угроз, геополитическая уязвимость территории, необходимость сохранения сильных политических позиций в мире. Экономические следствия: высокий уровень затрат на охрану границ и оборону, развитие военно-промышленного комплекса, необходимость быстрой мобилизации ресурсов в острых ситуациях, особое отношение к проблемам экономической и научно-технической безопасности страны.

Социокультурный (цивилизационный) фактор. Важное значение в системе ценностей российской цивилизации занимают следующие исторически сформировавшиеся ценности: значимость духовного в соотношении с узкоматериальным, творчество, коллективизм, государственничество, острое восприятие социальной несправедливости, патернализм, надежда людей на социальную защиту. Социально-экономические следствия: меньшая (по сравнению с Западом) рациональность поведения, более сложная система мотиваций и стимулов (по сравнению с типичным «экономическим человеком»), неприемлемость резкой социальной дифференциации, развитие коллективных форм собственности и хозяйствования, более весомая роль государства в социальной защите населения и в экономической жизни.

При этом российские социокультурные ценности не оторваны от перечисленных ранее объективных факторов российского развития, а выступают адекватным им общественным фоном, и все вместе они образуют достаточно органичное единство. Исторически сформировалась взаимообусловленность экономических и социокультурных факторов русской цивилизации.

Было бы большой ошибкой считать отечественные социокультурные ценности за их недостаточный рационализм и экономизм неким атавизмом, консервирующим отсталость и бедность. Напротив, по своим характеристикам они смыкаются с постэкономическими ценностями постиндустриального общества и в этом качестве крайне перспективны.

Опасность — не в их консервации, а в возможности их утраты в тот период, когда общество протаскивают через грубую экономическую реформацию, ориентируясь на одностороннего «экономического человека» и его конкретные образцы — «гениев финансовых проделок» и «торгашей». Как следствие — все большее отдаление от постиндустриальных перспектив. «Как бы неэкономический» или «не вполне экономический» российский человек в его духовно-интеллектуальной продвинутости — это постиндустриальное благо, которое должно всячески оберегаться и поддерживаться. Постиндустриальный потенциал российского «общественного человека» является исключительно важным национальным ресурсом, который может вывести страну на траекторию опережающего развития, а не заставлять ее повторять давно пройденные пути, копаясь в «выгребных ямах Запада».

Не стоит скрывать, что упомянутые социокультурные российские ценности — это прежде всего ценности русской цивилизации. В признании этого и в их поддержке нет ничего ущемляющего кого-либо в многонациональной стране. Во-первых, в число русских социокультурных ценностей входят и такие, как веротерпимость, уживчивость, толерантность и то, что Ф.М. Достоевский в свое время называл свойством «всемирной отзывчивости». Во-вторых, постиндустриализм русских традиционных ценностей перспективен для развития всего российского общества, всей нашей страны.

Как представляется, проблема состоит как раз в другом. Грубая, непродуманная, нерегулируемая реформация, выдвинувшая на первый план узкоэкономическую (к тому же преимущественно спекулятивную) ориентацию, ставит носителей постиндустриальных ценностей в заведомо худшее социально-экономическое положение, вытесняя их на обочину общественной жизни, оттесняя от формирования хозяйственной элиты и даже «среднего класса». Тем самым удар наносится одновременно по русской цивилизации и ее постиндустриальному потенциалу. Кроме того, как показывает исторический опыт, ослабление русского этноса как государствообразующей нации чревато ослаблением как России в целом, так и каждого входящего в ее состав народа.

Задачи укрепления государствообразующих основ России и ее выхода на перспективные постиндустриальные линии общественного развития настоятельно требуют формирования такого хозяйственного механизма, который бы учитывал и поддерживал поведенческую ориентацию на фундаментальные ценности русской цивилизации при одновременном учете местных особенностей на региональном уровне.

Это возможно в рамках национальной модели российской экономики, интегрирующей национальное своеобразие и постиндустриализм, «почву» и «постмодернистский проект».

Признавая, что в России действует целый ряд специфических (нередко уникальных) факторов природно-климатического, экономикогеографического, геополитического, исторического, социокультурного характера, отметим, что закономерно они должны находить адекватные формы в экономической системе страны, в ее хозяйственном механизме. Так, суровые природные условия, огромные расстояния обусловливают (даже несмотря на богатство недр и при условии абстрагирования от различий в технологии) более высокий уровень энергоемкости и в целом ресурсоемкости российской продукции, более высокие удельные транспортные издержки, что серьезно снижает уровень конкурентоспособности отечественной продукции. Практический вывод из этого — неизбежность более жесткого государственного контроля над ценами на продукцию базовых отраслей, над деятельностью естественных монополий. Необходимость поддержания жизнестойкости огромной страны должна обусловливать более высокий (по сравнению с западными стандартами) уровень автономных инвестиций и их удельный вес относительно стимулированных инвестиций, т. е. зависящих от динамики ставки процента и национального дохода.

Далее, крайне трудно сформировать единый общероссийский рынок в условиях уникальной территориальной пространственности и регионального разнообразия в России: окраинам становится выгоднее интегрироваться в рыночные связи с иностранными соседями. Значит должно быть такое сочетание государства и рынка, которое бы обеспечило функционирование единого экономического пространства страны.

Весь комплекс присущих экономике России факторов и многогранность реализуемых в ней целей предопределяют заметные особенности российской национальной экономической системы.

Главная ее отличительная черта — смешанный характер. Российская экономика не может не быть смешанной экономикой. Во-первых, это соответствует логике XX в., в ходе которого свободный рыночный механизм дополнялся в развитых странах государственным регулированием, частная собственность — другими формами собственности, частнопредпринимательская инициатива — социальными гарантиями граждан, индустриальный базис и его стимулы — постиндустриальным базисом и его стимулами. Во-вторых, это продуцируется теми российскими специфическими реалиями, о которых речь шла выше.

Более конкретно последнее проявляется в следующих отличительных чертах национальной экономики России.

Более весомой роли государства по сравнению со «стандартными»

рыночными (смешанными) экономиками. Причем она должна проявляться не только в классических косвенных методах регулирования рынка, но и в прямой форме (как собственника, как организатора реформирования экономики и ее структурной перестройки и т. п.).

Разнообразии форм собственности и форм хозяйствования, включая важную роль государственной собственности в стратегически важных сферах и широкое развитие коллективных форм собственности и хозяйствования.

Развитии социальной ориентации экономики, включая жесткое отслеживание государством основных социальных индикаторов, недопущение резкой социальной дифференциации в обществе, повышение социальной ответственности бизнеса, возрастание роли профсоюзов и других общественных институтов социальной политики.

Использовании социально-духовных аспектов в экономике, включая стимулы творческой деятельности граждан и коллективов, повышения их культурного и образовательного уровня, формирования здорового национального духа.

Поддержки постиндустриального сектора экономики во всех его проявлениях (высокие технологии, наука, образование, информатика и т. п.) при одновременной заботе об элементах развитого индустриального базиса и недопущении деиндустриализации страны.

Общий вывод состоит в том, что российский экономический строй должен представлять собой такой тип современной смешанной экономики, которому присущ регулируемый, социально-ориентированный, трудо-ориентированный, духовно-ориентированный, постиндустриальноориентированный характер. В таком качестве он органично соединит российское своеобразие с прогрессивными тенденциями мирового развития.

Российская специфика должна проявлять себя и в функционировании, и в развитии экономики, в том числе и в условиях переходных (трансформационных) процессов. Радикальные «преобразователи»

России на разных этапах истории предпочитали чаще всего не считаться с российской особостью, придавали гипертрофированное значение роли общественно-экономических трансформаций как таковых.

Анализ противоречивой истории преобразований в России и объективных основ российского экономического строя позволяет сделать следующий вывод, касающийся общего соотношения России и трансформационности как явления: «компонента трансформационности» в российском развитии играет относительно меньшую роль, чем ее внутренняя «автономная» компонента2. Можно сказать, что развитие в России в большей мере является «автономным», т. е. зависящим от внутренних российских факторов, от ее собственной специфики, и в меньшей степени «стимулированным», т. е. зависящим от общественных трансформаций. Можно сказать и так: коэффициент эластичности (чувствительности) российского развития к трансформациям должен быть ниже, чем в других («стандартных») странах. Указанный вывод вовсе не тождественен признанию изначальной нетрансформационности России. Он делает акцент на другом: российский социальноэкономический строй должен в большей степени быть производным от его внутренних специфических оснований, должен в большей степени учитывать специфику страны.

Поясним терминологию, заимствованную из арсенала современной макроэкономики.

Многие макровеличины (потребление, инвестиции и др. состоят из двух частей: автономной (не зависимой от изменения внешних факторов), и стимулированной, т. е. зависимой от изменения внешних факторов через коэффициент эластичности — например, эластичности инвестиций к изменению ставки процента.

Литература 1. Рязанов В.Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX—ХХ вв. СПб., 1998.

2. Сидорович А.В., Кульков В.М. Рецензия на книгу В.Т. Рязанова «Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX—ХХ вв. // Российский экономический журнал. 1999. № 3.

На сегодняшний день основные нации и сообщества сформировали или выбрали свои культурные формы и происходящие социальные и экономические изменения осуществляются в лоне сформированной культуры, с присущей ей самобытностью и уникальностью. Но следует иметь ввиду, что в тех условиях, где есть побуждение к экономическим изменениям, но нет культурной идеи, проекта, социокультурной готовности людей к новой организации своей жизни, такие изменения происходят очень медленно и неудовлетворительно. В этом случае культура воспроизводит старые модели деятельности, регуляторы социальных связей, социальные институты. С такой ситуацией, на мой взгляд, сегодня столкнулись экономические реформы в Российской Федерации.

Так, долгие столетия в России существовала крестьянская община, которая обусловила коллективизм, соборность на основе совместного труда. Появление специфической общины крестьян имело свои природные географические причины: суровый климат, короткое лето, плохие почвы. Такие естественные особенности среды вызвали необходимость в короткий срок много и интенсивно трудиться. Русский человек поэтому был не приспособлен и не привык к длительному и систематическому труду на протяжении всего года. Почвы в России не годились для длительной обработки и поэтому происходило постоянное расширение площадей под агрокультуры и перемещение населения. Русские крестьяне и казаки, поселенцы становились кочевниками, но не степняками в азиатском смысле, а в другом, собственно национальном плане. Они осваивали огромные территории и создавали великое по площади государство. Крестьянская община оказала большое влияние на национальную психологию русских, во-многом сформировали национальный дух, менталитет. Особенности православного выбора России предопределили относительную культурнополитическую отсталость страны и способствовали становлению централизованного самодержавно-бюрократического государства византийского типа. Россия долго оставалась в основном традиционным обществом, в котором элементы капитализма и индустриального развития начали возникать только после реформаторской деятельности Петра I. Реформы первой четверти XVIII в. ставили целью поднять Россию до уровня западной цивилизации. Были созданы новые общественные структуры: военно-промышленный комплекс, армия, флот, оружейные заводы, мануфактуры, строительные и дорожные предприятия, система образования, новый институт управления. Все эти инновации потребовали огромных затрат, в том числе использования как средства принуждения и насилия. Население страны уменьшилось в полтора раза, зато втрое возросли налоги. В результате петровских преобразований была создана империя добуржуазного типа, в основе которой лежали сверхцентрализация и бюрократизация. После Крымской войны снова обнаруживается большая разница в экономическом развитии России и Запада. Оказалось, что страна не может успешно заимствовать технологические достижения Запада без политических и правовых изменений. Были произведены некоторые социальнополитические и юридические реформы по западной модели: освобождены крестьяне, введено местное земельное самоуправление, суд присяжных, была смягчена цензура на прессу. Однако политические структуры изменялись минимально. Были сохранены жесткий бюрократический контроль и централизм в управлении, обеспечивающий власть центра и ограничивающий местное самоуправление. Тем самым был значительно снижен возможный потенциал реформ (судебной, земской, печати и др.). В России сохранилась имперская модель, которая привела к краху в начале XX в., поскольку социальноэкономические реформы планировались в медленном темпе и их окончание планировалось в 1930 г. Таким образом, все российские преобразования от Петра I до Ленина — Сталина — Хрущева сводились к заимствованию внешних форм жизни (технологии, военных изобретений, техники, промышленности) при одновременном непонимании глубинных источников западной общественной организации.

Европа в это время через кровавые революции и общественные потрясения шла к демократическим институтам гражданского общества и либеральным нормам правового государства. За длинные времена застоя и стабильности России пришлось расплачиваться самой кровавой революцией и последующим террором первой половины XX в. Революцию можно считать так же порождением отечественной культуры:

прежде всего следствием глубокого разрыва культурного уровня верхов и низов общества, отсутствием среднего класса, архаическим сознанием народных масс, делающим маловероятным эволюционный путь развития, западнической ориентации большей части российской интеллигенции. В этой связи уместно вспомнить известное высказывание Н.А. Бердяева, что революция 1917 г., приведшая к установлению самого кровавого режима, бесчеловечного режима в отечественной и мировой истории, также есть «порождение нашего характера и обстоятельств». Неудачей, по большому счету, можно считать осуществление экономических реформ в последнее десятилетие нашей истории.

Преобразование общества и типа цивилизационного развития всегда связано и предполагает изменение глубинных жизненных смыслов и ценностей, закрепленных в культуре. Достаточно вспомнить, что переустройство французского общества в конце XVIII в. было прямо связано с революцией в умах, с критикой ранее господствующих мировоззренческих ценностей, выработкой новых ориентиров развития, проделанных Просвещением. Никакие серьезные социальноэкономические преобразования невозможны вне изменения культуры.

Следовательно, особенности процессов демократизации и экономических реформ связаны со спецификой культур, возникшими задолго до начала этих процессов. Выяснение особенностей русской национальной культуры, определяющей специфические формы перехода от традиционного общества к демократическому обществу с рыночной экономикой, является важнейшей проблемой социальных наук.

Является ли с этой точки зрения состоятельной концепция национальной идеи, которая имеет много сторонников в связи с дискуссией о собственном пути развития? Под национальной идеей обычно поднимается комплекс представлений о национальном мессианизме, об особой роли того или иного народа в мировом развитии. Есть ли будущее у национального почвенничества, сторонников идеи национального духа, особого пути нации? Что это: мифология или реальность?

Уже Н.А. Бердяев, который по ряду причин оправдывал русскую идею, подчеркивал, что никакого объективного духа нет, что всякая объективность, объективизация духа чужды духу [1]; т. е. он был по сути противником объективизации духа. Но если национальная идея существует только как субъективная реальность, как метафизический, а не реальный дух, имеет отдельное содержание независимо от народа, эпохи времени, то в таком случае она превращается в застывшую сущность с раз и навсегда заданным содержанием. Происходит превращение исторических отношений в какие-то вечные неизменные сущности, например, вечные характеристики русской жизни, русской культуры, характерное для идеологических построений почвенников.

Такая логика предполагает сначала общие идеи — универсалии — затем навязываемые характеристики нации, ее пути, представления о качествах народа. Такой некритический и бессознательный «реализм»

в его средневековом историко-философском истолковании приводит к грубым ошибкам. Нет никакого изначального провиденциального плана национального бытия русских, украинцев, узбеков, беларуссов и др. народов. Неверно утверждение, что человек, вышедший из национальной среды, является отщепенцем. Нет у русской или украинской идеи никакого неизменного, вечного, застывшего содержания.

Целостностью национального мифа не может быть покрыто содержание творческого потенциала индивида. А у последнего всегда существует возможность свободы, совершенствования культуры. И чем богаче многообразие культур, тем больше вариантов ответа на самые многочисленные вызовы человеческой истории. Благодаря укреплению межкультурных связей, культурному взаимодействию, различные народы получают широкий доступ к необходимым для себя нововведениям. Не существует целостной национальной идеологии, целостного коллективного мифа или тотальной идеологии в манхеймовском понимании, так как они не заполнят содержание духа даже отдельной личности. Реальный индивидуальный субъект и его мировоззрение значительно выше, чем все эти метафизические характеристики духа всего народа — национального духа. Свободный индивид, творческий субъект, неотъемлемые права личности — прежде всего и выше всего остального.

Итак, единственным субъектом и носителем духа является отдельный человек. Национальный дух не существует иначе как в индивидах. Творческий дух нации может быть лишь творческим духом индивида. Поэтому является неверным противопоставление национальной судьбы народа, русской судьбы судьбам других, например, западноевропейских народов. О том, насколько реальные феномены русской жизни противоречат концепции русской идеи, говорят следующие факты. Например, известно, что староверы в России — носители самобытного, религиозного, национально-консервативного сознания — были самыми богатыми людьми своего времени. Они строили флотилии торговых судов, возводили мануфактуры и фабрики, вели самую разнообразную торговлю внутри страны и за рубежом. Говорят, у них не было другого выхода, так как им был заказан путь официальной карьеры и работы в государственных учреждениях, а все получалось, потому что они жили по Библии. Может, это и так, но, но при всем этом они полностью проявили свои способности, раскрыли свой творческий потенциал в экономической сфере деятельности.

Широко известно, что русские эмигранты первой волны, с присущими им традициями, комплексами, архетипами национального сознания, прочно удерживают первенство в экономическом и социальном положении среди других этно-национальных групп в США.

Обсуждая вопрос о влиянии национальных ценностей, духовных ориентиров и религиозных идеалов на экономику, можно найти самые разноречивые факты, не дающие возможности сделать однозначные выводы. Показательны в этом плане существенные отличия всех параметров жизни населения и экономики Южной и Северной Кореи, народы которых имеют одни и те же национальные, религиозные и культурные ценности, а еще ранее — существенных показателей экономик ГДР и ФРГ. Вместе с тем, нельзя гипертрофировать роль и влияние экономической организации общества, о чем красноречиво свидетельствуют другие факты. Несмотря на то, что конфуцианство близко к протестантизму, далеко не все страны Юго-Восточной Азии, народы которых разделяют эту религиозную и моральную идеологию, успешно строят свою экономику. Если Тайвань, Южная Корея, Гонконг и др. добились больших успехов в создании рыночных структур и успешно конкурируют с Западом, то Индонезия, Филиппины, Кампучия, Бирма и др. остаются еще экономически отсталыми странами с низким уровнем жизни населения. В Латинской Америке, население которой усвоило традиционные испанские ценности, нормы консервативной иберийской культуры с ее принципами: презрение к наживе, предпринимательству, предприимчивости, торгашеству, тормозящими в веберовском смысле экономическое развитие, такие страны как Чили, Аргентина, Бразилия тем не менее совершили экономическое чудо.

Что на это можно ответить? История как и личность неповторима.

Поэтому нельзя все удачи и неудачи объяснять только прошлыми традициями народа и его культурными ценностями. Конечно, система ценностей, нравственных принципов, норм права, традиции оказали большое влияние на национальную психологию, сформировали национальный дух, менталитет. Но это не дает основания утверждать, что рецепты современной рыночной экономики не годятся для национального самобытного сознания, психологии русских, молдован, украинцев, туркменов и т. д. Существуют еще и мировые стандарты в экономике, экономические законы, которые невозможно игнорировать, а также имеются возможности саморазвития культуры, сознательной деятельности по изменению культуры общества. Изменение культуры возможно в результате как внутренних, так и внешних причин, через собственные социокультурные процессы или через взаимодействие культур. Нам представляется, что благодаря укреплению кросскультурных связей все чаще происходит процесс заимствования в развитии культуры. Прежде всего это относится к внутрикультурному развитию, когда происходит распространение новых образцов культуры, присущих одному слою общества, на другие социальные группы. В последнее столетие все большее значение приобретает феномен заимствования в процессе кросскультурных связей, что дает право утверждать его основой современного экономического прогресса человечества. Такие формы взаимопроникновения культур, как обмен культурными ценностями, принципами социальной организации, политическими и правовыми нормами жизни, социальными институтами и др., становятся обычным явлением. Каждая культура в условиях добровольных культурных взаимодействий отбирает в другой культуре только те элементы, которые способствуют решению ее собственных назревших проблем. Обычно заимствуется лишь то, в чем есть необходимость, и то, приемлемо для данной культуры, принимается и усваивается ею. Причем, несмотря на определенный социальный иммунитет, защитные ресурсы каждой культуры органически переплетают заимствованное, усваивают и включаются в структуру культуры, не деформируя ее первооснов.

Анализируя влияние национальных ценностей, нравственных идеалов, духовных ориентаций на экономику, мы столкнулись с самыми разнообразными фактами, которые не позволяют придти к единому выводу в отношении идеологической детерминации экономических преобразований. Отсюда представляется невозможным выработать единую объясняющую парадигму для интерпретации проблем взаимодействия духовного и экономического процесса. Следует отказаться от веберовской, марксистской или структурнофункционалистской методологии социального познания как всеобъемлющей объясняющей схемы и остановиться на признании принципа широкого плюрализма теоретических подходом к изучению общества.

При разработке теоретико-методологических основ экономических преобразований необходимо выйти за пределы собственно экономической интерпретации экономики. Дополняя теоретикоэкономическое исследование социологическим, историческим и культурологическим подходами, следует учитывать факт изменения, обновления, а также выдвижения новых ценностей. Сложившееся на сегодня многообразие культур и конкретных вариантов идеалов и норм в сфере морали, права, гражданского общества и религии в рамках одной культуры позволяет каждому человеку, народу, нации подобрать нужный вариант культурных предложений и таким образом ответить на вызовы современности. Ибо сегодня в конечном счете все решает свободная и несущая за себя ответственность личность.

Литература 1. Бердяев Н.А. Русская идея // Вопросы философии. 1990. № 2.

Переходные экономики как мутации позднего капитализма (некоторые методологические гипотезы, позволяющие понять природу социально-экономического строя, Существование, кризис и полураспад3 мировой социалистической системы превратили некогда мощный «второй мир», так называемую мировую социалистическую систему (МСС), в арену столкновения чудовищно-противоречивых процессов, способных оказывать существенное влияние на жизнь глобальной социально-экономической системы. Еще более значимым (во всяком случае, для автора этой работы) является вопрос о природе социально-экономического строя, сложившегося в России и в целом в странах, возникших в результате полураспада МСС.

В своей работе мы исходим из тезисов о наличии в истории социально-экономического развития качественных изменений (например, генезис, упрочение и торжество буржуазных социальноэкономических систем по мере отмирания феодальных и азиатских обществ), а также нелинейности течения социально-экономического времени (см.: [1; 2]).

Первый тезис предполагает, что буржуазная социальноэкономическая система (как и все остальные) исторична, т. е., возникнув (на протяжении ХV—ХIХ вв.) и став господствующей в современном мире (в конце ХIХ—ХХ вв.), она может и должна смениться посткапиталистической системой, равно как и в целом общественная жизнь, основанная на господстве материального производства и отчуждения, может и должна смениться новым по своей Этот распад не завершен и, возможно, так и не завершится в ближайшее время: в социально-экономической жизни стран СНГ, Центральной и Восточной Европы все еще сильны инерционные процессы, сохраняются значимые «пережитки» прежней системы.



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 12 |


Похожие работы:

«УДК 658.15:[330.31:330.14 ББК 65.291.57 Д 46 Рецензенты: доктор экономических наук, профессор Орловского государственного технического университета П.Н. Машегов доктор экономических наук, профессор Орловского государственного института экономики и торговли О.В. Рудакова Д 46 Динамично-устойчивое развитие предприятий на базе оптимизации размеров, структуры и эффективности воспроизводства капитала / В.Г. Садков, Л.И. Старикова, И.О. Трубина, А.Е. Трубин. – Орел: ОрелГТУ, 2010. – 337 с. В...»

«Министерство образования и науки Российской Федерации Балтийский государственный технический университет Военмех Кафедра политологии Н.А. БАРАНОВ ЭВОЛЮЦИЯ СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИИ: ТЕНДЕНЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ Санкт-Петербург 2008 Научное издание ББК 66.02 (2 Рос) Б24 Баранов, Н.А. Б24 Эволюция современной российской демократии: тенденции и перспективы / Н.А. Баранов; Балт. гос. техн. ун-т. – СПб., 2008. – 276 с. ISBN 978-5-85546-349-1 Монография посвящена современной российской демократии,...»

«УМБЕРТО ЭКО КАК НАПИСАТЬ дипломную РАБОТУ ГУМАНИТАРНЫЕ HAУКИ Перевод с итальянского Елены Костюкович УНИВЕРСИТЕТ КНИЖНЫЙ ДОМ МОСКВА 2003 УДК 009(075) ББК 74.200а7 Э 40 Umberto Eco Come si fa una tesi di laurea Le materie umanistiche Эко Умберто Э 40 Как написать дипломную работу. Гуманитарные науки: Учебно-методическое пособие / Пер. с ит. Е. Костюкович. — М.: Книжный дом Университет, 2003. — 2 изд. — 240 с. ISBN 5-8013-0166- Писатель с мировой славой, профессор нескольких университетов Умберто...»

«Т.Н. ЧерНова-Дёке Немецкие поселеНия На периферии российской империи кавказ: взгляД сквозь сТолеТие (1818-1917) (к 190-летию основания немецких колоний) МОСКВА – 2008 449 УДК94(=112.2)(479)|17/19 ББК 63.3(24) Т.Н. Чернова-Дёке Немецкие поселения на периферии Российской империи. Кавказ: взгляд сквозь столетие (1818-1917) (К 190-летию основания немецких колоний). М.: МСНК-пресс, 2008. 208 c., илл. ISBN 978-5-98355-058-2 Монография представляет собой комплексное исследование проблемы становления...»

«Ф. А. УРУСБИЕВА К А Р А Ч А Е В О - Б А Л К А Р С К А Я СКАЗКА ВОПРОСЫ ЖАНРОВОЙ т и п о л о г и и Владикавказ 2 0 1 0 ББК 63.5 У 15 У 15 Урусбиева Ф. А. Карачаево-балкарская сказка. Вопросы жанровой типологии: Монография. УРАН Сев.-осет ин-т гум. и соц. исслед. Владикавказ: НПО СОИГСИ, 2010. 128 с. ISBN 978-5-91480-070-0 Рецензенты: докт. филол. наук З.Ж. Кудоева канд. ист. наук Э.Ф. Кисриев В оформлении обложки использована работа художника Б. Дзиуаты. ISBN 978-5-91480-070-0 © Урусбиева Ф.А.,...»

«Ван Юй БЕНЧМАРКИНГОВЫЕ РЕЗЕРВЫ ПОВЫШЕНИЯ КАЧЕСТВА ПРОДУКЦИИ ПРОМЫШЛЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ КИТАЙСКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ Издательство ТГТУ Научное издание Ван Юй БЕНЧМАРКИНГОВЫЕ РЕЗЕРВЫ ПОВЫШЕНИЯ КАЧЕСТВА ПРОДУКЦИИ ПРОМЫШЛЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ КИТАЙСКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ Монография Редактирование и верстка М.А. Евсейчевой, З.Г. Черновой Подписано к печати 29.12.03. Формат 6084/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Гарнитура Times New Roman. Объем: 5,35 усл. печ. л.; 6,0 уч.-изд. л. Тираж 400 экз. С....»

«Национальный банк Республики Беларусь Полесский государственный университет РУСЛАН ГАГУА ГРЮНВАЛЬД В ИСТОЧНИКАХ: ХРОНИКА КОНФЛИКТА ВЛАДИСЛАВА, КОРОЛЯ ПОЛЬШИ, С КРЕСТОНОСЦАМИ В ГОД ХРИСТОВ 1410 Пинск, 2009 pawet.net УДК 930.22.94(476) ББК 63.3(4) Г 12 Рецензенты Морозова С.В., доктор исторических наук, профессор; Васюк Г.В., кандидат исторических наук, доцент; Ксензов С.В., кандидат исторических наук, доцент. Рисунок на обложке: миниатюра с изображением Грюнвальдской битвы из Бернской хроники...»

«НЕПРЕРЫВНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ – СТИМУЛ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ И ФАКТОР СОЦИАЛЬНОЭКОНОМИЧЕСКИХ НЕРАВЕНСТВ РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ СОЦИОЛОГИИ МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФГАНУ ЦЕНТР СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ Г. А. Ключарев, Д. В. Диденко,   Ю. В. Латов, Н. В. Латова НЕПРЕРЫВНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ – СТИМУЛ  ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ   И ФАКТОР СОЦИАЛЬНОЭКОНОМИЧЕСКИХ НЕРАВЕНСТВ Москва • 2014 RUSSIAN ACADEMY OF SCIENCES INSTITUTE OF SOCIOLOGY MINISTRY OF EDUCATION AND SCIENCE...»

«И.И. Санжаревский ПРОПОРЦИОНАЛЬНОСТЬ В СОВРЕМЕННЫХ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЯХ Под редакцией доктора исторических наук, профессора В.М. Долгова ИЗДАТЕЛЬСТВО САРАТОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 2004 2 УДК 32.001 ББК 66.0 С18 Санжаревский И.И. С18 Пропорциональность в современных социально-политических отношениях / Под ред. проф. В.М. Долгова. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2004. – 144 с. ISBN 5-292-03193-3 Монография посвящена исследованию проблемы пропорциональности становления и функционирования...»

«РОССИЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ДРУЖБЫ НАРОДОВ В. Д. Бордунов МЕЖДУНАРОДНОЕ ВОЗДУШНОЕ ПРАВО Москва НОУ ВКШ Авиабизнес 2007 УДК [341.226+347.82](075) ББК 67.404.2я7+67ю412я7 Б 82 Рецензенты: Брылов А. Н., академик РАЕН, Заслуженный юрист РФ, кандидат юридических наук, заместитель Генерального директора ОАО Аэрофлот – Российские авиалинии; Елисеев Б. П., доктор юридических наук, профессор, Заслуженный юрист РФ, заместитель Генерального директора ОАО Аэрофлот — Российские авиалинии, директор правового...»

«МАНСУРОВ Г.Н., ПЕТРИЙ О.А. ЭЛЕКТРОХИМИЯ ТОНКИХ МЕТАЛЛИЧЕСКИХ ПЛЕНОК МОСКВА, 2011 УДК 541.13 Печатается по решению кафедры основ экологии и редакционноиздательского совета Московского государственного областного университета Рецензент: доктор химических наук, профессор кафедры электрохимии Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова Стенина Е.В. Мансуров Г.Н., Петрий О.А. Электрохимия тонких металлических пленок. Монография. -М.: МГОУ, 2011. -351 с. В монографии представлены...»

«ТАБЫЛДЫ АКЕРОВ Каркырахан Великий Кыргызский каганат Роль этнополитических факторов в консолидации кочевых племен Притяньшанья и сопредельных регионов (VIII-XIV вв.) Бишкек-2012 -1УДК 94 (47) ББК 63.3(2Ки) А 38 Институт истории и культурного наследия Национальной академии наук Кыргызской Республики Редактор: Т. Д. Джуманалиев - доктор исторических наук, доцент, дек. фак. Востоковедения КНУ Рецензенты: Б.М. Жумабаев - доктор исторических наук, доцент, дек. фак. истории и регионоведения М.Ч....»

«УДК 617-089 ББК 54.5 В65 Войно-Ясенецкий В. Ф. (Архиепископ Лука) Очерки гнойной хирургии. — М. — СПб.: ЗАО Издательство БИНОМ, Невский Диалект, 2000 - 704 с, ил. Пятое издание фундаментального труда В. Ф. Войно-Ясенецкого Очерки гнойной хирургии, впервые увидевшего свет в 1934 г. и бывшего настольной книгой для многих поколений хирургов, и сегодня претендует на роль учебника для начинающих врачей, справочного пособия для профессионалов, источника идей и материала для дискуссий среди...»

«ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ЭКОНОМИКИ, СТАТИСТИКИ И ИНФОРМАТИКИ (МЭСИ) КАФЕДРА СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СТАТИСТИКИ Смелов П.А. Карманов М.В., Дударев В.Б., Зареченский А.М. МЕТОДОЛОГИЯ ЭКОНОМИКО-СТАТИСТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ДЕМОГРАФИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ И ЗДОРОВЬЯ ОБЩЕСТВА Коллективная монография Москва, 2009 г. УДК – 314.4, 314.8 Смелов П.А. Карманов М.В., Дударев В.Б., Зареченский А.М. Методология экономико-статистического...»

«НАЦИОНАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ НАУК УКРАИНЫ ИНСТИТУТ ЭКОНОМИКИ ПРОМЫШЛЕННОСТИ МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ, МОЛОДЕЖИ И СПОРТА УКРАИНЫ ДОНЕЦКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ЖИЗНЕСПОСОБНЫЕ СИСТЕМЫ В ЭКОНОМИКЕ РЕФЛЕКСИВНЫЕ ПРОЦЕССЫ И УПРАВЛЕНИЕ В ЭКОНОМИКЕ: КОНЦЕПЦИИ, МОДЕЛИ, ПРИКЛАДНЫЕ АСПЕКТЫ МОНОГРАФИЯ ДОНЕЦК 2013 1 ББК У9(2)21+У9(2)29+У.В6 УДК 338.2:005.7:519.86 Р 45 Монографію присвячено результатам дослідження теоретикометодологічних аспектів застосування рефлексивних процесів в економіці, постановці...»

«i i i i БИБЛИОТЕКА БИОТЕХНОЛОГА Р. П. Тренкеншу, Р. Г. Геворгиз, А. Б. Боровков ОСНОВЫ ПРОМЫШЛЕННОГО КУЛЬТИВИРОВАНИЯ ДУНАЛИЕЛЛЫ СОЛОНОВОДНОЙ (DUNALIELLA SALINA TEOD.) Севастополь, 2005 i i i i i i i i УДК 639. Тренкеншу Р. П., Геворгиз Р. Г., Боровков А. Б. Основы промышленного культивирования Дуналиеллы солоноводной (Dunaliella salina Teod.) — Севастополь: ЭКОСИ–Гидрофизика, 2005. — 103 с. В монографии представлены результаты исследований продукционных характеристик Dunaliella salina Teod.,...»

«Институт системного программирования Российской академии наук В.В. Липаев ЭКОНОМИКА ПРОИЗВОДСТВА ПРОГРАММНЫХ ПРОДУКТОВ Издание второе СИНТЕГ® Москва - 2011 2 УДК 004.41(075.8) ББК 32.973.26-018я73 Л61 Липаев В.В. Экономика производства программных продуктов. Издание второе - М.: СИНТЕГ, 2011. - 358 с. В монографии представлены основы экономики производства сложных программных продуктов высокого качества, которые базируются на традиционных принципах и методах экономики разработки сложных...»

«Международный консорциум Электронный университет Московский государственный университет экономики, статистики и информатики Евразийский открытый институт И.А. Зенин Гражданское и торговое право зарубежных стран Учебное пособие Руководство по изучению дисциплины Практикум по изучению дисциплины Учебная программа Москва 2005 1 УДК 34.7 ББК 67.404 З 362 Автор: Зенин Иван Александрович, доктор юридических наук, профессор, член Международной ассоциации интеллектуальной собственности – ATRIP...»

«УЧРЕЖДЕНИЕ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК ИНСТИТУТ ДИНАМИКИ СИСТЕМ И ТЕОРИИ УПРАВЛЕНИЯ СИБИРСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ РАН (ИДСТУ СО РАН) А. А. Потапов РЕНЕССАНС КЛАССИЧЕСКОГО АТОМА Монография Издательский Дом Наука Москва 2011 УДК 29.29; 539.18:544.1 ББК 30.18:85.15 П 64 Потапов, А. А. П 64 Ренессанс классического атома. – М.: Издательский Дом Наука, 2011. – 444 с. ISBN 978-5-9902332-8-7 Настоящая монография посвящена возрождению классической физики атома на новой эмпирической основе. Дан анализ состояния...»

«Серия КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ МИР ЧЕЛОВЕКА И МИР ЯЗЫКА Выпуск 2 Кемерово 2003 ББК Ш140-Оя УДК 81`371 Мир человека и мир языка: Коллективная монография/ Отв. ред. М.В. Пименова. – Кемерово: Комплекс Графика. – 356 с. (Серия Концептуальные исследования. Выпуск 2). Второй выпуск из серии Концептуальные исследования посвящён теоретическим проблемам концептуальных исследований, приёмам и методам исследования концептосферы человек, концептов внутреннего мира человека, социальных и культурных...»






 
2014 www.av.disus.ru - «Бесплатная электронная библиотека - Авторефераты, Диссертации, Монографии, Программы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.