WWW.DISS.SELUK.RU

БЕСПЛАТНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА
(Авторефераты, диссертации, методички, учебные программы, монографии)

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |

«Г.И.РЕВЗИН НЕОКЛАССИЦИЗМ В РУССКОЙ АРХИТЕКТУРЕ НАЧАЛА XX ВЕКА АРХИВ АРХИТЕКТУРЫ Выпуск II Издано на средства М.А.Аркадьева Москва – 1992 ОГЛАВЛЕНИЕ Предисловие Введение Глава I. Неоклассика в литературе о ней Глава II. ...»

-- [ Страница 1 ] --

ОБЩЕСТВО ИСТОРИКОВ АРХИТЕКТУРЫ ПРИ СОЮЗЕ АРХИТЕКТОРОВ РОСИИ

Г.И.РЕВЗИН

НЕОКЛАССИЦИЗМ В РУССКОЙ АРХИТЕКТУРЕ НАЧАЛА XX ВЕКА

АРХИВ АРХИТЕКТУРЫ

Выпуск II

Издано на средства М.А.Аркадьева

Москва – 1992

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие

Введение

Глава I. Неоклассика в литературе о ней

Глава II. Неоклассический импульс

Глава III. Стилистическая эволюция неоклассицизма. От стилизации к стилю................ 69 Глава IV. Иконографическое развитие неоклассики. Проблема истинной архитектуры

Глава V. Смысл неоклассики

Заключение

Примечания

Общество историков Архитектуры при Союзе архитекторов России.

Архив архитектуры. Выпуск II.

Г.И.Ревзин. Неоклассицизм в русской архитектуре начала XX веха Изданием книги Г.И.Ревзина Общество историков архитектуры при Союзе архитекторов России начинает публикацию монографий по истории архитектуры.

Книга посвящена неоклассике, малоизученному направлению в русской архитектуре начала XX века. Подробно рассматриваются генезис движения, его эволюция, его связи с культурой начала века.

Для историков архитектуры, искусствоведов.

Рекомендовано к печати на заседании Ученого Совета НИИТАГ 10.12.1991. Протокол № Принято к публикации на заседании общества историков архитектура 28.01. Рецензенты: Н.Ф.Гуляницкий, доктор архитектуры.

Д.О.Швидковский, кандидат архитектуры.

Моему учителю Д.В.Сарабьянову

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга посвящена архитектуре неоклассицизма начала XX века. Недостаточное внимание к этому направлению особенно заметно на фоне общего увлечения культурой начала века вообще и в частности архитектурой модерна. Между тем, неоклассика представляется одним из наиболее существенных явлений в архитектуре и культуре 1900х гг. Во многом это направление определило развитие архитектуры всего столетия и к несчастью для себя самого явилось предшественником классики тоталитарных режимов 1930-1950-х гг. Эта классика отбрасывает тень на всю классическую традицию, но прежде всего - на неоклассицизм начала века. Я пытался увести неоклассицизм 1910-х гг. из под этой тени и утвердить его самостоятельное, суверенное эстетическое значение.

Книга родилась из исследования, проводившегося в отделе теории архитектуры и архитектурной композиции ВНИИ теории архитектуры и градостроительства. Моя глубокая благодарность заведующей отделом И.А.Азизян за доброе отношение к моим занятиям, за ее советы, за настойчивость, с которой она добивалась, чтобы эта работа была доведена до состояния монографии. Мне также хотелось бы поблагодарить сотрудников отдела Н.Л.Адаскину, Г.С.Лебедеву, И.А.Добрицину, Д.К.Бернштейна и А.В.Бабурова за искренний интерес и поддержку моего исследования.

Я хотел бы поблагодарить всех, кто в разное время рецензировал рукопись Н.Ф.Гуляницкого, Е.А.Борисову, Ю.П.Волчка и Д.О.Швидковского, который помог мне опубликовать эту книгу в "Архиве архитектуры" Общества историков архитектуры. Я хотел бы также выразить свою благодарность И.А.Бондаренко, способствовавшего публикации книги.

Мне бы хотелось поблагодарить здесь двух своих друзей, Во-первых, Вл.В.Седова, прошедшего вместе со мной всю Москву в поисках бесчисленных памятников неоклассической архитектуры, обращавшего мое внимание на все новые и новые произведения неоклассики по всей России, которые мне лишь частично удалось включить в этот текст. Во-вторых, М.А.Аркадьева, который бескорыстно, из одного чувства дружбы и из желания так или иначе дополнить картину развития русской культуры, дал мне средства для издания книги.

Моя глубокая благодарность моей маме, О.Г.Ревзиной, в течение пяти лет выслушивавшей мои гипотезы по поводу неоклассики и теории стиля и пытавшейся придать им приемлемую форму, а на последнем этапе взявшей на себя труд редактора рукописи.

Эта книга никогда не могла бы выйти без помощи моей жены, Ю.Е.Ревзиной, щедро делившейся своими знаниями историка архитектуры итальянского Возрождения, моего спутника в зимних походах по неоклассическому Петербургу, моего первого читателя, рецензента, критика, редактора, корректора и т.д.

Я благодарен В.Н.Гращенкову за те любовь и уважение к классике, и за тот вкус к проблемам теории и истории искусствознания, которые я усвоил на его лекциях по истории искусства Возрождения и по методологии на отделении истории искусства МГУ.

Вся работа над книгой шла под внимательным и добрым руководством моего учителя Д.В.Сарабьянова. Ему я и посвящаю эту книгу.

ВВЕДЕНИЕ

Исследования, посвященные архитектуре модерна, как правило, открываются описанием его тяжелой историографической судьбы несправедливо забытый когда-то, обруганный впоследствии, модерн только теперь становится предметом объективного научного анализа. "Неоклассицизму, - по словам Е.А.Борисовой, - "повезло" несравненно больше, чем всем другим стилистическим направлениям в архитектуре начала XX века.

Ни одному из них не посвящено столь богатой литературы, ни одно не было столь всерьез воспринято как современниками, так и последующим поколением архитекторов". [1] Эти слова произнесены 20 лет назад. За это время ситуация изменилась радикально. Культура начала века оказалась в центре внимания гуманитарного знания:



филологов, философов, искусствоведов. С исследованием модерна связаны наиболее значимые успехи советского архитектуроведения. Неоклассицизму же повезло несравненно меньше, чем всем другим явлениям культуры начала века. Пафос открытия "серебряного века" миновал это направление, и если оно заслужило внимание в работах последнего времени, то лишь негативное.

В историографии 30-50-х годов неоклассика противопоставлялась всем остальным явлениям культуры начала века как единственное достойное и ценное направление в море декаданса и упадка. Сегодня культура начала века предстала как целостный организм, соединенный и пронизанный многоаспектными связями. Но неоклассицизм так же, как и раньше, не включается в эту целостность. Напротив, он как бы отторгается культурой, точнее, ее современным видением.

Причины этого представляют самостоятельный историографический интерес. Нам неоклассика кажется явлением, порожденным культурой 1900-1910-х гг., и архитектурно оформившим эту культуру. В чисто качественном отношении неоклассика не уступает современным ей течениям, оставляя по себе тысячи рядовых памятников и несколько подлинных шедевров.

Настоящая работа носит историко-теоретический характер. Цель работа в области истории архитектуры - анализ неоклассики с позиций современных представлений о культуре начала века - заставляет заново отвечать или корректировать ответы на основные для определения стиля вопросы: генезис стиля, его эволюция, формальная концепция. Но прежде всего нам представляется необходимым поставить вопрос об общекультурной семантике неоклассики, о том, как она передает основные смыслы культуры своего времени.

Цель работы в области теории архитектуры - конструирование модели стиля, которая описывала бы неоклассику. При всей видимой локальности такой задачи с точки зрения общей теории архитектуры, она представляется в достаточной мере осмысленной.

Искусствоведческие модели стиля всегда в той или иной степени ориентированы, на конкретный исторический материал. Однако это не мешает исследователям, с известными ограничениями, распространять их и на более широкий круг явлений. Поэтому у нас есть основания надеяться, что предлагаемая в данной работе модель стиля не будет ограничена в своем применении исключительно неоклассикой 1900-1910 гг.

Основная искусствоведческая модель стиля была выработана в исследованиях формальной школы конца XIX - начала XX века[2]. На всем протяжении ее существования она являлась объектом ожесточенной критики, как в зарубежном, так и советском искусствознании[3]. Последний всплеск полемики вокруг категории стиля в его формальном понимании приходится на 70-е года (работы A.M. Кантора[4], А.Д.Чегодаева[5] и др.). Однако центральное положение категории стиля и в современной науке не вызывает сомнений. Искусствознание не обладает иным, кроме стиля, способом обозначить любую наблюдаемую в истории общность материала. Поэтому любые исследования, направленные на анализ сколько-нибудь общих закономерностей, оказываются связанными с категорией стиля.

Но сталкиваясь с таким материалом как эклектика и модерн, где разнообразие пластических форм становится одной из важнейших характеристик, исследователи вынуждены отказаться от классического, "вельфлиновского" представления о стиле.

"Представление о визуальном единстве стилевых форм как непременном атрибуте архитектурного стиля, выработанное в результате осмысления опыта западноевропейского зодчества ХV-ХVIII вв. - по мнению Е.И.Кириченко, - не приложимо к... последней фазе архитектуры нового времени (эклектике - Г.Р.)"[6], и, в ее концепции, к модерну.

Это обуславливает своеобразное понимание категории стиля в исследованиях, посвященных архитектуре XIX - начала XX веков. Иногда термин "стиль" употребляется в редуцированном смысле - не как обозначение формально-стилистической общности, но просто общности материала. Речь может идти о единстве архитектуры в рамках эпохи или же некоторой историко-культурной ситуации, о единстве методов проектирования, или основных идей, которыми руководствовались мастера и т.д., но не о единстве формы.

С теоретической точки зрения такое понимание стиля выглядит недостаточно отрефлекеированным, и в этом смысле неудовлетворительным. Ведь если стиль в формально-стилистической парадигме предстает как общность с ясными критериями ее определения, то здесь перед нами достаточно произвольное обозначение общности, когда критерий, по которому она сформирована, остается непроясненным.

Возникают и попытки сформулировать иную, ориентированную на архитектуру рубежа веков, стилистическую парадигму. В наиболее развитом виде мы находим ее в трудах Е.И.Кириченко. По ее мнению, стилистические системы архитектуры нового времени подразделяются на два основных типа. В первом, классическом, стиль - это "феномен, обладающий определенным визуальным единообразием, закрепленным в специальной системе приемов и форм, с которыми связывается представление о прекрасном, и которые служат как бы его материализацией"[7]. В этом случае стилистическая система не зависит от конкретной архитектурной задачи, типа здания, материала и т.д. (ордер). Во втором типе формы стиля вырастают из конкретных архитектурных обстоятельств - функции, материала и т.д. Единообразие форм здесь отсутствует, но взамен появляются единые принципы формообразования. Это - вся новая архитектура XX века, которая начинается с модерна.

Различие, проведенное Е.И.Кириченко на всех уровнях построения архитектурного организма - от общей композиции и до детали - позволяет рельефно продемонстрировать глубокие отличия архитектуры модерна от эклектики. При этом не трудно заметить, что предлагаемая ею стилистическая парадигма ориентирована прежде всего на описание модерна. Эклектика приобретает здесь достаточно спорные характеристики, попадая в ту же стилистическую группу, что и классические архитектурные стили - классицизм, барокко и т.д. В этом случае ее главной характеристикой оказывается "кризисность": "в эклектике, явлении кризисном, черты кризисности еще определеннее"[8]. Характеристика эклектики через понятие стиля оказывается возможной только в терминах "кризис стиля".

Критерием общности в парадигме, предлагаемой Е.И.Кириченко, по-прежнему оказывается форма. В этом смысле ее характеристика эклектики как кризиса стиля глубоко традиционна: она проходит через все исследования формально-стилистической школы. При этом идея кризиса возникает не из самой архитектуры, но именно из представления о стиле.

Архитектура эклектики бурно развивается, захватывает все жанры и т.д. - о кризисе архитектуры здесь говорить не приходится. Перед нами лишь кризис принципа формального единства.

Нельзя не заметить определенной парадоксальности современной научной ситуации в понимании категории стиля в целом. Современное искусствознание ушло от той модели науки, которая была выработана в рамках формальной школы. Под формой сегодня понимается форма значимая, и определить стиль - значит определить его смысл.

Подобный взгляд на стиль соответствует сегодняшнему общекультурологическому пониманию искусствоведческих проблем.

Однако критерием единства стиля по-прежнему остается форма. Единство архитектуры эклектики налицо - в единстве семантики романтизма, историзма. Пытаясь определить стиль модерн не только в архитектуре, но и в других искусствах, мы, повидимому, опять-таки должны будем обратиться к единству смысла, а не к принципу проектирования "изнутри наружу", который характеризует модерн в архитектуре, но который трудно соотнести с живописью. Так, Д.В.Сарабьянов определяет стиль модерн через категорию "панэстетизма"[9], понятие не только не формальное, но и трудно проецируемое на форму.

Тем не менее, в основе стиля остается не семантический критерий, а формальный.

Одну из самых глубоких моделей стиля в искусстве предложил в своей монографии "Стиль и архитектура" А.И.Каплун[10]. Здесь стиль впервые в своем наиболее общем проявлении - как "стиль эпохи" - теряет критерий единства формы, характеризуя собой многообразие художественно-пластических проявлений и форм видения данной эпохи. На базе понятого так стиля эпохи вырастает, в модели А.И.Каплуна, "исторический стиль", который уже характеризуется единством пластических форм. При этом, если стиль эпохи это "эпоха как она есть", то исторический стиль - это "эпоха как она видит себя".

Оригинальность и значение этой концепции, по нашему мнению, определяется прежде всего тем, что А.И.Каплун первым в истории искусствознания предложил рефлексивную модель стиля. Очевидно никак не связанный с герменевтической школой, он в то же время оказался в русле тех поисков, которые велись в западной философии в 60-80-е годы и полагали рефлексию основным механизмом культуры. "Эпоха как она себя видит" - это эпоха как она себя рефлексирует, и исторический стиль в таком случае - проявление и результат рефлексивного процесса, В этом смысл исторического стиля.

Но, уничтожая критерий единства формы для стиля эпохи, А.И.Каплун вместе с тем превратил этот критерий в необходимое условие самого наличия смысла. Ведь если эпоха не имеет исторического стиля, то перед нами не просто "бесстилье", как это понималось традиционным искусствознанием, а феномен эпохи, которая себя не видит, не понимает, не рефлексирует. Она не осмыслена, бессмысленна. Отмеченный парадокс современной научной ситуации проявляется здесь едва ли не с наибольшей полнотой: чем сильнее смысловой пафос в объяснении и понимании стиля, тем значимее для исследователей оказывается формальный критерий.

Нам представляется важным не констатировать противоречивость сегодняшней теории стиля, но проследить логику становления описанного парадокса. Поскольку для нас центральной проблемой является проблема смысла неоклассики, то мы позволим себе остановиться на этом подробнее. Очевидно, что значение формального критерия в определении стиля при ориентации на смысл может сохраняться в том, и только в том случае, если само формальное понимание стиля содержит в себе возможность инверсии в сторону смысла. О каком смысле в таком случае идет речь? Каковы его характеристики?

Для ответа на этот вопрос нам представляется необходимым остановиться на проблеме взаимодействия формального искусствознания и психологии. Их союз сам по себе представляет интересный научный вопрос. Во времена Г.Вельфлина и А.Ригля психология (в ее культурно-историческом варианте, на который ориентировалось искусствознание) не представляла собой сколько-нибудь развитой науки с длительной традицией. Напротив, это был ряд вполне недоказуемых гипотез. Более того, значительную часть этих гипотез психология сама черпала из искусствознания (так, идее гештальта психология обязана австрийскому искусствоведу Х.Эренфельсу, а на концепцию искусства у Фрейда, как показал М.Шапиро, оказал влияние такой небезупречный в научном отношении материал, как роман Мережковского о Леонардо да Винчи)[11]. Можно предположить, что обращение искусствознания к психологии было вызвано не успехами последней, которые необходимо было учитывать, но потребностями искусствознания, которое для решения некоторых проблем искало себе точку опоры.

Цель формального искусствознания - выявление структур, пронизывающих художественную форму независимо от конкретного произведения, мастера и т.д. (ср. "история искусства без имен" - Г.Вельфлин). У С.Эйзенштейна находим следующее интересное в этом смысле рассуждение: "плоскость картины, форма здания, пластическая тенденция монумента - все они... подобны... отложениям горных пород"[12]. Внимательный читатель найдет здесь скрытую отсылку к работе А.Бринкмана ("пластическая тенденция монумента")[13], и тогда "плоскость картины" и "форма здания" органично встанут в ряд понятий формального искусствознания. Формальные категории оказываются в этом случае уподоблены горным породам.

Это уподобление представляется нам весьма показательным. Формальные категории оказываются самодостаточными, они не отражают некую реальность (не миметичны), они сами - реальность, такая же, как горные массивы. Характеризуя формально-стилистический метод, М.Шапиро пишет: "Некоторые описания имеют чисто морфологический характер, как если бы речь шла о природных объектах - орнамент, скажем, классифицируется наподобие кристаллов. Напомним в этой связи, что О.Мандельштам в "Разговоре о Данте" утверждал, что литературоведение должно уподобиться кристаллографии или геологии[15].

Но если формальные структуры - структуры "геологического" типа, то в философском смысле они выступают как "вещи в себе", независимые от восприятия субъекта. С одной стороны, это давало искусствознанию объективный, "чистый" материал для анализа и позволяло ему уподобляться естественным наукам. Но, с другой стороны, с исключительной остротой вставал вопрос о том, как искусство может восприниматься, пониматься.

В свое время, критикуя формализм, М.Бахтин считал этот вопрос неразрешимым в рамках формальной парадигмы. Он полагал, что в этой проекции искусство вовсе лишается содержания и смысла. Однако на самом деле этот вопрос решался - и именно через альянс искусствознания с психологией. Формальные структуры в искусстве в рамках формально-стилистической школы представали как прямые аналоги, как изоморфы структур психологических.

Показательны в этом смысле попытки охарактеризовать тот или иной стиль через устойчивый психологический тип - этнокультурный (ср. "германец" у Ригля или Воррингера), или даже патологический. Отчасти иронизируя над подобными попытками, М.Шапиро пишет: "Если шизофреники заполняют листок бумаги теснящимися мотивами повторяющихся узоров, можем ли мы объяснить сходные тенденции в искусстве исторической или примитивной культуры шизофренической тенденцией или господством шизоидного типа личности в этой культуре?"[17] Вопрос о некоем автономном смысле произведения в этом контексте снимается, но сам смысл присутствует в виде психологической субстанции. Процесс творчества здесь это овеществление психики, перенесение форм психической организации в формы вещные. Процесс же восприятия, понимания - это трансляция структуры вещных форм в психику воспринимающего, отпечатывание формальной структуры в структуре психики.

Речь, таким образом, идет о смысле безусловном, не зависимом от воспринимающего, смысле, спаянном с формой изоморфностью своей организации.

В этих рамках формальная парадигма и содержит в себе возможность исследования семантики. Когда, определяя стиль, современные исследователи говорят о единстве эстетических представлений, форм мышления и т.д., то эти субстанции, хотя, казалось бы, и вписываются в современную культурологическую парадигму, вместе с тем несут в себе остаточный привкус все того же безусловного смысла, независимых от субъекта и от содержания мышления, форм психической организации. "Основные понятия истории искусств" Г.Вельфлин начинает словами "Переход стиля Ренессанс в стиль барокко есть прекрасный... пример того, как новый дух эпохи вынужден искать для себя новую форму"[18]. Казалось бы, за формой видится и ищется духовная субстанция. Но в докладе перед прусской Академией Наук Вельфлин объясняет тот же процесс так: "изменения стиля вызываются изменениями способа человеческого зрения"[19]. Духовная субстанция тем самым оказывается субстанцией чисто психологической, больше того, психофизиологической, выражаясь в способе зрения. Смысл становится изоморфом формы, ее аналогом в психике.

По ходу рассуждения возникает впечатление, что если форму мы полагаем объективной, то смысл - субъективным, если форму - субстанциональной, то смысл акцидентальным. Отсюда следует вывод о релятивизме в понимании смысла. Подобное представление нам чуждо. Для нас проблематична не объективность смысла, но возможность его внесубъективного постижения.

Разумеется, с философской точки зрения, и суждение о форме субъективно так же, как и суждение о смысле. Но мера произвольности для суждения о форме у любого воспринимающего, а тем более для исследователя, владеющего общенаучным языком, совсем иная, чем для суждений о смысле. Если исследователь отмечает использование в произведении открытого мазка, это суждение трудно оспорить. Если же утверждается, что импрессионисты ищут способ передать мгновение, и поэтому нацелены на моментальность, то с тем же успехом можно сказать, что они ищут способ передать суть вещей так, как они даны человеку, и поэтому нацелены на вечность. В равной степени из этого можно вывести торжество реалистической идеи в их творчестве и полный отказ от реализма.

онтологичность ситуации восприятия произведения и его интерпретации. Именно такая онтология полагается базовой в герменевтической школе философии. Если же попытаться отказаться от значимости этой ситуации, то она начинает мстить за подобное упрощение.

Да, в описанной формальной модели смысл становится объективной субстанцией, не зависимой ни от кого. Он теряет неопределенность бесконечной череды интерпретаций, превращаясь в "геологическую", кристаллическую структуру. Но он бесконечно редуцируется, существует лишь на уровне безусловных эмоциональных реакций на формальные раздражители.

По сути, с представлением о том, что искусство передает значимые духовные ценности, с представлением о символической природе художественного значения, со "смыслом" в рамках культурологических исследований такое понимание смысла несовместимо. Мы можем забывать об этом, говоря о "формах мышления", выраженных в стиле, но стоит поставить эту проблему, и глубокая несовместимость смысла психологического и интеллектуального станет явной.

Искусство в его символическом, смысловом аспекте исследуется в рамках иконологического и иконографического подхода. В конце 50-х - начале 60-х годов состоялась знаменательная, с точки зрения рассматриваемой нами проблемы "стиль и смысл", дискуссия о возможности создания модели "иконографического стиля"[20], то есть возможности совмещения стилистического и иконографического подхода.

Характерна в этом контексте позиция, занятая одним из самых тонких и глубоких искусствоведов этого времени Отто Пэхтом: "Я теряюсь в догадках, - писал он, - как можно было бы совместить иконографический и стилистический подходы, если они основываются на совершенно различных представлениях о природе творчества - один апеллирует к рациональному, интеллектуальному, другой же - к иррациональному, - и каждый считает, что он схватывает самую суть феномена искусства и объясняет его целиком"[21].

Итак, стиль в его классическом понимании оказывается несовместимым с представлениями об интеллектуальной семантике, о ясных духовных смыслах, которые несет в себе произведение искусства. Казалось бы, в таком случае семантический пафос искусствознания должен был приводить к отказу от стилистического и господству иконографического и иконологического подходов. Такая тенденция в современном искусствознании совершенно очевидна. Но вместе с тем отказа от категории стиля не происходит.

Причина этого в том, что иконографический подход не формирует своей, сопоставимой со стилем, формы общности произведений искусства. Речь здесь идет об интерпретации, поиске смысла конкретного произведения, но не о поиске смыслового единства многих произведений, системы смыслов, которая характеризовала бы школу, направление, или же "дух эпохи". Иначе говоря, смысл не выступает в качестве критерия и основы какой-либо общности. Именно поэтому, несмотря на интерес к семантике, формальный критерий общности продолжает существовать и не теряет своего значения.

Действительно ли смысл не может выступать в качестве основы общности?

Искусствознание не обладает моделью общности по смысловому критерию. Однако в других гуманитарных дисциплинах такие модели давно созданы и успешно функционируют.

В наиболее формализованном виде мы находим такую модель в теории семантических полей в лингвистике[22]. Суть идеи сводится к поиску реально функционирующих связей между отдельными смыслами. Общность строится не на основе границы, которая оформляла бы ее извне, но на основе внутренних ассоциативных связей между ее элементами, на основе сцепления смыслов. Не касаясь современных строго логических теорий, можно проиллюстрировать эту идею примером, который разбирает в "Философии имени" А.Ф.Лосев[23]. Основываясь на этимологических разысканиях, он выделяет систему смыслов, связанных с понятием "истина" в различных языках: то, что существует подлинно (от "есть", "быть"), то, что незабвенно, вечно (в греческом языке), то, во что следует верить (в латинском). А.Ф.Лосев в данном случае следует за П.Флоренским, который, помимо перечисленных, выделял и другие значения: то, что принимается всеми, то, что идет от Бога и др.[24]. Итак, смыслы: подлинное Бытие, вечность, объект веры, слово Божье, нечто общепринятое и признанное и т.д. составляют семантическое поле "истины". Список элементов значения, или "сем", можно продол жать;

важнее другое: каждое из перечисленных понятий ассоциируется с другим, вызывает другое в памяти, это - реально функционирующая смысловая общность.

Подобные схемы единства смыслов широко применяются в культурологии.

Классический пример - структурный анализ мифов у К.Леви-Строса. Предполагая, что каждое ключевое для отдельного мифа понятие или оппозиция ассоциативно связано с другими, и все они - с фундаментальными ценностями данного социума, он показал наличие реально действующей единой системы смыслов, которые связывают отдельные мифы между собой[25]. Подобная методика применяется не только в отношении культур примитивных. По сути, из нее исходит А.Я.Гуревич, в своей книге "Категории средневековой культуры"[26], когда последовательно анализирует систему ценностей средневекового социума и показывает связь этих ценностей между собой как единой системы смыслов, единого семантического поля.

Можно ли прямо спроецировать подобную методику на исследование искусства?

Заметим, что она ориентирована непосредственно на смыслы как на первичные объекты, и эти смыслы могут проявляться в любой предметной области культуры вне зависимости от специфики этой области. Для нас же смысл не выступает сам по себе. Он может появляться лишь как результат интерпретации, то есть как объект "вторичный". При этом любое произведение может порождать бесконечное количество интерпретаций. У нас нет оснований считать одну из них истинной. Можно сказать, что истинное значение произведения вообще непознаваемо, ибо это и ни одна из его интерпретаций, и даже не замысел автора, ибо значение может быть шире замысла.

Искусствознание не использует модель смысловой общности постольку, поскольку, с одной стороны, она как бы отдаляет науку от ее предмета, заставляя рассматривать не произведение искусства, но его осмысление, а с другой - вводит исследователя в зыбкую область произвольных интерпретаций. Есть ли выход из этой ситуации? Нам представляется правильным говорить о двух типах смысла художественного произведения. Необходимо возможно более четко разграничить значение произведения и его интерпретацию. Значение в этом случае слито с самим произведением, существует лишь в той форме, в которой оно этим произведением оформлено, и в этом смысле герметично и непознаваемо. Форма здесь неотделима от смысла, и значение замкнуто в этой форме. Интерпретация, напротив, есть перевод скрытого в произведении в другую систему. Любая интерпретация локальна по отношению к значению.

Интерпретация есть результат деятельности воспринимающего по адаптации смысла.

Число интерпретаций зависит поэтому от числа воспринимающих.

Казалось бы, перед нами тупик: значения непознаваемы, а интерпретации бесконечны. Ни в одном, ни в другом случае мы не получаем четкого объекта для исследования. Но, с другой стороны, можно заметить, что воспринимающий не вполне свободен в своей интерпретации. Она зависит от его представлений и знаний, в конечном итоге, от актуальной культуры социума. Более того, какие-то интерпретации социумом отбрасываются, какие-то закрепляются в качестве общепринятых. Они становятся всем понятными смыслами.

воспринимался как символ борьбы Флоренции за республиканскую форму правления.

Было бы ошибкой отождествить этот смысл со значением произведения, сузив его тем самым до политического лозунга. Столь же неправильно было бы утверждать, что этот смысл вообще отсутствует. Это именно интерпретация, которая возникает внутри социума и становится общезначимой для его членов.

В рамках иконографического и иконологического методов общепринятой практикой является сопоставление произведений пластических искусств с другими системами текстов, в которых смысл используемых образов и мотивов так или иначе фиксирован (для иконографии это прежде всего традиция текстовая, для иконологии изобразительная). Для анализа средневековой архитектуры оказываются необходимы теологические сочинения, тексты проповедей и т.д. Для понимания архитектуры классицизма необходимы философские тексты Просвещения, политические программы "просвещенного абсолютизма", масонские сочинения. Мы можем отнестись к поискам таких "параллельных" искусству текстов как к исследовательским ходам. Но можем, напротив, признать их существование онтологическим свойством экзистенции произведения искусства в культуре. Ю.М.Лотману принадлежит мысль о том, что для разнонаправленных и разнохарактерных текстов (для преодоления энтропии)[27]. Нам этот тезис представляется чрезвычайно значимым. Ведь наличие параллельных текстов задает направление интерпретации воспринимающего, благодаря им искусство понимается, его язык становится общепринятым, система значений - ясной.

Эти тексты, а к ним относятся не только и даже не столько те, которые прямо толкует произведения искусства, но все те, которые задают рефлексивный уровень социума, продуцируют некий общезначимый набор интерпретаций. Отсюда может возникать достаточно четкая и ясная система смыслов, связанных между собой. Именно они могут составлять единое семантическое поле.

Разумеется, когда исследователь имеет дело с формальной общностью, с реально наличествующей единой формальной концепцией, которая свойственна произведениям одного стиля, все рассуждения о смысле как о критерии общности не имеют особого значения. Но как поступать в том случае, когда такое формальное единство отсутствует?

Именно этот вопрос заставил нас столь подробно остановиться на проблеме смысла как основы общности. В свое время Б.М.Кириков предложил свою классификацию основных стилистических направлений внутри неоклассики. В основу его классификации были положены два признака: прототип, которым пользуются зодчие, и направление в архитектуре начала XX века, из которого они исходят. Среди прототипов он выделил два:

классицизм и Ренессанс. Среди направлений - эклектику, модерн и "ретроспективизм"[28].

Эта классификация может быть развита и дополнена. Так, среди ренессансных прототипов отдельную группу составляют маньеристические образцы, а среди классицистических - ампирные. Среди направлений, из которых исходят зодчие, следует различать раннеромантический и рациональный модерн, ибо в отношении неоклассики они ведут себя по-разному. Но суть ситуации от этого не меняется. Заметим, что на противопоставлении ренессанса и маньеризма (включавшегося в то время в барокко), формировалась концепция Г.Вельфлина, именно их противоположность позволила ему противопоставлении модерна и эклектики основывает свою формальную концепцию стиля Е.И.Кириченко. Назвав неоклассику стилем и применив к ней парадигму стиля в его классическом понимании, мы будем вынуждены искать формальные закономерности, объединяющие системы прямо противоположные: Ренессанс и маньеризм, эклектику и модерн. Задача, как представляется, лишенная смысла.

Можно, разумеется, вообще отказать неоклассике в наличии общности, единства и считать, что мы имеем дело с разными течениями, возникающими внутри эклектики и модерна. С формальной точки зрения такое решение представляется единственно возможным и верным. Но в таком случае, мы явно противоречим исторической данности - неоклассицизм осознается его представителями как единое движение по пути к классическому идеалу. И, следовательно, перед нами общность, но основанная не на формальном критерии.

Единство неоклассики в том, что она создает единый смысловой фон, единое семантическое поле актуализации классического наследия. Анализ этого поля, закономерностей его построения и тех конкретных смыслов, которые в него включены, основная задача настоящей работы. Именно здесь пересекаются ее цели в области истории и теории архитектуры: в исследовании неоклассицизма как семантической формы общности.

Историография неоклассицизма, как и большинства течений новейшей архитектуры, начинается со времени его появления. При анализе неоклассической критики мы оказываемся в двойственном положении. С одной стороны, между архитектурой неоклассицизма и критикой возникали интенсивные связи, критика направляла развитие архитектуры, выступала в качестве того "параллельного текста", о роли которого говорилось во "Введении". В этом качестве критика сама по себе выступает как материал для исследования, иначе говоря, в качестве источника. Но это не классический тип источника, с которыми работает, скажем, медиевистика. Критики 1910-х годов - А.Н.Бенуа, Г.К.Лукомский, В.Я.Курбатов и др. - это искусствоведы, историки искусства, и их суждения о неоклассике актуальны не только как свидетельство очевидцев, но и как идеи ученых. В этом качестве критика выступает как начало научной традиции изучения неоклассицизма. В рамках этой главы мы попытаемся охарактеризовать ее с этой точки зрения, включив сюда те идеи, которые не утеряли своего научного значения, а также те проблемы, которые были поставлены в критике 1900-х гг. и оказались существенны для формирования дальнейшей историографической традиции.

В жанровом отношении критика 1900-1910-х годов - это эссеизм. Но ее место в эссеистической традиции рубежа веков достаточно своеобразно. Классика эссеистики дает нам образцы текстов литературных, художественных. Для У.Патера было естественно превращать Боттичелли в страдающего эстета "конца века"[1]: его рассказ о Боттичелли это беллетристика. Вернон Ли населяла Италию разнообразными камерными мифологическими существами, оживлявшими ее рассказ, как оживляют пейзаж фигурки стаффажа. Для Лукомского или Курбатова такие литературные сюжеты оказывались уже невозможными. Они писали именно об архитектуре. Сохраняя эстетику и стиль беллетриста, они теряли его позицию, не выходили в другое, постороннее архитектуре искусство. То, что можно обозначить как "ответственность текста", критерии определения его ценности, лежали не в области соответствия законам литературы, но в области соответствия архитектуре.

Такой критерий соответствует позиции архитектуроведа. Однако в контексте развития архитектуроведения как науки, (для данного периода прежде всего - истории архитектуры) место неоклассической критики также достаточно своеобразно. С одной стороны, добротный позитивистский археологизм Н.В.Султанова, Н.А. Артлебена или Л.В.Даля для неоклассиков был уже пройденным этапом. С этим методом ушли в прошлое общая для XIX века "дарвинистская" любовь к вопросам "происхождения и развития", так же как и идеи культурно-исторической детерминации искусства.

Произведения искусства предстали перед глазами искусствоведов "сами по себе", в контексте разорванных архитектурно-генетических связей и вне детерминации историческими условиями их возникновения. Можно сказать, что объектом внимания оказалась художественная форма как таковая.

Однако аналитический метод, соответствующий подобному взгляду, то есть метод формально-стилистического анализа, еще не был принят этим поколением критиков. В этом смысле характерен следующий факт. На вышедший в 1913 году перевод книги Г.Вельфлина "Ренессанс и барокко", в которой, пусть не в явном виде, но уже содержались идеи его формального метода, двое из интересующих нас авторов Г.Лукомский и В.Курбатов - откликнулись рецензиями. Лукомский воспринял эту книгу как еще одну скучную и устаревшую переводом немецкую книжку по искусству, бескрылую и добротную[2]. В.Курбатов вступил с Вельфлином в совершенно абсурдный с методологической точки зрения, но имеющий большой историографический интерес спор.

"Разложение Ренессанса, - такова тема настоящего исследования, - говорится в предисловии. А напротив - таблица I - собор св. Петра. Конечно, 25 лет назад под влиянием школьных теорий можно было говорить о разложении ренессанса, но разве весь Микеланджеловскому, фасад столь логичный и торжественный, как фасад Модерны, колоннаду столь безукоризненно строгую, как колоннада Бернини. Вельфлин вступает в защиту барокко, но повторяет: "распад". Да и защита оскорбительна там, где можно лишь восхищаться"[3].

Очевидно, что Курбатов не понимает терминологического значения слов "разложение" и "распад", и придает им неуместный оценочный смысл, соответственно не принимая идей Вельфлина о трансформации ренессанса в барокко. Это, однако, характерно не только само по себе. Курбатов отказывается видеть в соборе св. Петра смену исторических пластов. На место исторической стратификации он ставит идею целостности, единства произведения.

исследовательского, неоклассики используют "стиль" как понятие синтетическое, художественное. Метод Г.К.Лукомского лучше всего характеризуют следующие слова; "Во всяком сооружении, как мало бы оно не подходило под строительные каноны, помимо того, что оно может быть рассматриваемо с исторической, археологической, архитектурной и художественной стороны, можно взыскать особую интимную, характерную для него "интересность", - не красоту образцовую, классическую, правильную и гармоничную, а красивость, заложенную в каком-нибудь уголке здания, в массе построек, может быть в сочетании их критиков-неоклассиков "душа стиля", в своей субъективности и неопределенности как нельзя более точно выражающее отношение к стилю внутри неоклассической критики.

Центральный вопрос для историка: происхождение неоклассического стиля оказывался на периферии интересов критиков. "Любовь к старине, наблюдаемая... в зодчестве, объясняется тем, что после всех неудачных попыток в 90-х годах минувшего столетия, к... "новшествам" наступило попросту отвращение"[5], -писал Г.К.Лукомский.

При желании можно интерпретировать подобные утверждения как доказательство того, что неоклассика возникает как реакция на архитектуру модерна. Но отсутствие сколько-нибудь продуманной концепции, объясняющей появление неоклассики, бросается в глаза.

Чем объяснить отсутствие интереса к этому вопросу? Дело, как представляется, не только в специфическом неприятии проблем "происхождения и развития", о котором уже говорилось. "Синтетическое" отношение к стилю заставляло видеть классический стиль как желанную цель, а не как эмпирическую данность. Рождение подлинной классики мыслилось в будущем. Настоящее же мыслилось как предыстория подлинного рождения, поэтому пытаться объяснить рождение неоклассики означало для критики искать причины того, что еще не произошло. "И должно начаться, и уже начинается (движение Г.Р.) - другое, не столь индивидуалистическое, более закономерное, более оглядывающееся назад"[6], - писал Г.К. Лукомский в 1909 году. Это ощущение "у порога" - "должно начаться и уже начинается" - проходит через всю неоклассическую критику.

Не находя в критике концепции рождения неоклассического движения, мы взамен этого обнаруживаем массу высказываний на тему о том, что должно к этому рождению привести. Именно так следует воспринимать многочисленные упреки критиков в адрес неоклассической архитектуры. Показательны в этом отношении слова А.Н.Бенуа, сказанные им уже на закате неоклассики, в 1917 году, в рецензии на монографию Г.К.Лукомского "Современный Петербург". "Я не могу скрыть известной досады. Эта досада касается не столько отдельных зданий, сколько всего движения в целом, или скорее, если можно так выразиться, того уклона, который все сказывается в направлении нашей архитектуры.... Если под классицизмом подразумевать моду на классические формы, то это такая же ересь, как и всякая другая из милых нашему времени и столь гнусных в своей основе "стилизаций". Это есть повод к фатально дилетантскому и поверхностному подражательству. Как ни печально в этом признаваться, но именно чем-то таким и представляется мне даже плодовитейшая современная русская архитектура"[7].

По мнению Бенуа, необходимо преодолеть стилизацию, обратившись от поверхностной имитации классики к глубинному ее постижению. Упреки в стилизации сопровождают неоклассику на всем протяжении ее развития. Причем заметим, это критика сочувственная (как у Бенуа), направленная не на то, чтобы уязвить представителей движения, но на то, чтобы движение улучшить. Развивая эту мысль, можно сказать, что вектор движения к подлинной классике направлен от стилизации к стилю. Забегая вперед, заметим, что проблема стилизации в современном архитектуроведении активно обсуждаются, однако не в той плоскости, которая задана процитированным отрывком. Мы не располагаем моделью, которая позволила бы понять процесс развития от стилизации к стилю.

Другим важным мотивом неоклассической критики, проходящим через все ее развитие, было несоответствие классики "современности", условиям современной жизни.

"Мы живем в эклектическое время, - писал в 1908 г. В.Я.Курбатов, -... и поэтому стили Empire и Людовика ХVI будут неизбежно употребляться. Первый из них даже в моде, но применять его следует очень осторожно, так как нашему времени он совершенно не соответствует. Где воодушевление, подъем, трофеи Александровского времени? Можно думать, что вполне возможно применение того же стиля в более скромных постройках. И еще лучше, если будет употребляться Кваренги-Палладианский тип, более скромный и легче приспосабливаемый, чем стиль Росси и Томона[8].

Отметим специфический модус постановки этой проблемы: речь идет не о том, чтобы, указав на несоответствие современности, отбросить неоклассику, но о том, чтобы классику с современностью примирить. Это стремление проявляется на всех уровнях архитектурного организма. Представление о современности в архитектуре в тот период прежде всего соотносилось с новыми конструкциями, функциями и материалами. Показательны в этом отношении слова, произнесенные М.С.Лялевичем с трибуны IV Съезда зодчих: "Действительно рациональное применение железа... основано на идее треугольника сил. Здесь я особенно хочу подчеркнуть то, что идея эта имеет готовый прообраз в сочинении архитектора XVI столетия Andrea Palladio"[9].

Г.КЛукомский же писал: "Надо выработать свой стиль, который наиболее подходил бы к современным задачам и соответствовал бы новым строительным материалам. Кажется, что таким стилем, вполне отвечающим стремлению пользоваться для обработки здания исключительно подлинными материалами и соответствующим условиям эстетики и комфорта нашего времени является вообще итальянская классика"[10].

Как относиться к подобным заявлениям? Беспристрастный анализ показывает, что перед нами достаточно компромиссные попытки соединить те лозунги, которые были выдвинуты архитектурой модерна (рациональное использование новых материалов, создание комфорта и т.д.) с неоклассической программой. Представляется, что они не связаны с существом неоклассики, ее наиболее принципиальными интенциями. Но в том, что Лукомский пытается убедить себя и читателя, что итальянская классика естественно и необходимо вытекает из использования современных материалов и условий комфорта, нам важна не спорность этих положений, но сам поворот мысли.

Вместо критики с позиций модерна или с "функционалистских" позиций возникает попытка приспособить эти позиции к неоклассике. Вея критика неоклассицизма, которая ведется в 1900-1910 гг., - это критика направления не извне, но изнутри самого неоклассицизма. Об этом порой забывают. Так, статья О.Р.Мунца "Парфенон или св.

София" трактуется в большинстве современных работ как отрицание всего неоклассического движения и едва ли не первый манифест новой архитектуры. Среди критических заявлений по поводу неоклассики, это, действительно, едва ли не самое острое. Но, повторяя идею о несоответствии неоклассики принципам и нуждам современности и выдвигая принцип "целесообразного строительства", Мунц замечает в конце статьи: "Когда... рано или поздно будут найдены вариации (этого принципа - Г.Р.), соответствующие современной жизни, тогда и произойдет подлинное возрождение классики"[11]. Речь, таким образом, опять-таки идет о движении к подлинному классическому стилю.

Неоклассики, естественно, сознавали, что классицизм не вполне соответствует ни современным строительным приемам, ни функциям, и уж во всяком случае рождается не из них. "Стиль рождается не из материала, но из общественного идеала"[12], -утверждал М.С.Лялевич, полемизируя с В.Я.Курбатовым, отстаивавшим в 1908 году земперовскую точку зрения на стиль. Именно этот идеал и кажется современным, привлекает. Н.Н.Врангель в заметках об Исторической выставке архитектуры 1911 года писал о классике: "... больше всего поражает именно этот grand-air, это презрение к житейским удобствам в пользу отвлеченного идеала прекрасного"[13].

В чем соответствие этого идеала современности? Едва ли не главным здесь оказывалась "всемирность", всеобщность, тотальность классической архитектуры.

Лучшие слова для характеристики этого нашел А.Н.Бенуа: "Всемирное общество, объединенное общей религией,... общими социальными потребностями, вырабатывает нечто такое, что может служить... идеальным мостом... Классика... - художественный язык, имеющий неотъемлемое свойство быть признаваемым всеми, быть уместным повсюду... Этот факт полон удивительной тайны и, я бы сказал, радостных заветов. Для француза, который узнает себя в искусстве англичанина, русского или немца, это будет великой радостью"[14].

Материал, который мы анализируем, в подавляющем большинстве представляет собой отдельные статьи, полемические выступления, критические заметки об отдельных сооружениях, доклады на архитектурных съездах и в архитектурных обществах.

Единственной крупной и обобщающей работой, возникшей в контексте критики 1900-1910-х гг., была уже упоминавшаяся книга Г.К.Лукомского "Современный Петербург. Очерк истории возникновения и развития классического строительства" (1917). Книга выросла на основе критических выступлений Г.К.Лукомского, и прежде всего его статьи в журнале "Аполлон" "Неоклассицизм в архитектуре Петербурга" (1914).

Поэтому, в основном, помимо анализа конкретных сооружений, она содержит в себе те идеи, которые уже были охарактеризованы как общие для неоклассической критики в целом. Однако, предлагая своего рода ретроспективный обзор, Г.К.Лукомский вынужден был изменить свою позицию критика на позицию историка.

Поэтому в этой монографии мы впервые (и в последний раз вплоть до сегодняшнего дня) встречаем развитый анализ эволюции неоклассического движения. По мнению Лукомского, неоклассицизм развивался как последовательная ретроспекция классического архитектурного языка: от ампира к классицизму XVIII и XVII века, далее "биологических" представлений о развитии стиля (зарождение, расцвет и упадок).

Видимо, поэтому она оказалась полностью забыта в дальнейшем.

Критика выступала не только в качестве стороннего наблюдателя развития неоклассики. К характеристике ее роли в формировании движения мы вернемся в следующих главах. Следующий период в развитии историографии приходится на 1920-е начало 30-х годов.

конструктивизма. Неоклассицизм в этот период являлся слишком недавним прошлым, которое не могло быть оценено и понято вполне беспристрастно. С другой стороны, для творческой практики архитектуры его исследование не было сколько-нибудь актуальным.

Заявления же самих неоклассиков, относящиеся к 20-м годам, - это, в отличие от критики неоклассицизм в этот период оказывался для архитектуроведения предметом более чем периферийным.

приходится на 60-е годы, развивалась на фоне обостренного внимания и к творческому, и к научному наследию 20-х годов. Поэтому немногие высказывания и идеи 20-х годов по поводу неоклассики получили такое значение для современной научной традиции, которое трудно переоценить.

характеристика неоклассики, данная М.Я.Гинзбургом в книге "Стиль и эпоха". Гинзбург писал: "В Петрограде и других городах России в последнее десятилетие перед войной расцветает плеяда чрезвычайно даровитых зодчих... Благодаря их большому мастерству, отменной культуре и творческой активности за небольшой сравнительно период возникает столь значительное количество хорошо прорисованных и скомпонованных памятников, что возникает впечатление какого-то расцвета архитектуры. Однако последнее впечатление оказывается ложным... "[16]. "Все наши "неоклассицизмы", "неоренессансы" не выдерживают ни в какой степени проверки на современность.

Зародившись в головах немногих утонченно-культурных и развитых зодчих и давая нередко, благодаря их дарованию, вполне законченные в своем роде образцы, эта внешняя эстетическая корка, точно так же, как и всевозможные другие эклектические вылазки, является праздной выдумкой, пришедшейся по вкусу узкому кругу ценителей"[17].

Характерной представляется неожиданная для М.Я.Гинзбурга неуверенность, двойственность позиции. С одной стороны, он говорит: даже какой-то расцвет архитектуры. Но, признавая этот расцвет, он тут же хватает себя за руку. Расцвет оказывается каким-то неправильным, незакономерным, потому что, расцветая, архитектура не "выдерживает проверки на современность". Напомним, что идея "несоответствия современности" проходит через всю неоклассическую критику. Здесь мы впервые сталкиваемся со своеобразной инверсией этой идеи. Если у неоклассиков ее обсуждение мыслилось в контексте достижения подлинной классики, то у Гинзбурга она становится основанием для отторжения классики в целом. Классика не связана с современностью - откуда же в таком случае она возникает? Она - результат деятельности узкого круга, немногих даровитых зодчих. Она - побочный продукт развития, к которому нельзя относиться всерьез.

Иную концепцию неоклассики выдвинул в своей книге "Русское искусство промышленного капитализма" А.А.Федоров-Давыдов. Если для М.Я.Гинзбурга неоклассика - это явление едва ли не случайное, то Федоров-Давыдов находит ему вполне определенное место. Значение его концепции определяется тем, что он первый в истории изучения неоклассики "чистый" исследователь, не связанный с неоклассикой ни симпатиями (как критики 1910 гг.), ни антипатиями, как Гинзбург. Полностью отвлекаясь от проблем "идеологии" неоклассики, он, в этом смысле, взглянул на неоклассицизм вполне непредвзято.

неоклассицизма. По его мнению, неоклассика возникла из модерна. Заметим, что, по мнению неоклассиков, их творчество противостояло модерну, и такое решение вопроса показалось бы им попыткой дискредитации направления. Но самосознание неоклассиков, как, впрочем, и представителей всех направлений в русском искусстве, которые он анализировал, мало интересовало Федорова-Давыдова. "Историческая улица, "genius loci" и прочие пассеистические и символические вещи были эмоционально-субъективным восприятием архитектуры"[18]. Такого рода субъективность он отрицал, его интересовало объективное развитие архитектурной формы. Основные положения этой работы подробно рассматриваются в книге В.В.Кириллова, не только оценившего значение идей А.А.Федорова-Давыдова, но и попытавшегося развить его метод в своем собственном исследовании модерна. "На заключительном этапе развития конструктивное направление стиля модерн становится сродни классицизму, - пишет В.В.Кириллов. - Появление неоклассицизма выводится им (Федоровым-Давыдовым - Г.Р.) из логики развития самого стиля модерн".

На рубеже 20 и 30-х годов А.А.Федоров-Давыдов выступает как один из ярких представителей школы формалистов-социологов, и именно в этой связи следует воспринимать логику его работ. По его мнению, "формально-стилистическая эволюция (искусства конца XIX - начала XX вв. - Г.Р.) заключалась в победе категории пространства над категорией объема"[20]. Невозможно не увидеть здесь прямого влияния схемы развития искусства от Ренессанса к барокко, разработанной Г.Вельфлином (Ренессанс объем, барокко - пространство). Конечно, А.А.Федоров-Давыдов в значительной мере скорректировал концепцию Вельфлина применительно к ситуации рубежа веков. В отличие от Вельфлина, который считал жестко связанными между собой оппозиции объемного - пространственного и линейного - живописного, Федоров-Давыдов утверждал, что "линейное не связано с задачей передачи объема" и отсюда делал вывод о том, что "линия освобождается подобно мазку и пятну"[21]. Именно в этом процессе находила себе место архитектура: "Стилизуемый ампир был переходным этапом от нерасчлененной еще стены (господство объема, модерн - Г.Р.) к графическому ее разрешению (господство пространства, новая архитектура - Г.Р.), поскольку в нем самом налицо было и то, и другое"[22].

Необходимо отметить еще одну черту работы Федорова-Давыдова. Сам материал, который он анализировал в своей книге, ни в коей мере не увлекал его (речь идет только о неоклассической архитектуре). "Архитектура, - писал он, -... находится в стадии вырождения, безусловность которого тем яснее в попытках вдохнуть в нее новую жизнь"[23]. Импульсы, порождавшие его концепцию, исходили совсем не из материала, но из потребностей развития науки об искусстве, демонстрации ее возможностей и поиска новых путей. В этом смысле его работа в большей степени претендовала не на адекватное освещение материала, но на адекватность методам формального анализа.

То положение с единством формальной концепции внутри неоклассики, о котором говорилось во "Введении", обуславливает, на наш взгляд, глубокую неадекватность такого подхода к материалу. Нам кажется, что гораздо корректнее поступил такой тонкий исследователь, каким был А.Г.Габричевский, когда, с неменьшим энтузиазмом относясь к формальному методу, он в то же время исключил неоклассицизм из своих построений. В 1924 г. в неопубликованной в то время статье "Античность и античное" он писал: "Здесь (в схеме эволюции классических стилей - Г.Р.) речь не идет о культурно-содержательном направлении, так называемом ретроспективизме, который...

протекает в стороне от главного русла формальной эволюции"[24]. Неоклассицизм тем самым рождается в его концепции не из эволюции форм, но из смысла, и потому не должен анализироваться исключительно с формальных позиций.

Нельзя, однако, сказать, что формальное исследование неоклассики вообще не позволяло увидеть ее существенных черт. Помимо ряда интересных наблюдений, которые мы находим в книге А.А.Федорова-Давыдова, формальный взгляд на неоклассику позволял поставить еще одну проблему, которая однако ни в 20-х годах, ни позднее разрешения не получила. Заметим, что М.Я.Гинзбург, столь отрицательно отнесшийся к неоклассике, к подлинной классике относился совсем по-иному. Более того, классика сближалась у него в своих формальных характеристиках с новой архитектурой, с конструктивизмом[25]. При этом формальной концепции, высказанной Гинзбургом в его книге "Ритм в архитектуре", предшествовало углубленное штудирование классической архитектуры во время обучения в Милане. Между классикой и новой архитектурой возникла своего рода "дословная преемственность": слова, родившиеся при изучении классики, оказались частью "формального кредо" конструктивизма.

На рубеже 20 и 30-х годов М.Я.Гинзбург и А.Веснин оказались перед трагической необходимостью обосновать возможность освоения классики через стилистику конструктивизма. Именно тогда возникла необходимость в формулировании идеи сходства конструктивизма и классики. При этом степень адаптивности классики к конструктивизму оказалась неожиданно высокой: тектоническая правдивость, стремление к простым геометрическим формам, их замкнутость, логизация, метроритмическое единство и т.д. в равной степени характеризовали и конструктивизм, и классицизм.

Попытки лидеров конструктивизма убедить в этом профессиональное сообщество не имели, как известно, сколько-нибудь значимых результатов. Однако в архитектуроведении обсуждение проблем сходства конструктивизма и классики было продолжено. Заметим, что подобные проблемы не столь актуально, но все же вставали и перед западной архитектурой, также оказавшейся на рубеже 20 и 30-х годов на распутье между классикой и авангардом. В 1934 г. в Вене вышла книга Эмиля Кауффмана "От Леду до Ле Корбюзье", в которой он связал функционализм 20-х гг. с архитектурными экспериментами раннего ампира эпохи Французской революции.

Благодаря рецензии Д.Е.Аркина в 1935 г. эта книга стала известной советскому читателю (как раз тогда, когда вопрос об отношениях конструктивизма и классики стоял достаточно остро)[27]. В том же 1935 г. А.И.Некрасов в своей книге "Русский ампир" также сопоставил классику и конструктивизм[28].

Можно сказать, что на рубеже 20 и 30-х годов, на фоне возвращения к классике от конструктивизма, в архитектуроведении была поставлена проблема формального сходства классицизма и конструктивизма, больше того, это сходство было доказано. Однако этот тезис не затрагивал неоклассику 1910-х годов. Речь шла о классических принципах архитектуроведением открывалась возможность поставить вопрос о неких более сложных отношениях между неоклассикой и новой архитектурой, нежели простое противостояние.

Возможно, за самим обращением к классике в предреволюционной архитектуре стояло нечто большее, чем простая стилизация, коль скоро те же формальные принципы в дальнейшем вдохновили архитектуру авангардную. Однако в тот период эта тема не получила никакого развития.

Характеризуя этот период в развитии историографии в целом, мы должны отметить, что, во-первых, неоклассицизм оказался на периферии исследовательских интересов, во-вторых, единой точки зрения на это направление выработано не было, в-третьих, возникло несколько достаточно нетривиальных идей и концепций, содержавших в себе возможность развития. Историография следующего периода - вплоть до конца 50 - начала 60-х годов - характерна как раз тем, что более или менее единая точка зрения на неоклассику была выработана.

Большинство работ, вышедших в этот период, было посвящено конкретным мастерам, начинавшим в 1900-1910 гг. и в дальнейшем ставшим мэтрами советской архитектуры[29] (прежде всего Жолтовскому, Фомину и Щусеву). Эти работы содержали в себе в очень кратком виде общую характеристику неоклассики. Особенно над ее характеристикой никто не задумывался. Быстро проговорив ставший к концу 40-х годов стандартным набор слов о движении в целом, исследователи переходили к конкретному художественному и биографическому материалу, анализ которого нередко содержит ряд интересных наблюдений и фактических сведений. Нас здесь, однако, интересует именно общая концепция, и на ней мы позволим себе остановиться.

Так или иначе, осознававшееся в предшествующий период хронологическое последование эклектики, модерна и неоклассики было здесь забыто. Все течения предстали как "современники". Такая трактовка проистекала из концепции происхождения неоклассики. Если Федоров-Давыдов выдвигал предположение о происхождении неоклассики из модерна, то исследователи рассматриваемого периода возводили генезис неоклассики непосредственно к русскому классицизму.

Зодчие-неоклассики 1910 годов (и соответственно 1930-50-х) выступали как прямые продолжатели великого дела Захарова-Воронихина-Росси-Стасова, а все, что располагалось между классицизмом и неоклассицизмом уравнивалось в своей антихудожественности и становилось объектом непримиримой борьбы.

Вопрос о том, почему произошло возвращение к классике, решался предельно просто: неоклассицизм возник как реакция на все то, что ему противостояло и его окружало. Этому окружению неоклассики объявили войну. Следует сказать, что число архитекторов-борцов, чье творчество подлежало анализу, оказалось крайне небольшим это лишь будущие советские мастера. Напомним, что еще Гинзбург охарактеризовал неоклассику как результат деятельности немногих, находящихся в стороне от основного движения мастеров, и это представление, как видим, оказалось достаточно устойчивым.

Правда, мотивация такой точки зрения изменилась. Подобно тому, как немногие истинные революционеры объявили войну царизму, немногие истинные архитекторы боролись с буржуазной антихудожественностью. Борьба их при этом носила характер хотя и героический, но несколько обреченный, поскольку лишь революция дала возможность их талантам расцвести вовсю.

Методологически концепция неоклассики 1910-х годов опиралась в те годы на теорию социалистического реализма в архитектуре. Не касаясь этого специфического сюжета, заметим, что для большинства архитектуроведов 30-50-х годов социалистический реализм как всякий истинно сакральный предмет, определялся чисто апофатически; через то, что не есть социалистический реализм. Во-первых, социалистический реализм - это не формализм. Во-вторых, он - не космополитизм. И с тем, и с другим социалистический реализм борется.

Эта схема проецировалась на развитие предреволюционной архитектуры.

Поскольку неоклассицизм в начале движения в качестве прототипа избирал русский ампир, то смысл неоклассики представал как сугубо национальный и патриотический. Русская ориентация неоклассики противопоставлялась интернационализму модерна. Стиль модерн с его тягой к пластическим экспериментам и новаторством трактовался как явление глубоко формалистическое. Противостоять ему означало бороться с формализмом. "В это время, - писали про 1910-е годы Н.Пекарева и П.Минкус, - к безудержному эклектизму в архитектуре... присоединилось влияние возникшего на Западе стиля "модерн". Быстрое проникновение модерна в Россию вполне закономерно. Сращение отечественного и иностранного капитала, характерное для империалистической стадии развития капитализма,... создало благоприятную почву для развития космополитических тенденций[30]. "Передовые русские архитекторы начала XX века - Фомин, Щусев, Щуко, Жолтовский, Таманян - пытались противодействовать модерну, противопоставляя декадентской эстетике углубленное изучение лучших памятников мировой и русской архитектуры и творческую переработку произведений классического зодчества"[31].

В этом виде концепция неоклассики приобрела вполне законченный характер своеобразной формулы и никем особенно не разрабатывалась. Исключения здесь составляют труды М.П.Цапенко.

Не касаясь в рамках этой работы проблем неоклассики 30-50-х годов, нам хотелось бы обратить внимание на одну деталь, не вполне, как представляется, оцененную современным архитектуроведением. Лишь одно направление внутри неоклассики 1910-х годов переходит в новую сталинскую классику. Это - наиболее изысканный, наиболее изящный и тонкий стилизм, связанный идеологически и фактически с объединением "Мир искусства". Есть некий парадокс в том, что именно это, самое эстетическое, самое аристократическое и ученое направление, к которому принадлежали Фомин, Щуко, Жолтовский и др., проделало эволюцию в сторону классицизма сталинской эпохи. Его глубинные интенции - пассеизм, тонкое знаточество, эстетство - были прямо противоположны советской идеологии того периода. Рано или поздно это несовпадение не могло не проявиться, и в этом смысле архитекторы-неоклассики только и ждали своего палача. В лице М.П.Цапенко он и явился.

Первоначально его труды вдохновлялись той компанией травли И.3.Жолтовского, которая развернулась после войны. Для Цапенко основой его разысканий послужили два обстоятельства. Во-первых, объявленная "русскость" неоклассики, национальная чистота сталинской архитектуры находилась в явном противоречии с реальной ориентацией совсем не на русский классицизм, а на итальянское Возрождение и античность. Этот обман возмутил бескомпромиссного исследователя. Лидер же неоренессансного направления И.В.Жолтовский был известен своим плодотворным сотрудничеством с А.Г.Габричевским. Его формализм оказывался закрепленным его личными связями.

"На новом этапе советской архитектуры формализм принимает новый облик, хотя суть его по существу остается прежней... Это мы видим при ознакомлении с тем течением в советском зодчестве, которое получило наименование эстетствующего догматического формализма и обычно связывается с именем И.В.Жолтовского. Содержание статей Жолтовского о сущности истории архитектуры находится в противоречии с марксистсколенинской наукой о законах общества, культуры и искусства. Подобного рода теории надлежит беспощадно разоблачать как проявление враждебной идеологии, которая мешает развитию социалистического зодчества по пути социалистического реализма"[32].

Изыскания М.П.Цапенко, казалось бы, столь методологически выдержанные, оказались в противоречии с логикой государственно-художественного процесса. В I960 г.

И.В.Жолтовский стал лауреатом Сталинской премии, и на этом фоне его формализм несколько потускнел. В своей большой работе "О реалистических основах советской архитектуры" М.П.Цапенко почти оставляет эту фигуру в стороне. Но потеря главного и единственного героя исследования не помешала ему, а наоборот позволила выйти на более широкие обобщения.

В основу рассуждений Цапенко легла ясная и простая, но тоже замалчивавшаяся мысль о том, что лучшим выражением национальных идей и духа был русский стиль. В сравнении с ним неоклассицизм не мог не проигрывать, и был, что ни говори, более западным и прямо-таки космополитичным. "Космополитизм в области архитектуры приводил к тому, что всеобщее распространение получили не только старые классические формы, но и самые разнообразные стили. В Москве строится... особняк Тарасова в духе итальянского возрождения (И.В.Жолтовский).... Отрыв искусства от национальной культуры и национальной почвы означал на деле гибель и постепенное вырождение"[33].

Книга М.П.Цапенко обнаруживает редкую для этого периода эрудицию в вопросах архитектуры начала XX в. Несомненно его знакомство с периодикой 1900-1910-х годов.

По-видимому, он был знаком и со всей предшествующей традицией историографии. Ссылок в его работе А.А.Федорова-Давыдова показывают, что эта работа была ему известна[34]. Из этой книги он узнал о связи неоклассики с модерном, так что глубина формализма неоклассики стала совершенно ясна. Из периодики же начала века стало ясно, что неоклассика связана с апологетикой дворянской культуры, а также и "Миром искусства". Картина вырисовывалась ясная.

"Воскрешение его (классического искусства - Г.Р.) было ничем иным, как попыткой гальванизировать художественные образы прошлого, то есть по сути таким же явлением декаданса, как и другие архитектурные моды того времени. В своих творческих исканиях сторонники модернистского классицизма не замечали всего богатства русской национальной культуры. Подобное пренебрежительное отношение к самобытным формам русского искусства было своеобразным проявлением в архитектуре платформы "западничества", имевшей влияние среди некоторой части русской интеллигенции. К этой группе принадлежали такие лица, как небезызвестный Александр Веселовский, Александр Бенуа и другие"[35]. Напомним, что западничество такого типа в этих условиях приобретало совершенно криминальный смысл[36].

В неоклассике сталинского периода естественно видеть прямое продолжение и развитие неоклассицизма 1910-х гг. Такой взгляд разделяют большинство исследователей, и для этого есть множество оснований. Однако, по нашему мнению, при всей бесспорности генетических связей, это явления глубоко противоположные. Поэтому мы позволили себе подробно остановиться на трудах М.П.Цапенко. Достаточно было одного вдумчивого погромщика, чтобы эта противоположность стала вполне очевидной.

В рамках этого этапа развития историографии хотелось бы специально отметить еще одну работу: книгу М.А.Ильина о И.А.Фомине[37]. Она также по-своему уникальна.

Проявив замечательную способность игнорировать успехи современной ему науки, М.А.Ильин попытался написать об этом архитекторе эссе, и это ему во многом удалось.

На конкретном материале он неожиданно сломал общеобязательную формулу, в соответствии с которой дореволюционное творчество неоклассиков много уступало их произведениям, созданным в 1930-50-е годы. Ильин достаточно ясно дал понять, что в начале 20-х годов Фомина ждал кризис, который ему так и не удалось преодолеть до конца своей творческой деятельности. Нельзя сказать, что своей работой Ильин прямо продолжил традиции эссеистики 1910-х годов, но после него эта традиция обрывается навсегда и ни одной подобной работы больше создано не было.

Современный период в развитии исследований неоклассики начинается с середины 60-х годов. В осмыслении движения наступает резкий перелом. Меняется само содержание понятия; если в предшествующий период "творчеству целого ряда мастеров, менее последовательно проводивших в жизнь принципы классицизма, - таких как Белогруд, Лидваль, Перетяткович и многих других, - по словам Е.А.Борисовой - вообще не уделялось внимания"[38], сегодня они оказались едва ли не наиболее значимыми представителями неоклассики. Сам неоклассицизм потерял свою целостность, во многом превратившись в "понятие условное и собирательное"[39]. Границы этого собирательного понятия неустойчивы. В основном речь идет об архитектуре, так или иначе ориентированной на классические образцы. Но параллельно с термином "неоклассицизм" определенную роль играет и другой - "ретроспективизм", основой, которого является не ориентация на те или иные прототипы, но творческий метод архитектора. В таком случае неоклассицизм "собирается" вместе с неорусским стилем.

Как уже отмечалось во введении, в большинстве современных исследований неоклассицизм не является предметом самостоятельного анализа. Он попадает в сферу внимания ученых, чьи основные интересы концентрируются вокруг других проблем изучения эклектики, модерна, развития градостроительных концепций. Возможно из-за того, что исследователи тем самым подходят к неоклассике, основываясь на достаточно устойчивой и разработанной проблематике, не связанной непосредственно с неоклассикой, их концепции неоклассического движения не обнаруживают очень глубоких расхождений. Поэтому, при всей условности подобного приема, мы позволим себе не анализировать индивидуальные концепции отдельных авторов, но рассматривать современное представление о неоклассике как нечто целостное и относительно однородное.

В вопросе о происхождении неоклассики современные исследователи вновь возвращаются к точке зрения, впервые высказанной А.А.Федоровым-Давыдовым. В книге "Русская архитектура конца XIX - начала XX века" Е.А.Борисова пишет: "Обычно принято противопоставлять неоклассицизм модерну,... однако... неоклассическое направление было еще одним направлением тех поисков художественной архитектурной формы, которые характеризуют русское зодчество предреволюционных десятилетий... Без стилистических поисков модерна...

было бы невозможно появление этого своеобразного направления"[40]. Близкую точку зрения находим в книге Е.И.Кириченко "Русская архитектура I830-I910 гг.":

"В период своего формирования (неоклассика - Г.Р.) представляет собой один из возможных путей трансформации модерна: в модерне существует разновидность, стилизующая мотивы античности и раннего классицизма. Таковы сооружения Лидваля, интерьеры объединения "Свободное искусство", созданные А.Н.Бенуа, Л.С.Бакстом, Е.Е.Лансере и другими. С течением времени этот младший современник модерна начинает все больше осознавать свое несходство с ним"[41].

Для А.А.Федорова-Давыдова основной была логика формальной эволюции предреволюционного искусства от "объема к пространству". Сегодня эта схема уже не принимается исследователями, о ком бы из видов искусства ни шла речь. Поэтому для историков архитектуры возникает вопрос о том, какая же логика стоит за процессом формальной эволюции от модерна к неоклассике.

Основой для возникновения классических форм мыслятся два процесса.

Во-первых, это - процесс стилизации. Модерн в этой логике стилизует классические мотивы так же, как он стилизует готику, древнерусскую архитектуру, экзотические архитектурные школы. В этом случае неоклассика и является "одной из разновидностей" модерна.

Однако такое объяснение, хотя и разделяется всеми современными исследователями, очевидно недостаточно. Если готические или древнерусские мотивы появляются в модерне при его рождении, соответственно неорусский стиль и неоготика составляют латентную фазу формирования стиля модерн, то неоклассика занимает особую позицию, завершая модерн, а не открывая его. Логично предположить поэтому наличие некоего иного процесса, заставляющего обратиться к классическим формам.

Оригинальную концепцию происхождения неоклассики предлагает в своей книге "Архитектура русского модерна. Опыт формологического анализа" В.В.Кириллов (1979).

По его мнению, неоклассицизм представляет собой не что иное, как позднюю стадию развития архитектуры Ар Нуво. Если "целесообразный", рациональный модерн выявил рациональность в новых конструктивных и композиционных решениях, то неоклассицизм обратился к рациональности как к художественному принципу и именно поэтому обратился к классическим прототипам.

Подобная постановка вопроса представляется нам весьма продуктивной, но в данном случае его решение предполагает такую эволюционную последовательность, которая не соответствует хронологической последовательности событий. Появление неоклассицизма большинство исследователей относит к середине 900-х годов, и в таком случае он возникает не после, а одновременно с рациональным направлением в модерне.

С учетом этой хронологической поправки возникает иная картина. Ее описывает в своей работе Е.И.Кириченко. "Разрыв с прошлым был слишком резок... В противовес этой тенденции (рациональный модерн - P.P.) начинаются поиски видимых закономерностей, выражаемых в визуальной рациональности приема и зримом единстве форм. Стабилизация и утверждение новой системы должны были пройти через этот этап.

В этой точке и наступает расслоение. Те противоположности, которые в раннем модерне... выступали в нераздельном единстве в виде стилизации различных прототипов, на следующей стадии обретают самостоятельное существование, материализуясь в противостоящих друг другу явлениях - позднем модерне и ретроспективизме"[42].

Итак, предлагается следующая модель. На переходе от раннеромантического модерна к рациональному избирается некая точка, из которой возможны два различных пути. Первый реализует истинную, подлинную рациональность, которая становится основой архитектурного организма, пронизывая ее от конструкции до декора, соединяя их в одно целое. Это - рациональный модерн. Второй путь основан на изображении рационального приема в декоре на фасаде - и это неоклассика.

Подобный принцип, более свойственный эклектике, чем модерну, заставляет несколько скорректировать идею происхождения неоклассики от него. "В ретроспективизме, - пишет Е.И.Кириченко, - неизменно сохраняется визуальное сходство с прототипом. Программность соблюдения чистоты стилеобразующих форм заставляет видеть в нем крайнее выражение одного из направлений эклектики - стилизаторства"[43].

С формальной точки зрения неоклассицизм предстает как явление гетерогенное, возникающее на пересечении модерна и эклектики.

Если в вопросе о происхождении неоклассики современное искусствознание развивает идеи А.А.Федорова-Давыдова, то общая характеристика движения в современных работах обнаруживает свое сходство с той, которую дал М.Я.Гинзбург.

Неоклассика в целом трактуется как периферийное и локальное направление, ни в коей мере не определяющее архитектурную ситуацию 1900-1910 гг.

Прежде всего, неоклассика локализуется территориально: как стиль лишь петербургской школы. "Извечный художественный антагонизм двух столиц - Москвы и Петербурга - достигает апогея в середине 900-х годов. Именно в то время, когда Москва становится центром развития "целесообразного" модерна, в Петербурге начинается поворот к неоклассицизму"[44]. "Московский модерн отличает от петербургского...

полное отсутствие в 1910-е годы неоклассицизма"[45], - пишет Е.И.Кириченко.

Ни в коей мере не оспаривая особое значение Петербурга для развития неоклассической школы, хотелось бы здесь процитировать слова А.Н.Венуа из уже упоминавшейся рецензии на книгу Г.К.Лукомского "Современный Петербург". "Впервые, - писал Бенуа -... подведены итоги... явления... Тем досаднее, что г.Лукомский ограничился лишь строительством северной столицы. Ввиду того, что возрождение классики намечается ныне повсеместно и приобретает характер поголовного увлечения, следовало бы снабдить этот "эскиз исследования" несколькими наиболее характерными явлениями того же порядка, почерпнутыми из строительства Москвы и провинции"[46].

По мнению большинства современных исследователей, архитектурную ситуацию рассматриваемого периода в значительной степени определяют мастера, не связанные в своем творчестве с неоклассикой. Это мастера русского стиля и рационалисты.

В.Г.Лисовский, редкий среди петербургских исследователей приверженец русского стиля, пишет: "Нетрудно заметить существенную разницу между двумя... установками. Если ретроспективизм (здесь - неоклассицизм - Г.Р.) звал назад, к повторению путей, уже пройденных архитектурой, то "национальный романтизм" (здесь - русский стиль - Г.Р.), обращаясь к прошлому, стремился отыскать в нем метод творчества, применимый для решения современных задач"[47].

Если противопоставление неоклассиков и мастеров русского стиля встречается достаточно редко, то особое значение зодчих-рационалистов подчеркивается всеми исследователями. "Параллельно с ретроспективным течением в... архитектурной практике развивалось иное направление, исходившее из достижений строительной техники и новых рациональных требований. К нему можно отнести многие произведения Н.В.Васильева, А.И.Дмитриева, A.M.Гинзбурга"[48].

Особое значение этих мастеров определяется для современных исследователей тем, что именно их творчество позволяло решать стоявшие перед архитектурой начала века новые задачи. Неоклассическая же программа этим задачам не соответствовала. "Мы должны признать, что сам метод зодчихнеоклассиков носил заметный налет архаизма и стилизаторства"[9]. Ни освоение новых конструкций, ни новые функционально-типологические решения в рамках этого метода не могли получить отражения.

Мы будем иметь возможность полемизировать с этими аргументами на всем протяжении работы. Здесь же нас интересует внутренняя логика современной историографической традиции. Предпринятое в 1970-е годы издание "Русская художественная культура конца XIX - начала XX вв." поставило перед архитектуроведами несколько неожиданную задачу. В издании была принята новая для архитектуры система периодизации, где в качестве опорной даты выступил 1906 год. Исходя из нее, Е.А.Борисова, А.И.Венедиктов и Т.П.Каждан пришли к следующей констатации:

"Условно принимая 1908 год за... рубеж, можно сказать, что если 1900 годы были годами становления стиля модерн, то последнее предреволюционное десятилетие явилось периодом поисков современной неоклассики"[47]. Итак, в 1910-е годы неоклассика господствует, несмотря на всю свою ограниченность, и, напротив, все, что соседствует с ней, представляет периферию. Откуда в таком случае возникает представление о ее периферийности в предреволюционной архитектуре?

исследовательской установке. Основные аргументы, заставляющие говорить об ограниченном значении неоклассики в архитектуре 1900-1910 гг., возникают из апелляции к "современности", понятой в особом ключе. Новые материалы, конструкции, функции, особое значение линии рационального модерна - все это как бы ожидание грядущего конструктивизма. Даже попытка замкнуть распространение неоклассики границами Петербурга связаны, как представляется, с тем, что Москва - авангардная столица. Здесь центр развития кубофутуризма, здесь ожидается рождение ВХУТЕМАСа и ИНХУКа.

Мы уже говорили о том, что современное открытие архитектуры модерна происходило на фоне особого внимания к наследию 20-х годов как в архитектуре, так и в архитектуроведении. По словам В.В.Кириллова, "существенное переосмысление наследия за последние десятилетия... оказалось возможным благодаря серьезным изменениям во взглядах на проблему формообразования... Постепенно в... науке все более осознавалась некая имманентность развития архитектурных форм как собственная внутренняя закономерность"[51]. Сама возможность увидеть и переоценить предреволюционную архитектуру, само открытие модерна ставится в зависимость от идеи "имманентного развития архитектурной формы", то есть от идеи формальной эволюции по пути к конструктивизму. Такая точка зрения формирует особый, телеологический подход к изучению архитектуры начала XX века. Ее эволюция обретает цель.

Исходя из этой цели, развитие архитектуры складывается на удивление четко:

модерн - рациональный модерн - конструктивизм. Но неоклассика в эту линию не вписывается. Ее необходимо как-то нейтрализовать, вывести из эволюционного ряда.

Стоит признать неоклассику периферией при общей доминантности модерна, и цель будет достигнута. Эволюционное древо в таком случае, хотя и ветвится, но сохраняет ствол, генеральную линию. Если же неоклассика господствует в период, непосредственно предшествующий рождению конструктивизма, то связь оказывается разорванной.

Разумеется, историку необходимо представление о перспективе развития. Но парадокс заключается в том, что в данном случае речь идет скорее не о реальной перспективе, но об установке исследователей, ценящих связь с грядущим конструктивизмом как то, на что они опираются в своих оценках. Характерно, что для историков авангарда вопрос так не стоит. А.А.Стригалев, скажем, начинает свое рассмотрение предреволюционной архитектуры со следующей констатации: "В целом в годы войны упорядочивается неоклассическая стилистическая направленность в архитектуре"[52], а рационалистическая линия включается в этот процесс. Оснований для будущего развития архитектуры конструктивизма он в предреволюционной архитектуре не ищет: "Никаких исканий новых форм, как либо соответствовавших движениям в других искусствах, в архитектуре не было"[53]. С.О.Хан-Магомедов специально подчеркивает отсутствие преемственности между модерном и конструктивизмом:

"Анализируя процессы становления теории и практики советской архитектуры, не всегда учитывают тот факт, что между модерном и новаторскими течениями 20-х годов существовал неоклассицизм. А это очень важно для понимания целого ряда своеобразных черт в художественных поисках 20-х годов"[54].

Это естественно, ибо реальные связи между модерном и авангардом в архитектуре достаточно проблематичны. Конструктивизм в принципе рождается не из имманентного развития архитектуры. "Новые конструкции и материалы оказали влияние на художественные поиски архитекторов не столько через "рациональную архитектуру", сколько через творчество тех художников, которые увидели в новых конструкциях и материалах, в лишенных декора геометрических формах большие эстетические возможности и основу формирования нового стиля"[55]. "Конструктивизм... возник в результате синтеза формально-эстетических поисков левых художников с идеями производственного искусства"[56]. В 1910-е годы живопись и скульптура авангарда, а не архитектура - основа формирования нового стиля. Однако в целом современное представление о формальной эволюции архитектуры 1900-1910-х гг., несмотря на авангардную ориентацию современного архитектуроведения, если и нуждается в определенном уточнении, то лишь в смысле переоценки значимости, авторитетности для этого периода формальных концепций не "протоавангардных", с грядущей новой архитектурой не связанных. Гораздо более серьезные деформации возникают не в оценке "формы", но в представлении о смысле, семантике неоклассики.

Действительно, если "современность", ту субстанцию, которую принято обозначать как "дух эпохи", последовательно передают такие "центральные" направления как модерн, а потом авангард, то для неоклассики, направления периферийного, здесь просто не остается места. "Ничто, казалось бы не благоприятствовало возрождению этого гармонического идеального направления. Патриотические идеи, вдохновляющие любителей русского классицизма начала XIX века, ушли в прошлое. Общественноисторические условия в период после поражения первой русской революции, а затем в годы империалистической войны, отнюдь не были созвучны пафосу русского классицизма... Хотя реальная специфика архитектуры исключает применение к ней выражения "уход из жизни", все же в области художественной формы обращение к действительности"[57].

Тем самым неоклассицизм рискует оказаться уникальным в истории зодчества примером архитектуры, не связанной ни с какими культурными смыслами. Это позволяет применять по отношению к неоклассике достаточно изысканные эстетические определения. Так, А.А.Стригалев характеризует неоклассику как проявление "эскапизма" (бегство от действительности) в архитектуре[58]. По мнению А.В.Ерофеева, "неоклассицизм также далек от возрождения классицистического мировоззрения, как и от создания нового типа классицизирующего творчества. По-видимому, он не представляет собой ни искусства постижения мировых сущностей, ни даже просто творчества, познающего мир. Скорее, это искусство, отражающее искусство, своеобразная cаморефлексия творчества, своего рода художественsq соллипизм"[59].

Итак, никакого общекультурного смысла неоклассика не передает.

Отсюда возникает попытка семантизации формальных характеристик неоклассики.

При этом, если с формальной точки зрения наиболее значимым в неоклассике оказывались ее связи с рационализмом, то в этой плоскости более важными оказываются ее эклектические связи. "Неоклассицизм, - пишет А.В.Ерофеев, - являлся реакцией против новой эстетики всего современного искусства, контуры которой наметились в архитектуре и живописи модерна....В "целесообразном" направлении модерна, в "протоконструктивизме" по современной терминологии, архитектура, согласно мнению неоклассиков, вовсе исчезла, уступая место чистому строительству.... Неоклассики не только первыми в России оценили серьезность еще не совершившейся художественной революции, но и, что важнее, взбунтовались против ее возможных последствий"[60].

Смысл неоклассики тогда видится в том, чтобы противостоять авангарду. Отметим сразу же, что подобная модель резко трансформирует сложившуюся модель эволюции.

Введение семантики заставляет строить ее по-иному. Если для Гинзбурга неоклассика это "эклектические вылазки" немногих, если формально неоклассика предстает как несущественное отклонение от эволюционного древа, то здесь это ответвление становится необходимой частью эволюции, эклектическая реакция предстает как антитеза к тезису прогрессивно-поступательного развития. "С распадом модерна, - пишет А.В.Ерофеев, относительно единый стиль эпохи сменяется противоборством двух позиций внутри современного искусства - новаторства и ретроспективизма"[61].

Таким образом, простая линия последовательного движения к новой архитектуре превращается в диалектическую циклическую модель. Ее достоинством является возможность экстраполяции на дальнейшее развитие, что увеличивает ее объяснительную силу. Развитие архитектуры XX века приобретает откровенно гегельянский вид (тезисантитезис): "рациональный модерн - эклектика (неоклассицизм), конструктивизм эклектика (традиционализм), функционализм - эклектика (постмодернизм)". Однако возможность такого расширения обнаруживает и слабость концепции. Возникают сомнения в том, что именно ситуация 1910-х годов является для нее опорным пунктом.

Действительно, идея упреждающего бунта против грядущего авангарда носит откровенно телеологический характер. Антитезис здесь хронологически предшествует тезису. Неоклассике должно было быть известно, чем закончится развитие рационального модерна, чтобы "загодя бунтовать" против него.

В 1910-е годы мы не находим свидетельств, подтверждающих, что неоклассики считали, будто в рациональном модерне архитектура превращается в чистое строительство. Такая идея может возникнуть только, если назвать рациональный модерн "протоконструктивизмом". Именно конструктивисты, а не представители рационального модерна выдвинули принцип такого превращения, а неоклассики лишь воспользовались этим в борьбе с конструктивизмом в 1930-е годы.

Иначе говоря, возникает ощущение, что в рамках этой концепции в качестве базовой избирается ситуация 1930-х годов и на отношения между неоклассикой и рациональным модерном некритически переносятся отношения между традиционализмом и конструктивизмом. Тогда семантика неоклассики вычитывается из ее последующего развития. Хотя концепция А.В.Ерофеева уникальна, но сам принцип такой экстраполяции из будущего оказывается характерным для современной историографии, в чем мы еще будем иметь возможность убедиться.

В области семантики, тех идей, которые выражала неоклассическая архитектура, пожалуй единственное положение, которое разделяется всеми современными исследователями, - это отражение в появлении неоклассики юбилейных торжеств, связанных со столетием Отечественной войны 1812 года. Эта идея отличается большой научной популярностью и жизнестойкостью. Впервые в современной историографии ее высказал, по-видимому, А.Л.Пунин в 1963 году[62]. Последним, на сегодняшний день, В.М.Полевой в 1986 году[63]. Она обсуждается практически в каждой публикации по неоклассике, независимо от темы и интересов исследователей.

В духе современных конкретных исследований художественной жизни, идея о связи неоклассики с войной позволяет объяснить появление в 1910-е годы "неоклассических" заказов. Такое объяснение рельефно демонстрирует представление о случайности неоклассики в архитектурной эволюции начала века. Архитектура здесь приобретает сходство с календарем памятных дат. Но любой юбилей, пусть в поверхностном, но зато явном виде концентрирует в себе некоторые идеи культуры своего времени. И именно с этими идеями, по мысли исследователей, связан неоклассицизм.

Первая из них - идея национальная. Модерн в целом рассматривается как проявление неоромантического движения, а внимание к национальной идее - одно из неотъемлемых свойств неоромантизма. Русская национальная идея имеет два модуса существования: славянофильство и западничество. В архитектуре выражением славянофильской позиции по общему мнению был русский стиль. Отсюда более чем естественно связать неоклассику с западничеством и интерпретировать ее как "классицизирующий вариант русской темы"[64].

Но, принимая идеологию русской темы, неоклассицизм немедленно оказывается включенным в сложную систему связанных с ней значений и оппозиций, и прежде всего, оппозицией народно-демократического и национально-государственного. Классика - это стиль не просто русский, но стиль Российской Империи. Отсюда возникает вторая идея, которая связывается с неоклассикой. "В годы реакции государственный курс на укрепление политических позиций самодержавия не мог не сказаться на определенных направлениях архитектуры. Архаизированные формы русского классицизма в какой-то мере были отражением официальных патриотических настроений"[65].

Неоклассицизм тем самым становится выражением национально-государственного смысла. В более резких выражениях ту же мысль формулирует Е.И.Кириченко.

"Национально-романтические течения в процессе своего развития фатально проходят один и тот же путь, от восхищения всемирной культурой... к обскурантизму шовинизма:

национальной ограниченности, замкнутой в сфере великодержавных претензий.

Достаточно красноречивым доказательством внутреннего перерождения концепции являются высказывания А.Бенуа, мечтающего о превращении России в Третий Рим, об имперском великодержавном искусстве, развивающемся под эгидой сильного государственного режима"[66].

Идея "неоклассицизм как русский стиль" формируется в воззрениях самих неоклассиков. Мы находим ее в критике 1910-х годов, где, впрочем,, она выступает как идея достаточно периферийная. Г.Ю.Стернин в статье на эту тему точно датирует бытование этой идеи рубежом 1900-1910-х годов[67]. В архитектурной периодике все высказывания на эту тему так или иначе группируются вокруг той прессы, которую получили павильоны В.А.Щуко на Итальянских выставках 1911 года. После этого события они, практически не встречаются, что позволяет предположить, что они в значительной степени были спровоцированы изысканностью сюжета: русская классика на итальянской земле[68]. В книге "Современный Петербург", обобщающей развитие неоклассики, Г.К.Лукомский вообще "забывает" об этом сюжете, а А.Н.Бенуа, рецензируя книгу, произносит уже цитированные слова о "всемирности" классического идеала. Книга выходит в конце 1-ой мировой войны, в момент, когда вопросы "национальной гордости великороссов" стояли с особой остротой.



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |


Похожие работы:

«московский ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ им. М. В. Ломоносова ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ И.П.Пономарёв Мотивация работой в организации УРСС Москва • 2004 ББК 60.5, 65.2 Пономарёв Игорь Пантелеевич Мотивация работой в организации. — М.: EдитopиaJ^ УРСС, 2004. — 224 с. ISBN 5-354-00326-1 В данной монографии сделана попытка дальнейшего развития теории мо­ тивации, построена новая модель мотивации работника работой и описано про­ веденное эмпирическое исследование в организациях г. Москвы. Предложенная...»

«Министерство образования и науки Российской Федерации КУБАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ М.Л. НЕКРАСОВА СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ФОРМИРОВАНИЮ ТЕРРИТОРИАЛЬНЫХ ТУРИСТСКО-РЕКРЕАЦИОННЫХ СИСТЕМ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Монография Краснодар 2013 УДК 711.455:338.48 (470+571) ББК 75.81 Н 48 Рецензенты: Доктор географических наук, профессор А.Д. Бадов Кандидат географических наук, доцент М.О. Кучер Некрасова, М.Л. Н 48 Стратегический подход к формированию территориальных туристско-рекреационных систем...»

«Последствия гонки ядерных вооружений для реки Томи: без ширмы секретности и спекуляций Consequences of the Nuclear Arms Race for the River Tom: Without a Mask of Secrecy or Speculation Green Cross Russia Tomsk Green Cross NGO Siberian Ecological Agency A. V. Toropov CONSEQUENCES OF THE NUCLEAR ARMS RACE FOR THE RIVER TOM: WITHOUT A MASK OF SECRECY OR SPECULATION SCIENTIFIC BOOK Tomsk – 2010 Зеленый Крест Томский Зеленый Крест ТРБОО Сибирское Экологическое Агентство А. В. Торопов ПОСЛЕДСТВИЯ...»

«Владимир Век СТРУКТУРА МАТЕРИИ В РАМКАХ КОНЦЕПЦИИ МАКРО-МИКРОБЕСКОНЕЧНОСТИ МИРА Монография Пермь, 2011 УДК 1 ББК 87.2 В 26 Рецензенты: Доктор философских наук С.Н. Некрасов, заведующий кафедрой философии Уральской государственной сельскохозяйственной академии, профессор Уральского федерального университета имени первого президента России Б.Н. Ельцина Кандидат физико-математических наук С.А. Курапов, ведущий научный сотрудник ЗАО Уральский проект Кандидат технических наук В.Р. Терровере, старший...»

«Министерство образования и науки Российской Федерации Балтийский государственный технический университет Военмех Кафедра политологии Н.А. БАРАНОВ ЭВОЛЮЦИЯ СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИИ: ТЕНДЕНЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ Санкт-Петербург 2008 Научное издание ББК 66.02 (2 Рос) Б24 Баранов, Н.А. Б24 Эволюция современной российской демократии: тенденции и перспективы / Н.А. Баранов; Балт. гос. техн. ун-т. – СПб., 2008. – 276 с. ISBN 978-5-85546-349-1 Монография посвящена современной российской демократии,...»

«Идрис Шах МАГИЯ ВОСТОКА ЛОКИД-ПРЕСС МОСКВА 2001 ББК 86.4 Ш31 Перевод с английского В. Нугатов В Библиотечке “Апокрифа” мы представляем книги по магии, мистицизму, философии, религиоведению и смежным тематикам, оцифрованные и откорректированные рабочей группой 93 in 39. OCR, корректура — Литературно-эзотерический альманах Апокриф, http://apokrif93.a-z-o-t.com/ Fr. Nyarlathotep Otis, 2011. За помощь в сканировании редакция благодарит Мару Адрианову. Книга из личной библиотеки Fr. Nyarlathotep...»

«ИСТОРИЧЕСКАЯ СЕНСАЦИЯ БУЛГАР И СЕВЕРНАЯ ЕВРОПА ДРЕВНИЕ СВЯЗИ  BULGAR AND NORTH EUROPE ББК 63.3 (2 Рос. Тат) УДК 947.141 Н 13 Своим предкам, дорогим мне людям, а также сотням историков булгаро та тарской школы, забытым в веках, посвящаю. Рустам Набиев Автор выражает искреннюю благодарность за помощь в сборе материала сотрудни кам библиотеки им. Лобачевского Казанского Государственного Университета. А так же испытывает глубочайшую признательность за ощутимую моральную под держку академикам И. Р....»

«Арнольд Павлов Arnold Pavlov Температурный гомеокинез (Адекватная и неадекватная гипертермия) Монография Temperature homeokinesis (Adequate and inadequate hiperthermia) Донецк 2014 1 УДК: 612.55:616-008 ББК: 52.5 П 12 Павлов А.С. Температурный гомеокинез (адекватная и неадекватная гипертермия) - Донецк: Изд-во Донбасс, 2014.- 139 с. Обсуждается ещё не признанная проблема биологии человека (главным образом термофизиологии) о возможности смещения гомеостаза на новый уровень, являющийся нормальным...»

«ББК С– Бушмин И.А., к. т. н. Современная служба занятости региона: новый вектор и технологии развития: Издательский дом Барнаул, 2011. - 110 с., ил. Рецезент: Доктор социологических наук, профессор А.Я. Троцковский В монографии Современная служба занятости региона: новый вектор и технологии развития, обобщён опыт работы управления Алтайского края по труду и занятости населения и лично автора по совершенствованию организационно-экономического механизма функционирования государственной службы...»

«Российская академия наук Дальневосточное отделение Институт водных и экологических проблем Биолого-почвенный институт Филиал ОАО РусГидро - Бурейская ГЭС ГИДРОЭКОЛОГИЧЕСКИЙ МОНИТОРИНГ ЗОНЫ ВЛИЯНИЯ ЗЕЙСКОГО ГИДРОУЗЛА Хабаровск 2010 2 Russian Academy of Sciences Far East Branch Institute of Water and Ecological Problems Institute of Biology and Soil Sciences JSC Rushydro HPP Branch HYDRO-ECOLOGICAL MONITORING IN ZEYA HYDRO-ELECTRIC POWER STATION ZONE INFLUENCES Khabarovsk УДК 574.5 (282.257.557)...»

«МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Санкт-Петербургская академия управления и экономики Юридический факультет А.А. Кабанов, Е.А. Кабанова Проблемы регулирования ответственности по договорам в международном частном праве Монография Санкт-Петербург 2006 Кабанов А.А., Кабанова Е.А. Проблемы регулирования ответственности по договорам в международном частном праве: Монография. – СПб.: СПб академия управления и экономики, 2006. – 161 с. Монография посвящена актуальной проблеме...»

«МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ЭКОНОМИКИ, СТАТИСТИКИ И ИНФОРМАТИКИ (МЭСИ) ИНСТИТУТ МЕНЕДЖМЕНТА КАФЕДРА УПРАВЛЕНИЯ ПРОЕКТАМИ И МЕЖДУНАРОДНОГО МЕНЕДЖМЕНТА Гуракова Н.С., Юрьева Т.В. Стратегия восстановления платежеспособности предпринимательских структур в условиях экономического кризиса Монография Москва, 2011 1 УДК 65.016.7 ББК 65.290-2 Г 95 Гуракова Н.С., Юрьева Т.В. СТРАТЕГИЯ ВОССТАНОВЛЕНИЯ ПЛАТЕЖЕСПОСОБНОСТИ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКИХ СТРУКТУР В УСЛОВИЯХ...»

«НАУЧНЫЕ ДОСТИЖЕНИЯ КАФЕДР И НАУЧНЫХ ЛАБОРАТОРИЙ МГМСУ В 2008 ГОДУ. Под редакцией профессора И.Ю. Лебеденко ББК 51.1 (2) я 4 Н 34 УДК 378.661 (470-25) (08) Редактор: д.м.н. Малявин А.Г. © ГОУ ВПО Московский государственный медико-стоматологический университет Росздрава, 2009 Настоящий сборник подготовлен отделом организации и координации научно-издательской деятельности под руководством проректора МГМСУ по научной работе, профессора Лебеденко И.Ю. В сборнике представлены материалы о научных...»

«ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ АСТРАХАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ Е.В. Зарецкий БЕЗЛИЧНЫЕ КОНСТРУКЦИИ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ: КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ И ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ (в сравнении с английским и другими индоевропейскими языками) Монография Издательский дом Астраханский университет 2008 1 ББК 81.411.2 З-34 Рекомендовано к печати редакционно-издательским советом Астраханского государственного университета Р е ц е н з е н т ы: кандидат филологических наук, заведующая кафедрой русского...»

«Министерство образования и науки Российской Федерации Уральский государственный экономический университет В. М. Сологубов Финансовая колонизация мира Екатеринбург 2011 УДК 339.7 ББК 65.268 С60 Рецензенты: кафедра менеджмента Уральского федерального университета им. первого Президента России Б. Н. Ельцина; А. Н. Головина – доктор экономических наук, профессор, директор Ураль ского филиала Российской экономической академии им. Г. В. Плеханова Сологубов, В. М. С60 Финансовая колонизация мира  / В....»

«1 Степанов А.А., Савина М.В., Губин В.В., Степанов И.А. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ СИСТЕМЫ ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ КООПЕРАЦИИ И ПРОБЛЕМЫ ЕЕ РАЗВИТИЯ НА ЭТАПЕ СТАНОВЛЕНИЯ ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЙ ЭКОНОМИКИ Монография Москва 2013 2 Степанов А.А., Савина М.В., Губин В.В., Степанов И.А. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ СИСТЕМЫ ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ КООПЕРАЦИИ И ПРОБЛЕМЫ ЕЕ РАЗВИТИЯ НА ЭТАПЕ СТАНОВЛЕНИЯ...»

«Межрегиональные исследования в общественных науках Министерство образования и науки Российской Федерации ИНО-центр (Информация. Наука. Образование) Институт имени Кеннана Центра Вудро Вильсона (США) Корпорация Карнеги в Нью-Йорке (США) Фонд Джона Д. и Кэтрин Т. Мак-Артуров (США) Данное издание осуществлено в рамках программы Межрегиональные исследования в общественных науках, реализуемой совместно Министерством образования и науки РФ, ИНО-центром (Информация. Наука. Образование) и Институтом...»

«Министерство образования и науки Российской Федерации Московский государственный университет экономики, статистики и информатики (МЭСИ) Кафедра Лингвистики и межкультурной коммуникации Е.А. Будник, И.М. Логинова Аспекты исследования звуковой интерференции (на материале русско-португальского двуязычия) Монография Москва, 2012 1 УДК 811.134.3 ББК 81.2 Порт-1 Рецензенты: доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка № 2 факультета русского языка и общеобразовательных...»

«УЧРЕЖДЕНИЕ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК ИНСТИТУТ КОСМИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ РАН О. Ю. ЛаврОва, а. Г. КОстянОй, с. а. Лебедев, М. И. МИтяГИна, а. И. ГИнзбурГ, н. а. ШереМет КомплеКсный спутниКовый мониторинг морей россии МОсКва 2011 УДК 528.88; 551.465; 551.463.8; 551.463.6; 528.873.044.1; 629.78 К63 Р е ц е н з е н т: д-р физ.-мат. наук С. А. Ермаков, д-р техн. наук Е. А. Лупян А в т о р ы: О. Ю. Лаврова, А. Г. Костяной, С. А. Лебедев, М. И. Митягина, А. И. Гинзбург, Н. А. Шеремет К63 Комплексный...»

«И.Калабеков Российские реформы в цифрах и фактах Москва, 2007 РУСАКИ УДК 338:31(470+57)(035) ББК 65.9(2Рос)я2 К17 Калабеков И.Г. К17 Российские реформы в цифрах и фактах (справочное издание). – М.: РУСАКИ, 2007. – 288 с. ISBN 978-5-93347-302-2 В книге рассмотрены некоторые основные результаты реформ, проведенных в стране в 90-х годах прошлого века. Показано влияние реформ на экономику страны, демографические показатели, здоровье нации, уровень жизни населения, обороноспособность, уровень...»






 
2014 www.av.disus.ru - «Бесплатная электронная библиотека - Авторефераты, Диссертации, Монографии, Программы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.