«Глубинная топологическая психотерапия: идеи о трансформации Введение в философскую психологию Издательство ДНК Санкт-Петербург 2001 УДК 159.962-159.964 ББК88 Л13 Лаврова О.В. Глубинная топологическая психотерапия: идеи ...»

О. В. Лаврова

Глубинная

топологическая

психотерапия:

идеи

о трансформации

Введение

в философскую

психологию

Издательство ДНК

Санкт-Петербург

2001

УДК 159.962-159.964

ББК88

Л13

Лаврова О.В. Глубинная топологическая психотерапия: идеи о трансформации.

Введение в философскую психологию: Монография (Серия «Новые идеи в психологии»). — СПб.: «Издательство ДНК», 2001. — 424 с.

ISBN 5-901562-06-2 Монография представляет собой теоретико-методологическую разработку интегративной немедицинской модели глубинной топологической психотерапии.

Слово «глубинная» адресует читателя к глубинной психологии, изучающей бессознательное наряду с Эго-сознанием, cлово «топологическая» — к механизмам и законам ментального порядка — к пространственному формообразованию. Интегративность модели состоит в создании общей методологической основы, опирающейся на идеи теории объективных отношений, аналитической психологии и экзистенциальной психотерапии.

Немедицинская модель психотерапии представляет собой модель развития и трансформации личности, а не процесс «излечения» от душевной болезни.

Книга адресована психотерапевтам, психологам и всем тем, кто интересуется проблемой взаимоотношения «души и тела», бессознательным, духовностью человека, психологической культурой и философской психологией.

Серия «Новые идеи в психологии» основана в 2000 году Рекомендовано к печати Редакционно-издательским советом Санкт-Петербургского Психологического Общества:

Аверин В.А., д. пс. н. Зимичев A.M., д. пс. н.

Аллахвердов В.М., д. пс. н. Иванов М.В., д. фил. н.

Валунов А.Б. Куликов Л.В., д. пс. н.

Грачев А.А., к. пс. н. Маничев А.С., к. пс. н.

Гулина М.А., д. пс. н. Наследов А.Д., к. пс. н.

Защиринская О.В., к. пс. н. Юрьев А.И., д. пс. н.

Рецензенты: член-корреспондент РАО, доктор психологических наук, профессор Петровский В.А., доктор психологических наук, профессор Ананьев В.А.

Составители приложений: Астахов А.Ф., Пшеницына И.В., Посадская Т.Н.

ISBN 5-901562-06-2 © Лаврова О.В.,

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие.................................................. Предисловие автора........................................... Часть первая. ГЛУБИННАЯ ТОПОЛОГИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ Глава 1. Телесное и ментальное: маргинальность и единство.......... Введение в проблему......................................... Глава 2. Ментальное........................................... Онтология психического...................................... Онтология сознания......................................... Онтология бессознательного.................................. Мифы и бессознательное..................................... Героический миф и процесс индивидуации....................... Глубинная психология об источниках бытия...................... Ортодоксальный психоанализ о «человеке инстинктивном»........ Эго-психология о «психоаналитическом младенце» и Эго.......... Аналитическая психология о «Внутреннем Ребенке».............. Экзистенциальный психоанализ и экзистенциальная психотерапия о «Человеке духовном».................................... Self-психология о «Человеке духовном» и Самости............... Глава 3. Телесное............................................ Психосоматика............................................. Оральный невротический тип............................... Мазохистический невротический тип......................... Истерический невротический тип........................... Фаллически-нарциссический невротический тип................ Пассивно-женственный невротический тип.................... Шизоидный психопатический тип........................... Шизофренический психопатический тип...................... Психофизиология........................................... Межполушарная асимметрия................................. Квантование информации мозгом............................. Диссипативная организация тела............................. Психология телесности....................................... Глава 4. Ментальное и телесное................................ Часть вторая. ИДЕИ О ТРАНСФОРМАЦИИ Глава 1. Идея первая: ТОПОС................................... О топологии Души........................................... Активное воображение: направленная трансформация внутреннего образа.................................................... Психодрама: объективация формы.............................. Краткое описание архетипических символодрам мужской (архетип Героя) и женской инициации (архетип Красавицы)................ Глава 2. Идея вторая: МЕНТАЛЬНАЯ ФОРМА....................... Ментальные формы как онтологические структуры................. «Интернальное тело» как особая ментальная форма тела........... Клиническая типология характеров и «интернальное тело»......... Телесно-ориентированная и интегративная терапия: экспрессия Арт-терапия: явленность ментальных форм....................... Глава 3. Идея третья: КРАСАВИЦА И ГЕРОЙ........................ Психотерапевтическая модель работы с фантомами................. Жизнь и смерть — подлинность и неподлинность.................. Ситуация экзистенциального выбора: изоляция или единичество?.... Часть I. Глубинная топологическая психотерапия................. Глава 1. Телесное и ментальное: маргинальность или единство..... В потоке полупопулярной, поверхностной, часто псевдонаучной зарубежной и такого же сорта отечественной психологической литературы начинают пробиваться ростки истинно российского интеллекта. Не знаю, как Вы, читатель, но я верил и продолжаю верить в то, что со временем хаос, или время перемен, как закономерная стадия развития общества в целом и науки психологии в частности, особенно — психологии практической, обретет новую форму, порядок, новую организацию, где будет работать добротный фильтр, отделяющий зерна от плевел, то бишь профессионализм от дилетантства. Я рад сообщить, что это уже обнаружено во многих областях науки, образования, бизнеса, политики и т.

п. Общество начинает ценить профессионализм и профессионалов. И в нашей науке — психологии — профессионалы стали постепенно «прорезаться» и как глубокие теоретики, и как эффективные, мастерски работающие практики.

Берусь утверждать, что автор этого научного труда относится к числу таких профессионалов.

Ее «замах» на методологию психотерапии, пока не прочитал книгу, вызывал по меньшей мере гомерический смех. Однако при погружении в содержание высказанных допущений, идей, предложенных форм работы с клиентами снисходительное «в этом что-то есть» сменилось на удивленное «чего здесь только нет», и все к месту, да еще и осмысленно проанализировано именно с методологических позиций.

Претензия на методологию логично связывается с использованием метаязыка, сложного, универсального, конечно, более философского, нежели психологического. Однако ведь описывается человек в его целокупности тела-души и духа, а не отдельная функция его психики. Человек есть открытая, нелинейная, сложная, самоорганизующаяся система. А коль скоро система сложная, и описание ее может быть либо до гениальности простым, либо до невозможности абстрактным. Автор выбрал второй вариант, вероятно для того, чтобы при прочтении с первого захода получить чувственный опыт, а уж затем, вернувшись к прочитанным абзацам вновь, получить опыт понимания. Кастанедовский Дон Хуан называл слова ловушками для улавливания смыслов, и к чести автора следует заметить, что она весьма искусный охотник. Бурный расцвет в XX веке когнитивной психологии, больше изучающей познавательные психические процессы: восприятие, память, внимание, в целом сознание, существенно сузил предмет психологии, выжав из него «душу» и выбив из него последний «дух».

Точно так же тело как материальная форма существования души и духа было выброшено за рамки научных психологических исследований.

Отрадно, что сегодня ряд уважаемых ученых вновь наполняет высохшую «бездуховную» психологию живительной влагой результатов своиx наблюдений, экспериментов, размышлений о духе и душе.

Автор данной монографии демонстрирует усилия в построении топономики души, ищет место ее пребывания, исследует содержание, оформляет структуру.

Описывает попытки взаимодействия психотерапевта с клиентом на уровне, когда «душа с душой в обнимку». Все содержание книги, по словам автора, направлено на раскрытие смысла единcтва как «пойманного» соположения форм телесной и ментальной природы и на поиск «третьего» — универсального закона духовной природы. Многие современные психологи осознают, что «дихотомия души и тела должна быть дополнена третьей диалектической составляющей. Весь вопрос, как ее назвать?» (Обозов Н.Н.).

«Дух — душа — тело» — вечное триединство, которое и следует изучать во всевозможных взаимопроникающих отношениях. Не случайно в психологии появляются не только новые термины, например «телопсихика» (Полков И.П.), но и новые научно-практические области, учебные дисциплины — «психология здоровья» (Ананьев В.А.), «психология телесности» (Тхостов А.Ш., Николаева В.В.).

Сложность изучения феномена «духа»в том, что это «Несопоставимое и неосязаемое, но в нем дремлют формы.

Неосязаемое и ни с чем не сопоставимое, но в нем существуют вещи.

Прозрачно оно и неясно!» (Лао-Цзы) Как можно изучать это неосязаемое, несопоставимое и т. д.? Его возможно достигать и постигать только с помощью особых состояний измененного сознания, когда как раз сознание не участвует в процессе восприятия объективной действительности, растворившись в ней. Когда исчезают субъект-объектные отношения, а формируются субъект-субъектные или объект-объектные отношения, когда нет свидетеля, который свидетельствует о происходящем. А отсюда и некому описать то, что постигается, проживается. Автор данной монографии вслед за К.Г. Юнгом допускает, что есть и иные подходы к изучению того, с чем можно встретиться в пространстве непостижимого, в пространстве духа. Из анекдота, рассказанного мне коллегой-психологом, очевидно, что за этим нечто беспрерывно охотится армия специалистов.

Однажды в юрту к северному человеку зашел геолог.

– Здравствуйте, — приветствовал он хозяина.

– А-а-а, здравствуйте, вы тоже пришли раскапывать архетипы?

Воплощением духа в сфере психики, по К. Юнгу, являются «архетипы» — бессознательные программы жизнедеятельности человека. Архетип, как русло реки, по которому течет наша с вами и психическая, и физическая энергия жизни. Содержание этих рек исключительно индивидуально, но русло, читай форма, границы едины, например, для всех мужчин есть архетип «Героя». Для всех женщин единым путем индивидуации, как утверждает автор, является архетип «Красавицы». Доказательством, иллюстрацией оригинального архетипа «Красавицы» служат результаты глубокого анализа мировой мифологии. Кроме этого, аналогия путей индивидуации удачно обнаруживается в конкретных историях живых клиентов. Здесь стоит отметить, что тот, кто ищет, всегда найдет в историях клиентов, у испытуемых в научных исследованиях то, что ищет. На методических семинарах часто напоминаю слушателям о Леонардо да Винчи, который, обучая учеников рисовать портреты, на всякий случай предупреждал:

если у тебя большой нос, то, рисуя портрет, старайся рисовать его как можно меньше и у тебя получится то, что надо.

Принадлежность психотерапевта к той или иной школе, направлению связано с невольным формированием и раздуванием у него «призмы», через которую он пытается воспринять богатый мир переживаний клиента, правильнее сказать, в которую он втискивает своего клиента. (Если человек вылавливает признаки Эдипова комплекса, селекционируя информацию, отберет именно то, что подтвердит его наличие, если он ищет архетипы, пожалуйста и т. п. Но ведь существует же значительно больше того, что позволяет увидеть эта «концептуальная призма».

Жаль, что огромный объем информации остается невостребованным в силу того, что он не работает на мое верование.) Принято называть таких специалистов парадигмальными психотерапевтами.

Кик часто бывает, творческие психотерапевты создают свою систему верований, свой психотерапевтический миф, в котором в дальнейшем сами живут и «заражают» им своих учеников, таким образом, собственно, формируется оригинальная школа. Так мы сталкиваемся с автором, исключительно способным, творчески осмыслившим многие существующие направления в психологии, который, по словам А. Маслоу, набравшись творческого нахальства, пытается создать свою, еще незавершенную, но уже оформленную в концептуальных основах систему верований и подбирает адекватный инструмент, с помощью которого можно осуществлять поставленные в теории цели на практике. Этот инструмент еще не метод, скорее — изящная психотехнология, в процессе которой выстраиваются в продуманную последовательность те или иные «до боли знакомые» процедуры, с помощью чего и достигается, по словам автора, достойный эффект. Самое приятное, несмотря на различные любопытные модификации и самого К. Юнга, и его последователей, Оксане Лавровой удалось в своей практической психотерапевтической деятельности сохранить главное, о чем писал К. Юнг, вложив таким образом свою концепцию в рамки трансперсональной психотерапии: «Основной интерес моей работы связан не с лечением неврозов, а скорее с приближением к непостижимому. Но в действительности приближение к непостижимому оказывается реальной терапией, и чем более вы приближаетесь к опыту непостижимого, тем более вы освобождаетесь от пут патологии».

Сегодня выделяют ряд аргументов в пользу интегративной психотерапии:

1) Создано слишком много психотерапевтических теорий (от 200 до 400, по данным разных авторов).

2) Недостаточно веры в отдельно взятую теорию.

3) Результаты психотерапии почти одинаковы во всех школах.

4) Акцент делается на личные качества психотерапевта, пациента и отношения между ними.

5) После 30 встреч лечение становится асимптоматичным.

Отсюда, исходя из теоретического эклектицизма, предпринимаются попытки сформулировать своего рода метатеорию, которая устроит всех, исходя из прагматического эклектицизма, отвергаются признанные теории с их претензиями на исключительность. Важнейшим критерием выбора и применения психотерапевтических методов выступает их польза и возможность применения в конкретных условиях.

Глыба пластов неизмеримо любопытного, но непостижимого, приподнятая автором в умной монографии, заставляет пытливого исследователя человеческого бытия с новыми силами, с ощущением единострадальца (не один я таков, есть еще люди, кто думает о большем) вернуться к вечным и мучительным вопросам: как же познать себя, как же сотворить себя и, наконец, как, Господи, осуществить себя на этой Земле? В психологии вымученными вопросами до сих пор являются: что есть сознание, а теперь и бессознательное, что есть личность, где тот источник, та основа, на чем все это держится. На память приходит одна забавная история.

Как-то ученый-физик читал научно-популярную лекцию для населения, где подробно изложил все имеющиеся на тот момент аргументы и доводы, почему Земля удерживается на орбите, такие-то, мол, физические законы, гравитация и т. д. и т. п. По окончании к нему подошла сухонькая старушка, поблагодарила за лекцию и обратилась с вопросом, почему же Земля, находясь в пустоте, тем не менее не падает вниз. Ученый опешил от неожиданности, но быстро нашелся, попросив старушку изложить ее собственное мнение на сей счет. Та без колебаний ответила, что Земля держится на трех китах. «А на чем же тогда держатся киты?», — поинтересовался ученый. «На трех гигантских черепахах», — последовал ответ... «А черепахи...»— не унимался ученый. «Не шутите профессор, — ответствовала старушка, — черепахи и так внизу».

Предисловие автора Термин «психотерапия», первоначально вышедший из психиатрии, в настоящее время приобрел немедицинский смысл, как и сама психотерапия стала ориентироваться на практически здоровых людей, эффективно выходящих из кризисных жизненных ситуаций с помощью психотерапевтических методов.

В этой книге автор предпринимает попытку определения основных идей и методологических основ психотерапии, предназначенной для любого человека, испытывающего жизненные затруднения.

Сущность бытия человека «невидима» по своей изначальной природе и с трудом поддается объективации. Известен единственный путь методологической объективации сущности, представленной в явлении наблюдателю, — логический анализ и построение эквивалентных сложному явлению концептуальных моделей.

При помощи аристотелевой логики невозможно воссоздать многозначные смысловые возможные миры внутри ее формальных, рациональных концептуальных моделей. По законам формальной логики строятся плоские, линейные и однозначные (буквальные) семантические пространства, лишенные онтологической непрерывности.

Не претендуя на абсолютную истину (ибо это бессмысленно), но стремясь к относительной, автор использует в логическом (и в алогическом) анализе психотерапевтической реальности логику объемных, метафорических смыслов и бейесову логику — логику основных допущений — только потому, что человеческое бытие не может быть описано простым набором бинарных сущностей и приведением одной из них к другой (к одному третьему — это совершенно другое).

Мир, который становится видимым объемному сознанию, — двойной. Он состоит минимум из двух реальностей: объективно существующей и воображаемой. Искусство XX века (в лице Дж. Джойса, М. Пруста, Ж. Превера, Ф. Феллини, А. Тарковского и многих других) развернуло человечество лицом к мифу — воображаемой реальности — и задалось нетривиальным вопросом: «А существует ли еще что-нибудь, кроме реальности моих фантазий?». Действительно, где она — эта объективная действительность? Ответу на этот вопрос посвящен поиск бытийного смысла человеческого существования. Этому же посвящена психотерапевтическая работа: «Если существует объективная реальность, то какая она и как это проверить?».

В монографии, которую вы держите в руках, предпринята попытка создания методологической основы современной психотерапии, отличающейся эклектичностью, разнообразием школ и подходов. На роль единой методологии психотерапии, по мнению автора, может претендовать лишь глубинно-психологическое направление. Автор стремится к тому, чтобы соотнести и упорядочить все самое ценное, что представлено в основных школах глубинной психологии: идеи теории объектных отношений, аналитической психологии и экзистенциальной психотерапии. Кроме того, автор опирается в своих размышлениях на идеи И. Пригожина о диссипативной организации мира.

По определению В. Зеленского, глубинная психология выдвигает идею о не зависимом от сознания существовании психики, расширяя таким образом предмет психологии и обосновывая онтологический статус бессознательного. Тем самым глубинная психология не делает из бессознательных явлений своего предмета, но включает их в область своего исследования.

Главным моментом в предмете глубинной психологии является взаимодействие сознания и бессознательного, которое в настоящее время все больше приобретает «телесную» основу в контексте более общей дихотомии «телесное—ментальное». А сия проблема требует серьезного методологического анализа, который отчасти предпринят в данной монографии.

Тремя главными направлениями в глубинной психологии являются психоанализ 3. Фрейда, аналитическая психология К. Юнга и индивидуальная психология А. Адлера. В современной интерпретации все эти направления считаются психоаналитическими, и наряду с ними к глубинно-психологическим направлениям в психотерапии причислены также: трансперсональная психология (Гроф С.);

экзистенциальный анализ (Бинсвангер Л., Босс М.); экзистенциальная психотерапия (Сартр Ж.-П., Франкл В., Мэй Р., Ялом И.); Эго-психология (Эриксон Э., Малер М., Спитц Р., Гартман); психосоматика (Александер Ф., Лоуэн А., Райх В.);

сенсомоторный психосинтез и трилогический психоанализ.

В предлагаемой интегративной модели психотерапии фрейдовскому «человеку инстинктивному» отводится весьма скромное место. Инстинктивное бессознательное рассматривается как низшее, брутальное, которое не может быть центральным и ведущим. Человек ведом не инстинктом, увы, но силой духа и волей — единственно могучими силами психики. Инстинкт только тогда будет выполнять роль реальной причины поведения человека, когда он будет запрещен своим носителем как несуществующий.

Ведущее место на страницах этой книги принадлежит «человеку духовному», совершающему акты усилия, творчества и любви. В монографии часто употребляются изгнанные из психологии термины «Душа» и «Дух», для которых нет рациональных определений, т. к. они относятся к трансцендентным понятиям.

«Дух — индивидуация объективности» (Гегель).

Под работой Духа в сознании понимается самопричинное установление осмысленного порядка. Под работой Духа в бессознательном — самопричинный архетипический формообразующий процесс возникновения порядка из хаоса.

Дух — тайная и невидимая causa sui всех существующих «плотных» и «тонких» форм.

Душа — ? Нечто существующее, но неопределимое для разума, постигаемое лишь самим бытием.

«Всегда что-то большое замкнуто внутри маленького... Когда-то это называли душой» (Борген Ю.).

«Тело — образ души» (Хеберлин П.).

«Тело — манифестация души... Душа — живое тело» (Клагес).

Тело, Душа и Дух — вечная тема размышлений соединенности разного: иного с иным. По словам Гете: «Первичная форма существует только как формальная идея», ведущая к подлинной (морфологической) трансформации. Дух, воплощенный в соматоморфной форме, есть не что иное, как объективированная идея формы форм, универсального закона порядка, преодолевающего хаос в торжестве формообразования. В живом теле «сходятся» формы Духа, «опрозрачивающего»

бытие и создающего соразмерность и соотнесенность иного с иным: плотного и тонкого, телесного и ментального, тела и Души.

Одна и та же повторяющаяся методологическая ошибка, весьма популярная в психологии и психотерапии, состоит в том, что, обнаружив общие принципы упорядочивания «плотных» (телесных) и «тонких» («ментальных») структур, исследователь отождествляет их друг с другом вместо того, чтобы констатировать очевидность единичных принципов существования телесных и ментальных форм, т. е. наличие третьего — самого упорядочивающего закона в их целостном и едином бытии.

Тело и душа бытийствуют согласно одному и тому же закону, что не является условием их прямой тождественности. Имя этому закону — дух, порядок, нэгэнтропия, «мана», жизнь, Абсолют, Универсум, пустота, физический вакуум, в котором с неизбежностью рождаются первый фотон, форма форм, архетип, смысл и т. п.

Вот примеры проявлений универсального закона порядка на телесном уровне:

• Живой организм обладает нэгэнтропийными свойствами (Пригожин).

• Живые процессы нелинейны, нарушающие принцип суперпозиции (Введенский).

• Живая система существует вблизи точки равновесия, т. е. все время приближается к упорядочиванию путем соответствующей активности; с прекращением активности прекращается процесс упорядочивания (Пригожин).

• Живая система сама способна порождать порядок и информацию (Уоддингтон).

• Тело обладает набором эндогенных осцилляторов — структур с аутоупорядочивающей активностью (Эндермене).

• Мозг обладает собственной опиоидной системой «самовознаграждения» — переход в гармоничный порядок.

• Наряду с упорядочивающими процессами в организме существуют хаотические процессы («бесполезные», несистемные).

Проявления универсального закона порядка на ментальном уровне:

• Сознание обладает огромной упорядочивающей силой (Эго-психология, Джон).

• Бессознательное обладает энтропийными и нэгэнтропийными свойствами одновременно.

• Психика — вечно возникающее, вечно становящееся из хаоса явление упорядочивания и процесс формообразования.

• Труд сознания по установлению «прозрачного» порядка состоит в том, чтобы, разделив смысл на иное, суметь соединить разобщенное в единое целое.

• Психика, в отличие от тела, не имеет явных форм, но проявляет себя через тело и его движения по заданным пространственным формам, внеположенным к его изначальной «плотной» форме.

Все это — проявления одного и того же закона, синхронирующего иные разности, объединяющего их в единое целое.

В монографии сделан еще один акцент на самый важный аспект человеческого бытия — адаптации к самому себе — на поиске того, кто мной является.

Существенным моментом этой стороны человеческого бытия является изначальное природное происхождение индивида, согласно которому он проходит либо маскулинный путь Героя, либо фемининный путь Красавицы, несводимые друг к другу. Они совершенно разные. В этом состоит главная идея об альтернативных путях индивидуации, по которым мужчина и женщина идут вместе и отдельно, помогая партнеру реализовать иные возможности, а через это — обеспечивая воплощение своих. На этом совместном пути каждый при помощи Другого встречается со своим бессознательным и, преодолев нарциссизм и негативность, выходит в безграничные пределы пространства Духа и земные пространства Души в ее воплощении в телесно-чувственной экспрессии. В этом смысле женский путь индивидуации — это путь Души к Духу, а мужской — Духа к Душе. Эрос женщины стремится к Логосу мужчины, и наоборот, Логос мужчины — к Эросу женщины.

Через реальность этих отношений с Другим каждый из них получает возможность воссоединения со своей противоположностью, погруженной в бессознательное:

чувственность женщины «одухотворяется» Анимусом, а рациональность мужчины «одушевляется» Анимой. Вне реальности отношений Двоих этого произойти не может. Четыре движущие силы подлинного бытия человека на этом пути — желание, любовь, творчество и усилие.

Прорыв к подлинному бытию осуществляется, как показано на страницах этой книги, после освобождения от нарциссических фантазий. Человек подлинный в дальнейшем способен сохранять свою целостность в противостоянии индивидуальной и групповой деструктивности — в том главном, в чем преуспевает профессиональный терапевт.

Язык монографии довольно сложен и требует серьезной подготовки читателя — натренированного «объемного» сознания и мышления. По-видимому, тех, кто стремится получить на любые профессиональные и жизненные вопросы однозначные и простые ответы, эта книга может разочаровать или даже напугать своей неоднозначностью. Хочется верить, что человеку искушенному и легко расстающемуся со стереотипами встреча с этой книгой принесет немало восхитительных минут и будет способствовать рождению собственных уникальных переживаний идей и поступков.

Хочу выразить глубокую признательность за помощь в подготовке к изданию книги В.М. Аллахвердову, В.А. Петровскому, В.А. Ананьеву, О.В. Лаврову, И.П. Балмасовой, А.В. Нечаеву, С.З. Агранович, О.А. Смирновой, А.В. Пятину, Н.Н. Сергеенковой, П.Н. Пашкину, Т.Н. Посадской. Их неоценимая дружеская поддержка и реальное участие в рождении книги ускорили выход ее в свет.

Часть первая

ГЛУБИННАЯ

ТОПОЛОГИЧЕСКАЯ

ПСИХОТЕРАПИЯ

Телесное и ментальное:

маргинальность Вечный спор одной части человечества с другой по вопросу о первичности телесно-материального или ментально-идеального, по-видимому, будет длиться еще не одно тысячелетие. Этой славной участи не избежала и психотерапия, прочно обосновавшись в ментальном и почти упустив из виду телесное бытие человека.

Г-ну З. Фрейду удалось напомнить интеллигентным ученым и профессорам об инстинктах (углубление «вниз»), но, тем не менее, Фрейд почему-то связал инстинкты с развитием психики (психосексуальное развитие), а не тела или форм телесной экспрессии. Д-ру К. Юнгу, человеку невиданной в психиатрии эрудиции и внутренней культуры, в свою очередь, удалось вернуть «инстинктивному человеку» духовность, Дух и творчество (углубление «вверх»), однако это оставило после него больше вопросов, чем ответов. Но на главный вопрос о первичности он ответил ясно и однозначно — не существует пресловутого «примата генитальности», но существует «примат Духа» над материей.

Именно этот последний тезис К. Юнга горячо поддерживается автором сего, иррационального на первый взгляд, опуса. Отношение автора к «генитальному»

человеку менее восторженное, чем у Фрейда, однако, он, безусловно, существует — актуально и доминантно в том возрасте, о котором, собственно, и писал Фрейд, т.е. в ранние периоды онтогенеза вплоть до полового созревания и юности; потенциально и субдоминантно — в период зрелости.

Зрелый человек — это человек духовный, человек творческий и любящий (не только и не столько телом), т.к. в творчестве и любви целиком проявляется духовный потенциал человека. Зрелый человек — это человек знающий и умеющий, т.к. реализация его природно-духовного потенциала требует выхода вовне, что в свою очередь предполагает наличие определенных умений — Души, Тела и Духа.

В процессе развития личности низшие формы творчества и любви (репродуктивные) постепенно трансформируются в высшие (продуктивные), содержащие в себе низшие ступени так же, как «человек духовный» несет в себе «человека инстинктивного». Это один и тот же человек, у которого одно единственное тело. В период роста он следует за телом, в период зрелости — тело следует за ним.

Телесное бытие человека с первого момента его существования наделено двойственностью: оно движимо инстинктами (биологическое начало) и обладает аффективной наполненностью (психическое явление, имеющее телесную представленность). Дальнейшее развитие показывает, что к телу обращена и сила Духа. З. Фрейд выстраивал свою логику человеческого бытия, следуя логике тела: инстинкт — аффект — идея. К. Юнг рассматривал человеческое существование с альтернативных позиций: архетип (духовный принцип формообразования) — аффект — идея. Исследуя психические явления, К. Юнг никогда не претендовал на создание сколько-нибудь стройной и логичной теории. Более того, подчеркивая иррациональную природу базисных психических явлений, он настаивал на применении в их описании и понимании эквивалентных им по природе (иррациональных) сознательных моделей. Вообще наука, как считал Юнг, построена на предубеждениях, при помощи которых невозможно познание человеческой индивидуальности, пред которой всякие предубеждения становятся бессмысленными: «Человек является самим собой — это самое большое допущение, которое вызывает самые серьезные последствия»1.

Следуя за тезисом Юнга о том, что «научная теория является лучшим прикрытием для невежества и недостатка опыта», автор уверен, что не стоит задаваться целью создания сколь-нибудь целостной теоретической модели для объяснения того психотерапевтического процесса, который выстраивается в творческом союзе с клиентом. Целью автора является скорее обобщение, упорядочивание и определение приоритетов в этой сложной научной области на основе эмпирического психотерапевтического опыта и ясных методологических допущений. В центре описания и анализа психотерапевтического опыта, обобщенного в данной книге в нескольких инструментальных идеях, лежат бытийные взаимоотношения человека с телом: область телесно-ментальных взаимодействий и взаимовлияний. Телом, как с единственным «местом» связи «потаенного» с «непотаенным», с единственной возможностью объективации Эго миру, явленности моего в движении, в экспрессии ментальных и телесных форм.

Психотерапевт не может игнорировать телесную сферу бытия человека и вынужден задавать себе вопрос о взаимоотношениях телесного и ментального. Эпоха монистического подхода к объяснению этих взаимоотношений (по принципу «либо-либо») породила два враждующих между собой лагеря:

материалистов и идеалистов. Первых, как известно, в России значительно больше, и, по их мнению, «психика вырастает из мозга», т.е. в мозге (в теле) находится первопричина психического (примат материи). Не менее абсурдным кажется альтернативное идеалистическое толкование взаимоотношений телесного и ментального, ищущее причину физической телесности в бестелесном идеальном измерении. Фрейдовская позиция, сводящая психическое к одному началу — инстинктивному, — что означает буквально следующее:

«психическое вырастает из тела», — является примером монистического (материалистического) подхода в психотерапии.

К. Юнгу часто приписывают подобные взгляды, ему несвойственные, и, чтобы не быть голословной, приведу одно из его высказываний: «Мы должны полностью отказаться от идеи, что психика каким-то образом связана с мозгом, и вместо этого вспомнить об «осмысленном» и «разумном» поведении низших организмов, у которых мозг отсутствует. Здесь мы оказываемся гораздо ближе к первичному фактору, который... не имеет ничего общего с деятельностью мозга»2. Только в своих ранних работах К. Юнг предполагал, что может существовать мозговой субстрат психических явлений, но впоследствии пришел к выводу о существовании одного — первого — фактора вне этих двух противоположных начал — unus mundus, как всеобщего организующего закона (Л.О.В.).

Дуалистом проводится «двойное» независимое исследование в каждом параллельном измерении: отдельно — в телесном («причина телесного — в теле»), и отдельно — в ментальном («причина ментального — в психике»). Путем простого сложения пресловутое единство не получить «в голове» исследователя.

Монизм и дуализм исходят из принципа причинной обусловленности: либо одна противоположность является причиной другой, либо каждая из них имеет свою причину. Но существуют более продуктивные варианты решения данной гносеологической проблемы, ибо только в познании противоположности возможно разделить. Одним из них является гегелевский диалектический принцип существования «третьего», не являющегося первыми двумя, но объединяющего в себе природу и сущность этих двух начал. Другим — юнгианский принцип синхронистичности — внепричинного совпадения событий, смысловой пространственной упорядоченности. Принцип синхронистичности введен Юнгом как принцип, дополнительный к причинному, вместе с которым он составляет архетип порядка.

Постоянная связь (причинность) Синхронистичностью, согласно Юнгу, называются невероятные феномены беспричинной природы — «смысловые совпадения» во времени, разнесенных в пространстве событий.

Наиболее известным примером феномена синхронистичности является история об интеллектуальной клиентке д-ра Юнга, которой приснился золотой скарабей, но смысл этого символа оказался для нее недосягаемым из-за обилия рациональных защит сознания и «невозможности» существования золотого скарабея в реальности. В момент обсуждения сна в стекло комнаты ударился реальный жук, очень напоминавший скарабея. «Вот ваш скарабей», — произнес Юнг свою знаменитую фразу, заметив случайное совпадение — беспричинный порядок, установившийся в это мгновение в его комнате.

Смысловая упорядоченность мира, как считал Юнг, не имеет никаких причин.

Смысл самоосуществляется и самосуществует в каждое мгновение в каждом явлении мира. Самосуществование смысла является трансцендентальной функцией в пространстве и времени, упорядочивающей бытие вещей в мире.

Юнг пишет: «Связь между событиями имеет отличный от причинного характер и требует другого принципа объяснения»4. По мнению Юнга, большое количество индивидуальных наблюдений за событиями в мире случайностей поддается статистическому анализу, а сами случайные события собираются в так называемые «ацикличные группы». В психоидном мире, насыщенном случайным и уникальным, по убеждению К. Юнга, царят законы синхронистичности, и по тем же законам устроена связь тела и души (Л.О.В.).

Отдавая себе отчет в том, каковы трудности выхода на новый методологический уровень понимания и толкования сложной общечеловеческой проблемы взаимоотношений телесного и ментального, автор пытается этой книгой ответить на один вопрос, возможно не всегда точно и определенно, но — совершая усилие в этом направлении: если существуют психотерапевтические идеи, адекватные самому существованию единства телесного и ментального в бытии, то — каковы эти идеи?

Как отыскать идеи, адекватные самому бытию?

Направление поиска идей, соотносимых с индивидуальным осмысленным опытом бытия, можно задать набором главных методологических допущений.

Поиск автора, осуществляемый на страницах этой книги, направляется следующими предельно общими допущениями:

• существует нечто «третье», объединяющее два — телесное и ментальное;

• этим «третьим» скорее всего является универсальный закон (unus mundus), действующий на телесном и ментальном полюсах и объединяющий их в единое целое;

• универсальный закон порождает порядок;

• порядок порождает форму;

• сила, которая производит порядок, — духовной природы;

• порядок объединяет постоянные (причинные) и непостоянные (синхронистичные) связи;

• телесные явления обладают большим постоянством и упорядоченностью, чем ментальные;

• ментальные явления обладают некоторым постоянством и упорядоченностью и имеют свои, отличные от телесных, формы;

• форма является местом возникновения порядка и существования.

Таким образом, «unus mundus» как таковой остается за пределами возможностей сегодняшнего уровня осмысления. Однако, форма — вот ключевое понятие, в котором сходится очень многое: результат действия универсального закона — порядок; постоянство (телесные формы) и непостоянство (ментальные формы); единство, как «пойманное» соположение форм телесной и ментальной природы. Собственно, все содержание книги и направлено на раскрытие смысла последнего: соположения форм и поиск общего «третьего».

Сей творческий психотерапевтический порыв вполне соотносится с существующими в настоящее время тенденциями к интеграции (в противовес эклектике) различных психотерапевтических подходов, взаимодополняющих друг друга. В каком-то смысле, в этой книге предпринята попытка к формированию основ одного из вариантов интегративной терапии, которая ориентирована на духовные и экзистенциальный уровни бытия, в отличие, например, от ролевой ориентации интегративной терапии H. Petzold или от клинических вариантов интегративной модели психотерапии L. Krehl, G. Bergmann, Th. Uexkull, V. Weizsacker, A. Jores, P. Christian и др.

Методологическими истоками изложенного в данной монографии интегративного подхода глубинной топологической психотерапии являются:

• философские принципы формообразования и топологии Аристотеля, Платона, Канта, Гегеля, Мамардашвили;

• глубинная психология и психотерапия (прежде всего, аналитическая психология);

• экзистенциальная психотерапия И. Ялома и экзистенциальный психоанализ Л. Бинсвангера;

• отечественное направление «психологии телесности», развиваемое в настоящее время А.Ш. Тхостовым.

В глубинной топологической психотерапии применяются следующие психотехнологии:

• диагностическое и структурированное интервью;

• анализ переноса-контрпереноса с выходом на «Я-Ты» отношения;

• высвобождение аффектов и осознание аффективных комплексов;

• работа с экзистенциальными переживаниями в аналитической архетипической парадигме (смерть — возрождение);

• интеграция содержания первичных и вторичных процессов на уровне Эго-сознания.

• экспрессия внутреннего состояния (психодраматические и арт-терапевтические методы, техники телесно-ориентированной и холдинг-терапии);

• техники направленной визуализации (в том числе и авторская модификация, изложена в главе «Идея первая: топос»);

• работа с «интернальным телом» (авторский метод, изложен в главе «Идея вторая: ментальная форма»);

• методы глубинной психотерапии в работе с феминным и маскулинным «ядром» идентичности (авторская модификация, изложена в главе «Идея третья: Красавица и Герой»);

• работа с фантомами (авторский метод, изложен в главе «Идея четвертая:

Психотерапевтический процесс, происходящий всякий раз совершенно неповторимым образом, имеет некое общее направление, заданное единым критерием — общим уровнем внутренней интеграции и осознанности своего бытия.

В целом, перед психотерапевтом, работающим на основе интегративной модели глубинной топологической психотерапии, стоят всего две задачи, одна из которых является первой:

1. Задача создания индивидуальных условий для «высвобождения» внутренних интегративных самоорганизующихся психических ресурсов, для совершения усилия к гармонии бытия; внутренняя трансформации от 2. Задача выработки через новое отношение к себе и своей жизни нового отношения к миру, навыка совершения всякий раз нового усилия в установлении отношения с реальностью мира; трансформация «быта в Решению первой задачи, в далеко неполном и несистемном изложении, посвящена книга, которую вы держите сейчас в руках. Общетеоретические методологические допущения кратко изложены в первой части книги. Авторский подход подробно рассматривается во второй части книги — от идей к психотерапевтической стратегии.

К основным идеям глубинной топологической психотерапии относятся следующие:

где? — идея места (топоса), т.к. порядок возникает в определенной точке пространства, соотнесенной с другими точками пространства, в чем? — идея формы (ментальной и телесной природы), представляющая собой единство внутренней структуры и границ порядка;

априорная форма — пуста и является местом возникновения как? — идея синхронии (единства) телесного и ментального, Эго и Self, Природного и Духовного, инстинктивного и сакрального в что? — идея биполярности (двойственности, маргинальности) целого, где каждая полярность соотнесена и объединена со своей противоположностью причинными и синхронистичными связями;

кто? — идея об архетипе Красавицы — полярности архетипа Героя, являющейся центральным моментом на пути становления женщины, в процессе женской индивидуации;

критерий? — идея фантомного и подлинного в идеях Эго, при помощи которых человек упорядочивает свое бытие (внутренние трансформации и отношения с миром), и от качества которых зависит качество На вопросы «почему» и «зачем» глубинная психология и глубинная топологическая психотерапия не отвечают.

Из всех вышеперечисленных идей только три автор сей книги может скромно причислить к собственноличным (по крайней мере, в психотерапевтическом контексте): идею ментальных форм, идею архетипа Красавицы и идею фантома в авторском изложении. Хотя, как известно, нет ничего нового под солнцем.

Кроме тех идей, которые были выделены выше, к базовым идеям глубинной топологической психотерапии относятся идеи «Психоаналитического Младенца», «Предвечного Младенца» (Внутреннего Ребенка), «Убиенного» и «Живого Младенца», «Человека инстинктивного» и «Человека духовного» (см. табл.

«Краткая характеристика психотерапевтических идей в интегративной модели глубинной топологической психотерапии»). Большинство этих идей были рассмотрены в первой части книги. Изложению всех остальных идей посвящена ее вторая часть.

Краткая характеристика психотерапевтических идей в интегративной модели глубинной топологической психотерапии Фено- «Психоаналитиче- «Убиенный» и «Живой «Предвечный Младенец», ные первичной интер- небытия Души, которое и божественен, всемогущ;

особен- субъективностью в способно сохраняться спасается и возвращается;

ности диаде «мать—дитя»; и оставлять «след» в гермафродит; досознателен автономен, облада- теле в случае остановки и трансцендентен, соответет интегративной данного переживания ствует неустановленности и компетенонтстью; небытия субъектом. незавершенности и множетрагичен, как нар- «Живой Младенец» — ственному состоянию Self.

цисс; агрессивен и состояние «здесь-и- Выведен из бессознательнозавистлив сейчас-рожденности», го и отношений с общечелополноценного бытия. веческой культурой. ТрансВместе составляет суть цендентен, обладает высшей Фено- «Человек инстинкКрасавица» и «Герой» «Человек Духовный»

ные идея» (телесное). теллектуальной силой, Чувствующий и понимаюособен- Libido и mortido — преодолевает любые щий, совершающий усилие, ности два главных влече- препятствия, завоевыва- погружен в ситуации нения инстинктивной ет мир и правит им. прерывного выбора; автор природы, причинно «Красавица» — обла- своей жизни, ответственен обусловливающие дает тонкой чувствен- и свободен; автономен, быбытие человека. ностью и чувствитель- тийствует в заботе и самоИнфантилен, сексуа- ностью, стремится к осуществлении. Спокойный.

лен, хочет всемогу- любви и материнству, Молчащий «Богочеловек».

щества и обладания, соблазняет, становитне способен выдер- ся обладательницей жать аффективного мужского семени, адекватно тести- души и хранительницей ровать реальность. домашнего очага.

Глава Ментальное Существование телесного, данного явно и самоочевидно, не требует онтологических доказательств, т.к. тело обладает материальной структурой, протяженностью и формой. Онтологический статус сознания и, тем более, бессознательного, должен быть доказан хотя бы логически, т.к. «тонкие» идеальные сущности имеют едва уловимые формы, доступные не всякому созерцателю.

Сознание в глубинной психологии соотносится с психикой как часть с целым.

Сознание эпифеноменально, т.е. существует в рефлексии мыслящего разума.

Эпифеномен представляет собой простой дубль реального события, т.е. не имеет самостоятельной феноменологии. В том случае, если сознание действительно является «двойником» — всего лишь отражением, следом, отпечатком реальности, оно действительно эпифеноменально. Но если сознание является тем, «что само себя в себе показывает» (М. Мамардашвили), т.е. само, как феномен, встречает феномены мира, то приставка «эпи» — становится лишней. Феномен же, по определению, онтологичен в своей очевидности.

М. Мамардашвили приводит в качестве иллюстрации онтологической реальности феномена сознания доопределение формы звуком при его восприятии.

Фонема есть то, что субъект слышит реально, но фонема есть внутренняя форма сознания, которая только доопределена звуком в физическом смысле слова. Реально человек слышит незвуковой эквивалент звука. Он слышит речь, а не набор сигналов в звуковой последовательности определенной частоты и интенсивности.

В связи с чем эквиваленты сознания (элементы «экрана») относятся М. Мамардашвили к онтологическим структурам, при помощи которых субъект слышит то, что слышит — некое осмысленное качество звука, а не сам звук как таковой.

В связи с этим уместно упоминание о cosa mentale (ментальная вещь) Леонардо да Винчи, которая делает возможным восприятие художественного произведения: когда субъект его воспринимает, оно действует в нем вещественно. Без cosa mentale получить впечатления от картины, например, невозможно. Cosa mentale представляет собой особое телесно-духовное образование, «опрозрачивающее»

и согласующее далекие времена и пространства. «Прозрачное для души, — говорит М. Мамардашвили, — само есть что-то... Тела, которые одновременно и телесны, и духовны — компенсируют нашу неспособность быть одновременно в различных точках пространства. Но они дают другое время и другое пространство. Несуществующие места несуществующего времени — весьма существенная конститутивная часть души человека, позволяющая переживать мир иначе, чем позволяет природа»5.

Таким образом, феномен сознания доопределяет феномены внешнего мира (смыслами), а не просто повторяет их исходную форму. Вообще, похоже, в сознании никакие «исходные» внешние формы не «клонируются». Они преобразуются в другие, эквивалентные им формы (понятия, схемы, образы и т.п.). Эквиваленты сознания нетождественны тем вещам, которые в них отражаются. Более того, в эквивалентах содержится то, чего нет в самих вещах — идеи вещей. Идея является главнейшим эквивалентом вещи или события (или еще чего-нибудь внешнего по отношению к сознанию).

Абсолютная Идея, как идея всеобщего порядка, тем не менее, может быть внешней по отношению и к самим вещам.

Итак, если сознание феноменально, то его онтологический статус является доказанным.

М. Мамардашвили определяет сознание как место, в котором существует некоторая активность6. Он находит для обозначения этого «места» несколько метафор — «сфера», «экран» и «наклонная поверхности».

Как сфера, сознание выглядит в представлении М. Мамардашвили неким куполом, в центре которого находится сингулярная точка, в которую ничего не входит и из которой ничего не выходит (пустое напряжение). В этой точке субъект «держит себя живым» и никакое знание, по мнению М. Мамардашвили, туда передать нельзя, его можно только извлечь из самой жизни. Возвращение к сингулярной точке происходит столько, сколько происходит сама личная жизнь:

из темноты «ничего-не-знания» и «ничего-не-предполагания» известным субъект возвращается к сингулярной точке полного осознания себя и своего бытия в мире. Так, проснувшийся «никто» у Пруста ищет и находит потерянный во тьме объект — себя самого.

Как экран, сознание отделяет психику человека от внешнего мира, и не дает человеку погибнуть от его вторжения. Экран содержит в себе способ, при помощи которого человек становится способным к пониманию этого мира (к упорядочиванию).

Вполне возможно, что у психотика не функционирует именно этот «экран».

«Человек, — говорит М. Мамардашвили, — есть существо наклонных поверхностей...»7. Сознание, по М. Мамардашвили, есть изменение сдвига, изменение склонения, вызывающее блокировку спонтанных сдвигов (хаоса) в психике человека. Если субъект осознает свое актуальное ощущение, он уже не совпадает с ним, т.к. происходит упорядоченный сдвиг от самого ощущения в область рефлексии этого ощущения. Так субъект оказывается между — и поэтому удержаться на наклонной поверхности и совершать сдвиг можно только приложив к этому собственное жизненное усилие.

Бытие М. Мамардашвили определяет как существование, несводимое к знанию. Знание не может быть предварительным. Оно извлекается всякий раз заново —из бытия — путем помещения «впечатления откликнутости» в первовместимость разума. Сие действие относится к онтологическим актам (сознания — Л.О.В.).

Рядом с размышлениями М. Мамардашвили о сознании становится совершенно безжизненным и серым набором слов идея о «формировании сознания под влиянием социокультурной среды». Под этим влиянием формируется социокультурное сознание, а не само сознание, как феномен. Как феномен, сознание не может быть детерминировано внешней причинностью. Оно само является своей собственной причинностью.

Всеми корифеями отечественной психологической науки отмечалось, что сознание включает в себя не только смысловую, но и чувственную (А.Н. Леонтьев), и действенную ткань (В.П. Зинченко), а также телесную и трансличностную (В.В. Налимов) составляющие. Чем больше времени изучает сознание психология, тем больше элементов иного качества начинает включать в себя понятие «сознание». Однако, речь идет именно о понятии, т.е. эквиваленте самого этого феномена — о сознании самого сознания.

«Сознание есть осознанное бытие»8 (А.С. Рубинштейн). Именно так и определял сознание М. Мамардашвили9. Аналогичным образом из causa sui субъекта выводится существование субъекта как причины самого себя10 (Л.М. Веккер).

Ни сознание, ни субъект не имеют другой причины своего существования, кроме самих себя: то, что есть, уже было...

Гносеологическая модель сознания включает в себя, прежде всего, субъектобъектное отношение, т.е. различение «Я» и «не-Я». Субъект и объект являются основными идеями сознания, при помощи которых сознание выделяет из бытия вещей само себя, как отличное от других, онтологическое образование. Субъект — хозяин своей жизни, носитель своего сознания, источник преобразующей активности и «выпрямляющего движения». Соответственно, объектами могут быть все те вещи, которые внеположены субъекту. В том числе и сам субъект, если он помыслит себя внеположенным себе самому.

Статус существования бессознательного подорван изначально, ибо бессознательное есть то, о чем ничего неизвестно сознанию. А если что-то сознанию неизвестно, то как можно этому сознанию считать неизвестное существующим?

Существующее (осознанное) для одного сознания может быть неизвестным (бессознательным) для другого сознания. Тогда одно и то же явление будет осознанным (существующим) в одной психической структуре и неосознанным (несуществующим) — в другой. Психотерапевт обычно и является той фигурой, которой доступно осознание бессознательного своего клиента (при условии, что психотерапевт сам имеет опыт встречи с собственным бессознательным). Клиенту положено быть в полном неведении относительно своего бессознательного. В противном случае психотерапевт ему бы не понадобился. Главная же задача психотерапевта — не перепутать бессознательный материал клиента с собственным бессознательным содержанием.

Меня часто веселят имеющие место быть в нашей среде, связанные с тотальной профессиональной деформацией психологов-практиков, неизменные, повторяющиеся от клиента к клиенту интерпретации: «Он (а таких уже только на этой неделе 10 чел.) застрял на доэдиповой стадии»; или «Она (соответственно в энной степени), конечно, истеричка (или негативная мать)».

Любая «любимая» интерпретация психотерапевтом проблематики клиентов является бессознательной проекцией собственной деформации, взращенной на патогенной почве детско-родительских отношений и печального жизненного опыта.

Согласно Фрейду, бессознательное существует в промежутках, в разрывах непрерывного самодостаточного ряда сознательных процессов. Фрейд первым исследовал и объективировал бессознательное, открыв всему миру самое низшее и темное его содержание.

Бессознательные процессы Фрейд относил к первичным процессам, обладающим непротиворечивостью, вневременностью, склонностью к замещению внешней реальности внутренней, мобильностью катексиса (дословно: «электрический заряд» libido), регулирующимся согласно принципу удовольствия.

Первичные бессознательные процессы Фрейд подразделял на дескриптивное или латентное бессознательное (предсознательное) и вытесненное бессознательное (содержащееся в воспоминаниях и фантазиях). Вторичные сознательные процессы, управляемые принципом реальности (рассудок, осмотрительность, мораль), обладают логикой, снимающей противоречия, строгой пространственно-временной структурой и используют связанный катексис. Слово в психоанализе является той «емкостью» сознания, которая «вбирает» в себя энергию катексиса из бессознательного. Главная функция вторичных процессов состоит в том, чтобы тестировать реальность на предмет согласования желаемого и действительного.

Основными «энергиями» бессознательного, по Фрейду, являются инстинктивные силы libido (инстинкт жизни) и mortido (инстинкт смерти). они, разумеется, сокрушающе всесильны, примитивны и неизбежны. Всю свою сознательную жизнь человек призван обуздывать дикую природную либидозную энергию, научаясь использовать ее в собственных сознательных (адекватных реальности) целях.

Такова, в самых общих чертах, феноменология бессознательного по З. Фрейду.

Идея Фрейда о том, что язык бессознательного сродни мифотворчеству, получила в дальнейшем колоссальный толчок для своего развития в трудах К. Юнга, Э. Нойманна, Д. Кэмпбелла, О. Ранка, К. Наранхо — представителей разных направлений современной психотерапевтической практики. Аспекту связи бессознательного содержания с мифологическими формами отведено в книге значительное место.

Проблема онтологической реальности бессознательного волновала в истории человечества умы многих философов. Используя мысль М. Хайдеггера о том, что сознание всегда есть нечто представленное (Гуссерль: сознание чегото — интенция), т.е. осознание того, что стало «видимым» (репрезентированным), М. Анри утверждает, что бытие почти полностью исключается из сферы наличного представления, а, следовательно, из сознания. Существование представляемого за пределами сознания, по М. Анри, сохраняет форму пред-положенного бытия.

Бытие в этом «пра-мире», сохраняющем форму мира, М. Анри назвал бессознательным, имеющим онтологический статус.

Хайдеггер выдвигал тезис о том, что само трансцендентальное сознание бессознательно, т.к. все, что проявляется (из непознаваемого становится постигаемым), достигает состояния объекта, т.е. феномена для сознания. Любое возможное присутствие, по Хайдеггеру, обозначается как присутствие объекта.

Процесс, которым владеет субъект, неизвестен носителю, т.е. сознание не отдает себе отчета в том продукте, который получает, а значит — имеет место быть, наряду с сознательным, и бессознательный процесс11.

• Символичность, образность • Рациональность;

• Туманность, избыточность. • Ясность, различимость.

Шопенгауэр, автор известной идеи «воли к жизни», воспетой позже М. Прустом и М. Мамардашвили, называет бессознательным непредставимое (желание без объекта), вводя тем самым, помимо «идейного» измерения сознания, аффективное стремление, которое необходимо связано с сознательным представлением.

«Формула» аффективного комплекса, по Фрейду, также включает, кроме базового инстинктивного, аффективный и смысловой компоненты. Идея (слово, мысль) оказывается связанной с чувством.

Итак, гносеологически бессознательное является антитезисом сознания, онтологически — может быть выведено из представлений, внеположенных сознанию и не поддающихся сознательному контролю. В первом случае бессознательное должно обладать, по сравнению с сознанием, альтернативным набором качеств, а во втором — иметь гомологичные сознанию свойства. Как те, так и другие свойства обнаруживаются в любых бессознательных феноменах. Однако, в различных психотерапевтических школах приоритетными объектами анализа являются либо те, либо другие формы бессознательного содержания. Например, в ортодоксальном психоанализе и лаканизме бессознательное изучается как гомологичный сознанию феномен (при помощи слова). В арт-терапевтическом, эклектическом в целом, направлении — как альтернативный сознанию процесс (при помощи образов).

Аналитическая психология К. Юнга подходит к феномену бессознательного с обеих сторон и рассматривает его как сложный комплекс биполярных структур, как самое противоречивое явление в человеческой психике.

Гомологичными сознанию являются такие бессознательные явления, как неосознаваемые регуляторы поведения и побудители способов выполнения деятельности (мотивы, установки, автоматизмы). Предпороговое восприятие и «вытесненное» противоречивое содержание сознательного Эго могут быть также отнесены к гомологичному сознанию классу явлений. Архетипическим формам и надсознательным явлениям в большей степени присущи свойства, полярные сознательным явлениям.

Бессознательное представляет собой неосвоенную субъектом часть психики, проявляющуюся полноценно и объективно, несмотря на неузнанность и бессубъектность, в беспричинных переживаниях, спонтанных и иррациональных по своей природе, обладающих семантической «размытостью», но имеющих оформленную структуру (образ и архетип).

До XX века существовало два полярных отношения человечества (человека) к мифу и мифотворчеству: пренебрежительно-презрительное (как к чему-то низшему и примитивному) и мистически-нуминозное (как к чему-то высшему и непостижимо-роковому). В XX веке с появлением работ А. Бергсона, Ф.

Ницше, Дж. Фрезера, Дж. Джойса, М. Музиля, М. Фриша, М. Булгакова, С. Дали, З. Фрейда, К. Юнга, М. Бахтина, А.Ф. Лосева и многих других произошла так называемая «ремифологизация» культуры. Миф вернулся к нам в обновленном виде как напоминание о том, что реальность реальна настолько, насколько она осознана.

Миф как феномен человеческой культуры и человеческой психики заслуживает того, чтобы обрести не только право на существование в любой человеческой жизни, но и получить вполне осмысленное (научное) положение в общей структуре психических явлений, содержащих в себе нечто особенное, уникальное, отличное от отражающихся в ней предметов объективной действительности.

Досознательное психическое в так называемом «примитивном человеке»

целиком и полностью состояло из «странных» мифических персонажей и фантастических образов реальности. С оформлением Эго и границ сознания человеческая психика приобрела возможность «отражать» не только себя саму, но и внешний мир. В этом смысле осознать означает умение различать внутреннее субъективное содержание психики от внешнего объективного — актуально отражаемого.

«Цивилизованный человек» научился тестировать реальность, т.е. находить подтверждение или опровергать свои гипотезы относительно внешнего мира и себя, на основе которых он выстраивает отношения с собой и с миром. Однако, навыки тестирования реальности, появившиеся в филогенезе, не исключают, а лишь изменяют положение непрерывного процесса мифотворчества в психической жизни человека, предоставляя мифу царство бессознательного.

В индивидуальном развитии человек проходит все филогенетические этапы становления сознательности и выделения особой способности отражать свойства внешних предметов, в противовес способности наделять внешние предметы свойствами внутренних процессов. Впоследствии архаический остаток этой способности Фрейд назовет трансфером и проекцией. По-видимому, основные этапы восхождения от бессознательного бытия к осознанному можно обозначить следующей последовательностью:

• бессознательное бытие, чистое мифотворчество, фантазии, гегемония первичных процессов, слияние Эго и мира (внешнее — это внутреннее);

• приобретение сознательных навыков, формирование Эго-границ, сепарация, неравноправное сосуществование мифотворчества и процессов отражения реальности — в пользу первичных процессов, зависимость Эго от мира (грандиозное внутреннее и «для меня» — внешнее);

• инфляция сознания, подавление индивидуального мифотворчества, обесценивание смысла и самого существования первичных процессов, видение исключенного содержания вне Эго, тоталитаризм вторичных процессов, псевдонезависимость Эго от мира (внутреннее — это внешнее);

• равноправное сосуществование мифотворческих первичных и сознательных вторичных процессов, ясное различение первых и вторых, способность на основе этого к адекватному тестированию реальности, автономия Эго (внешнее — это внешнее, внутреннее — это внутреннее).

С определенной долей приближения можно было бы соотнести три первых этапа из перечисленных четырех с так называемым «коллективистским» существованием человечества — в первобытных сообществах, в средневековых государствах и в цивилизованном обществе XX века. Четвертый этап открывает иной способ сосуществования, человека с человеком, который, по-видимому, можно назвать гуманным хотя бы потому, что у автономной личности нет необходимости использовать других людей в собственных целях и интересах.

Кстати, человечество давно фантазирует на эту тему, но подойдет к реальности гуманизма, видимо, только в третьем тысячелетии, а может быть, и в четвертом.

Если, конечно, не произойдет регресса на вторую или даже первую стадию в совершенно нефантастическом антигуманном воплощении.

Степень принятия и осознания реальности мифа и мифотворчества, таким образом, можно считать неким индикатором индивидуального (и надиндивидуального) соотношения сознательных и досознательных содержаний психических (культурных) феноменов.

Человек (культура), который лишает миф онтологического статуса, дескридитирует мифотворчество, относит эти явления к прошлому — «низшему», «примитивному», благополучно перетекает в невроз, выстраивая совершенно ригидную, неадекватную картину реальности, в которой отсутствует целая половина!.

Другой человек (культура), который придает мифу и мифотворчеству предельно-высшее нуминозное значение, не способен увидеть другой половины реальности, что грозит ему наступлением всевозможных психотических расстройств и потерей Эго.

И обе они благополучно уживаются в современном обществе, перешагнувшем в третье тысячелетие многомиллиардной толпой атеистов и верующих, ученых и недорослей, психоаналитиков и колдунов, престидижитаторов и эксрасенсов, астрологов и политиков, медиумов и художников, и т.п.

Итак, миф. Существует научный подход в постижении этого явления, т.е.

подход вполне трезвый, без пренебрежения и без закатывания глаз, признающий существование и ценность мифа в жизни человека и общества.

М.М. Бахтин называл миф универсальным образом мира, с которым связаны все формы человеческого бытия, тем самым разводя «образ мира» (субъект) и мир (объект). С.З. Агранович рассматривает архаический миф в качестве основы культуры гармонии, роль субъекта в которой выполняет космос, роль объекта — коллективная личность с ее простым бытом, а роль «третьего» — Абсолюта — судьба, идентичная циклическому времени12.

Согласно концепции С.З. Агранович, культуре гармонии противостоит культура цели, опирающаяся на монотеистические идеи существования трансцендентной личности и линейного времени, устремленного в вечность.

В культуре цели роль субъекта выполняет обособившаяся бытийствующая личность, роль объекта выполняет мир (космос), а роль Абсолюта — Бог. Идеи Космоса, возвращающегося к себе в объектной культуре гармонии и диалога личности с возвращающимся к себе космосом в субъектно-личностной культуре цели — равноправны. Человек, живущий в двоичном измерении, вынужден выбирать между Богом и Судьбой. Однако существует троичность — «ни то, ни другое, а третье»13.

«... в архаическом сознании вырисовываются контуры некой структурной ТРИАДЫ, описывающей взаимоотношения отдельного человека и мира: человек (прасубъект), стремящийся слиться с коллективом, коллектив-социум (праобъект) и ритуал (праабсолют) как сакрально-медитативная ценность» 14 (С.З. Агранович).

На роль «третьего» может претендовать только Порядок, имя которому и Судьба, и Бог, и Универсум, и unus mundus, и многие другие однопорядковые с ним феномены надличностного масштаба. Четвертый элемент в этой троице — живое тело человека, в котором буквально отпечатана результирующая первых трех. В четверичном пространстве сосуществуют и бытийно соположены и соразмерены:

Эго-сознание (микрокосм), Мир (макрокосм), Порядок и Тело (или шире — бессознательное, царство матерей, в которое ведет ритуальный лингам) реального человека — последний «низший» недостающий элемент.

Архаический миф причисляется к праосновам досознательного представления человечества о мировом Порядке. Это не сам Порядок, но — представление о нем. Представление, лишенное рациональности, однозначности и системности, обладающее универсальной знаковостью и мировоззренческим синкретизмом.

Архаический миф иррационален. Бинарная структура архаического мифа создает равные возможности сосуществования и взаимоперехода противоположностей, мыслимых альтернативами мироустройства, но реально соотносимых именно с протосознанием (бессознательным) — особенностью видения внешнего подобным внутреннему (принятие внутреннего за внешнее).

«Миф универсален. В нем содержится не только обобщенная картина мира данной эпохи, но и зачатки более сложных моделирующих представлений о вселенной структур, которые разовьются только в последующие эпохи, составив компоненты своего «абсолютного мифа»15 (С.З. Агранович).

«Миф есть специфически человеческий способ творения (моделирования) и тем самым освоения и познания реальности, некий универсальный образ мира, с которым связаны все другие формы человеческого бытия»16 (С.З. Агранович).

Основными бинарными оппозициями архаического мифа являются:

• порядок — хаос;

• живое — мертвое;

• мужчина — женщина;

• правое — левое;

• переднее — заднее;

• естественное (человеческое) — сверхъестественное (сакральное, нуминозное, божественное);

• чистое — нечистое;

• свое — чужое;

и некоторые другие.

А.Ф. Лосев писал о мифе:

«Миф — наиболее яркая и самая подлинная действительность, совершенно необходимая категория мысли и жизни. Миф — логически, т.е. прежде всего диалектически, необходимая категория сознания и бытия вообще. Переводя цельные мифические образы на язык их абстрактного смысла, понимают цельные мифическипсихологические переживания как некие идеальные сущности и противоречивости реального переживания, которое всегда мифично. В мифическом мире мы находим, например, явления оборотничества, факты смерти и воскресения людей и богов и т.д. Все это — факты разной напряженности бытия, факты различных степеней реальности.

Лосев подчеркивает онтологический статус мифа — это «необходимая категория сознания и бытия вообще». Согласно его мнению, миф есть «жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесная, до животности телесная действительность». Основное онтологическое свойство мифа, по Лосеву, — не его «отрешенность» (аллегоричность, символичность) от реальности, но, вместе с тем миф представляет собой «реальную вещественно и чувственно творимую действительность». «То или иное отрешение от смысла вещей, — пишет Лосев, — всегда налично в опыте, и весь опыт в таком случае оказывается мифическим». И далее — «Весь мир и все его составные моменты, и все живое, и все неживое, одинаково суть миф и одинаково суть чудо».

Вундт отмечал, что «в основе мифа лежит аффективный корень, так как он всегда есть выражение тех или иных жизненных и насущных потребностей и стремлений».

Говоря о феноменологических особенностях мифа, Мелетинский писал:

«В мифе форма тождественна содержанию и поэтому символический образ представляет то, что он моделирует. Мифологическое мышление выражается в неотчетливом разделении субъекта и объекта, предмета и знака, вещи и слова.

Существа и его имени, единичного и множественного, начала и принципа, т.е.

происхождения и сущности. Эта диффузность проявляется в сфере воображения и обобщения.

Для мира чрезвычайно специфичны отождествление генезиса и сущности, т.е.

собственно замена причинно-следственных прецедентов. В принципе, в мифе совпадает описание модели мира и повествование о возникновении его отдельных элементов, природных и культурных объектов, о деяниях богов и героев, определивших его нынешнее состояние. Рассказ о событиях прошлого служит в мифе средством описания устройства мира, способом объяснения его нынешнего состояния».

Подчеркивая достоинства мифологического мировоззрения, В. Шуклин отмечал:

«Миф не излагает последовательного события, а акцентирует внимание только на тех, благодаря которым наступила устойчивая, всеобщая упорядоченность мира, возникла культурная традиция и показывает, как эти события совершались. Миф нарушает последовательность событий, часто не объясняет причин и мотивов совершаемых героем поступков. Мифические персонажи относительно обособлены в зависимости от зон, сфер или этапов жизни и деятельности человека. Непоследовательность и противоречивость мифов объясняется тем, что сложное в них описывается через простое. В каждом случае мы имеем дело с самостоятельным, замкнутым внутри себя миром».

Глядя на современного человека, может прийти (и приходит) в голову вредная мысль о его превосходстве над «примитивным» досознательным мифологически одаренным существом. Именно эта мысль ведет к инфляции Эго, неврозам и психосоматическим расстройствам. В каждом из нас живет это чудесное примитивное — но совершенно уникальное — создание, которое имеет не меньше прав на существование, чем сознательное Эго, обученное и натренированное социумом. Мифотворец (или бессознательное) обладает тем, чего лишено сознательное Эго — спонтанностью, креативностью, способностью к фантазированию, аффективностью и, наконец, телесностью.

Мифотворец в представлении Фрейда довольно монотонен, т.к. озабочен исключительно инстинктами, и довольно непригляден в своей «дикости». Мифотворец К. Юнга более разнообразен и не лишен привлекательности. По сути, вся эта книга посвящена таинству установления дружественных отношений между Эго-сознанием и собственноличным мифотворящим источником.

Цивилизованное общество часто попадает в невротические проективные ловушки современных мифов, таких, например, как миф о всемогуществе науки и превращении ее в магическое средство против всех несовершенных моментов миропорядка; миф о прогрессе-чуде; миф об НЛО (о вмешательстве сверхчеловеческих сил); миф о сверхчеловеческих способностях (ясновидение, телепартация, телекинез и т.д.); мифы о тщете человеческих усилий и бессмысленности существования; миф о всемирной катастрофе и многие, многие другие. Поскольку у современного человека есть идея о всемогуществе (сверх-возможностях) и обЧасть первая разованности (сверх-знании), то он легко принимает мифотворческие фантазии за научные истины.

«Акробат на канате, балансирующий между безднами добра и зла, к которым он равнодушен, как равнодушен к этим друзьям, которых он любит, когда зимой хочет отогреться» (Ю. Борген).

Бывает так, что создатель истины рассказывает о том, как он получил ее от пришельцев. Обладатель истины и реалистичного сознания не в состоянии различить внутреннее и внешнее, т.к. он далек от понимания и принятия беспомощности и необразованности своего мифотворческого начала. Поэтому он понимает буквально ворвавшееся содержание бессознательного: пришли и сказали.

Любой миф, любая фантазия, любое бессознательное явление содержит лишь намек, тайный знак, шифр, метафору того вечного смыслопорядка, который пытается сам себя передать. Текст метафоры буквально прочитывается только неискушенным, эгоцентрическим сознанием, неспособным в рефлексии выделить себя — наблюдателя вместе со своим влиянием на характер наблюдаемого явления. Наблюдателя, весьма далекого от мифотворчества и понимания неполноты и неопределенности.

Так, Паскаль Марсон17 вслед за З. Фрейдом буквально трактует мифотворческую структуру фантазма первичной сцены (сцены о сексуальном спаринге родителей), которая только иногда бывает реальной. В остальных случаях она возникает как сопутствующая мифологема, в которой скрыт тайный смысл священного брака мужской и женской половины Души, сотворения мира и первородного греха. Этот смысл освидетельствует сам факт различения — полов, сознательного и бессознательного, тела и психики, но не проецируется напрямую на реальность соития родителей (или, чего доброго, оскопления, как в фантазме кастрации).

Не будучи уверенной в том, что мне удалось обозначить глубинный план бессознательных мифотворческих образов, постараюсь еще на одном примере показать двойной план этих феноменов, часто встречающийся в психотерапевтической практике. Невротическая личность особенно ярко проявляется в том, что воображает себя «недолюбленной» своими настоящими родителями, т.к. ей откуда-то известно о существовании «идеальных родетелей» — всепринимающих и всепрощающих.

Реальные родители, разумеется, таковыми не являются. Вслед за ними, таковым не является партнер, супруг и собственные дети, не соответствующие представлениям невротической личности о том, какими все они должны быть. Синдром «недолюбленности» невротика разрывает его между идеальным образом мира и реальностью, в которой он оставляет только то, что не соответствует его идеальной фантазии. И фантазия об идеальном объекте, и сама реальность (как остаток, вычитаемый из идеала) представляют собой для невротика одну и ту же фантазию, половинками которой он манипулирует, а вторую часть понимает буквально — т.е. видит, слышит и чувствует реальность именно такой. Буквальное понимание первичного процесса отличает плоское и линейное сознательное существование от осознанного бытия разнонаправленной объемной личности, которая допускает, что в ней остается что-то такое, что пока ей неизвестно, и в мире — тоже существует много такого, что почти невозможно доопределить — лучше оставить неопределенным. И неопределенное имеет право на существование.

Единый смысл архаического мономифа, который отыскали Джозеф Кэмпбелл, Клаудио Наранхо, Виктор Тэрнер, Отто Ранк, Гуггенбюль-Крейг и многие другие психологи, состоит в идее созидания Порядка из Хаоса — в идее Трансформации. Любой миф (любое послание бессознательного) содержит в себе элемент фиксации того или иного акта созидания. Отсюда и слова — мифотворчество и мифотворец, самомотивируемые — «идет куда глаза глядят» — и самоорганизующиеся по законам мифологических трансформаций. Главная трансформация среди них — возрождение. Возрождаясь из мертвых форм, носитель приобретает новую живую форму, получая взамен смерти (прощания со старым и умирающим) жизнь.

Трансформации, описанные в мифах, содержат в себе сущностные элементы внутренней жизни человека, непрерывно преобразующихся в ее течении. Это и составляет главную ценность индивидуального и коллективного мифотворчества для психолога и психотерапевта, т.к. в нем объективируются невидимые внутренние изменения, которые, как засвидетельствовала аналитическая психология, имеют общие законы и механизмы, названные архетипическими. Архетип — нечто среднее между мифом и Порядком.

Архетипика бессознательного — объективно существующий феномен, поскольку он объективируется в содержательных моментах индивидуального и коллективного мифотворчества и являет собой, по мнению Юнга, онтологический факт формообразующего психического процесса, т.е. факт рождения порядка из хаоса сам по себе, а не факт возникшей вдруг фантазии или представления о возникновении порядка. Онтологический статус архетипа изменяет точку зрения на мифотворчество и бессознательные (первичные) процессы.

С помощью идеи архетипа процесс упорядочивания и трансформации психических идеальных сущностей выстраивается в общий и единый нэгэнтропийный процесс, вечно противостоящий энтропийному — хаосу неопределенности и бессмысленности. Архетипическая структура бессознательного и есть его порядок. Юнг назвал центральный, первичный элемент этого порядка Самостью, соотнося его с внутренними упорядочивающими ритмами (1, 2, 3, 4...), наиболее устойчивыми среди которых являются триады и кватернионы, образующие соответствующие формы и пропорции.

Например, согласно Юнгу, геометрической формой, аналогичной порядку Самости, могут служить 4 двойные пирамиды, заключенные в кольцо. Наполнены эти формы чувственным впечатлением, которому человек придает тот или иной смысл, переводя его в эквивалентную словесную форму.

Таким образом, скурпулезно исследуя мифологию, индивидуальные и групповые мифы при помощи понятия «архетип», аналитический психолог стремится постичь предельно общие законы психических трансформаций, ведущих к гармонизации упорядоченного и хаотического компонентов внутренней жизни человека.

Русский мистик Г.И. Гурджиев (по крайне мере его называли мистиком), оставивший после себя скандально-туманное и восторженное впечатление у той части человечества, которая его знала, тем не менее «оплодотворил» вполне разумными идеями блистательного П.Д. Успенского, сумевшего заложить основы живой психологии, т.е. психологии, вырастающей из жизни, а не из ума, почти неизвестной нынешнему поколению психологов. Ум сам по себе, как известно, способен «рождать» только иллюзии, а возникающий смысл вырастает из невербального корня бытия.

Идеи П.Д. Успенского очень близки к идеям аналитической психологии.

В частности, представления Успенского о «множественности» и «ложности» Я.

Он считает, вслед за Гурджиевым, что «внутри человека обитает множество всевозможных «Я» (ср.: part souls — парциальные души по Юнгу — множественные формы персонификации архетипа в сознании человека — Л.О.В.), среди которых главенствующую позицию занимает Хозяин, обладающий телом во времени» 18. Кроме Хозяина существуют и другие обитатели «многояйного»

пространства: человек в обычном состоянии, Я-наблюдающее, Я-управляющее, помощник управляющего и т.п.

В романе Д. Джойса «Улисс» «многояйность» сознания субъекта воплощена в художественном тексте, как если бы роман писался от целой сотни рассказчиков.

Одним из «Я» в этом пространстве является так называемая ложная личность, соперничающая с Хозяином — пустое воображаемое Я, которое тщеславно, лениво, защищает себя, отличается крайней негативностью и неточностью мышления. Успенский пишет: «Наш главный враг — слово «Я», потому что у нас нет никакого права использовать его в совершенно обычных обстоятельствах» (П.Д. Успенский).

У невротической и незрелой личности место Хозяина занято ложной личностью. Как считает Успенский, «ложное “Я” нельзя исключить совсем или уменьшить в размере, но можно уменьшить в смысле времени»20. Постоянное «Я» в роли Хозяина лишает активности ложное «Я», тем самым личность приобретает собственную сущность (ср.: Self как истинная сущность человека и Эго как социальная маска по Юнгу; индивидуация — путь от Эго к Self через инфляцию Эго — Л.О.В.).

Успенский, вслед за Гурджиевым, рассматривает сознание как самовоспоминание.

«Я есть? Но куда исчезло то полное ощущение всего себя, прежде всегда бывшее во мне в такие же моменты само-исследования в процессе само-воспоминания...» (Г.И. Гурджиев).

М. Пруст, видимо, никогда не читавший ни Успенского, ни Гурджиева, приходит к той же мысли относительно субъекта, сознающего себя обладателем себя самого и имеющего ясное понимание себя такового со всей отделенностью от того, что им не является22. Просыпаясь, Марсель ищет какое-то время того, кто проснулся и вспоминает — ах, это же я! Живя, Марсель вынужден постоянно собирать себя, рассеянного по окружающему пространству тех и этих впечатлений, совершая усилие для того, чтобы держать все это непрерывным23 (М. Мамардашвили). Что-то выпало из непрерывности — умерло для меня (предельный образ расставания с самим собой и есть смерть по М. Мамардашвили). Умирание «Я» является непременным условием того, чтобы жить дальше. Привязанность к любимому предмету — своему «Я» — неумолимо влечет за собой реальную гибель собственника, т.е. фиксирует превращение живого в ригидное и неизменное ложное «Я».

Смерть Эго, таким образом, есть условие трансформации и перехода в новое живое качество «Я». Не об этом ли рассказывают нам мифы с их вечной темой смерти — возрождения?

Героический миф и процесс индивидуации Героический миф в аналитической психологии рассматривается в качестве сложной метафоры личной индивидуации — процесса овладения человеком своей подлинной глубинной сущности. В психоаналитической литературе героика сопоставляется обычно со стадиями развития сознания (т.е. Эго), что не противоречит общему плану рассмотрения «развития вглубь» в глубинной психологии в целом.

Дж. Хендерсен отмечает, что «мифы о героях невероятно разнообразны по деталям, но чем более внимательно присматриваться к ним, тем более очевидным становится то, что структурно они очень похожи. Они имеют, так сказать, универсальную схему...»24.

Наиболее известной «универсальной схемой» героического мифа, отражающей основные моменты трансформации Эго, является схема Отто Ранка:

«Герой является ребенком весьма знатных родителей; обычно сыном царя. Его рождению предшествуют различные трудности, такие как воздержание, долгое бесплодие, тайная, из-за внешних препятствий или запретов, близость родителей. До рождения героя или перед зачатием имеет место пророчество через сновидение или оракула, предостерегающее о нежелательности его рождения и обычно таящее угрозу для отца или лица, его представляющего. Как правило, младенца предают воде в корзине, сундуке, бочке. Затем его спасают животные или люди низкого происхождения (пастухи) и вскармливают звериная самка или женщина-простолюдинка. Выросший герой находит своих знатных родителей весьма разнообразными способами; с одной стороны, он мстит своему отцу, а с другой — получает признание у других, и, в конце концов, добивается высокого положения и почета»25.

По Ранку, миф о герое представляет собой изощренное средство разрешения эротических желаний отдельного человека. Ранк видит в нем фрейдовскую археологию — эротическое отношение к матери и сопротивление отцу.

Э. Нойманн более скурпулезно анализирует структуру героического мифа, рассматривая героику как архетипическую метафору сознания, развитие которого происходит в три стадии: уроборическая стадия (аутоэротическая, нарциссическая), характеризующаяся инфантильным и недифференцированным Эго;

матриархатная стадия (двойственная, сепаративная) отделения от Великой Матери — пожирающей и любящей — на которой и происходит рождение Эго и переход в низший мир реальности; патриархатная стадия (разделение прародителей мира), характеризующаяся маскулинизацией Эго и отделением сознания (Героя) от бессознательного (царства матерей).

«Мужчина воспринимает «мужскую» структуру своего сознания как свою собственную особенность, а «женское» бессознательное как нечто чужое ему, тогда как женщина чувствует себя чужой в сознании и как дома в бессознательном» (Э. Нойманн).

В связи с этим хотелось бы особо отметить тот факт, что героика имеет прямое отношение к мужской индивидуации, и что женский путь индивидуации не может повторять героический путь мужчины, ибо это противоречит самой женской природе.

«В обществе европейского типа девочки разделяют интерес к мужским мифам о герое, потому что, как и мальчики, они также должны развивать надежную и прочную эго-идентичность и приобретать знание. Но существует еще и более древний слой разумной жизни, который, по всей видимости, выходит на поверхность в их чувствах с целью обратить девочек в женщин, а не в копию мужчин»27 (Дж. Хендерсен).

Рождение женщины, по Дж. Хендерсену, начинается с чувственного пробуждения, запечатленного в универсальном мифе о Красавице и Чудовище.

«Научившись любить Зверя, она пробуждается к силе человеческой любви, скрытой в животной (и поэтому несовершенной), но подлинно эротической форме» (Дж. Хендерсен).

«Этим путем она избавила себя и свой образ мужского от сил подавления, осознав свою способность доверять любви, как чему-то, что объединяет дух и природу в наилучшем смысле этих слов»29 (Дж. Хендерсен).

По мнению Э. Ноймана «...миф о герое никогда не имеет отношения к личной истории индивида, а всегда связан с каким-нибудь прототипным и надличностным явлением коллективного значения. Даже личностные черты имеют архетипическое значение, независимо от того, насколько могут отличаться друг от друга отдельные герои, их судьбы и цели их битв с драконом» 30.

Обряд инициации и его магия в этом смысле является реальностью, а не иллюзией. В том самом смысле, о котором говорилось выше в связи с реальностью связи мифа с душевными трансформациями. Нойман пишет об этом:

«Современному человеку остается только сделать психологическое открытие, что действующим фактором в магии (инициации — Л.О.В.) является «реальность души», а не реальность мира. Первоначально реальность души проецировалась на внешнюю реальность»31.

Нойман приводит анализ многих героических мифов, в том числе мифа о Персее. Вот некоторые выдержки из этого анализа:

«Персей был сыном Данаи. Она зачала его от Зевса, пролившегося на нее в виде золотого дождя. «Отрицательный отец» появляется в личностной форме дважды.

Первый раз — как дед, царь Аргоса Акрисий. Из-за того, что оракул предсказал ему смерть от руки его же внука, он велит заточить свою дочь Данаю и ее непредусмотрительно рожденного ребенка в сундук и бросить в море. Вторая отрицательная фигура отца — Полидект, «гостеприимный» правитель, он женится на Данае и, чтобы избавиться от Персея, велит ему принести голову Горгоны.

...Горгоны — это дочери Форкиса, «Седого». Как и две его сестры, Кето («чудовищная») и Эврибия («могучая») и его брат Тавмант («творящий чудеса»), он был ребенком пучины, Понта. Все они произвели на свет ужасающий мифический выводок чудовищ. Горгоны с металлическим крыльями, со змеями вместо волос и вместо поясов, с клыками, как у вепря, бородатые и шипастые, с высунутыми языками, являются уроборическими символами того, что мы можем справедливо называть «Адским Женским». Их сестрами и стражами были Граи, их имя означает «страх и ужас». У них один глаз и один зуб на всех, и они также являются уроборическими созданиями, обитавшие у крайних границ ночи и смерти, далеко на западе, у берегов первозданного океана.

...Сторону Персея приняли Гермес и Афина, божества, покровительствующие мудрости и сознанию. С их помощью ему удалось перехитрить Грай и узнать у них дорогу к нимфам. Эти добрые морские богини дали ему шлем-невидимку Гадеса, пару крылатых сандалий и заплечный мешок. Гермес подарил ему меч, а Афина дала бронзовый зеркальный щит, чтобы он мог видеть отражение головы Медузы и таким образом убить ее, ибо прямой взгляд на лик Горгоны означал верную смерть, немедленное превращение в камень.

...Персей становится героем, потому что убивает Ужасную Мать.

...Сила Великой Матери слишком подавляюща, чтобы какое-либо сознание могло схватиться с ней напрямую. Горгона может быть уничтожена лишь косвенным образом, когда отражается в щите Афины — иными словами, только с помощью богинипокровительницы сознания, которая, как дочь Зевса, символизирует «небо».

...После убийства матери, на обратном пути, Персей спасает Андромеду от ужасного морского чудовища, которое опустошает страну и уже готово сожрать девушку. Это чудовище было послано Посейдоном, «любовником Медузы» и владыкой океана и также чудовищем. Он — Ужасный Отец и, как любовник Медузы, явно связан с Великой Матерью как ее непобедимый фаллический супруг. Снова и снова в своем гневе он посылает чудовищ опустошать страну и уничтожать ее обитателей; он является драконом или быком, представляющим деструктивную мужскую сторону уробороса, которая откололась и стала автономной. Нанести поражение чудовищу — это задача героя.

...Путь может быть триумфально завершен только с помощью божественного отца, посредником которого здесь выступает Гермес...

...Персей отдает голову Горгоны Афине и она украшает ею свой щит, венчает все происшедшее как победу Афины над Великой Матерью, победу воительного аспекта, благоприятного для мужчины и сознания.

...Крылатый конь Пегас вышел из обезглавленного туловища Горгоны. Конь относится к хтонически-фаллическому миру, и говорится, что он — детище Посейдона;

он представляет природу и инстинкт, которые являются всемогущественными у всех получеловеческих созданий, таких как кентавры.

Крылатый конь символизирует освобождение либидо от Великой Матери и его парящий полет, другими словами, его одухотворение»32.

Героический путь, по Нойману, благополучно завершается в точке синтеза сознания и творческого бессознательного, в точке обновления и возрождения.

Герой находит новый «плодотворный центр», тождественный сознательному божеству, благодаря которому он и мир продолжают существовать 33.

«Символический брак Эго-героя и анимы, наряду с тем, что он является предварительным и непременным условием плодородия, также дает личности прочную основу для сражения с драконом, будь этот дракон миром или бессознательным.

Герой и принцесса, Эго и анима, мужчина и женщина создают пару и образуют личностный центр, который, смоделированный по примеру Первых Родителей, но тем не менее противостоящий им,составляет собственно человеческую сферу действия» 34 (Э. Нойманн).

В изложении Дж. Хендерсена приводится четыре отдельных цикла в эволюции мифа о Герое (по Радину): цикл Трикстера, цикл Кролика, цикл Красный Рог и цикл Близнецов.