«С. М. Санькова ДВА ЛИЦА НОВОГО ВРЕМЕНИ. А. С. СУВОРИН И М. О. МЕНЬШИКОВ В ЗЕРКАЛЕ ИСТОРИОГРАФИИ Орел 2011 УДК 94719 ББК 63.1(2) 53-8 С 18 Издание подготовлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного ...»

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ –

УЧЕБНО-НАУЧНО-ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ КОМПЛЕКС»

С. М. Санькова

ДВА ЛИЦА «НОВОГО ВРЕМЕНИ».

А. С. СУВОРИН И М. О. МЕНЬШИКОВ

В ЗЕРКАЛЕ ИСТОРИОГРАФИИ

Орел 2011 УДК 947"19" ББК 63.1(2) 53-8 С 18 Издание подготовлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ).

Проект 10-01-00040а Рецензенты:

доктор исторических наук, профессор, главный специалист Центра по разработке и реализации межархивных программ документальных публикаций федеральных архивов Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) А. В. Репников доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой «Философия и история»

ФГОУ ВПО «Госуниверситет – УНПК»

Д. В. Аронов Санькова, С.М.

С 18 Два лица «Нового времени». А. С. Суворин и М. О. Меньшиков в зеркале историографии: научная монография / С. М. Санькова. – Орел: ФГОУ ВПО «Госуниверситет – УНПК», 2011. – 224 с.

Данная научная монография посвящена историографии общественнополитических взглядов издателя и одного из ведущих сотрудников газеты «Новое время» А. С. Суворина и М. О. Меньшикова. Историографический анализ отечественного и зарубежного массива работ по избранной теме позволяет автору позиционировать исследуемые персоналии в качестве идеологов российского государственного национализма. Работа адресована историкам, политологам и всем, кто интересуется общественной жизнью России XIX – XX вв.

УДК 947"19" ББК 63.1(2) 53- © ФГОУ ВПО «Госуниверситет – УНПК», Автор выражает особую признательность Валерию Васильевичу Журавлеву, Александру Витальевичу Репникову, Александру Давидовичу Степанскому, Валентину Валентиновичу Шелохаеву за моральную и интеллектуальную поддержку, оказанную в ходе написания этой книги.

ВВЕДЕНИЕ.

А. С. СУВОРИН И М. О. МЕНЬШИКОВ КАК ИДЕОЛОГИ

ГОСУДАРСТВЕННОГО НАЦИОНАЛИЗМА

Последняя четверть XX века для российской исторической науки стала периодом всплеска интереса к отечественной политической истории. При этом значительное внимание исследователей первоначально было направлено на разработку либеральной составляющей политического спектра общественной жизни России XIX начала XX вв.

как наиболее отвечающей духу и целям проводившихся в этот момент в стране преобразований, что породило определенную идеологическую моду. Последовавший затем государственно-политический кризис заставил по-иному взглянуть на личности и идеи представителей российского консерватизма. В 1990-е годы о своей приверженности к различным идеологическим константам русского консерватизма заявляли самые различные политические деятели1. В 2008 г. в выступлении на Х съезде «Единой России» Б. В. Грызлов прямо обозначил, что «идеология «Единой России» - российский консерватизм»2. Отечественные исследователи и политтехнологи уже давно обсуждают реальность «консервативного проекта», его востребованность в современной России и политические перспективы3.

О повышении интереса к данной проблематике свидетельствует и ряд диссертаций, защищенных только в последние несколько лет в См.: Репников А.В. Метаморфозы русского консерватизма: от С. С. Уварова до Никиты Михалкова // Отечественная история 2001. № 3, С. 105 109; Он же Парадоксы русского консерватизма // Россия XXI. 2003. № 1. С. 173 175.

Центр социально-консервативной политики. М., 2009. Вып. 9 (Российский консерватизм – идеология партии «Единая Россия»). С. 78-80. См. также посвященный российскому и европейскому консерватизму трехтомник: Библиотека Единой России. Кн. 1. Идеи; Кн. 2. Люди; Кн. 3. Действия. М., См., например: Токтамысов С. Ж. Консерваторы в США и России на рубеже XX – XXI веков (Сравнительный анализ структуры представителей и внешнеполитических подходов). Автореф. дисс. … канд. ист. наук. М., 2007; «Консервативный проект» для России. «Круглый стол» журнала «Москва» // Москва. 2007. № 5.

области истории, философии, социологии и политологии4. О степени востребованности в настоящее время истории отечественного консерватизма свидетельствует и появление историографических исследований, посвященных этому вопросу5.

Монастырских Г. П. Социология русского консерватизма. Дис.... доктора социол. наук. Северодвинск, 2003; Машенцев Д. А. Демократия в интеллектуальной традиции российского консерватизма и перспективы неоконсерватизма в политических процессах современной России. Дис. … канд. полит. наук. Ростов н/Д., 2004; Белов А. В. Органицистская концепция культуры в философии русского консерватизма. Дис.... доктора филос. наук. Ростов н/Д., 2004; Лебедев С. В.

Система ценностей философии русского консерватизма второй половины XIX в.

Дис. … доктора филос. наук. СПб, 2004; Начапкин Н. М. Эволюция российской государственности (XIX нач. XX в.) и ее отражение в консерватизме. Дис. … канд. филос. наук. Екатеринбург, 2004; Архипов С. Н. Социально-философский анализ консерватизма. Дис. … канд. филос. наук. Саранск, 2004; Честнейшин Н.

В. Проблема человека в социальной философии русского консерватизма. Дис....

канд. филос. наук. Архангельск, 2004; Тронина Е. Г. Идейно-политическая эволюция консерватизма и его роль в политической жизни современной России.

Дис. … канд. полит. наук. М., 2004; Корендясева А. Н. История эволюции российского консерватизма в первой половине XIX в. Дис.... канд. ист. наук. Воронеж, 2005; Быховец М. В. Мифологические основания русского консерватизма.

Дис. … канд. филос. наук. Новосибирск, 2006; Репников А. В. Консервативные концепции переустройства России в контексте исторического процесса конца XIX начала ХХ вв. Дис. … доктора ист. наук. М., 2006.

Репников А. В. Особенности современной историографии российского консерватизма // Общественная мысль и общественное движение в России пореформенного времени: сборник статей к 90-летию со дня рождения М.Г. Седова.

Воронеж, 2005. С. 37 60; Он же. Российский консерватизм в зеркале отечественной историографии (19922002 гг.) // Армагеддон: Актуальные проблемы истории, философии, культурологии. М., 2003. Кн. 13 (октябрьмарт). С.7 27;

Он же. Проблемы историографии правомонархического движения в России // Российские университеты в XVIII – XX веках: Сборник научных статей. Воронеж, 2004. Вып. 7. С. 65 81; Он же. Русский консерватизм и современное мифотворчество: историографический аспект проблемы // Интеллигенция и мир.

Российский междисциплинарный журнал социально-гуманитарных наук. 2008.

№ 3. С. 27 45; Он же. Русский консерватизм: фальсификации, ошибки, плагиат (историографический аспект проблемы) // Научное наследие А.Г. Кузьмина и отечественная история: Материалы Всероссийской научной конференции «Историческая память народа и духовно-нравственные основы личности», посвященной памяти и 80-летию со дня рождения проф. А.Г. Кузьмина, 17– сентября 2008 г. Рязань, 2009. С. 94–113; Шелохаев В. В. Состояние современного историографического поля российского либерализма и консерватизма // Консерватизм в России и мире: В 3 ч. Воронеж, 2004. С. 50 61.

В 2010 году в издательстве РОССПЭН вышла в свет первая научная энциклопедия, посвященная русскому консерватизму6. Среди более чем 260 статей, вошедших в фундаментальное издание, есть и статьи, посвященные А. С. Суворину (автор А.Ю. Минаков), М. О. Меньшикову (авторы А. В. Репников и С. М. Санькова) и «Новому времени» (авторы Т. А. Абрамова, А. А. Иванов).

В настоящее время можно уже говорить о «моде» на консерватизм. Однако, разработка данной темы ведется преимущественно по пути количественных накоплений7. Историографический анализ разработки темы консерватизма в отечественной исторической науке, проведенный К. Сулимовым, показывает, что до настоящего времени остается открытым вопрос о критериях определения данного понятия.

«Порой вообще возникает сомнение в том, указывает исследователь, что есть единая для всех носителей русского языка семантическая матрица слова «консерватизм» или что ее можно четко зафиксировать, настолько велика смысловая дифференциация этого понятия в процессе его конкретизации»8.

Активная разработка вопросов российского консерватизма с неизбежностью вызвала потребность в дифференциации этого представлявшегося советским историкам довольно единым направления.

Первым важным шагом на этом пути стало выделение в левой умеренной части консерватизма так называемого «либерального консерватизма»9.

Русский консерватизм середины XVIII – начала ХХ века: энциклопедия / Отв.

ред. В.В. Шелохаев, Отв. секр. А.В. Репников. – М., 2010. – 640 с.

Подробный анализ отечественной историографии консерватизма за период 1990-х начала 2000 гг., подтверждающий данное утверждение, см.: Сулимов К. Тема консерватизма в научно-исторических представлениях // Исторические исследования в России-II. Семь лет спустя. М., 2003. С. 315 – 340.

Сулимов К. тема консерватизма в научно-исторических представлениях // Исторические исследования в России-II. Семь лет спустя. М., 2003. С. 320.

Филиппова Т. А. Российское реформаторство второй половины XIX века: проблема либерально-консервативного синтеза // Преподавание истории в школе.

1995. № 1. С. 2 6; Либеральный консерватизм: история и современность. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. М., 2001; Бердин А. Т. Социально-философская концепция либерального консерватизма и ее роль в духовном возрождении России. Дис. … канд. философ. наук. Уфа, 2004;

Иваноцова О. К. Философия либерального консерватизма: П. Б. Струве: (опыт историко-философского анализа). Дис. … канд. философ. наук. М., 2003; Пономарева М. А. П. Б. Струве в эмиграции. (Развитие концепции либерального консерватизма). Дис.... канд. ист. наук. Ростов н/Д., 2004; Федорова М. С. Либерально-консервативное направление общественно-политической мысли русского зарубежья 20 40-х гг. XX в. Дис. … канд. ист. наук. М., 2003.

Как отмечала еще в 1995 г. Т. А. Филиппова в работе, посвященной анализу либерально-консервативного синтеза в российском реформаторстве, в российской практике второй половины XIX – начала XX вв. «задачи консервативной стабилизации лучше достигались либеральными методами реформирования, а либеральные пути обновления и модернизации надежнее осуществлялись, будучи снабжены "предохранительными механизмами" консерватизма»10.

Суть явления либерального консерватизма кратко можно охарактеризовать следующими тезисами. Проведение реформ, поддерживаемое в первую очередь либералами, невозможно без стабильности в обществе и жесткой законности на всех его уровнях (ибо если не исполняются законы уже существующие, то не будут исполняться и вновь принятые, и в этом случае теряется всякий смысл реформ).

Общественная стабильность, в свою очередь, выступает главным камнем преткновения консерваторов, и ради ее сохранения они готовы принять некоторые реформы. То есть, с одной стороны, можно выдвинуть лозунг «Стабильность для реформ», а с другой – «Реформы для стабильности». Эти две взаимообусловленные формулы и являются основанием для взаимодействия либерализма и консерватизма и появления на этой почве «либерального консерватизма». Сочетание в нем – в той или иной пропорции – двух вышеприведенных формул и диктует кажущееся метание представителей этого сотканного из полутонов направления справа налево и наоборот.

Когда ситуация в стране угрожает выйти из-под контроля, либеральный консерватор согласен на реформы, причем степень последних полностью диктуется их способностью в перспективе вернуть государство к нормальной деятельности. В то же время, когда деятельность государства восстанавливается, он требует «притормозить реформы» для того, чтобы, образно говоря, провести тщательный осмотр всего государственного механизма с целью выявления внутренних неполадок, которые, по его мнению, во-первых, и были причиной предшествовавшего реформам «кризиса», а во-вторых, не позволят эффективно провести те реформы, на которые данный «кризис» подвиг государство.

Анализ либерально-консервативной парадигмы применительно к теме монографического исследования имеет особую значимость.

Ввиду отсутствия в современной отечественной исторической науке Филиппова Т. А. Указ. соч. С. 2.

единого понимания ее сущности, следует обратить внимание на специфику терминов «либеральный консерватизм» и «консервативный либерализм», которая заключается в том, что понятие, несущее основную смысловую нагрузку, стоит на втором месте, а термин, определяющий лишь оттенок исповедуемых взглядов – выступает на первый план, невольно обращая на себя внимание. Мы предлагаем различать эти два понятия как описывающие достаточно отстоящие друг от друга мировоззренческие и социально-политические позиции. Отсутствие подобного разграничения приводит к настораживающей широте использования в настоящее время термина «либеральный консерватизм» в контексте политической и культурной жизни России начала XX века. В современной отечественной историографии элементы либерального консерватизма находят в деятельности почти всех политических течений от кадетов слева до русских националистов справа. Такое широкое использование данного термина размывает и девальвирует его.

В контексте данного дискурса автор предлагает в качестве одного из течений российского либерального консерватизма выделить «государственный национализм». Разработка данного понятия представляется актуальной ввиду того, что именно «национальная составляющая» отечественного консерватизма оказалась «на периферии исследования» российской исторической науки11.

Понятие «национализм» в настоящее время становится одним из наиболее часто употребляемых в различных общественнополитических дискуссиях. При этом оно имеет весьма широкий спектр толкований, доходящий до диаметральных противоположностей. Несомненно, у национализма как общественно-политического явления есть множество оттенков и нюансов, каждый из которых нуждается в определении в собственных терминах. Как отмечают отечественные политологи, «в России и за ее пределами произошло много событий, совершенно по-новому поставивших вопросы о «национальном интересе» нашей страны и о концептуализации «национального» и «государственного» интересов как таковых»12. К сожалению, разработке вопросов русского национализма в дореволюционной общественно-политической мысли отечественными историками уделяСулимов К. Тема консерватизма в научно-исторических представлениях // Исторические исследования в России-II. Семь лет спустя. М., 2003. С. 332.

Национальный и государственный интерес в современной мировой политике // Полис. 2000. № 1. С. 7.

ется меньше внимания, хотя в смежных гуманитарных областях данная проблематика уже находит своих исследователей13.

В настоящее время в мире наблюдается двойственное отношение к национализму как явлению. С одной стороны мы видим тенденцию к глобализации, к экономическому, политическому, культурному объединению. К примеру, если еще в прошлом веке понятие «Западная Европа» имело только этно-культурное значение, то теперь оно обрело и конкретное политическое звучание в лице Евросоюза с единой валютой, границами и формирующимся правовым полем.

Схожие тенденции наблюдаются в ряде стран Ближнего Востока и Латинской Америки.

В то же самое время национальный вопрос не отступает перед тенденциями глобализации, но, напротив, обостряется, хотя и в новых формах, становится все более актуальным. Это проявляется не только в создании «молодых» государств и «параде суверенитетов»

на постсоциалистическом пространстве. Даже в таких государствах Евросоюза как Англия, Германия, Франция, Испания с, казалось бы, давно устоявшимися межнациональными отношениями, именно национальные (этнические) интересы становятся часто непреодолимым препятствием при решении тех или иных государственных и даже общемировых проблем. События последних десятилетий дали повод говорить об «этническом ренессансе», или «этническом парадоксе»

современности, так как «почти все сформированные в прошлом доктрины и идеологии (и либеральные и радикальные) дышали уверенностью, что межнациональная рознь, тем более в варварских ее формах, постепенно должна уходить в прошлое под напором интернационализации экономики и культуры»14.

Необходимо трезво осознать, что национализм в настоящее время является реальным препятствием на пути распространения по всеМухаметшиина Н. С. Трансформация национализма и «символьная элита»:

российский опыт. Дис. … доктора полит. наук. Саратов, 2004; Дьяченко А. Н.

Русский национализм как идеология и социально-политическая практика: социально-философский анализ. Дис.... канд. филос. наук. Ростов н/Д., 2004;

Круглый стол «Национализм в имперской России: идеологические модели и дискурсивные практики» (Москва, Российский государственный гуманитарный университет, 24 июня 2002 г.) // Новое литературное обозрение. 2002. № 5; Малинова О. Ю. Либеральный национализм (середина XIX начало XX века). М., 2000; Янов А. Л. Патриотизм и национализм в России. 1825 1921. М., 2002.

Политология: Учебник для вузов / Под ред. В. Н. Лавриненко. М.: ЮНИТИДАНА, 2005. С. 344.

му миру политической системы «свободной демократии», как в свое время он был препятствием к экспорту «русского коммунизма». Ведь так называемые «общечеловеческие ценности», по сути, являются стереотипом поведения, выработанным в конкретных странах в конкретный период их исторического развития, а не «средним арифметическим» суммы всех подлинно мировых нравственных, социальных и политических установок. Именно поэтому «общечеловеческие ценности» справедливо воспринимаются теми народами, которым они навязываются в виде базовой модели общественной жизни, не как цель, а как средство осуществления национальных интересов тех стран, которые эту модель экспортируют.

В настоящее время данные проблемы разрабатываются преимущественно в политологии. В силу того, что это отрасль философии, исследование данного вопроса здесь проводится зачастую в оторванности от конкретно-исторической почвы. Хотя лучшие из исследований как раз апеллируют именно к истории. Вслед за политологами интерес к данной теме стали проявлять и историки. Важным этапом в данной связи является коллективная монография «Россия: государственные приоритеты и национальные интересы», в которой впервые в отечественной историографии государственная стратегия России и СССР середины XIX в. - начала 80-х гг. XX в. анализируется с позиций национального интереса. Хотя, как отмечали О. В. Волобуев и В. В. Шелохаев во введении к данной работе, понятие «национальные интересы» применительно к императорской России довольно условно 16, подобный подход является весьма продуктивным для понимания процессов, происходивших в нашей стране в последние столетия.

Слабость самодержавия и государства в целом в предреволюционный период, как нам представляется, во многом обусловливалась именно отсутствием четкой модели развития страны в рамках осуществления общенациональных интересов. По сути, и либеральное и революционное движение в России представляло собой поиск этой модели вовне, в тех государствах, где она была четко оформлена и осуществлялась на практике. Именно калькирование зарубежных моделей и либералы и революционеры считали отвечающим интересам российского государства, видя в нем подлинСмит Э. Д. Национализм и модернизм: Критический обзор современных теорий наций и национализма. М., 2004.

Россия: государственные приоритеты и национальные интересы. М., 2000. С. 3.

ный национализм и патриотизм. Поиск модели, отвечающей национальным интересам, внутри страны представлялся им бесполезным и трактовался как пагубный консерватизм, тождественный реакции. Для правых политических сил, в свою очередь, предлагавшиеся либералами модели представлялись столь гибельными для России, что борьба с либеральной идеологией уже сама по себе являлась для них основным национальным интересом. Очевидно, что наиболее продуктивной в данной ситуации становилась центристская позиция либерального консерватизма.

К сожалению, в современной исторической справочной литературе все еще встречается односторонний негативный взгляд на национализм как общественно-политическое явление. Так, составленный В. С. Симаковым словарь исторических терминов, вышедший под редакцией доктора исторических наук проф. А. П. Крюковских, определяет национализм как «политику и идеологию в области отношений между нациями, связанную с пропагандой исключительных прав так называемого коренного населения данного государства или местности в ущерб интересам и правам представителям других национальностей, проживающих на той же территории, либо пропаганду национальной исключительности отдельной национальности и создание для нее льгот и преимуществ в расширении гражданских и политических прав»17.

Мы полагаем, что национализму нельзя дать либо исключительно положительную, либо негативную оценку, но это понятие можно использовать как инструмент, без которого историку никак не обойтись при изучении этого феномена. На наш взгляд, в первую очередь необходимо разделить национализм народов, входящих в состав государств с полиэтническим населением и стремящихся в той или иной степени к самоопределению, и национализм как самосознание нации в рамках единого государства. «Одним из коренных отличий этих двух видов национализма является то, что в первом случае национализм выступает как сила, стремящаяся к разрушению государства, в котором она существует (хотя при этом и предполагается создание нового образования), то есть как сила в первую очередь деструктивная, а во втором случае национализм стремится всеми силами Национализм // Словарь исторических терминов. Составитель В. С. Симаков.

Под общей редакцией доктора исторических наук проф. А. П. Крюковских. – СПб.: «Лита», 1998. С. 183 – 184.

сохранить существующее государственное образование»18. Национализм во втором его значении можно, на наш взгляд, классифицировать как «государственный национализм».

В современной отечественной политологии наряду с часто имеющими место односторонними определениями национализма как однозначно негативного явления19 встречаются подробно разработанные системы классификации национализма, в которых в качестве положительного направления выделяется «государственный (или гражданский) национализм»20. Как правило, такие классификации опираются на зарубежный опыт, что не случайно, так как степень разработанности темы национализма в Западной Европе и Америке на настоящий момент довольно высокая21.

В силу вышеуказанной причины термин «государственный национализм» в историческую науку был введен так же зарубежными исследователями. В современной зарубежной историографии история России XIX в. рассматривается в первую очередь как история империи. При этом, как отмечает один из историографов М. фон Хаген, данный процесс происходит на фоне «переосмысления идей «национального государства» и национализма»22. Рассмотрение государственности России в первую очередь в этой плоскости привело к появлению в зарубежной исторической науке терминов «имперский национализм»23 и «государственный национализм»24.

Санькова С. М. Век русского национализма. (Трансформация идей государственного национализма в России с начала XIX начала XX вв.) // Россия в условиях трансформаций. Историко-политологический семинар. М., 2003. С. 34.

Политология: Энциклопедический словарь / Общ. Ред и сост.:

Ю. И.Аверьянов. – М.: Изд-во Московского коммерческого ун-та, 1993. – С.

195 – 197; Алексеева В. А. Национализм // Социальная философия. Словарь.

М., 2003. С. 263 – 264; Козлов В. И. Национализм // Российская социологическая энциклопедия. М., 1998. С. 313.

Тишков В. А. Национализм // Новая философская энциклопедия. Т. 3. М., 2001. С. 39 – 41; Он же. Национализм // Политическая энциклопедия. Т. 2. М., 1999. С. 27 – 29.

Подробнее см. об этом: Смит Э. Д. Указ. соч.

Хаген М. История России как история империи: перспективы федералистского подхода // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. С. 19.

Хоскинг Дж. Россия: народ и империя (1552-1917) / Пер. с англ. С. Н. Самуйлова. Смоленск, 2000. С. 322.

Уортман Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. Т. II.

От Александра II до отречения Николая II. М., 2004. С. 498.

Наиболее разработанным последнее понятие является у Э. Хабсбаума, который пришел к выводу о том, что идеи единства нации использовались российским правительством как новый способ поддержания государственной стабильности в конце XIX в. «Идея "нации", - отмечал он, - стала новой религией государства».25 Под понятием «государственный национализм», исследователь подразумевал государственную политику, направленную на укрепление национального патриотизма и формирование «однородной массы граждан, гомогенизированной… в лингвистическом и административном отношении»26.

К сожалению, в отечественной исторической науке термин «государственный национализм» пока практически не используется, хотя сочетания таких характеристик как «государственник» и «националист» применительно к отдельным историческим личностям встречается довольно часто. Нам представляется, что перенесение термина «государственный национализм» на конкретно-историческую почву позволит наполнить его определенным историческим содержанием и тем самым будет способствовать его конкретизации. В то же время, использование данного термина в истории будет содействовать более точному выделению определенных граней общественно-политической жизни России, как в прошлом, так и в настоящем, что в целом приведет к более глубокому пониманию процессов, происходящих в духовной и идеологической сферах российской действительности.

На наш взгляд, с исторической точки зрения основную характеристику государственного национализма можно определить как отстаивание приоритетов государствообразующей нации не столько ради нее самой, сколько ради общегосударственных интересов в целом. Данная нация рассматривается приверженцами идей государственного национализма в виде основной цементирующей силы государства как единой территориальной, общественной и политической целостности. При таком подходе дополнительные права, которые они требуют для данной нации, являются своеобразной компенсацией за дополнительные обязанности, исторически принятые ею на себя в ходе строительства российской империи. Принципиально важным моментом является то обстоятельство, что отстаивание интересов титульной нации, по мнению государственных националистов, должно проходить исключительно на уровне верховной власти посредством принятия соответствующих законов и слежения за их неукоснительным соблюдением. Подобные действия правительства призваны были Хобсбаум Э. Век империи. 1875-1914. Ростон н/Дону: Издательство Феникс, 1999. С. 219.

Там же. С. 221.

решить проблему стихийных межэтнических столкновений, создавая условия для того, чтобы межнациональные противоречия разрешались исключительно на юридическом уровне. Само же отстаивание интересов русского народа в рамках государственного национализма велось не по пути требований для него особых привилегий, а в русле борьбы с такими привилегиями для других народов, входящих в состав Российской империи.

Политическую оформленность идеи российского государственного национализма получили с возникновением в 1909 г. партии русских националистов – Всероссийского национального союза. Одним из идеологов этой партии являлся известный для своего времени публицист Михаил Осипович Меньшиков. Пройдя путь сотрудничества с различными изданиями, он в конечном итоге на долгие годы стал одним из ведущих сотрудников газеты «Новое время», во многом определяя лицо этого издания. Данное обстоятельство нам представляется не случайным, так как в своих политических убеждениях, прошедших определенную эволюцию, Меньшиков сходился с главным редактором и издателем газеты Алексеем Сергеевичем Сувориным. Последний с полным основанием может считаться одним из идеологических предшественников Всероссийского национального союза и выразителем идей государственного национализма. Исследованию анализа общественно-политических воззрений М. О. Меньшикова и А. С. Суворина в свете сформировавшейся к настоящему моменту историографической парадигмы посвящается данное исследование.

Предлагаемая монография является логическим продолжением предыдущей работы автора, посвященной историографческому анализу взглядов издателя и редактора журнала «Русский вестник» и газеты «Московские ведомости» Михаила Никифоровича Каткова как выразителя идей государственного национализма27, и ставит одной из своих задач показать существование преемственности в общественнополитической позиции всех трех публицистов.

Проблемы историографии исследуемых нами личностей в отечественной и зарубежнойинауке практически не рассматривались.

Применительно к личности А. С. Суворина можно отметить, что до настоящего времени появилось всего лишь две статьи, содержащие историографический анализ определенных сторон его деятельности.

Первая представляет собой историографический обзор работ, посвяМ. Н. Катков как идеолог государственного национализма. Историографический аспект. СПб.: Нестор, 2007.

щенных истории книжного дела в России на рубеже XIX – XX вв28.

Касаясь историографии издательской деятельности Суворина, С. В. Белов пришел к выводу о том, что к моменту написания его статьи – 1983 г. – «уже давно назрела необходимость в создании объективной работы» о деятельности Суворина, проанализировав «весь богатейший репертуар» его книжных изданий.

Попытка показать место и роль Суворина в общественной жизни России конца XIX – начала XX века через призму историографии проблемы была предпринята в статье Т. А. Шишкиной29. Констатируя сложившееся в советский период «идеологизированное партийное наследие в историко-биографической литературе», автор призывает избегать «однобокого взгляда» на Суворина, сформировавшегося под влиянием ленинской характеристики, данной в статье «Карьера». Дав беглый обзор характеристикам Суворина в дореволюционной, советской, постсоветской и зарубежной литературе, автор пришла к заключению о том, что до сих пор в историографии не сложилось «единого мнения» о месте Суворина в общественной жизни России. Однако автор никак не объясняла данного феномена и не пыталась раскрыть причины, побуждавшие того или иного автора давать позитивную или негативную оценку исследуемой персоналии. Подводя итог своего историографического обзора, Шишкина выдвигает недопустимо обобщенный и необоснованный, на наш взгляд, тезис о «недостаточной документированности», «приблизительности и противоречивости» суждений о Суворине в отечественной и зарубежной исторической литературе.

Личность М. О. Меньшикова в силу того, что активное обращение к ней началось только в последние два десятилетия, еще не получила историографического освещения ни в отечественной, ни в зарубежной науке.

Таким образом, до настоящего времени комплексный историографический анализ исследований, посвященных общественнополитической деятельности Суворина и Меньшикова ни в отечественной, ни в зарубежной исторической науке не предпринимался, а их взгляды не рассматривались во взаимосвязи и в контексте идеологии государственного национализма.

Основной составляющей источниковой базы монографического исследования стали труды отечественных и зарубежных историков в Белов С. В. Книжное дело в России в конце XIX – начале XX вв. (Историографический обзор) // Историографические и исторические проблемы русской культуры. Сб. ст. М., 1983. С. 131-149.

Шишкина Т. А. А. С. Суворин в общественной жизни России кон. XIX – нач.

XX в. С. 130 – 145.

форме монографий, статей, заметок, выступлений, тезисов, диссертаций, предисловий и комментариев к публикациям различных документов, рецензий, историографических обзоров, в которых нашла отражение заявленная проблематика. В целях более объективного и точного выявления взглядов (а зачастую и их эволюции) того или иного ученого на исследуемые персоналии мы стремились охватить весь комплекс работ конкретного исследователя, который не выходил за круг нашей темы.

Это в первую очередь исторические диссертационные и монографические исследования и сопутствующие им работы непосредственно о А. С. Суворине – Е. А. Динерштейна, Е. К. Амблер; о М. О. Меньшикове – П. И. Шлемина, П. Б. Стукалова.

Помимо работ историков, мы исследовали литературоведческие труды, в которых затрагивались взгляды А. С. Суворина и М. О. Меньшикова в интересующем нас аспекте. Как показал историографический анализ, данная группа источников представлена значительным количеством работ и вносит большой вклад в разработку исследуемой темы.

Это было обусловлено интересом к дружеским и деловым связям, существовавшим между исследуемыми личностями и российским писателями. Пытаясь понять истоки дружбы «прогрессивных» писателей с «реакционными» публицистами, исследователи невольно обращались к анализу мировоззрения последних. Первым в поле зрения филологов попадает Суворин (преимущественно раннего либерального периода) и его взаимоотношения с И. С. Никитиным, Н. А. Некра-совым, Л. Н. Толстым (70-е – первая половина 80-х гг. XX в.). Закономерным итогом этого процесса стала работа литературоведа И. Н. Соловьевой и критика В. В. Шитовой, во многом заложившая основы современного понимания Суворина как идеолога «среднего класса». Преимущественный интерес филологов к личности Суворина сохранился и в 90-е гг., концентрируясь, в основном, на его связях с А. П. Чеховым30. В последнее десятилетие, наряду с сохранением тенденции изучения литературных связей Суворина, появился интерес и к взаимоотношениям Чехова и Меньшикова. При изучении их переписки всплывают характеристики нововременского публициста, дающие очень характерные и значимые штрихи к его мировоззренческому портрету31.

Ганичева М. «Дорогой друг Алексей Сергеевич…» // Бежин луг. 1994. № 2. С.

151 – 175; Мироманов Т. Г. «Милостивый государь, Алексей Сергеевич…» // Вестник Сахалинского музея. 1995. № 1. С. 168 – 173; Смирнов Ю. А. П. Чехов и А. С. Суворин в Максатике. // Тверская старина. 1994. № 4. С. 83 – 85;

Турков А. М. А. П. Чехов и его время. 2-е изд. М., 1987.

Бычкова Е. «Вы интересный человек» // Мелихово. Альманах. Чехов, 2003. С.

90 – 110; Мелкова А. С. Чехов в зеркале критических очерков Меньшикова // Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков: переписка, дневники, воспоминания, статьи. М., 2005.

Третью группу источников составили публицистические работы дореволюционного периода, дневники и мемуары. В советской историографии при обращении к личностям А. С. Суворина и М. О. Меньшикова было принято использовать исключительно критические оценки этих деятелей со стороны их политических противников, причем в весьма незначительном объеме, что оставляло вне поля зрения исследователей зачастую существенные характеристики и замечания современников, дающие дополнительные ключи к раскрытию взглядов данных персоналий. Работы, в которых давались положительные характеристики исследуемых нами деятелей вообще не принимались в расчет в силу их «панегирического характера».

Между тем часто, в силу близких личных отношений авторов и описываемых личностей, в данных работах присутствуют малоизвестные детали, дающие новые дополнительные штрихи к их портретам, что в целом способствует более полному воссозданию их образов. Зачастую в дореволюционных публицистических работах встречаются оценки и характеристики, сохраняющие актуальность по настоящее время, и дающие, благодаря своей образности, дополнительные ключи к более глубокому пониманию мировоззренческих установок исследуемых персоналий. Особо, в этой связи, следует отметить статьи и воспоминания о Суворине Н. Языкова и А. В. Амфитеатрова32, о Меньшикове М. А. Протопопова, М. Неведомского, П. П. Перцова33.

Четвертая группа источников – современная публицистика. Наибольшее внимание в ней уделяется личности Меньшикова, что во многом обусловлено его трагической гибелью. Данные работы, как правило, носят панегирический характер, что не лишает их историографической ценности. Акценты, которые стремятся расставить авторы этих работ с целью создания наиболее положительного образа описываемой личности, отражают взгляды и настроения определенной части современного общества, которые, в конечном счете, оказывают влияние и на заметную часть историков, обращающихся к данной теме.

Языков Н. (Шелгунов Н.) Теперешний интеллигент // Дело. 1875. № 10. С. – 101; Амфитеатров А. В. Десятилетняя годовщина // Телохранитель России:

А. С. Суворин в воспоминаниях современников. Воронеж, 2001. С. 237 – 257.

Протопопов М. А. Критика критиков // Русская мысль. 1900. № 8. С. 215; Он же. Публицист-идиллик // Русская мысль. 1898. № 11. С. 147 174;

Он же. По поводу одной сердитой книжки // Русская мысль. 1899. № 2. С. 162; Неведомский М. О «мудрости кротких» (По поводу «Писем к ближнему» и других писаний г. Меньшикова) // Мир божий. 1903. № 12. Отдел 2. С.

97 115; Перцов П. П. Литературные воспоминания. 1890-1902 гг. М., 2002.

Пятую группу немногочисленную группу источников составили работы зарубежных исследователей. Обращение иностранных ученых к рассматриваемым нами вопросам до настоящего времени являлось фрагментарным. При этом М. О. Меньшиков практически выпал из поля зрения зарубежных историков. Имя Суворина, как правило, если и упоминается в работах зарубежных исследователей, то в связи с цитированием его статей или дневника в качестве наглядных иллюстраций, призванных подтвердить те или иные положения авторов. Примером такого обращения к Суворину может служить работа Уортмана. В то же время первая монография, посвященная исследованию творчества и взглядов Суворина, появилась не в России, а за рубежом и принадлежала перу американской исследовательницы Э. К. Амблер. Несколькими годами ранее ею была защищена диссертация «А. С. Суворин: от нигилиста до мракобеса, 1861 – 1881».

Название диссертации и вышедшей затем монографии – «Русская журналистика и политика. Карьера А. С. Суворина» – явно указывали на близость оценок американским историком русского публициста позициям отечественной историографии советского периода, заложенным статьей Ленина «Карьера». Подтверждение этому можно найти и на страницах самой книги Амблер. Сосредоточившись на двух первых десятилетиях публицистической деятельности Суворина, Амблер рассматривала его взгляды в контексте как общей направленности изданий, в которых он сотрудничал, так и журнальной полемики исследуемого периода, включая все существовавшие на тот момент в России общественно-политические направления.

Подводя итог обзору источниковой базы монографического исследования, следует отметить справедливость, на наш взгляд, положения А. П. Логунова, выдвинутого им в ходе обзора современного состояния отечественной историографии. «Тот факт, – указывает он, – что марксизм в советской историографической культуре играл роль системообразующего начала…, привел в условиях его критики к потере ориентиров определенной частью историков»35. Как показывает анализ историографии по нашей теме, этот процесс вызвал, с одной стороны, тенденцию расширения фактологической базы, с другой – поляризацию историографических взглядов на те или иные явления или позиции.

Ambler E. К. Russland journalism and politics. The career of A. S. Suvorin. 1861Detroit. 1972.

Логунов А. П. Отечественная историческая культура: современное состояние и тенденции трансформации // Образы историографии. М.: РГГУ, 2001. С. 28.

ЧАСТЬ I. АЛЕКСЕЙ СЕРГЕЕВИЧ СУВОРИН

Биографический очерк По удивительному, а может быть закономерному стечению обстоятельств Каткова, Суворина и Меньшикова роднит не только общность взглядов на государственно-национальное строительство, но и бедность, в которой прошли их детские годы. Катков рано потерял отца и остался с братом на попечении матери, не имевшей средств и вынужденной работать кастеляншей в бутырской тюрьме.

Меньшиков, о чем мы подробнее расскажем позже, провел детство в крестьянской избе, куда из-за стесненности в средствах вынуждена была переехать его семья, чтобы кормиться с огорода. Суворин провел детство в деревни, потому что был родом из однодворцев, практически ни чем к тому времени не отличавшихся от крестьян.

Алексей Сергеевич Суворин родился в 1834 г. в селе Коршево Бобровского уезда Воронежской губернии. Он был старшим сыном солдата, дослужившегося до штабс-капитана, получив потомственное дворянство, и дочери протоиерея. Материальное состояние семьи, как вспоминал Суворин, ухудшалось по мере увеличения семьи (всего у Суворина было 2 брата и 6 сестер). Весь быт был крестьянский. Позже Суворин вспоминал, что любил охотиться за прусаками, которых в избе было множество – «так золотом и блестели они по потолку».

Народный быт его детства, вероятно, навсегда оставил в Суворине определенный след. Не случайно З. Н. Гиппиус, в своих воспоминаниях отмечала, что у Суворина было «русское мужицкое лицо. Не то что грубое, и сказать, что в Суворине оставалась мужиковатость – никак нельзя. Но неуловимая хитринка сидела в нем; и черты, и весь облик его – именно облик умного и упрямого русского мужика»36.

Начальное обучение Алексей Суворин получил у местных пономаря и дьячка. Затем он был отправлен в бобровское уездное училище, но через несколько месяцев переведен в Михайловский кадетский корпус, открывавшийся в 1845 г. в Воронеже. Здесь произошло его первое знакомство с литературой и театром. Первой светской книжкой в жизни двенадцатилетнего Саши Суворина стал роман Гиппиус З. Н. Стихотворения. Живые лица. М., 1991. С. 383.

М. Н. Загоскина «Юрий Милославский», навсегда зародивший в нем любовь к истории. С четырнадцати лет Суворин стал посещать театр и участвовать в любительских спектаклях. После первого же увиденного спектакля Суворин стал пробовать писать пьесы, но, по его собственному признанию, «дело никогда не заходило дальше заглавия, действующих лиц и описания декораций»37. Любовью к сочинительству, по воспоминаниям Суворина, он был обязан учителю словесности Малыгину, который много задавал сочинений и переложений стихов в прозу, «со вкусом» выбирая предлагаемый материал.

В 1851 г. успешно окончив кадетский корпус, Суворин определился в дворянский полк, ставший позднее Константиновским артиллерийским училищем. Здесь, переполняемый уже накопленным багажом и интересом к литературе, Суворин взялся за составление литературного словаря. К сожалению, эту работу ему не пришлось закончить. Упоминания Белинского, Байрона и Вольтера делали этот словарь слишком вольнодумным по мнению полкового начальства и Суворину было запрещено его продолжать. Через два года Суворин был выпущен из Дворянского полка в саперы, но отказался от военной службы и получил первый гражданский чин. Суворин мечтал продолжить образование в университете, но средств для этого недоставало, тем более что вскоре он женился.

Подобно Каткову, некоторое время преподававшему в Московском университете, Суворин пришел в журналистику с преподавательской работы, хотя и иного уровня. Образование позволило ему работать учителем истории и географии в Бобровском, затем в Воронежском уездном училище и двух местных женских пансионах. В это время Суворин подружился с известным поэтом И. С. Никитиным.

Оба участвовали в издании редактируемого М. Ф. де-Пуле сборника «Воронежская беседа». Практически параллельно Суворин опубликовал две статьи в московском еженедельнике «Русская речь», издававшемся графиней Е. В. Салиас-де-Турнемир. Она обратила внимание на эти статьи и пригласила Суворина переехать в Москву для постоянного сотрудничества в издаваемом ею журнале. «Я решился не сразу, – признавался позже Суворин, – не желая менять известное на неизвестное. Но жена, отличавшаяся сильным характером, стояла за переезд, и я переехал в конце июля 1861 г. На меня возложили секретарство и сотрудничество по критической части в "Русской речи".

Глинский Б. Б. Алексей Сергеевич Суворин. Биографический очерк // Исторический вестник». 1912. № 9. С. 11.

Это было началом моей журнальной деятельности и моих знакомств в московском литературном мире»38. Там Суворин знакомится с А. А. Краевским, Л. Н. Толстым, А. Н. Островским, М. Е. СалтыковымЩедриным, Н. А. Некрасовым, Н. С. Лесковым. Последнего, по признанию Суворина, он в то время «слушал как оракула».

Это был период увлечения Суворина либерализмом, но увлечения не столько политического, сколько романтического. «…То была весна либерализма, – вспоминал он, – когда стремления были неопределенны, шатки, когда шли продолжительные горячие споры об английской конституции, о социализме, о фурьеризме, вообще о "материях важных", когда всюду цвело, но каков был этот цвет, каковы деревья – ни один мудрец определить бы не мог, потому что и мудрецы увлекались несбыточными мечтаниями. И замечательно, что интересы насущные, например, суд присяжных, стояли гораздо более в стороне в тогдашних спорах, чем отдаленные мечты о всеобщем благоденствии»39.

Параллельно с «Русской речью» Суворин печатался в изданиях демократической направленности «Современное слово», «Современник», «Отечественные записки», «Время». Однако все это были эпизодические публикации. Через год его пребывания в Москве «Русская речь» вынуждена была закрыться из-за недостатка подписчиков и, Суворин с семьей остался без постоянного дохода. Он взялся писать серию книжек «Рассказы по русской истории» в популярном изложении, но и здесь подстерегала его неудача. Две из трех написанных им работ были запрещены. Спасение пришло из Петербурга. Сразу две газеты – готовившийся к изданию «Голос» Краевского и «СанктПетербургские ведомости» В. Ф. Корша – приглашали Суворина в свой штат секретарем.

Выбор пал на последнее издание. Е. А. Динерштейн, посвятивший Суворину единственную на настоящий момент научную монографию, так описывал эту ситуацию: «Впоследствии Суворин объяснил свой выбор принципиальными причинами. Однако все обстояло значительно проще. Приехав летом 1862 в Петербург, он обо всем договорился с Краевским. Но, как потом, оправдываясь, писал последнему, его "сбили с толку наши переговоры, вяло тянувшиеся". Поэтому, получив от Корша "деньги вперед", за день до того как пришли "подъемные" от Краевского, он изменил своему первоначальноГлинский Б. Б. Указ. Соч. С. 15.

му намерению и принял предложение редактора "С.-Петербургских ведомостей". Так, по крайней мере, он сам объяснял свое решение в октябре 1862 г. На самом деле Суворин, вероятно, вел переговоры одновременно с двумя "хозяевами" в расчете на то, где раньше получится. Выпало на Корша. Поэтому и стал Суворин либералом»40. Нам представляется, что помимо материальных причин на выбор Суворина могло повлиять и то обстоятельство, сто газета Корша уже зарекомендовала себя среди читательской аудитории, что гарантировало некоторую стабильность, в то время как издание Краевского было еще своеобразным «котом в мешке».

Суворин проработал в «Санкт-Петербургских ведомостях» лет, опубликовав на их страницах более 400 фельетонов и заметок, наиболее популярные из которых – «Недельные очерки и картинки»

за подписью Незнакомец. Суворин сумел придать фельетону совершенно новое звучание, сделать его более весомым и способным соперничать с другими жанрами, состоявшими на тот момент в арсенале газетно-журнальной полемики.

Популярность не означала прибавки в жалованье, поэтому Суворину приходилось подрабатывать и в других повременных изданиях. Так в «Русском инвалиде» он вел «Журнальные биографические заметки», а в «Вестнике Европы» была опубликована его статья «Историческая сатира», направленная против «Истории одного города»

Салтыкова-Щедрина. Думается, что Суворин много писал не только из простого меркантилизма, он действительно имел страсть к писательской работе. «…Я был всегда человеком искренним и любящим литературу, – признавался он впоследствии, – не ради только тех материальных средств, которые она приносит, а ради тех радостей, того горя, тех волнений, тех бессонных ночей, проводимых наедине с бумагой и пером, ради всего того, что поддерживает нравственную жизнь, что обещает и манит в будущем, что торопит жить и чувствовать и не дает ни спуститься, ни заснуть»41.

В 1866 Суворин решил собрать часть своих статей и издать отдельной книгой под названием «Всякие: Очерки современной жизни». Содержание ее было вполне безобидно, однако издание пришлось не ко времени. Книга поступила в цензуру в злополучный день покушения Каракозова на Александра II. Цензоры, как часто бывает в Динерштейн Е. А. А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру. М., 1998. С. 20.

Незнакомец [Суворин А.С.] Недельные очерки и картинки // С.-Петербургские ведомости. 1874. 29 дек.

таких случаях, решили перестраховаться. Суворин и сам, понимая, что книга «не ко времени» попытался отозвать ее из Главного управления по делам печати. Но было уже поздно. Против Суворина было возбуждено уголовное дело. Так он стал героем первого в истории русской журналистики открытого судебного процесса. В конечном счете Суворин был приговорен к трехнедельному заключению на гауптвахте. «Несмотря на этот короткий срок, – писал Суворин, – я узнал, как тяжело лишение свободы»42. Весь тираж был уничтожен.

Лишь спустя сорок лет Суворин переиздал эту книгу, не столько ценя ее художественные достоинства, сколько в память о годах своей молодости.

В условиях ожесточения цензуры инее имел успеха и второй издательский опыт Суворина – переиздание написанных им ранее рассказов по русской истории. Однако это не заставило отказаться Суворина от планов открытия собственного издательства. Чтобы «неблагонамеренная» репутация самого Суворина не мешала делу, издательство было решено открыть на имя жен Суворин и его друга В. И. Лихачева. Издательство так же не избежало столкновений с цензурным комитетом, а когда дела, казалось, стали налаживаться, гибель жены Суворина положила конец этому проекту.

Еще за год до смерти жены Суворин с Лихачевым подготовили первый выпуск «Русского календаря» (на 1872 г.). Календарь имел успех и, несмотря на не прекращавшиеся осложнения с цензурой, Суворин сделал выпуск календаря ежегодным. Так началась его издательская деятельность. Первоначально она велась параллельно с сотрудничеством в «Санкт-Петербургских ведомостях». Однако, после передачи правительством газеты министерству народного просвещения, повлекшей смену редактора, Суворин остался без постоянного литературного прибежища. В этой ситуации он решается на приобретение собственного повременного издания.

В феврале 1876 г. совместно с Лихачевым Суворин покупает газету «Новое время». Через два года Суворин выкупил вторую половину газеты у компаньона, став ее единоличным владельцем. Интерес публики к балканским событиям и оживлению сепаратистских тенденций внутри государства, оказался решающим в направлении газеты. Национальный вопрос стал занимать важнейшее место на ее страницах. У Суворина было десять лет для того, чтобы создать газеГлинский Б. Б. Указ. Соч. С. 26.

ту, которая смогла бы конкурировать по значимости с «Московскими ведомостями» М. Н. Каткова, а после смерти последнего в определенном смысле занять его место.

Уже в последние годы жизни Каткова правое крыло российского общественного мнения было озабочено поиском его преемника на общественно-политическом поприще. Катков не оставил «прямого»

наследника, и хотя «Московские ведомости» сохранялись как издание, а в русской публицистике активно трудился целый ряд редакторов, таких как В. А. Грингмут или В. П. Мещерский, близко знавших покойного и разделявших его взгляды, но в их статьях читатель не находил ни глубины знаний, ни широты поставленных проблем, и, главное, весомости аргументов, отличавших статьи Каткова. Пытаясь оставаться верными последователями «Московского громовержца», они не учитывали важнейшего обстоятельства – как качественного, так и количественного изменения газетной аудитории. Она значительно расширилась за счет тысяч новых читателей, активно вступивших в общественную и экономическую жизнь России благодаря реформам 1860-х гг. В большинстве своем сознание этой читательской массы не было отягощено университетским образованием, и для значительной ее части Катков оставался «профессором». Но, несмотря на невысокий образовательный ценз, этот новый читатель имел активную жизненную позицию и был полон интереса к самым разным аспектам жизни стремительно развивавшейся страны. Именно за счет этого читателя тиражи периодических изданий, как в столицах, так и в провинции, стремительно росли. И именно этому читателю обязано было своим литературным положением в новой России, издаваемое Сувориным «Новое время».

«Новое время» представляло собой абсолютно новый тип периодического издания, отличающийся как техническим исполнением, так и новыми формами подачи информации. Достаточно привести лишь один пример периода войны за освобождение Болгарии, когда Суворин направил на ключевые участки боевых действий десятки своих корреспондентов, обеспечивавших газету исчерпывающей информацией, изложенной в доступной и красочной форме фронтового очерка и проиллюстрированной новинкой времени – фотографическими снимками. «Московские ведомости», как и большинство газет того времени, ограничивались лишь официально полученной из штаба армии информацией и, безусловно, проигрывали новому изданию.

Еще не будучи издателем «Нового времени», Суворин уже был хорошо известен читательской публике под псевдонимом «Незнакомец». Блистательно освоив жанр фельетона, он превратил его из второстепенной газетной статьи в самостоятельное популярное произведение. Достаточно вспомнить, что изданные отдельной книгой газетные фельетоны «Незнакомца» стали абсолютными лидерами продаж, заслонив от читателя не только современников, но и классиков. В жанре фельетона Суворин решил обращался к читателям и со страниц «Нового времени», озаглавив редакторские статьи «Маленькие письма», что еще более сближало его с читателем.

Не получивший серьезного образования Суворин и от своих читателей не требовал большой эрудиции, но это вовсе не означало, что его статьи отличались легковесностью. Среди читателей «Нового времени» были серьезные ученые и политики, и многие сотрудники газеты были довольно известными в научной среде людьми. И все же в Суворине всех подкупало некое знание жизни, жизненная сметка, такая понятная для большинства читателей. Если Катков возвышал свой голос, чтобы быть услышанным читателем, Суворин предпочитал входить с тихим стуком, на правах старого знакомого. Ориентация Суворина на небольшого человека, нового читателя, еще помнившего свое незавидное прошлое, но с надеждой ожидающего постепенного улучшения жизни, обеспечивала газете постоянный рост тиража. По сути, тираж газеты возрастал вместе с ростом нового «среднего» человека в пореформенной России. Вместе с ростом тиража возрастало и влияние издания как внутри страны, так и за рубежом. Попытку использовать газету Суворина в своих интересах предпринимали многие видные сановники того времени, включая премьеров В. К. Плеве и С. Ю. Витте. Суворин охотно шел на сближение, если оно обещало выгоды изданию, но никогда не превращался в «карманного» редактора. Дело было не столько в принципиальной позиции журналиста, сколько в деловой сметке издателя. Суворин хорошо понимал, что именно независимый взгляд издания привлекает к нему большинство читателей и не хотел рисковать потерей доверия этой аудитории ради кратковременной выгоды.

С ростом влияния «Нового времени» все громче стали слышны голоса о появлении «нового Каткова». Наиболее ярко одним из первых эту мысль озвучил Салтыков-Щедрин в свойственной для сатирика манере: «Была свинья, будет и поросенок». Хотя Суворин, на первый взгляд, ничем не походил на Каткова, а во многом был его прямой противоположностью, их объединяла степень влияния на общество. И «Новое время» стало таким же неотъемлемым атрибутом жизни России конца XIX – начала XX вв., как некогда «Московские ведомости».

При этом сам Суворин не был близок с Катковым при жизни последнего и не стремился стать его наследником в глазах читающей публики. Более того, много лет он вел активную полемику с ним, а после его смерти – с позиционирующим себя в качестве продолжателя дела Каткова Грингмутом. Однако именно в полемике с политическими «наследниками» Каткова Суворин изложил свое видение как роли Каткова в отечественной печати, так и места, которое должен занимать редактор ведущей газеты в новых условиях. Рассуждая о том, «в чем таилась сила Каткова», Суворин утверждал, что «она таилась в его большом таланте, в его одушевлении, в его необыкновенном чутье того, что надо в данную минуту, а вовсе не в т. н. "убеждениях"».

«Можно иметь очень почтенные убеждения, - рассуждал далее он, - быть в них твердыми, как скала, и в то же время не иметь никакого значения, тогда как Катков заставлял себя слушать, и его слово проносилось, как неодолимое "внушение", и он больно бил не либералов только и радикалов, но и консерваторов»43. Талантливой натуре Каткова, по мнению Суворина, были противны «шаблонные ярлыки», так как он никогда не задавался «вопросом, консервативную, либеральную или радикальную статью» он пишет. В действиях же «наследников» Каткова Суворин видел лишь «болезненное желание стать на его место и распоряжаться, не понимая, каких годов усилий и какого таланта стоило Каткову, чтобы занять то положение, которое он занимал». Сила настоящего таланта публициста, по мнению Суворина, состояла в умении «"создать" вопрос, если его намечала жизнь, бросить его в публику, в правительственные сферы и возбудить горячую полемику»44. Именно подобные методы в своей деятельности практиковал сам Суворин. Однако его неустанное желание расширить свою читательскую аудиторию приводило к размытию его общественно-политических взглядов и создавало определенные проблемы для исследователей, обращавшихся к такому значительному, но далеко не однозначному явлению в общественной жизни пореформенной России, как «Новое время» и его редактор.

Суворин А. С. В ожидании века XX. Маленькие письма (1889-1903). С. 309.

Глава 1. Личность А. С. Суворина в свете историографии О неоднозначности личности Суворина, равно как и его деятельности в качестве публициста и издателя говорили, еще при его жизни, но особенно настоятельно эта мысль стала повторяться после его смерти. Так либеральный публицист А. Б. Петрищев, пытавшийся не давать верх эмоциям и быть объективным к негативно оценивавшемуся им при жизни публицисту, писал в некрологе: «Суворин, как даровитый публицист, как издатель, как крупный организаторский талант, отошел в историю с солидным активом, но и с большим пассивом. Он оставил сложный и запутанный счет»45.

Важной особенностью отношений современников к Суворину было внимание и даже симпатии к его личности и творчеству при негативном отношении в целом к направлению редактируемого им «Нового времени». Так дипломат и журналист, придерживавшийся в целом либеральных взглядов граф Г. А. Де-Воллан в своем дневнике за 1882 г. отмечал: «бывают такие необъяснимые симпатии – например, у меня Суворин. Я всегда за него заступаюсь, хотя и знаю, что Суворин 1876 года другой, чем Суворин в 1882 году и верно будет другой, когда по его выражению, мы будем на площади кричать: "Да здравствует свобода"»46.

Эта особенность была вызвана неординарностью личности Суворина и его публицистическим талантом, который признавали не только друзья, но и противники. Общавшийся много лет близко с Сувориным Н. С. Лесков называл его «универсальным писателем по всем вопросам»47.

В некрологе на смерть Суворина, помещенном в «Вестнике литературы», Н. Чернышов отмечал: «Начав публицистическую карьеру более полувека назад, Суворин, меняя свои взгляды, свое политическое кредо, до последнего почти времени сохранил все особенности своего таланта: легкость письма, остроумие, меткость, мягкий лиризм и искренность»48.

В другом некрологе, написанном членом ЦК кадетской партии А. С. Изгоевым (настоящая фамилия Ланде) для «Русской мысли», Петрищев А. Б. Хроника внутренней жизни. Об А. С. Суворине // Русское богатство. 1912. № 9. № 10. С. 135.

Воллан де Г. А. Очерки прошлого // Голос минувшего. 1914. № 6. С. 150.

Цит. по: Либрович С. Ф. А. С. Суворин и М. О. Вольф. Из воспоминаний // Вестник литературы. 1912. № 9. С. 243.

Чернышов Н. А. С. Суворин // Вестник литературы. 1912. № 9. С. 242.

наряду с негативной в целом оценкой результатов деятельности покойного также присутствует признание незаурядности его личности:

«С широким размахом, с большой инициативой, с необыкновенной энергией и редкой для русского человека трезвой выдержкой он соединял блестящий литературный талант, острый критический ум, дар иронии и шутки. Помимо того он был человеком творчества и дела.

Он любил создавать и многое, действительно, создал»49.

Игравший в театре Суворина актер П. Н. Орленев (настоящая фамилия Орлов) в своих воспоминаниях так охарактеризовал его натуру: «Он бывал удивительно проникновенен и в нем можно было найти поразительные контрасты; я чувствовал, что в нем так цельно совмещались великий человек и маленький ребенок»50.

Вспоминая Суворина в десятилетнюю годовщину его смерти бывший сотрудник «Нового времени», порвавший с ним, начав издание собственной газету, А. В. Амфитеатров пришел к заключению, что покойный был «и лучше, и хуже» сложившегося о нем мнения, в которое «и справа, и слева всякий охочий доброволец валит столько субъективной мифологии. Сколько подскажет фантазия»51.

Традиция негативного отношения к личности и деятельности Суворина в советской историографии была заложена знаменитой статьей В. И. Ленина «Карьера», опубликованной в газете «Правда» в 1912 г. по поводу смерти редактора и издателя «Нового времени». По мнению Ленина, Суворин своей биографией наиболее ярко отразил типичную для большинства представителей буржуазного общества эволюцию «от демократии к защите реакции». «Бедняк, либерал и даже демократ в начале своего жизненного пути, - миллионер, самодовольный и бесстыдный хвалитель буржуазии, пресмыкающийся перед всяким поворотом политики власть имущих в конце этого пути»52. Эта характеристика стала определяющей для всей отечественной историографии советского периода.

Следует отметить, что идея типичности эволюции Суворина одновременно с Лениным была высказана в уже упоминавшемся нами Изгоев А. С. А.С. Суворин // Русская мысль. 1912. № 9. С. 4.

Орленев П. Н. Жизнь и творчество русского актера Павла Орленева, описанная им самим. – М.-Л., 1931. С. 359 – 360.

Амфитеатров А. В. Десятилетняя годовщина // Телохранитель России: А.С. Суворин в воспоминаниях современников. Воронеж: Изд-во Е. А. Болховитинова, 2001. С. 254.

Ленин В. И. Карьера. С. 43.

некрологе А. С. Изгоева: «Скончался незаурядный русский человек, оригинальный, но вместе с тем и типичный. С одной стороны, он был как бы rara avis – бедняк интеллигент, собственным трудом добившийся и большого богатства и блестящего общественного положения. С другой стороны, он был типичен, потому что проделал столь обычную для русского интеллигента эволюцию: в молодости либеральничал, а затем поступил на службу к начальству и, презирая его в душе, творил все-таки его волю»53.

Интерес к Суворину не угасал в первые десятилетия советской власти. В 1923 г. было осуществлено первое издание дневника публициста. Издание было неполным и неточным, грешило множеством купюр в тексте и ошибок в примечаниях, но оно давало главное – представление о двойственности натуры его автора. Для советской историографии дневник стал важным документом, показывавшем темные стороны царского режима. Не случайно сразу после публикации дневника появился ряд рецензий на это издание54. Сказанное нами подтверждается оценкой, данной дневнику Суворина Г. Гордоном, утверждавшим, что «политического значения для настоящего времени он, конечно, не имеет, но как человеческий документ и как протокольно верная картина нравов и обихода верхушек петербургского «общества» незадолго до окончательного крушения романовского режима, посмертные записки издателя "Нового времени" представляют несомненный интерес»55. Здесь очевидно присутствует внутреннее противоречие, так как задача показать обреченность прежнего режима не могла нести на себе политической нагрузки. И дневник эту задачу выполнял. В нем, как отмечал Гордон, «красной нитью проходит предчувствие неотвратимой катастрофы, надвигающейся на то самое самодержавие, которое с таким усердием обслуживал» публицист56.

Негативные характеристики, даваемые Сувориным на страницах дневника, царским особам и видным сановникам, давали основание советским историкам разделить редактора «Нового времени» и СувоИзгоев А. С. Указ. соч. С. 1.

Тынянов Ю. Н. Дневник А. С. Суворина // Русский современник. 1924. № 1.

С. 328 – 330; Гордон Г. Дневник Суворина // Печать и революция. 1924. № 1.

С 68 – 74; Заславский Д. О. Дневник А. С. Суворина // Былое. 1924. № 4. С.

281 – 283; Э. С. Колдун из Эртелева переулка (Дневник А. С. Суворина) // Красная газета. 1923. 10 октября. С. 4.

Гордон Г. Указ. соч. С. 68.

рина – стороннего наблюдателя. И если к первому не могло быть никакого снисхождения, то второй удостаивался вполне положительных оценок. В частности, Д. О. Заславский, который спустя три года назовет Меньшикова «наиболее отъявленным негодяем» из числа «погромщиков из суворинского гнезда», признавал Суворина «одним из умнейших и талантливейших людей старой, дореволюционной, дворянской России», отмечая в то же время, что «в публицистике своей он плелся за правительством…», которое сам же презирал и осознавал свое холопство57. «Суворин до конца дней своих знал цену независимости, – писал далее Заславский, – знал, что без независимости печать вырождается в казенную переписку, и остро ощущал в себе потерю этой независимости. Покуда государственный строй стоял прочно и самодержавие казалось незыблемым, можно было мириться с утратой свободы. Но дохнуло революцией, почва заколебалась под ногами, – и с болью ощутил старый Суворин, что без независимости живая публицистика невозможна… Он доживал дни свои, … тоскуя по утраченной независимости и свободе. Это придает «Дневнику»

временами характер исповеди. Человеческое, слишком человеческое выступает в Суворине-политическом деятеле и подкупает искренностью и простотой своего выражения»58. Основное историческое достоинство дневника для Заславского состоит в том, что гнилость «дореволюционной правящей России, ни в чем, пожалуй, не обнаруживается с такой яркостью, как в этой душевной опустошенности, в полном моральном банкротстве талантливого публициста»59.

Тенденция использовать дневник Суворина как одну из иллюстраций нежизнеспособности царского режима продолжилась в советской историографии и в дальнейшем.

Публикация дневника в Советской России не прошла незамеченной и в Русском Зарубежье60. Так В. Апухтин, прочтя в эмиграции «Дневник» Суворина, заметил: «Суворин не только крупен, он характерен для своей эпохи» и «пора им заняться»61. Однако в среде русской эмиграции этот призыв остался без ответа.

Заславский Д. О. Дневник А. С. Суворина. С. 281, 282.

Там же. С. 283.

Апухтин В. Дневник Суворина // Воля России. 1924. № 10-11. С. 221-222;

Мякотин В. Дневник А. С. Суворина // На чужой стороне. Берлин, 1924.

Вып.5. С. 270 – 273.

Апухтин В. Указ. соч. С. 221.

В предисловии к воспоминаниям П. Н. Орленина директор НИИ литературы и искусства, один из редакторов Литературной энциклопедии А. В. Луначарский характеризует Суворина как «отвратительного старика, но по-своему широкую натуру, большой талант»62, признавая тем самым незаурядность его личности.

На три десятилетия Суворин выпал из поля зрения советских ученых, которых в истории России второй половины XIX – начала XX вв. интересовало преимущественно рабочее и революционное движение.

Возвращение к личности Суворина происходит только в 1970-е гг. на фоне общего интереса к воссозданию общей картины общественно-политической жизни дореволюционной России, о чем мы уже писали в первой главе. В этот период в советской историографии появляются более сложные оценки, намечается отказ от однозначной эмоциональной критики личности Суворина. Так, литературовед Н. А. Роскина в статье для Краткой литературной энциклопедии наряду с указаниями на то, что «позиция, занятая Сувориным в «Новом времени», была проникнута цинизмом дельца, поставившего дело на широкую ногу, готового и угождать вкусам мещанской публики, и добиваться расположения придворных кругов», отмечала: «В то же время, как показывает опубликованный в 1923 г. Дневник Суворина, его личные взгляды еще долго были далеки от направления его газеты. Это объясняет, почему многие современники поддерживали с ним отношения: человек большой культуры, острого ума, интересный собеседник Суворин бывал у Л. Н. Толстого, Достоевского, Лескова, вел обширную переписку с литераторами, дружил с Чеховым, который печатался в «Новом времени» с 1886 до начала 90-х гг.»63.

Стремление Роскиной к более разностороннему взгляду на Суворина было связано с ее многолетней работой по расшифровке его дневниковых записей и подготовке нового полного научного издания. К сожалению, в условиях советского времени эта работа велась «в стол».

Однако именно эта работа легла в основу издания дневника Суворина 1999 г., о котором мы скажем в дальнейшем.

Имя Суворина появляется в отечественной науке 1970-х – начала 80-х гг. и в связи с его взаимоотношениями с различными общестЛуначарский А. В. Предисловие // Жизнь и творчество Павла Орленина, описанные им самим. М.-Л., 1931. С. 11.

Роскина Н. А. Сувориин Алексей Сергеевич // Краткая литературная энциклопедия. Т. 7. Стб. 243 – 244. М: Советская энциклопедия, 1972. Стб. 243.

венными деятелями и литераторами64. Обращаясь к характеристикам, дававшимся Сувориным его знаменитым современникам, исследователи уже более сдержанно определяли его место в общественнополитической жизни страны. Так, специалист в области русской литературы XIX в. Г. В. Краснов, исследуя неопубликованную переписку Суворина с В. В. Стасовым о Л. Н. Толстом, представил первого как «преуспевающего издателя, редактора крупной газеты буржуазного толка»65. А подготовившая к печати переписку Сцуворина и М. Ф. Де-Пуле литературовед М. Л. Семанова, специализировавшаяся на изучении А. П. Чехова и его окружения, обращала внимание на способность Суворина во все периоды своей деятельности, несмотря на «эластичность» взглядов, «быть искренним в каждый отдельный момент», его «убежденность в своей независимости, энергию мысли и чувства, талант собеседника, критика, публициста», которые привлекали и даже «гипнотизировали» многих современников, «даже обладавших достаточной трезвостью в оценке его»66.

Среди советских историков, исследовавших политическую жизнь страны конца XIX – начала XX вв., наибольшее внимание личности Суворина уделил ленинградский историк Ю. Б. Соловьев. Он, как мы покажем в дальнейшем, уже не ограничивается негативными оценками, а пытается дать Суворину как явлению разностороннюю характеристику.

В то же время личности Суворина продолжали уделять недостаточно внимания, вследствие чего в 1977 г. искусствовед И. Н. Соловьева (настоящая фамилия Базилевская) и театральный критик В. В. Шитова называли редактора «Нового времени» «фигурой практически неизученной»67. А в 1983 г. литературовед С. В. Белов в историографическом обзоре, посвященном книжному делу в России конца XIX – начала XX вв. выдвинул очень важный и достаточно смелый Кони А. Ф. Письма. Публикация Е. В. Свиясова // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1975 год. Л., 1977. С. 122 – 141; Суворин А. С.

Письма к М. Ф. Де-Пуле //Институт русской литературы. Рукописный отдел.

Л., 1981. С. 113-187.

Краснов Г. «Творит словом, разговором, мыслью…»: Лев Толстой в неопубликованной переписке А. С. Суворина с В. В. Стасовым // Наш современник.

1978. № 9. С. 181.

А. С. Суворин. Письма к М.Ф. Де-Пуле. Публикация М. Л. Семановой // Ежегодник рукописного отдела пушкинского дома. 1979. Л., 1981. С. 125.

Соловьева И., Шитова В. А. С. Суворин: портрет на фоне газеты // Вопросы литературы. 1977. № 2. С. 185.

для того времени тезис о том, что «давно назрела необходимость в создании объективных работ», посвященных деятельности крупных книгоиздателей, в том числе и Суворина68. При этом автор отмечал, что именно с Сувориным дело обстоит «сложнее всего». Он предостерегал от распространения ленинской характеристики Суворинанововременца на издательскую деятельность Суворина, отмечая «определенную роль в выпуске прогрессивной и демократической книги».

Автор с сожалением констатировал: «Однако до сих пор никто не пытался тщательно проанализировать весь богатейший репертуар книжных изданий А. С. Суворина, чтобы сделать вывод о том, что же он действительно внес в историю русского книжного дела»69. Частично стремясь восполнить данный пробел и дав краткий обзор изданий, выпущенных Сувориным, Белов сделал вывод о том, что издатель «сделал большое и полезное дело, пустив в народ лучшие образцы отечественной и мировой литературы и содействуя тем самым развитию народного образования и культуры»70. При этом исследователь привел малоизвестные и в определенной степени курьезные данные о том, что первое издание книги В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» было отпечатано в 1909 г. именно в типографии Суворина.

Наибольшая активность в обращении к личности Суворина стала наблюдаться с 1990-х гг., что было вызвано в первую очередь уже отмечавшимся нами в первой главе процессом повышения интереса к консервативным мыслителям XIX – начала XX вв., связанным с изменениями общественно-политической ситуации в стране.

Основная часть статей, посвященных Суворину, появившихся в 90-е гг., отражает стремление к созданию разностороннего и не однозначно негативного образа этого общественного деятеля. Это достигалось, в первую очередь, за счет первостепенного внимания к самой неординарной личности Суворина, к его частной жизни, его деятельности помимо «Нового времени». Примером такого интереса может служить ряд статей книговеда и библиографа Л. И. Юниверга (первая из них появилась еще в 1970-е гг. и рассматривала Суворина преимущественно как книжного коллекционера)71.

Белов С. В. Указ. соч. С. 185.

Там же. С. 143.

Там же. С. 144.

Юниверг Л. Книжный бум со взломом // В мире книг. 1974. № 6. С. 96; Он же. Библиотека А. С. Суворина // Альманах библиофила. М., 1990. Вып. 27. с.

91 – 102; Он же. Жизнь и судьба Алексея Суворина // Иерусалимский библиофил. Альманах. 1999. № 1. С. 313 – 319.

К сожалению, как это было в случае с Катковым и, как мы покажем в дальнейшем, в случае с Меньшиковым, желание представить в более выгодном свете критикуемого в советское время деятеля приводило к появлению панегирических биографических очерков, во многом повторяющих работы дореволюционных поклонников Суворина72. Показательно, что одна из таких биографий принадлежит автору упоминавшейся нами в предыдущей главе статьи о Каткове, так же представляющей его преимущественно в положительном свете73.

На данное обстоятельство одним из первых в современной исторической науке обратил внимание С. А. Солоусов. Он отмечал, что на смену в основном негативным характеристикам издателя «Нового времени», дававшимся в советский период, приходят статьи, в которых присутствует «некоторая идеализация этого непростого человека и многих его начинаний»74.

Отмечаемая тенденция при кажущемся желании изжить стереотипы советского мышления является отголоском именно этого мышления, для которого было характерно деление исторических персоналий на героев во всем положительных и злодеев во всем отрицательных. Если личность признавалась советской идеологией героической, значимой для истории, то не допускалось ее изображение в полутонах, надо было сглаживать все ее ошибки. В результате создавался образ, далекий от реального лица. Схожие процессы мы наблюдаем частично и в современной отечественной историографии.

Личность Суворина рассматривалась и в контексте его взаимоотношений с известными литераторами и публицистами75. К сожалению, литературоведческий взгляд без должной исторической базы зачастую приводил авторов к не совсем правомерным выводам. В частИванов С. Охранитель России // Воронежская беседа на 1999-2000 годы. Воронеж, 2000. С. 209 – 212.

Климаков Ю. В. Человек тысячи и одного таланта. Писатель, журналист и книгоиздатель А. С. Суворин // Библиография. 1995. № 5. С. 66 – 75.

Солоусов С. А. Указ. соч. С. 270.

Казакова Н. Ю. В. В.Розанов и газета А. С. Суворина «Новое время». Автореф. Дис… канд. филолог. наук. М., 2000. 24 с.; Ласунский О. Г. И. С. Никитин и молодой А. С. Суворин // «Я Руси сын». Воронеж, 1974. С. 45-61; Мохначева М. П. В. О. Ключевский и «Дело о разрешении журнала «Исторический вестник» // Ключевский Сб. материалов. Вып. 1. Пенза, 1995 г. С. 216Хуторова Л. М. Л. Н. Толстой и А. С. Суворин: из истории взаимоотношений // Молодой Л. Н. Толстой. Сборник докладов Всероссийской научной конференции. Казань: Казанский университет, 2001. Электронная версия издания: http://www.ksu.ru/miku/info/sob/konf_tolstoi/index/htm ности, директор музея А. П. Чехова на Сахалине Т. Г. Мироманов на основе изучения характеристик, данных Суворину Чеховым, пришел к заключению о том, что газета «Новое время» имела к Суворину «примерно такое же отношение, какое Антарктида или Гренландия имели к айсбергу, погубившему "Титаник"»76.

О росте интереса к личности Суворина свидетельствует дважды переизданный за это десятилетие его дневник. Первое издание, вышедшее в 1992 г., полностью повторяло издание 1923 г., включая предисловие, со всеми его недостатками, о которых говорилось выше.

В 1999 г. выходит принципиально новое издание дневника Суворина, представляющее собой полноценную научную публикацию, над созданием которой трудились в начале Н. А. Роскина, а затем английский славист Д. Рейфилд и российский филолог О. Е. Макарова. Результатом их исследовательской работы стало максимально полное издание дневниковых записей Суворина (исходя из известных на сегодняшний момент архивных данных), снабженное подробными научными комментариями.

Став доступными широкому кругу читателей, дневник Суворина дал дополнительный импульс к изучению жизни и деятельности его автора. Появился ряд статей, посвященных непосредственно этому дневнику. Для некоторых это издание стало поводом попытаться представить Суворина исключительно в выгодном свете. Примером тому может служить статья И. Беляковой, представляющая автора дневника «русским консервативным державником», вынужденным работать на «массовый читательский спрос», а посему, «не брезгающим фельетонными приемами, свойственными "желтой прессе"». Но автор настаивал на том, что «в противоречивом характере Суворина было главное, основное – истинное стремление служить России…»77.

Однако большинство авторов оценило данное издание именно с точки зрения возможности более пристального и детального анализа личности Суворина со всеми его достоинствами и недостатками, а через нее и той эпохи, одним из ярких представителей которой он являлся. Так, литературовед И. А. Битюгова видела значение публикации дневника Суворина в том, что в нем заключено «подлинное мироощущение» его автора78.

Мироманов Т. Г. Указ. соч. С. 172.

Белякова И. «Предан всей душой пользе отечества…». Об Алексее Суворине и «Новом времени» по «Дневнику» издателя // Сибирь. 2001. № 5. С. 208.

Битюгова И. А. К восприятию Достоевского на грани XIX-XX веков //Достоевский. Материалы и исследования. Т. 15. – СПб., 2000. - С. 183.

Важным, на наш взгляд, представляется замечание литературоведа, специализирующегося на творчестве А. П. Чехова, И. Е. Гитович о том, что, с одной стороны, опыт советского времени помогает лучше понять природу внутренних исканий автора дневника, с другой – возможность прочесть этот дневник в условиях отсутствия жестких политических клише дает возможность лучше понять и сущность идеологии как явления, которое представляет собой «не одно только пресловутое наследие советских времен, а сумму представлений, которые есть у каждого времени, каждого общества, за которыми всегда и прежде всего стоит не одно укрощенное или соблазненное отвлеченными идеями сознание, но в гораздо большей степени подсознание, то глубоко личное и потаенное, что человек прячет часто даже от себя самого»79.

Своеобразным продолжением этого тезиса являются размышления журналиста и критика Р. А. Трофимова. Значение изучения дневника Суворина он усматривал в том, что с его помощью можно «учиться воспринимать» более объемно «историю отечественной журналистики, словесности и вообще культуры», на которые до недавнего времени смотрели «одним только глазом», рассматривая историческое пространство как однообразную плоскость. Наиболее важной составляющей исторического «опыта консервативной печати» в целом, автор считает то, что «это был опыт не разрушения, не осмеяния или пригвождения, а опыт созидания, реальной работы на благо России, опыт, донельзя сегодня необходимый нашей давно утерявшей его журналистике»80.

Две монографии, существующие на настоящее время в отечественной историографии, целиком посвященные Суворину, стали итогом разработки темы Суворина в 90-е гг. Первая из них – вышедшая в 1998 г. работа известного книговеда доктора исторических наук Е.

А. Динерштейна, которая увенчала серию статей данного автора, посвященных исследуемому деятелю81. Ввиду того, что основная часть Гитович И. Е. Указ. соч. С. 12.

Трофимов Р. А. Указ. соч. С. 245.

Динерштейн Е. А. Издательская деятельность А. С. Суворина; Он же. А. С.

Суворин и еврейский вопрос // Вестник еврейского университета в Москве.

1992. № 1. С. 57 – 74; Он же. На правеже. Жизнь и смерть А. С. Суворина // Свободная мысль. 1993. № 10. С. 80 – 93; Он же. А. С. Суворина // Книжное дело в России во второй половине XIX – начале XX вв. Вып. 7. Спб., 1994. С.

50 – 66; Он же. А. С. Суворин и его газета «Новое время» // Новое литературматериала, изложенного в статьях, вошла в монографию, мы не будем останавливаться на их анализе. Само название книги – «А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру» - говорит о том, что автор ставил в первую очередь задачу проследить профессиональный путь человека, прошедшего от уездного учителя до владельца крупнейшего издательского бизнеса. Таким образом, политическая эволюция Суворина отходила на второй план, как бы заранее объясняясь исключительно его желанием преуспеть. В целом в работе чувствуется изначальное негативное отношение автора к исследуемой личности. В ней постоянно проводится мысль о беспринципности Суворина и непорядочности приемов, которыми он пользовался как в издательском бизнесе, так и в публицистике. Основным тезисом данной работы можно считать утверждение автора об «исторической обреченности дела, которому верой, но не правдой служил долгие годы» Суворин, что и обусловило «политический и финансовый крах газеты»82. Но мы не будем акцентировать на этом внимание, так как задача нашей работы не столько воссоздать образ Суворина как личности, сколько проанализировать его социально-политические взгляды и показать, в каком отношении они представляют идеи государственного национализма.

И в данном случае исследование Динерштейна является весьма важной работой, так как, несмотря на личное негативное отношение, автор добросовестно собрал и изложил богатейший фактологический материал, который, возможно даже помимо воли исследователя, создает в целом объективную картину становления и, главным образом, развития социально-политических изучаемого деятеля.

Вторая монография, посвященная Суворину, появилась через год после выхода книги Динерштейна и во многом является диссонирующей с ней83. Если Динерштейн в своем взгляде на исследуемую личность явно придерживался оценок, доминировавших в отечественной историографии в советский период, то Л. П. Макашина исходила из прямо противоположных оценок. Нам представляется, что автор в данном случае впала в другую крайность, что ярко прослеживается на примере данной ею оценки Октябрьской революции: «Катастрофа октября 1917 года прервала блистательное развитие России.

Русская революция была направлена против современной эпохи, она ное обозрение. 1995. № 15. С. 183 – 193; Он же. Публицист «крайних убеждений» // Лица: биографический альманах. № 6. М. – СПб., 1995. С. 238 – 274.

Динерштейн Е. А. А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру. С. 102.

Макашина Л. П. Указ. соч.

– катастрофа, поглотившая начавшее складываться гражданское общество, правовое государство»84. Очевидно, что подобная однозначность весьма далека от взвешенной исторической оценки.

Будучи преимущественно специалистом по истории журналистики и рекламных изданий Урала, Макашина не в достаточной степени овладела принципом историзма при анализе исторических явлений и личностей. Данная монография заметно уступает работе Динерштейна как по объему представленного документального материала, так и по уровню выводов и, к сожалению, содержит ряд фактологических ошибок, что позволяет согласиться с резкой, но вполне адекватной, на наш взгляд, оценкой этой работы, данной ей А. Рейтблатом и Ф.Тарасовой: «В качестве научного труда эта книга не представляет никакого интереса. Л. П. Макашина – человек абсолютно невежественный, что и демонстрирует на каждой странице»85.

Современный исследователь истории русской журналистики XX в. С. Я. Махонина, напротив, довольно критично отзываясь о работе Динерштейна, солидаризируется с рядом положений, выдвигаемых в книге Макашиной, разделяя ее стремление представить Суворина в более положительном свете. Это стремление привело С. Я. Махонину к заключению о том, что изучение столь неоднозначной во многих отношениях личности «требует не только новых подходов, но и других, отличных от традиционных, методик»86. Далее она конкретизирует это положение, предлагая оценивать личность и деятельность Суворина в соответствии с «философскими, общественными и нравственными ценностями именно нашего времени, рубежа XX и XXI в.»87. Нам представляется столь однозначная постановка вопроса недопустимой, так как в подобном случае нарушается принцип историзма. Для наиболее объективного освещения исторической личности необходимо четко различать ее роль и значение для своего времени и звучание ее идей применительно к современной эпохе переоценки ценностей.

Еще одной попыткой представить образ Суворина в наиболее положительном свете стало издание воспоминаний о нем современников88. Издание было предпринято на родине Суворина, в Воронеже.

Макашина Л. П. Указ. соч. С. 3.

Рейтблат А., Тарасова Ф. Макашина Л.П. Вокруг Суворина. Екатеринбург, 1999. Новое литературное обозрение. 2000. № 44. С. 386.

Махонина С. Я. А. С. Суворин – портрет на фоне новых книг о нем. С. 109.

Там же. С. 112.

Телохранитель России: А. С. Суворин в воспоминаниях современников.

Его составители не скрывали, что ставили своей задачей создать противовес тому крайне негативному, по их мнению, образу Суворина, который был создан в книге Е. А. Динерштейна. С этой целью они собрали исключительно положительные отзывы о Суворине, в результате чего воссоздаваемый в сборнике образ издателя «Нового времени» так же не может претендовать на разносторонность и объективность.

В зарубежной историографии личность Суворина не удостоилась столь широкого внимания, как Каткова, что само по себе является красноречивым свидетельством неравнозначной степени общественного влияния этих двух издателей и публицистов. Имя Суворина, как правило, если и упоминается в работах зарубежных исследователей, то в связи с цитированием его статей или дневника в качестве наглядных иллюстраций, призванных подтвердить те или иные положения авторов. Примером такого обращения к Суворину может служить работа Уортмана89.

В то же время первая монография, посвященная исследованию творчества и взглядов Суворина, появилась не в России, а за рубежом. Как и в случае с Катковым, данное обстоятельство объясняется негативными оценками личности Суворина в советской историографии. Вторым важным вкладом иностранной науки в дело изучения наследия Суворина стало участие заведующего кафедрой русской литературы Лондонского университета Дональда Рейфилда в подготовке к изданию полной версии дневника Суворина, о котором говорилось выше. Следствием данной работы стало появление одновременно с «Дневником» статьи Рейфилда, посвященной непосредственно Суворину. Примечательно, что образ, который использовал Рейфилд для характеристики своей персоналии – Король Лир – использовала И. Е. Гитович в своей рецензии на новое издание «Дневника». Вследствие специфики материала, на котором английский филолог основывал свое представление о Суворине, его статья преимущественно посвящена личной жизни известного публициста и издателя. Именно в личных трагедиях, преследовавших семью Суворина Рейфилд склонен усматривать переход Суворина на консервативные и националистические позиции90.

Уортман Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. Т. II.

Рейфилд Д. Король Лир из Санкт-Петербурга // Персона. – 1999. – № 11.

http://socarchive.narod.ru/infochan/ person/n11/1121.htm Первое монографическое исследование, посвященное Суворину, вышло в начале 1970-х гг. в Детройте и принадлежало перу американской исследовательницы Э. К. Амблер91. Несколькими годами ранее ею была защищена диссертация «А. С. Суворин: от нигилиста до мракобеса, 1861 – 1881». Название диссертации и вышедшей затем монографии – «Русская журналистика и политика. Карьера А. С. Суворина» – явно указывали на близость оценок русского публициста американским историком позициям отечественной историографии советского периода, заложенным статьей Ленина «Карьера».

Подтверждение этому можно найти и на страницах самой книги Амблер. Сосредоточившись на двух первых десятилетиях публицистической деятельности Суворина, Амблер рассматривала его взгляды в контексте как общей направленности изданий, в которых он сотрудничал, так и журнальной полемики рассматриваемого периода, включая все существовавшие на тот момент в России общественнополитические направления.

Анализ отечественной и зарубежной историографии показывает, что, несмотря на присутствующие до настоящего времени крайние позиции в оценке личности Суворина, имеются существенные наработки для создания взвешенного и объемного образа одного из ведущих публицистов России конца XIX – начала XX вв. С этой целью исследователям еще предстоит провести последовательный анализ трансформации общественно-политических взглядов Суворина, основанный на полном комплексе статей, писем и дневников в контексте постоянно изменявшейся конкретно-исторической ситуации.

Ambler E. К. Op. cit.

Глава 2. Политический «флюгер»

С легкой руки М. Е. Салтыкова-Щедрина, с начала 80-х годов XIX в. за «Новым временем» закрепилось определение «Чего изволите?», а за самим Сувориным прозвище «флюгер»92. Стремясь подчеркнуть услужливость издания Суворина, публицист и критик радикального направления В. А. Зайцев наградил его «титулом»: «журналиссимус граф Суворин-надпольный», который он несомненно должен получить, по мнению автора, за травлю подпольных изданий.

«Если он побед ни при каких Рымниках не одерживал, - рассуждал автор, - то во всяком случае давал большое к ним поощрение, и хотя никого не повесил, но всегда выражал готовность повесить»93.

Либеральному публицисту К. К. Арсеньеву жизнь Суворина, с которым он сотрудничал в «Санкт-Петербургских ведомостях» и «Вестнике Европы», представлялась «ломаной линией, перемены в направлении которой могут быть, конечно, оценяемы различно, но, во всяком случае, несовместимы с представлением о чем-то гармоничном и цельном». По мнению автора, публицист на протяжении всего своего творчества «никогда не возвышался над настоящим и часто тяготел к прошедшему, со всеми неприглядными его сторонами»94.

Характеризуя политический облик Суворина в статье, посвященной годовщине его смерти, известный своими демократическими взглядами В. Г. Короленко писал, что он был свободен «от груза каких бы то ни было устойчивых и требовательных убеждений», плывя по течению и угождая «изменчивым взглядам толпы» 95. Это мнение разделял А. Б. Петрищев, полагавший, что и до «Нового времени»

Суворин не обладал никакими устойчивыми убеждениями: «Были в действительности не столько убеждения, сколько взгляды, - и взгляды порою противоречивые; нынче одно, завтра другое». Основную причину этой непоследовательности Суворина Петрищев усматривал в том, что он «по преимуществу жил настоящим, злободневным». И это связано с особенностью его натуры, в которой, по мнению автора, «стихийность… преобладала над преднамеренностью». Автор полагал, что публицист не примитивно «подлаживался» под сильных мира Изгоев А. С. Указ. соч. С. 2.

Зайцев В. А. Журналиссимус граф Суворин-национальный // Шестидесятники. М., 1984. С. 156 – 157.

Арсеньев К. К. Две смерти // Вестник Европы. 1912. № 9. С. 419.

Короленко В. Г. Об одной старой книжке (к годовщине смерти А. С. Суворина) // Русское богатство. 1913. № 8. С. 361.

сего, он «обладал тем своеобразным "русским" талантом, о котором говорят: "с мужиком – мужик, с барином – барин, с генералом – генерал". Трансформирование не всегда по расчету, а просто не может человек быть самим собою, не может не принять окраску, приятную для той среды, которая ему в данный момент нужна или интересна, талант, завещанный нам крепостной Россией, воспитанный особыми условиями русской общественности: не даром покойный Суворин – крестьянский внук»96.