WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА - Авторефераты, диссертации, методички

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 7 |

«Русский Гуманитарный Интернет Университет БИБЛИОТЕКА УЧЕБНОЙ И НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И. Ф. ДЕВЯТКО МЕТОДЫ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ Екатеринбург Издательство Уральского университета 1998 ББК С5в6 Д25 Издание ...»

-- [ Страница 1 ] --

Русский Гуманитарный Интернет Университет

БИБЛИОТЕКА

УЧЕБНОЙ И НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

WWW.I-U.RU

И. Ф. ДЕВЯТКО

МЕТОДЫ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО

ИССЛЕДОВАНИЯ

Екатеринбург Издательство Уральского университета 1998 ББК С5в6 Д25 Издание осуществлено при участии Института гуманитарных практик Редактор М. Г. Тюлькина Ответственный за выпуск Л. Е. Петрова Девятко И. Ф.

Д25 Методы социологического исследования.— Екатеринбург: Изд-во Урал, унта, 1998.— 208 с.

ISBN 5—7525—0611— В данной книге рассматриваются ведущие методы социологического исследования — опрос, эксперимент, включенное наблюдение, биографический метод, а также специальные процедуры, применяемые для сбора, анализа и оценки качества социологических данных. Логика и методы социологического исследования рассматриваются в книге в контексте более широких исследовательских перспектив и моделей теоретического объяснения, предопределяющих выбор конкретных методических решений.

Книга может использоваться для подготовки и проведения социологических и маркетинговых исследований, а также в качестве пособия по курсу «Методология и методы социологического исследования». Книга предназначена для преподавателей, аспирантов и студентов факультетов социальных наук.

ББК С5в Д 182(02) ISBN 5—7525—0611— © Девятко И. Ф., Издание осуществлено при участии

ПРЕДИСЛОВИЕ

ГЛАВА 1. ЛОГИКА СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Методология и логика социологического исследования. Возможно ли объективное и научное социальное знание?

Методы социологического исследования: общий обзор

Дополнительная литература

ГЛАВА 2. ВКЛЮЧЕННОЕ НАБЛЮДЕНИЕ

Что такое включенное наблюдение?

Планирование исследования: определение проблемы, отбор случаев, ситуаций и групп

Вхождение в ситуацию наблюдения, роли наблюдателя, взаимоотношения «в поле». Процесс анализа и описания результатов

Дополнительная литература

ГЛАВА 3. БИОГРАФИЧЕСКИЙ МЕТОД

Определение и истоки биографического метода в социологии

Сбор биографического материала

Анализ и интерпретация биографического материала

Дополнительная литература

ГЛАВА 4. ЭКСПЕРИМЕНТ В СОЦИАЛЬНЫХ НАУКАХ

Определение и виды эксперимента.

Основные принципы экспериментирования в социальных науках

Основные экспериментальные планы с контрольной группой и рандомизацией...... Число степеней свободы

Контрольная группа

Экспериментальная группа

Многомерные и факторные эксперименты: общий обзор

Лицо

Глава 5. Массовые опросы в социологии

Определение и истоки

Выбор исследовательского плана

Концептуализация и измерение: общий обзор

Уровни измерения

Общие правила конструирования опросников

Выбор формата для ответов

Дополнительная литература

ГЛАВА 6. КАЧЕСТВО ИЗМЕРЕНИЯ. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ИНДЕКСЫ И ШКАЛЫ

Проблема качества социологического измерения

Надежность и валидность измерения

Конструирование индексов и шкал

Дополнительная литература

Глава 7. Построение выборки социологического исследования

Выборочный метод: определение и истоки

Типы вероятностных выборок и их реализация

Размер вероятностной выборки

Целевой отбор

Дополнительная литература

Глава 8. Анализ данных

Виды анализа данных

Одномерный анализ: табулирование и представление данных

Анализ связи между двумя переменными

Метод уточнения в анализе связи между переменными

Корреляция, частная корреляция, регрессия

Множественная регрессия и путевой анализ

Дополнительная литература

ПРЕДИСЛОВИЕ

Тема этой книги — логика и методы социологического исследования. Хотя основное внимание в ней уделено ведущим методам социологического исследования — опросу, эксперименту, включенному наблюдению, биографическому методу, а также детальному описанию специальных процедур, применяемых для сбора, анализа и оценки качества социологических данных,— многие разделы книги рассматривают процесс исследования в контексте более широких исследовательских перспектив и моделей теоретического объяснения, используемых социологами и влияющих на выбор конкретных методических решений. Взаимосвязь социологической теории и метода прослеживается здесь на разных уровнях — от выбора способа фиксации данных до идентификации используемой модели измерения.

В первой главе рассмотрены проблемы философии и логики научного исследования, взаимосвязи теоретического и методического знания в социальных науках. Главы 2 и З дают достаточно детальное представление об истоках, идейных предпосылках и конкретных применениях включенного наблюдения и биографического метода в социологии. Эти методы сравнительно недавно вошли в учебные планы и явно нуждаются в более полном и систематическом представлении отечественному читателю.

Главы 4 и 5 рассказывают о классических и самых современных подходах к эксперименту и массовому опросу в социальных науках. Наконец, 6, 7 и 8 главы посвящены взаимосвязи теории, метода и измерения в социологических исследованиях, а также возможностям выборочного метода и статистического анализа данных. Этот круг вопросов нередко получал весьма упрощенную трактовку не только в учебных текстах, но и в обзорных монографиях. В главе 8, посвященной анализу данных, рассматриваются некоторые довольно сложные и продвинутые аналитические техники, однако ее чтение не требует подготовки, выходящей за пределы самых основных статистических представлений.

Книга может использоваться в качестве пособия по вводному курсу «Методология и методы социологического исследования» для студентов-социологов, а также служить вспомогательным источником по общеобразовательным и специальным курсам, затрагивающим вопросы планирования и проведения социологических исследований, измерения и анализа данных в социальных науках. Кроме того, она может стать своеобразным путеводителем для всех тех, кто намеревается выступить в роли квалифицированного «потребителя» или заказчика социологических исследований.

Здесь мне хотелось бы выразить признательность всем коллегам, читавшим книгу в целом, а также отдельные ее разделы, в частности проф. В. А. Ядову, высказавшему ряд полезных замечаний. Список тех, кто оказывал мне такого рода помощь и поддержку, слишком велик, чтобы приводить его в «Предисловии», и включает всех моих учителей и студентов. Мои основные литературные «долги» указаны в библиографических сносках и списках дополнительной литературы к отдельным главам. Я также признательна моим екатеринбургским коллегам из издательства Уральского государственного университета, которые способствовали выходу в свет этой книги, довольно продолжительное время ожидавшей публикации. Особая благодарность Л. Е. Петровой, оказывающей неоценимую интеллектуальную, техническую и моральную поддержку на все стадиях подготовки рукописи к печати, а также помогавшей мне в проведении библиографических разысканий.

Наконец, мне хотелось бы выразить благодарность моим родителям, которые ввели меня в самую суть методологической проблематики, показав, что как часто бывает важнее, чем что.

ГЛАВА 1. ЛОГИКА СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО

ИССЛЕДОВАНИЯ

Методология и логика социологического исследования. Возможно ли объективное и научное социальное знание?

Эта книга посвящена методам социологического исследования и рассчитана прежде всего на тех, кто проводит или собирается проводить такие исследования — в практических, прикладных целях либо ради удовлетворения так называемого академического интереса (последний, как известно, в более долговременной перспективе тоже служит практическим целям). Кроме того, она может быть полезна тем читателям, которые хотят стать грамотными потребителями результатов социологических исследований, в частности лицам, принимающим политические и социальные решения на основании социологических данных, заказчикам прикладных исследований (предвыборных, маркетинговых и т. п.), а также тем, кто формирует собственное либо даже общественное мнение, основываясь на цифрах и фактах, приводимых в исследовательских отчетах или газетных публикациях.

Совершенно очевидно, что достоверность фактов и выводов, полученных исследователем, зависит от того, каким способом последний пришел к данным фактам и выводам, т. е. от использованного им метода. В повседневной жизни мы также описываем факты, оцениваем их правдоподобие, выводим гипотетические закономерности или опровергаем выводы других людей. Однако в науке все эти повседневные методы получения нового знания подвергаются куда более тщательной разработке. В повседневной жизни, например, мы легко используем понятия «всегда», «никогда» или «очень часто», но такого рода оценки остаются субъективными и относительными, пока они полностью зависят от того, кто оценивает и какие события подвергаются оценке. Частота «один случай из двадцати» будет оцениваться как «очень часто», если речь идет о неудачных исходах хирургической операции (особенно если оценку производит пациент), и как «почти никогда», если эта частота соответствует шансам конкретного абитуриента поступить в университет. Чтобы сделать такого рода оценки более сравнимыми и объективными, в науке используются статистические критерии и методы статистического оценивания, позволяющие судить о вероятности реализации определенного события, о сугубо случайном или, наоборот, закономерном характере полученного результата (хотя, как мы увидим в дальнейшем, статистическая значимость научного факта не обязательно свидетельствует о его социальной и личностной значимости).

Современная наука — это коллективное предприятие, требующее к тому же немалых затрат. В силу этих обстоятельств, а также в силу присущих человеку стремления к истине (даже несовершенной и подверженной постоянным пересмотрам) и способности к критической оценке существующих точек зрения (большей или меньшей, но в общем поддающейся тренировке) проблема «Научного Метода», позволяющего получить достоверные и надежные результаты и на их основе прийти к объективным и хорошо обоснованным выводам, неизменно пользуется вниманием ученых. Хотя по мере развития науки у ученых оставалось все меньше оснований верить в существование единого и универсального «Метода», пригодного для решения всех без исключения научных задач, они, тем не менее, стремились разработать все более точные и надежные методы опытной проверки теоретических гипотез, а также определить критерии для оценки объективности и обоснованности нового знания, получаемого в результате проводимых ими исследований.

Методология науки — это дисциплина, изучающая и технические, «процедурные»

вопросы организации исследования, и более общие вопросы обоснованности используемых методов, достоверности наблюдений, критериев подтверждения или опровержения научных теорий.

Такая «всеядность» методологии связана с тем, что большинство сугубо технических вопросов, возникающих в реальной исследовательской практике, не могут быть решены без обращения к более широким представлениям о том, что в данном случае может служить критерием истинности или обоснованности, какие факты следует считать релевантными, т. е. относящимися к проверяемой теории, а какие — случайными ошибками наблюдения и т. п. С другой стороны, непосредственным источником самих нормативных стандартов и критериев, используемых при оценке исследовательских процедур и результатов, служат не только абстрактные и универсальные конструкции формальной логики, но и реальная, «ситуативная» логика конкретного исследования, принимающая во внимание его цели, происхождение стоящей перед исследователем научной проблемы (теоретическое затруднение, практическая задача), доступные теоретические и технические ресурсы и, наконец, научный «фон» исследования — ту теоретическую перспективу или, если воспользоваться популярным обозначением, исследовательскую программу, в рамках которой и замысел, и методика, и результаты исследования приобретают свой подлинный смысл. Чтобы понять смысл и результаты, например, экспериментов физика А. Майкельсона по измерению относительной скорости света (вдоль и поперек потока «эфирного ветра»), нужно представлять себе суть спора между сторонниками различных теорий «светоносного эфира» и сторонниками теории относительности Эйнштейна i. Точно так же трудно оценить процедуру и результаты эксперимента, в котором психолог сначала помещает крыс в лабиринт, оставляя их там на некоторое время, а потом, установив в конце лабиринта кормушку с приманкой, измеряет с помощью секундомера время, затраченное крысами на прохождение лабиринта. Чтобы понять методику последнего эксперимента, следует представлять себе основные положения исследовательской программы бихевиоризма, весьма влиятельного направления в науках о поведении. (Только что описанный эксперимент ii, в частности играет важную роль в споре о том, способны ли внутренние образы окружения, «когнитивные карты», оказывать реальное влияние на скорость выработки поведенческих навыков у животных. Для человека, не имеющего представления об этом споре, предварительное помещение крыс в лабиринт выглядит ничего не значащим фактом или, в худшем случае, методическим промахом экспериментатора; для сторонника же бихевиористской исследовательской программы — это логически необходимое условие для любых выводов относительно влияния предварительной ориентировки на обучение.) До недавнего времени в философии и методологии науки господствовал упрощенный взгляд на логику и процедуру научного исследования, который можно обозначить как «традиционный образ науки». Этот взгляд игнорировал только что описанные сложные взаимосвязи между самыми общими философскими и теоретическими представлениями, входящими в определенную исследовательскую программу, и более частными предположениями, из которых явно или неявно исходит ученый, планирующий конкретное исследование. «Традиционный образ науки»

представлял процесс исследования как простую линейную последовательность:

проверяемая общая теория, из которой выводится основная теоретическая гипотеза, определение основных теоретических понятий в терминах конкретных измерительных операций, т. е. их операционализация, решающий эксперимент, ведущий к однозначному принятию или отвержению гипотезы, а заодно и общей теории, из которой гипотеза была выведена.

Предполагалось, что отрицательный результат «решающего эксперимента», т. е.

эмпирическая демонстрация ложности предсказаний, выведенных путем логической дедукции из теоретических предпосылок, свидетельствует о ложности этих предпосылок.

На практике, однако, всегда можно приписать «неудачное» наблюдение либо неучтенным особенностям исходных условий конкретного эксперимента, либо ложности множества вспомогательных гипотез и предположений, используемых при проверке основной теоретической гипотезы. Так, в частности, негативный результат всегда может быть приписан не проверяемой гипотезе, а артефактам используемого метода или погрешностям в операционализации и измерении отдельных показателей iii. Кроме того, в теоретическую гипотезу, вспомогательные предположения или, наконец, в самые общие теоретические предпосылки исследовательской программы, включающей в себя спорную теорию, почти всегда можно внести разного рода небольшие поправки или дополнения (так негативный результат упоминавшихся выше опытов Майкельсона с измерением «эфирного ветра» поначалу объяснялся тем, что движение эфира непосредственно у поверхности Земли столь незначительно, что использованная в опыте аппаратура не обладала достаточной точностью для его фиксации). Иными словами, «решающие эксперименты» чрезвычайно редки даже в точных науках: влиятельная и пользующаяся поддержкой многих ученых теория имеет большие шансы устоять даже при наличии нескольких контрпримеров — до тех пор, пока более широкая исследовательская программа, в которую включена теория, не уступит место новой, более плодотворной и привлекательной. Кроме того, «традиционный образ науки» игнорировал то обстоятельство, что далеко не всегда исходной точкой исследовательского процесса служит вполне сложившаяся абстрактная теория. Источником исследовательских гипотез и в социальных науках, и, например, в биохимии или физике часто становятся случайное наблюдение, личный «вненаучный» опыт ученого, неожиданные результаты, полученные при использовании новой методики или технического прибора. В попытках объяснить необычный факт исследователь формулирует пробные теоретические предположения, которые пока не могут быть привязаны ни к какой из существующих абстрактных теорий (и тем более не могут быть выведены из нее дедуктивно). Некоторые из возникших таким образом догадок повышают «теоретическую чувствительность» исследователя и ведут к формулировке новых рабочих гипотез, введению новых описательных понятий или даже, в конечном счете, к возникновению новых исследовательских программ iv. Так, например, непосредственно в процессе включенного наблюдения за взаимодействием членов некоторой организации, проводимого социологом, у последнего могут возникнуть весьма полезные догадки, касающиеся существующей в этой организации статусной иерархии. (Подробнее о возможностях теоретического обобщения полевых данных говорится в гл. 2 v.) Таким образом, налицо значительное несоответствие между вышеописанным «традиционным образом науки» и реальной логикой исследования. Это несоответствие становится особенно очевидным, когда мы обращаемся к области социальных наук:

1) где существует сравнительно мало развитых формальных теорий, из которых можно было бы строгим образом вывести проверяемые гипотезы, а для каждой из таких гипотез уже в момент ее выдвижения можно найти множество контрпримеров;

2) где возможности экспериментального метода заведомо ограничены, а имеющиеся данные о естественно случающихся событиях либо о результатах специальных опросов редко позволяют разделить главные и побочные эффекты;

3) где, наконец, одновременно существует несколько очень влиятельных исследовательских программ (например, бихевиористская, интерпретативная и структуралистская), каждая из которых обладает собственным набором методологических норм, излюбленных исследовательских техник и образцовых теоретических интерпретаций vi.

Воспользуемся наглядным примером, взятым из области социальных наук. В социальной психологии, социологии и экономике существуют довольно убедительные теории, относящиеся к единой исследовательской программе и описывающие поведение человека как эгоистическое, направленное на достижение максимального удовлетворения потребностей индивида. С точки зрения этих теорий, в частности, даже самые идеальные мотивы скрывают за собой рациональный расчет, направленный на увеличение личных «активов», в том числе материальных благ, социального престижа, политического влияния. Самым рациональным, таким образом, 'будет поведение, которое позволяет максимизировать доступные индивиду блага — материальные и нематериальные — для данного набора индивидуальных возможностей, т. е. ресурсов, которыми этот индивид располагает. Соответственно деятельность ученого, проводящего трудоемкие изыскания без какой-либо материальной поддержки, или поступок филантропа, жертвующего деньги на благотворительность, также рассматриваются с точки зрения скрытых вознаграждений, удовлетворяющих эгоистические потребности: ученый рассчитывает завоевать признание коллег, получить хорошо оплачиваемую работу в престижном университете; филантроп заинтересован в удовлетворении собственного тщеславия и создании благоприятного общественного мнения о себе. В конкретном исследовании данная исследовательская программа (назовем ее «концепцией экономического человека») принимает форму гипотез, описывающих ожидаемое поведение людей в ситуациях определенного типа (например, «Если в ситуации S для достижения максимального вознаграждения А нужно сделать В, то испытуемый X сделает В»). Получаемые в результате исследования данные могут соответствовать либо не соответствовать тому, что предсказывает гипотеза. Следовательно, результаты будут рассматриваться как подтверждающие или не подтверждающие выдвинутую первоначально гипотезу. Всякое удачное предсказание будет вести к относительному подтверждению гипотезы (для данного типа ситуаций).

Интереснее, однако, то, что происходит, когда теоретические предсказания не сбываются или сталкиваются с контрпримерами vii. «Концепция экономического человека», в частности, сталкивается с трудностями, если требуется предсказать поведение в ситуациях неопределенности, когда выбор основан на недостаточной информации и окончательная «цена» того или иного решения в принципе не может быть определена заранее. В таких ситуациях самой разумной с точки зрения «экономического» подхода стратегией обычно является случайное угадывание. Однако эксперименты и наблюдения за поведением отдельных людей или групп показывают, что они практически никогда не основывают свой выбор на простом подбрасывании монетки. Напротив, они всячески стремятся обосновать свой выбор и придумать какую-то «стратегию принятия решений», исходя при этом из ложных или заведомо непроверяемых представлений. Еще сложнее сторонникам описанного подхода справиться с другого рода контрпримерами, демонстрирующими слепое подчинение разума вполне неразумным целям либо рациональное стремление увеличить или уменьшить не собственное, а чье-либо еще благо. Человек, совершающий самоубийство, вполне способен осуществить задуманное самым экономичным и рациональным способом. Возможно, конечно, утверждать, что при этом он достигает максимального блага, или, если воспользоваться специальным жаргоном, реализует свое «наибольшее предпочтение», но в таком случае нам придется признать свою неспособность дать независимое определение того, что следует считать «разумным желанием» — рациональной будет выглядеть любая цель, мотивирующая реальное поведение. Более того, так как люди часто стремятся представить любые свои поступки в качестве разумных, «рационализировать» их, то нам будет весьма трудно отличить истинно расчетливые поступки от «рационализации», изобретаемых для оправдания уже свершенного. Трудности в определении ключевых понятий приведут к трудностям в их операционализации, и в результате эмпирическое подтверждение или отвержение отдельных гипотез, выводимых из «концепции экономического человека», будет полностью зависеть от используемых показателей или методов измерения рациональности поступков. Кроме того, результат, противоречащий теоретическим предсказаниям, всегда может быть отнесен на счет несовершенства этих методов. Существуют и такие контрпримеры, которым обсуждаемая концепция (являющаяся, напомним, не отдельной теорией, а обширной исследовательской программой) не может дать сколько-нибудь удовлетворительного объяснения. Так, иногда люди совершают добрые поступки анонимно (вносят благотворительные пожертвования, возвращают потерянные кошельки и т. п.). Ученый из вышеприведенного примера может тратить значительные силы не на собственные труды, а на то, чтобы любой ценой воспрепятствовать публикации трудов коллеги. «Концепция экономического человека»

может многое объяснить в том, как люди расчетливо используют наличные средства для достижения максимально возможного счастья (так определял рациональное поведение Гоббс), но она малопригодна для объяснения того, как человек может руководствоваться стремлением к счастью или несчастью другого человека viii. Такая «ограниченная подтверждаемость» (обратной стороной которой является «ограниченная опровергаемость») скорее типична для социальных наук. Сильная взаимосвязь между теорией, методом и получаемыми «на выходе» эмпирическими данными, характерная для реальной логики всякого научного исследования, здесь становится еще более очевидной в силу наличия конкурирующих теоретических перспектив, каждая из которых располагает большим количеством контрпримеров, ставящих под сомнение базисные предположения остальных ix.

Приведенный пример показывает, что чрезмерно упрощенный «традиционный образ науки» и основанные на нем методологические рекомендации едва ли могут оказаться полезными при разработке и оценке исследовательских методов для социальных наук.

Это, однако, не означает, что нам следует отказаться от разработки критериев рационального и объективного научного исследования, основанных на более адекватном представлении о научной практике.

Во-первых, всякое исследование в социальных науках направлено на поиски объяснения человеческого поведения, и, следовательно, ориентировано на поиск некоторой гипотетической закономерности, обладающей большей или меньшей степенью общности, но всегда требующей эмпирического подтверждения и критического сопоставления с другими альтернативными гипотезами. Источником таких гипотез, как мы уже видели, могут быть и сложившиеся научные концепции, и — реже — «обыденные теории». Далее, возможность объяснения и предсказания в общественных науках основана на признании причинной обусловленности объясняемых событий. Даже объясняя поведение людей их целями, представлениями и убеждениями, социолог стремится продемонстрировать работу некоторого причинного механизма, обеспечивающего взаимосвязь целей и идей (рациональных или иррациональных, истинных или ложных) с поведением. Изучение чисто логических отношений согласованности между целями и средствами деятельности, элементами системы верований или, например, брачными правилами, существующими в некотором сообществе, само по себе еще не позволяет объяснить, почему произошли или не произошли некоторые события. Логические отношения между идеями или высказываниями (отношения импликации) позволяют осуществлять логический вывод — от одного формально истинного высказывания к другому, но не позволяют предположить, что произойдет (или произошло) в действительности. Из совокупности высказываний можно логически вывести лишь другую совокупность высказываний.

(Человек, логично рассуждающий о преимуществах любви к ближнему, как известно, не обязательно следует собственным рассуждениям на практике x.) Поэтому, вопреки рецептам некоторых сторонников «гуманистической модели» социальных наук, социологи не ограничиваются интерпретацией того, что люди говорят, либо того, во что они верят.

Оценка существующих теорий и гипотез в социальных науках, как и в науках естественных, предполагает введение определенных критериев эмпирической проверяемости и истинности теоретических высказываний, а также разработку и применение соответствующих этим критериям методов исследования.

Таким образом, процесс социологического исследования неизбежно включает в себя:

1) стадию осознания теоретической или практической недостаточности существующего знания (источники такого осознания, как говорилось выше, могут лежать и в области теории, и в области повседневного опыта или социальной практики);

2) стадию формулировки проблемы и выдвижения гипотетического объяснения, а также 3) стадию эмпирической проверки сформулированной гипотезы, за которой нередко следует 4) стадия переопределения и уточнения проблемы или гипотезы, дающая начало новому исследовательскому циклу.

Разнообразие существующих в социологии исследовательских программ, а также реальных контекстов исследования, т. е. теоретических и практических целей исследования, возможностей, которыми располагает исследователь, а также возникающих в исследовательской практике технических и этических ограничений, ведет к тому, что конкретные реализации описанного процесса исследования могут существенно различаться. Ведущие методы социологического исследования и представляют собой такие конкретные реализации, или стратегии, процесса социологического исследования.

Методы социологического исследования: общий обзор В этой книге рассматриваются основные методы социологического исследования — эксперимент, метод включенного наблюдения, биографический метод, массовый опрос, а также конкретные методики, используемые на разных стадиях исследовательского процесса (в частности, методики построения выборки, измерения и анализа данных, в силу своей относительной сложности и значимости выделенные в отдельные главы).

Описания специфических процедур сбора, анализа и интерпретации данных, характерных для каждого из рассматриваемых методов, как и подробный анализ преимуществ и недостатков последних, будут представлены в соответствующих главах, здесь же имеет смысл ограничиться кратким обзором, позволяющим, прежде всего, проследить взаимосвязь основных социологических методов с теми исследовательскими программами, в рамках которых они первоначально формировались, а также с теми контекстами исследования, в которых они чаще всего используются.

Эксперимент — это метод, обеспечивающий наилучшие эмпирические данные для проверки гипотез о наличии причинной связи между явлениями, а также самое надежное средство решения многих практических задач, связанных с оценкой эффективности социальных и политических программ. Многомерный контролируемый эксперимент, как мы увидим в дальнейшем, соответствует самым строгим стандартам научного вывода и незаменим при сравнении объяснительных возможностей разных теорий. В некоторых отношениях процедура экспериментальной проверки гипотез даже превосходит эталоны вышеописанного «традиционного образа науки», так как возникающая при планировании эксперимента необходимость в формализации теоретической модели, операционализации переменных, определяющих «главный эффект», а также в нахождении инструментов контроля посторонних, смешивающих влияний, ведет не только к прояснению основной гипотезы, но и к анализу всех тех внешних условий и факторов окружения, для которых соблюдаются постулируемые теорией соотношения (такой анализ, как будет показано в гл. 4, призван гарантировать внешнюю валидность эксперимента). Недостатки экспериментального метода являются продолжением его достоинств (что, впрочем, верно и применительно ко всем остальным методам).

Возникнув в натуралистической традиции социологического исследования, экспериментальный метод был изначально ориентирован на лабораторный или квазилабораторный исследовательский контекст, высокий уровень формализации проверяемых теорий и максимальные возможности измерения и контроля всех существенных переменных. Кроме того, сторонники экспериментального метода с самого начала отдавали предпочтение скорее абстрактным и общим понятиям научной теории в ущерб специфическим и уникальным понятиям, используемым при описании социального взаимодействия его непосредственными участниками или «непрофессиональными» наблюдателями. Иными словами, эксперимент оказался методом, пригодным скорее для проверки наиболее «сложившихся» и развитых социологических и социально-психологических теорий, чем для поисковых исследований, направленных на выработку адекватного теоретического языка и формулировку пробных гипотез, описывающих закономерности естественного протекания социальных процессов. Кроме того, следует помнить об этических проблемах, иногда возникающих при экспериментальном манипулировании переменными социального окружения. Эти проблемы могут касаться не столько гипотетического влияния нежелательных факторов, сколько возможного социального неравенства, возникающего в крупномасштабных полевых экспериментах при распределении участников по экспериментальным и контрольным группам, так как в результате члены контрольных групп не получают «позитивного» экспериментального воздействия (на оценку эффективности которого и направлен эксперимент), например, социального пособия, нового прогрессивного метода обучения и т. п. Наконец, экспериментальный метод мало пригоден для получения результатов, которые можно было бы распространить на общество в целом или на большие социальные группы, он не позволяет увидеть «срез» широкомасштабных социальных процессов. Результаты хороших лабораторных экспериментов обладают высокой надежностью, однако они довольно далеки от «реального мира»

(справедливости ради нужно отметить, что социальным наукам далеко не всегда следует стремиться к отражению многообразия «живой жизни»). Результаты полевых экспериментов в целом характеризуются большей близостью к «реальному миру», однако это преимущество достигается ценой несколько меньшей надежности и большей подверженности всяческим смещениям. Качество данных, получаемых в широкомасштабных социальных экспериментах, далеко не всегда оправдывает их чрезвычайно высокую стоимость.

Массовый опрос является, пожалуй, самым популярным социологическим методом.

Он превосходит эксперимент с точки зрения дескриптивных возможностей и служит не только сугубо академическим целям, являясь наилучшим средством получения социальной статистики. Именно опросы общественного мнения используются при изучении мнений и установок широких слоев общества, обеспечивая, при корректном применении, возможность «отслеживания» даже небольших изменений в самых разнообразных сферах общественной жизни — от распределения семейных бюджетов до динамики избирательских предпочтений. Современные подходы к построению выборки и анализу данных, о которых рассказывается в гл. 7 и 8, позволяют максимально приблизить возможности проверки причинных гипотез, предоставляемые методом массового опроса, к возможностям экспериментального метода. Недостатки опросного метода отчасти также совпадают с недостатками последнего. Речь идет прежде всего о низкой чувствительности этого метода к уникальным чертам исследуемой социальной ситуации, об относительно меньшем внимании к субъективным и индивидуальным характеристикам опыта исследуемых людей и групп, к их самоописаниям, интерпретациям и «обыденным теориям». Описанные недостатки, в свою очередь, являются обратной стороной стремления к теоретическому обобщению результатов и концептуальной строгости.

Преимущества включенного наблюдения и биографического метода заключены, прежде всего, в возможности получения детальной «дотеоретической» информации об изучаемых социальных явлениях. Непосредственная включенность исследователя в изучаемую социальную ситуацию, группу или культуру нередко позволяет получить уникальные сведения об используемых самими участниками значениях и символах, о локальных или субкультурных «языках взаимодействия», знакомство с которыми, как будет показано далее, является само собой разумеющимся условием их дальнейшего теоретического анализа. Хотя ученый не может «влезть в шкуру» других людей, особенно принадлежащих к чужой культуре или другой исторической эпохе, он может попытаться упорядочить и подвергнуть более глубокому и систематическому рассмотрению те слова, символы и культурные формы, посредством которых изучаемые им люди описывают и передают свой опыт, делая это зачастую непоследовательно, случайно или не вполне осознанно. Сравнительно абстрактные и высокосодержательные термины научного описания, в свою очередь, позволяют социологу или этнографу превратить спонтанное переживание и изменчивые культурные формы в предмет собственно теоретического анализа, сделать еще один шаг к увеличению достоверного, доступного коллективному пониманию и проверяемого научного знания. Наиболее очевидные недостатки включенного наблюдения и, в несколько большей степени, биографического метода связаны с излишне дескриптивным характером получаемых данных, опасностью подмены научных объяснений высокохудожественными и вполне субъективными повествованиями, в которых на смену внятным теоретическим представлениям и эмпирическим доказательствам приходят риторические фигуры и суггестивные авторские интонации.

Батыгин Г. С. Обоснование научного вывода в прикладной социологии. М.: Наука, 1986.

Девятко И. Ф. Модели объяснения и логика социологического исследования. М.:

ИСО РЦГО-TEMPUS/TACIS, 1996.

Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ.

М.: Московский философский фонд «Медиум», 1995.

Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1977.

Уинч П. Идея социальной науки и ее отношение к философии. М.: Русское феноменологическое общество, 1996.

Ядов В. А. Социологическое исследование: методология, программа, методы. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Наука, 1987. Гл. 1.

Ядов В. А. Стратегии и методы качественного анализа данных // Социология: 4М.

1991. № 1.

ГЛАВА 2. ВКЛЮЧЕННОЕ НАБЛЮДЕНИЕ

Включенное наблюдение и этнографический метод: определение и Под «включенным наблюдением» в социологии обычно подразумевают либо особый метод сбора социологических данных (1), либо целостную исследовательскую стратегию, т. е. методологию социальных и гуманитарных исследований, качественно отличную от методологии естественных наук (2). «Включенное наблюдение-2», таким образом, шире по содержанию, чем «включенное наблюдение-1». Причина заключается в том, что за более широкой трактовкой наблюдения-2 стоит значительно большее количество явных и неявных теоретических предпосылок и предположений. Некоторые из этих предпосылок относятся к возможностям и ограничениям наших методов познания социального мира, некоторые же связаны с общими представлениями о том, как устроен сам этот мир.

Разумеется, выделенные нами две трактовки включенного наблюдения — это заведомая идеализация. Даже среди тех, кто убежден в том, что включенное наблюдение — ведущая методология социальных наук, нет полного единства мнений. Некоторые исследователи полагают, что преимущества включенного наблюдения связаны с возможностью уточнения и усовершенствования теоретических понятий в ходе непосредственного взаимодействия исследователя с описываемой им реальностью, что особенно существенно в том случае, когда сам исследователь исходно не принадлежит к изучаемой культуре или сообществу. В этом случае социолог-«аутсайдер» получает значительную часть своих теоретических представлений в прямом сотрудничестве с хорошо осведомленным информатором-«туземцем». Информатор здесь становится прямым источником содержательных представлений и понятий, которые социолог в дальнейшем подтверждает, уточняет или опровергает (например, это могут быть сведения о структуре взаимодействия в уличной шайке либо об отношениях родства или нормах этикета в индейском племени). Описанной исследовательской установке часто соответствует широкое понимание включенного наблюдения как этнографического метода описания человеческих сообществ xi.

Несколько иной тип исследовательской установки при использовании метода включенного наблюдения имеет место в том случае, когда социолог стремится понять и принять точку зрения тех, кого он исследует, реконструировать субъективный смысл, который первые вкладывают в свои поступки, проникнуть в изменчивый символический мир социальных субъектов. Этот тип исследовательской установки особенно характерен для работ, выполненных в традиции символического интеракционизма, понимающего под включенным наблюдением прежде всего «отношение, которого не может избежать человек, ведущий наблюдение за другими человеческими существами, а именно — необходимость каким-то образом соучаствовать в опыте и поступках тех, кого он наблюдает» xii.

Наконец, возвращаясь к тому, что мы обозначили как «включенное наблюдение-1», исследователь может придерживаться весьма жестких стандартов научного вывода, стремясь к построению обобщенных причинных объяснений и предсказаний, и вместе с тем использовать включенное наблюдение как метод сбора данных и эвристическую процедуру для формирования предварительных теоретических гипотез и понятий на ранних стадиях исследования xiii. По мере уточнения сферы теоретических интересов, сравнительной роли различных теоретических понятий и переопределения исследовательской проблемы социолог может постепенно перейти к использованию результатов включенного наблюдения для измерения, проверки более строгих гипотез или построения причинных моделей происходящего xiv.

Метод включенного (или полевого) наблюдения, таким образом, получает несколько различающееся толкование в различных теоретических перспективах, в зависимости от того, как понимаются природа и цели социологического исследования.

Не менее разнообразны и сферы использования полевых наблюдений в социологии, те «жизненные миры», области социального опыта, которые могут стать предметом этнографического описания.

Классическим примером стало исследование У. Ф. Уайта, описавшего структуры взаимодействия и неявные статусные иерархии, организующие повседневную жизнь бедного итало-американского района в большом городе на восточном побережье США, и его обитателей — местных политиков, членов молодежных банд и ориентированных на карьеру способных студентов xv.

Другой классический пример — проведенное Л. Фестингером и соавторами исследование небольшой секты, пророчившей скорое наступление конца света xvi. Заметим, что в исследовании Уайта социолог явно выступал в роли наблюдателя и не скрывал целей своего присутствия «в поле». Фестингер и соавторы полагали, что единственный способ проникнуть в замкнутую общину верующих, воспринимавших внешний мир как враждебный и нечувствительный к тайному откровению, заключался в том, чтобы стать полноправными членами секты и скрыть свою профессиональную роль социолога. В этом случае наблюдатели получили доступ в «поле», представившись путешествующими бизнесменами, слышавшими прежде о существовании группы, сочувствующими ее целям и желающими узнать о ней больше. Однако вскоре социологи, стремившиеся наблюдать сектантов в естественных условиях (важная предпосылка этнографического метода), столкнулись с тем, что их собственное присутствие интерпретировалось верующими как прямое подтверждение подлинности их откровения. Ситуация усугублялась тем, что один из социологов, стремясь придать большее правдоподобие своей «легенде», рассказал членам секты о якобы имевшемся у него опыте оккультной практики и сверхчувственного познания. Члены секты восприняли его «обращение» как важное событие. Таким образом, значительная часть «естественного» хода событий оказалась вольно или невольно сфабрикованной социологами.

К другим, сравнительно недавним образцам успешного использования метода включенного наблюдения в социологии можно отнести, — ограничившись лишь несколькими примерами, — исследования повседневной жизни «внутри» лабораторной науки xvii, исследования профессиональной социализации в хирургическом отделении больницы и способов оценки и контроля медицинских ошибок, совершаемых молодыми врачами xviii, изучение роли «кокаиновой экономики» в жизни маленьких сельскохозяйственных общин в перуанских Андах xix, анализ процесса старения и способов, с помощью которых обитатели еврейского центра для престарелых в Калифорнии осмысливают и организуют свою жизнь xx.

Мы будем рассматривать включенное наблюдение не как альтернативу другим исследовательским подходам, а как один из важных методов социальных наук, часто использующий элементы других методов и техник (например, анализ документов, клиническое интервью, квазиэксперимент) и, в свою очередь, позволяющий расширить содержательную интерпретацию результатов, полученных другими, более формализованными методами.

Включенное наблюдение основывается на широком круге источников информации.

Наблюдатель «явно или неявно соучаствует в повседневной жизни людей в течение достаточно продолжительного времени, наблюдая за происходящим, прислушиваясь к сказанному, задавая вопросы. В сущности, он собирает любые доступные данные, которые могут пролить свет на интересующие его (или ее) проблемы» xxi.

В общем случае, включенное наблюдение чаще основано на неформализованных интервью, менее репрезентативных данных, нестатистическом подходе к обоснованию выводов и причинных моделей. Из сказанного, однако, не следует, что при использовании этнографических методов в социологии «все позволено», и исследователь может с легкостью отказаться от любой теоретической логики, стандартов репрезентативности или от обоснования своих выводов. Включенное наблюдение основывается на некоторых теоретических предпосылках и абстрактных идеях, понимание которых существенно для осмысленного использования этого метода.

Методология включенного наблюдения подчеркивает важность «логики открытия» xxii, не проводящей жесткой границы между формализованной теорией и эмпирическим знанием, между формально-логическим рассуждением и здравым смыслом в процессе поиска новых понятий, обобщений и теорий. Предполагается, что более гибкие способы определения исследовательской проблемы и теоретических гипотез и соответствующие методы сбора и оценки эмпирической информации создают предпосылки для построения теорий, укорененных в реальности конкретного социального опыта, в повседневных словах и поступках людей xxiii.

Планирование исследования: определение проблемы, отбор случаев, На той стадии работы, которая предшествует полевому наблюдению, исследователь обычно определяет для себя ключевую проблему и соответствующую совокупность ключевых вопросов, на которые можно получить теоретически осмысленные, т. е.

подлежащие и поддающиеся теоретическому осмыслению, ответы.

Социологи или этнологи (в отличие, например, от психологов или экономистов) довольно редко сталкиваются с ситуацией, когда их предварительные гипотезы можно строго вывести из развернутой и логически согласованной теории. Значительно типичнее ситуация, когда выбор проблемы определяется совокупностью более или менее отчетливых теоретических понятий и идей, совокупностью интересных и требующих объяснения фактов и, наконец, различными политическими, практическими и этическими соображениями. Включенное наблюдение, как и другие типы социологического исследования, часто начинается в ситуации, где в той или иной мере присутствуют все перечисленные компоненты: идеи, факты, политика, этический и практический интерес. Однако в случае этнографического исследования (мы будем иногда использовать последний термин как синоним «включенного наблюдения») исследователь обычно ставит своей целью не столько проверку гипотез, выводимых из существующей теории, сколько развитие новых теоретических представлений. Хорошим примером поиска теоретического объяснения уникального факта может служить известная работа М. Фрейлиха, посвященная роли социокультурных факторов в объяснении такого необычного (хотя и достаточно известного) явления, как «сверхпредставленность» индейцев-мохавков среди нью-йоркских монтажниковвысотников xxiv.

Личный опыт и интересы также нередко становятся предпосылками исследования.

Так например, А. Стросс и Б. Глезер, незадолго до начала своего знаменитого исследования процесса умирания в больничных условиях, пережили потерю близких.

Обстоятельства смерти их близких были таковы, что уже на предварительной стадии полевого исследования их внимание было приковано к рутинным процедурам обращения медиков с неизлечимыми пациентами и влиянию знания о безнадежном прогнозе на социальное взаимодействие больных, их родственников и персонала xxv. В. Боггз, исследовавший мир латиноамериканского джаза и особенно той его разновидности, которую иногда называют «сальса» (своеобразный синтез латиноамериканского бита и негритянского джаза), смог постепенно перейти от многолетнего увлечения и непосредственной включенности в это музыкальное движение к формулировке социологического проекта, направленного на анализ расовых и классовых аспектов музыки. Однако переход этот был нелегким и потребовал изрядных усилий: не существует легкого способа превращения личного интереса в профессиональную вовлеченность ученого xxvi.

Уже на ранних стадиях исследования — при изучении литературы, анализе доступных документальных источников, ознакомлении с ситуацией «в поле» социолог часто меняет или уточняет исходную формулировку проблемы, некоторые теоретические предпосылки или рабочие понятия. Вполне может оказаться, что проблема в исходной своей формулировке пока — или в принципе — неразрешима, либо в исходных теоретических представлениях содержались существенные пробелы. В этой ситуации нет ничего необычного — ученому часто приходится вспоминать старую истину: задать правильный вопрос труднее, чем найти на него ответ xxvii.

Особое значение неожиданностям, радикальным изменениям точки зрения исследователя и ощущению неадекватного понимания ситуации придает герменевтическая традиция. Не вдаваясь здесь в обсуждение сложных философских вопросов, мы лишь кратко опишем, как трактуется в этой традиции собственно «этнографическое понимание» xxviii. Здесь особое значение придается тому обстоятельству, что социолог или культурный антрополог по сути сталкивается с чуждым, иным жизненным миром. (Даже если это мир его собственной культурной традиции, ученый стремится сделать его понятным для мира рационального научного знания, как если бы это был чужой мир.) Задача ученого, ведущего включенное наблюдение,— «показать, как социальное действие в одном мире может быть понято (осмыслено) с точки зрения другого мира» xxix.

Отсюда ясно, что недоумение, неясность, несоответствие теоретическим ожиданиям, иными словами, разрывы и «неисправности» в знании и взаимопонимании и являются исходным материалом для ученого. Задача этнографического понимания — обнаружить и зафиксировать разрыв, чтобы в дальнейшем дать объяснение, этот разрыв исключающее. Как только объяснение «странному обычаю» получено, разрыв перестанет восприниматься как таковой. И ученый, и читатели, к которым первый адресует свое изложение открывшегося ему смысла действия, перестанут воспринимать обычай как «странный», т. е., например, не будут больше расценивать как необычное то обстоятельство, что цыганки не гадают друг другу, что отец в традиционной кавказской семье никогда не берет ребенка на руки (хотя, по всей видимости, любит его) или что профессиональные ученые часто придают большее значение публикации результатов, чем собственно их получению.

Однако движение от разрыва и недоумения к пониманию — это не только коррекция исходной формулировки теоретической проблемы. Конечным результатом этнографического понимания является слияние двух или более культурных традиций — этнографа, изучаемого им сообщества, аудитории xxx. Наблюдатель становится посредником между различными социальными мирами, расширяющим горизонты культурных традиций и способствующим их коммуникации xxxi.

Социолог в такой трактовке самым очевидным образом оказывается в одной из главных своих профессиональных ролей — посредника между социальными сообществами и культурами xxxii.

Возвращаясь к обсуждению выбора теоретической проблемы и предмета включенного наблюдения, заметим, что описанные различия между группами, культурами и системами значений делают особенно важной проблему сравнения, т. е. выбора групп, ситуаций, условий для проведения этнографического исследования.

Какие «случаи» считать релевантными, значимыми, существенными для данной исследовательской проблемы? Прежде чем ответить на эти вопросы, отметим, что включенное наблюдение можно рассматривать как некую разновидность (возможно, самую распространенную) метода монографического «анализа случая» (case-study). Под последним принято понимать детальное, целостное описание индивидуального случая, включенного в более широкий социальный и культурный контекст. В качестве «случая»

может рассматриваться культура, сообщество, субкультура, организация, социальная группа, а также такие явления, как верования, практики, формы взаимодействия, иными словами,— почти все аспекты человеческого существования xxxiii. Анализ случая может включать в себя интервьюирование, включенное наблюдение, анализ личных документов, литературных источников. Весь этот широкий круг методов объединяет идея максимально полного описания критически важного для прояснения данной исследовательской проблемы случая (или) нескольких случаев. В отличие от массовых опросов, ориентированных на сбор данных о больших популяциях, методология анализа случая не придает большого значения статистической репрезентативности полученных данных. Возможность обобщения и переноса выводов исследования в более широкий контекст здесь обосновывается через «типичность» случая, через возможность теоретического объяснения выбора данного объекта, места и времени его изучения.

Критики методологии «анализа случая» и соответственно включенного наблюдения часто (и справедливо) подчеркивают возможность систематических смещений и необоснованных обобщений, выводимых из исследования единичного явления. Особую остроту, таким образом, приобретает проблема отбора — случаев, ситуаций, групп — и обоснования переносимости результатов включенного наблюдения в более широкий контекст.

Самой успешной попыткой справиться с проблемой отбора в этнографическом методе стала последовательная разработка понятия теоретической выборки, впервые предпринятая Б. Глезером и А. Стрессом (1967) xxxiv. Выбор исследуемого явления здесь обосновывается через логику проверяемой теории, определяющей, какие особенности данного явления (случая, группы и т. п.) существенны с точки зрения содержательных, теоретических соображений. Хотя основанный на включенном наблюдении анализ случая обычно не подразумевает использования статистических процедур репрезентативного отбора, эти процедуры могут использоваться для селекции наблюдений «внутри» данного случая, построения сравнительных групп и т. п.

Чтобы проиллюстрировать эти несколько абстрактные соображения, обратимся к уже упоминавшемуся исследованию социальных контекстов умирания, проведенному Глезером и Стрессом xxxv.

Исследование Глезера и Стросса проводилось в шести больницах, расположенных в прибрежном районе Сан-Франциско. В самой общей форме исследовательская проблема была следующей: какого рода события происходят вокруг пациентов, умирающих в американских больницах? На предварительной стадии исследования эта общая проблема сузилась до нескольких вопросов: «Каковы устойчивые типы взаимодействия между умирающим пациентом и персоналом больницы? Какого рода тактики использует медицинский персонал в отношении пациента? В каких организационных условиях внутри больницы эти типы взаимодействия и тактики имеют место и как они влияют на пациента, его семью, медиков, больницу как целое, всех тех, кто вовлечен в ситуацию, окружающую процесс смерти?» xxxvi. В поиске ответов на эти вопросы, исследователи пришли к формулировке следующей теоретической гипотезы: все происходящее может быть объяснено тем, как и в какой мере осознается судьба пациента каждой из взаимодействующих сторон в ситуации умирания. Можно сформулировать эту гипотезу еще проще: важно «кто—в ситуации умирания — что знает о вероятности фатального исхода для умирающего пациента» xxxvii. Ключевой теоретической переменной в исследовании Глезера и Стросса стало, таким образом, понятие контекста осознания (или «контекста знания») о приближающейся смерти.

Чтобы сделать яснее теоретическую логику этого подхода, заметим, что он основан на интерпретативной, интеракционистской традиции социологического мышления.

Напомним, что с точки зрения этой традиции за любым социальным взаимодействием стоит постоянное осознание и осмысление людьми их повседневной жизни. Люди не просто пытаются осмыслить и осознать причины и последствия поступков и событий, они взаимодействуют и совершают поступки, основываясь на тех смыслах, которые они приписывают событиям повседневной жизни xxxviii.

Верно или неверно люди определяют ситуацию и толкуют события и намерения других людей, — что во многих случаях в принципе не поддается оценке, — они реально руководствуются своими мнениями и убеждениями в своих поступках. Если воспользоваться общеизвестной формулировкой: если люди определяют ситуацию как реальную, она реальна по своим последствиям xxxix.

Глезер и Стросс, основываясь на своих представлениях о возможных «контекстах осознания» приближающейся смерти, осуществили теоретическую выборку мест, условий и ситуаций внутри больницы, относительно которых можно было предположить, что они представляют все типичные «контексты осознания» смерти и все типы взаимодействия, происходящие в этих контекстах. Например: «Когда пациента доставляют в больницу в необратимой коме и ставят диагноз неизбежной смерти, никто не предполагает, что пациент может когда-нибудь узнать о своем диагнозе. Не исключена возможность того, что врачи и медсестры могут по-разному определить статус пациента, но такое расхождение маловероятно. С другой стороны, когда пациент поступает в сознательном состоянии, и нельзя с полной определенностью сказать, умирает ли он, то, конечно, его собственное определение (ситуации) может резко расходится с определением, даваемым медиками, которые, в свою очередь, тоже могут разойтись во мнениях. То, что каждый из участников взаимодействия знает о том, как было определено состояние пациента, наряду с признанием каждым участником того, что другие участники знают о его собственном определении ситуации,— всю картину, как ее увидел бы социолог, — мы будем называть контекстом осознания. Это тот контекст, внутри которого люди взаимодействуют, в то же самое время осознавая его» xl.

Соответственно исследователи осуществили отбор мест и условий наблюдения — от реанимационной палаты и онкологического отделения, где смерть является частым и в разной степени осознаваемым событием, до акушерского отделения, где неизбежность летального исхода обычно оказывается драматической неожиданностью не только для пациента и его близких, но и для медицинского персонала.

Еще раз повторим, что целью отбора (теоретической выборки) субъектов, групп, места, условий и времени наблюдения было нахождение всех теоретически сконструированных возможных значений главной объяснительной переменной — «контекста осознания». Возможные значения этой переменной (типы «контекстов осознания») были получены в результате комбинирования знания/незнания о состоянии пациента для каждой из сторон (медперсонал, пациент, родные) и учета возможного «притворства» — стремления скрыть от другой стороны свое осознание того, как эта другая сторона определяет ситуацию. Например, онкологический пациент может знать о том, что врачи считают его инкурабельным, однако вести себя так, чтобы не позволить врачам явным образом определить сложившуюся ситуацию; еще очевиднее случай, когда врач манипулирует «закрытым контекстом осознания» и скрывает от подозревающего правду пациента не только то, что «ничего больше нельзя сделать», но и свое осознание наличия подозрений у пациента. Построение такой своеобразной теоретической выборки помогло Глезеру и Строссу не только отобрать случаи и условия наблюдения, но и провести анализ полученных таким образом «сравнительных групп» xli.

Идея теоретической выборки — или, выражаясь точнее, теоретического отбора,— относится, как мы увидели на примере работы Глезера и Стросса, не только к отбору случаев для изучения, но и к отбору внутри случаев, т. е. к отбору времени, места и людей для наблюдения. В приведенном нами примере отбор места для полевой работы — это отбор палат, отделений и служб внутри медицинской организации. Отбор времени для наблюдения также предполагает введение каких-то разумных ограничений:

исследователь не может быть круглосуточным наблюдателем «в поле», даже если он все время находится там. (Впрочем, М. Агар вспоминает о своем опыте полевой работы:

«После нескольких месяцев, проведенных в Индии, я как-то сидел в своей хижине, читая книгу при свете фонарика и расслабленно прислушиваясь к невнятным шумам сумерек в „танде". Внезапно дверь отворилась, и я услышал, — если перевести это очень приближенно, — следующее: „Где твоя записная книжка? У нас здесь как раз происходит важная церемония. Что случилось, ты не работаешь нынче вечером?"» xlii).

Такие разумные ограничения обычно также связаны с содержательт ными представлениями о том, что и в каком порядке обычно происходит в наблюдаемом сообществе, какие временные рутины и расписания определяют последовательность значимых и незначимых событий. Социолог, наблюдающий школьный класс и взаимоотношения детей во время уроков, по всей вероятности, будет вести свои наблюдения в дообеденное время; если же он изучает, скажем, изменения стилей управления в производственном подразделении, он постарается понаблюдать попеременно и за утренними, и за вечерними сменами. То же относится к большим временным циклам: сезонам, годам, смене поколений. Отбор людей — это обычно отбор интервьюируемых или информантов. Мы вернемся к этой теме, ограничившись пока замечанием, что и здесь определяющую роль играет теоретический контекст исследования. Существенными параметрами отбора могут быть такие категории, как пол, возраст, ранг в групповой иерархии, уровень осведомленности и т. п. Принято различать «исследовательскую категоризацию», конструируемую наблюдателем на основании признаков, существенных для принятой им теоретической перспективы, и «членскую категоризацию», т. е. ту классификацию, которую сами члены группы считают существенной в повседневной жизни xliii. Однако польза этого различения относительна: если считать, что преимуществом этнографического метода действительно является гарантируемая им особая близость точки зрения исследователя тому, что сами члены группы считают существенным и определяющим в своей жизни, исследовательская и членская категоризации не должны резко противостоять друг другу (не считая возможных терминологических и лексических расхождений).

Иногда говорят об отборе контекстов наблюдения. Контекст в данном случае представляет собой несколько абстрактное понятие, включающее в себя не только время, место и общую структуру взаимодействия, но и некую — обычно неявную — совокупность норм (нормативную структуру), регулирующих поведение людей в данных обстоятельствах места и времени. В этом смысле можно говорить о различных контекстах наблюдения во время рабочего совещания или в ходе неформального празднования какого-то события внутри одной и той же организации, или, скажем, о различии контекста семейного взаимодействия в присутствии гостей и на кухне. В еще более обобщенной форме различие контекстов социального взаимодействия может быть описано с помощью введенного И. Гоффманом противопоставления сценических и закулисных областей xliv. Именно «за кулисами» (хотя и не обязательно на кухне в физическом смысле) супруги выясняют отношения, не руководствуясь более нормативной структурой публичного поведения, и там же — не обязательно в географически определенном месте — выясняется, скажем, ранг ученого среди коллег.

Разнообразие контекстов, которое следует принимать во внимание, — подчеркнем это еще раз — это разнообразие социально сконструированных xlv, а не физически заданных мест взаимодействия.

Выбор исследовательской проблемы и ситуации наблюдения — это результат предварительной стадии исследования. Завершение этой стадии ставит социолога перед другой совокупностью теоретических и практических вопросов, связанных с получением доступа в полевую ситуацию и непосредственным вовлечением во взаимоотношения с интересующими его группами.

Вхождение в ситуацию наблюдения, роли наблюдателя, Проблема получения доступа к полевым данным, — на первый взгляд, сугубо практическая, — играет ключевую роль в этнографическом методе.

Постольку, поскольку эта проблема может быть разрешена за счет личных психологических и социальных ресурсов и практических стратегий, которыми располагает социолог-наблюдатель, можно говорить о значении здравого смысла и знания повседневной жизни в использовании этнографического метода. С другой стороны, более или менее эффективные попытки включиться в ситуацию наблюдения, в том числе трудности, с которыми социолог сталкивается на этом пути, часто оказывают существенное влияние на теоретическую логику и степень понимания ученым того, что он наблюдает. Некоторые примеры позволяют прояснить эти соображениями.

Один из этих примеров относится не столько к социологии или этнографии, сколько к тому, что часто называют документальной журналистикой. Журналистское расследование ситуации нередко принимает форму включенного наблюдения, и неудивительно, что у истоков использования методов «анализа случая» в американской социологии стояла, помимо культурно-антропологической (этнографической) традиции, так называемая журналистика факта. Наш пример относится к 1960-м годам, когда молодой и честолюбивый журналист Том Вулф предпринял квазиэтнографическое исследование сообщества хиппи, называвших себя «веселыми шалунами». Ядро этой коммуны составляли Кен Кизи (автор знаменитого романа «Кто-то пролетел над гнездом кукушки») и его друзья-хиппи.

Позднее Вулф написал книгу о своем опыте общения с хиппи xlvi. Однако в начале своего исследования Вулф демонстрировал определенную дистанцию по отношению к мало озабоченным благопристойностью, карьерой и «традиционными американскими ценностями» хиппи. Как-то раз он беседовал со своими новыми знакомыми в комнате, где Кизи красил потолок. На безукоризненный белый льняной костюм журналиста упала изрядная капля желтой краски, и, хотя последний вытер пятно, сохраняя невозмутимость истинного джентльмена, он не смог скрыть некоторого раздражения. Кизи философски изрек: «Уж так это устроено, Том. Если ты хочешь войти в это дело, тебе приходится немного в него вляпаться».

Иногда для того, чтобы получить доступ в ситуацию включенного наблюдения, достаточно просто «слоняться поблизости». Эллиот Лайбоу, участвовавший в большом исследовательском проекте по изучению практики воспитания детей в семьях с низким доходом, проводил включенное наблюдение за мужчинами из этих семей, чтобы дополнить данные семейного интервьюирования xlvii. Первый день исследования оказался не очень продуктивным. Хотя Лайбоу и познакомился с одним из зевак, наблюдавших сцену препровождения шумно сопротивлявшейся женщины в полицейский участок, он не выполнил разработанного им заранее плана — приступить к сбору материала для выполнения трех или четырех исследовательских задач со сравнительно четкими границами между ними: «Завтра, — решил я, — я вернусь к моему исходному плану, еще ничего не потеряно. Но завтра никогда не наступило...» xlviii. На следующий день, беседуя с тремя пьянчужками об уходе за щенком, которого один из них держал за пазухой, Лайбоу опять оказался у угловой «точки», торговавшей навынос. В этом угловом магазинчике, ближайшие окрестности которого стали неизбежным стратегическим центром всех его этнографических изысканий, Лайбоу познакомился с хорошо одетым чернокожим молодым человеком Толли Джексоном, ставшим его попечителем, доверенным лицом и другом и открывшим ему доступ в относительно закрытые области своего социального окружения. Книга, написанная Лайбоу на полученном материале, стала одной из ключевых работ по этнографии города.

Другой пример значимости неформального «попечительства» — взаимоотношения Уильяма Ф. Уайта с его ключевым информатором—лидером местной «братвы» Доком, сыгравшие решающую роль в проведенном Уайтом исследовании, упоминавшемся нами ранее xlix.

Иногда доступ к «попечителям» и ключевым информаторам открывается не в результате каких-то полевых импровизаций, а в ходе использования уже существующих социальных связей — профессиональных, дружеских, родственных и т. п., — а также через использование собственной идентичности исследователя l. Если вернуться к уже анализировавшимся нами примерам, то можно отметить, что Э. Моралес, изучавший «кокаиновую экономику» в Перу, проводил свое исследование в местах, где когда-то родился и рос, что — наряду со знанием местного диалекта и обычаев — обеспечило его проникновение в мир спрятанных в горах кокаиновых лабораторий и тайных троп, по которым местные крестьяне перевозили готовый продукт. Однако даже в этом случае личностная идентичность исследователя всегда недостаточна для того, чтобы получить автоматический доступ ко всем аспектам изучаемой ситуации. В частности, Моралес пишет: «Во время моего приезда в родной городок, весной 1980 года, я решил выполнить совет, данный мне профессором в колледже: „Езжай домой и посмотри, какие изменения произошли в общине". Ни в детстве, ни позднее, в ходе многочисленных приездов домой, я не отваживался выезжать за границы моей родной общины, Лламеллик. В юности я принадлежал к коренной культуре, но как взрослый визитер уже не располагал необходимыми навыками, чтобы понимать очевидное. Хотя я и был местным уроженцем, мое превращение в исследователя этнографии Анд было долгим. Я обнаружил, что очень трудно наблюдать за людьми, культура и общество которых представляют и твои собственные корни, трудно учиться у этих людей. Это оказалось возможным только тогда, когда я включил в свою повседневную жизнь более дисциплинированный подход» li.

Двойственность позиции исследователя, чья личностная идентичность в существенных чертах совпадает с идентичностью тех, кого он изучает, подчеркивает и Б.

Майерхоф, проводившая исследование в еврейском доме для престарелых в Калифорнии. С одной стороны, ее собственные еврейские корни и предшествовавший научной карьере некоторый опыт социальной работы с пожилыми людьми облегчали ей доступ «в поле». С другой стороны, эти же факторы создавали определенные трудности в сохранении объективности и в построении роли исследователя, отличной от роли члена изучаемой общности. К тому же, как уже отмечалось, частичное совпадение личностной идентичности исследователя и исследуемых по определению не может быть полным: в случае Майерхоф эта неполнота проявляется в том, что она была молодой, имевшей мужа и детей, сравнительно здоровой и сделавшей довольно успешную научную карьеру американкой во втором поколении. При этом она изучала процесс старения и способы преодоления возрастных проблем среди одиноких стариков, перебравшихся в Америку, спасаясь от нацизма, часто говоривших между собой на идише, воспитанных в иудейской традиции и сохранивших специфическое мировоззрение восточноевропейского «галута» lii. Майерхоф так описывает исходную ситуацию: «Я не принимала никаких сознательных решений исследовать свои корни или сделать яснее смысл моего происхождения. Я была одним из нескольких антропологов из университета Южной Калифорнии, вовлеченных в анализ „Этничности и старения". Сначала я планировала.изучать пожилых „чиканос" liii, поскольку прежде я уже занималась полевой работой в Мексике. Однако в начале 1970-х в городской Америке этнические группы не очень приветствовали любознательных посторонних, и люди, к которым я обращалась, постоянно спрашивали меня: „Зачем вам работать с нами? Почему бы вам не изучать своих?" Эта идея была для меня новой. Я не была подготовлена к такому проекту.

Антропологи обычно исследуют экзотические, отдаленные, дописьменные общества. Но такого рода группы становятся во все большей степени недоступны и часто — негостеприимны. В результате все больше антропологов вынуждены нынче работать у себя дома. Это неизбежно создает проблемы с объективностью и идентификацией, и я предвидела, что тоже получу причитающуюся мне долю этих проблем, работая с людьми, населявшими Центр. Но, возможно, будут и какие-то преимущества...» liv.

Проблемы, с которыми столкнулась Майерхоф, были связаны с необходимостью соблюдения баланса между исследовательскими интересами, интересам» тех, кого изучает исследователь, этическими проблемами (зачем, например, изучать людей, нуждающихся в поддержке и участии, вместо того, чтобы просто, помочь им?) и задачей сконструировать свою личностную тождественность собственно исследовательской роли. Однако прежде чем осознать и отчасти решить эти проблемы, исследовательница прошла через ряд довольно драматических событий и изменений: «В начальных фазах моей работы с пожилыми я испытывала острое чувство вины. Оно периодически всплывало наружу, принимая самые разные формы в разное время. Поначалу оно фокусировалось на моей компетентности в решении задачи, за которую я взялась.

Достаточно ли я знаю иудаику? Достаточно ли я знаю идиш? Не слишком ли я молода?

Не слишком ли я эмоционально вовлечена в ситуацию? Не следует ли мне работать ради благополучия стариков, вместо того чтобы изучать их? И так далее. В ходе разговора с Шмуэлем — очень ученым человеком; ставшим в дальнейшем одним из главных моих информантов, — я призналась, что испытываю страх не разобраться должным образом с теми материалами, которые он мне дает. Было так много вещей, которых я не понимала.

Как всегда, он ответил сурово, но справедливо: „Ты не понимаешь. Как ты могла ожидать, что поймешь? Ты спрашиваешь меня обо всех этих вещах, но сама ты ничего не знаешь. Ты не знаешь идиша. Ты не знаешь иврита. Ты не знаешь арамейского. Ты не знаешь ни русского, ни польского. Ты не присмотрелась внимательно ни к какой части того места, где мы живем. Как ты можешь ожидать, что поймешь?" Я согласилась с ним и чувствовала себя чудовищно растерянной… Я подумывала о том, чтобы бросить все.

Казалось невыносимым безропотно принимать все те бесчисленные способы использования чувства вины, к которым прибегали обитатели Центра — часто несознательно, намереваясь не причинить вред, а лишь создать у себя ощущение могущества. Но после некоторого времени я приняла как факт, что никого нельзя „сделать" виновным, заставить испытывать чувство вины. Каждый соглашается на это добровольно. Пробуждение вины — это то, что я называю „стратегией интимности", одной из многих, используемых стариками из Центра. Бесполезная по отношению к чужаку, эта стратегия основывается на взаимосвязанности и взаимозависимости. Светлая сторона вины заключается в том, что она выражает чувство ответственности за благополучие другого человека. Когда я осознала это, я стала более отстраненно и даже с благодарностью воспринимать эти свои чувства» lv.

В ситуации, когда исследователю требуется доступ в формальную организацию, ключевую роль начинают играть не столько добровольные «спонсоры», сколько обладающие высоким статусом и контролирующие «входы» в эту организацию влиятельные фигуры. Иногда таких лиц называют «стражниками»: именно от них зависит удачный исход переговоров о формальном доступе в организацию.

Иногда довольно трудно решить, кто в данной ситуации является «стражником» — например, оперирующий главный врач в больнице может в действительности меньше участвовать в принятии административных решений, чем контролирующая все перемещения персонала, больных и оборудования главная медсестра.

Получение разрешения со стороны «стражников» и поддержки «попечителей»

создает лишь минимальные предпосылки доступа к полевым данным. Однако цена, которую «платит» исследователь за получение исходного доступа, — это стремление ключевых фигур оказывать влияние на ход и результаты исследования. Первая возникающая здесь проблема носит скорее этический характер: насколько позволителен прямой обман или манипулирование собственным «имиджем» со стороны исследователя? Как правило, социологи легче идут на обман и полное или частичное сокрытие целей исследования в том случае, когда доступ жестко контролируется, и «стражники» по каким-либо причинам не заинтересованы в том, чтобы открыть посторонним какие-то, обычно скрываемые, сферы. Еще одним оправданием для полного или частичного сокрытия целей исследования в процессе ведения переговоров о доступе может служить уверенность исследователя в том, что на более поздней стадии, когда между социологом и ключевыми фигурами установится межличностное доверие, можно будет обсудить все открыто. В этом случае заверения в соблюдении анонимности и в исключении из публикации потенциально опасных для информантов материалов попадут на более благоприятную почву и будут встречены с большим доверием.

Вообще же, как справедливо замечают М. Хаммерсли и П. Аткинсон: «...даже если сообщение „всей правды" в ходе переговоров о доступе — как и в большинстве прочих социальных ситуаций — может оказаться не самой умной и даже не самой окупающей себя стратегией, обмана следует по возможности избегать. И дело здесь не только в сугубо этических причинах, но и в том, что обман может иметь неблагоприятные последствия позднее, в ходе полевой работы» lvi.

Наблюдатель, успешно включившийся в полевую работу, оказывается в определенный момент в положении «новичка» («салаги» в армейском жаргоне). Он точно так же располагает статусно-детерминированным правом проявлять невежество, задавать вопросы, обнаруживать некомпетентность в простых, повседневных вещах. Однако социолог, в отличие от традиционного этнографа, редко может использовать до конца все преимущества роли «новичка». Если его профессиональная идентичность известна, его «попечители», информанты и прочие могут успешно навязывать ему роль знатока, эксперта, беспристрастного судьи и т. п.

Еще более важное разграничение исследовательских ролей во включенном наблюдении предложил Р. Гоулдlvii. Это разграничение основано на степени вовлеченности-отстраненности исследователя в ситуации наблюдения и соответственно на степени закрытости-открытости его собственно этнографической, научной деятельности. В этом случае принято выделять следующие роли:

1) полный участник;

2) участник как наблюдатель;

3) наблюдатель как участник;

4) полный наблюдатель.

В роли «полного участника» цели и статус исследователя остаются тайной для и всех остальных, поэтому эту ситуацию нередко называют ситуацией скрытого наблюдения. Выше мы уже приводили пример исследования Л. Фестингера и его соавторов. В отечественной социологии одним из самых известных примеров скрытого наблюдения является исследование В. Б. Ольшанского lviii. Этот подход, наряду с очевидными достоинствами, имеет и существенные недостатки: дело здесь не только в неразрешимости некоторых этических проблем, но и в невозможности гарантированного контроля над использованием наблюдателем своих актерских способностей, что, наряду с риском утраты профессиональной идентичности и необходимой исследователю дистанции, может вести к самым неожиданным результатам.

Находящаяся на противоположном полюсе роль «полного наблюдателя» подразумевает полное исключение реакций изучаемых людей на исследователя. Последний, как это бывает в некоторых психологических экспериментах, смотрит на обследуемых через одностороннее зеркало, ведет наблюдение скрытой камерой либо использует иные приемы оперативной разведработы. Как отмечают М. Хаммерсли и П. Аткинсон:

«Парадоксальным образом полное наблюдение разделяет многие преимущества и недостатки полного участия. В их пользу говорит то, что оба метода минимизируют проблемы реактивности: ни в одном из случаев этнограф не будет взаимодействовать с теми, кого он изучает, как исследователь. С другой стороны, исследователь может столкнуться с сильными ограничениями на то, что подлежит или не подлежит наблюдению, при том, что расспросить участников будет невозможно. Принятие какойлибо одной из этих ролей может вести к большим сложностям в построении и строгой проверке теории, хотя обе могут оказаться полезными и приемлемыми стратегиями на отдельных стадиях полевой работы, а в некоторых ситуациях эти роли оказываются неизбежными» lix.

Чаще же всего наблюдатель принимает роль, находящуюся между описанными крайними позициями. При этом, заметим, ситуация скрытого наблюдения чаще всего ведет к принятию уже существующей в наблюдаемой группе роли — например, рабочего или пациента психиатрической клиники. В случае открытого наблюдения часто — хотя и необязательно — исследователь участвует в конструировании своей роли в процессе явных и неявных переговоров с участниками.

Степень вовлеченности социолога в наблюдаемую ситуацию, играющая ключевую роль в описанной нами типологии ролей, тесно связана с другим противопоставлением:

описание с точки зрения наблюдающего «чужака» — описание с точки зрения участвующего в событиях «своего» члена группы. Мы уже затрагивали этот вопрос раньше, отмечая, что чрезмерная включенность в происходящее может не только стимулировать, но и, напротив, сильно ограничивать возможности исследователя.

Необходимость постоянно балансировать между доверительными отношениями и возможностью отстранения от происходящего, между «близостью» и «чуждостью», между следованием «туземным» правилам и собственным комфортом делает результаты применения этнографических методов чрезвычайно зависимыми от способности исследователя придерживаться пограничной, сбалансированной и, в сущности, маргинальной позиции. Эта особенность метода включенного наблюдения делает его весьма уязвимым для острой и отчасти обоснованной критики, о чем мы еще будем говорить позднее. Пока же обратимся к примеру.

Классик американской культурной антропологии Маргарет Мид во второй половине 1920-х годов проводила включенное наблюдение процесса взросления на Самоа.

Материалы этого исследования стали основой для самой знаменитой и спорной книги Мид lx, ставившей целью доказать «сильную» версию культурного детерминизма и идеи «суверенитета культуры» по отношению к биологическим предпосылкам человеческого существования. В этой книге, рассматривавшейся современниками как блестящее эмпирическое подтверждение взглядов учителя М. Мид и основателя американской традиции культурной антропологии — Ф. Боаса, Мид интерпретировала самоанскую культуру как нерепрессивную, несоревновательную, поощряющую скорее кооперацию, чем агрессию. Многие фактические утверждения Мид были позднее оспорены другими исследователями. Особую известность приобрела книга Д. Фримена lxi, где на материале многолетних наблюдений опровергаются ключевые положения М. Мид и детально реконструируется исторический фон написания ее труда. Фримен полагает, что основной причиной неточностей и прямых ошибок в интерпретации самоанской культуры, предложенной М. Мид, была предвзятая и жесткая теоретическая схема. Немалую роль, однако, сыграла и социальная и психологическая неискушенность двадцатитрехлетней аспирантки, неопределенность ее исследовательской роли. В частности, Мид, получившая изначально хорошие шансы доступа в поле (она была даже наделена почетным статусом «церемониальной девственницы», taupou), не решилась жить в самоанской хижине с туземной семьей и испросила у Боаса разрешения поселиться в единственной белой семье на острове (мотивируя это возможным снижением продуктивности исследовательской работы в результате непривычной диеты) lxii.

Приведенный пример еще не доказывает, что сохранение дистанции между социологом и теми, кого он наблюдает, заведомо хуже, чем полное участие. В действительности, как мы уже отмечали, полная включенность подразумевает принятие исследователем всех нормативных ограничений, которым следуют настоящие участники.

Например, социолог, поступивший на военную службу для того, чтобы узнать, как новобранцы приспосабливаются к новой социальной роли, будет всегда оставаться «по одну сторону занавеса»: сложившаяся рутина военной службы не подразумевает проявления особой любознательности со стороны рядового и таким образом он не может исследовать, как офицеры и старшины принимают решения, общаются между собой, определяют правила и нормы и т. п.

Иными словами, социологу, оказавшемуся в реальном полевом контексте, приходится использовать самые разные роли в поисках компромисса между объективностью, профессиональной автономией, эмпатической вовлеченностью и интеллектуальной честностью. Достигнуть такого компромисса удается далеко не всегда.

В результате включенного наблюдения, интервьюирования, неформализованных бесед с информаторами социолог получает изрядное количество данных, которые следует каким-то образом организовать, описать и проанализировать. Было бы ошибкой полагать, что анализ и описание в этнографии — это искусство загонять «сырые» факты в упорядоченные аналитические категории. Скорее речь идет об искусстве создавать некий мета-текст, интерпретирующий тексты интервью и наблюдений. Это искусство ничуть не менее важно, чем умение добывать сведения в полевых условиях, завоевывать доверие, интервьюировать и т. п.

Более того, именно в процессе анализа данных и написания отчета или статьи результаты этнографического исследования приобретают общезначимость и валидность, т. е. становятся чем-то большим, чем совокупность «здесь-и-сейчас» сделанных наблюдений. Эксперименты, массовые опросы — благодаря статистическому методу — позволяют получать результаты, которые уже являются некоторыми эмпирическими обобщениями, тогда как уникальность записей бесед и других данных, полученных в ходе наблюдения, очевидна. Возможность их дальнейшего использования прямо зависит от наличия теоретической категоризации, интерпретации и т. п.

Известный культурный антрополог К. Гирц пишет: «Способность убедить читателей (большинство из которых — это люди науки и практически все участвуют хотя бы на полставки в той особой форме существования, которую мы уклончиво называем „современной") в том, что читаемый ими текст — это подлинное объяснение, данное кем-то, знающим как устроена жизнь в некотором месте, в некоторое время, в какой-то группе, — это фундамент, на котором в действительности держится все остальное, чем стремится заниматься этнография — анализировать, объяснять, развлекать, смущать, прославлять, наставлять, оправдывать, удивлять, ниспровергать» lxiii.

Анализу и описанию данных обычно предшествует их фиксация. Практически невозможно записать все данные, полученные в ходе полевой работы. Помимо возникающих здесь сугубо технических проблем, неизбежно существуют ограничения на способность исследователя осознать и словесно оформить свои «смутные впечатления», неявные догадки и подсознательные озарения. Однако существование таких ограничений не избавляет нас от необходимости максимально полно фиксировать и описывать все данные, на основании которых мы делаем определенные теоретические утверждения.

Нередко в ходе включенного наблюдения социологи используют видео- и аудиотехнику, все большую популярность приобретает метод фотодокументального исследования lxiv. Но основным источником эмпирического материала по-прежнему остаются полевые заметки. Их полнота и качество решающим образом зависят от использования некоторой заранее разработанной системы организации полевых заметок (записей). Важность использования такой заранее разработанной системы фиксации наблюдений усиливается тем обстоятельством, что при использовании этнографических методов исследования ученый, как правило, располагает значительно большими возможностями для «корректировки» полученных данных — с целью увеличения степени их соответствия теоретическим положениям,— чем при использовании более «жестких» методов.

Первая проблема организации данных — это проблема отбора. Если на предварительной стадии исследования ученый решает, что, где, когда и как наблюдать, то на полевой стадии ему нужно определить, что записывать, как записывать и когда записывать.

Методом записи чаще всего бывает письменный отчет, хотя во многих ситуациях предварительная запись осуществляется с помощью диктофона. Иногда используют также видеозапись и фотосъемку.

Не так просто принять решение о том, когда делать записи. Конечно, немедленная фиксация всех наблюдений предпочтительнее всего. На практике, однако, даже в случае открытого принятия исследовательской роли («наблюдатель-как-участник» либо «полный наблюдатель») социолог не решается использовать метод прямой фиксации наблюдений, чтобы не нарушить естественный ход событий и не подорвать доверие к себе со стороны участников. Человек, который постоянно что-то записывает, действует на нервы окружающим, даже если он получил предварительное согласие с их стороны.

Таким образом, большая часть полевых заметок, которые наблюдатель делает на месте, носит очень сжатый и фрагментарный характер и служит, по сути, лишь неким каркасом для описания беседы или ситуации, делаемого исследователем позднее «по памяти».

Желательно, чтобы, воссоздавая по памяти некоторую сцену или разговор, ученый не только стремился к максимальной полноте и достоверности, но и использовал специальные отметки, указывающие, в частности, на пропуск некоторых слов или событий в записи, либо на то, что какая-то часть описания воссоздана с чьих-то слов, а не фиксирует его личные наблюдения. Полученные записи могут быть более или менее детализированными, но почти никогда не бывают дословными. Как правило, степень детализации и точности обратно пропорциональна охвату, широте воссоздаваемой картины событий.

Очень важной проблемой является сохранение «естественного словаря» участников. Эта проблема тем острее, чем больше разница между жизненными мирами самого исследователя и тех, кого он изучает. Реальный, ситуативно-привязанный язык, используемый участниками взаимодействия, позволяет узнать, как члены данной группы или данной культуры категоризуют, описывают и воспринимают события повседневной жизни. Определяя социальную реальность, люди «конструируют» ее: используемые классификации, «ярлыки» и способы означивания задают смысловые горизонты действия для членов данной социальной группы или культуры. Ведя полевые записи, исследователь нередко «подчищает», исправляет или дополняет реплики участников. Это происходит даже в случае расшифровки фонограммы, сделанной с помощью диктофона.

По сути, такая первичная интерпретация сказанного не только неизбежна, но и полезна, так как именно пояснения и дополнения, внесенные исследователем, делают более понятными контекст и эмоциональную тональность происходившего. Важно, однако, организовать записи таким образом, чтобы исходный текст и более поздние комментарии можно было различить.

При ведении полевых заметок важную роль играет также фиксация невербального поведения. Мимика, позы, жесты часто обнажают коммуникативные намерения участников взаимодействия даже лучше, чем слова. Во многих культурах значимым и подлежащим интерпретации является пространственное расположение участников взаимодействия. Речь здесь идет не только о том, что, скажем, для большинства традиционных культур порядок расположения гостей за столом отражает социальный статус последних. Пространственная организация взаимодействия встроена во многие институты и культурные коды современных обществ: достаточно упомянуть, например, школьный класс, университетскую аудиторию или приемную высокопоставленного чиновника, — где секретарь обычно организует разметку открытых, полуоткрытых и конфиденциальных зон с помощью журнала записи посетителей, табличек, стульев, цветочных горшков и реплик типа «Туда нельзя!», — чтобы увидеть, как много существенных вещей в повседневной жизни «говорится» без помощи слов и жестов.

Отметим, что многие современные компьютерные программы, предназначенные для организации и первичного анализа качественных данных («Ethnograph», «Ethno» и др.), позволяют вести дневник полевых наблюдений, в котором прямые цитаты отделены от сделанных исследователем описаний, аналитических ремарок и проясняющих дополнений. В этом случае при обращении к полевым данным реже возникают вопросы:

«Кто из присутствовавших это сказал?» или «Действительно ли она явно признала это?»

Обычно исследователи фиксируют слова и действия таким образом, чтобы не оставалось никаких сомнений относительно того, где разворачивались события, в какое время, кто и при каких обстоятельствах в них участвовал? lxv. Своего рода контрольный лист для фиксации полевых наблюдений был предложен Дж. Спрэдли. Он включает девять ключевых признаков — «маркеров», фиксация которых дает возможность достаточно полно описать контекст происходящего lxvi:

1) пространство: физическое местоположение или местоположения;

2) актор (деятель): люди, участвующие в происходящем;

3) деятельность: совокупность взаимосвязанных действий, совершаемых людьми;

4) объект: наличествующие физические предметы;

5) акт: отдельные действия, совершаемые людьми;

6) событие: множество взаимосвязанных деятельностей, ведущихся людьми;

7) время: временное упорядочивание происходящего;

8) цель: то, чего люди стремятся достичь;

9) чувства: ощущаемые и выражаемые эмоции.

Записывая или воссоздавая по памяти полевые наблюдения, исследователь нередко придумывает и тут же теряет гениальные гипотезы, объяснения и догадки. Поэтому ведение полевых записей требует отчетливой фиксации и выделения — по меньшей мере графического — не только реплик участников и сделанных наблюдателем описаний, но и аналитических примечаний. Аналитические примечания могут выделяться скобками либо выноситься на поля в качестве маргиналий.

Так как исследователь должен стремиться к сохранению и «сырых» данных полевого наблюдения, и аналитических примечаний, и смысловых категорий, использованных им при первичной фиксации и сортировке материала, возникает необходимость поиска компромисса между эпизодической и семантической организацией полевых данных. В первом случае доступ к полевым заметкам обеспечивается через указание места и времени наблюдения, тогда как сами первичные описания остаются «нетронутыми» и неклассифицированными. Во втором случае поиск нужных материалов в дальнейшем осуществляется через созданную исследователем систему смысловых категорий. Все эти категории становятся элементарными единицами аналитического указателя. Скажем, обратившись к аналитическому указателю социолог может найти все случаи (а при более дробной категоризации — даже отдельные реплики), относящиеся, например, к теме «Стратегии обмена комплиментами в женском коллективе». Каждое из найденных таким способом «сырых» описаний содержит какой-то материал, касающийся отношений обмена комплиментами между женщинами. При последующем анализе каждая категория может быть разбита на некоторое количество более дробных субкатегорий посредством введения дополнительных «измерений», т. е. дополнительных оснований для классификации lxvii.

Скажем, стратегии обмена комплиментами могут быть эквивалентными (т. е.



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 7 |


Похожие работы:

«МЕТОДИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ ПО НАПИСАНИЮ И ЗАЩИТЕ КУРСОВЫХ РАБОТ НА ФИЗИЧЕСКОМ ФАКУЛЬТЕТЕ БГПУ Роль курсовой работы в учебном процессе Курсовая работа (КР) – это учебно-научное исследование, предполагающее творческий подход к проработке его содержания, тщательность и грамотность оформления. Цель курсовой работы – углубление и совершенствование теоретических знаний по методике преподавания физики полученных в результате обучения и самообразования. Курсовая работа должна базироваться на...»

«Муниципальное общеобразовательное учреждение Средняя общеобразовательная школа №28 МАТЕРИАЛЫ НА ОБЛАСТНОЙ КОНКУРС ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ ТАЛАНТЫ КУЗБАССА МЕТОДИЧЕСКОЕ ПОСОБИЕ ПРЕПОДАВАНИЕ КУРСА ОРГАНИЧЕСКОЙ ХИМИИ С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ТЕХНОЛОГИИ МОДУЛЬНО-РЕЙТИНГОВОГО ОБУЧЕНИЯ НОМИНАЦИЯ ПЕДАГОГ ПРОФИЛЬНОЙ ШКОЛЫ Автор работы: Зиновьева Татьяна Владимировна, учитель высшей категории г. Кемерово Кемерово Содержание Введение... Теоретические подходы к организации модульно-рейтингового обучения. Использование...»

«Министерство сельского хозяйства Российской Федерации Федеральное государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования Московский государственный агроинженерный университет имени В.П. Горячкина ШЛИФОВАНИЕ АБРАЗИВНЫМ И АЛМАЗНЫМ ИНСТРУМЕНТОМ Учебное пособие Москва 2012 УДК 621.922.02 ББК 34.63 К-611 Рецензент: кандидат технических наук, профессор кафедры материаловедения Федерального государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования...»

«ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНСТВО ПО ЗДРАВООХРАНЕНИЮ И СОЦИАЛЬНОМУ РАЗВИТИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования Амурская государственная медицинская академия Кафедра общественного здоровья и здравоохранения УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ Л.Н. Войт, Е.А. Дроздова ЭКСПЕРТИЗА ВРЕМЕННОЙ НЕТРУДОСПОСОБНОСТИ, ПОРЯДОК ВЫДАЧИ И ПРАВИЛА ОФОРМЛЕНИЯ ЛИСТКА НЕТРУДОСПОСОБНОСТИ Благовещенск 2009 УДК 616 – 06 Учебное пособие подготовлено Л.Н. Войт д.м.н., профессором,...»

«ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Новосибирский государственный университет Геолого-геофизический факультет Кафедра геофизики А.В. ЛАДЫНИН ГЕОФИЗИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ-СПРАВОЧНИК ДЛЯ ГЕОЛОГОВ Новосибирск 2009 УДК 550.83 ББК Д443.4 я 731 Л157 Ладынин А. В. Геофизический словарь-справочник для геологов / Новосибирский гос. ун-т. Новосибирск, 2009. 108 с. ISBN 578-5-94356Геофизический словарь-справочник предназначен студентам геологических специальностей, изучающих основной курс...»

«Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение Средняя общеобразовательная школа №7 УТВЕРЖДЕНА приказом МБОУ СОШ №7 от 30.08.2013г. № 235 РАБОЧАЯ ПРОГРАММА по химии основное общее образование Программа составлена учителем химии Коломиец Викторией Игоревной г.Черногорск, 2013 2 1. Пояснительная записка 1.1. Рабочая программа по химии составлена в соответствии с нормативно-правовыми документами: Федеральным законом Российской Федерации от 29 декабря 2012 г. № 273-ФЗ Об образовании в...»

«МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ И МАССОВЫХ КОММУНИКАЦИЙ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Краснодарский государственный университет культуры и искусств Кафедра физического воспитания Ю.И. Чуйко, В.Г. Выскубов РЕФЕРАТ ПО ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЕ Учебно-методическое пособие для студентов КГУКИ Краснодар, 2007 2 Чуйко Ю.И., Выскубов В.Г. Реферат по физической культуре. Учебно-методическое пособие. Краснодар: КГУКИ, 2007. - 25 с. Учебно-методическое пособие для студентов Краснодарского государственного университета культуры и...»

«РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ ТЮМЕНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ФИНАНСОВО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ УТВЕРЖДАЮ И.о.директора института Д.В. Лазутина 2013 МЕТОДИЧЕСКИЕ УКАЗАНИЯ по оформлению контрольных работ, курсовых работ, выпускных квалификационных работ, магистерских диссертаций для студентов Финансово-экономического института Рекомендованы Учебно-методической...»

«3 ОГЛАВЛЕНИЕ 1 ЦЕЛИ И ЗАДАЧИ ДИСЦИПЛИНЫ - МИКРОБИОЛОГИЯ, ВИРУСОЛОГИЯ – МИКРОБИОЛОГИЯ ПОЛОСТИ РТА ЕЕ МЕСТО В СТРУКТУРЕ ОСНОВНОЙ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ ПРОГРАММЫ.. 3 2 КОМПЕТЕНЦИИ ОБУЧАЮЩЕГОСЯ, ФОРМИРУЕМЫЕ В РЕЗУЛЬТАТЕ ОСВОЕНИЯ ДИСЦИПЛИНЫ – МИКРОБИОЛОГИЯ, ВИРУСОЛОГИЯ – МИКРОБИОЛОГИЯ ПОЛОСТИ РТА... 3 3 ОБЪЕМ ДИСЦИПЛИНЫ И ВИДЫ УЧЕБНОЙ РАБОТЫ. 6 4 СОДЕРЖАНИЕ ДИСЦИПЛИНЫ.. 6 4.1 Лекционный курс.. 6 4.2 Лабораторные практикумы.. 8 4.3 Самостоятельная внеаудиторная работа студентов. 5 МАТРИЦА РАЗДЕЛОВ УЧЕБНОЙ...»

«НОУ ВПО ИВЭСЭП НЕГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ИНСТИТУТ ВНЕШНЕЭКОНОМИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ, ЭКОНОМИКИ И ПРАВА ЖИЛИЩНОЕ ПРАВО УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКИЙ КОМПЛЕКС по специальности 030501.65 Юриспруденция САНКТ-ПЕТЕРБУРГ 2011 ББК 67.404.2 Ж 72 Жилищное право: учебно-методический комплекс / Автор – составитель: Л. Н. Румер. – СПб.: Санкт-Петербургский институт внешнеэкономических связей, экономики и права. 2011 г. – 57 с. Утвержден на...»

«СМОЛЕНСКИЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ Маринич В.В. МИКРОБИОЛОГИЯ Учебно-методическое пособие (для студентов заочной формы обучения, обучающихся по специальности 655700 Технология продовольственных продуктов специального назначения и общественного питания) Смоленск, 2008 1. СОДЕРЖАНИЕ УЧЕБНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ. ТЕМА №1. ОСНОВЫ МИКРОБИОЛОГИИ. Общая микробиология: значение и роль микроорганизмов в окружающем мире, морфология, внутренняя организация. Морфология микроорганизмов. Вирусы и фаги. Грибы. Место...»

«Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования НИЖЕГОРОДСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ МЕДИЦИНСКАЯ АКАДЕМИЯ Федерального агентства по здравоохранению и социальному развитию Фармацевтический факультет Кафедра фармацевтической химии и фармакогнозии ФАРМАКОГНОЗИЯ Рабочая программа и методические указания для студентов заочного отделения фармацевтического факультета Нижний Новгород 2007 УДК 615.1 Фармакогнозия: Рабочая программа и методические указания для студентов заочного...»

«Государственное образовательное учреждение Высшего профессионального образования Липецкий государственный технический университет Металлургический институт УТВЕРЖДАЮ Директор металлургического института В.Б. Чупров _2011 г. РАБОЧАЯ ПРОГРАММА ДИСЦИПЛИНЫ (МОДУЛЯ) ПОДЪЕМНО-ТРАНСПОРТНЫЕ МАШИНЫ Направление подготовки: 151000 Технологические машины и оборудование Профиль подготовки: Металлургические машины и оборудование Квалификация (степень) выпускника: бакалавр Форма обучения: очная г. Липецк –...»

«Jaunieguvumi 15.02.2006. 00 Visprgie zintnes un kultras jautjumi Beowulf cluster computing with Windows /Cambridge, MA;London,UK :MIT Press, c2002. Marcus, Evan. Blueprints for high availability /Indianapolis :Wiley,2003. Wiener, Norbert, Cybernetics, or, Control and communication in the animal and the machine / Cambridge, MA : MIT Press, 1961. Толочек, В. А. Современная психология труда : [учебное пособие по направлению и спец. психологии] / Москва [и др.] :Питер,2005. 1 Filozofija.Psiholoija...»

«АВТОНОМНАЯ НЕКОММЕРЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ ЧЕЛЯБИНСКИЙ МНОГОПРОФИЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ Учебное пособие одобрено на заседании кафедры теории и истории государства и права от 25.09.2013 г. Зав. кафедрой д.ю.н. Жаров С.Н. ТЕОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА Разработчик _ д.ю.н. Жаров С.Н. Рецензент _ к.и.н. Харланов В.Л. Челябинск ОГЛАВЛЕНИЕ Введение.................................................. Содержание курса...........»

«Государственное образовательное учреждение дополнительного профессионального образования Казанская государственная медицинская академия Федерального агентства по здравоохранению и социальному развитию Операции из мини – доступа в урологии. Галеев Р.Х., Дубровин В.Н. Учебное пособие для врачей Казань – 2008 ББК 56.9 + 54.5 УДК 616-08 + 616.6 Учебное пособие подготовлено заведующим кафедрой урологии и нефрологии ГОУ ДПО КГМА Росздрава доктором медицинских наук, профессором Р.Х. Галеевым и врачом...»

«Министерство образования и науки, молодежи и спорта Украины Севастопольский национальный технический университет МЕТОДИЧЕСКИЕ УКАЗАНИЯ к выполнению самостоятельной работы по дисциплине Социология для студентов всех специальностей дневной и заочной формы обучения Севастополь 2013 2 УДК 116 (07) Методические указания к выполнению самостоятельной работы по дисциплине Социология для студентов всех специальностей дневной и заочной формы обучения / Составит. Л.Н. Гарас, Р.В. Ткаченко. – Севастополь:...»

«М. А. Ахметов ВВЕДЕНИЕ В НАНОТЕХНОЛОГИИ. ХИМИЯ Учебное пособие для учащихся 10–11 классов средних общеобразовательных учреждений Экземпляр для апробации в школах Школьной лиги РОСНАНО Санкт-Петербург, 2012 УДК 573 ББК 28.0 С 95 ОГЛАВЛЕНИЕ Ахметов М.А. Введение Введение в нанотехнологии. Химия. Учебное пособие для учащихся 10–11 классов средних общеобразовательных учреждений. – СПб: Образовательный центр Участие, Образовательные проекты, 2012. – 108 с. (Серия Наношкола). Глава 1. Что такое...»

«УДК 30 ББК 74.26 К 30 РЕЦЕНЗЕНТЫ: Дергунова Нина Владимировна, доктор политических наук, заведующая кафедрой социологии и политологии УлГУ; Петухов Валерий Борисович, доктор исторических наук, доцент кафедры истории и культуры УлГТУ. НАУЧНЫЙ РЕДАКТОР Зарубина Валентина Викторовна, кандидат педагогических наук, про ректор по УМР УИПКПРО. Издание подготовлено при содействии Ульяновского института повыше ния квалификации и переподготовки работников образования. Качкина Т.Б., Качкин А.В. К 30...»

«МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ БАШКИРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ им. М.АКМУЛЛЫ Л.Т. Амирова ДИРИЖИРОВАНИЕ И ЧТЕНИЕ ХОРОВЫХ ПАРТИТУР Практическое пособие Уфа 2011 1   УДК 785.7 ББК 85.315 А 62 Печатается по решению учебно-методического совета Башкирского государственного педагогического университета им. М.Акмуллы Амирова Л. Т. Дирижирование и чтение хоровых партитур...»










 
2014 www.av.disus.ru - «Бесплатная электронная библиотека - Авторефераты, Диссертации, Монографии, Программы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.