«И.А. ВАСИЛЕНКО ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ Второе издание, исправленное и дополненное Рекомендовано УМО по классическому университетскому образованию в качестве учебного пособия по дисциплине Политические ...»

Стратегия информационных войн также раскручивает механизм «стратагемы кукушки», и при этом пропаганда собственного образа жизни и дескредитация системы ценностей противника включа­ ют механизмы саморазрушения мягко и незаметно, пересаживая гостя на место хозяина. Информационная стратегия как алгоритм стратагемы кукушки в информационном обществе включает сле­ дующие этапы:

• дискредитация всех основных атрибутов общественного ус­ тройства: вывод из строя системы управления;

1 Ведомости. 2005. 20 мая.

• включение механизмов экономического саморазрушений}!

создание системы экономического управления через между$ народные институты и финансовые программы «помощи*{$ • перепрограммирование населения на новый образ жизни j помощью пропаганды новой системы ценностей: массирОН • поддержка любых оппозиционных движений, подкуп элиты;' раскол населения на враждующие группы, состояние хаоса йг • маскировка образа агрессора как бескорыстного «спасителя#' страны от язв и пороков прежнего «тоталитарного» образ#;

Таким образом, важнейшим принципом ведения информациоН^ ной войны является стремление агрессора непрерывно расширять контролируемое информационое пространство, действуя в обход* j сложившихся моральных норм и правил, сознательно нарушай'^ все социальные ограничения и размывая нравственные установи ки. При этом СМИ концентрируют внимание на скандальный фактах, обнародывают конфиденциальные сведения из личной жизни публичных политиков, ведут скандальные «расследования»/;

сознательно фальсифицируя информацию, смакуя «пикантные* j подробности. Задача состоит в том, чтобы активизировать подкор^ ковые механизмы человека, включив механизм манипулирований) чувствами и эмоциями людей, что является основой управлений психологией толпы.

На политических переговорах эта стратагема часто используете# в более «мягком» варианте. Например, весьма важно во время по^у литической дискуссии формировать повестку дня: кто спрашиваетгЛ тот и задает тон дискуссии. Поэтому современная идея «программ J мирующего лидерства» на переговорах — это попытка превратить^ роль гостя в роль хозяина с помощью вопросов повестки дня. } Еще один вариант использования этой стратагемы на перегово- \ рах отражает китайская поговорка «шумный гость заглушает хозяин на». Здесь механизм стратагемы кукушки может выполнять шумно# эффектное пиар-сопровождение политических переговоров, уме- у.

ло «лоббирующее» позицию гостя на переговорах. Таким образом,;

современные информационные стратегии используют древнюю стратагемную уловку кукушки, многократно усиленную с помощью i высоких технологий и потому особенно эффективную. Таким образом, стрататемы наступлений на переговорах сов- I местно с третьей стороной используют многочисленные ловушки, !

v которых есть одна общая идея: для осуществления наступатель­ ных планов главное — найти символический «вход», т.е. путь к цели, потом надо его преодолеть и добиться желаемого. Симвоиические «входы» могут быть разными: иногда можно «выкрасть балку и подменить колонны, не передвигая дома», порой важно «грозить софоре, указывая на тутовник», зачастую эффективно «притворяясь глупцом, не поддаваться вожделению», возможно также «завести на крышу и убрать лестницу», «украсить сухое де­ рево искусственными цветами» или «пересадить гостя на место хозяина».

При этом важно иметь союзников, усердие которых необходимо подогревать обещанием наград: если сначала увлечь возможностью легкой победы, а потом напугать расплатой, то союзники сделают все возможное. Иногда необходимо ослаблять оппонентов через смену состава делегации, кадровые перестановки, и что самое глав­ ное — нельзя показывать свои сильные стороны даже собственным советникам.

1. Каково значение двадцать пятой стратагемы на политических пере­ говорах? Как можно интерпретировать ее название «выкрасть балку и подменить колонны, не передвигая дома»?

2. Почему двадцать шестую стратагему «грозить софоре, указывая на тутовник» иногда называют «стратагемой косвенного нападения»?

3. Как можно использовать двадцать седьмую тратагему на политических переговорах? Почему ее часто называют стратагемой «плута»?

4. Каковы основные правила использования «стратагемы плута» на пе­ реговорах?

5. Каким образом двадцать восьмая стратагема «завести на крышу и убрать лестницу» может быть использована для достижения успеха на переговорах?

6. В чем опасность использования двадцать девятой стратагемы «укра­ сить сухое дерево искусственными цветами» на политических перего­ 7. Почему тридцатую стратагему обычно называют «стратагемой ку­ 8. Какие стратагемы переговоров совместно с третьей стороной на ваш взгляд могут быть наиболее эффективными в современных усло­

СТРАТАГЕМЫ ПРИ СЛАБОЙ ПОЗИЦИИ

7.1. Тридцать первая стратагема: «Красавица»

Основная идея этой стратагемной тактики на политических переговорах состоит в том, чтобы использовать для достижений своих целей привлекательного человека — женщину или мужчину, Поэтому эту стратагему часто называют «ловушкой Венеры» ИЛИ* «ловушкой Адониса». Современные интерпретаторы китайских стратагем подчеркивают, что используя стратагему красавицы, лишь в последнюю очередь следует иметь ввиду традиционные женские уловки, на которые красавицы идут для завоевания сердца мужчины: кокетство, лесть, притворство, слезы, ложь, выражение отчаяния или восторга. Они считают, что советы римского поэта Овидия (43 г. до н.э. — ок. I8 г. н.э.) из третьей книги «Науки любви», хотя и могут быть пущены в ход, но также должны ис­ пользоваться только как второстепенные средства:

Первое время любовник пусть наслаждается мыслью, Что для него одного спальня открыта твоя.

Но, подождав, ты дай ему знать, что есть и соперник:

Если не сделаешь так — быстро увянет любовь...

Там, где опасности нет, всегда наслажденье ленивей:

Будь ты Лаисы вольней, а притворись, что в плену.

Дверь запри на замок, а любовник пусть лезет в окошко;

Встреть его, трепетный страх изобразив на лице;

Умной служанке вели вбежать и вскричать: «Мы погибли!», Чтобы любовник, дрожа, прятался где ни пришлось...

Стоном своим обмани, мнимую вырази сласть...

Но и в обмане своем себя постарайся не выдать — Пусть об отраде твердят и содроганье, и взор,.

И вылетающий вздох, и лепет, свидетель о счастье...

Главная же цель стратагемы красавицы на политических пере­ говорах состоит в достижении поставленной политической цели с помощью ловкого использования опытной в искусстве оболь­ щения женщины или — в более широком смысле — чего-то еще, что могло бы прельстить жертву стратагемы. Выражение «ловушка с красавицей» широко используется в китайской политической лексике и означает стратегию обольщения, в которой мягкостью одолевается жесткость. Интерпретаторы стратагем считают, что когда в далекие времена уведенная при набеге женщина впервые улыбнулась умыкнувшему ее мужчине, чтобы тем самым улучшить спою невольничью долю, она и стала зачинательницей стратагемы красавицы.

Идея о том, чтобы «мягкостью одолеть жесткость» принадле­ жит китайском мыслителю Лао-Цзы, который так говорил о воде:

«Вода — это самое мягкое и самое слабое существо в мире, но в преодолении твердого и крепкого она непобедима, и на свете нет ей равного». Таким образом, стратагема красавицы часто является оружием более слабой стороны. Если политические оппоненты превосходят в силе, мишенью избираются чувства противника:

чего нельзя достичь в жестком противоборстве, благодаря стра­ тагеме красавицы можно достичь в сфере страстей. Красавица должна создать положительный образ «подарка судьбы», но втайне она преследует цель ослабить, завоевать, обезвредить или даже уничтожить противника. При этом противник по собственному почину становится жертвой стратагемы красавицы, и даже если он впоследствии осознает, что скрывается за этой красавицей, обычно никакой злости не испытывает.

На политических переговорах очаровательная женщина может входить в состав делегации и присутствовать за столом перегово­ ров. При скрытом использовании красавицы она может появиться неожиданно на неформальном мероприятии, чтобы никто не знал откуда она и что у нее на уме: в этом случае красавица действует спонтанно на свой страх и риск по определенному заданию. Но стратагемщики предупреждают, что в этом случае ваши оппонен­ ты могут «перевербовать» красавицу и она вполне может стать «двойным агентом»: тогда стратагема будет направлена против ее инициаторов.

Иногда вместо живой красавицы на политических переговорах может использоваться дорогой подарок, точно соответствующий вкусам оппонентов, который важно умететь ловко поднести, не вызвав ни у кого подозрений и не нарушая юридических норм.

Однако стратагему красавицы рекомендуют использовать даже при слабой позиции лишь в последнюю очередь, как дополнение к цепи стратагем, поскольку «подводных камней» здесь слишком много: и красавица может выйти из-под контроля, и принятый подарок не возыметь должного действия.

7.2. Тридцать вторая стратагема: «Открытые Стратагема открытых городских ворот является одной из самым, популярных в Китае, существует даже китайская опера с одно* именным названием. Как отмечают современные интерпретаторы стратагем, в китайской истории к стратагеме открытых городе КИН ворот прибегали 38 раз. Один из самых древних примеров относиТч ся к VII в. до н.э., когда на слабое царство Чжэн напало сильно!

чуское царство. Правитель Чжэн отправил послов во все стороны искать помощи у союзников, но силу держать оборону города до подкрепления у него не было. Тогда он прибегнул к обратной мере и открыл настежь городские ворота, разыграв безмятежное спокойствие. Когда предводитель чуского войска увидел столь мирную картину, он заподозрил засаду и не стал входить в город* отойдя на некоторое расстояние для наблюдения за ним. В это время подоспело подкрепление и царство Чжэн сумело теперь пойти в наступление на неприятеля и выиграть сражение.

На политических переговорах стратагема пустого города может быть истолкована двояко: либо как «стратагема сокрытия пустоты на самом деле пустого, иначе говоря, беззащитного города», либо как «стратагема разыгранной пустоты в действительности не пус­ того, а защищенного города».

В первом случае город на самом деле «пуст», т.е. не готов обоч роняться от приближающегося противника. Демонстративное или какое-то иное необычное выставление на глаза политических оппонентов своей пустоты может вызвать у них подозрение, что это лишь видимость, за которой таится некая угроза, страх перед которой и заставляет их воздержаться от выступления. Стратагема пустого города в этом случае вводит в заблуждение политических оппонентов, защищая от нападения.

Например, имея скудные ресурсы, даже их скрывают от по­ литических оппонентов на переговорах, или, будучи плохо подго­ товленными к политическим действиям, делают вид, что вовсе к ним не готовы. Цель подобных мер — вселить в политических оппонентов на переговорах неуверенность до полной потери ори­ ентации. Действительно ли беззащитен противник, как об этом свидетельствует его состояние? Или же он затаился?

При этом можно сообщить политическим оппонентам такое обилие сведений о собственном политическом положении, что у них возникнет естественное смущение и они начнут все проверягь и перепроверять, ничего не принимая на веру. В результате мкравшееся подозрение возрастает многократно и политические оппоненты перестанут верить собственным глазам. Именно на создание такого психологического состояния и рассчитана страыгема открытых городских ворот.

Согласно второму истолкованию этой стратагемы никакой пус­ тоты нет, она показная и служит для заманивания политических оппонентов, которые полагают, что вторгаются на незащищен­ ную территорию, где на самом деле их ожидает засада. Стратагема пустого города в этом случае направлена на то, чтобы заставить политических оппонентов начать наступление, а затем нанести им поражение. Но эта интерпретация все-таки не является ка­ нонической, она предстает лишь возможной вариацией на тему открытых городских ворот.

Интерпретаторы китайских стратагем подчеркивают, что к стра­ тагеме открытых ворот прибегают лишь в случае крайней опаснос­ ти, при такой слабости, когда просто нет иного выхода. Другими словами, это оборонительная стратагема, предназначенная исклю­ чительно для самозащиты, и представляет собой простую затяжку времени. Пока эта стратагема вводит политических оппонентов в заблуждение, нужно незамедлительно заняться укреплением соб­ ственного положения, связаться с политическими союзниками или прекратить переговоры под каким-то предлогом.

В сложной политической ситуации нельзя уповать исключи­ тельно на эту стратагему. Напротив, нужно предусмотреть и иное развитие событий, например наступление политических оппонен­ тов. Стратагема открытых ворот всегда сопряжена с риском, это своего рода игра ва-банк. Проводник стратагемы, как бы «бьющий яйцом по камню», на свой страх и риск надеется на благополуч­ ный исход. При этом ему необходимо демонстрировать крайнее хладнокровие и отвагу, рассчитывая на чрезмерную мнительность и малодушие у политических оппонентов. Если политические оп­ поненты решительны и хладнокровны, их вряд ли поймаешь на стратагему открытых ворот.

Таким образом, показная пустота должна быть убедительной, но ни в коем случае не чрезмерной. При этом следует помнить, что действие стратагемы открытых ворот кратковременно, так что необходимо учитывать те шаги, которые предпримет противник по истечении срока ее действия. «Город» на политических пере­ говорах может пониматься в переносном значении — как некоя большей частью недоступная взору противника сфера влияния.

16- Без «города» у стратагемы открытых ворот нет никаких видов Hlf успех: там, где все видно как на ладони, этой стратагеме прост® В качестве «открытых ворот» на политических переговорах мо­ жет выступить связь с обществен но йстью, направленная на то, чтобы создать иллюзию «утечки информации» о крайне слабой политической позиции. Сообщения в СМИ могут на все лады «обыгрывать» идею бедственного положения, нагнетая волну слу­ хов самого противоположного характера, что способно многократ­ но усилить действие этой стратагемы.

Чтобы не пасть самим жертвой стратагемы открытых ворот, нужно демонстрируемую политическим оппонентами «пустоту* изучить со всех сторон, не ограничиваясь наглядно предъявляе­ мыми сведениями. Всестороннее изучение позволит оценить име-, ющуюся у оппонентов «пустоту» с точки зрения известного ранее соотношения политических сил. Если, несмотря на все попытки, не удается выявить, что скрывается за показной «пустотой», оста­ ется одно: отложить переговоры на некоторое время и терпеливо наблюдать за политическими оппонентами.

Харро фон Зенгер обращает внимание на то, что на переговорах в ООН США часто оказываются в изоляции и порой вынуждены избирать путь, дипломатично называемый «односторонним». Не имея возможности атаковать сразу несколько мест на земле, они надеются на помощь ЕС и в этом случае неизменно поют «стра­ тагему пустого города»1.

Таким образом, на политических переговорах эта стратегия достаточно популярна, в большинстве случаев она направлена на поддержку союзников и выигрывание времени.

7.3. Тридцать третья стратагема: «Сеяние раздора»

Этот стратагемный прием в Европе известен в качестве поли­ тического лозунга «Разделяй и властвуй!». Известно, что высту­ пающему единым фронтом противнику крайне трудно противо­ стоять, поэтому основная задача стратагемы направлена на то, чтобы сеять раздор в рядах политических оппонентов, не давая им объединиться и выступить единым фронтом. Вместе с тем в Китае известна еще одна интерпретация этой стратагемы как идея «двойного агента». В этом случае речь идет о том, чтобы заставить См.: Зенгер X. фон. Указ. соч. Т. 2. С. 719.

противника самого себя высечь с помощью перевербовки заслан­ ного агента. Обе версии этой стратагемы настолько популярны, i. i K что современные интерпретаторы отводят ей первое место в На политических переговорах можно расколоть ряды против­ ника, разными способами подстрекая его союзников к разры­ ву, используя любую подвернувшуюся возможность для сеяния раздора. Известно, что именно это советует одна из «двенадцати хитроумных уловок», предлагаемых Сунь-Цзы: «Единство делает сильным. Если он (противник) сплочен, посей в его стане раздор»1.

Такая коварная стратагемная уловка способна ослабить силы поли­ тических оппонентов без непосредственного с ним столкновения, ибив клин между участниками вражеского союза.

Стратагема сеяния смуты на политических переговорах пред­ полагает осуществление психологического надлома единства по­ литических оппонентов, что приводит к разброду и шатаниям в их стане. Посредством смуты раскалывать ряды оппонентов мож­ но как по вертикали, так и по горизонтали. Раскол по вертикали направлен на противостояние лидера и подчиненных, что приво­ дит к их недоверию друг к другу и взаимной вражде. Горизонталь­ ный раскол ослабляет сплоченность равных по положению лиц в делегации политических оппонентов.

Помимо этого интерпретаторы китайских стратагем различа­ ют однонаправленный и разветвленный раскол оппонентов, что также весьма существенно во время политических переговоров.

При однонаправленном расколе усилия сосредоточивают на том, чтобы в оппозиционном стане исподволь пролегла невидимая полоса отчуждения. Для этого достаточно бывает заронить там зерно недоверия. Однако однонаправленный раскол может быть легко разгадан оппонентами при их достаточной прозорливости и предотвращен. Поэтому более действенным оказывается двухили многосторонний раскол оппонентов, когда друг против друга настраивают две или несколько сторон в оппозиционном стане.

Существует несколько основных способов «сеяния раздора»:

• распространение волны самых разных слухов, которые не имеют под собой действительных оснований. Этот прием сегодня многократно усиливается с помощью технологий связей с общественностью;

1 Китайская военная стратегия / Пер. с кит. В. Малявина. М., 2002. С. 122.

16* • прицельная дезинформация, направленная на сеяние недо] зумений между политическими партнерами по переговорам} распространение двусмысленных сообщений, раздувание или».

сокрытие отдельных фактов и пр.;

• демонстративно противоположное отношение к политичес­ ким партнерам: выделяют одного, а другим пренебрегают* вследствие чего между ними возникают соперничество и • стремление усилить уже имеющиеся противоречия среди политических партнеров, чтобы подлить масла в огонь, обос-.

трить внутренние противоречия, из неантагонистических сделать их антагонистическими и тем самым способствовать распаду вражеского союза, чтобы «собаки стали кусать друг Последний прием представляется особенно эффективным, по*скольку использование уже имеющихся у противника противоре­ чий является более выгодным, нежели искусственное вызывание противоречий в стане врага.

На многосторонних политических переговорах прием «разде­ ляй и властвуй» направлен на раскол противника, приводящий к возникновению двух или нескольких вражеских группировок, постоянно угрожающих друг другу. При этом можно так построить отношения между соперничающими сторонами, что ни одна из них так и не сумеет побороть другую. Одним словом, они будут уравновешивать друг друга.

Киссинджер подчеркивает в своей «Дипломатии», что конф^ ронтация и сеяние раздора являются страндартными дипломати­ ческими методами1. Известно, что Великобритания столетиями использовала против держав континентальной Европы стратагему сеяния раздора в виде политики «уравновешивания сил», стал­ кивая лбами народы европейского материка и извлекая выгоду из их разлада. Бенджамен Дизраэли особенно преуспел в такой стратегии, откровенно хвастаясь королеве Виктории, что именно он разрушил «Союз трех императоров». На стратагеме сеяния раз­ дора была основа колониальная политика Великобритании и дру­ гих европейских стран. Например в Индии «коварный Альбион»

способствовал кровавому разделению индийского субконтинента.

В Шри-Ланке британцы поощряли противоборство между сингалезцами, тамилами и мусульманами, чтобы воспрепятствовать Киссинджер Г. Указ. соч. С. 127.

становлению единого националистского движения. Начало закля­ той вражды между Индией и Пакистаном, с 1998 г. угрожающими друг другу ядерным оружием, было также положено британскими колонизаторами при их уходе.

Сегодня в Китае считают, что своим утверждением о «китай­ ской угрозе» США хотят «вбить клин между Китаем и соседними государствами»1. Китайцы обвиняют западные круги в поддержке Далай-ламы, с целью добиться «раскола Китая». Таким образом, политика «разделяй и властвуй» широко известна и вызывает спра­ ведливое возмущение тех, против кого она направлена. Поэтому важно напомнить знаменитый совет Гете по противодействию стратагеме сеяния раздора, который не потеря своей эффектив­ ности и в наши дни:

«Разделяй и властвуй!» — совет дельный;

«Объединяй и направляй!» — покрепче оплот.

Второе значение этой стратагемы состоит в использовании ус­ луг секретных агентов. Уже в трактате Военного искусства Сунь-Цзы говорится: «При использовании шпионов различают пять их видов:

бывают местные шпионы, бывают внутренние шпионы, бывают шпионы обратные, бывают шпионы, которые должны умереть, бывают шпионы, которые должны жить... Обратных шпионов вер­ буют из шпионов, засланных противником... Шпионы, которые должны умереть, таковы: чтобы распространить ложные сведения, их сообщают этим шпионам, а они передают их противнику. Шпи­ оны, которые должны жить, таковы: это те, которые возвращаются с донесением... Местных шпионов вербуют из жителей страны противника... Внутренних шпионов вербуют из чиновных людей противника...»2.

Интерпретаторы китайских стратагем обращают внимание на то, что «внутренние шпионы» вербуются из семи разновидностей чиновников противника: «Среди чиновников есть (1) люди умные, но потерявшие должность; (2) есть люди, провинившиеся в чемлибо и подвергшиеся за это наказаниям; (3) есть любимцы, жадные до богатства; (4) есть люди, поставленные на низшие должности;

(5) есть люди, не выполнившие возложенных на них поручений;

(6) есть люди, стремящиеся приобрести более широкое поле для приложения своих способностей, пользуясь несчастьем других;

(7) есть люди, склонные к хитрости и обману, двоедушные»3.

1 Жэнтинъ жибао. Пекин. 03.03.1995. С. 6.

Китайская военная стратегия / Пер. с кит. В. Малявина. М., 2002. С. 207—208.

3 Сунь-Цзы. Указ. соч. С. 329.

Китайские стратагем щи к и подчеркивают, что приобретенные, подкупом или посредством угроз «двойные агенты» особенно важ- < ны, так как через них можно заполучить себе на службу и местных шпионов, и внутренних шпионов. Завербованный двойной агент может к тому же в отличие от прочих четырех видов шпионов сразу же принести пользу, дав нужные сведения. Более того, двойной агент пользуется большим доверием у политических оппонентов, так что они легче верят в полученные от него ложные сведения, по­ этому подрывное действие «двойного агента» особенно велико.

Именно поэтому использование стратагемы обратного шпиона похоже на то, будто вы рукой самого неприятеля отпускаете ему пощечину. Но необходимо помнить, что с «двойными агентами»

связан большой риск, и потому за ними нужен глаз да глаз. В обще­ нии с «двойными агентами» нужно соблюдать строжайшую тайну.

Иногда, чтобы показать их пользу для врага, двойным агентам дают возможность оказывать противнику незначительные услу­ ги. Такие агенты незаменимы для «сеяния раздора» внутри стана политических оппонентов, поэтому их использование во время политических переговоров особенно эффективно.

7.4. Тридцать четвертая стратагема: «Нанесение себе В центре этой стратагемы находится собственная жертва, успех которой зависит от искусства инсценировки и решительности. При этом «жертву» или «нанесение себе увечий» следует рассматри­ вать в самом широком психологическом плане: можно разыграть роль подавленного политическими обстоятельствами или надеть маску несправедливо преследуемого и притесняемого союзни­ ками, с целью вызвать поддержку у политических оппонентов.

Психологическая жертва необходима, чтобы войти в доверие к врагу, вызвать у него сочувствие. Иногда под «нанесением увечий»

подразумевают мнимые козни в отношении собственного полити­ ческого союзника, чтобы позволить ему якобы «переметнуться» к политическим оппонентам, где, втеревшись в доверие, он работает на своих. Поэтому этот стратагемный прием часто называют «стра­ тагемой самобичевания», «стратагемой самострела», «стратагемой мнимого перебежчика».

Величина самой жертвы должна быть точно рассчитана: она не может быть ни слишком малой, ни чересчур большой. Малая жертва вызовет подозрение, а у большой цена может оказаться слишком высокой. Таким образом, удачу здесь приходится по­ купать ценой серьезных психологических издержек, поэтому в отношении сопряженной с опасностью стратегии самобичевания китайские интерпретаторы стратагем советуют проявлять большую осторожность и по возможности ее избегать.

Используя эту стратагему для мнимого перехода к политичес­ ким оппонентам, необходимо вначале удостовериться, легковерны ли они и присущи ли им такие движения души, как сострадание.

Для безжалостных политических оппонентов, «жаждущих кро­ пи», эта стратагема не подходит. При использовании стратагемы в целях внедрения лазутчика в стан врага все должно выглядеть убедительно и требует неукоснительного соблюдения тайны, даже среди своих.

Корни этой стратегмы уходят в тайны древнего воинского ис­ кусства. Еще древнегреческий историк Геродот сообщает о персид­ ском царе Кире, умышленно изувечившем лицо приближенного своего Зопира, в верности которого он был убежден. Затем царь отослал изуродованного Зопира к неприятелю и те, увидев его страшные раны, сочли Зопира злейшим врагом Кира, причем это убеждение он еще подкреплял тем, что в боях выбегал поближе вперед и направлял свои дротики против Кира. В конечном итоге Зопир, втершись в доверие к врагам, сдал Киру порученный ему город Вавилон (538 до н.э.).

Психологически действие стратагемы самобичевания основано на повседневном опыте людей, полагающих, что никто просто так не станет наносить себе увечья и ущерб. Поэтому когда кто-то начинает демонстрировать свои потери и переживать «моральный урон», это способно вызвать сострадание окружающих, которые склонны поверить в «козни со стороны». Проводник стратагемы рассчитывает при этом, что никому и в голову не придет сомне­ ваться в его словах. На политических переговорах возможно ис­ пользование этой стратагемы в нескольких основных вариантах.

I. Для отправления мнимого «перебежчика» из числа своих по­ литических союзников в стан политических оппонентов, надеясь что они отнесутся к нему с доверием и он сможет затем работать на своих, занимаясь «сеянием смуты», подрывной деятельностью и сбором сведений. Инсценировка возникших политических раз­ ногласий и несправедливое «наказание» будущего перебежчика должны быть искуссно разыграны, поэтому такой вариант требует серьезной подготовки и сопряжен с политическим риском: «пе~ ребежчика» могут не принять, оставить в изоляциии, и тогда все приготовления окажутся пустой тратой времени и сил.

2. В сложных политических обстоятельствах при слабой по­ зиции для смягчения политических оппонентов, чтобы вызвать сочувствие или оказать мобилизующее действие, разыграв роль «слабого», «гонимого», «преследуемого», «испытывающего пре­ вратности судьбы», «несчастной жертвы» и пр. Такое поведение может стать важным фактором в регулировании межчеловеческих отношений: иногда оно позволяет вернуться в общество исторг­ нутой из него жертве.

3. Для мобилизации собственных союзников, которых долж­ ны возмутить жестокие притеснения со стороны политических оппонентов, демонстрируемые «жертвой». В китайской военной стратегии этот прием используется для возбуждения ярости своего войска: «Когда войска сошлись для жестокой битвы, кто скорбит, тот победит»1.

4. В качестве эффективного рекламного трюка, когда на поли­ тических переговорах речь идет о продаже крупной партии оружия или новой техники. В этом случае новую технику на виду у всех подвергают суровому испытанию, а затем показывают, что она способна выдержать любые перегрузки. В этом случае стратагема самобичевания служит завоеванию доверия к качеству товара.

Интерпретаторы китайских стратагем различают пять способов «нанесения увечий»:

• собственноручно: в этом случае причину увечья легко скрыть.

Но, с другой стороны, непросто нанести себе правдоподобные • сообщником;

• политическими оппонентами, нарочно поддавшись им;

• передачей оппонентам заложника или залога с целью убаюкивания их внимания. При последующем столкновении с оппонентами заложником жертвуют;

• разыгрыванием болезни: такого рода стратагема удается лишь у хорошего лицедея.

Однако особенно важно самим на политических переговорах не стать жертвой стратегмы самобичевания. Для этого необходи­ мо критически оценивать все действия оппонентов, способные вызвать сострадание, а также внимательно относиться к новым союникам, переметнувшимся из оппозиционного лагеря. Вместе ’ Китайская военная стратегия / Пер. с кит. В. Малявина. М.. 2002. С. 37.

< тем опасность не стоит и переоценивать: следует помнить, что в целом на политических переговорах к этой психологически слож­ ной стратагемной тактике прибегают достаточно редко, посколь­ ку она требует большой подготовки и неподдельного актерского мастерства.

7.5. Тридцать пятая стратагема: «Цепи уловок»

Суть стратагемы сочленения звеньев цепи состоит в том, чтобы запутать и измотать политических оппонентов, используя при этом либо цепь стратагем, бьющих по одной цели, либо обстоятельства, которые словно цепью способны сковать силы оппонентов. Од­ ним из первых примеров использования этой стратагемы является сковывание судов цепью во время сражения, чтобы они не смогли избежать огня, направленного на них. В Китае есть поговорка, объ­ ясняющая дейтвие этой стратагемы: «Стоит привязать две саранчи к концам одной веревки, и они не улетят». Точно так же следу­ ет поступать с политическими оппонентами на многосторонних политических переговорах. При этом одна хитрость — связать, другая — вовремя напасть.

Искусство цепи страгем используется в политике с древних времен. В качестве наиболее яркого примера следует напомнить о системе разделения властей в западных демократиях, когда система сдержек и противовесов не позволят ни одной власти возвысить­ ся и придти к злоупотреблениям. Европейские политики не без основания считают, что «привязывание» Германии к ЕС и НАТО сегодня также может рассматриваться как пример использования стратегмы цепи в политике.

Соединение нескольких связанных подобно звеньям цепи стра­ тагем в пределах целенаправленного действия рождает цепочку, способную разбить самые серьезные политические замыслы на политических переговорах. При этом возможен также вариант осу­ ществления нескольких стратагем одним действием, а также дейст­ вие со смешением стратагем — вариант «наборной стратагемы».

При соединении стратагем возможны самые различные связки:

• опора стратагем друг на друга: предыдущая подготавливает следующую;

• смена стратагем: после первой, если она не удалась, затевают следующую и т.д.;

• параллельное использование нескольких стратагем: они в этом случае дополняют или поддерживают друг друга;

• пучок стратагем: запускается сразу несколько стратагем, Основная цель стратагем ной связки на политических перегово­ рах заключается в стремлении обезопасить себя от неожиданных обстоятельств, подстраховаться на случай неудачи с одной стра­ тагемой и выиграть время, включив сразу несколько «запасных вариантов». Такие действия оправданы в сложной запутанной об­ становке, при быстрой смене политических событий и достаточ­ но жестком цейтноте времени. Но при этом существует реальная i опасность самому запутаться, если стратагемы начнут «перекре­ щиваться» и мешать друг другу. Поэтому важно хорошо продумать связку стратагем, чтобы они усиливали, а не ослабевали друг друга своими действиями.

Харро фон Зенгер приводит пример удачного использования \ цепи стратагем на политических переговорах между китайский J председателем Госсовета Ли Пэном и министром защиты окру* жающей среды и охраны природы (1994-1998) Германии Клаусом Тепфером, которые состоялись апреле 1992 г. в Пекине накануне ;

конференции ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де- Жанейро. Клаусом Тепфер говорил о необходимости Срединного В государства соблюдать права человека. «Подобные права можно В было бы уже предоставить своему народу, — ответил китайский В стратег власти. — Но готова ли Германия ежегодно принимать В 10—15 млн китайцев и заботиться о них?» Неожиданный ответ В лишил дара речи проповедника западной демократии1. Ж В этом случае Л и Пэн обезоружил своего европейского собесед- В ника с помощью стратагемы цепи: вначале он прибег к стратагеме В ахиллесовой пяты (2), а затем использовал стратегму вытаскиваний В хвороста из-под очага (19). Ли Пэн из многочисленных провоз- В глашенных во Всеобщей декларации прав человека 1948 г. взял В право, которое более всего неудобно для западного собеседника, В а именно право человека на свободу местожительства. Это и стало В ахиллесовой пятой: ст. 13.1 Всеобщей декларации прав человека В гласит: «Каждый человек имеет право свободно передвигаться и Д выбирать себе местожительство в пределах каждого государства». В Эта статья Всеобщей декларации прав человека распространяется В и на иностранцев. В свое время Египет и Куба при ратификации В ст. 13.1 предлагали ограничить право свободно передвигаться и В См.: Зенгер X. фон. Указ. соч. Т. 2. С. 875.

выбирать себе местожительство подданными своих стран. Но по­ добное предложение было отклонено, так что согласно указанной статье каждый человек в каждом государстве, куда бы он ни при­ был, имеет право на местожительство.

Затем Ли Пэн использовал стратагему пресечения или вытас­ кивания хвороста из-под очага (19), спрасив, готова ли Германия ежегодно принимать 10-15 млн китайцев и заботиться о них? Тем самым он указал на право человека на развитие, которое также включено ООН в концепцию «прав и свобод человека». Этот во­ прос Ли Пэна оказался «той иголкой, которая выпустила пар из шара под названием права “человека”».

Таким образом, на политических переговорах удачная цепь стратагем может быть очень сильным ударом по политической позиции оппонентов. В свою очередь, оказавшись жертвой такой стратагемной тактики на политических переговорах, важно как можно быстрее ее пресечь, отказавшись учавствовать в предлага­ емых запутанных политических мероприятиях и по возможности быстро «выйти из игры», даже ценой прекращения переговоров.

Именно в этом смысле интерпретаторы китайских стратагем рас­ сматривают бегство как лучшую из стратагем.

7.6. Тридцать шестая стратагема: «Бегство — Название этой стратагемы свидетельствует о том, что бегство в безнадежном положении — это лучшая из всех возможностей.

Действительно, находясь в тяжелом и невыгодном положении, лучше всего избегать борьбы, временного отступить, изменить направление политических действий. Поэтому такой стратагемный прием часто называют стратагемой перемены курса, стратагемой выжидания, соблюдения дистанции.

Интерпретаторы китайских стратагем подчеркивают, что бег­ ство является лучшим приемом прежде всего по сравнению с прочими вариантами действий при слабой позиции, когда выбор средств невелик — борьба до последнего с сомнительным исходом или заключение мира на милость победителя. Но при слабой пози­ ции борьба до последнего означает жертвование слишком многим, а заключение мира на милость победителя — это полное принятие чужих условий. В этом положении бегство — действительно на­ илучший выход, поскольку оно позволяет сохранить собственные силы и даже возможность одержать позднее победу.

На политических переговорах искуссное отступление может служить нескольким политическим целям:

• сохранение сил и избегание бесполезной траты времени;

уход или обход непреодолимого препятствия, на которое нет смысла терять время и силы, поскольку безрассудно пытаться «яйцами разбивать камни»;

• защита от неминуемого поражения: продолжение перего­ воров возможно лишь при принятии условий политических оппонентов;

• политический обход некоего сложного вопроса: это предпола­ гает использование искусства уверток и многозначительного умалчивания, когда на неприятные вопросы не удосужива­ ются отвечать, излагают свои мысли крайне путано, предпо­ читают ходить вокруг да около, искуссно переводя разговор • разоружение политических оппонентов: при внесении своцх предложений на переговорах, можно сделать та кую о говорку:

«В случае если наши идеи встретят возражения, мы не соби­ раемся вступать в борьбу за них» — тем самым открывается возможность еще до начала политической борьбы стать не­ досягаемыми для нападок;

• подача знака политическим оппонентам, что хотят укло­ ниться от щекотливой политической темы: если оппоненты во время обсуждения делают шаг вперед, вы отходите на шаг назад, тем самым предупреждая их. Подобный отход заставит оппонентов задуматься над происходящим, и, возможно, они начнут проявлять осторожность.

• отступление во имя будущей победы: искусеный ход выма­ нивая политических оппонентов из укрытия, чтобы побудить их к выгодным для нас действиям. Предполагаемое психо­ логическое воздействие мнимого бегства на политический оппонентов может быть в том, что на радостях он и утратят бди­ тельность, возгордятся, и поведут себя неосмотрительно;

• точный рассчет «урочного часа»: из любого политического мероприятия важно вовремя выйти, когда все еще внешне идет достаточно благополучно и оппоненты или союзники не подозревают о грозящей серьезной опасности. Отход перед лицом грядущей неминуемой опасности позволяет избежать серьезных трудностей и сохранить свое доброе имя. При этом психологически уход в зените успеха требует мужества и решимости и не в последнюю очередь — изрядной толики Другими словами, «бегство» на политических переговорах сле­ дует понимать в самом широком смысле — как уклонение от полишческой борьбы, временный отход, смену политических ориента­ ций или союзников. При этом стратагемным является не сам ход бегства, а ловкое, своевременное, обдуманное решение оставить моле политической битвы (переговоры), осторожная подготовка путей отхода на запасные позиции и вообще обеспечение самой возможности искуссного отхода. Стратагемное отступление есть действие, возвращающее свободу, которой вы были лишены в со­ стоянии противоборства. Это предполагает наличие определенного мужества — мужества отступить, когда надо быть готовым до поры но времени нести крест побежденного.

Таким образом, в политике бегство может заключать в себе важ­ ное положительное содержание, открывая новые возможности для маневра. Иногда даже не покидая переговоров, можно гибко из­ менить курс и неожиданно открыть для себя новые политические возможности. В китайской философии положительное содержание философии бегства раскрыто в понятии «недеяние» («у вэй») как мудрого жизненного правила: «просвещенный и мудрый оберегают свою жизнь».

Действительно, в политике не потерпеть ни одного поражения уже означает победу — и эта идея составляет духовную основу стратагемы отступления. Своими истоками такой подход к фило­ софии отступления восходит к известному полководцу Сунь-Цзы, который утверждал: «Тот, кто искусен в военном деле, занимает такую позицию, которая делает невозможным его поражение, а потом не упускает случая нанести поражение неприятелю»1. Таким образом, искуссное отступление является залогом будущих побед:

кто умней, тот должен уступить. Китайская политическая история хранит предание об основателе самой долговечной императорской династии Хань (206 до н.э. — 220 н.э.), конечная победа которого стала следствием многократных отказов от обременительных воен­ ных походов, иными словами, благодаря искусным отступлениям он победил.

При этом важно иметь в виду, что стратагемное бегство не име­ ет ничего общего с эскапизмом, т.е. невротическим поведением, когда перед лицом действительности и ее требований предаются бредовым иллюзиям. Искуссное отступление требует гибкого стратегически-тактического мышления, допускающее возможность 1 Китайская военная стратегия / Пер. с кит. В. Малявина. М., 2002. С. 135.

уступок и избегающего любой недооценки противника и слепого безрассудства. При этом необходимо по возможности быть хозяи* ном положения при переходе к отступлению и стараться управлять противником, а не наоборот. В китайском языке для такого обо­ рота событий есть выражение «бегством уладить дело».

Самым сложным на политических переговорах является сам факт выбора тактики отхода: «бежать» или «не бежать» — вот в чем главный стратагемный вопрос, который важно правильно решить, Для верной оценки в сложной политической ситуации требуются трезвый ум и хладнокровие. Интерпретаторы стратагем советуют прибегать к бегству, руководствуясь самой основательной оценкой положения, когда на основе объективных факторов — соотно­ шения политических сил, развития событий на переговорах, воз­ можного предполагаемого хода политических действий — бегство действительно оказывается наилучшим выходом.

При этом важно решить, какой из возможных стратегических видов отступления наиболее уместен в сложившейся политической ] ситуации. Подробности бегства, его истинную цель, пути отхода j необходимо сохранить в тайне от политических оппонентов, еле* j дуя китайской поговорке «приходят подобно ветру, а уходят словно молнии». Овладение искусством отступления предполагает знание -j всех разновидностей стратагемного бегства:

• показное или тайное бегство. При показном отступлении на политических переговорах важно известить политических оппонентов о своем решении, иногда даже намеренно сделать" акцент на этом в СМИ, используя все каналы связей с общественностью. Напроти в, тай ное бегство требует соответствуй ющего отвлекающего маневра, быстроты и скрытности; и • истинное и притворное бегство. При истинном бегстве на^ политических переговорах предполагается их прерывание!

под каким-то благовидным предлогом, что имеет целью со* хранение собственных сил. Притворное бегство, напротив, представляет на переговорах особую разновидность времен* ного отступления, возможно — небольшого перерыва между заседаниями, с тем чтобы подготовиться для последующего ;

• скорое и размеренное бегство. Эффект неожиданности на политических переговорах можно использовать при неожи^ • данном объявлении о прерывании переговоров. Но иногда !

важно использовать противоположный эффект — прием так называемого «размеренного бегства», когда следует немного!

отойти назад и осмотреться: при этом стремятся своевременно выявить и предотвратить возможную угрозу;

• раннее и позднее бегство. На политических переговорах раннее бегство происходит при серьезных неблагоприятных предзнаменованиях, когда появляется (тайная) очень небла­ гоприятная информация о намерениях политических оппо­ нентов, но ситуация еще является внешне вполне сносной.

Преимущество раннего бегства состоит в том, что не удалось еще основательно не увязнуть в политической игре, поэтому можно сравнительно благополучно избежать опасности и свести потери к минимуму. Но здесь важно не переоценить опасность, иначе можно упустить случай одержать победу.

Напротив, позднее бегство на переговорах требует серьезной выдержки и недюжинного мужества. В этом случае отходят лишь в последнюю минуту, когда исчезает последняя надежда • дальнее и ближнее бегство. На политических переговорах дальнее бегство предполагает выход из политической игры, когда не рассчитывают в скором времени иметь дело с по­ литическими оппонентами. В случае ближнего бегства, речь идет л ишь о небольших отклонениях от политического курса, готовясь, как правило, к новым политическим наступлениям в других направлениях.

Следовательно, сратагема бегства охватывает самый широ­ кий спектр возможностей искуссного политического отступле­ ния — разыгрываемого и настоящего, тайного и действительного, дальнего и ближнего, раннего и позднего. При осуществлении этой стратагемы используются все возможные слабости в позиции политических оппонентов при сохранении в тайне собственных действий, ибо только так и достигается цель бегства — сохранение политических сил.

Таким образом, рассмотренные нами стратегемы при слабой позиции на политических переговорах главное внимание уделяют подрыву политических оппонентов изнутри, опираясь преиму­ щественно на тактику неожиданных политических действий. При этом используются как приемы «красавицы», воздействующей на чувства политических оппонентов, так и парадоксальные полити­ ческие действия, способные сбить с толку, — «открытые городские ворота», «нанесение себе увечий», а иногда идет в ход и коварное «сеяние раздора».

Если партнеры очень сильны, важно нападать на лидера, под­ рывая его авторитет; если лидер мудр, можно воздействовать на его чувства. Стратагемы свидетельствуют, что нельзя откупаться от оппонентов постоянными уступками, ибоэтолишьувеличива»

ет их могущество. Иногда важно создать видимость силы, порой необходимо прибегнуть к стратегическому отступлению, которое нельзя считать поражением, ибо оно может помочь в будущем одержать победу. Следовательно, при стратагем ном подходе к политическим переговорам побеждают головой, а не силой, это поистине состязание умов.

1. Каково значение стратагемы «красавицы»? Какие приемы здесь наи­ более эффективны в условиях политических переговоров?

2. Почему тридцать вторую стратагему «открытые городские ворота»

иногда ее называют «стратагемой показной безопасности»?

3. Как можно использовать тридцать третью стратагему на политических переговорах? Почему ее часто называют стратагемой «двойного аген­ 4. Каковы основные правила использования «стратагемы нанесения себе увечий» на переговорах?

5. Каким образом тридцать четвертая стратагема может быть использо­ вана для достижения успеха на переговорах?

6. В чем опасность использования тридцать пятой стратагемы «цепи уловок» на политических переговорах?

7. Почему тридцатую шестую стратегму бегства часто называют самым лучшим стратагемным приемом?

8. Какие стратагемы переговоров при слабой позиции, на ваш взгляд, могут быть наиболее эффективными в современных условиях?

Часть третья

НАЦИОНАЛЬНЫЙ СТИЛЬ КАК ФАКТОР

ПОЛИТИЧЕСКИХ ПЕРЕГОВОРОВ

СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ,

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР И НАЦИОНАЛЬНЫЙ СТИЛЬ:

ПРОБЛЕМЫ ИНТЕРПРЕТАЦИИ

1.1. Феномен социокультурной идентичности в фокусе политических переговоров Благодаря сравнительным исследованиям политических антропологов на разных континентах в политическую науку прочно вошла идея уникальности и неповторимости политических форм |, и традиций разных народов, которые они должны сохранить и J сберечь как особую ценность. Мир каждого человека имеет яркую социокультурную окраску, и сфера политического не составляет |;| исключения. Поэтому на политических переговорах весьма важно понять человека политического как представителя определенной j культуры и цивилизации. Национальный стиль отражает наибо­ лее распространенные особенности ведения политических переговоров, которые характерны для представителей определенной iij Сегодня, в эпоху глобализации, когда неуклонно растет число || международных встреч и переговоров, мир становится все более тесным и взаимозависимым. Многосторнняя дипломатия и мно- | госторонние переговоры стали повседневной политической прак- тикой, появились постоянно действующие переговорные форумы j по наиболее сложным проблемам мировой политики. При этом интенсификация переговорного процесса в современном мире 17- происходит при некотором размывании национальных граниЙ Следствием этого становится взаимопроникновение национальных стилей в практику переговорного процесса. Поэтому особенно важное значение приобретает изучение особенностей националь­ ных стилей и их влияния на переговорный процесс, ведь главное, на переговорах — это взаимопонимание сторон.

Известно, что каждая цивилизация развивает и культивирует в, людях определенные личностные качества, и дети с раннего воз- I раста усваивают эти культурные ценности благодаря социализации, j Поэтому в зрелые годы, когда они садятся за стол переговоров, эти j качества проявляются во многом подсознательно: ведь они вошли ] в плоть и кровь буквально «с молоком матери».

Американский социолог Н. Смелзер замечает, что американская культура утверждает такие ценности, как уверенность в себе, j умение владеть собой и агрессивность, и именно так ведет себя за столом переговоров большинство американцев. В Индии традици­ онно сложились противоположные ценности: созерцательность, пассивность, мистицизм, — поэтому индусы очень внимательны к \ партнерам по переговором и склонны вначале выслушать проти- % воположную сторону. Известно также, что американцы обычное \ уважением относятся к 500 «людям года», определяемых журналом «Fortune»), добившихся выдающийся результатов в своей профес-, сии, поэтому они превозносят харизму политических лидеров и их!

профессионализм. Индийцы же склонны с почтением относиться1 j к религиозным и политическим деятелям, выступающим проти! ) насилия, здесь в большом почете высокие нравственные и эти­ Использование категории «идентичность» на политических переговорах позволяет обнаружить скрытые связи между внут- \ риличностной и социокультурной обусловленностью действий политического субъекта за столом переговоров, соединяя социологическое и психологическое измерения. Образуется цепочка:

предметы — символы (внешние факторы) — осведомленность — Социокультурная идентичность предполагает стереотипный набор атрибутов — поведенческих, символических, предметных, которые лежат в основе политического поведения людей разных \ цивилизаций. Уже древние мыслители (Геродот, Гиппократ, Пли- | ний) пытались связать особенности политических характеров с J -------------------------------------------------------.

Смелзер И. Социология. М.. 1994. С. 97.

различиями климата, географических и исторических условий.

И новое время с развитием этнографии исследователи начинают широко использовать этнографические аргументы для анализа колитических феноменов. Ш. Монтескье и Д. Локк писали о «на­ родном духе», который зависит от среды и климата.

Русский ученый Г. Шпет, исследовавший историю этнической психологии, отмечает, что с середины XIX в. идея «народного духа»

превращается в романтиками в ходовое понятие, которое популя­ ризируется исторической школой в учении о праве, углубляется и усложняется1. Исследования в сфере этнической психологии в течение века дали обширный материал для формирования совре­ менной концепции социокультурной идентификации.

Швейцарскому психологу К. Юнгу принадлежит идея ар­ хетипов— коллективных представлений, созданных в разных культурах на различных стадиях их развития и сохраняющихся на бессознательном уровне до наших дней. К. Юнг полагал, что архетипы соответствуют типичным жизненным ситуациям и вос­ производятся не в форме образов, наполненных содержанием, но только как формы без содержания, продуцирующие возможность определенных восприятий и действий.

К числу наиболее древних архетипов относится противопостав­ ление «мы — они». В период формирования цивилизаций перво­ бытным людям был свойственен высокий уровень идентификации со «своим» обществом: те, кто находился за его пределами, вос­ принимались как реальные или потенциальные враги и сопер­ ники или как нейтральные «чужие». Можно сказать, что человек выделялся из массы других людей как бы в составе той группы, с которой он себя идентифицировал. Практическая и психологи­ ческая возможность индивидуального выделения была в то время еще весьма проблематичной. Этот архетип можно рассматривать как исторически первичную форму социокультурной идентичности, под которой подразумевают процесс самоотождествления человека с определенной культурой.

Интересно, что когда люди садятся за стол переговоров в соста­ ве делегации своей страны, они как бы воспроизводят на новом историческом уровне именно этот, наиболее древний архетип со­ циокультурной идентичности «мы — они», поэтому те стереотипы национального характера и стиля, которые уходят на второй план Шпет Г.Г. Введение в эпическую психологию // Соч. М., 1989. С. 484.

17* в более однородной социокультурной среде, здесь подсознательней перемещаются на первый план, и это необходимо иметь в виду, $ На более поздних этапах развития цивилизации у человека* сформировались и другие уровни социокультурной идентичности^ Иерархию таких уровней можно представить в виде определенной;

поел едовател ьн ости:

• я-идентичность: индивидуальные представления о себе самом как члене общества;

• субъективная социокультурная идентичность: собственные, представления индивида о своей идентичности в ситуациях социального взаимодействия в обществе;

• демонстрируемая публичная идентичность: реакция окружаю­ щих на социокультурное поведение человека, его образ, пере­ даваемый через поведение окружающих;

• объективная социокультурная идентичность: совокупность психологических качеств, которая проявляется в ситуации Действительно, человек отождествляет себя с культурой, еслц, разделяет ценности этой культуры как личные. Далее он должен самоотождествлять себя с социокультурными традициями, созна­ тельно отвечая за их преемственность, передавая их из поколения в поколение. Это предполагает определенные архитипические фор- j мы поведения в ситуации социального взаимодействия. ;

Архитипические черты русского характера отражают народные i пословицы и поговорки: «За битого двух небитых дают» (архетип, i искреннего раскаяния), «Вывести на чистую воду», «Распахнуть I душу» (архетип честности, искренности, откровенности). К числу наиболее древних архетипов русского национального характера относится радикализм — стремление к крайностям и абсолютиза- Щ ция радикальных решений. Поэтому русские люди традиционно с f уважением относятся к тем, кто за столом переговоров «не может В практике политических переговоров радикализм может про- явиться в стремлении доводить все до крайностей, до пределов \ возможного: то демонстрировать жесткую линию поведения, то неожиданно для партнера полностью принять его предложения «со всей широтой души». Ярким примером является поступок ] экс-премьер-министра Евгения Примакова, который развернул ^ самолет и не полетел на переговоры с американцами, когда они ] начали бомбардировки Югославии. Еще более неожиданным для j западных партнеров был поступок М. Горбачева, который без вся- | ких доплнительных условий согласился на разрушение Берлинской стены и объединение Германии в 1991 г.

Народная пословица «Русские долго запрягают, но быстро едут»

отражает архетип долготерпения русского национального харак­ тера. На политических переговорах это может проявиться в том, как долго и непросто решаются на начало переговоров, но когда такое решение принято — действуют твердо, быстро и решительно, иногда даже подталкивая партнеров на принятие определенных соглашений. Достаточно яркий пример проявления этого архе­ типа — инициированные российской стороной «новогодние» пе­ реговоры в канун 2006 г. «Газпрома» и украинского «Нафтогаза»

о новых газовых тарифах.

На более высоком уровне архетипы национального характера отражают литература и искусство. Знаток русской души Ф. Досто­ евский считал величайшими качествами русского человека «жаж­ ду очищения и подвига», широту души, увлечение «мировыми проблемами», стремление к духовным ценностям. В. Соловьев в своей знаменитой речи в память Ф. Достоевского подчеркивал, что тот представлял Россию, используя видение Иоанна Богослова о «жене, облеченной в солнце и в мучениях хотящей родить сына:

жена — это Россия, а рождаемое ею слово есть то новое Слово, которое Россия должна сказать миру. Это Слово — примирение для Востока и для Запада»1. Таков был главный архетип русского национального характера в представлении Ф. Достоевского.

Писатели и ученые, исследовавшие феномен социокультур­ ной идентичности, подчеркивали, что общность чувств, идей, традиций, верований, созданная медленными наследственными накоплениями в рамках одной цивилизации, придает психическо­ му складу народа определенное единство, большую прочность, со­ зидательную силу. Именно она создала величие Рима в Древности, великолепие Венеции в Средние века, грозную мощь Британской империи в Новое время и «тихоокеанское чудо» в наши дни.

Французский философ Г. Лебон писал, что самое яркое впе­ чатление, вынесенное им из продолжительных путешествий по различным странам, — это то, что «каждый народ обладает ду­ шевными строем столь же устойчивым, как и его анатомические особенности, и от него-то и происходят его чувства, его мысли, его учреждения, его верования и его искусство»2. Люди каждой Соловьев В. Третья речь в память Достоевского // О Великом Инквизиторе: Достоев­ ский и последующие. М., 1991. С. 6В.

Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995. С. 12-13.

цивилизации обладают, несмотря на различия их социального положения, общими чертами характера, составляющими бессозна­ тельное наследство от их предков. И с этой точки зрения судьбой народов и культур руководят в гораздо большей степени умершие поколения, чем живые: ими заложены основания цивилизации.

Известно, что краеугольным камнем западного сознания явля- | ется индивидуализм, имеющий глубокие культурно-исторические корни. Западная цивилизация пережила Ренессанс, Реформацию, Просвещение, сделавшие человека мерилом всех вещей. Именно человек, его разум, его рациональность считаются здесь о гром- i ной ценностью. Лишь то, что создано человеком, имеет значение. % Для западного общества всегда было важно понятие материаль- % ного прогресса. Им правит принцип личной ответственности за | растущее благосостояние общества. И материальный прогресс j поощряется обществом, уважается им. Эта идея была восприня­ та протестантизмом, который стал ведущей религией западной цивилизации. Человек в этой культуре живет, чтобы работать, и увеличивая личное благосостояние, создавать благосостояние об­ щества. В этом состоят наиболее общие основы социокультурной идентичности западного цивилизационного типа.

В России, на православном востоке, сложился совсем иной тип социокультурной идентичности. Православный мир не знал Реформации и Ренессанса. В российской культуре традиционно превыше всего ставилась вера, личность никогда не была важна сама по себе. В этом смысле православный мир основан на началах «реализма», а не «номинализма»: в нем явно довлеет приоритет общего над индивидуальным. Религиозность русской культуры и приоритетность коллективистских начал — взаимосвязанные ха% | рактеристики. Поэтому в российском обществе очень мало личной ' инициативы, ее традиционно ждут «сверху», в нее «верят» (комму­ низм когда-то тоже был «верой»). При этом вера никогда не бывает лишь чувством, эмоцией, она соединена с Логосом, требует раци­ онального обеспечения. Большие идеи и Великие цели обладают в i нашей культуре огромной притягательной силой — они способны ' мобилизовать цивилизационную энергетику и явить миру «русское чудо». Так было, когда Россия сбросила татаро-монгольское иго, v разбила Наполеона, разгромила фашистскую Германию. Огром­ ный потенциал православной культуры в том, что она способна развиваться под влиянием Больших идей. Человек в нашей куль­ туре готов поверить в идею и служить ей.

На «конфуцианском» Востоке стран азиатско-тихоокеанского региона сформировался еще один тип социокультурной идентич­ ности. Здесь краеугольным камнем «конфуцианского» сознания выступает клановая солидарность. При отсутствии личного инди­ видуализма семью в этой цивилизации можно рассматривать как главную ячейку общества. Человек живет и работает ради семьи и вместе с семьей. Клановая солидарность — это такая могучая сила, которая сплачивает конфуцианские страны. А это в свою очередь рождает патриотизм, любовь к родине, желание трудить­ ся во имя нее. Китайцы искренне верят, что все они произошли от одного предка, а японцы считают своего императора главой нации — семьи.

1.2. Социокультурная идентичность и политическая Несомненно, социокультурная идентичность является инс­ трументом политики на переговорах. Процесс идентификации с социокультурной общностью — на уровне социальной группы, го­ сударства, цивилизации (культуры) — в той или иной мере проис­ ходит в психике любого человека. Однако у политиков, и особенно у политических лидеров, такой процесс особенно ярко выражен и даже акцентирован в ситуации международных политических переговоров. При этом подчеркнутая идентификация политика со своей страной, нацией, культурой является не только психологи­ ческой, но и профессиональной характеристикой.

Интересно, что способы идентификации во многом зависят от исторической эпохи, политической системы и политической идеологии. В период Античности политический деятель иденти­ фицировал себя с общиной свободных граждан полиса, поскольку гражданское общество и государство еще не были разделены. В эпо­ ху Средневековья источником политической власти признавался божественный промысел, власть считалась дарованной Богом, и монархи идентифицировали себя уже не столько со своими под­ данными, сколько с институтом государства. Это нашло выражение в знаменитой фразе Людовика XIV: «Государство — это я!».

В тоталитарных государствах XX в. отождествление нацио­ нальных интересов с государственными достигло предельного уровня. Политик в таком обществе заботится «о благе народа»

с высоты патерналистских презумпций, подчеркивая право пра­ вящей партии (или вождя народа) на априорное знание «великих истин». Пожалуй сегодня с таким апломбом на политических переговорах выступают только китайские, северокорейские и ку­ бинские лидеры.

Режим либеральной демократии, напротив, предполагает идентификацию политиков со своими избирателями. Как отме­ чал Г.Г. Дилигенский, в этих условиях появляется возможность «для идентификации по принципу эмпатии — установка лиде­ ра на удовлетворение потребностей руководимых им людей, на включение их воли и стремлений в процесс принятия политичес­ ких решений»1. Поэтому даже международные переговоры сов­ ременные политические лидеры часто используют как средство предвыборной агитации и выступают с демонстративными поли­ тическими заявлениями с целью повысить свой предвыборный рейтинг внутри страны. Поэтому поведение политических лидеров до и после политических выборов на международных переговорах может весьма сильно отличаться.

Вместе с этим политик в демократическом обществе сохраняет свою идентичность с институтом власти — государством. Демон­ страция и утверждение «державности», мощи государства часто выступают приоритетной целью современных демократических лидеров. Сколько военных конфликтов провоцируется, чтобы от­ стоять или продемонстрировать престиж государства! Достаточ­ но вспомнить Карибский кризис, конфликт из-за Фолклендских островов, войну в Персидском заливе. Сегодня претензии США на роль глобального лидера, способного очертить «ось зла» и на­ чать антитеррористические операции без санкции международ­ ных организаций, стали серьезной проблемой мировой политики.

Затянувшийся Иракский кризис демонстрирует неспособность современных миротворческих институтов и международных ор­ ганизаций эффективно разрешать кризисные ситуации.

Можно утверждать, что социокультурная самоидентификация политика в демократическом обществе происходит в рамках слож­ ной драматургии: политик ощущает себя одновременно предста­ вителем власти (государства) и представителем воли большинства избирателей. Две эти часто несовпадающие идентичности пере­ секаются с его личными мотивами и целями в сфере политики.

В точке разрыва таится опасный провал в архаику авторитарных решений, от которых остается один шаг до тоталитарной власти.

1 Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М., 1994. С. 212.

Австрийский психолог В. Франкл писал о том, что человек открыт миру, и этим он отличается от животных, которые привя­ заны к среде обитания1. Напротив, человеческое существование характеризуется преодолением границ среды обитания: человек стремится и выходит за ее пределы. Точно так же в своей поли­ тической позиции на переговорах человек никогда не бывает ог­ раничен лишь рамками социокультурной идентичности.

Политическая психология обозначает несколько векторов, влияющих на выбор политической позиции на политических пе­ реговорах: исторический, социологический и индивидуально-психологический. Все они способны особым образом преломляться сквозь призму социокультурной идентичности.

Многие исследователи придают особое значение историчес­ кой ситуации, интерпретируя позицию политических лидеров на переговорах. Действительно, политическое поведение каждого политика в той или иной мере представляет собой реакцию на происходящие события в обществе и мире.

Немецкий психолог Э. Фромм, исследовавший истоки автори­ таризма, подчеркивал, что в условиях угрозы военного нападения или в ситуации затяжного экономического кризиса большинство политиков склоняется в пользу авторитарных политических реше­ ний и способны поддержать авторитарных лидеров. И это вполне объяснимо: в дисциплине и твердой власти человек ищет защиты от надвигающейся угрозы2. При этом каждый политик выбирает свою позицию, ориентируясь на исторически сложившиеся поли­ тические организации, партии и институты.

История каждой цивилизации представляет нам множество примеров, когда в необычайно короткий срок под влиянием об­ стоятельств политические убеждения людей претерпевали резкие изменения. В эпохи значительных религиозных и политических кризисов наблюдаются такие мгновенные пертурбации в полити­ ческом поведении, что кажется, будто все изменилось —- характе­ ры, обычаи и нравы. Таким был переход от «холодной войны» к политике разрядки в 1990-е гг. Весь мир тогда отмечал поразитель­ ный контраст между политическим поведением советских лидеров и первого российского президента М. Горбачева.

Однако даже в смутные эпохи, производящие поразительные изменения в личностях, можно легко под новыми формами обнару­ жить основные признаки социокулътурной идентичности. Как Франкл В, Человек в поисках смысла. М., 1990. С. 54.

Фромм Э. Душа человека: Ее способность кдобру и злу. М., 199.2. С. 21-22.

остроумно заметил Г. Лебон, сто лет спустя после Великой фран­ цузской революции Робеспьер был бы, без сомнения, честным мировым судьей, очень дружным со своим священником, ФукьеТенвиль — судебным следователем, обладающим, может быть, несколько большей суровостью, чем его коллеги, и высокомерным обращением людей его профессии, но которого, вероятно, очень высоко ценили бы за его ревность в преследовании преступников.

Сен-Жюстбыл бы превосходным школьным учителем, уважаемым своими начальниками и очень гордым академическими пальмовы­ ми ветками, которые ему, наверное, удалось бы получить1.

Влияние обстоятельств на человека кажется столь огромным, поскольку они действуют на разные скрытые задатки характеров, но в действительности изменения не очень глубоки. В тоге рево­ люционера и мундире чиновника — перед нами те же французы с присущим им стилем политического поведения. Г. Лебон считал, что 15 веков монархии — деспотического, самовластного режи­ ма — глубоко укоренили в души французов мысль о необходимости самовластных институтов, что в разных исторических условиях проявлялось по-разному. Обстоятельства не способны разрушить основные черты социокультурной идентичности, они могут изме­ нять ее лишь путем медленных наследственных накоплений.

Из этого не следует, что ситуационный анализ играет второ­ степенную роль в интерпретации политического поведения на переговорах. Этот подход дает нам возможность проанализировать^ динамику политического поведения. Вместе с тем он никак не объясняет причины, по которым в одной и той же исторической ситуации политические лидеры выбирают разные политические позиции.

Иногда для интерпретации политического поведения на пере-, говорах важно учитывать социологические факторы, чтобы ин­ терпретировать политический выбор в зависимости от социаль­ ного, экономического и демографического статуса политических партнеров. В русле социологии позитивизма были исследованы объективные личностные характеристики, влияющие на выбор политической позиции: профессиональный статус, образование, уровень дохода, возраст, пол, место проживания и др. Все они в той или иной степени детерминируют и выбор политической позиции, и индивидуальный переговорный стиль политических лидеров.

Лебон Г. Указ. соч. С. 26.

Однако только индивидуально-психологический подход, обра­ щаясь непосредственно к исследованию индивидуальной психики человека, позволяет интерпретировать, каким образом характеро­ логические черты личности влияют на ее политические взгляды.

Многие современные психологи утверждают, что в последние де­ сятилетия усилился феномен «индивидуализации политики» — яр­ кие индивидуальные качества и «харизматичность» высоко ценятся и политике1, Э. Фромм предложил психологическую дихотомию «некрофи­ лия» (любовь к мертвому) — «биофилия» (любовь к живому). Он подчеркивал, что человек с некрофильным ориентированием жи­ вет прошлым и никогда не живет будущим. Такой человек холоден, держится на дистанции и привержен «закону и порядку». Для него характерна установка на силу: ведь сила есть способность превра­ тить человека в труп. Применение силы не является навязанным ему обстоятельствами преходящим действием — оно является его образом жизни2. В концепции Т. Адорно аналогичными качест­ вами обладает «авторитарная личность».

В политике сторонники «левых» и «правых» экстремистских группировок рекрутируются преимущественно из числа некро­ филов. Культурные традиции (или идеологические нормы), куль­ тивирующие этническую или религиозную вражду, нетерпимость, агрессивность, могут значительно усиливать некрофильную ори­ ентацию людей. В исламских странах, где традиционно велико влияние религиозного фундаментализма, политические органи­ зации, призывающие к искоренению иноверцев и практикующие физическое насилие, являются достаточно типичным явлением в политической жизни.

Итак, интерпретация политической позиции партнера по пе­ реговорам требует учета множества взаимосвязанных факторов, ведущим среди которых выступает социокультурная идентичность.

Она оказывается в качестве особой оптики, преломляющей дей­ ствие остальных векторов — исторического, социологического и индивидуально-психологического. Поэтому объяснить феномен политического поведения на переговорах человека другой куль­ туры невозможно, пока мы не подберем «ключ» к интерпретации его социокультурной идентичности.

Для этого необходимо вплотную подойти к анализу такого сложного феномена, как национальный характер.

Далтон Р. Сравнительная политология: микроповеденческий аспект// Политическая наука: новые направления / Под ред. Р.Гудина и Х.-Д. Клингеманна. М., 1999. С. 339.

Фромм Э. Указ. соч. С. 30—32.

1.3. Национальный характер как лейтмотив Известно, что еще древнегреческий философ Гераклит указы* вал на значение характера в понимании человека: «Этос челове­ ка — это его характер». Мы говорим о русском характере, вспоми­ ная выдающегося полководца Александра Суворова, о немецком государственном характере — вспоминая «железного канцлера* Германии Отто Бисмарка, об английском характере — вспоминая Уинстона Черчилля. Национальный характер — это отнюдь не метафора, это обозначение той особой установки души, которая определяет энергетику нации.

Современные политики мало внимания уделяют феномену на­ ционального характера, концентрируя внимание на политических, социально-экономических интересах нации, на ее военном потен­ циале. Но ни одно драматическое событие политической истории XX в. мы не сможем объяснить сухим языком позитивистской науки. Почему вооруженная самой современной техникой аме­ риканская армия потерпела поражение в маленьком Вьетнаме и не может справиться с ситуацией в Ираке? Как объяснить победу аятоллы Хомейни над могущественным иранским шахом? Поче­ му процветающая Великобритания никакими силами не можеТ решить проблему Ольстера, а Канада — проблему Квебека?

В каждой цивилизации от века к веку жрецы, законодатели tf мудрецы, святые, еретики и революционеры, мистики, аскеты пророки демонстрировали личным примером возможность мораль­ ной позиции в политике. Очень часто они тем самым спасали свою’ культуру от гибели, утверждая: каждый человек способен на такой политический поступок, если будет следовать внутренней установ­ ке души. Национальный характер крепко спаян отраженным светом памяти всех перенесенных в истории утрат: племенем гражданских войн и революций, стихийных бедствий и лагерей смерти.

Французский психолог Серж Московичи справедливо заметил, что в национальном характере нет ничего героического или фи­ лантропического, напротив он обеспечивает своего рода гигиену духа и вообще существования цивилизации. Мы узнаем его по тональности жизни и по императиву: «Никогда не допускать недо­ пустимого»1. Только национальный характер способен объяснить нам, на что в конечном счете способен человек политический в каждой цивилизации, что он ответит, когда судьба рукой истории Московичи С. Машина, творящая богов. М., 1998. С. 514.

постучится в его дверь, как поведет себя в критической ситуации на политических переговорах.

Но как расшифровать национальный характер?

Нет большего контраста, чем противоположность холодных идеалов политической науки и ярких национальных характеров, созданных в процессе человеческой истории. Если мы хотим приf нять во внимание эмоциональный мир характера, мы не должны идти по пути теоретических идеалов знания и истины, разумности и здравого смысла. Ироничный Федор Достоевский заметил в { своих «Записках»: «Если бы все в мире происходило разумно, то ничего не происходило бы вовсе». Мир национальных характе­ ров — это мир политических поступков, вызвавших настоящие драмы в политической истории цивилизаций. Здесь нужна особая шкала оценок, которую Макс Вебер определил как шкалу «рацио­ нальности по ценности».

Национальный характер каждого народа создан высоким эмо­ циональным напряжением духа, выковавшим политические цен­ ности цивилизации. С помощью обостренных эмоциональных реакций — горя, отчаяния, ликования и восторга — человек по­ литический преодолевал те могучие силы зла, которые угрожали ему на пути политической истории. В течение многих столетий он сражался и умирал за свою землю, которая была для него вопло­ щением политического идеала. Поэтому политический характер нам никогда не измерить разумом, но его можно понять через эмоциональный опыт. А в эмоциональном мире — согласимся с Джоном Дьюи — вещи остры, трагичны, прекрасны, забавны, спокойны, беспорядочны, удобны, раздражающи, скучны, грубы, утешительны, блестящи, ужасающи — они таковы непосредствен­ Но так ли уж трудно современному прагматичному человеку восстановить этот эмоциональный мир? Разве современная по­ литика не погружает нас в бурю страстей, возрождая драматизи­ рованное понимание окружающих вещей и событий: они теряют свой привычный облик, меняют внешние признаки, окрашиваясь в особый цвет наших страстей — любви и ненависти, надежды и страха. Однако национальный характер — это не просто мир эмо­ циональных представлений, это такой эмоциальный накал, кото­ рый генерирует поступки людей на политических переговорах.

Что общего между старцем Филофеем, полководцем Алексан­ дром Суворовым и писателем Солженицыным?

Они служили России: их национальных характер проявился прежде всего в поступке. И этот поступок стал тем нравственным эталом национального представления о должном, который пере­ давался из поколения в поколение, что свидетельствует об особом архетипе политического действия.

Но даже если мы преуспеем в анализе национальных представ­ лений о должном, расчленим эти представления на мельчайшие составные элементы, нам всеравно не удастся понять с помощью таких аналитических процедур жизненный нерв национального характера — этот нерв не статичен, а динамичен, и описать его возможно лишь в категориях политического действия, входящего в структуру цивилизации. Другими словами, чтобы понять полити­ ческий характер другого, мы должны изучить способы его целост­ ного выражения, его особый архетип.

Известный английский антрополог Бронислав Малиновский оставил описание племенных праздников у туземцев Тробрианских стровов, которые свидетельствуют о том, что древний че­ ловек пытался передать молодому поколению представление об особом характере поведения человека своего племени именно как универсальный способ целостного выражения. Туземные празд­ ники неизменно сопровождались мифологическими рассказами о том, как жили умершие предки. При этом старейшины внушали подрастающему поколению, что духи предков должны на время праздников вернуться из преисподней и вновь участвовать в жизни племени. Туземцы искренне верили: духи придут на несколько недель, снова поселятся в деревне, усядутся на деревьях, на вы­ соких площадках, специально для них сооруженных, наблюдая за магическими танцами посвящения молодого поколения. В этих магических танцах у каждого члена племени возникало ощущение неразрывной слитности всех поколений в единой модели поведения:

пространство и время исчезали, прошлое становилось настоящим, и вновь наступал золотой век человечества1.

Когда через некоторое время туземцы выходили из ауры мисти­ ческой церемонии, те представления, которые общественная жизнь пробудила и возбудила в их сознании, не улетучивались мгновенно.

Фигуры великих предков, овеянные сказаниями и преданиями об их героических подвигах, символика ритуальных обрядов, захваты­ вающий вихрь магических танцев — все это продолжало жить в их сознании через эмоции, через сильное чувственное воздействие, Malinowski В. The Foundations of Faith and Morals. L., 1926. P. 14.

производимое ими. Так поддерживался высокий нравственный пиетет перед определенной архетипической моделью поведения человека в обществе.

Антрополог Фрэнк Джевонс отметил особую роль табу в форми­ ровании идеи социального долга в каждой цивилизации, что также было одним из древнейших архетипов национального характера.

На островах Полинезии, откуда происходит сам термин «табу», это слово означает целую религиозную систему. Табу предстает собой нечто вроде категорического императива — единственного требования, известного первобытному человеку и принимаемого им. Чувство, что существует «что-то, что нельзя делать» — фор­ мально лишено содержания. Сущность табу в том, что без обраще­ ния к опыту, априорно, некоторые поступки и вещи признаются опасными1.

На самом деле это в большинстве случаев совсем не опасно, и вера в опасность является иррациональной. Однако если бы не было такой веры, не было и морали, а следовательно, и цивили­ зации. Пусть вера была заблуждением, но это заблуждение стало оболочкой, которая хранила и оберегала представление, что при­ несло бесценный плод — концепцию Социального Долга.

Эту идею передачи нравственной модели поведения и концепции социального долга заимствовали у магического общества все вели­ кие мировые религии. Они ослабили примитивный гнет системы табу, но вместе с тем выявили более глубокий смысл нравственно­ религиозного долга по отношению к своему обществу, что позволило на место ограничения и принуждения поставить выражение но­ вого положительного идеала — человеческой свободы, сознательно формирующей позицию.

Религиозная этика стимулирует у всех членов общества стрем­ ление следовать определенным канонам общественного поведения уже сознательно, апеллируя к свободе нравственного выбора, что еще сильнее укрепляет архетип национального характера. И по­ скольку вера, как заметил французский социолог Эмиль Дюркгейм, это прежде всего пыл, жизнь, энтузиазм, экзальтация всей психической активности, способ поднять человека над самим со­ бой, то именно религия особенно сильно стимулирует энергетику национального характера2.

Действительно, как может человек политический, не выходя за пределы самого себя, добавить еще энергии к той, что у него уже Jevons F. Introduction to the History of Religion. L., 1902. P. 86.

Durkheim E. Les formes elementaires de la vie religieuse. P., 1962. P. 607.

есть, чтобы защитить свои политические ценности? Как может i он превзойти пределы своих индивидуальных сил? Единственны# очаг жара, у которого он мог бы согреться — это коллективная рб* лигия; и единственные моральные силы, которыми он мог бы себя I подпитать — это силы другого. Убеждения становятся пламенными только когда они разделяются.

Тем самым религия активно выполняет политические функции на службе государству: не зря во многих цивилизациях именно религии становились государственной идеологией, освящая ус- ;

тановленный политический порядок. Религиозная этика стала \ составной частью этики национального характера во всех циви- ) лизациях, что доказал Макс Вебер в его сравнительном анализе • мировых религий. Мы знаем теперь, что благодаря протестант- j ской этике на Западе возник особый тип политического харак- \ тера, воплотившийся в морали индивидуалистического успеха, со- ^ здавшей дух капиталистического общества и модель либеральной J демократии. В конфуциа не ко-буддистской цивилизации на основе ] этики конфуцианского долга возник другой тип политического характера — взаимозависимого индивидуализма, позволивший со- !

здать модель восточной политической демократии и особый тип конфуцианского капитализма. В дореволюционной России на j основе православной этики формировался яркий политический характер этикоцентристской личности, способной создать поли- ^ тическую модель солидарной демократии, если бы этот процесс не I был прерван Октябрьской революцией, на долгие годы погрузив-. шей страну в искусственный мир марксистско-ленинской утопии, '?

Семьдесят лет русский человек был «советским человеком», но под | маской идеологической лояльности сохранились основные черты Для понимания архетипических различий национальных харак- теров представляет также интерес концепция Вальтера Шубарта о четырех социокультурных архетипах, которые создают гармони- I ческого, героического, аскетического и мессианского человека, j Они отличаются друг от друга той жизненной установкой, ко- \ торую принимают люди разных цивилизаций по отношению ко Вселенной1.

Гармоничный человек воспринимает Вселенную как космос, | одушевленный внутренней гармонией и не подлежащий челове- j ческому управлению или упорядочению, а долженствующий быть, Шуберт В. Европа и душа Востока. М.: Русская идея, 1997. С, 10-11, niiiub созерцаемым и любимым. Здесь нет и мысли об эволюции, я лишь полный покой — мир достиг своей цели. Так чувствовали древние китайцы, но и сегодня такое отношение ко Вселенной во многом свойственно людям в конфуцианско-буддистской цивинизации. Это ощущение скрывает тот таинственный «прасимвол культуры», о котором писал когда-то О. Шпенглер как о могучей духовной доминанте.

Аскетический человек переносит бытие как заблуждение, от которого он пытается скрыться в мистической сути вещей. Он иокидает этот мир без надежды и без желания улучшить его. Он не считает возможным посягать на скрытую для человеческого разума космическую суть порядка вещей. Так чувствуют люди в индо­ буддистской цивилизации. Если гармонический человек считает замысел истории исполненным, то аскетический исключает даже возможность когда-либо увидеть это исполнение.

Героический человек, напротив, видит в мире хаос, который именно он должен упорядочить своей преобразующей силой. Здесь все в движении. Миру ставятся цели, определяемые самим челове­ ком. Этот человек не взывает смиренно к небу, а полный жажды власти, враждебными глазами завоевателя смотрит вниз, на землю.

С помощью техники — холодного орудийного мира он создает ис­ кусственный космос, который должен превзойти естественный по своим «рациональным» параметрам. По самому существу своему этот человек все дальше и дальше удаляется от Бога: «Секуляри­ зация — его судьба, героизм — его жизнеощущение, трагизм — его конец»1. Таким был древний Рим, таковы сегодня германские и романские народы западной цивилизации.

Наконец, мессианский человек ощущает себя призванным со­ здать на земле более возвышенный, божественный порядок, образ которого он скрыто носит в себе. Он стремится создать вокруг себя ту гармонию, которую чувствует внутри себя. Такого человека не может вдохновить воля к власти, он создан для примирения про­ тиворечий и для любви. Он видит в людях не рабов, а братьев; в мире — не добычу, на которую надо набрасываться, а хрупкую материю, которую надо спасти и освятить. Им движет чувство некоей космической взволнованности. Он исходит из ощущения целостности, которое он носит в себе и которое пытается восста­ новить в окружающем расколотом мире. Его не покидает тоска по всеобъемлющему и стремление сделать его осязаемым. Это свой­ Шуберт В. Указ. соч. С. 10-11.

18 - ственно человеку в восточно-христианской цивилизации. Карти­ на мира у мессианского и гармонического человека родственны между собой. Однако то, что гармоничный человек воспринимает как данность, мессианский — как дальнюю цель.

Но как же относится к миру человек исламской культуры? Че­ тыре социокультурных архетипа Вальтера Шубарта — согласие с миром (гармония), господство над миром (героизм), бегство от мира (аскетизм), освящение мира (мессианство) — это не его прасимволы духовной культуры. На наш взгляд, человек ислама — это прежде всего имперский человек, призванный утверждать им­ перию в мире. Он стремится к самоутверждению через создание военного лагеря, через укрепление сильного государства, но при этом не вмешивается в космическую гармонию, напротив, обраща­ ется к ней за помощью. Завоевание — его удел, но это завоевание происходит в форме «священной войны», оно освящено религией, и этим имперский человек отличается от героического, который не взывает смиренно к небу.

Итак, пять современных цивилизаций, пять социокультурных миров, пять типов человеческого мироощущения сформирова­ ли базовые архетипы национальных характеров в современном мире. На политических переговорах эти национальные характеры проявляются прежде всего в особенностях национального стиля ведения переговоров.

1.4. Национальный стиль в зеркале политических Когда за стол переговоров садятся представители разных куль­ тур и цивилизаций, огромное значение в ходе переговоров приоб­ ретает верная интерпретация особенностей национальных стилей* ведения переговоров. Если европейцы и американцы предпочита­ ют сидеть, закинув ногу на на ногу во время неформальных встреч, то необходимо помнить о том, что арабов глубоко оскорбляет вид подошвы ботинок собеседника. Необходимо помнить о том, что на персидском языке слово «посредник» звучит оскорбительно: это наглый человек, который вмешивается в переговоры двух сторон, поэтому следует избегать это термина в переговорной лексике.

Еще большее значение имеет понимание значения религиозных Праздникову ваших партнеров по переговорам: например, право­ верные мусульмане, как известно, не принимают днем никакой пищи во время Рамадана.

Национальный стиль можно определить как приверженность определенным культурным ценностям, традициям и обычаям, ори­ ентацию на специфические механизмы принятия решений, а также соблюдение определенных правил поведения во время политических переговоров, глубоко укорененных в национальной культуре.

Таким образом, при анализе национального стиля на перего­ ворах следует обращать внимание на несколько ключевых пара­ метров:

• ценностные ориентации, религиозные обычаи и правила, идеологические установки;

• ментальные особенности, связанные со спецификой челове­ ческого восприятия и мышления;

• механизмы выработки политических решений (индивидуаль­ ные и коллективные, степень свободы и самостоятельности при принятии решений и пр.);

• особенности поведения на переговорах и наиболее характер­ ные тактические приемы.

В наиболее общем плане национальные стили ведения поли­ тических переговоров можно разделить на восточные и западные.

Этот критерий, несомненно, идет от разделения современных политических культур, поскольку национальный стиль является отражением национальной политической культуры в личностных особенностях поведения ее представителей.

Можно провести следующий сравнительный анализ западных и восточных стилей ведения переговоров по выделенным четырем критериям.

1. Доминирующие ценностные ориентации личности.

Запад: материальные ценности являются приоритетными, част­ ная собственность — священна, независимость политической сфе­ ры от нравственно-религиозной традиции обусловлены отделе­ нием церкви от государства, поэтому политика в представлении западного человека отделена от морали.

Восток: сакрализация политической власти, религия в боль­ шинстве случаев является государственной, освящая политичес­ кую традицию, доминирует власть-собственность, при которой функции собственника опосредованы причастностью к власти (должности), политика и мораль не отделены друг от друга.

2. Ментальные особенности.

Запад: антропоцентричный принцип аргументации, в центр мироздания поставлен сам человек, который дерзает стать власте­ лином мира, подчинить себе силы природы и общества. Ориента­ 18’ ция на рациональный путь постижения истины. Человек признает истинным лишь то, что подвластно его уму и воле.

Восток: теоцентричный принцип аргументации. В основе ми­ роздания находится некая трансцендентная воля, которой чело­ век должен подчиниться. Задача человека — распознать эту волю и действовать в соответствии с ее принципами. Ориентация на интуитивный путь постижения истины. Человек полагает, что истина — само бытие, само сущее, она не зависит от ума и воли индивида. Человек нуждается в истине, которой мог бы служить и подчинить свою жизнь.

4. Доминанты политического поведения.

Запад: ориентация на использование жестких преобразовательно-модернизаторских технологий в политике. Ощущение линей­ ного типа политического времени, непрерывно наращивающего свой ритм. Ориентация на будущее (свое личное, своих детей, своего народа, человечества).

Восток: ориентация на использование в политике мягких тех­ нологий, не нарушающих гармонии с природой и нравственными законами. Ощущение циклического типа политического време­ ни, подразумевающего возможную вариативность каждого нового цикла. Ориентация на эталоны прошлого политического времени (своего народа, человечества).

Таким образом, можно говорить о западной и восточной куль-* туре политических переговоров. Например, по первому ценност­ ному критерию, влияние религиозных и культурных установок на ход переговорного процесса на Востоке особенно заметно в мусульманских странах и японском национальном стиле ведения переговоров. Особенно строго соблюдают религиозные традиции переговорщики из арабских стран, что, впрочем, объясняется су-г ровостью их религиозных канонов и культурой. Они весьма чув1ствительны также к вопросам, связанным с национальной неза­ висимостью и преисполненны национальной гордости.

В свою очередь японцы, следуя этике и традиции своей куль­ туры, усиленно избегают конфликтных ситуаций на переговорах.

Поэтому от них невозможно услышать четкое «нет» в ответ на сделанные предложения, даже когда обсуждаемый вариант со­ глашения для них заведомо неприемлен. Ответ: «Я сделаю все от меня зависящее» — в устах японского политика будет означать не согласие, а вежливый отказ.

Западноевропейским и американским дипломатам не свой­ ственна такая степень приверженности религии, моральным или этическим принципам. Соблюдая деловой этикет, они смело уст­ ремляются вперед, предпочитают не затягивать переговоры обсуж­ дением малозначительных тем и стараются сразу переходить к сути вопроса. Западная культура мышления, основанная на формальной логике, прежде всего апеллирует к рассудочности переговорного процесса, его упорядочению, для того чтобы как можно быстрее достичь конкретного, как правило, заранее продуманного, опре­ деленного результата. Именно поэтому для западной культуры переговоров такое значение имеют четкость формулировок и пред­ ложений в ходе переговорного процесса, верность данному слову, последовательное исполнение достигнутых договоренностей.