«ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫ ИСТОРИИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ Часть вторая: От середины XIX до конца ХХ века Ю. Ю. Булычев, Ю. А. Рябов. Духовные основы истории русской культуры от середины XIX до конца ХХ в.: Учебное пособие. – СПб., 2007. ...»

Осмысливая реалии крепостного права в истории отечественной цивилизации, следует остерегаться всякого рода крайностей, еще недавно отличавших нашу историографию, которая в силу известных политико-идеологических причин увлекалась описанием ужасов крепостничества. Сословно-тягловый строй, установившийся у нас с древних времен, являлся данью исключительно сложным условиям российской природно-географической среды, а также обстоятельствам круговой обороны, в каких развивалось московское государство 4. Социальная система Российской империи была исторической наследницей московского тяглового строя. Все ее сословия, так или иначе, были служилыми. Даже после освобождения дворянства Петром Третьим и Екатериной Второй оно все равно тянуло лямку государственной службы на военном и гражданскоадминистративном поприщах, получая за это поместья. Городское сословие имело право и обязанность заниматься торговлей и ремеслом, выплачивая в казну налоги. Не было лишено определенных государственных обязанностей и духовенство. Что же касается крестьян, то они, служа государству на ниве хлебопашества, оказались прикреплены к земле и, следовательно, к землевладельцам.

При этом крепостное государство не было тоталитарным. По верному определению И.А.Ильина, оно представляло собой регулирующее, регистрирующее и полное ответственности государственное установление, где народное хозяйство строго управлялось, а частная собственность облагалась высокими налогами, но не упразднялась. Ведь русское государство строилось под влиянием христианских ценностей. Оно не могло не уважать личное духовное существо даже в крепостных своих подданных. Поэтому начало милосердия, права и справедливости О природно-географическом факторе российского крепостного строя см. в кн. Л.В.Милова «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса». М.: РОССПЭН, 1998.

никогда не исчезало из жизни традиционной России, чему в огромной степени способствовали особенности русского патриархального быта.

Обращая внимание на эту общественно-психологическую сторону русского общества, известный историк И.Е.Забелин говорил, что своеобразная сила нашего патриархального быта была так велика, что даже петровская реформа оказалась во многом перед ним бессильною. Семейный колорит внутренним образом окрасил все социальные формы России Петра Первого, не исключая крепостничества. «Вот почему в нашем рабстве, в его существе, постоянно скрывалось какое-то родственное благодушие, смягчавшее даже и силу крепостных отношений, так что раб и холоп становились у нас детьми, чадами дома… Во всех этих отношениях, - писал Забелин, - господствовало наиболее чувство родства - отечества и детства, а вовсе не чувство рабства; господствовало чувство тесной, неразрывной родовой связанности людей, а не чувство юридически выработанных отношений рабов к господину. В глубине этих-то чисто родовых отношений и скрывается весь смысл нашей истории, нашей нравственной и общественной культуры» 5.

Конкретные представления о православно-патриархальном быте дореформенной деревни можно почерпнуть, к примеру, в очерках В.В.Селиванова, впервые опубликованных в 1856-1857 гг. в «Русской беседе» под общим названием «Год русского земледельца». Рекомендуя всем интересующимся обычаями традиционной деревенской жизни ознакомиться с очерками названного автора, мы позволим себе процитировать только один их фрагмент (о всенародном праздновании святой Пасхи), в качестве живой иллюстрации выше сказанному.

«В имении, где живет помещик, все крестьяне, мужики и бабы, от мала до велика, идут прямо после обедни в барский дом разговляться, если случится военный постой, то и солдаты. Когда господская семья разговелась, на том же столе, в зале, ставится огромный кулич и пасха, нарочно приготовленные для народа. Крестьяне христосуются с барином, барынею, барышнями и детьми в губы по три раза и дают красные яички, которые отдаются по большей части их же детям или холостым ребятам и горничным и вообще тем, которые не имеют своего хозяйства.

Потом каждому разговляющемуся подносят по рюмке вина; все пьют брагу и, поблагодарив господ, расходятся по домам. Так до сих пор ведется исстари во многих домах. И где мнимая цивилизация и западное просвещение еще не убили благословенных обычаев предков, то до сего времени под двунадесятые праздники и другие, большие, чтимые народом, в залах господского дома служатся всенощные, на которых собираются желающие молиться со всей деревни: и дворовые, и крестьяне всех возрастов обоего пола. Это сближение господ с народом имеет высокий нравственный смысл. Конечно, на другой день неизбежно понадобится хорошо вымыть пол, и потому в тех домах, где существуют лакированЗабелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. – Новосибирск: Наука, 1992. С. 40.

ные паркеты и чистота полов стала выше чистоты нравственной, там этот обычай уже не исполняется» 6.

Хотя крепостной строй и не был непереносимым в житейско-хозяйственном отношении, он, однако, решительно противоречил христианской вере в достоинство человека, вызвав в XVII и XVIII веке два крупных народных восстания, возглавленных Степаном Разиным и Емельяном Пугачевым. В XIX столетии, по мере общего развития личности крестьян, крепостничество все более ясно осознается наиболее развитыми из них как безнравственность и несправедливость. Об этом свидетельствуют строки, принадлежащие перу крепостного автора поэмы «Вести о России», который обращает внимание именно на отрицательные последствия рабства для человеческой личности и на ущерб, наносимый им общественной нравственности:

В другом месте народный поэт горько заключает:

Невольничьи порядки в равной мере, хотя по разным мотивам, осуждали все мыслящие люди России, будь то либеральные западники, революционные социалисты или консервативные славянофилы. Русские монархи также понимали неуместность строя, близкого к рабовладельческому, в православной стране.

Они не могли не отдавать отчет в отрицательном влиянии рабовладения на духовное, политическое и экономическое состояние государства, издавна стремясь сузить сферу крепостного права.

Как известно, мысль об освобождении крестьян посещала Екатерину II.

Александр I был внутренне вполне готов это сделать, но не мог осуществить своей мечты, ибо не имел реальных возможностей. Проблема отмены крепостного права приобрела практическое значение в царствование Николая Первого. Император внимательно изучал материалы по крестьянскому вопросу, создавал секретные комитеты, подбирал людей, способных осуществить реформу, которых ставил в известность, что готовится вести против рабства процесс и освободить крестьян по всей империи. Царь назначил противника крепостничества Павла Дмитриевича Киселева (1788-1872), отличавшегося глубокой честностью, знанием дела, широким просвещенным кругозором, на должность министра государственных имуществ и поручил преобразовать быт казенных крестьян, чтобы по образцу этой реформы освободить и помещичье крестьянство. В течение 18-летнего Селиванов В.В. Год русского земледельца // Письма из деревни. Очерки о крестьянстве в России второй половины XIX века. – М.: Современник, 1987. С. 28.

управления министерством П.Д.Киселев, возведенный в графы, твердо осуществлял свою программу - ограждать казенных крестьян от всяких попыток превратить хотя бы одну их группу в частное владение, ослаблять крепостное право повсеместно и уменьшать число крепостных в стране. Киселев обеспечил отличное руководство подведомственными крестьянами, быстро поднял их благосостояние и ввел широкое крестьянское самоуправление, главные черты которого послужили новому устройству народного быта после отмены крепостного права. Благодаря крестьянской политике в царствование Николая Первого в правовое сознание была внесена мысль, что крепостной человек не есть собственность частного лица, а подданный государства и что крестьянина и землевладельца объективно связывает отношение к земле, с которой крестьянина нельзя согнать.

Стало быть, не следует ставить падение крепостничества в зависимость от каких-либо внешних обстоятельств, вроде влияния европейского просвещения или неуспешной Крымской войны. Вынужденное прибегнуть к закрепощению сословий не по убеждению в его оправданности, а по чисто внешней, материальной необходимости, русское государство в петербургский период вполне закономерно шло к отмене крепостной системы не только относительно дворян, но и крестьян. Создание крепкого бюрократического аппарата, способного оттеснить крепостнически настроенное дворянство от управления государством и дать свободу маневра верховной власти, масштабные подготовительные мероприятия, содействие должному просвещению общества - все эти шаги монархии, осуществленные главным образом в Николаевскую эпоху, сделали возможным исторический акт 19 февраля 1861 года.

С началом царствования Александра II наблюдается резкий рост антикрепостнических настроений в обществе. В 1856 и 1857 годах по рукам в Москве и Петербурге начинают ходить многочисленные записки о необходимости освобождения крестьян, среди которых особенно большим успехом пользовалась рукопись Ю.Ф. Самарина.

Юрий Федорович Самарин (1819-1876) сыграл видную роль в процессе подготовки отмены крепостного права. Получив прекрасное домашнее образование, закончив философский факультет Московского университета, он подружился с А.С.Хомяковым и стал ревностным участником кружка славянофилов. В 1840-х годах Самарин глубоко изучил историю освобождения крепостных в Западной Европе, а в конце 50-х - начале 60-х годов принял деятельное участие в разработки проекта освобождения крестьян с землей.

Отмена крепостного права открыла период «Великих реформ» общественно-государственного строя России. Период крайне сложный, болезненный, предельно ответственный, поскольку страна, завершая полуторавековой цикл, вновь выходила на роковое историческое перепутье. Дальнейшая эволюция русской цивилизации могла бы повести или к росту новой органичности и социально-экономической самобытности российского общества, внутри которого пали крепостные стены между дворянско-интеллигентским обществом и крестьянской Россией, или к распаду остатков органичности и традиционности, искусственно сохраненных крепостной деревней, но слабо выраженных в высшем слое. Очевидно, первый путь в творческом принципе своем оказывался весьма сложным и маловероятным, ибо требовал высокой национально-культурной сознательности от интеллигенции и направляющей твердости верховной власти, в духе того просвещенного консерватизма, который воплотили в себе лучшие люди русской мысли и культуры. Второй путь был, безусловно, более вероятен, если учесть умственное состояние преобладающей части интеллигенции, мощное давление социально-исторического опыта Западной Европы и пассивность народной массы, не обладавшей ясностью своих социальных идеалов.

В этих условия возникала уже хорошо нам известная опасность интеллигентского проведения реформы в интересах народа, но без желания знать его мнение, его традиционные понятия о жизни, земле, смысле хозяйственной деятельности. Между тем эти понятия были очень самобытны и имели мало общего с представлениями о нуждах крестьянина, сложившимися в сознании русского либерала.

К сожалению, наша историческая наука не может похвастаться многочисленными исследованиями миросозерцания русских крестьян XIX века. Однако то, что имеется в нашем распоряжении, свидетельствует, с одной стороны, об их недовольстве крепостным состоянием, а, с другой, о вполне консервативном миросозерцании народной массы. То есть все многочисленные факты крестьянского протеста и даже неповиновения с 40-х по начало 60-х годов XIX в. отнюдь не свидетельствуют о неприятии народом ни царской власти, ни сословной системы, ни даже крепостного права. «В действительности... многие выступления были направлены не против крепостного права как такового, а против злоупотреблений крепостным правом» 7, - замечает один из исследователей этого вопроса. Традиционные особенности крестьянского мировоззрения обусловливали органическое включение в народное «мы» не только общины (мира), но Бога и царя. Зачисляя в «они» помещиков, поднимая бунт против своих душевладельцев, крестьяне стремились не к некой малопонятной свободе и частной собственности, но к большей справедливости в рамках сложившейся системы и в предельном смысле к тому, чтобы быть такими же подданными своего царя, как и помещики. Далее мечты о ликвидации личной зависимости от помещика и желания платить оброк царю, крестьянский идеал справедливости в дореформенный период не поднимался. Царская власть настолько органично вписывалась в фундаментальные представления крестьянства о мироздании и земельном идеале, что в народе возможно было вызвать восстание только от имени царя и только в защиту существующего государственного строя. Этим общепризнанным историками консерватизмом простонародного миросозерцания объясняется то, что только 30 % всех крестьянских волнений за 1857-1860 гг. подавлялись военной силой, в то время как 70 % бунтов умиротворялись мирным увещеванием 8.

Интересные факты можно найти в воспоминаниях революционеров 1860х годов, шедших поднимать крестьянство на революцию. К примеру, один из них пишет, что всякая попытка антиправительственной агитации буквально Литвак Б.Г. О некоторых чертах психологии русских крепостных первой половины XIX в. // История и психология. – М.: Наука, 1971. С. 209.

Там же. С. 210.

разбивалась о нравственно-покаянное воззрение крестьян. “По этому воззрению им приходится терпеть нужду и обиды и скверное обращение собственно потому, что они сами поголовно пьяницы и забыли Бога. Не помню за давностью, находил ли я аргументы, пригодные для того, чтобы доказать им, что “следствие” в данном случае принималось за “причину”, или пытался ослабить в них этот пессимизм как-нибудь иначе... Но остается факт, что я никак не мог сбить моих собеседников с их позиции” 9.

Что же касается простонародного аграрного идеала, то он представлял собой своеобразный результат самобытности русской национальной истории. Стремясь приблизиться к пониманию крестьянского земельного мировоззрения, многие дореволюционные исследователи отмечали, что оно представляет собой, возможно, неповторимое явление в мировой истории. К примеру, известный народнический автор И.Бунаков считал, что главной предпосылкой формирования оригинального быта нашего народа служил огромный запас свободных земель, принадлежавших государственной власти и превращенный ею в казенный фонд, для вольной заимки и правительственного наделения колонистов. Всякий крестьянин, получивший возможность уйти с участка, на котором он сидел, обладал правом на новый надел из государственного колонизационного фонда. В русском крепостном государстве, писал Бунаков, выработалось массовое убеждение в праве крестьянства на свободные государственные земли. Государственная земельная собственность в общественном мнении крестьян стала народным достоянием. Выявление этого традиционного «права на землю» в уравнительнопередельной общине есть явление вторичное, производное, ибо оно могло вырасти только в атмосфере общенародного «аграрного мировоззрения», не предполагавшего для отдельного крестьянина прав личной земельной собственности, но твердо признававшего нравственное право всего крестьянства на свободные земли государства. В этой атмосфере быстро глохли всякие частнособственнические побуждения, и пышным цветом расцветало общекрестьянское право на народное земельное достояние. Причем русская государственная власть отказывалась защищать индивидуальные земельные права мелких владельцев. Она предоставляла разбор их земельных дел деревенским и волостным судам, с головой выдавая права отдельных владельцев сельским обществам. В конечном счете, ростки коллективизма превратились в мощное дерево передельной общины, в тени которой заглохли более слабые побеги индивидуалистического понимания земельной собственности, подытоживал вышеназванный автор. Осуждая западническое презрение относительно несоответствующего буржуазно-либеральному аршину крестьянского правосознания, Бунаков подчеркивал: «Современный русский крестьянин - исторический тип, выкованный веками суровой русской жизни. Его земельное миросозерцание - продукт тысячелетней культурной истории» 10.

Цит. по кн.: Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен. Избр. произв. в четырех книгах. Кн. 2. – М.: Мысль, 1965. С. 452.

Бунаков И. О ближайших путях развития России // Заветы. 1914.№ 6. С. 26.

Таким образом, традиционные воззрения простонародной России объективно позволяли создать новую, государственно осмысленную систему организации жизни крестьянства, если бы руководящий слой империи смог прислушаться к мнению народа и достаточно точно выразить чуемый им земельный идеал, а не свои собственные либеральные представления о «счастье народа». Православное крестьянство обладало в прошлом веке высокой способностью быть верной опорой Церкви и царя, добросовестно выполняя все государственные обязанности. Более того, вне государственно осмысленного служения Богу, царю и православному царству на тяжелом, но жизненно необходимом хлебопашеском поприще русский крестьянин не видел оправдания своего бренного бытия. И если отмена крепостного права была проведена так, что православный крестьянин обнаружил свою государственную ненужность, был внутренне оскорблен в своих лучших надеждах, а внешне попал в такое смутное, двусмысленное положение, которое повлекло за собой плачевный всесторонний упадок деревни, а затем традиционных оснований жизни всей страны, то вина за это лежит не на нем.

§ 3. Характер отмены крепостничества, влияние революции «сверху» на Царское освобождение крестьян, хотя и явилось выдающимся событием отечественной истории, само по себе не решало сложнейших проблем развития русской цивилизации во второй половине XIX в. Наоборот, именно после года резко обостряются многочисленные противоречия Петербургской России.

Отнюдь не случайным свидетельством этого является трагическая гибель ЦаряОсвободителя.

Ответ на вопрос о причинах последующего расстройства общественногосударственной жизни можно дать, если учесть, что реформа 1861 г. была проникнута роковой двойственностью. Традиционно-русским в этой реформе было освобождение крестьян с землей. Однако, заставив их выкупать землю, правительство внесло в крестьянское сознание исторически ему чуждую западную идею о праве личной собственности на землю, подрывающую принцип общинного владения земельным фондом государства. Отмечая это обстоятельство, историк Н.М.Павлов писал, что испокон веков крестьяне, сидевшие на земле, как грибы сидят в почве, почитали ее своим родным достоянием. За то, что служилое сословие тянуло государеву службу и крестьянство тянуло различные повинности. И роптало оно только на чрезмерность и сверхзаконность тягла. Народу казалось, что из-под него никогда не вырвут почву, на которой он вырос и живет.

После «воли», казалось крестьянам, на их плечах останутся одни подати государству, ибо, ясное дело, государство без податей не стоит. Предполагали крестьяне, что добавятся издержки по самоуправлению, но никакой «третьей подати», по их понятиям, на них не должно было возлагать. Однако правительство, установив выкупные платежи, тем самым сделало практический шаг к разрушению соборного сознания крестьянства, к стимулированию индивидуализма и эгоизма. Чуждое сельскому миру и привнесенное в него со стороны, внешним законом, представление о выкупе земли, как капитализации оброка, - чревато для сельской общины бездною роковых последствий, заключал Павлов. В крестьянстве было возбуждено чувство исторической неправды, как в XVIII веке, при освобождении Петром III дворян от обязательной службы 11.

Двойственный характер реформы 1861 г. внес глубокую неопределенность в состояние крестьянской России. С одной стороны, выкупные платежи, наложенные на крестьянство, предполагали, что земельные наделы должны отныне составлять личную собственность крестьян. Согласно «Положению» 19 февраля, лица, внесшие свою долю выкупной суммы, становились «крестьянамисобственниками» и могли распоряжаться наделами, т.е. продавать и закладывать их. Кроме того, в ходе реформы была предпринята попытка внедрить в саму организацию сельского схода чужеродные принципы голосования, взятые из европейского опыта. Согласно «Положению», приговор мира считался действительным, если за него высказалось не менее 2/3 голосов. Этим нарушался древний обычай достижения согласия всех членов схода. В жизнь общин вносился раздор, сопутствующий расколу общества на большинство и меньшинство. Таковы были либеральные начала в реформе.

С другой стороны, надельная земля поступала во владение крестьянским общинам, которые уравнительно распределяли ее между своими членами и сообща пользовались пастбищами, сенокосами и другими общими угодьями. А в следующее царствование правительство запретило продажу и залог крестьянских земель и предприняло меры по укреплению общины.

Следовательно, со стороны правительства не было разработано вполне ясной и последовательной социально-экономической программы переустройства деревни. Но пока в правительственных учреждениях и в обществе боролись две тенденции аграрных преобразований (либерально-буржуазная и социальнообщинная), сельская жизнь оказалась предоставлена разного рода слепым, стихийным силам. При этом на практике побеждала либеральная политика, которая вела правительство к отказу от управления сельским хозяйством. В итоге, среди привыкшего к строгой, государственно-осмысленной системе общественноэкономической жизни крестьянства стали воцаряться растерянность, духовный упадок, кризис исторических традиций, разрушение исконных общинных устоев русского села.

Парадоксальным образом отмена крепостного права поставила крестьянство в менее правильные отношения с землей и государством, чем прежде. Отмечая этот факт, известный бытописатель русской деревни Г. И. Успенский заключал, что, рискуя быть причисленным к разряду заскорузлых крепостников, должен сказать: при всей несправедливости крепостной системы, она тщательно организовывала все деревенское управление с точки зрения хозяйственноземледельческого интереса. В целях хотя бы устойчивого получения дохода, даже самый дикий и неразвитый помещик должен был строить жизнь деревни так, чтобы учесть сравнительную силу семей, разумно разверстать налоги и барщину, верно определить способности работников, соблюсти экономию хозяйственных сил и содействовать нравственности и благосостоянию подопечного крестьянстСм.: Павлов Н.М. Наше переходное время. – М., 1888. С. 372-377.

ва. Благодаря государственно поддерживаемой народно-хозяйственной системе потомственный земледелец получал возможность удовлетворить свою главную нравственную потребность. Потребность не в индивидуальной свободе, с которой не знал что делать, и не в материальной наживе, к которой был не воспитан, а в реализации своего трудового крестьянского предназначения.

Крестьянская община сохранялась и твердо стояла до тех пор, пока членов ее объединяли однородность труда, самосознания, семейных и общественных обязанностей. Разрушение старой народно-хозяйственной системы, без замены какой-либо иной, подрывало не только государственную роль дворянства, но и базисное социальное значение крестьянского сословия. Стихийное развитие капиталистических отношений в деревне привело к ослаблению общинных начал крестьянской жизни, к социально-экономической поляризации сельского общества, кризису традиционного народного миросозерцания, резкому упадку нравов, выразившемуся в пьянстве и непроизводительной трате заработка потерявшими нравственную почву хозяевами. В старом порядке, основанном хотя и на тяжелом, но безгрешном труде, по словам Г. И. Успенского, крестьянин видел залог своего достоинства, уверенности, спокойствия духа, свои права гнева, милости, доброты. И он не понимал, а если понимал, то ненавидел новые деревенские типы кулака-эксплуататора и пройдохи-шарамыжника, которые поняли дух века сего и благодаря грехом наживаемому богатству оттеснили его, природного крестьянина, богатеющего только праведным путем, только по воле Божией, дающей талант ему и счастье 12.

С приведенным мнением русского автора, осуждавшего пороки буржуазного пути России после отмены крепостного права, в принципе совпадала оценка этого пути К. Марксом. Капиталистическая ориентация Российского государства, полагал Маркс, повела к тому, что с самого освобождения крестьян русская община была поставлена в ненормальные экономические условия, и с тех пор государство не переставало угнетать ее фискальными вымогательствами, к которым добавилась эксплуатация со стороны торговца, помещика, ростовщика. Это ускорило уже происходившую внутри общины борьбу интересов и ее разложение. «За счет крестьян государство выпестовало те отрасли западной капиталистической системы, которые, нисколько не развивая производственных возможностей сельского хозяйства, особенно способствуют более легкому и быстрому расхищению его плодов непроизводительными посредниками. Оно способствовало, таким образом, обогащению нового капиталистического паразита, который высасывал и без того оскудевшую кровь из “сельской общины”». Представители «новых столпов общества», желающих окончательно перевести Россию на путь западного капитализма, дальновидно указывал Маркс, будут всячески выдавать раны, нанесенные общине, как естественные симптомы ее дряхлости и постараются создать средний сельский класс из более или менее состоятельного меньшинства крестьянства, а большинство превратить просто в пролетариев 13.

См.: Успенский Г.И. Власть земли. Не случись. Старый бурмистр. – Л.: Худ. лит-ра, 1967. С.

43, 51-52, 194.

См.: К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т. 19. С. 409-410.

Либерально-буржуазная направленность общественно-государственных преобразований в царствование Александра II отразилась также в земской реформе и реформе городского самоуправления. Поскольку реформы понимались как уступка властолюбию интеллигенции и зажиточных буржуазных слоев, а не возвращение к союзу государства и земли, царя и народа, то широкие народные слои не получили должных прав и места в новых органах самоуправления, буквально монополизированных оппозиционной интеллигенцией и своекорыстной буржуазией. Не удивительно, что с первых шагов деятельность земских учреждений стала перерастать отведенные ей законом рамки и нарушать равновесие общественного самоуправления и правительственных органов, идея чего лежала в основе земской реформы 1864 г. Духовно дисциплинирующее православнонациональное самосознание, которое играло важную роль в сотрудничестве общества и царства московской эпохи, уже не отличало земских деятелей второй половины XIX в. В стране начало разгораться вульгарное политическое противоборство между земскими либералами и монархическим государством. Местная правительственная администрация, несмотря на то, что закон давал ей равную с земскими учреждениями компетенцию, оттеснялась от жизненно важных вопросов. Общественно-выборные власти все глубже втягивались в борьбу за влияние на высшие государственные дела, используя свою конкретную связь с практической жизнью населения. К руководству органов местного самоуправления стали приходить явные политиканы из среды городских интеллигентов, превращающие земство в средство партийной пропаганды и политической оппозиции. (Забегая вперед, скажем, что в 1903 г. была образована неофициальная организация «Земские конституционалисты». Она сумела провести в большинстве земских собраний резолюции, призывающие правительство установить в стране конституционный режим, который неизбежно должен был стать режимом классового господства буржуазии. Эта идея стала стратегическим принципом на 1-ом Всероссийском съезде земств, состоявшемся в Петербурге в 1904 г., что, по сути, сделало их политическим противником общенародной православной монархии. Именно в среде земских деятелей идеологически и практически зародилась конституционно-демократическая партия, сыгравшая ключевую роль в февральском перевороте 1917 года.) Результатом настоящей революции «сверху», произошедшей в России в связи с отменой крепостного права, введением широкого всесословного общественного самоуправления, нового суда присяжных, стало практически мгновенное разрушение социальных перегородок между Россией крестьянской, земледельческой, и господской, городской. При этом умонастроение высших классов начало быстро распространяться в среде простого народа. Колебание наивных народных умов, неизбежное в эпоху глубоких общественных изменений, было многократно усилено целенаправленной пропагандой «прогрессивных» идей со стороны разночинской интеллигенции, которую образовали выходцы из всевозможных сословий и племен. Напомним, что именно в 1860-е годы разночинцы («шестидесятники») вышли на историческую арену и начали быстро оттеснять дворянскую интеллигенцию, захватывая в свои руки систему народного просвещения, печать и представительные учреждения.

В условиях экономического и политического подрыва государственной значимости дворянства, явившегося закономерным следствием отмены крепостничества, резкое расширение и возрастание социальной роли разночинцев было вполне естественным. Данное обстоятельство существенно изменило весь общественно-психологический климат в городах, поскольку новый влиятельный слой отличался от прежней дворянской интеллигенции гораздо меньшей внутренней воспитанностью, слабой причастностью к национально-государственной традиции и вопиющей политической безответственностью. При этом новые интеллигенты унаследовали от старых, дворянских, всю их требовательность в отношении личных прав и свобод. «Разночинская интеллигенция была внутренне слишком слаба, как культурная сила, и, по своему сбродному сложению, легче всего сплачивалась на отрицании, – комментировал этот процесс Л.А.Тихомиров. – Естественно, лица, выходящие из разнородных по типу слоев, – свободнее всего сходятся при отбрасывании каждым своего органического прошлого, и при постановке общей цели на каких-либо чисто отвлеченных началах, имеющих вид “общечеловеческих”.

Таким “общечеловеческим” казалось “европейское”, “общекультурное”, и притом в тех крайних побегах, которые и в Европе отрицали все “старое”, органическое.

Наша новая революционная интеллигенция, поэтому, связала себя традиционно с прежним западническим направлением, с которым, в действительности, имела не много общего. Со страстностью вспыхнула в ней старая наша подражательность, от которой стали было излечиваться культурные слои дворянской образованной России» 14.

Итак, административно-учрежденческий по форме и либеральнобуржуазный по содержанию путь демократизации государства обусловил то, что органические социальные слои народа были отрезаны от представительных органов. Доминирующее значение в них, вместе с антинациональной и антигосударственно настроенной интеллигентской публикой, получила богатая, но культурно неразвитая, эгоистическая буржуазия. Вот почему чем больше прав и свобод предоставлялось обществу правительственной властью, ориентирующейся на европейский либеральный стандарт, тем более радикальный смысл обретало лево-интеллигентское «освободительное движение».

После восстания декабристов до 60-х годов XIX в. революционные кружки интеллигенции и учащейся молодежи практически не угрожали государственной власти. В царствование Николая Первого преобладало патриархальное отношение между обществом и царем, когда последний, подобно своему брату Александру, свободно гулявшему по Невскому проспекту и раскланивавшемуся со знакомыми, мог позволить себе прогулки по Петербургу и появление в общественТихомиров Л.А. Монархическая государственность. – СПб., 1992. С. 381.

ных местах практически без охраны 15. Так же Александр II, будучи наследником-цесаревичем, вдвоем со своим педагогом К.К.Мердером в частном порядке посещал бедные дома жителей окраин столицы, оказывая им посильную помощь.

Но 4 апреля 1866 г. возле Летнего сада произошло первое покушения на жизнь царя со стороны революционного кружковца Каракозова. Символично, что государя спас костромской крестьянин Осип Иванович Комиссаров, толкнувший злоумышленника, когда тот уже приготовился выстрелить из револьвера. В 1867 г.

поляк Березовский совершил покушение на русского императора во время всемирной выставки в Париже. 24 января 1878 г. В.И.Засулич стреляла в петербургского градоначальника Трепова (впоследствии она была оправдана судом). В феврале-мае в Киеве один революционер (Осинский) стрелял в прокурора Котляревского, а другой (Попко) убил жандармского офицера Гейкина. 4 августа того же 1878 г. в столице Кравчинкий-Степняк заколол кинжалом шефа жандармов Мезенцева. 2 апреля 1879 г. очередное неудачное покушение на царя совершил революционер Соловьев. В этом же году близ Москвы был взорван железнодорожный путь в месте, где должен был пройти царский поезд. В 1880 г. в здании зимнего дворца террорист Халтурин взорвал столовую, за минуту до выхода царской семьи к обеду. Наконец, в марте 1881 г. государь был убит.

То, что Россия вступила в период активного противоборства сил революции и правопорядка именно в период либеральных реформ, имело свои объективные основания. Во-первых, сам факт такого рода реформ был в глазах революционеров политической уступкой верховной власти обществу и, следовательно, свидетельством исторической правоты всех радикальных «служителей прогресса».

Возникала революционная надежда, что теперь можно добиться более глубоких перемен, вплоть до настоящего социального переворота, если отобрать инициативу у власти и взять дело преобразований в свои руки. Для этого перехвата инициативы и был развязан террор, острием своим направленный против Государя. Организаторы цареубийства из подпольной группировки «Земля и воля»

первоначально планировали его для того, чтобы заставить власть отказаться от реформ, ввести военное положение и дискредитировать себя в глазах общества репрессиями. Тем самым, посредством общего обострения политической ситуации, заговорщики стремились поставить страну на грань революционного переворота.

Наиболее полное воплощение террористической тактики осуществила партия «Народная воля», сделавшая цареубийство своей главной задачей. Практически это была не партия, а маленькая группа подпольщиков, насчитывавшая в начале своей деятельности 28 человек, а потом и того меньше. Но упорная борьба этой кучки террористов-фанатиков с правительством находила довольно широО простоте петербургских нравов, чем-то напоминавших патриархальность отношений между народом и царем в Московский период, красноречиво свидетельствовали новогодние народные маскарады в Зимнем дворце в Александровскую эпоху. На торжества в царский дворец пускались все “прилично одетые” подданные из всех сословий и всех земель империи, которых набиралось многие сотни. Причем они свободно разгуливали по залам, в изобилии содержащим всякого рода украшения и ценности, могли видеть царя и непосредственно с ним общаться.

кое сочувствие в среде либеральной интеллигенции. Судя по мемуарам многих свидетелей охоты революционеров на государя, даже вполне умеренные либералы оживленно встречали известия о травле царя террористами, радостно передавая друг другу последние новости противоборства преступных подпольщиков и законной власти, злорадствуя по поводу просчетов правительства и сочиняя циничные анекдоты в связи с его успехами.

Все это свидетельствовало об углублении хронических недугов русского образованного общества, о нравственном недостоинстве его и крайне малой способности ответственно, на благо народа и государства, воспользоваться плодами гражданской свободы, предоставляемой верховной властью.

В 1860-1870-е годы происходит вырождение революционного народничества в крайний революционный нигилизм, который логически объясняется консервативностью русского крестьянства и разочарованием революционеров в русском народе, как народе революционном. В условиях такой разочарованности народничество (с присущими ему элементами национального патриотизма, нравственного уважения самобытной правды крестьянской жизни, верой в особенный русский путь к лучшему социальному строю) уже не соответствовало требованиям революционного вероисповедания. И последнее начало искать себе иную идеологию, окончательно враждебную всему национальному, нравственно обоснованному, традиционному и органичному.

По мере развития нигилистической (то есть отрицающей все традиционные ценности религии, нравственности, национальности) стихии в разночинском слое, критика народничества развертывается с радикальных позиций. «Освободительное движение» приобретает все более беспочвенный, абстрактноидеологический характер. Органами нового движения становятся журналы Н.Г.

Чернышевского «Современник» и Г.Е.Благосветлова «Русское слово». У внутренне черствого, рассудочного Чернышевского, при вере в общину и возможность крестьянского социализма, испаряется живая сочувственная причастность к народному бытию, как корневой системе русского национального организма.

«Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу - все рабы», - таков приговор традиционной России, вынесенный Чернышевским с точки зрения безусловной ценности социальной революции. У публицистов «Русского слова» подвергается отрицанию уже и народническая приверженность общинным традициям. Разочарование в революционных способностях крестьянства заставляет одного из ведущих авторов этого наипередового журнала – Варфоломея Зайцева – писать о необходимости для прогрессивной интеллигенции энергично действовать против народа, потому что он «не может по неразвитию поступать сообразно со своими выгодами». Как замечает исследователь идеологии «Русского слова», идею общины, объединяющей людей на основе интуитивного «артельного духа» русских крестьян, крайне левые публицисты заменили идеей «промышленноэкономической ассоциации», в основе которой лежит высокая сознательность ее членов 16. То есть эволюция русской революционной мысли повела своих сторонников к замене народнического идеала органически-национальной общинноСм.: Кузнецов Ф.Ф.Круг Д.И.Писарева. – М.: Худ. лит-ра, 1990. С. 255.

сти искусственным коллективизмом интернационал-социалистов - прямых предшественников большевиков.

Нет ничего странного, что, увлекаясь коллективистской мечтой, никак не связанной с реальным окружающим обществом, авторы «Русского слова» проявляли крайний критический индивидуализм в отношении всех общезначимых социально-культурных устоев. Они даже могли позволить себе быть свободными от критики, а, приняв вместе с деятелями «Современника» название «свистуны», просто освистывать и осмеивать все вокруг. «...Что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть», учил своих молодых последователей Писарев. Процесс освобождения человека от всего устоявшегося и освященного веками приобретает у него самодовлеющую ценность, литература же получает смысл служебного средства тотального раскрепощения личности «от тех разнообразных стеснений, которые налагают на нее робость собственной мысли, предрассудки касты, авторитет предания, стремление к общему благу и весь тот отживший хлам, который мешает живому человеку свободно дышать и развиваться во все стороны».

Недостаток глубоких духовных познаний, убогий идеологический догматизм, питающий крайнюю фанатичность нигилистов-революционеров, породили два классических типа леворадикального интеллигента: литературного критика и профессионального революционера.

Первый тип сложился в окололитературной среде журналистов, газетчиков, кружковых публицистов. Используя обсуждение художественных произведений для высказывания каких-либо обличительных идей, кружковые публицисты адресовали статьи не столько зрелому и серьезному читателю, сколько учащейся молодежи. И сами выдающиеся левые критики были молодыми. Белинский умер в 37 лет, Добролюбов в 25, Писарев в 28.

При неразвитости философских традиций на русской почве и отсутствии партийно-политической сферы общественной жизни в православносамодержавном государстве, литературное творчество, журналистика и окололитературная жизнь приобрели у нас многоплановое, мировоззренчески и социально значительное влияние. От писателя и поэта передовая общественность требовала не просто талантливых, расширяющих жизненный и эстетический опыт произведений, но декларации последних смыслов общечеловеческого и национального бытия, предначертания путей к утверждению социальной правды.

Свившая себе гнездо около русской художественной литературы молодая радикальная мысль стремилась, вслед за своим предтечей Радищевым, направить литературное творчество на достижение определенных идеологических целей, усилить и заострить содержащиеся в нем элементы морализма, критичности, учительства, социального служения.

Общее воздействие передовых окололитературных публицистов на общественное сознание впервые было обстоятельно рассмотрено в 1890-х годах А. Л.

Волынским в книге «Русские критики». По мнению автора, воздействие это было неплодотворным. Чернышевский, Добролюбов, Писарев, делал вывод Волынский, «вносили в умы дух слепой ненависти ко всему, что не сразу и не вполне доступно плебейскому, неразвитому вкусу». Их деспотическое иго над общественным мнением душило в самом источнике свободные умственные силы русского общества. Под влиянием идейного ига публицистов «Русского слова» и «Современника», беспрепятственно разливается, простирая свои претензии на все виды творчества, науки, философии, «мещанство мысли, поддерживаемое страхом перед всем, что требует упорного труда, напряжения всех духовных сил» 17.

Второй тип леворадикального интеллигента - тип профессионального революционера - являл собой нечто среднее между одержимым бесами фанатиком отвлеченной идеи и мучеником совести, стремящимся пожертвовать жизнь во искупление социальной неправды окружающего мира. Эту духовную смутность, эту мутную смесь порочности и праведнической жертвенности можно заметить в псевдоиноческом отречении революционера от семейных уз, от обычных человеческих привязанностей, от органической причастности ко всей окружающей жизни, наконец, от своих настоящих имени и фамилии. Ощепляясь от реальной жизни страны, «профессиональный революционер» погружался в подпольный мир, проникнутый сектантско-партийной верой и «товарищеской» моралью.

Стихия деятельного самоотречения и жертвоприношения, сущая в душах представителей революционной молодежи, определялась, по верной мысли А. С. Изгоева, отголосками христианского представления, что земная жизнь не есть самоценность и святыня, что только твоя вера свята и должна вести тебя к крестной жертве. Потому идеал прогрессивной молодежи, пишет названный автор, выражается стремлением к смерти, в желании доказать себе и другим отсутствие страха перед ней и постоянную готовность принять ее. Что берется у нас в общем мнении критерием «левости»? - спрашивает Изгоев. И отвечает: «”Левее” тот, кто ближе к смерти, чья работа ”опаснее” не для общественного строя, с которым идет борьба, а для самой действующей личности... И вот это-то обстоятельство и оказывает магическое влияние на душу наиболее чутких представителей русской интеллигентной молодежи. Оно завораживает их ум и парализует совесть: все освящается, что заканчивается смертью, все дозволено тому, кто идет на смерть, кто ежедневно рискует своей головой» 18.

Итак, следует признать, что в революционном типе русского человека присутствовали некоторые христианские этические элементы, попавшие на службу отнюдь не христианским ценностям и приобретшие “превращенную” форму. В силу этих нравственных примесей и сохраняющейся психологической русскости, не все наши левые интеллигенты были целиком и полностью одержимы беспочвенной нигилистической стихией, глубоко чужеродной вскормленной православно-национальным духом русской душе. Во внутреннем мире многих из них возникали острые конфликты, сказывалась духовно-историческая память, выделялись моральное и национально-патриотическое противоядия злобной, всеразрушительной нигилистической страсти.

См.: Волынский А.Л. Русские критики. Литературные очерки. – СПб., 1896. С. 65, 315.

Изгоев А.С. Об интеллигентной молодежи // Вехи. 2 - е изд. – М., 1909. С. 116-117.

Но при всем том новое поколение революционных интеллигентов, оформившееся в 60-70-х годах XIX века, характеризовалось многими поистине страшными чертами: фанатической нетерпимостью к инакомыслию, неверием в высшие духовные силы, стремлением к насильственному изменению мира на совершенно утопических принципах. В конце концов «освободительное» движение интеллигенции угрожало освободить русских людей не только от верности историческим преданиям, святыням Церкви, от чести служения Отечеству, но и от самой возможности свободы веры, мысли и слова. Об этой жуткой перспективе «освободительного движения» начал догадываться к концу своей жизни дальновидный и честный дворянин-революционер А.И.Герцен. Он на себе почувствовал, что в революционных кругах учреждена своя «демократическая цензура» и своя радикальная «инквизиция», несравненно более опасные, нежели всякие другие. «Цензура демократическая, - писал Герцен, - губит нравственно, обвинения ее раздаются... не из прокурорского рта, а из дали ссылки, изгнания, из мрака заточения; приговор, писанный рукой, на которой виден след цепи, отзывается глубоко в сердце, что вовсе не мешает ему быть несправедливым». У нового поколения революционеров, замечал основоположник народничества, «образовалось свое обязывающее предание, идущее с 1789 г., своя связующая религия, - религия исключительно притеснительная... Гонимое предание, с своим терновым венком на голове, ограничивает сердце, мысль, волю» 19.

§ 5. Конфликт различных типов государственного сознания Чтобы достичь большей культурно-исторической ясности в понимании природы конкретных противоречий рассматриваемой эпохи, нужно увидеть мировоззренческое существо социально-политического конфликта, разросшегося в 1860-70-х годах внутри русского общества. А в своем мировоззренческом существе названный конфликт определялся столкновением трех различных типов государственного сознания: православно-национального, либерального и социалистического.

Первое из перечисленных воззрений определялось традиционным пониманием государства как православной монархии, прежде всего призванной защищать истинную веру, культурные и бытовые традиции русского народа, его крестьянского большинства, являющегося социальной основой империи, хранителем русского национального духа. С православно-монархической позиции, верховная власть должна была иметь сверхклассовый религиозно-нравственный характер отеческого правления, чтобы быть способной заботиться о солидарности всех сословий и народов, о социальной справедливости и нравственном здоровье подданных. При этом, в целях духовного здоровья последних, русское православное государство покровительствовало всем традиционным религиям на территории России и сохранению культурной самобытности нерусских народов.

Поскольку православное миросозерцание чуждо самодовлеющему культу личГерцен А.И.Письма из Франции и Италии. Сочинения в восьми томах. Т. 3.– М.: Правда, 1975.

С. 197.

ных прав и свобод, независимо от духовной направленности свободы, постольку традиционное русское государство ставило во главу угла принцип совестного служения Правде, обязанности перед Богом, Церковью, Отечеством, определяя ценность конкретных правовых норм и гражданских свобод их соответствием христианским религиозно-нравственным требованиям. Такое государство можно назвать положительно-консервативным, так как оно ориентировалось на объективные, положительные ценности и стремилось к их сознательному охранению вопреки всем стихийным историческим влияниям.

Либеральное миросозерцание, свойственное буржуазным западникам, предусматривало учреждение формально-представительного государства. Идея такого государства (которое искусственно учреждается и распускается согласно волеизъявлению его образующих индивидов, объединенных только внешними правовыми правилами) возникла в условиях Западной Европы, подытожив распад традиционного христианского воззрения на мир и на человека. По мере самоутверждения отдельного индивида, независимо от соответствия его идеалу христианской личности, на Западе происходила абсолютизация формальноправовых норм. Понятие о «правах человека» там определялось воззрением на человеческое существо как на изолированное частное лицо и, следовательно, отрывалось от христианской идеи первенства сверхличных обязанностей. Буржуазная формально-правовая цивилизация поощрив крайний индивидуализм, окончательно обособила личное «Я» от духовного «Мы» народа и утвердила понимание общества как механической совокупности частных собственников, а государства как органа политического влияния наиболее богатых классов общества.

Социалистическая интеллигенция руководствовалась революционнодиктаторским типом государственного сознания. Социалисты отрицали как посамодержавие, так и ложительно-консервативное формальнопредставительный строй буржуазных западников, который последние мыслили учредить в рамках конституционной монархии или демократической республики.

Революционно-диктаторское государство представлялось чрезвычайным средством обеспечения социальной справедливости и земного счастья на путях разрушения всякого неравенства и насаждения общечеловеческого братства.

Нетрудно увидеть, что все кратко очерченные типы государственного сознания были духовно непримиримы. Если дух либерализма - есть дух самовольства и самопревознесения отдельной человеческой личности, утверждающий высшую ценность ее прав и свобод независимо ни от каких иных ценностей, то дух консерватизма - есть дух служения сверхличному, безусловно ценному, дух защиты объективной истины от произвола частных мнений и самодовлеющей свободы.

Что же касается социалистической идеи, то, в том виде, в каком она укоренилась среди радикальной интеллигенции 1870-х годов, эта идея излучала явно богоборческий и утопический дух предельной человеческой гордыни, посягающей на все традиционные духовные и культурные устои (в том числе на ценности права и свободы) ради построения некоего идеального «светлого будущего».

Принципиальные различия между выделенными воззрениями не исключали их некоторого взаимовлияния. Так либеральные идеи, как мы знаем, проникали порой даже на уровень верховной власти, многие консервативные мыслители были не чужды «социалистическому стремлению» к общественной справедливости и народному коллективизму, а крайние революционеры порой предпочитали сохранение монархии безнравственному и несправедливому буржуазнодемократическому «прогрессу» 20. С чисто практической точки зрения, выработка нового самобытного общественного строя России в пореформенный период и должна была осуществляться на путях синтеза различных социальных воззрений.

Однако нужно ясно видеть, что в вероисповедном, духовном смысле все три столь глубоко различные мировоззренческие установки естественным образом примириться не могли, но порождали глубокую социальную борьбу и политическое насилие (леворадикальный террор). Стало быть, упрочение исторической власти в России, ее способность дать отпор либеральному разложению положительноконсервативного государственного сознания русского народа и обуздать социалистов-революционеров становилась решающим условием нормального развития страны. Чем крепче и сильнее была царская власть, тем больше шансов было у России мирно изжить прискорбные мировоззренческие расколы, взаимное непонимание интеллигенции и народа и обрести большую органичность общественного сознания. История не только нашей страны, но и всех других стран свидетельствует, что только на почве религиозно-нравственного и национальнокультурного консерватизма возможно укрепление общественной справедливости, расширение жизненной свободы и ее правовой обеспеченности, определяемой принципом служения и власти, и граждан безусловной Правде.

§ 6. Воцарение Александра III, личность Царя-Миротворца Все сказанное выше позволяет понять, почему консервативный поворот, осуществленный в русской жизни государем Александром Александровичем, открыл один из самых конструктивных периодов культурной, политической, и социально-экономической истории нашей страны, преодолев отрицательные поНапомним, что Герцен горячо приветствовал отмену крепостного строя Александром II, протянув ему руку примирения со словами: «Ты победил, галилеянин!» Герцен полагал, что, поскольку русское императорство родилось из революционной потребности развития народных сил при общечеловеческом образовании, царизм силен до тех пор, пока ведет страну вперед. Для русской царской власти есть только два исторических исхода: переделаться в демократическое и социальное самовластье, что возможно, но что совершенно изменило бы его характер, - или окаменеть в Петербурге, теряя свое влияние, и наконец сделаться жертвою возмущения крестьян или бунта солдат. Бакунин же писал в 1861 году о реальной перспективе для Александра - Освободителя стать первым русским земским царем, «могучим не страхом и не гнусным насилием, но любовью, свободою, благоденствием своего народа. Опираясь на этот народ, он мог бы стать спасителем и главою всего славянского мира... Он, и только он один, мог совершить в России величайшую и благодетельнейшую революцию, не пролив капли крови». Он может еще и теперь понять единственный путь к спасению себя и России. «Остановить движение народа, пробудившегося после тысячелетнего сна, - заключал мыслитель, невозможно. Но если бы царь стал твердо и смело во главе самого движения, тогда бы его могуществу на добро и на славу России не было бы меры...» (цит. по кн.: Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен. Избр. произв. в 4-х книгах. Кн. 2.– М.: Мысль, 1965. С.

407-408.) следствия эпохи Великих реформ и придав России запас государственной и нравственной основательности на десятилетия вперед.

Сын Александра II взошел на престол в обстановке всеобщей смуты, вызванной убийством Царя-Освободителя. Радикальные группировки ликовали, консерваторы и умеренные либералы негодовали, прекраснодушные моралисты обращались к новому царю с петициями о помиловании цареубийц. Подобное послание от Л.Н.Толстого передал государю великий князь Сергей Александрович. С мыслью о необходимости прощения террористов в христианском государстве выступил на публичной лекции в Петербурге религиозный философ В.С.Соловьев. В этой обстановке государь должен был проявить самостоятельное разумение и недюжинную волю, чтобы воспрепятствовать дальнейшему расшатыванию государства. И он проявил то и другое.

Император Александр Александрович приходился вторым сыном ЦарюОсвободителю. Его первый сын - цесаревич Николай - скончался в молодые годы (22 лет), после чего наследником стал следующий по возрасту брат скончавшегося. Александр Третий вступил на престол в 36-летнем возрасте (он родился февраля 1845 г.) со вполне сложившимся характером. Большую роль в воспитании царя сыграл К.П.Победоносцев, укрепивший его православно-национальные воззрения, когда он был еще молодым человеком. С юных лет Александр Александрович отличался тихим нравом, простотой, прямодушием, добросовестностью во всех занятиях, большой работоспособностью и огромной физической силой. Во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. он командовал одним из отрядов на Дунае, проявив скромность и смелость. Твердостью воли, любовью к строгому порядку, приверженностью всему русскому Александр III походил на деда. Поэтому новое царствование общим духом своим стало напоминать Николаевскую эпоху.

В Манифесте, определявшем этот дух, говорилось: «Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело Правления, в уповании на Божий промысел, с верою в силу и истину Самодержавной власти, которую мы призваны утвердить и охранять для блага народа нашего от всяких на нее поползновений”. Здесь же царь призывал подданных служить искоренению гнусной крамолы, позорящей землю русскую, и водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России Александром II.

Итак, основной задачей царствования стало укрепление расшатанного многогранными и стремительными реформами русского общества на началах православно-национальной традиции, не сворачивая пореформенной системы общественного самоуправления и гражданских свобод, но уравновешивая их сильной государственной властью, твердо защищающей общенациональные интересы и поддерживающей чувство политической ответственности. Нужно было стабилизировать государственное существование, а тем самым помочь народу освоить произошедшие глубокие перемены в общественном бытии страны, адаптироваться к ним и увидеть порожденные ими новые возможности жизни.

Необходимость укрепить правительственную власть и обуздать революционные группировки после 1 марта 1881 г. сознавали даже либеральные деятели. В частности, Б.Н.Чичерин, в своей записке царю о задачах нового царствования, обращал внимание Александра III на то, что в эпоху коренных преобразований не следует думать об ограничении верховной власти и о свободе печати, поскольку периодическая печать в огромном большинстве своих представителей явилась элементом разлагающим, несущим обществу не свет, а тьму, ожесточающим его беззастенчивой бранью и возбуждающим громкой социалистической фразой. Вся ходячая либеральная программа ведет к усилению разлагающих элементов общества, а нужно дать перевес элементам скрепляющим, иначе общественное разложение будет использовано социалистами, полагал мыслитель.

Причины зла, на взгляд Чичерина, заключались не в правительстве и не в существующих политических стеснениях, которые по слову автора записки, «имеют для России не более значения, как булавочные уколы на коже кита», но в самом состоянии русского общества, в той быстроте, с какой совершились в нем преобразования. В России происходит революция «сверху», все понятия перепутались, все предания исчезли. Из Западной Европы принесло к нам идеи социальной смуты. «...Сбитая с пути часть русской молодежи составляет самый вредный и опасный для государства элемент. Воображать, что можно мягкостью возвратить к полезной гражданской деятельности этот умственный пролетариат.., значило бы быть уж слишком наивным утопистом» 21, - предостерегал царя Чичерин. При существующем беспорядке в умах, делал он вывод, нельзя установить вполне правовую систему правления. «Для того чтобы законный порядок восстановился в учреждениях надобно, чтобы он водворился в умах». Поэтому сейчас невозможны и не нужны никакие коренные изменения ни в административном управлении, ни в положении крестьян.

Но настоящей духовной и идейной опорой царя при проведении твердого государственного курса с самого начала нового царствования явился его давний наставник К.П.Победоносцев.

§ 7. Консервативное значение деятельности К.П. Победоносцева Константин Петрович Победоносцев (1827-1907) родился в Москве в семье профессора Московского университета, где было 11 детей. Константин был воспитан в духе преданности царю и Отечеству. После окончания училища правоведения молодой юрист служил в Сенате. В 1850-х годах Победоносцев стал читать лекции по гражданскому праву в качестве профессора университета и занялся интенсивной научной деятельностью. С 1861 г. ученый-правовед получил приглашение преподавать юридические науки великим князьям, в том числе будущему императору Александру III. За год до своей гибели Александр II назначил Победоносцева обер-прокурором св. Синода.

После убийства Царя-Освободителя Победоносцев предпринял все от него зависящее, чтобы восстановить опасно пошатнувшийся государственный порядок, базирующийся на твердом авторитете самодержавия, его общенародной направленности. На состоявшемся 8 марта 1881 г. совещании великих князей, миЧичерин Б.Н. Задачи нового царствования // К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. Т. 1.– М.-П., 1934. С. 109.

нистров, представителей Государственного Совета, Победоносцев решительно выступил против движения к конституционному строю, утверждая, что конституция, как свидетельствует западный опыт, представляет орудие несправедливости и партийных интриг, превращающих государственную жизнь в ожесточенную свалку партий. Все учреждения, возникшие в ходе «Великих реформ», он назвал говорильнями, чуждыми как царю, так и народу, вбивающими клин между ними. Через новые органы самоуправления народная масса подпадает под влияние интеллигенции, в то время как интеллигенция сама должна учиться у народа, который есть носитель традиционных духовных качеств. Для предотвращения беспорядков в стране обер-прокурор Синода предлагал усилить верховную власть, способствовать повышению жизненного уровня крестьянства, заботиться о его нравственном благе и возрождении органической, доверительной связи между народом и царем.

Победоносцев убедил Александра III сделать решительный шаг - издать Манифест 29 апреля. «Вам достается Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы ее повели твердою рукою, чтобы правящая власть видела ясно и знала твердо, чего она хочет, и чего не хочет и не допустит никак, - писал наставник своему государю. -... Ради Бога в эти первые дни царствования, которые будут иметь для Вас решительное значение, не упускайте ни одного случая заявлять свою личную решительную волю, прямо от Вас исходящую, чтобы все слышали и знали: “Я так хочу”, или “я не хочу этого» 22. Вы государь русский, внушал Победоносцев Александру Александровичу, в Вашем лице предо всеми и перед каждым стоит сама Россия, вся земля с верховной властью. Есть ли хоть один, которым Вы не могли бы с первого раза, с первого слова овладеть нравственно? «Ваше Величество, Вы не знаете всей своей силы. Ради Бога узнайте ее, поймите ее, уверуйте в нее - тогда все для Вас будет ясно, тогда всякое личное впечатление прежнего времени перестанет нагонять тень на Ваши отношения к людям. Когда подходит к Вам человек, подумайте, что тут не он и Вы, а он и Россия, тогда будет Вам ясно, как отнестись к человеку и что сказать ему, а Ваше всякое слово будет со властью и силой» 23.

Свое государственное мировоззрение К.П. Победоносцев строил, исходя из православного понимания царской власти и резко отрицательного отношения к интеллигенции. Христианское государство, на взгляд мыслителя и правоведа, есть духовный организм и призвано способствовать развитию нравственных сил жизни. Власть повсюду, а в России особенно, писал государев наставник, имеет громадное нравственное значение. “Когда добрые и прямые почувствуют уверенность в том, что они не будут перед властью смешаны безразлично с недобрыми и лукавыми, это придаст необыкновенную энергию росту всякого доброго семени. Главная наша беда в том, что цвета и тени у нас перемешаны. Мне казалось всегда, что основное начало управления - то же, которое явилось при сотворении мира Богом. «“Различа Бог между светом и тьмою”, - вот где начало творения вселенной. Там, где нет этого различия, - один хаос. Чтобы выйти из него, Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени. М.: Русская книга, 1993. С. 340 –341.

необходимо иметь ясное око, различающее свет и цвета и твердую волю, неуклонную в различении и в действовании. Но за всем тем - одна сила Божия может поддержать власть в великом и ужасном деле правления!» Русское образованное общество Победоносцев мыслил неорганическим смешением лиц разных воззрений, шатающихся во все стороны. Отрыв значительной части интеллигенции от церковно-национальных традиций русского народа он считал настолько значительным, что не верил в возможность привлечь ее к сердечному религиозно-нравственному пониманию природы православной монархии. В отношении интеллигенции, по мнению Победоносцева, русская историческая власть должна проявлять прежде всего твердую последовательность, принуждая считаться с собой даже без любви и доверия. «...Общество в России всегда было таково, каким держала его власть правительства, - замечал он.- Когда власть стояла и действовала на твердых началах, тогда не шаталось и общество... Хотя бы власть безмолвствовала, все знали, чего от нее следует ожидать в потребном случае. Ныне этой уверенности нет, и от того все шатается. Привыкли к тому, что власть все попускает и бездействует, опасаясь нарушить какое-то правило, написанное в законе, потревожить какую-то свободу» 25.

Все русское население Победоносцев разделял в культурном смысле на неучившихся, недоучившихся, выучившихся и переучившихся. К первой группе он относил крестьянский люд, живущий в первобытной патриархальности. Правительственная власть, на взгляд Победоносцева, должна способствовать просвещению и нравственному развитию крестьянства, ни в коем случае не бросая его на произвол судьбы. Ибо отпущенная на свободу деревня сразу самостоятельной быть не может. На практике она массовым образом попадает в новую зависимость от кабатчика, кулака, ростовщика, революционного пропагандиста, которые способствуют нравственному разложению крестьянства. Для противодействия упадку пореформенной деревни Победоносцев считал необходимым укрепление крестьянской общины - хранительницы народной нравственности и бытовых традиций, а также развитие системы церковно-приходских школ, должных органически соединять просвещение с формированием православного миросозерцания народа. Нравственную, культурную, материальную поддержку бедных слоев Победоносцев признавал непосредственной задачей государства, предлагая учредить «государевы избы» по всей стране, для помощи больным и воспитания сирот. Причем все работающие на поприще народного воспитания и благотворительности, указывал он, должны быть не только носителями просвещения, но и живой православной сердечности.

Наибольшее количество полезных образованных людей консервативный мыслитель находил среди выучившихся. В среде же недоучек - неудачников и переучек - самодуров он видел основную почву для вздорных, сумасбродных идей.

Отвергая самодовлеющую ценность образования, Победоносцев заключал, что учиться надо дать всякому, но настолько, насколько учение помогает его жизни, а не уводит в безжизненные, безвыходные сферы. Он был убежден, что истинное К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. Т. 1.– М., П., 1934. С. 145.

Победоносцев К.П.Великая ложь нашего времени. С. 20-21.

понятие о школе живет не в интеллигенции, а в народе. «По народному понятию, школа учит читать, писать и считать, но, в нераздельной связи с этим учит знать Бога и любить Его и бояться, любить Отечество, почитать родителей. Вот сумма знаний, умений и ощущений, которые в совокупности своей образуют в человеке совесть и дают ему нравственную силу, необходимую для того, чтобы сохранить равновесие в жизни и выдерживать борьбу с дурными побуждениями природы, с дурными внушениями и соблазнами мысли» 26.

Повторение этих вечных истин о почитании Бога, родителей, Родины, вековых преданий своего народа вызывало ненависть революционных кругов. Со всех концов России, как делится Победоносцев в воспоминаниях, ему сыпались письма от анархистов, социалистов, либералов, обвиняющие его во всех ограничениях свободы. Некто Лаговский из самарского революционного кружка даже стрелял в обер-прокурора Синода, объясняя потом свой террористический акт тем, что Победоносцев распространяет в народе суеверие и невежество посредством церковно-приходских школ.

Но верный служитель Церкви и монархии не колебался в своих верованиях.

Его многолетняя государственная работа укрепила русскую власть и, возможно, отсрочила революционную катастрофу. Некоторое представление о масштабе трудов выдающегося консерватора дает следующее описание кабинета Победоносцева, сделанное одним дореволюционным журналистом: «В его громадном кабинете, в нижнем этаже на Литейном, с письменным столом колоссального размера и другими столами, сплошь покрытыми бесчисленными книгами и брошюрами, становилось страшно от ощущения развивающейся здесь мозговой работы.

Он все читал, за всем следил, обо всем знал» 27.

§ 8. Культурная политика Александра III, социально-экономические, научные и культурные успехи России во второй половине XIX в.

Духовно консервативный характер царствования Александра III выразился в заботах правительства об укреплении влияния Православия, позиций Церкви на поприще воспитания и просвещения народа, чему служили в первую очередь церковно-приходские школы. Если к концу царствования Александра II и началу государственной деятельности К.П. Победоносцева в России насчитывалось таких учебных заведений, с 13 035 учащимися, то к 1905 году школ стало 43 696, а учащихся в них 1 782 883 28.

Российское правительство предприняло усилия для ограничения влияния католицизма, протестантизма, униатства, а также различных сект на население империи. Вместе с тем старообрядцы в 1883 г. получили право иметь свои молельни Там же. С. 9.

Победоносцев К.П.Великая ложь нашего времени. С. 12.

и школы. По соглашению с Папой была восстановлена Римско-католическая иерархия в России и возвращены польские епископы, сосланные в Сибирь в 1863 г.

Активизировалось сооружение православных храмов в Балтийском крае, где строго преследовалось отпадение от православия в лютеранство. Правительство способствовало приобщению к русской культуре национальных меньшинств. На национальных окраинах требовалось обязательное изучение русского языка, который получал имперский государственно-административный статус, устанавливался централизованный контроль за существовавшими там образовательными учреждениями.

Хотя в некоторых случаях такого рода политика усиливала неприязнь нерусских слоев населения к правительству, она способствовала упрочению Российской государственности, формированию единого культурного пространства и развитию средств межнационального общения. Следует учитывать, что значительная автономия отдельных частей Российской империи, в частности Финляндии, Лифляндии, Эстляндии и Курляндии, занимавших в империи обособленное привилегированное положение, уже не соответствовала обстоятельствам европейской политической жизни, характеризовавшейся нарастанием централистских тенденций, стремительным ростом вооружений, военно-политической напряженности и усилением противоречий между Россией и Германией.

Консервативный курс Александра III проявился и в укреплении общественной роли дворянства. Для согласованного проведения правительственной политики в сельских районах был введен институт земских начальников, назначаемых из местных дворян губернатором и утверждаемых министром внутренних дел. Изданное в 1890 г., новое положение о земских учреждениях, наряду с усилением в них роли дворянского элемента, предусматривало более строгий контроль правительственной администрации за земствами.

В 1884 г. был издан новый университетский устав. Отныне ректоры университетов назначались правительством, а не избирались, программы образования должны были утверждаться министерством, вводились государственный экзамен под надзором официальных комиссий и особая инспекция для контроля за занятиями и поведением студентов. То была вынужденная мера противодействия либеральной и революционной пропаганде, процветавшей в высшей школе. При этом развитие высшего образования продолжалось, были открыты университет в Томске, технологический институт в Харькове, основан археологический институт даже в Константинополе.

В экономической сфере правительство взяло курс на сохранение и поддержку сельской общины. В 1893 г. оно запретило продажу и залог крестьянских земель, дабы «оградить неприкосновенность крестьянского земельного достояния».

Был издан закон, регулирующий порядок земельных переделов и устанавливающий для них наименьший срок - 12 лет. С самого начала царствования Александра III были понижены выкупные платежи с крестьянских наделов, затем учрежден крестьянский банк, призванный помочь отдельным сельским жителям и целым общества выкупать частновладельческие земли. Правительство отменило подушную подать с сельского населения и издало правила о переселении малоземельных крестьян за Урал.