«КУЛЬТУР-ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ ЭПИСТЕМОЛОГИИ КОНФЛИКТА ...»

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ФИЛОСОФСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

КАФЕДРА КУЛЬТУРОЛОГИИ

На правах рукописи

КАБЫЛИНСКИЙ Борис Васильевич

КУЛЬТУР-ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ

ЭПИСТЕМОЛОГИИ КОНФЛИКТА

Специальность 09.00.13 – философская антропология, философия культуры Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук

Научный руководитель – доктор философских наук, профессор Соколов Е.Г.

Санкт-Петербург – 2014

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД: КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ КОНФЛИКТА

§ 1. Критический анализ классических теорий конфликта

§ 2. Средство, метод, технология конфликторазрешения (интенциональность)

§ 3. Собственное конфликта

ГЛАВА 2. АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЫ КОНФЛИКТНОСТИ И

ВАРИАНТЫ ГЕНЕЗИСА КУЛЬТУРЫ

§ 1. Общие положения: эпистемологический ориентир

§ 2. Культурный генезис в современной эпистеме

§ 3. Культурный генезис в постсовременной эпистеме

ГЛАВА 3. ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГРАММЫ РАЗРЕШЕНИЯ КОНФЛИКТОВ....

§ 1. Эпистемологическая програма "Провокация и вытеснение"

§ 2. Эпистемологическая програма "Технологизация мышления".................. § 3. Эпистемологическая програма "Телесная дрессура"

§ 4. Эпистемологическая программа "Управляемая конфликтность"............ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. Уровень науки определяется тем, насколько она способна на кризис основопонятий 1. Соглашаясь с этим замечанием М. Хайдеггера, следует признать, что тенденция переставить знание о конфликте на новые основания представляется в высшей степени актуальной. Во-первых, структура этого знания, сформированная в рамках отечественной традиции, на сегодняшний день не является независимой от других дисциплин. При этом конфликт не фундирован в качестве онтологически необходимого способа быть для набрасывающего себя на собственные возможности Я. Во-вторых, данная проблема усугубляется тем обстоятельством, что отечественная теория конфликта исключительно ноэматична и не знает себя с ноэтической точки зрения. При этом конфликтная ситуация в общепринятых научным сообществом концептах рассматривается исключительно в условиях линейности времени, что накладывает существенные ограничения на возможности научного познания способа Я быть в конфликте. В-третьих, коррелятивное взаимоотношение культуры и конфликта большинство отечественных исследователей интерпретирует одномерно: культура есть объективирующая данность, детерминирующая как поведение сторон в конфликте, так и внешнее регулирующее воздействие на конфликтную ситуацию. Таким образом, теория конфликта в незначительной степени приблизилась к пониманию роли антропологических экзистенциалов в процессе культурного генезиса.

Наметившаяся тенденция отставания российской теории конфликта от западноевропейской научно-исследовательской традиции мотивирует научное познание на преодоление факультативности современного отечественного подхода к проблемам онтологии конфликта и генезиса культуры под влиянием регулирующей деятельности по разрешению конфликтов. В этой связи представляется перспективным для отечественной теории конфликта использовать потенциал культур-философского подхода, в частности, для решения первоочередной комплексной задачи, а именно – исследования 1 Хайдеггер М. Бытие и время. / пер. с нем. В. Бибихина. – М.: Ad Marginem, 1997.

возможностей обретения этой отраслью знания новой исследовательской парадигмы, а также создания теоретического концепта, в рамках которого может быть намечен путь преодоления разрыва теоретического и практического знания о конфликте в контексте движения от ноэмы к ноэтике.

Масштабность данной задачи с неизбежностью предполагает реконструкцию теоретико-методологических оснований для теории конфликта.

Попытка приблизиться к онтологии конфликта, то есть критически осмыслить с философской точки зрения такие базовые категории, как конфликт, разрешение и урегулирование конфликтов, инструмент, метод и технология разрешения конфликтов, не является самоцелью, а скорее – первым этапом на пути к объективному раскрытию сути рассматриваемого вопроса. Необходимо признать, что поиск аподиктических оснований теории конфликта по своей природе может привести только к высшей степени абстрактным, умозрительным результатам. Полезность и необходимость такого знания неоспорима, если поставлена задача выделить теорию конфликта в качестве самостоятельной научной дисциплины, основанной на собственных, а не заимствованных из других отраслей, категориях. Вместе с тем ценность феноменологического подхода для практического знания о конфликте не столь велика. Поэтому расширение методологии исследования с целью доказательство тезиса о том, что феномены конфликта и культуры взаимозависимы, оправдывается перспективой привнесения определенной динамики в процесс создания новых подходов в сфере практической деятельности по разрешению конфликтов. Но для перехода к качественно иному понимания сущности конфликта требуется такой принцип структуризации профильного знания, который в отличие от традиционного, включал бы в себя не только умозрительные категории, но и хронологию основных исторических периодов конфликторазрешения, а также конкретные программы регулирующего воздействия на конфликтные ситуации.

Использование потенциала эпистемологии с целью дополнения феноменологического подхода исследования конфликта представляется эффективным способом аналитики соответствующего культурного дискурса.

Полезность эпистемологической методологии для теории конфликта состоит в том, что выявление и периодизация эпистем, то есть структур знания о разрешении конфликтных ситуаций, позволяет по-новому взглянуть на проблему эволюции данного практического направления. Историография современной теории конфликта исключительно зависима от смежных отраслей знания. Помимо этого, отсутствие четкой структуры знания о разрешении конфликтов, порождает ряд трудноразрешимых логических затруднений и противоречий. De facto теория конфликта не в состоянии на сегодняшний день дать убедительный ответ на вопрос о том, в чем собственно состоит различие в практике разрешения конфликтных ситуаций во времена Пелопонесской войны, в период Реформации или в эпоху наполеоновских войн. Также представляется совершенно неясным почему только в двадцатом веке в практике регулирующего воздействия на конфликты различной природы впервые возникают сложносоставные технологии, не имеющие аналогов в конфликторазрешении из прошлых эпох.

Однако самым значительным упущением теории конфликта следует признать фактическую утрату антропологической составляющей в качестве объекта научного исследования. Речь идет о том, что субъект, разрешающий конфликт, исключительно пассивен в том плане, что его знания, умения, навыки признаются производными, заранее данными переменными, которые никоим образом не влияют на процессы трансформации не только культуры конфликта, но и дискурса в целом. В этой связи создание наброска эпистемологии конфликта ориентировано на преодоление существующих в современной теории затруднений. Необходимо отметить, что во избежание новых заблуждений классические воззрения на сущность структур знания следует дополнить новыми терминами и концептами. В частности, представляется неточной гипотеза о существовании только одной эпистемы в конкретную историческую эпоху. Действительно, эпистемы поочередно сменяют другую, но этот процесс проходит через лиминальную стадию, то есть такое состояние, когда система меняет свои структурные свойства, но при этом переход не является незавершенным.

Теоретическое и практическое знание о конфликте сосуществуют в тесной обоюдной зависимости, поэтому феноменологический подход и эпистемология конфликта в рамках культур-философского переосмысления сущности конфликтных отношений должны также взаимно дополнять друг друга. Иными словами, культур-философские основания эпистемологии конфликта подразделяются на феноменологические и собственно эпистемологические. За рамками сугубо умозрительного постижения сущности конфликта данная дихотомия не имеет принципиального значения, поскольку эти категории тесно переплетены и фактически конституируют единый цельный концепт. При этом теоретическое значение подобного разграничения предметного поля анализируемых понятий трудно переоценить. В частности, понятие "эпистемологическая программа разрешения конфликтов", с одной стороны, в точности отображает идею М.

Хайдеггера об экзистенциалах и соответствуют не только каждому из них по отдельности, но и формируют некое подобие единого целого, своеобразный переход от Я-в-конфликтности к Я-не-в-конфликтности или Я-в-другой конфликтности. С другой стороны, эти программы предельно конкретны и наглядно иллюстрируют специфику конфликторазрешения в определенном культурном дискурсе в течение фиксированного исторического периода.

Таким образом, применение культур-философского подхода к теории конфликта с данной теоретико-методологической точки зрения дает возможность не только вычленить базовые категории в сфере разрешения конфликтных ситуаций, имеющих характер конститутивов вне зависимости от исторической эпохи, но и уяснить логику эволюции этих форм в периоды смены эпистемологических систем, что позволяет качественно иным образом оценить роль и значение феномена культуры в рамках конкретного культурного дискурса.

Степень разработанности проблемы.

Категориально-понятийный аппарат эпистемология с точки зрения масштабности использования в рамках методологического аппарата современной теории конфликта приходится оценить как маргинальный.

Несмотря на то, что уже в неклассической философии эпистемология отделена от гносеологии и является отдельным направлением исследований, в теории конфликта это знание не используется даже в качестве вспомогательного инструментария научного познания. При этом в исследованиях М. Фуко, посвященных разработке данной темы, содержится существенный потенциал, который может быть экстраполирован на современную теорию конфликта. С другой стороны, К. Поппер создал достаточную базу для исследования эволюции структур знания о конфликте.

Перспективность заимствования теорией конфликта этих и многих других исследователей в области эпистемологии еще только предстоит изучить в рамках отечественной традиции.

Исследованию структурных характеристик конфликта посвящено большое количество работ. Изучение позиций субъектов конфликта и способов его разрешения – вопрос, интересный не только в сфере социологии, но и политологии, психологии При этом с философской или культурологической точки зрения данный вопрос практически не исследуется.

Позиционирование конфликта как особого способа видоизменения культурного дискурса в философской и культурологической литературе лишь штрихпунктирно намечено. Фактически конфликт в данном контексте выступает в качестве сугубо акцидентальной категории. В свою очередь теория конфликта во многом игнорирует проблемы философского характера.

Например, данная отрасль научного знания избегает ответа на вопрос о том как собственно возможен конфликт, а именно – столкновение Я с Другим.

Коррелятивное соотношение культуры и конфликта также относится к малоизученным темам. Взгляды отечественных исследователей на данную проблему характеризуются одномерностью. Такие авторы, как..... в основном исследуют столкновение цивилизаций, национальные модели ведения переговоров, характерные черты силовых методов в том или ином культурном контексте. Субъект конфликторазрешения в этих работах фактически помещается в заранее данный дискурс и не получает права на его изменение, трансформацию, то есть не воспринимается в качестве фактора активного генезиса культуры.

конфликторазрешения, формирующих ту или иную систему регулирующего воздействия на конфликтные ситуации, не достигнуто на высшем уровне философского абстрагирования. Вопросами прикладного характера, исследующими непосредственно практическое конфликторазрешение, занимались социологи и теоретики конфликта. Были изучены силовые, мирные, посреднические методики, детально исследованы возможности их комплексного и поэтапного применения. Список авторов в данной области чрезвычайно широк. Однако обобщающих трудов, концептуализирующих периодизацию и структуру практики конфликторазрешения с философской точки зрения, в современной теории конфликта, фактически нет.

Предпринимались попытки лишь создать историографию конфликтологии.

Таким образом, несмотря на то, что некоторые вопросы философии культуры и эпистемологии, отдельные проблемы в рамках теоретического и прикладного знания о конфликте разработаны достаточно хорошо, комплексного анализа границ применения культур-философского подхода к феномену конфликта проведено не было. Понятие эпистемологические программы в исследовании конфликта не применялось, несмотря на свою многомерность и эффективность. Данная диссертация – один из первых шагов в этом направлении, в создании комплексного решения назревших вопросов.

Цели и задачи диссертационного исследования. Цель работы – раскрыть сущность культур-философских оснований эпистемологии конфликта.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующий ряд задач:

1) Онтологически фундировать понятие "конфликт" в соответсвующей теории;

2) Критически проанализировать классические теории конфликта 3) Выделить базовые эпистемы философского и культурологического знания о конфликте и показать их историческую специфику;

антропологическими экзистенциалами и вариантами генезиса культуры;

5) Рассмотреть конкретные эпистемологические программы разрешения конфликтов.

Библиография. Использованные в диссертационном исследовании источники можно классифицировать следующим образом:

1. теоретические источники, т.е. философские концепции, повлиявшие на содержание и структуру, методологию и терминологию работы. Прежде всего, необходимо отметить работы М. Фуко, П. Фейерабенда, К. Поппера, Т.

Ван Дейка. Исследования в области экзистенциальной философии – С.

Кьеркегора, К. Ясперса, Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, М. Мерло-Понти, Ж.-П.

Сартра также стали опорой при изучении выбранного предмета. Большую значимость для диссертационной работы представляет критика одномерного взгляда на сущность социально-политических процессов, одним из основоположников которой является Г. Маркузе. Поскольку с ноэматической точки зрения разрешение социальных конфликтов достигается за счет делегирования индивидами статусных функций институтам, впоследствии самостоятельно воспроизводящим социальные факты, постольку проведение некоторых параллелей с концепцией Д. Сёрла оказалось весьма результативным для раскрытия целей и задач диссертационной работы.

Важное место заняли исследования постиндустриального общества и сетевой культуры, раскрытые в работах М. Кастельса, Д. Белла, Р. Инглхарта.

2. были также привлечены исследования известных авторов теории конфликта, изучавших его системные характеристики, К. Боулдинга, Р.

Дарендорфа, Г. Зиммеля, Л. Козера, Т. Парсонса.

3. исследования в области сетевого подхода к конфликтам – Я.А.

Пляйса, Л.В. Сморгунова, А.И. Соловьева.

4. работы специалистов в сфере разрешения конфликтных ситуаций – А.Я. Анцупова, И.Е. Ворожейкина, А.В. Глуховой, А.Я. Кибанова, А.И.

Шипилова.

5. использована теоретическая база исследования инструментов, методов, технологий регулирующего воздействия на конфликтные процессы.

Среди авторов – А.Г. Дугин, С.Г. Кара-Мурза, Г.Г. Почепцов, О.В.

Аллахвердова, Ю.В. Дубинина, Е.И. Ивановой, А.Ю. Сунгурова, Н.Я.

Шеповой, Д.А. Войнов, В.А. Евдокимов, А.Н. Ильин и др.

6. использованы такие печатные и литературные СМИ, как «Известия», «Новая газета», «Российская газета», «Новое восточное обозрение», портал новостей РБК, Neva 24, официальный сайт Левада-Центр, а также научные периодические издания: «Власть», «Конфликтология», «Мир и политика», «Политические исследования», «Социологические исследования» и т.д.

7. привлечены исследования в других областях знания, таких, например, как политическая социология (Л.Н. Алисова, З.Т. Голенкова, Н.В.

Гришина, Е.И. Степанов), теория международных отношений (М.М.

Лебедева, П.А. Цыганков, Д.М. Фельдмана), этнополитология (А.Р. Аклаев, :

С.В. Кортунов, А.В. Коршунов, В.А. Тишков), теория коммуникации (М.

Айзенхарт, Д. Дрюкмэн, Л. Патнэм, М. Спэнгл) Теоретические и методологические основы исследования. В качестве концептуальной схемы исследования взяты основные положения теории М. Фуко, раскрытые автором в таких работах, как "Слова и вещи", "Надзирать и наказывать", "Воля к истине – по ту сторону знания, власти и сексуальности" и т.д. Эпистемология М. Фуко в ходе анализа конфликта дополняется исследованием коррелятивного соотношения конфликта и культуры, что достигается с помощью экзистенциалистских концепций, созданных М. Хайдеггером, Э. Гуссерлем, К. Ясперсом, Ж.-П. Сартром.

В качестве вспомогательной методологии в ходе анализа таких элементов теории конфликта, как способы, инструменты, технологии его разрешения, автор использовал структурно-функциональный подход (Г.

Алмонд, Р. Дарендорф, Д. Истон, Л. Козер, Т. Парсонс). Эволюция форм регулирующего воздействия на современные конфликты детерминировали необходимость использования в диссертационном исследовании сетевого подхода (У. Коулман, Б. Солтер, Дж. Фейк). Культурно-цивилизационный подход (А. Тойнби, Ф. Фукуяма, С. Хантингтон) был применен автором для определения степени влияния концепций о решающем значении национальной специфики конфликторазрешения в ходе практической деятельности по разрешению конфликтов.

Методы и инструменты диссертационного исследования выбраны и применены автором в соответствии с такими научными принципами, как объективность и всесторонность, историческая конкретность и онтология целостности, единство диалектического анализа и синтеза. В ходе исследования конфликта использовался метод анализа и синтеза, формализации и конкретизации, метод восхождения от абстрактного к конкретному, метод редукции, индуктивно-дедуктивный метод.

Инструментарий диссертационного исследования включает в себя оценочный анализ, примененный для измерения степени эффективности эпистемологических программ разрешения конфликтов; компаративистский анализ, использованный автором для выявления различий между спецификой регулирующего воздействия на конфликты зависимости от различий культурной среды и т.д.

Научная новизна работы:

1. раскрыта сущность и показана эвристическая значимость понятия культур-философские основания эпистемологии конфликта;

2. намечены направления перехода теории конфликта от ноэмы к ноэтие и создан концептуальный набросок эпистемологии конфликта;

3. выявлена взаимная зависимость между антропологическими экзистенциалами и вариантами культурного генезиса;

4. предложен новый термин – "эпистемологическая программа разрешения конфликтов" и приведены характерные примеры, раскрывающие потенциал его практического использования.

Результаты исследования:

1. определены культурные и философские основания, на базе которых возможно качественное обновление структуры знания о конфликте;

2. установлено наличие двух основных эпистем в современной теории конфликта и проведён анализ вариантов культурного генезиса в эти исторические периоды с учетом содержательного смысла понятия "лиминальность";

3. уточнена и дополнена гипотеза о значении кантропологических экзистенциалов в процессе активного генезиса культурного дискурса;

4. выявлены логические противоречия в классических теориях конфликта и прослежены возможности перехода от ноэматической исследовательской установки к ноэтической;

5. проанализированы эпистемологические программы разрешения конфликтов, относящиеся к таким фундаментальным экзистенциалам, как расположение, понимание, речь, падение.

Положения, выносимые на защиту:

1. Культур-философские основания конфликта – это сложносоставное понятие, конституирующее структуру знания о проявлении собственного конфликта в различных вариантах культурного генезиса через антропологические экзистенциалы.

2. В классических теориях конфликта недостаточно внимания уделяется анализу конфликта с позиций ноэтической установки, при этом конфликт онтологически не фундируется, а культура выступает по отношению к этому феномену в виде объективирующей данности. Вследствие этого производные структуры знания не преодолевают разрыв между теоретическим и практическим опытом, а теория конфликта находится в зависимости от методологических ориентиров смежных дисциплин.

3. Онтологически фундировать конфликт означает раскрыть его собственное через само себя, возможность его явленности в виде своей непотаенности, так-бытии, при условии целостного временения через собственные возможности. Собственное конфликта, то есть, что должно быть разрешено, проявляет себя через антропологические экзистенциалы:

конфликтное расположение, понимание, речь и падение и при этом отличается специфической интенциональностью, суть которой состоит в снятии тождества с Другим в озабоченности набрасывания своей возможности на определенную подручность.

4. Пассивный генезис культуры – это изначальная данность мира субъекту конфликторазрешения. На основании этой данности, которая структурируется в виде эпистемы, Я-в-конфликтности проявляет себя через антропологические экзистенциалы. При этом проявления собственного конфликта не являются строго предопределенными и инициируют активный генезис различных вариантов культурного дискурса.

5. Эпистемологическая программа разрешения конфликтов – термин, интегрирующий достижения феноменологического и эпистемологического подхода. Такие программы – это не только сценарии, конкретная последовательность действий Я-в-конфликтности, но и проявление собственного конфликта, раскрывающего себя в различных хронологических границах, в частности, в современной и постсовременной эпистеме.

Теоретическая и практическая значимость работы. Для философии культуры достигнутые результаты исследования позволяют определить единые и неизменные в рамках эпохи формы структурирования знания о конфликте; проследить закономерности изменения этих форм в период смены эпистемологической структуры. Анализ структур знания о конфликте дает возможность изучения сфер, ранее не связанных с теорией конфликта, особенно в части исследования активного генезиса культурного дискурса через конфликтную активность. Посредством культур-философского анализа феномена конфликта не только выстраивается более полная классификация элементов структур знания о конфликте, но и открывается возможность понимания механизмов разрешения конфликтных ситуаций, влияющих на модификации явлений культуры в целом.

Практическая значимость исследования состоит в том, что концепт эпистемологические программы разрешения конфликтов ориентирован на прикладную деятельность по оказанию регулирующего воздействия на конфликтные ситуации и может быть использован с целью оптимизации методик анализа современного конфликторазрешения.

Материалы диссертации могут быть использованы при написании научных и научно-популярных трудов и учебных пособий, при подготовке программ специальных лекционных курсов по эпистемологии конфликта, по теории и истории культуры и культурологии, по теоретической и прикладной конфликтологии Апробация работы. Материалы диссертации были использованы в Международный конгресс конфликтологов (СПб., 30 сентября-1 октября «Государственно-правовая политика в Северо-Западном регионе» (СПб., 25-26 октября 2012 г.), Конференция «Политическая модернизация России в условиях глобализации» (Москва, 22 декабря 2012 г.), Конференция «Современные стратегии историко-философских исследований» (СПб., ноября 2013 г.), Международная научно-практическая конференция «Интеграция мировых научных процессов как основа общественного прогресса» (Казань, 28 декабря 2013 г.) Положения диссертации были изложены в научных публикациях (общий объем 6,7 стр.) Отдельные идеи, отразившиеся в диссертационном исследовании, были использованы кафедрой конфликтологии философского факультета СПбГУ при подготовке и чтении теоретических курсов: мирные стратегии в управлении политическим конфликтом; политический конфликт; прикладная конфликтология; силовой механизм в разрешении конфликтов.

Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры Культурологии Философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения. Прилагается список литературы.

ГЛАВА 1. ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД:

КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ КОНФЛИКТА

Концептуализация конфликта фактически означает раскрытие содержательного смысла этого понятия. В соответствии с очерёдностью задач диссертационного исследования, прежде всего, мы сконцентрируемся на выявлении философских оснований структур знания об этом феномене, то есть рассмотрим возможность онтологически фундировать конфликт.

Культурные основания эпистемологии конфликта, а именно – взаимная зависимость антропологических экзистенциалов и вариантов генезиса культуры, будут рассмотрены во второй главе. Важно подчеркнуть, что поскольку предмет научного интереса автора – культур-философские основания эпистемологии конфликта, то подобная дихотомия и логика исследования могут быть признаны оправданными только в случае, если философские и культурные основания пройдут проверку на взаимную сочетаемость и перспективность своего использования в процессе формирования новых и обновления существующих структур знания о конфликте.

Онтологическое фундирование конфликта – это раскрытие того, что такое конфликт в своем так-бытии, которое не только есть, но и не может не быть. Такая постановка вопроса означает, что структуры знания о конфликте получают воможность иметь дело со своим собственным объектом научного познания. Вполне логично, что решению этой задачи должно предшествовать критическое переосмысление общепринятых научным сообществом концептов, посвященных исследованию конфликта в качестве смежного по отношению к другим дисциплинам предмета.

§ 1. Критический анализ классических теорий конфликта Теория конфликта на сегодняшний день позиционируется как междисциплинарная, но при этом некоторые подходы признаны классическими в качестве самостоятельных концептов. Прежде всего, следует выделить классические теории Г. Зиммеля, Л. Козера, Т. Парсонса, Д.

Бёртона и т.д. При этом в рамках этих подходов, равно как и в работах, авторы которых развивают идеи классиков теории конфликта, собственно конфликтности в строгом смысле слова, в качестве автономного предмета исследования, уделяется мало научного интереса. Вместе с тем классики теории конфликта внесли существенный вклад в изучение детерминант конфликтного поведения и прикладных аспектов снижения опасности конфликтных угроз для целостности социально-политической системы.

Впоследствии будет доказано, что собственное конфликта – это не его детерминанты, а разрешение, поэтому сейчас мы подвергнем анализу только один раздел классических концептов, посвященный регулирующему воздействию на конфликтные процессы.

Сущность разрешения конфликта в классических теориях сводится к следующим тезисам:

1) В зависимости от культурных особенностей субъектов конфликта варьируется инструментарий, применяемый в ходе регулирующего воздействия на конфликтный процесс;

2) Конфликтом можно управлять, также он может быть предупрежден, урегулирован или разрешён;

переговорный и посреднический.

Необходимо отметить, что каждое из этих утверждений истинно только до тех пор, пока употребляется в условном значении, то есть без претензии на непротиворечивое раскрытие сущности конфликтных отношений или, если употребить терминологию Э. Гуссерля, то теория конфликта на сегодняшний день не выходит за рамки ноэматической связи между cogito и cogitatum.

Действительно, эмпирическое знание о конфликте схватывает его в качестве достоверно-предположительного бытия, в субъективно-временном наличии.

При этом не идет речи о приближении соответствующего прикладного знания к собственным аподиктическим основаниям или транзите к ноэтике конфликта, то есть становлении научно-исследовательской традиции определения конфликтного столкновения через ясность и отчетливость своего собственного модуса. С целью обоснования критики подобного рода аккумулированного в рамках теории конфликта знания о конфликте с точки зрения феноменологического, а не заинтересованного "Я", что позволит если и не наметить пути обретения этой науки к собственной аподиктичности, то более убедительно продемонстрировать возможность онтологически фундировать конфликт с помощью качественно новой методологии.

Классические теории конфликта и производные от них современные подходы не отрицают фундаментальное значение гендерного, этнического, подразумевается влияние культурного дискурса на ход конфликтного архитектоника концептов, раскрывающих содержательный смысл понятия "культура", в основном сводится к фактологическому, эмпирическому описанию детерминанты, которая является независимой, a priori данной конфликторазрешению на выбор определенной стратегии регулирующего воздействия на конфликтную ситуацию. Исследователи современных форм конфликтного поведения затрагивают культурологическую проблематику крайне поверхностно, что проявляется, в частности, в отсутствии авторских континуума смежных по отношению к теории конфликта научных дисциплин.

Штрихпунктирное упоминание культуры в современных концептах существенно затрудняет аналитику коррелятивного соотношения понятий "конфликт" и "культура". Например, отечественные конфликтологи успешно используют методологию теории игр, то есть концепции Н. Ховарда, Дж.

Нэша, Н. Фрэзера, К. Хайпеля, М. Килгорома2. Для данного подхода характерно моделирование игровых ситуаций и поиск математических решений конфликтов, в которых сталкиваются интересы взаимосвязанных 2 См.: Ветренко И.А. Игровые технологии при разрешении политических конфликтов. // Известия российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. 2010. Выпуск 123.

руководствующихся принципом рациональности3. Очевидно, что несмотря на моделируемой конфликтной ситуации, а также сужения предметного поля регулирующего воздействия до мирных методов конфликторазрешения, данный концепт фактически основывается на идее о том, что конфликт – это форма игрового поведения. Точно так же в рамках психологии конфликта пользуется популярностью игровая модель конфликтных ситуаций А.Б.

Рапопорта4, но при этом проблема расширения понятийно-категориального аппарата теории конфликта за счёт игровых концепций культуры 5 не относится к числу актуальных для научного сообщества задач.

Роль и значение культуры в конфликтном дискурсе в работах исследователей, придерживающихся неомарксистских взглядов на природу современных конфликтных отношений, аналогичным образом остаётся неясной. Например, Г.Г. Газимагомедов при анализе контуров социальной ориентированности рынка и государства в современной России исходит из марксистского видения логики распределения полномочий в системе актуализировавшегося конфликта, видоизменяющаяся под его воздействием, остается для автора на периферии научного интереса. А.И. Стребков, безусловно, справедливо отмечает, что социальная политика является способом эффективного снижения конфликтного напряжения в обществе, однако при этом автор поясняет, что "базовым условием существования социальной политики является экономическое состояние и противостояние социальных классов, положение которых в действительности не позволяет в первую очередь рабочему классу воспроизводить свою производительную 3 Ветренко И.А. Игровые технологии при разрешении политических конфликтов. – С. 189.

4 См.: Rapoport A.B. The Origins of Violence: Approaches to the Study of Conflict. – New York: Paragon House, 1989.

5 См.: И. Хейзинга Homo ludens. – М.: Прогресс-традиция, 1997.

6 Газимагомедов Г.Г. Конфликт рынка и государства в становлении системы социальной безопасности современной России. Диссерт. на соиск уч. степени доктора полит. наук. – СПб. 2005. – С. 274.

способность"7. Таким образом, определенное качественное состояние культурной среды по отношению к конфликту оказывается заданным заранее.

Такой подход защищает в зарубежной исследовательской традиции, например, Д. Белл, доказывая, что нельзя заниматься социологией, не будучи марксистом8, однако, с точки зрения философии культуры, индивидуальная и родовая жизнь в марксизме однотипны и различаются лишь по степени всеобщности. В этом плане марксизм совершенно справедливо, хотя и с конфликтологические исследования, в основе которых – марксистское понимание истории, экономических отношений, природы антагонизма социальных групп, мало применимы для анализа конфликтных отношений, в центре которых располагается созидающий культуру субъект. По-видимому, проблематика "культуры и конфликта" практически не затрагивается отечественными теоретиками конфликта, отстаивающими правильность марксистских взглядов, именно ввиду заведомой акцидентальности такой постановки проблемы.

Наряду с марксизмом среди российских исследователей пользуется большой популярностью социология Г. Зиммеля и Л. Козера 10. По Г.

культуры общества и наоборот, при этом жизненное содержание помещается в исторический контекст не абстрактно, но в виде формы культурного движения11. Не вызывает сомнения тот факт, что теоретические взгляды Г.

Зиммеля на сущность культуры потенциально перспективны для развития исследовательской школе пока что не создано фундаментальных работ, 7 Стребков А.И. Социальная политика: теория и практика. – Спб, 2000. – С. 20-88.

8 См.: Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество: опыт социального прогнозирования. – М., 9 См.: Бердяев Н.А. Философия неравенства. – М.: Аст, 2006.

10 См.: Зиммель Г. Избранные работы. – Киев: Ника-Центр, 2006; Козер Л. Функции социального конфликта. Перевод с англ. О.А. Назаровой – М.: Идея-пресс, Дом интеллектуальной книги, 11 См.: Зиммель Г., Социология вещей. – М.: Вильямс, 2008.

посвященных этой проблематике. Причины поверхностного интереса к философии культуры в работах Г. Зиммеля сводятся не только к непопулярности культур-философского подхода среди российских теоретиков конфликта. Исследования Г. Зиммеля, ориентированные на раскрытие сущности конфликта, особенно в его фундаментальной работе "Социология", как правило, используются в кандидатских диссертациях и учебных пособиях в систематизированном и переработанном Л. Козером виде. Л. Козер в своей основной работе по данной теме "Функции социального конфликта" напрямую не исследует культуру, критикуя в основном Т. Парсонса с позиций конструктивного взгляда на роль конфликта в системе социальных отношений12, что автоматически снижает научный интерес последователей Л.

Козера к проблеме влияния конфликта на культурный дискурс.

На фоне отсутствия авторских концепций, в которых конфликт рассматривается как формирующий культуру процесс, в отечественной теории конфликта возрастает популярность интерпретаций культуры в раскрывается в строгом соответствии с господствующей в отечественной теории конфликта структурно-функциональной парадигмой. Авторское видение культуры, как правило, только подразумевается, но почти всегда отображает идею Т. Парсонса о том, что культура – это "структурная символически значимая система, в которой и посредством которой ориентируются и направляются социальные системы и личности” 13. Культура в профильных исследованиях становится системой, детерминирующей поведение человека в ходе разрешения конфликта. Например, А.В. Манойло управления международными конфликтами. Основная идея автора сводится к тому, что существует четыре модели конфликторазрешения: англосаксонская, 12 ПарсонсТ. О структуре социального адействия. – Изд. 2-е. – М.: Академический проект, 2002. – С. 433.

13 Американская социология. Перспективы, проблемы, методы /под ред. Т. Пapсонса. М., 1972. – С. 365.

восточноазиатская, исламская, романо-германская14. Каждая модель в соответствии со сложившимися культурными традициями предполагает различные подходы к разрешению конфликтов: от навязывания собственных норм и стандартов до ассимиляции и изменения взгляда участников на конфликт. Схожие положения развивает в докторской диссертации О.Г.

Карпович, настаивающий на том, что степень "перехода от следования "жестким" принципам и методам политического доминирования и силового давления к "мягким" принципам и методам мирного сосуществования и национальной специфики модели регулирующего воздействия на конфликт.

Анализ претендующих на практическое применение отечественных применительно к феномену культуры. И.А. Василенко поясняет, что поведение таких политиков, как Е.М. Примаков, М.С Горбачев, в ходе проведения переговоров детерминировано архетипической чертой русского характера – радикализмом. Точно так же, по мнению автора, западная культура политических переговоров основана на "принципе прагматизма" 16, французский стиль переговоров определяет "неизменное восхищение самих французов прекрасной Францией, прекрасным французским языком и культурой"17, поведение испанца в ходе разрешения политического конфликта калейдоскопом страстей"18 и т.д. В той же манере Ю.С. Дубинин отмечает, что "стиль ведения переговоров, манера общения их участников несут на себе печать национального характера, истории и культуры, религии страны, 14 См.: Манойло А.В. Роль культурно-цивилизационных моделей и технологий информационно-психологического воздействия в разрешении международных конфликтов.

Автореферат диссертации на соиск. уч. ст. доктора политических наук. – М., 2009.

15 Карпович О.Г. Современные концепции управления международными конфликтами в миротворческих операциях. Автореферат диссертации на соиск. уч. ст. доктора политических наук. – М., 2012. – С. 24.

16 Василенко И.А. Политические переговоры. – М., 2010. – С. 279.

17 Василенко И.А. Политические переговоры. – М., 2010. – С. 300-304.

18 Василенко И.А. Политические переговоры. – М., 2010. – С. 312-319.

которую представляет переговорщик, ее системы воспитания и образования, принятой в ней манеры общения между людьми, их менталитета, то есть образа мышления"19. Необходимо подчеркнуть, что подобная оценка влияния культуры на процесс конфликторазрешения может быть без изменений экстраполирована на сферу применения силового метода регулирующего воздействия, то есть положительная реакция на принуждение к миру или повиновению, по мнению исследователей, предопределяется национальным характером населения страны, а вероятность применения силы в ходе разрешения конфликта зависит от культурно-исторического опыта того или иного народа20. В качестве иллюстрации этого тезиса приведем мнение исследователей, отмечающих, что силовой метод разрешения конфликтных споров является приоритетным в российских политических условиях, поскольку в обществе не сформирована культура участия: 6,8 процентов российского населения не доверяет органам внутренних дел, 45,5 – судам, 40,6 – прокуратуре, 54,2 процента населения не понимают логику действий власти, а 70,3 процента считают, что власть мало заботится о народе;

население не полагается на власть в решении своих проблем, степень личной защищённости была оценена как низкая 80 процентами, а 18,5 процента отмечают, что терять уже нечего, при этом оптимистичны лишь 10 процентов населения страны21. С другой стороны, российский менталитет определяется исследователями как в целом пассивный и боязливый в плане проявления самостоятельности, поэтому только 34 процента россиян заявили о том, что они имеют практический опыт наблюдения и обнаружения подозрительных предметов и лиц, а также готовы обратиться в профильные силовые структуры в случае угрозы террористического акта и т.д.22 Соответственно, 19 Дубинин Ю.В. Мастерство переговоров. – М., 2009. – С. 69.

20 Бойков В.Э. Социально-политические ценностные ориентации россиян: содержание и возможности реализации. // Социс. Социологические исследования. 2010, № 6. – С. 27-29.

21 Бойков В.Э. Социально-политические ценностные ориентации россиян: содержание и возможности реализации. – С. 30-35.

22 Шалупенко В.В. Готовность граждан России к противодействию терроризму. // Социс.Социологические исследования. 2012. № 12. – С. 44.

силовое воздействие ввиду культурных особенностей российского генотипа не может быть оценено как эффективное, поскольку в ходе разработки современных механизмов реализации стратегии национальной безопасности институтов, а также не повышается роль неформальных организаций и частных лиц, в частности, в сфере противодействия террористической угрозе23.

фундаментального положения классических теорий конфликта выявляет существенную противоречивость. Констатация фактического различия между разрешением конфликтов в Японии, России или США представляется полезным научным достижением, но при этом культура становится фиксирующей объективацией, теория конфликта исходит из априорной данности той или иной культурной идентичности или внешней среды, заранее определяющих выбор оптимальных стратегий конфликторазрешения.

Иными словами, субъект регулирующего воздействия на конфликт, с точки зрения философии культуры, дедуцируется из априорной данности и предстает как зависимая константа. Индивид фактически оказывается не свободен в ходе разрешения конфликта, поскольку его действия в значительной степени мотивированы не зависящей от его воли традицией.

Необходимо подчеркнуть, что хотя выбор рационального следования установкам в традиции исследования конфликта по-прежнему признается более правильным, чем свободная импровизация активного субъекта, некоторые авторы придерживаются идеи о том, что антропологическое начало в ходе практического разрешения конфликтов является творческим и метамодель медиации. Данная модель учитывает эвристический потенциал разрешающих конфликт сторон, высоко оценивая с практической точки зрения возможность отказа конфликтолога от наработанных шаблонов и 23 Тишков В.А. Реквием по этносу: исследования по социально-культурной антропологии.– М.: Наука, 2003. – С. 332-336.

стереотипов24. Автор этой модели утверждает, что решение конкретной задачи в ходе переговоров может быть достигнуто субъектом регулирующего воздействия на конфликт с помощью осознанной или неосознанной политической реальности, культурного дискурса как такового.

Итак, для классической и производной от нее теории конфликта природа взаимоотношений индивидов, формирующих культуру в ходе конфликтного взаимоотношения, остается неясной, точнее, она сохраняет трансцендентно объективирующий характер, скрывающий от научного познания то, "как" разрешающий конфликт субъект через индивидуальный опыт Я-в-конфликтности может трансформировать коллективное бытие или присутствие Другого.

Противоречивость классических концептов, отмеченная нами в ходе подведения итогов анализа тезиса о культурной специфике прикладного конфликторазрешения, проявляется и в том случае, когда критическому анализу подвергается содержательный смысл второго фундаментального положения классических теорий конфликта, конституированного такими категориями, как управление, предупреждение, разрешение, урегулирование конфликта.

допускается авторами, признанными классиками в этой области, только тогда, когда мир, вмещающий в себя конфликтные столкновения, a priori предполагается существующим. Иначе говоря, мир конфликтующих друг с другом субъектов безусловно есть. Очевидно, что если возможность существования мира спорна, то ставятся под сомнение и производные по отношению к нему конфликты. Поэтому познание конфликта становится трансцендентно объективирующим, при этом теория конфликта, утверждая себя через практическую деятельность в сфере разрешения конфликтов, парадоксальным образом противоречит самой себе. Речь идет о том, что в 24 Alexander N. The mediation metamodel: understanding practice. // Conflict resolution quarterly. 2008. Issue 1. – P. 101-105.

рамках трансцендентно объективирующего познания затруднителен выход познающего Я за собственные пределы, то есть неясна природа перехода от "что" к "как", в данном случае – от конфликта к способам его разрешения.

Таким образом, возникает следующий парадокс: теория конфликта, несмотря конфликтного столкновения к его разрешению, и, как будет показано впоследствии, эта парадоксальность находит отображение в виде реальных затруднений в практике снятия конфликтных ситуаций.

Не подлежит сомнению, что любое утверждение о разрешении конфликта, эксплицируемое из априорной данности мира, есть продукт апперцепированного восприятия конфликтного столкновения, при этом научное познание не раскрывает понятие "конфликт" из его же собственной сущности. В результате любой тезис о воздействии на конфликт с целью его претендовать на всеобщий характер в рамках данной научной дисциплины.

Сущность конфликта как ноэмы, в крайне упрощенном виде, раскрывается в утверждении "каждый конфликт уникален и требует дифференцированного подхода". На самом деле данная формулировка, несмотря на кажущуюся полезность для специалиста-практика, привносит неясность в вопрос о том, что вообще значит разрешить конфликт. Становится очевидным, что такая установка предполагает возможность с уверенностью судить о разрешении конфликта только в частных случаях, а не в общетеоретическом плане.

Соответственно, возникает проблема нечеткого разграничения базовых категорий теории конфликта, что проявляется во взаимной противоречивости содержательного смысла понятий управления, предупреждения, разрешения, урегулирования конфликтов. Эта контрадикторность, в числе прочего, проявляется в вариативности формулировок базовых определений различных дисциплин, исследующих конфликт. Например, в политической теории информационного воздействия на государство, его экономического и политического конфликта А.В. Глухова проводит следующее различие:

достижению некоторых первоначальных целей, в то время как разрешение подразумевает стратегию, направленную на трансформацию ситуации в направлении, устраивающем всех участников конфликта 26. А.И. Соловьев определяет управление политическими конфликтами как "попытки привести состояние объекта в соответствие с намерениями субъекта" 27. Социология, психология конфликта, этнополитология, теория международных отношений, раскрывающие сущность форм регулирующего воздействия на конфликт.

Консенсусным для всех дисциплин в рамках теории конфликта является следующее содержание базовых категорий28:

управление конфликтом – это его контролирование самими урегулирование конфликта есть мягкая форма воздействия, его разрешение конфликта – минимизация проблем, достижение 25 Семченков А.С. Противодействие угрозам политической стабильности в системе обеспечения национальной безопасности России. //Автореф. диссертации на соиск. уч. степ.доктора полит. наук. – М., 2012. – С. 92.

26 ГлуховаА.В., Рахманин В.С.Политическая конфликтология. – Воронеж: Воронежский государственный университет, 2002. – С. 228.

27Соловьев А.И. Колебательно-маятниковый механизм принятия государственных решений: к обоснованию когнитивной модели (I). // Полис. 2005. № 5. – С. 6.

28 См.: Анцупов А.Я., Шипилов А.И. Конфликтология. – СПб.: Питер, 2013.

В российском научном сообществе по поводу сущности понятий "предупреждение" и "управление" практически не возникает дискуссий. При "урегулирование" и "разрешение" конфликтов до сих пор не достигнуто.

Например, Р. Дарендорф фактически отрицает возможность разрешения конфликтов. По Р. Дарендорфу, общество представляет собой "императивно координированную ассоциацию"29, власть порождает конфликт, который институционализируется двумя реальными властными силами, бюрократией и правящим классом. В результате конфликт становится неустранимым из системы социального действия элементом, который невозможно разрешить, но лишь допустимо урегулировать посредством таких процедур, как посредничество, арбитраж, медиация, социальное консультирование и т.д.

Нивелирование противоречий, существующих в ноэматическом измерении теории конфликта, не является нашей первоочередной задачей.

Прежде всего, необходимо установить, могут ли категории в виде принятых на сегодняшний день исследователями конфликта формулировок выступать в качестве убедительных оснований для онтологического фундирования конфликта. На этот вопрос не представляется возможным ответить утвердительно. Восприятие процессов регулирующего воздействия на конфликт при попытке перехода к ноэтическому отношению между теоретического знания о конфликте с неразрешимыми противоречиями.

апперцепированного восприятия, скрывающего от познания этот феномен в его так-бытии. Во-вторых, разрешение конфликта не раскрывается из самого себя. Эти противоречия следует рассмотреть подробнее.

В классических теориях конфликта, как правило, знание об окончании конфликта эксплицируется из отрефлексированных переживаний участников конфликтного столкновения. Таким образом познание фиксирует и усваивает 29 Плахов В.Д. Западная социология ХIХ вв.: от классики до постнеклассической науки.

Эпистемологическое обозрение. – Спб.: Издательство Юридического института. 2003. – С.233.

эффективность механизмов регулирующего воздействия на конфликтную ситуацию. Например, достижению этой цели служат так называемые техники обратной связи30. Специалист, разрешающий конфликт, по окончании своей работы в ходе индивидуального общения с субъектами конфликта узнает их мнение о том, завершился конфликт или нет. Таким образом, теория конфликта в высшей степени субъективна, причем в ноэматическом смысле.

Оправданность такого подхода становится очевидна, когда проводятся переговоры или медиация, в которых принимает участие ограниченное число сторон. Однако пока что не создано альтернативной методологии, пригодной государственные институты, международные организации: фактически конфликтующих Я усредненными значениями, полученными, например, по результатам социологических исследований. При этом не принимается во внимание тот факт, что одна из сторон может считать конфликт разрешенным, в то время как для другого участника конфликта ситуация результаты конфликтологического анализа зачастую антиномичны.

Например, длительный, затяжной социально-политический кризис в нашей стране завершился в конце XX века распадом СССР. Ряд исследователей считает, что нельзя вести речь о разрешении конфликта, поскольку с карты мира исчезла могущественная империя, а вместе с ней и претензии нашей страны на ведущую роль в мировой политике. Альтернативная точка зрения сводится к тому, что конфликт был разрешен, поскольку в России экономический кризис, парализовавший советскую экономику в последние 30 См.: Иванова Е.Н. Переговоры принуждения. – СПб., 2009.

31 См.: Милецкий В.П. Российская модернизация: предпосылки и перспективы эволюции социального государства. – СПб, 1997.

Субъективизм, характерный для теории конфликта, предопределяет тот факт, что в структуре прикладного знания о конфликте понятие "разрешение конфликта" растворяется в апперцепированном восприятии. Апелляция к институциональным нормам, в соответствии с которыми определяется, что конфликт завершен, мало что изменяет для феноменологии конфликта, поскольку институты есть не что иное, как завуалированные психические переживания единодушных в видении того или иного вопроса индивидов.

Такую точку зрения отстаивает, например, автор концепции коллективной интенциональности Д. Сёрл, развивающий идею о том, что разнообразие социальной жизни конституируется одним видом логико-лингвистических операций – декларацией статусных функций 32. Именно через декларирование статусных функций социальные группы и отдельные индивиды приводят интенциональность, то есть направленность сознания социальных групп на определенные объекты, позволяет индивидам приписывать статусную функцию (х есть у в контексте с) той или иной организации, институту 34.

Институты конфликторазрешения возникают, когда формула "х есть у в контексте с" становится правилом, конститутивным для организации, призванной разрешать конфликты. Такой институт обретает системные институциональные факты. Естественно, институт конфликторазрешения есть не что иное, как консенсус рядовых индивидов, солидарных в своём психическом переживании по поводу того, что судья завершает конфликт вынесением решения о виновности или невиновности одной из сторон и т.п.

Отметим, что всегда выносится за скобки мнение, допустим, анархистов, 32 Левин С.М. Метафизика и общая теория социальной реальности Д. Сёрла. // Вестник ЛГУ имени А.С.

Пушкина. 2011. № 3. – С. 162.

33Поспелова О.В. Фундаментальная онтология Джона Серля и минимальные условия политического. // Вестник ЛГУ имени А.С. Пушкина. 2010. № 1. – С. 193.

34 Сёрл Д. Что такое институт? // Вопросы экономики. 2008. № 8. – С. 11-12.

отрицающих государственные институты, то есть ни о какой всеобщности категории "разрешение конфликта" речи не идёт.

апперцепированным восприятием конфликта, но не феноменом в его так-бытии. Следующее противоречие состоит в том, что в классических положение в мире определяется через синтез, согласующий вторичные по отношению к искомому конфликту понятия. Отраслевые дисциплины теории конфликта нередко производят подмену первичного предмета исследования акцидентальным знанием, заимствованным из совершенно иной сферы научного анализа конфликтных взаимоотношений. Одним из наиболее ярких примеров этого способа раскрытия природы конфликторазрешения является Категориально-понятийный аппарат политической социологии используется в современной науке с целью познания специфики процесса разрешения политических конфликтов. Однако собственно конфликт, являющийся предметом исследования, вторичен. Парадоксальность состоит в том, что эта вторичность не завуалирована, но вынесена в название концепта – "теория рассматривается как форма актуализации социальных противоречий и борьба за их разрешение. Например, такой классик теории конфликта, как Д. Бёртон, выдвигает гипотезу, согласно которой для разрешения политических конфликтов необходима изначальная ориентированность государства на конфликта в сфере политики предполагается достичь через снятие социальных противоречий. Эта идея сохраняет актуальность и в новейших исследованиях по политической социологии, также в некоторой степени относящейся к теории конфликта. Л.Н. Алисова и З.Т. Голенкова исходят из того, что методология научного подхода к поиску механизмов преодоления 35 Burton J., Sandole D. Expanding the debate on generic theory of conflict resolution // Negotiation Journal, 1987.

№ 1. – P. 99.

политических конфликтов подразумевает учет общего социального фона, специфики социальной сферы, породившей конфликт, социальную природу стадий его протекания36. Другая форма взаимной ассимиляции предметных полей исследуемых понятий – этнополитическая конфликтология. В рамках данной дисциплины этнический конфликт раскрывается через политический и наоборот, что, соответственно, справедливо и для снятия остроты конфликтных форм. В результате созданные этнополитологами типологии конфликтов ориентированы на раскрытие сущности антагонистических политическую, территориальную природу37. По аналогии, разрешение политических конфликтов в этнополитологии подразумевает использование консенсусной интеграции, политики мультикультурализма38 или становления этнического доминирования, а также других методик, относящихся к этнологии, наряду с мерами по федеративному переустройству государства и конфликторазрешения. Естественно, ни о какой первичности того или иного метода здесь не может идти речи, что означает не только утрату целостности исследуемого предмета, но и смешение в нём двух неопределимых через самих себя феноменов.

использования в качестве теоретико-методологической основы перехода знания о конфликте от ноэмы к ноэтике. Более того, культур-философские основания, хотя бы в некоторой степени пригодные для онтологического фундирования конфликта также не могут быть выявлены.

Третье базовое положение теории конфликта о наличии общеизвестных методов (сила, переговоры, посредничество), а также сопричастных по 36 Алисова Л.Н., Голенкова З.Т. Политическая социология. – М.: Мысль, 2000. – С. 112.

37Лебедева М.М. Мировая политика: тенденции развития. // Полис. Политические исследования. 2009. № 4.

– С. 81.

38 Аклаев А.Р. Этнополитическая конфликтология. Анализ и менеджмент. – М.: Дело, 2005. – С. 326-329.

отношению к ним инструментов и специализированных технологий снятия конфликтных противоречий мы намеренно игнорировали до сих пор, поскольку этот аспект необходимо рассмотреть отдельно и исключительно феноменологического подхода, в данном случае речь впервые пойдет о подручности, в которой начинает просматриваться собственное конфликта.

§ 2. Средство, метод, технология конфликторазрешения Интенциональность средства конфликторазрешения, его бытие-при, некая предметность, есть сам конфликт. По нашему мнению, через средство разрешения конфликта вопрошающее познание может приблизиться к этому феномену в его собственной сущности. Конфликт должен быть разрешен, как мы увидим впоследствии, в этом его природа. Поэтому в самом феномене конфликта уже скрывается средство ликвидации конфликтного столкновения.

Конфликт, как способ Я быть, словно заранее ориентируется на средство, которым конфликтное противоречие впоследствии будет снято. Средство конфликторазрешения – ключ к познанию соответствующих методов и технологий, именно они имеют дело с феноменом конфликта как бы напрямую, прояснение содержательного смысла данного термина имеет первоочередное значение.

В современной теории конфликта термин "средство разрешения конфликтов" практически не используется. Вместо этого употребляется в синонимичном значении понятие "инструмент", вспомогательное по отношению к "методу разрешения конфликтов" – порядку применения соответствующего инструментария с целью снятия актуализировавшегося противоречия. В свою очередь инструментарий – это определенные ресурсы материальной или нематериальной природы, меры, правила, умения. Такая постановка вопроса практически не оспаривается и сохраняет свою актуальность во всех отраслях данной дисциплины научного знания. Здесь необходимо отметить, что единственная переменная, не являющаяся константой в этой системе, это степень проработки и детальность изучения того или иного метода. Так, в юридической конфликтологии больше конфликта ориентирована на использование мирных методик разрешения споров, в рамках международной конфликтологии по сей день сохраняют важное значение силовые механизмы подавления конфликтности.

Теоретическое разделение практических мер конфликторазрешения на три метода сохраняет спорную актуальность, особенно в радикально изменяющихся современных конфликтных реалиях. При этом теория конфликта не признает вполне очевидную контрадикторность в рамках сложившейся на сегодняшний день традиции ноэматического познания посреднический метод разрешения конфликтов (с позиций естественной в гуссерлианском смысле исследовательской установки) могут быть кратко охарактеризованы следующим образом.

Силовой метод регулирующего воздействия на конфликты, во-первых, в большей степени, чем переговоры и посредничество, может быть направлен не только на деэскалацию, но и эскалацию конфликта. Во-вторых, методы силового разрешения конфликтов могут быть прямыми или косвенными.

В-третьих, силовое регулирование применяется в отношении объектов как материальной, так и ментальной природы.

В зависимости от цели регулирующего воздействия, силовой метод может применяться не только для разрешения политического конфликта, но и обострения существующих противоречий. Как правило, использованию силового метода предшествует создание и культивирование инициаторами агрессии образа врага, чтобы "снабдить реализующих насилие исполнителей средством мобилизации и прямой целью"39. Когда решается задача по эскалации конфликта, то силовой метод воздействует на такие факторы, как 39 Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны). – М.: Наука, 2001. – С.

358.

возрастание степени внутригрупповой сплоченности, лояльности групповым целям; отказ от каких-либо уступок; стремление принудить соперника;

нарастание тревоги и беспокойства. Воздействие в случае, когда целью является деэскалация конфликта, осуществляется с точностью до наоборот.

Прямое насилие, то есть вооруженные операции, физическое устранение противников, террористические акты, дополняется в ходе разрешения современных конфликтных процессов косвенным, непрямым насилием. Й. Галтунг отмечает, что непрямое насилие возникает тогда, когда "происходит монополизация ресурсов группой или классом и начинается их использование на свое усмотрение"40. Отметим, что структурное насилие существует не только в международной, как полагал Й. Галтунг, но и внутригосударственной сфере: так называемый административный ресурс, применяемый в ходе политических выборов, борьбы за распределение мест в правительстве и т.д. – характерный пример косвенного, непрямого насилия.

Силовой метод регулирующего воздействия на конфликты может быть направлен на предметы различной природы. Например, в борьбе с терроризмом и экстремизмом контртеррористические операции направлены на физическое уничтожение террористов и их лидеров. Но в противодействии экстремизму не менее важным является обеспечение духовной безопасности общества, то есть воздействия на ментальную природу массового сознания, в том числе за счёт ограничения влияния СМИ – "одного из сильнейших агентов социализации на сознание и поведение современной молодежи и транслятора ценностей и приоритетов массовой культуры"41.

Инструментарий силового метода урегулирования и разрешения конфликтов чрезвычайно разнообразен и требует научного анализа в рамках профильных исследований. Ограничимся кратким перечнем: экономическое эмбарго, физическое разделение групп, психологическое дистанцирование 40 Конфликты: теория и практика разрешения. Опыт зарубежных исследований / Под общ. ред. Е.Ю.

Садовской, И.Ю. Чупрыниной; Конфликтологический центр, Алматы, Центр конфликтологии Института социологии РАН: в 3 т. Т. 3. – Алматы, 2002. – С. 101.

41 Коршунов А.В. Духовная безопасность российского общества основные угрозы и стратегии преодоления.

//Власть. 2012.№ 6.– С. 43.

конфликтующих сторон, создание образа врага, подрыв экономической базы субъектов конфликта, цензура в интернете и СМИ, милитаризация, юридический инструментарий и правовое преследование, в частности, экстремизма – "особенно в тех его формах, которые по закону должны наказываться"42 и т.д.

Переговорный метод регулирующего воздействия на конфликты по сути является формой концентрации "внимания на языке и символах, придающих форму значимым ценностям, идентичностям, процессуальной активности и отношениям"43. Современные переговоры как метод разрешения идентичностей44.

В контексте проблемы регулирования эмоциональной экспрессии, переговоры, цель которых состоит в поиске выхода из экстремальных конфликтных ситуаций, занимают особое место. Например, для успешного проведения переговоров с террористами, крайне нестабильных эмоционально и предъявляющих требования в обмен на жизни заложников, необходимо учитывать такие специфические факторы, как "ощущение беспомощности, влияние стресса на точность формулируемых предложений, возникновение приязненных отношений между заложниками и террористами, острота необходимость постоянного контакта и т.д."45.

В современном конфликтном дискурсе неуклонно возрастает роль такой разновидности переговоров, как фрэйминг – "непрекращающийся процесс коммуникативного конструирования социальной реальности" 46. В 42 Тишков В.А. Реквием по этносу: исследования по социально-культурной антропологии.– М.: Наука, 2003. – С. 332-336.

43 Putnam L. Negotiation and discourse analysis. // Negotiation journal. 2010. Issue 2. – P. 145.

44 Putnam L. Negotiation and discourse analysis. – P. 146.

45 Giebels E., Noelanders S., Vervaeke G. The hostage experience: implications for negotiation strategies. // Clinical psychology and psychotherapy. 2005. № 12. – P. 250.

46 Putnam L. Negotiation and discourse analysis. // Negotiation journal. 2010. Issue 2. – P. 148.

контексте фрэйминга переговоры – это импровизация, поскольку стороны могут "не осознавать или не сопротивляться тому, что этот процесс идет безостановочно"47. Иными словами, действуя рационально в решении конкретной задачи в ходе переговоров, специалист-практик осознанно или неосознанно импровизирует в конструировании социальной и политической реальности. В результате приоритеты рационального, спланированного поведения на переговорах смещаются в сторону импровизации48.

Менеджмент идентичностей в ходе переговоров – это "в первую очередь формирование имиджа переговорщика"49. В рамках данного направления развития переговорного искусства требуется уточнение и концептуализация роли таких факторов, как умение действовать в "поворотных точках", то есть ситуациях возможного перехода от кризиса к прогрессу50; навыки ведения переговоров "второго уровня" 51, иначе говоря, налаживание отношений сторон в постконфликтной ситуации и контроль за исполнением обязательств по окончании переговоров и т.д.

Инструментарий переговорного метода конфликторазрешения имеет нематериальную природу52. К инструментарию переговоров относятся осуществляется через вербальные, невербальные и паралингвистические сигналы53. Эти сигналы "имеют различную амплитуду, их совокупность 47 Putnam L. Negotiation and discourse analysis. – P. 149.

48 Balachandra L., Bordone R. Improvisation and negotiation: expecting the unexpected. // Negotiation journal.

2005. Issue 4. – P. 415.

49 Friedman R.A., etc. Beyond offers and counteroffers: the impact of interaction time and negotiator job satisfaction onsubjective outcomes in negotiation. // Negotiation journal. 2013. Issue 1. – P. 43.

50 Druckman D., Olekalns M. Turning points in negotiation. // Negotiation and conflict management research.

2011. Issue 4. – P. 1-3.

51 Sebenius J. Level two negotiations: helping the other side meet its «behind-the-table» challenge. // Negotiation journal. 2013. Issue 1. – P. 9-11.

52 Гавра Д.П. Основы теории коммуникации. – СПб.: Питер, 2011. – С. 229-234.

53 Дубинин Ю.В. Мастерство переговоров. – М., 2009. – С. 88.

манипуляция и аргументация"54.

Знание о посредничестве как методе регулирующего воздействия на конфликты, кроме дисциплин, изучающих международные отношений, также относится к теории конфликта. Термин "посредничество" в концепциях российских исследователей, как правило, имеет близкое значение к понятию "переговоры с участием третьего лица, осуществляющего регулирующее воздействие на конфликт"55, то есть медиации. Сущность медиации состоит в эмоционального напряжения, принятию конструктивных решений и, в целом, к урегулированию конфликтов56. Инструментарий медиации, во-первых, имеет юридическую природу и определяется законом. В России это ФЗ "Об альтернативной процедуре урегулирования споров с участием посредника" № 193, согласно которому инструментарий медиации – это договоры об услугах по урегулированию конфликта, соглашения о процедуре, медиативное соглашение57. Во-вторых, к методу медиации относится специфический психологическую динамику спора"58, подготовительный сбор информации с целью понимания контекста – "регионального, международного, глобального, этнического аспекта"59, контроль за процедурой – "корректировка времени, концентрация на коммуникации, учет внешних факторов, интегративный подход"60. Необходимо указать, что в сфере разрешения международных 54 Дубинин Ю.В. Мастерство переговоров. – С. 88-94.

55 Кацы Д.В. Переговоры и посредничество: инструменты повседневной практики международника. – СПб.: изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005. – С. 157.

56 Аллахвердова О.В. Медиация как социально-психологический феномен //Вестник Санкт-Петербургского университета. 2007. Серия 6, выпуск 2. – С. 151.

57 Федеральный закон об альтернативной процедуре урегулирования споров с участием посредника (процедуре медиации) № 193-ФЗ. // Сайт Лиги медиаторов.[электронныйресурс]. URL:

http://arbimed.ru/zakonomediacii (датаобращения 30.04.2013.) 58 Davutoglu A. Turkey’s mediation: critical reflections from the field. // Middle East policy. 2013. Issue 1. – P. 84.

59 Davutoglu A. Turkey’s mediation: critical reflections from the field. – P. 86.

60 Davutoglu A. Turkey’s mediation: critical reflections from the field. – P. 89.

содержательным смыслом. В соответствии со статьей 33 Устава ООН посредничество имеет статус "средство разрешения споров"61. В разрешении деятельность или принуждение конфликтующих сторон к миру" 62. Отметим определяет посредничество в международных политических конфликтах как "форму переговоров, осуществляемых несколькими государствами или международными организациями в случаях, когда острота политического конфликта достигает критической точки и конфликтующие субъекты не в Инструментарий миротворческой деятельности принципиально отличается от медиации, в основном это силовые операции локального значения и экономические санкции.

Логичная ноэматическая структура знания о методах и инструментах разрешения конфликтов не только не позволяет раскрыть конфликт в ясности контрадикторной, если в ходе анализа конфликтной ситуации возникает необходимость однозначно определить каким именно методом был разрешен тот или иной конфликт. В постоянно усложняющемся дискурсе три основных метода конфликторазрешения нельзя зафиксировать даже в их поочередном применении: в рамках силового метода все чаще начинает активно применяться мирный инструментарий, переговоры, напротив, часто приводят к успеху сторон, исповедующих силовую линию поведения, в то время как инструментарий посредничества подразумевает сочетание силовых и мирных методик. Также совершенно непонятно, к какому методу относится URL:http://www.un.org/ru/documents/charter/chapter6.shtml. (дата обращения 30.09.2013).

62 Шепова Н.Я. Миротворчество как способ урегулирования и разрешения современных вооруженных конфликтов. // Отечественные записки. 2005. № 5. – С. 108.

63 Климов А.В. К ситуации на Ближнем Востоке // Зарубежное военное обозрение. 2003. № 8. – С. 23.

концепция "мягкой силы", психологические манипуляции на переговорах, в то время как такие актуальные возможности управления конфликтом, как информационные войны и "цветные" революции фактически оказываются за рамками исследуемого предметного поля. Кроме того, ряд понятий не представляется возможным определить в принципе, например, до сих пор не прояснено что именно означает термин "технология разрешения конфликтов".

В современной практике становится более реальным осуществлять эффективное управление конфликтами, поскольку применяемые инструментарии совершенствуются и взаимно обогащается, но научное познание того, "как" разрешается конфликт и, соответственно, "что" он есть, от очевидной ясности всё больше удаляется в направлении terra incognita.

Очевидно, что для практического конфликторазрешения не представляется проблематичным варьировать инструментарий трёх основных методов и использовать новейшие технологии с целью эффективного разрешения конфликтных ситуаций. Однако для теории конфликта такое положение дел уже означает затруднительность построения актуальных классификаций способов разрешения конфликтов и в перспективе – утрату способности научного осмысления природы конфликтных процессов. В итоге теория конфликта на сегодняшний день вынуждена либо ограничивать собственное предметное поле, либо свидетельствовать о разрешении каждого конфликта с помощью сингулярных утверждений. Практическое знание о конфликте ориентируется на схватывание фактичности применения того или иного метода конфликторазрешения, в основном ввиду необходимости следовать идее линейности времени. При этом так-бытие конфликта скрывается от научного познания, и неясность вопроса о том, как разрешается конфликт, автоматически удаляет исследователя от понимания того, что есть Я-в-конфликтности.

В рамках ноэматического отношения между cogito-cogitatum познание классических методов разрешения конфликтов не способно выйти за рамки существующих противоречий. Напрашивается очевидное решение сложившегося в ходе практики анализа конфликтных ситуаций затруднения:

осуществить своего рода концептуальный поворот, перейти от поиска используемого метода конфликторазрешения в реальной практике к инструментария регулирующего воздействия, и далее, обновляя структуру знания по мере накопления эмпирических данных, приступить к созданию осуществления такого перехода в ноэматическом измерении необходимо сначала сконструировать теоретический концепт на ноэтическом уровне, онтологически фундировать конфликт, что позволило бы впоследствии ориентированную на апперципированное, психическое восприятие, иначе говоря, превзойти концепт "сила-переговоры-посредничество".

Ноэтическая структура знания о конфликторазрешении априори служит всеобъемлющего единства сущего с тем уточнением, что краеугольный камень – это "знания, имеющие основания в природе самих вещей" 64.

Ценность такого подхода, по Э. Гуссерлю, состоит, прежде всего, в незыблемых оснований для всех создаваемых впоследствии вспомогательных постижении сущности открывается бесконечное поле работы и такая наука, которая в состоянии получить массу точнейших и обладающих для всякой дальнейшей философии решительным значением познаний без всяких косвенно символизирующих и математизирующих методов, без аппарата умозаключений и доказательств"65.

64 Гуссерль Э. Картезианские размышления. / Пер. с нем. Д.В. Скляднева. – Спб.: Наука, 1998.

65 Гуссерль Э. Картезианские размышления. / Пер. с нем. Д.В. Скляднева. – Спб.: Наука, 1998.

качественно иное раскрытие содержательного смысла понятий "инструмент", "метод", "технология" снятия конфликтного противоречия. Прежде всего, следует отметить, что действия участников конфликта или третьей стороны, предпринимаемые с целью разрешения актуализировавшегося противоречия, по отношению к экззистенции, являются бытийным модусом озабочения.

Повседневное присутствие всегда есть этим способом, в том числе и в ходе подразумевает, что Я делает употребление того инструмента, с помощью которого снимается конфликтная ситуация. На первый взгляд, различие данной интерпретации и аналогичной формулировки, относящейся к ноэматической структуре знания о конфликте, весьма несущественное.

Однако преимущество феноменологического подхода проявляется в том, что если присутствие озабочено разрешением конфликта, то в этом бытийном позитивный феноменальный характер бытия ближайшего подручного.

существования инструмента конфликторазрешения, его обнаружение себя самим собой66. Соответственно, инструменты, то есть вещи, используемые в ходе разрешения конфликта, будь то военная мощь государства, деньги политических элит или экземпляры распространяемой среди населения оппозиционной газеты, онтологически эксплицируются как средство – "то, с чем имеют дело в озаботившемся обращении"67. Я, имеющее дело с разрешением конфликта, фактически предоставляет средству возможность существовать. Естественно, что сущее, становящееся через подручность средством конфликторазрешения, уже было раньше, но в допущении имения дела происходит встреча озаботившегося Я и внутримирного сущего, которое 66 Хайдеггер М. Бытие и время. / пер. с нем. В. Бибихина. – М.: Ad Marginem, 1997.

67 Хайдеггер М. Бытие и время. / пер. с нем. В. Бибихина. – М.: Ad Marginem, 1997.

начинает пониматься присутствием как "в чем" и "с чем". В случае, когда речь идет о разрешении конфликта, то "с чем" средства – это и есть конфликт.

Понятие "инструмент конфликторазрешения" в рамках конструируемого нами теоретического концепта теперь уступает место феномену "средство разрешения конфликта" потому, что если присутствие погружается в конститутивные для подручности всего целого средства отсылания, то Я-в-конфликтности. Иными словами, через средство конфликторазрешения, эту заявляющую о себе мироразмерность подручного, в усмотрение познающего Я вводится целостность средств вообще или мирность, как некая структура того, в видах чего присутствие себя отсылает в собственном озабочении. Таким образом, регулирующее воздействие на конфликт перестает быть изолированной, замкнутой на себе деятельностью, но конституирует значимость мира через взаимосвязь отсыланий – показывание средствами разрешения конфликта самих себя, как они есть.

озаботившегося разрешением конфликта Я – это исходный пункт познания не только регулирующего воздействия на конфликт, но и сущности конфликтных взаимоотношений в принципе. По замечанию Э. Гуссерля, от предмета "рефлексия возвращается к соответствующему способу осознания и к потенциальным способам осознания, заключенным в нем в плане горизонта, а затем к тем способам, в которых он, как тот же самый, мог бы быть осознан иначе, в единстве некой возможной жизни сознания"68. Здесь требуется определенное уточнение. Средство разрешения конфликта – это также интенциональный предмет, то есть отображение всеобщего основного свойства сознания "быть сознанием о чем-то, в качестве cogito нести в себе свое cogitatum"69. Соответственно, трансцендентальное эго в его полной 68 Гуссерль Э. Картезианские размышления. / Пер. с нем. Д.В. Скляднева. – Спб.: Наука, 1998.

69 Гуссерль Э. Картезианские размышления. / Пер. с нем. Д.В. Скляднева. – Спб.: Наука, 1998.

конкретности по отношению к возможностям конфликтного способа бытия, раскрывается через заключенные в Я профильные интенциональные корреляты. Средство разрешения конфликтов познается заинтересованным Я как единство меняющихся способов осознания. Присутствие может познать себя как конфликтолога, если многообразные явления Я-в-конфликтности конституируются в виде единства различных возможностей имения дела в озабочении разрешением конфликта с помощью различных средств. Иными словами, если присутствие узнает себя как Я, разрешающее конфликт всем возможным многообразием средств, то тогда оно будет знать себя в качестве специалиста по разрешению конфликтов, того, кто ведает конфликт, причем не кажущийся, а сущий – именно так, как Я в этом способе бытия есть на самом деле.

В рамках ноэматической установки по мере достижения понимания того, что из себя представляет инструмент конфликторазрешения, познающее Я схватывает значение понятия "метод конфликторазрешения". Напротив, ноэтическое содержание этого термина не эксплицируется аналогичным образом. Хотя концептуализация термина "средство разрешения конфликтов"– это фактически отправная точка для ноэтического раскрытия сущности метода конфликторазрешения, но чтобы приблизиться к познанию этот феномена в его так-бытии, требуются существенные дополнительные замечания. Прежде всего, заслуживает внимания то обстоятельство, что присутствию совершенно безразлично каким именно методом будет использован тот или ной инструмент конфликторазрешения. Безразличие в данном контексте означает, что темпорализация своих возможностей для Я, осуществляющего регулирующее воздействие на конфликтное столкновение, будет происходить совершенно одинаковым с онтологической точки зрения образом, вне зависимости от того, набрасывает ли себя присутствие на мирный или силовой метод разрешения конфликта. В любом случае мы имеем дело с частным случаем экзистенциальной проблематики, поскольку способ Я быть в разрешении конфликта не претерпит качественных изменений. При этом средство разрешения конфликтов предстает перед познающим Я в близком к предложенному М. Полани значении: присутствие инструментарием, начинает существовать через него в конфликте 70. Это утверждение подкрепляется примерами из реальной практики, самый очевидный из которых – ядерное оружие, которое может быть использовано как наступательное, сдерживающее или инструмент политического торга и т.д. Соответственно, подручность данного средства конфликторазрешения конституирует Я, имеющее с ним дело, в качестве манипулятора, миротворца, предвестника Апокалипсиса и т.д. Итак, в ноэтическом измерении не имеет смысла дихотомия "мир–сила" применительно к методу регулирующего воздействия на конфликт, поскольку одно и то же средство может быть подручным для Я, имеющего дело с разрешением конфликта, бесконечным числом возможностей. Помимо этого, необходимо отметить, что подручность средства разрешения конфликтов – это не единственный модус восприятия мира. Раскрытие подручности средства разрешения конфликта позволяет познающему Я зафиксировать онтологически-категориальное сущее как оно есть по себе, эксплицируемое через позитивный характер бытия ближайшего внутримирно подручного интенционального предмета. Но если возникает "озабочение вкладывает себя в единственно теперь ему еще остающийся модус бытия-в, во всего-лишь-пребывание при..." 72, внимая таким образом наличность. Естественно, наличное бытие схватывается познанием только через озаботившее подручное, то есть когда средства разрешения конфликтов не используются по своему прямому назначению Я-в-конфликтности, то они 70 См.: Polanyi M. Science, faith, and society. Chicago: University of Chicago Press, 2007.

71 Хайдеггер М. Бытие и время. / пер. с нем. В. Бибихина. – М.: Ad Marginem, 1997.

72 Хайдеггер М. Бытие и время. / пер. с нем. В. Бибихина. – М.: Ad Marginem, 1997.

зафиксированы в качестве умозрительных абстракций, о которых мы знаем, присутствие, озаботившееся разрешением конфликта, имело с этими наличными вещами соответствующее дело. Однако вне зависимости от того, каким предстает перед трансцендентальным Я средство разрешения конфликтов, подручным или наличным, имение присутствием дела с бытие-в-конфликтности. Поэтому метод разрешения конфликтов – это интерпретация присутствия в определенности собственного экзистирования как озаботившегося разрешением конфликта или пребывающее при нем. С ноэтической точки зрения такой метод всего один, но апперцепированное восприятие, усвоившее такое понимание сути вопроса, впоследствии в пропорциональные соотношения используемого на практике инструментария разрешения конфликтов.

Феномен конфликта, постигаемый через средство своего разрешения самосознания Я-в-конфликтности или как интерпретация присутствия в определенности собственного экзистирования, в состоянии озабоченности пребыванием в конфликтном модусе. Очевидно, что подобное видение сущности конфликта не только открывает перспективы для развития и становления антропологии конфликта, но и имеет практическую ценность, поскольку данная теоретическая база впоследствии может быть не только использована для уточнения значения уже таких сконструированных профильной теорией концептов, как конфликт, инструмент или метод конфликторазрешения. Ноэтическая аналитика конфликта также, безусловно, полезна для решения задачи по концептуализации новых терминов, которые теории конфликта до сих пор не удается непротиворечиво определить в рамках ноэматической установки. Например, понятие "технология разрешения конфликтов", в интерпретациях отечественных исследователей зачастую не соотносится с экзистенцией. Технология разрешения конфликтов для современной теории конфликта – это, как правило, новые электронные, информационные средства, применяемые с целью повышения эффективности практики разрешения конфликтов73. Соответственно, от внимания научного интереса полностью ускользает сущность технологии – то, что она есть. В этой связи совершенно непринципиально, что (хотя и в виде наброска) в структуре знания о конфликте сформировано представление не только об инструментальности технологии, но и ее антропологической природе.

Действительно, с ноэтической точки зрения неважно, что технология – это совокупность средств, а также компетенций и знаний по их эффективному применению, если понятие "технология разрешения конфликтов" не предстает наподобие "знания о виде раскрытия потаенности" 74. Практическое применение технологии разрешения конфликтов не только видоизменяет конфликт, снимает актуализировавшееся противоречие, но и раскрывает для конституированной переплетением множества процессов, в том числе – в воздействию. Необходимо подчеркнуть, что конфликт является познающему Я в своем собственном наличии, но уже не через подручность средства регулирующего воздействия, а как предельно абстрактное знание о самом себе, которое может быть зафиксировано научным познанием в качестве нового концепта, напрямую производного от практической деятельности по разрешению конфликтов. Иными словами, технология не только снимает конфликтное противоречие, но и выводит для познающего Я собственно конфликт из его потаенности. По мере совершенствования технологий разрешения конфликтов Я все лучше будет знать не только что такое конфликт, но и свою собственную сущность. В этом плане совершенно 73 См.: Василенко И.А. Искусство международных переговоров в бизнесе и политике. – М., 2009.

74 Хайдеггер М. Бытие и время. / пер. с нем. В. Бибихина. – М.: Ad Marginem, 1997.

справедливо замечание М. Хайдеггера о том, что "человек все раньше, глубже и изначальнее будет вникать в существо непотаенного и его непотаенности, принимая эту требующуюся для ее раскрытия принадлежность к ней как свое собственное существо"75. Итак, разрешающее конфликт Я, применяя соответствующие технологии разрешения конфликтов, достигает понимания того, что оно есть в собственном способе быть в конфликтности.

Естественно, при таком погружении в самое себя в случае, если инструментальная природа технологии подавляет антропологическую, для Я возникает опасность утратить способность познать себя как оно есть не самом деле. Более подробно эта возможность, равно как и пределы использования в теории конфликта новых терминов, будут рассмотрены в третьей главе данного диссертационного исследования.

Интенциональность средства разрешения конфликтов – ключ к познанию не только методов и технологий регулирующего воздействия. Этот интенциональный предмет впервые в ходе нашего исследования приводит познающее Я к собственному конфликта.

Конфликт – это один из способов Я быть. Также допустимо обозначить конфликт как умение Я экзистировать или конфликтность (экзистенция). В любом случае, когда мы пытаемся концептуализировать собственное конфликта, мы исходим из его ноэтики. На данный момент мы убедились в том, что конфликт впервые является нам через подручность средства своего собственного разрешения. Гипотезу о том, что конфликт с онтологической точки зрения фундируется как то, что должно быть разрешено, необходимо предварить некоторыми вступительными замечаниями.

предшествует апперцепированному восприятию, какому бы то ни было 75 Хайдеггер М. Вопрос о технике // Время и бытие. М., 1993. С.221-238.

индивидуальными, предметными мотивациями и, даже условно неизменным, целеполаганием, то познающее Я удаляется от собственной экзистенции.

Если познание не имеет дело с анализом чистого феномена, то конфликт в политического средства, условия самореализации, способа достижения поставленной цели и т.д. Тогда конфликт не раскрывается как чистое cogitatio, что в результате скрывает от теории конфликта очевидность всеобщего, равно как сущность конфликтных отношений и способов их разрешения с ноэтической точки зрения. Смысл понятия "конфликт" для познающего Я не должен быть скрыт, дабы феномен не только раскрывался для феноменологического мышления, но и не утрачивал свою очевидность в психическом восприятии. Это достижимо тогда, когда мы соглашаемся с тем, что конфликт – это собственно являющееся и само явление.

Во-вторых, конфликт, как то, что должно быть разрешено, если это чистое cogitatio, может быть раскрыт только через самое себя. Очевидность конфликторазрешения – это опыт так-сущего, как оно есть. В этой очевидности разрешается именно конфликт, а не что-то другое. Познание конфликта, схватываемого через собственное разрешение, нуждается в онтологических основаниях, с необходимостью предполагающих двоякое мышление, с одной стороны, ориентированное на раскрытие целого, а не его частей, но при этом захватывающее экзистенцию как таковую 76. Конфликт мыслится как чистый феномен, когда он, как нечто сущее, придает сущность мышлению77. Конфликт как Я-в-конфликтности конституирует мышление о собственном разрешении. Иначе говоря, конфликт – это конфликтование конфликтующих, соответственно, как то, что должно быть разрешено, конфликт – это изменение способа бытия Я-в-конфликтности, но не вообще, а 76 Хайдеггер М. Бытие и время. / пер. с нем. В. Бибихина. – М.: Ad Marginem, 1997.

77 Хайдеггер М. Бытие и время. / пер. с нем. В. Бибихина. – М.: Ad Marginem, 1997.

лишь в виде перехода от одной возможности экзистирующего Я к другой (Я-не-в-конфликтности, Я-в-другой-конфликтности).

последовательности событий. Отдельные времена не должны означать целостность, придающую единый смысл заведомо условным в своей изолированности интервалам. В современной теории конфликта господствует прямо противоположная установка. Время конфликта линейно, оно поделено на конечные, следующие один за другим отрезки. Фактически здесь исчезает, говоря языком М. Хайдеггера, способность присутствия временить как временности78. В случае когда конфликт – это то, что должно быть разрешено, присутствие, экзистирующее в конфликте, загоняется в строгие рамки поэтапных действий: сначала конфликт следует предупреждать, потом необходимо делать выбор между урегулированием и управлением, всё же стремясь при этом прийти к разрешению. Все необходимые для разрешения конфликта действия как бы исключаются из непрерывного экстатирования Я, бытие которого размыкается в течение всего его участия в процессе снятия остроты отношений конфликтующих субъектов. В линейности времени, в котором оказывается конфликтолог-практик, бытийные модусы присутствия утрачивают собственную множественность, способность Я быть в конфликте не экстатирует, не замыкается сама на себе. Конфликторазрешение, как некий процесс, длительность, оказывается вне временения и, по М. Хайдеггеру, утрачивает собственную историчность79. В линейном времени конфликт ускользает от собственного разрешения, теория конфликта не достигает понимания того, какие конфликты были урегулированы, а какие не разрешились. Для теории конфликта до сих пор актуальна проблема создания хронологии конфликтов, основанной не на перечислении преимущественно 78 Хайдеггер М. Бытие и время. / пер. с нем. В. Бибихина. – М.: Ad Marginem, 1997.

79 Хайдеггер М. Бытие и время. / пер. с нем. В. Бибихина. – М.: Ad Marginem, 1997.

конфликтного времени не становится ноэтическим, научное познание, находясь в рамках линейного времени, не приближается к схватыванию сути анализируемого феномена. Достижение цели по снятию этого противоречия подразумевает переоценку значения конституирующих конфликт как то, что должно быть разрешено, понятий, "предупреждение", "управление", "урегулирование", "разрешение" конфликта. Ноэтика этих понятий относится к способности присутствия давать время возможностям себя.

изменение того, что ему предшествует. Предупреждение конфликта всегда фактично, поскольку имеет дело со случайностью в-себе, возможности не регулирующего его, нет. Феноменологическое Я способно зафиксировать в познании предупреждение конфликта только как негативную случайность, которой субъект в своей текущей практической деятельности не может существовать, но также не может ей не быть. Предупреждение конфликта есть в-себе, но оно предстает познанию в своем так-бытии только если превентивные меры по недопущению конфликта, составляющие суть предупреждения, оказались неудачны. Естественно, в ноэматическом измерении смысл понятия “предупреждение конфликта” качественно отличается. Например, критерии, на основании которых в теории конфликта оценивается уровень социальной напряженности, позволяют в зависимости от эффективности мер по снижению конфликтогенности в обществе сделать вывод о том, что назревавший конфликт был предупрежден. Если социальная напряженность – это распространение в самых широких кругах населения настроений недовольства существующим положением дел в жизненно важных сферах общественной и политической жизни 80, то решение таких проблем, как бедность, миграция, низкая продолжительность жизни 80 Степанов Е.И. Современная конфликтология: общие подходы к моделированию, мониторингу и менеджменту социальных конфликтов. – М.: Издательство ЛКИ, 2008. – С. 50-55.