«Политические партии в системе отношений центр - регион в 2000-е гг. (на примере ЦФО) ...»

- статистические данные по основным характеристикам региональных бюджетов и бюджетных отношений Российской Федерации и регионов Министерства регионального развития в период 2008-2011 годов. Источник – официальный сайт Министерства регионального развития РФ.

- нормативно-правовые акты, регулирующие федеративные отношения, избирательный процесс и деятельность политических партий. Источник – ПСС «Консультант +».

Основная гипотеза исследования.

Процесс повсеместного распространения смешанной системы на региональных выборах в 2000-е годы определил активное развитие института политических партий, в результате чего реализация стратегий и интересов различных групп федеральной и региональной элиты оказалась напрямую взаимоувязана с институтом партий. Важным инструментом при реализации интересов центра на региональном уровне стала подконтрольная ему «партия власти», постепенный успех которой на федеральных и региональных выборах сопровождался усилением непосредственного влияния центра на регионы. В свою очередь, в условиях формирования доминантной партийной системы и низкого уровня партийной конкуренции реализация интересов региональных политических акторов непосредственно в регионах и на федеральном уровне стала в наибольшей степени возможной через каналы «партии власти», а посредством других партий оказалась существенно ограничена продвижением отдельных региональных инициатив и социально-экономических требований через Государственную Думу.

Научная новизна.

Научная новизна исследования определяется самой постановкой проблемы – комплексным рассмотрением института политических партий в системе отношений «центр – регион». С точки зрения новизны принципиальное значение имеет, во-первых, сформулированная автором теоретическая модель рассмотрения данной проблемы, во-вторых, характер эмпирической базы, которая легла в основу исследования.

Новизна авторской теоретической модели выразилась:

- В разработке теоретической модели, используемой для рассмотрения места и роли политических партий в системе отношений «центр – регион». Модель основана на анализе федеративных практик, под которыми понимается взаимодействие политических акторов федерального и регионального уровня в рамках определенного набора институтов по определенному предмету федеративных отношений. Автор выделяет отдельный тип – партийную федеративную практику. Выдвинута и обоснована матрица структуры федеративной практики, ключевыми элементами которой являются институты, стратегии элиты и социально-политические функции. Анализ матрицы партийной федеративной практики предполагает, с одной стороны, учет институциональной партийной среды, ее влияния на характер отношений центра с регионами, с другой стороны, учет реализации стратегий федеральных и региональных элитных групп посредством партий. При этом эффективность центральнорегионального взаимодействия оценивается через реализацию партиями своих социально-политических функций как с позиции удовлетворения потребностей центра и регионов, так и с точки зрения эффективности самих партий как регулятора общественных отношений.

- В применении авторской теоретической модели, которая позволила комплексно проанализировать место, роль и функции института политических партий в центрально-региональном взаимодействии в России в 2000-ые годы (по регионам ЦФО). Данная объяснительная модель может быть применима и к иным политическим институтам, отличительной чертой которых является наличие взаимодействия федеральных и региональных элит в рамках их институциональной структуры.

Новизна полученных эмпирических данных, которые составили основу исследования, выражается:

- В результатах экспертного опроса, проведенного во всех регионах ЦФО, на предмет оценки места и роли партий в системе региональной власти и в отношениях «центр – регион». Это позволило выявить особенности как формального, так и неформального взаимодействия элитных групп в рамках института партий, измеримые исключительно качественными методами.

- В совокупности полученных данных о партийной принадлежности регионально элиты, в первую очередь, губернаторского корпуса и председателей законодательных собраний в регионах ЦФО (в период 1991 – 2012 годов).

Собранные на основе мониторинга официальных сайтов и СМИ данные позволили выявить динамику партийности в структуре региональной элиты.

Полученная информация о дате вступления конкретных политиков в партию явилась важным основанием для анализа влияния партийных трансформаций на стратегические установки региональной элиты.

Положения, выносимые на защиту.

Для исследования места политических партий в российской системе отношений «центр – регион» следует использовать анализ партийного участия в федеративных отношениях, под которым мы понимаем взаимодействие региональной и федеральной политической элиты, опосредованное институтом политических партий, где предметом федеративных отношений является использование властных и иных ресурсов партий. В основе анализа партийной федеративной практики лежит ее многоуровневая структура, характеризуемая, с одной стороны, действием трех видов факторов – институциональным (доминанта фактора – институты), рациональным (стратегии элиты) и функциональным (социально-политические функции), с другой стороны – горизонтальным и вертикальным измерениями действия данных факторов. В вертикальном измерении в фокус исследования попадает партийная система, возможности партий в части обеспечения регионального участия на федеральном уровне или федерального вмешательства в дела региона, реализация партиями своих политических функций (такие функции, как влияние на процесс принятия решений, стимулирование конкуренции, обновление региональной элиты). В свою очередь, при анализе горизонтального измерения важным оказывается взаимодействие партий с другими институтами и их возможности влиять на другие институты, реализация партиями своих социальных функций (аккумулирование, агрегирование и продвижение интересов граждан).

В 2000-е годы федеральный центр задумал и осуществил ряд политических преобразований, направленных на изменение конфигурации властных отношений в свою пользу. На федеральном уровне оказалась удачной попытка выстроить контроль над законодательной ветвью власти посредством специально созданной для этой цели «партии власти». Это дало основание центру в дальнейшем использовать данный механизм для усиления роли партий на региональных политических пространствах посредством повсеместного внедрения смешанной системы избрания депутатов законодательных собраний. В связи с тем, что региональные элиты были вынуждены адаптировать свои стратегии к новой конфигурации партийной и политической системы, губернаторский корпус практически полностью вошел в «Единую Россию» (с целью сохранить свои позиции) и стал основным проводником политики центра и усиления «партии власти» в регионах. Ключевая региональная элита (государственная и муниципальная бюрократия, крупный бизнес) оказалась интегрирована в «Единую Россию», остальные партии пополнились менее влиятельными представителями (бюджетники, интеллигенция, малый и средний бизнес), а также контрэлитами – в случаях раскола элит. «Единая Россия»

постепенно вытеснила другие партии с ключевых позиций, что сопровождалось процессом кооптации части оппозиционных фигур в состав правящей партийной коалиции. Исследование показало, что в середине 2000-х годов в большинстве регионов ЦФО происходит оформление неконкурентной партийной системы с доминантной партией.

Усиление позиций «Единой России» было обеспечено за счет внедрения в плоскость центрально-регионального взаимодействия инструментов партийно-электорального контроля. Партийность губернатора и результаты «Единой России» на выборах в первой половине нулевых годов являлись индикаторами лояльности региональной элиты, а затем – ее способности решать поставленные центром задачи. Данные факторы являются определяющими в политике центра в отношении того или иного региона. Ключевым инструментом партийно-электорального контроля стало наделение ресурсами или применение санкций в отношении ресурсной базы региона, где мы выделяем политические (воспроизводство власти), административные (автономность власти внутри региона) и экономические (финансовая состоятельность власти) ресурсы.

Исследование показало, что в 2000-е годы основным объектом партийноэлекторального контроля стали политические и административные ресурсы региона, а влияние центра на экономические ресурсы актуально только для начала 2000-ых годов и в дальнейшем себя не проявляет. Использование инструментов партийно-электорального контроля определило стратегии региональных политических акторов, которые стали в высокой степени заинтересованы в реализации задач центра с целью получения соответствующих выгод от него (наделение ресурсами). В результате «Единая Россия» стала основным партийным каналом продвижения регионального интереса на федеральный уровень, так как именно через данную партию региональная элита получила возможность влиять на решение важнейших вопросов – продление губернаторских полномочий, кадровые назначения, получение крупных инвестиционных проектов. Остальные партии существенно хуже справляются с этой ролью (особенно в органах исполнительной власти, где концентрируется процесс принятия решений), и в основном оказывают влияние через центральный аппарат партии и Государственную Думу.

По итогам своего развития в 2000-е годы большинство партий отличает высокая роль патронажно-клиентельных отношений в их деятельности («Единая Россия», ЛДПР, «Справедливая Россия»): партии формируются вокруг региональных элитных групп и используются ими как инструмент получения и удержания властных позиций, а реализация интересов электората отходит на второй план. В рамках данных партий решающее влияние оказывает либо государственный аппарат совместно с крупными бизнес-структурами («Единая Россия»), либо бизнес разного уровня (ЛДПР и «Справедливая Россия»). Лишь для КПРФ свойственна доминирующая роль партийной бюрократии в ее деятельности и ориентация на электорат как ключевой ресурс успеха на региональном политическом рынке, однако партия ослаблена финансово и административно. Стоит отметить, что несмотря на активный рост участия партий в политических процессах на региональном уровне, они не смогли стать реальным субъектом принятия политических решений. В контексте центральнорегионального взаимодействия функциональную сторону развития партий отличает низкая способность реализовывать политические и социальные функции, присущие им как определенному политическому институту. При этом ключевой функцией доминантной «партии власти» стало обеспечение процесса легитимации действующей власти в ходе выборов, однако не за счет собственных политических ресурсов, а за счет административных ресурсов исполнительной власти.

К концу рассматриваемого нами периода можно вести речь о формировании в масштабе всей страны системы отношений «центр – Единая Россия – регион», где «Единая Россия» выступает в качестве площадки взаимодействия региональной и федеральной элиты. Отличительно чертой данной системы отношений является непосредственное участие центра в региональном политическом процессе. Степень вмешательства центра возрастает в случае наличия конфликта в межэлитном взаимодействии внутри региона и неспособности губернатора консолидировать партийные ресурсы «Единой России» в своих руках, так как данные факторы являются помехой для решения задач центра. Исследование показало, что максимальные возможности по консолидации ресурсов «Единой России» в руках губернатора демонстрируют регионы с губернатором-членом партии, где на протяжении достаточно долгого периода отсутствует смена власти. В противном случае в рамках региональных отделений «Единой России» имеет место процесс перераспределения политических ресурсов (по инициативе центра) между различными элитными группами с целью создания максимально благоприятных условий для реализации интересов федеральной власти. Перераспределение ресурсов в пользу того или иного актора (и это не всегда фигура губернатора) определяется его способностью обеспечить победу «партии власти» и креатур центра на выборах.

Несмотря на то, что реформирование федеративных отношений и партийные преобразования способствовали определенной стабилизации и унификации региональных партийных систем, что благоприятствует консолидации и упорядочению политической системы в целом, эффективность центрально-регионального взаимодействия в рамках института партий мы оцениваем как низкую. Развитие партий в 2000-е годы лишь создало дополнительный инструмент вмешательства центра в сферу региональной компетенции, заблокировав в сложившихся институциональных условиях реализацию интересов регионов и ограничив потенциал самих партий (с точки зрения реализации их «традиционных» функций) по продвижению политических интересов центра и регионов.

Теоретическая и практическая значимость исследования.

Результаты исследования вносят вклад в научную дискуссию о роли политических партий в построении федеративных отношений в современной России. Положения диссертации могут служить основанием для дальнейшего изучения роли различных институтов в системе отношений «центр – регион» в разрезе федеративных практик. В целом данное исследование расширяет базу сравнительных исследований политических процессов, проходящих в регионах ЦФО.

Практическая значимость связана с материалами исследования, которые могут стать основой для выработки прогнозных оценок и сценариев развития партийной системы России, взаимоотношений регионов с федеральным центром, определения перспектив центрально-регионального взаимодействия в отношении отдельных регионов ЦФО. Выводы диссертации, а также представленный в ней материал, могут быть использованы при составлении курсов лекций по политической регионалистике, избирательному процессу, политическому процессу в современной России.

Апробация результатов исследования:

Результаты исследования были апробированы на следующих научных мероприятиях: 1) VI Всероссийском конгрессе политологов «Россия в глобальном мире: Институты и стратегии политического взаимодействия» (Москва, МГИМО, 22-24 ноября 2012 г.); 2) Международном молодежном научном форуме «ЛОМОНОСОВ-2012» (Москва, МГУ, 9-13 апреля 2012 г.); 3) Ежегодной конференции Ассоциации славянских, восточно-европейских и евразийских исследований (США, Лос-Анджелес, 18-21 ноября 2010 г.); 4) Международной научной конференции РАПН «Изменения в России: политические повестки и стратегии» (Москва, 25 – 26 ноября 2010 г.); 5) Международном молодежном научном форуме «ЛОМОНОСОВ-2010» (Москва, МГУ, 12-15 апреля 2010).

Глава 1. Место партий в системе отношений «центр – регионы».

1.1. Отношения между центром и регионами: современные подходы к исследованию.

Прежде чем перейти к рассмотрению современных подходов к анализу отношений между центром и регионами, стоит обозначить те методологические границы, которые определяют использование категорий «центр» и «регион» в рамках данного исследования. В первую очередь, стоит выделить два направления исследований, в предметной области которых находится изучение системы отношений «центр – регион»:

территориальными уровнями власти, существование которых определяется формой государственного устройства (унитарное государство vs федерация vs конфедерация). В данном случае под «центром», как правило, понимается национальный уровень власти, а под «регионами» – власть составных частей государства (субъектов, штатов, провинций, областей и т.п.).

Исследование системы отношений «центр – регион» с позиций пространственной организации социально-политических и экономических процессов. Здесь центр символизирует собой силу, агрессивность, развитость, сложность, освоенность, цивилизованность [Макарычев, 2006, с. 22]. В свою очередь, «регион» (чаще всего используется понятие «периферия») в рамках пространственных концепций символизирует зависимость, отсталость, дефицит ресурсов, архаичность [Макарычев, 2006, с. 22]. «Центр» является силой, задающей границы системы, он использует ресурсы «периферии» для решения своих задач.

В рамках нашего исследования используется первый подход, т.е. мы рассматриваем отношения «центр – регион» с позиций формы государственного устройства. Так как предмет нашего исследования лежит в рамках политической практики федеративных государств, мы рассмотрим работы А. Лейпхарта, У.

Ливингстона, У. Райкера, К. Уира, Д. Элейзера как оказавшие наиболее серьезное влияние на развитие теории федерализма в XX веке и определившие формирование в политической науке самостоятельных подходов к рассмотрению отношений между центром и регионами. В этой связи мы выделяем такие исследовательские подходы, как легалистский, рациональный и структурносоциальный. Методологическая основа того или иного ракурса рассмотрения взаимоотношений «центр – регион», в первую очередь, обусловлена пониманием содержания федерализма и целей установления федеративного государства.

Легалистский подход рассматривает отношения между центром и регионами с точки зрения формальной структуры и реализации конституционноправовых принципов в федерации. Особое внимание уделяется правовым нормам, лежащим в основе государственного устройства, анализу того, насколько политическая реальность соответствует установленным конституционным принципам разделения властных полномочий между уровнями власти. Кеннет Уир, один из наиболее ярких представителей легалистского подхода, в своей классической работе «Федеративное правление» сформулировал основной посыл данного подхода, охарактеризовав федеративное устройство как «разделение полномочий между центральной и региональной властью, каждая из которых остается равной и независимой в рамках тех компетенций, которые закреплены за ней конституцией» [Wheare, 1963, p. 10]. Таким образом, принципиальное значение имеет не только разделение предметов ведения, но и сохранение тем или иным уровнем власти самостоятельности в реализации своих полномочий. При этом не всегда такое разделение компетенций носит четкий характер, однако, по мнению Уира, хотя бы в отношении некоторых областей должна быть зафиксирована исключительная компетенция национального правительства и правительств составных частей, иначе реализация федеративного принципа в политическом устройстве не имеет места. Несмотря на то, что многие государства в конституциях фиксируют разделение полномочий между уровнями власти на основе федеративного принципа, это автоматически не ведет к эффективному функционированию федерации. Именно данный фактор определяет основной предмет исследования в рамках легалистского подхода – анализ соотношения установленных нормативных структур с фактическим воплощением федерализма в отношениях «центр – регион». Иначе говоря, основной фокус исследования направлен на определение соответствия между тем, «как должно быть», и тем, «как есть».

Существенным ограничением легалистского подхода является его концентрация исключительно на формальных структурах организации власти, что не всегда позволяет выявлять характер изменений в отношениях «центр – регион», их динамику. Как показывает политическая практика, трансформация взаимодействий двух уровней власти не обязательно влечет за собой трансформацию формальной структуры, и наоборот.

Принципиально иной взгляд на рассмотрение федеративных отношений предлагает рациональный подход, в основе которого лежит модель рационального выбора. Одним из наиболее ярких представителей данного направления является Уильям Райкер, который в своей работе «Федерализм:

происхождение, функционирование и значение» рассматривает в качестве основания возникновения федерации «федеративную сделку», заключаемую между политиками федерального и регионального уровней относительно разделения компетенций. Характер такой сделки носит исключительно рациональный характер и представляет собой компромисс, достигаемый в ходе переговоров элитных групп. Среди необходимых условий возникновения федерации Райкер выделяет потребность в расширении территории государства с целью ответа на внешнюю угрозу либо военного захвата новых территорий.

Федерализм в данном случае выступает мирным средством реализации данных целей, его реализация представляется более выгодной по сравнению с использованием военно-силовых методов. Обратная сторона такой политики – уступки в отношении правительств тех территорий, которые становятся составными частями федерации. Региональные политики принимают условия сделки, также руководствуясь исключительно рациональными мотивами – возможными потерями в результате возникновения внешней угрозы либо возможными выгодами от самой сделки, возникающими как результат уступок федерального правительства. Таким образом, фактор военной экспансии (внешней или внутренней) и рациональные мотивы политиков выступают необходимыми условиями заключения федеративной сделки [Riker, 1964, pp. 12Целями создания и функционирования федерации становятся выгоды участников, определяемые в результате переговорного процесса. Кроме того, к таким целям Райкер также относит защиту прав граждан от доминирования центра (или большинства) и обеспечение равенства положения самих составных частей федерации.

В связи с тем, что образование федерации стало реальностью в результате политического торга, то и дальнейшее функционирование государства определяется политической борьбой между центром и регионами. Федеративный торг, по Райкеру, является ключевой особенностью федерации и представляет собой непрерывный процесс, который определяет характер институциональной трансформации федерации. В результате такой борьбы выигрывает либо национальное правительство, либо правительства составных частей, в связи с чем достижение устойчивого баланса между двумя уровнями власти становится фактически невозможным. В случае, если сильнее оказывается национальное правительство, Райкер ведет речь о «централизованном федерализме, в случае усиления региональных правительств – о периферийном федерализме» [Riker, 1964, p. 6]. Периферийный федерализм способен привести к распаду государства, функционирование федерации в условиях слабого центра в целом неэффективно.

Централизованный федерализм, по мнению Райкера, является единственным способом сохранения территориальной целостности федеративного государства.

Таким образом, в фокусе данного подхода оказываются стратегии элитных групп федерального и регионального уровней, обусловленные рациональными выгодами. Как следствие, предметом изучения отношений между центром и регионами становится рассмотрение торга региональной и федеральной элиты по поводу разграничения полномочий и распределения ресурсов. Несмотря на то, что структура федерации получает свое оформление в конституции, ее функционирование оказывается полностью детерминировано стратегиями элит центра и регионов, характер которых определяется соотношением ресурсов.

В связи с этим правомерно встает вопрос о долгосрочности «федеративного проекта»: если существование федерации определяется интересами элитных групп, то что последует в том случае, если поддержание федерации и стратегии политической элиты будут несовместимы между собой? В этой связи уместно привести суждение Фарукшина о том, что «противоречит политической практике, а потому является несостоятельным взгляд о какой-то временной, преходящей природе федерализма» [Фарукшин, 1998, c. 23]. Федерализм с позиций теории рационального выбора утрачивает свое самоценное явление, превращаясь в инструмент по реализации интересов конкретных элитных групп и разрешению конфликтных ситуаций. Несмотря на то, что такой ракурс рассмотрения позволяет хорошо описать расклад политических сил, влияющих на трансформацию федеративных отношений, теория рационального выбора слабо применима для системного описания взаимоотношений центра и регионов, которые так или иначе обусловлены конкретной институциональной структурой и социокультурными факторами. Институты являются лишь формой взаимодействия федеральной и региональной элиты, но они не способны влиять на их стратегии. В такой ситуации отношения «центр – регион» теряют свои устойчивые очертания, а из исследовательского поля ускользает динамика федеративной системы. Тем не менее, именно теория рационального выбора дала толчок для появления большого числа различных объяснительных концепций в теории федерализма, в основу которых легли интересы и стратегии политических акторов.

Структурно-социальный подход при рассмотрении отношений между центром и регионами делает акцент на социально-культурных особенностях взаимодействия двух уровней власти. В центре внимания данного подхода оказывается «федеративное общество» [Livingston, 1956; Stein, 1968], для которого характерно разнообразие социальной структуры, включая этническое, культурное, религиозное, лингвистическое, хозяйственное, бытовое разнообразие, и реализация федеративного принципа в котором служит сохранению такого разнообразия и снижению конфликтности. По мнению американского политолога Ливингстона, содержание федерализма находит себя «не в институциональном дизайне и конституции, а в самом обществе» [Livingston, 1952, p. 84].

В первую очередь, речь идет о гетерогенных, неоднородных обществах, для которых федеративное устройство способствует решению вопросов дезинтеграции. Однако чтобы быть федеративным, такое общество должно признавать территориальное выделение сообществ, обусловленных той или иной социальной структурой. Не обязательно каждое неоднородное общество должно приобретать форму федерации, но именно реализация федеративного принципа будет служить сохранению уникальности сообществ и обеспечению его единства.

В таком разрезе эффективность федеративного управления зависит от эффективности социальной и политической интеграции. При этом Ливингстон акцентирует внимание на том, что географические границы составных частей федерации не всегда совпадают с географией различных социальных общностей, в связи с чем территориальные границы не являются тем пределом, за которым интересы, взгляды, позиции той или иной составной части прекращаются [Livingston, 1956, p. 4]. Но, несмотря на возникающую в связи с этим проблему при изучении взаимодействия центрального и регионального уровня, Ливингстон считает принцип территориальности ключевым для анализа «федеративного общества».

«многосоставные общества», федеративными называет те, «в которых каждый сегмент сосредоточен на определенной территории и отделен от других сегментов» [Лейпхарт, 1992, с. 95], то есть где границы между социальными общностями совпадают с границами составных частей федерации. Сегментами Лейпхарт называет стабильные сообщества в рамках единого государства, для которых характерна собственная политическая, социальная, коммуникативная структура [Гоптарева, 2002]. В этом ключе Лейпхарт понимал федерализм прежде всего как «особую форму автономности сегментов» [Лейпхарт, 1992, с. 95] многосоставного общества.

Даниэль Элейзер, которого мы также относим к представителям структурносоциального подхода, рассматривает понятие «федерализм» двояко: в узком смысле федерализм понимается им как взаимоотношения между различными правительственными уровнями, а в более широком смысле определяется как «сочетание самоуправления и долевого правления через конституционное соучастие во власти на основе децентрализации» [Элейзер, 1995, с. 106.]. В своей работе «Исследование федерализма» Элейзер отмечает, что в самом широком смысле федерализм представляет собой «форму справедливости, опирающуюся на свободу и участие граждан в управлении государством и неразрывно связанную с разделением полномочий между уровнями власти» [Elazar, 1987, p.

84]. Таким образом, помимо обязательного разграничения полномочий между центром и регионами в рамках конституции, которая воплощает в себе договорной характер федерации, важную роль играет реализация принципа справедливости. Среди ключевых элементов такой справедливости Элейзер выделяет нецентрализацию, понимаемую как невозможность исключения участия федеральной или региональной власти в осуществлении полномочий, закрепленных за ней конституционно. Практической реализации нецентрализации способствует общественность, которая является объектом управления как со стороны федерального, так и регионального уровня власти и которая сама оказывает на них непосредственное влияние. Реализация такой формы взаимоотношений во многом зависит от федеративной культуры – того, насколько идеи федерализма «приживаются» в тех или иных социальных общностях.

Другим существенным условием нецентрализации является примерное равенство составных частей федерации по благосостоянию, населению и территории, однако в случае, если имеет место неравенство одного из субъектов по какому-либо параметру, то оно должно быть сбалансировано по другим параметрам.

Как мы видим, такой подход к рассмотрению отношений между центром и регионами включает этический аспект реализации федеративного принципа.

Федерализм у Элейзера - это больше, чем договоренность между различными уровнями власти, «это особый способ политического и социального поведения, включающий гарантии партнерства и активное сотрудничество отдельных лиц и институтов, которые в то же самое время гордятся сохранением своей собственной целостности» [Elazar, 1995, p. 2]. Основной предмет исследования взаимоотношений центральной и региональной власти находится в плоскости социальных оснований, ложащихся в основу федерализма: насколько реализация федеративного принципа в конституции государства соответствует установлению справедливости, партнерству, сотрудничеству в политической практике функционирования федерации.

Таким образом, основной посыл структурно-социального подхода основан на идее первичности самого общества по отношению к институтам федерализма, которые занимают подчиненное положение. Одним из узких мест данного подхода является его идеологизация и (так же как у легалистского подхода) ориентация на изучение формальных структур. Кроме того, с позиций структурно-социального подхода фактически устанавливается знак равенства между федерацией и демократией, что затрудняет анализ тех страновых случаев, где, к примеру, идет процесс демократического транзита. Еще одним ограничением является тот факт, что значительное число федераций прошли определенную эволюцию в своем развитии. Несмотря на неизменность конституционных норм и структуры разграничения полномочий между уровнями власти данные федерации по-разному справились с реализацией федеративных принципов и не избежали серьезных централизаторских и децентрализаторских процессов. В целом структурно-социальный подход оказывается методологически более размытым.

Если вести речь об отечественных исследованиях, в которых авторы предлагают свои подходы к рассмотрению отношений федерального центра с регионами, то стоит остановиться на работах И. Бусыгиной, Р. Туровского, М.

Фарукшина, М. Филиппова.

Фарукшин в работе «Современный федерализм: российский и зарубежный опыт» проводит разделение институционально-функциональных и идейных сторон федерализма. Ученый определяет федерацию, прежде всего, как структурное образование, которое состоит из «федерального центра, представленного высшими органами государственной власти и управления, и относительно самостоятельных составных частей, которые в совокупности и вместе с федеральным центром образуют единое союзное государство»

[Фарукшин, 1998, с. 24]. В качестве ключевых составляющих федеративного устройства Фарукшин выделяет разграничение предметов ведения и полномочий между уровнями власти и принцип территориальной целостности как самой федерации, так и ее составных частей (невозможность изменения границ составных частей без их согласия), которые закрепляются в конституции.

Федеративные отношения складываются как по вертикали («центр – регион»), так и по горизонтали («центр – регион»), при этом федеральный центр является одним из субъектов федеративных отношений и субъектов федерации (наряду с регионами), «поэтому обозначение в качестве «субъектов федерации» только ее составных частей, строго говоря, некорректно» [Фарукшин, 1998, с. 27].

В свою очередь, И. Бусыгина и М. Филиппов в работе «Агенты и принципалы: чего ожидать после «вертикали власти»?» предлагают в качестве объяснительной модели использовать модель «принципал – агент», получившую наибольшее распространение, как правило, в экономических науках и фактически являющуюся одной из разновидностей теорий рационального выбора. Данная теоретическая модель основана на восприятии политических акторов, субъектов взаимодействия как рационально мотивированных участников. В качестве системообразующего фактора отношений «центр – регион» исследователи указывают потребность центра (принципала) обеспечить контроль над региональными властями (агентами), успех реализации которого с позиций теории «принципал – агент» «зависит прежде всего от системы политических стимулов и наличия в распоряжении центра достаточных ресурсов» [Бусыгина, Филиппов, 2012]. В основе данной модели лежит принцип, согласно которому интересы принципала и агента различны, при этом принципал контролирует своего агента, но вынужден делегировать ему часть ресурсов (включая принятие решений) с расчетом, что тот будет действовать в его интересах. Агент, таким образом, может самостоятельно распорядиться полученными ресурсами либо в интересах принципала, либо в своих собственных интересах, что побуждает принципала осуществлять за счет дополнительных ресурсов постоянный мониторинг действий агента. Вопрос контроля агента «является главным образом проблемой ограничения издержек и потерь» [Бусыгина, Филиппов, 2012]. Если ресурсы центра ограничены, то встает необходимость дальнейшей передачи полномочий регионам с целью поддержания контроля. Если ресурсов достаточно, то проблема контроля решается за счет делегирования части этих ресурсов. По мнению авторов, каждое изменение политической системы влечет за собой пересмотр отношений «центр – регион», включая вопрос о политикоэкономической автономии субъектов, и самих «правил игры» (формальных и неформальных). При этом важную роль играет фактор роста издержек в таких условиях, обусловленный тем, что «старые правила уже перестают действовать, новые еще не действуют в полном объеме».

Иной подход к пониманию отношений между центром и регионами предлагает Р. Туровский. Исследователь-регионалист в своей работе «Центр и регионы: проблемы политических отношений» рассматривает территорию в качестве политической системы и вводит понятие «территориально-политической системы» (ТПС), главным признаком которой является «наличие политически значимого деления на выраженные в пространстве субсистемы» [Туровский, 2007, с. 41]. В основе такого изучения государства в целом и федерации в частности лежит концепция баланса отношений «центр – регион», где центр является подсистемой общегосударственного контроля и управления, а регион – подсистемой обеспечения регионального интереса. Каждая подсистема реализует свойственный только ей набор ролевых функций: центр стремится сохранить целостность территории и обеспечить проведение общенациональной политики, «создать управленческую вертикаль, пронизывающую все управленческие уровни и обеспечивающую их субординацию» [Туровский, 2007, с. 92-93], а регион стремится «создать управленческую автономию, собственное политическое пространство, независимое по определенным параметрам от центра» [Туровский, 2007, с. 92-93]. Баланс отношений определяет текущее состояние государства, его стабильность, которая выражается в допустимой амплитуде колебаний. От этого зависит жизнеспособность самой системы отношений «центр – регион»:

значительный дисбаланс способен привести к распаду государства. Основными параметрами баланса такой системы являются баланс сил, баланс интересов и баланс отношений, которые находят себя, с одной стороны - в разграничении полномочий между уровнями власти, с другой стороны, в соотношении централизованного контроля и регионального участия.

Изучение исследований российских авторов позволило сделать следующие выводы. Понимание федеративных отношений в работах Фарукшина тяготеет к легалистскому подходу, так как в основе предложенного им ракурса рассмотрения соотношений «центр – регион» лежит совокупность формальноправовых принципов и норм, которые определяют характер властных отношений в федеративной системе. Методология, предлагаемая Бусыгиной и Филипповым, отсылает нас к рассмотренной выше теории рационального выбора, так как во главу своего инструментария ставит рациональные интересы, стратегии и ресурсы политических акторов.

В свою очередь, подход Туровского можно обозначить как системный. Он аккумулирует в себе ряд положений рассмотренных нами выше подходов: с одной стороны, концепция баланса «центр – регион» учитывает формальные структуры федеративных отношений в их взаимосвязи с культурными характеристиками общностей, проживающих в рамках территориально-политической системы, с другой – интересы и ресурсы центра и регионов. Стоит отметить, что данный подход вобрал в себя некоторые положения концепций пространственной организации социально-политических и экономических процессов. В целом концепция баланса «центр – регион» имеет ощутимое преимущество по сравнению со всеми остальными рассматриваемыми нами подходами: она позволяет выявлять динамику отношений «центр – регион», рассматривать их как системное явление. Однако она в незначительной степени учитывает рациональный фактор – реализацию стратегий и интересов политической элиты, так как основной акцент сделан на интересах центра и составных частей как структурных единиц территориально-политической системы в целом, т.е. на интересах, обусловленных их ролевыми функциями в системе, а не на субъективных стратегиях политических акторов. Это осложняет процесс анализа тех сторон отношений «центр – регион», которые носят неформальный характер.

Нам близка позиция Ильченко, который отмечает, что в качестве оптимального инструмента рассмотрения взаимоотношений центра и регионов в взаимодействия, определяющих характер и продолжительность существования системы федерализма, выполненный на основе базовых принципов нового институционализма» [Ильченко, 2009, с. 264]. Неоинституционализм, фиксируя ограниченную рациональность индивида [Simon, 1982], сосредотачивает свое внимание на результатах публичной политики. В рамках данного подхода институт рассматривается не с позиций анализа формальных структур, а с точки зрения оказываемого им эффекта на внешнюю среду, который выражается в упорядочивании взаимодействия политических акторов и формировании определенных моделей их поведения. Мы используем классическое (в рамках неоинституционализма) определение политического института, предложенное Дж. Марчем и Й. Ольсенем, под которым они понимают «относительно устойчивый набор организационных практик и правил взаимодействия, воплощенный в структурах значимости и ресурсов и обладающий определенной устойчивостью к смене индивидов и изменению их предпочтений, а также к меняющимся внешним условиям» [March, Olsen, 2006, p. 3].

В поле зрения неоинституционалистов попадают все институты, которые структурируют взаимоотношения политических акторов и формируют способы выражения их интересов. В контексте отношений «центр – регион» это означает, что формальные структуры в рамках федеративных отношений имеют значение тогда, когда выполняют функцию регулятора взаимодействия элитных групп федерального и регионального уровня. В свою очередь, элитные стратегии вынуждены встраиваться в существующую институциональную среду, что влияет на структуру федеральных и региональных интересов и каналы их продвижения.

В этой связи мы предлагаем рассматривать отношения между центром и регионами на основе анализа федеративных практик, под которыми мы понимаем взаимодействие федеральных и региональных элитных групп в рамках определенного набора институтов по определенному предмету федеративных отношений.

Рассмотрение легалистского, структурно-социального и рационального подходов позволило выявить ключевые факторы, которые необходимо учитывать при изучении федеративных отношений. С учетом этого анализ федеративной практики должен включать в себя ответы на следующие вопросы. Во-первых, как изменение институциональной среды влияет на стратегии политической элиты: в какой степени трансформация формальных структур влечет за собой пересмотр стратегий и интересов политической элиты (институциональный фактор). При этом если такая взаимосвязь себя проявляет, важно определить – каким образом это отражается на составе политических элитных групп и трансформации их стратегических приоритетов. Во-вторых, как интересы и стратегии политической элиты влияют на формирование и функционирование институтов федерации (рациональный фактор)? И, в-третьих, каким образом практика взаимодействия федеральной и региональной элиты отражается на функциональных характеристиках политических институтов как регуляторов общественных отношений (функциональный фактор).

Таким образом, федеративная практика предполагает определенный институциональный комплекс, который регулирует взаимодействие элитных групп федерального и регионального уровня по определенному предмету федеративных отношений, в процессе своего воспроизводства оказывает влияние на стратегии акторов и сам испытывает влияние (на своей институциональной структуре) элитных предпочтений. В то же время принципиальное значение имеют функциональные свойства федеративной практики, а именно те социальнополитические функции, которые реализует ее институциональный комплекс.

Мы выделяем в рамках федеративной практики многоуровневую структуру, которая выражается в ее вертикальном и горизонтальном измерениях.

Вертикальное измерение отражает непосредственно федеративную составляющую практики – характер разграничения полномочий между уровнями власти и иерархию институтов в политической системе. Если говорить о горизонтальном измерении, то здесь на первый план выходят взаимосвязь и взаимозависимость различных институтов между собой как на федеральном уровне, так и на региональном. Именно особенность и принципы взаимосвязей институтов в горизонтальном измерении во многом определяют границы федеративной практики. С этой точки зрения отдельные федеративные практики могут отличаться большим взаимодействием политических акторов по сравнению с другими. При этом всегда важно учитывать формальный и неформальный характер таких взаимодействий. По нашему мнению, эффективность воспроизводства той или иной федеративной практики измеряется посредством анализа функциональной стороны ее институционального комплекса с точки зрения удовлетворения потребностей общества.

Основываясь на данных параметрах, мы предлагаем матрицу, которая позволяет вычленить элементы федеративной практики:

Таблица 1. Матрица федеративной практики.

Институциональный Институты Правила игры Институциональные Таким образом, процесс утверждения и воспроизводства конкретной федеративной практики предполагает устойчивое взаимодействие политических горизонтальном, так и в вертикальном измерении. С обозначенных нами позиций система отношений «центр – регион» представляет собой совокупность отдельных федеративных практик. В свою очередь, эффективность данной системы в целом определяется совокупной функциональной эффективностью воспроизводимых в рамках нее федеративных практик.

Предлагаемая нами теоретическая модель позволяет учитывать взаимосвязи различных институтов, участвующих в федеративных отношениях, особенности взаимодействий, свойственные тому или иному обществу, а также результаты такого взаимодействия для политической системы и общества в целом. Кроме того, данный подход позволяет провести анализ отдельных сторон федеративных отношений, для которых характерен тот или иной институциональный комплекс.

1.2. Институт политических партий в системе отношений «центр – регион».

В политической науке не сформировалось единого подхода к определению политических партий. Дж. Сартори называет партией «любую политическую группу, которая участвует в выборах и способна проводить своих кандидатов в государственные органы» [Sartori, 1976, p. 64]. Ж.-Л. Кермонн определяет партии как «организованные политические силы, объединяющие граждан одной политической тенденции для мобилизации мнения по определенному количеству целей и для участия в органах власти либо для ориентирования власти на достижение этих требований» [Шмачкова, 1991]. Дж. Ла Паламбара и Дж.

Андерсон под партией понимают «политическую группу, обладающую официальным статусом и формальной организацией, которая связывает центр с периферией и способна провести посредством выборов (свободных или несвободных) своих кандидатов на государственные должности» [La Palambara, Anderson, 1992, p. 394].

является ее участие в электоральном соревновании, которое способно обеспечить политическим акторам, входящим в состав партии, доступ к властным ресурсам.

Политические партии, конкурирующие между собой на выборах с целью завоевания властных позиций, формируют партийную систему.

В этой связи одной из ключевых ролей партий в демократической политической системе является легитимация власти и обеспечение ее ротации.

Несмотря на то, что сам институт выборов предполагает элемент конкуренции, практика современных государств, в том числе федеративных, показывает, что конкуренция партий в выборных процессах может быть как высокой, так и ограниченной.

Таким образом, партии являются важнейшим социально-политическим институтом, который посредством той или иной партийно-политической системы задает параметры взаимодействия политических акторов в процессе формирования и функционирования властных органов. С теоретических позиций неоинституционализма мы определяем институт партий как набор относительно устойчивых практик взаимодействия, который, с одной стороны, оказывает влияние (задает «правила игры») на интересы и стратегии политических акторов, с другой стороны, сам испытывает на себе (своей формальной структуре) влияние их предпочтений.

С целью рассмотрения места и роли института партий в системе отношений «центр – регион» мы, основываясь на сформулированной в параграфе 1. теоретической модели, выделяем партийную федеративную практику, под которой понимаем взаимодействие региональной и федеральной политической элиты в рамках института партий, где предметом федеративных отношений является использование властных и иных ресурсов партий. Показателем эффективности функционирования партийной федеративной практики является реализация институтом партий своих социально-политических функций в разрезе центрально-регионального взаимодействия. Чтобы определить место партий в системе отношений «центр – регион», требуется провести анализ партийной федеративной практики с учетом институционального, рационального и функционального факторов в их вертикальном и горизонтальном измерении.

Институциональный фактор.

В своем вертикальном измерении институциональный фактор выражается в формировании той или иной партийной системы, которая по своему содержанию является способом взаимодействия различных партий в борьбе за власть. Ее функционирование в условиях федерации имеет определенные особенности.

Партийные системы с относительно высокой конкуренцией между партиями отличает существенная политическая автономия региональных отделений от центрального аппарата общенациональных партий и в то же время достаточно налаженные связи между ними. Особенность федеративной партийной системы также проявляется в соотношении партийного спектра национального и регионального уровней. Как правило, границы различий партийных спектров двух уровней невелики. В первую очередь, это обусловлено характером участия партий в избирательном процессе. Успех партии на федеральном уровне логичным образом способствует ее успеху на региональном уровне. И наоборот, неудачные выборы в регионе в целом сказываются на совокупном потенциале общенациональной партии. Таким образом, победа партии на федеральных выборах во многом обеспечивается ее успехом на местном и региональных уровнях.

Горизонтальное измерение партийной федеративной практики выражается во взаимосвязи и взаимозависимости политических партий от других институтов политической системы. В контексте центрально-регионального взаимодействия важным является взаимосвязь между партиями и формированием органов власти различных уровней. Однако, в первую очередь, стоит вести речь о том, насколько функционирование партий независимо от института высшей исполнительной власти, активное влияние которого способно существенно снизить партийную конкуренцию. Практика государств с переходными политическими режимами показывает, что подобные тенденции зачастую приводят к формированию партийной системы с доминантной партией, которая обслуживает интересы действующей власти. В этой связи предлагаем более подробно остановиться на специфике феномена доминантной партии.

Дж. Сартори разработана классификация партийных систем с доминантной партией, в рамках которой он выделяет конкурентную доминантную партийную систему, конкурентную предоминантную партийную систему и авторитарную партийную систему с доминантной партией [Sartori, 1976, p. 64]. В первом случае Сартори имеет в виду неустойчивые партийные системы, доминантные партии в которых имеют относительное или абсолютное большинство мест в парламенте.

Под конкурентной предоминантной партийной системой Сартори понимает сложившуюся партийную систему, для которой характерна постоянная поддержка избирателей и, как следствие, устойчивое абсолютное большинство мест в парламенте. И в том, и в другом случае отличительным свойством партийной системы является конкуренция (пусть и ограниченная) на выборах между партией большинства и оппозицией, что не свойственно последнему типу из классификации Сартори – авторитарной партийной системе с доминантной партией, которая возникает в условиях недемократических режимов. В рамках данного исследования интерес представляют, в первую очередь, конкурентные предоминантные партийные системы, которые, как правило, складываются в переходных политических режимах.

В научной среде до сих пор идут дискуссии относительного того, на каких основаниях относить партию к доминантной (порог и временной промежуток доминирования), какова роль партийной системы с доминантной партией в утверждении демократической стабильности, насколько в целом демократично правление той или иной доминантной партии. Однако для нас более важно отметить ключевые особенности утверждения подобных партийных систем.

Несмотря на то, что природа и особенности формирования доминантных партий от одного странового случая к другому существенно различаются, можно выделить ряд общих черт, которые отмечают исследователи:

доминирование одной партии на протяжении долгого временного периода; данная партия контролирует государственную власть, при этом оппозиционные партии не способны оказать существенное влияние на ее доминантное положение [Matlosa, Karume, 2004, p. 123].

доминантной партией является необходимость консолидации и/или стабилизации политической системы в обществах, которые решают задачи социальноэкономической модернизации, формирования гражданского общества, включения широких масс населения в политический процесс [Мелешкина, 2006], «масштабной реконструкции государственности после проигранной войны (послевоенные Германия, Италия, Япония), радикального переопределения государственного строя (Мексика в 1920-1930-е гг., современная Россия), строительства независимого государства – state-building (например, Польша или Венгрия после Первой мировой войны) или nation-building, строительства постколониальной национальной государственности (Индия, Индонезия, Намибия, ЮАР, а также ряд постсоветских государств)» [Макаренко, 2011, с. 43].

- В отличие от однопартийных систем, которые формируются в условиях соответствующих конституционных ограничений, партийные системы с доминантной партией являются результатом реализации стратегий правящей элиты [Arian, Barnes, 1974, pp. 592-614].

- Основным источником поддержания доминирования правящей партии являются ресурсы государственной власти [Reuter, Remington, 2009].

- В процессе обеспечения доминирования правящей партии политическая конкуренция в целом и неопределенность электоральных результатов в частности существенно снижены. Это выражается в злоупотреблении властными полномочиями со стороны правящей партии, отсутствии возможностей для формирования групп влияния, независимых от нее [Giliomee, Simkins, 2004, p.123], неконституционных методах управления электоральными процессами [Reuter, Remington, 2009]. Тем не менее, в рамках политической системы остается определенный уровень гражданских свобод, а политическая конкуренция все же не сводится к нулю, так как оппозиция способна выигрывать региональные и муниципальные выборы.

- Реализация партийной системы с доминантной партией способствует усилению исполнительной ветви в политической системе, в результате чего законодательная власть оказывается неспособной контролировать исполнительную, что определенным образом подрывает демократическое развитие политических институтов [Giliomee, Simkins, 2004].

В целом формирование партийной системы с доминантной партией обеспечивает определенную стабильность и управляемость над основными политическими акторами, которые способны оказывать влияние на реализацию стратегий правящей группы.

Рациональный фактор.

В вертикальном измерении ключевой составляющей рационального фактора является вопрос выгоды. Поэтому, с одной стороны, элита национального центра может использовать институт политических партий с целью федерального вмешательства в дела региона. С другой стороны, региональные элиты могут расширить региональное участие на федеральном уровне посредством политических партий. Кроме того, важную роль играет взаимодействие политиков одного уровня с политиками другого уровня в рамках той или иной политической партии. Усиление политической партии в целом способствует расширению партийного присутствия на ключевых должностях в регионах, а также рекрутированию региональных политиков в центр.

Горизонтальное измерение данного фактора определяет возможности элитных групп, взаимодействующих в рамках института политических партий, распространять свои интересы и стратегии на другие институты, с которыми политические партии наиболее тесно взаимосвязаны в рамках политической системы. Здесь в первую очередь стоит вести речь о лоббистском потенциале партий в тех структурах, где имеет место соответствующее партийное представительство.

Функциональный фактор.

Функциональный фактор партийной федеративной практики определяется эффективностью реализации тех социально-политических функций, которые свойственны партиям как определенному политическому институту.

Вертикальное измерение в данном случае определяется политическими функциями партий, среди которых стоит выделить функцию легитимации власти, участия в принятии важнейших политических решений (при определении внутрии внешнеполитического курса государства и в рамках законодательной деятельности), в том числе через реализацию своих программных принципов и положений, функцию формирования и обновления политической элиты.

В конкурентных партийных системах региональные партии (или отделения национальных партий) играют важную роль в определении политики как на федеральном, так и на региональном уровне. В некоторых федеративных государствах региональные партии очень влиятельны. С одной стороны, это способствует большей реализации интересов регионального сообщества. С другой стороны, наличие сильных региональных партий может вести к сепаратизму. Сепаратистские тенденции также могут обостряться в случае существования глубоких межпартийных различий, в том числе на национальной или этнической основе.

В свою очередь, горизонтальное измерение определяется реализацией партиями своих социальных функций, к которым мы относим аккумулирование интересов электоральных групп (в рамках программ, партийной деятельности и т.д.), представительство и продвижение интересов граждан в законодательных органах государственной и муниципальной власти, функцию интеграции общества. Особенность реализации социальных функций партий в федерациях можно обозначить как нарушение интересов большинства, так как особую значимость приобретает выражение интересов различных региональных сообществ (национальных, этнических и т.п.). Такие партии формируют спектр требований, которые выдвигают как на региональном, так и на федеральном уровне.

На основании вышеизложенного нами уточняется матрица партийной федеративной практики:

Таблица 2. Матрица партийной федеративной практики.

Институциональный Партийная система Взаимодействие с другими Рациональный обеспечению регионального Возможности партий для Функциональный Реализация партиями своих Реализация партиями своих Таким образом, анализ матрицы партийной федеративной практики учитывает, с одной стороны, институциональную партийную среду, ее влияние на характер отношений центра с регионами, с другой стороны, реализацию стратегий федеральных и региональных элитных групп посредством партий. При этом эффективность центрально-регионального взаимодействия оценивается через реализацию партиями своих социально-политических функций как с позиции удовлетворения потребностей центра и регионов, так и с точки зрения эффективности самих партий как регулятора общественных отношений. По нашему мнению, применение данной теоретической модели позволит комплексно проанализировать место, роль и функции института политических партий в центрально-региональном взаимодействии в России в 2000-е годы.

1.3. Особенности партийных систем с ограниченной конкуренцией в современных федеративных государствах.

В ХХ – начале XXI века значительное число стран встало на путь демократизации, в ходе которого имело место становление как многопартийных политических режимов, так и политических систем с доминантной партией. С целью удержания власти федеральные правительства ряда государств использовали формирование доминантных партийных систем в качестве инструмента снижения конкуренции в политическом поле. Поэтому дальнейшее поддержание партийного доминирования диктовалось стремлением действующей власти осуществлять контроль над оппозицией в условиях законодательно закрепленных демократических процедур (многопартийных выборов), которые по своему содержанию порой очень далеки от реального демократического процесса.

Для нас наибольший интерес представляет рассмотрение того, как формирование и утверждение партийной системы с доминантной партией влияет на взаимоотношения центра с регионами в федеративных государствах. Для этого нами будут рассмотрены примеры реализации подобных партийных систем в ряде федераций – Венесуэле, Малайзии, Мексике и Нигерии. Данные страны объединяет с Россией тот факт, что после установления демократических процедур, зафиксированных на конституционном уровне, они оказались не готовы принять принципы политической конкуренции либо в силу экономической слабости, либо по причине доминирования традиционных политических практик, имеющих мало общего с функционированием демократических институтов.

национальный состав: доля коренного населения (малайцев) составляет всего 60,3%, при этом 24,6% приходится на китайцев, 7,1% – на индийцев. В связи с этим для Малайзии всегда остается актуальным вопрос политической стабильности, а коренные народы стремятся в максимальной степени сконцентрировать власть в своих руках.

В стране на протяжении очень долгого периода у власти находится «Объединенная Малайская Национальная Организация» – ОМНО (Pertubuhan Kebangsaan Melayu Bersatu), образованная еще в 1946 году. Изначально ОМНО ставило своей целью защиту интересов исключительно малайской народности.

Однако необходимость проведения коалиционной стратегии в период выборов обусловила альянс ОМНО сначала с «Малайской Китайской Ассоциацией», а затем и с «Малайским Индийским Конгрессом». Несмотря на то, что баланс сил в рамках данной коалиции не был постоянен, основные рычаги власти, так или распределения финансовых средств, стратегии на выборах, мобилизации тех или иных электоральных групп).

Начало формированию партийной системы с доминантной партией было положено в 1955 году, когда коалиция во главе с ОМНО получила 2/3 голосов на выборах в федеральный законодательный совет. В дальнейшем коалиционная стратегия партии продолжилась, при этом альянс стал включать и оппозиционные партии (таким образом, в 1974 году сформировался «Национальный фронт»).

Доминантный характер правящей партии определил изменения в идеологической составляющей – партия заняла центристские позиции и стала позиционировать себя в качестве необходимого условия модернизации всей страны. Еще в году партию возглавил Абдул Рахман, который после победы партии на выборах стал главным министром Малайской Федерации, а после объявления независимости Малайзии в 1957 году стал ее премьер-министром.

В основе доминирования партии всегда лежали ресурсы государственной власти, которые обеспечивали ей масштабные финансовые вливания, контроль над СМИ через государственное лицензирование данной деятельности, а также мобилизацию электората посредством административного ресурса. Как и для многих других переходных режимов, для Малайзии характерно проведение многопартийных свободных выборов в условиях недемократических процедур. В связи с этим политика ОМНО в отношении оппозиции включала в себя как методы прямого давления, так и политику кооптации (например, в ходе образования «Национального фронта»). В период с 1954 по 2008 год оппозиции, в первую очередь в лице «Панмалазийской Исламской Партии» и «Партии Народного Действия», не удавалось получить на выборах хоть сколько-нибудь значимые позиции. Фактически оппозиционные партии Малайзии оказались законодательного совета 2008 года оппозиционные силы, объединившиеся еще в 1998 году в рамках «Альтернативного фронта», не позволили ОМНО получить по итогам выборов конституционное большинство и обеспечили себе более существенное представительство в парламенте.

Если говорить о роли партий (правящей и оппозиционных) в отношениях «центр – регион», то стоит отметить перевес баланса в сторону федеральной власти, интересы которой обслуживает доминантная партия. Установившиеся достаточно стабильные (в долгосрочной ретроспективе) отношения центра с регионами во многом обусловлены именно бессменным нахождением у руля одной политической силы – ОМНО. Тем не менее, в Малайзии действует большое количество региональных и этнических партий, а оппозиция получила возможность поставить своих представителей во главе нескольких региональных правительств, выиграв выборы у «Национального фронта».

Среди традиционных методов давления на нелояльные региональные элиты центральная власть Малайзии использует имеющиеся в ее распоряжении политико-административные, финансовые ресурсы (сокращение федеральных субсидий, лишение штатов компенсационных сборов, которые должны собираться в их пользу, если на территории штата находятся месторождения), а также инструменты информационного давления (через контролируемые СМИ).

Наибольший прессинг испытывают региональные элиты тех политических организаций, «которые осмелились выйти из состава правящей коалиции»

[Захаров, 2012], как это было в случае «Исламской партии Малайзии», сумевшей возглавить правительство в штате Келантан и вступившей в конфликт с «Национальным фронтом». Итогом конфликта стали повторные выборы, на которых «Исламская партия Малайзии» уступила «Национальному фронту» и потеряла власть в регионе.

Доминантный характер ОМНО проявляется не только в том, что региональные правительства, несогласные с ее курсом, наказываются, но и в обратном процессе – кооптации оппозиционных сил, у которых получилось сформировать правительство в том или ином регионе и которые сами заинтересованы вступить в альянс с ОМНО с целью закрепления своих позиций.

Центральное правительство в режиме ручного управления решает, в каких штатах следует допустить оппозицию к власти, а в каких этого делать не стоит.

Как отмечает Захаров, оппозиционным политическим силам «доверяют те территории, в которых, во-первых, преобладают этнические малайцы («титульный народ»); во-вторых, сильны исламистские настроения; в-третьих, нет сепаратистских движений и группировок» [Захаров, 2012], что, по мнению центрального правительства, не несет за собой рисков политической системе.

Таким образом, мы наблюдает попытку центра встроить оппозицию в регионах в рамки сложившейся политической системы, исключить возможность появления несистемных явлений и сепаратистских тенденций, при этом ключевым арбитром центрально-регионального взаимодействия выступает правящая власть в лице ОМНО.

Формирование доминантной партийной системы Мексики, в первую очередь, было обусловлено угрозой политического кризиса. В 1921 году президентом страны стал Альваро Обрегон, который в условиях законодательного ограничения на переизбрание организовал передачу власти своему преемнику Плутарко Кальесу. По итогам очередных президентских выборов главой государства снова стал Обрегон, которого в скором времени убили, что и послужило причиной нестабильности политического режима, так как, согласно закону, Кальес не мог быть переизбран. Это дало основание для Кальеса, сохранившего за собой ключевую роль в политике, создать «политическую коалицию, предназначенную поддерживать стабильность и преемственность режима, — Национально-революционную партию» [Гельман, 2006 б, с. 63], что в итоге позволило преодолеть внутриэлитный конфликт. В нее вошли «некоторые прежние партии, часть профсоюзов, аграрии, военные и локальные политические машины местных боссов («касиков»)» [Гельман, 2006 б, с. 63]. В дальнейшем партия укрепилась организационно и стала носить массовый характер, ее основной функцией стала поддержка президентского курса; в 1946 году она была переименована в «Институционно-революционную партию» – ИРП (Partido Revolucionario Institucional). Несмотря на то, что при зарождении партия являлась левоцентристской, в ходе своего исторического развития она все более двигалась в сторону правоцентристских позиций [Макаренко, 2011, с. 46].

Включение в состав партии различных социальных слоев позволяло действующей власти использовать партию и как «электоральную машину», и в качестве инструмента контроля над региональными элитами, профсоюзами, военными. Аналогично малазийской практике доминантная партия Мексики опиралась на ресурсы государственного аппарата, что позволило ИРП «создать широкую патронажную сеть, с помощью которой она покупала поддержку избирателей» [Коргунюк, 2010, с. 171]. При этом сама ИРП не являлась ключевым субъектом принятия решений, а, как было отмечено ранее, находилась под прямым влиянием президента и служила реализации его интересов.

Мексиканский федерализм начала века отличало отсутствие централизованного контроля над регионами и существенная зависимость федеральной власти от региональных элит в период выборов. Формирование доминантной партийной системы, в основе которой лежал контроль над бюрократией, позволило центру выстроить систему лояльности в отношении региональных элитных групп. До конца XX века рекрутирование чиновников разного ранга находилось под непосредственным контролем ИРП. Опираясь на это, центр строил федеративные отношения и использовал политическое, административное и финансовое давление на регионы, которые проявляли излишнюю самостоятельность и/или оппозиционность. Так, исследователь Магалони отмечает, что ИРП использовала финансовые санкции в отношении тех муниципалитетов, где побеждала оппозиция [Magaloni, 2006, с. 149]. В целом стратегия ИРП была направлена не столько на поощрение лояльных территорий, сколько на активное финансирование регионов с высокой конкуренцией, где позиции ИРП были шатки. Как и в случае Малайзии, федеральная власть использовала стратегию кооптации влиятельных оппозиционных сил.

Однако введение в 1977 году прямых выборов глав регионов определило рост конкуренции на региональных политических пространствах, что привело к снижению контроля центра над электоральными процессами на местах. Как следствие, в дальнейшем в ряде регионов к власти пришли оппозиционные силы, что ослабило позиции правящей партии. Тем не менее, оппозиция была отодвинута в маргинальное поле, так как не обладала соответствующими ресурсами (административными и финансовыми) для ведения реальной политической борьбы. В 1980-1990 годах экономический кризис, в результате которого резко сократились затраты на бюрократический аппарат, что ослабило патронажную систему, созданную в рамках ИРП, в совокупности с фактическим расколом внутри самой партии привел к ослаблению ее позиций и усилению оппозиции. В результате партия потеряла большинство мест в парламенте на выборах 1997 года, вслед за чем последовал проигрыш кандидата от партии на президентских выборах 2000 года. Однако на последних президентских выборах 2012 года вновь победил кандидат ИРП.

Для нас также представляет интерес зарубежный опыт формирования доминантных партий в федеративных государствах в XX веке, примером которого является Венесуэла. Партийная система Венесуэлы на протяжении своего исторического развития отличается крайней неустойчивостью, причиной чему явилась частая смена политических режимов, которые, как правило, сопровождались принятием новой конституции. К особенностям развития партийной системы Венесуэлы стоит отнести тот факт, что в период 1958- годов в стране фактически функционировала двухпартийная система, когда две основные партии – «Социал-христианская партия» (КОПЕЙ) и «Демократическое действие» – сменяли друг друга в руководстве страной и суммарно получали абсолютное большинство голосов на выборах в парламент. Однако в дальнейшем данные партии ослабли (особенно после экономического кризиса 1980-х годов) и партийная система Венесуэлы стала более фрагментированной.

Формирование доминантной партийной системы связано с правлением Уго Чавеса, который победил на президентских выборах 1998 года. Однако по итогам парламентских выборов его коалиция не получила большинства мест, ключевые позиции в парламенте были распределены между «Социал-христианской партией» (КОПЕЙ) и партией «Демократическое действие». Одним из основных предвыборных лозунгов Чавеса стала смена конституции страны, новая версия которой была принята уже в декабре 1999 года, вслед за чем последовали повторные президентские и парламентские выборы. Чавес одержал убедительную победу, а его движение «Пятая Республика» получило большинство мест – 92 из 165 мест. На очередных парламентских выборах года партия Чавеса еще более увеличила свое присутствие в Национальной ассамблее – до 114 мест из 165. Такой успех был обусловлен тем, что оппозиция бойкотировала выборы и по факту оказалась не представлена в законодательном органе, таким образом, совершив «грубую политическую ошибку, оставив пространство, которое заняли проправительственные партии» [Дабагян, 2007].