«ОНТОЛОГИЯ ИМЕНИ В ТВОРЧЕСТВЕ ПИСАТЕЛЕЙ-АРЗАМАСЦЕВ, А. С. ПУШКИНА, М. Ю. ЛЕРМОНТОВА ...»

Гаспаров Б. М. Поэтический язык Пушкина. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1999.

Кошелев В. А. Именник «Евгения Онегина» в функциональном аспекте // Российский литературоведческий журнал. М., 1996. № 8. С. 91–100.

Проскурин О. А. Имя в «Арзамасе» (Материалы к истории пародической антропонимии») // Лотмановский сборник. Т. 1. М.: ИЦ-Гарант, 1995. С. 353– Хихловская Я. В. Имя Дон-Жуана как тип, тема, символ, архетип (миф) (совокупность интерпретаций мифологемы Дон-Жуан как самоорганизующаяся система) // Организация и самоорганизация текста. Вып. 1. СПб.:

Ставрополь: Изд-во Ставропольского гос. ун-та, 1996. С. 28–45.

Если структурно-семиотический подход сформировал теоретическую базу для анализа имени-текста, то осмысление имени как явления исключительного порядка, находящегося в логосно-энергийном взаимодействии с миром, стало основой философской ономатодоксии. Она оформилась в трудах А. Ф. Лосева, С. Н. Булгакова, П. А. Флоренского.

У истоков философии имени – один из масштабных споров начала ХХ в. о природе Божественного имени и Божественной сущности. История разногласий на сегодняшний день восстановлена с хронологической точностью1. Причиной спора стала книга «На горах Кавказа» схимонаха Илариона, вышедшая в 1907 г. При описании духовного опыта молитвенного призывания Господа в Иисусовой молитве монах Иларион отождествляет Божественное имя и самого Бога. Это отождествление определило характер религиозных разногласий о природе соотношения имени и сущности. Эпицентром спора был Афон, где к 1912–1913 гг.

оформилось противостояние имяславцев и имяборцев. В 1913 г. монахи, стоящие на почитании имени Божьего как самого Бога, были обвинены в ереси и насильно вывезены с Афона.

Философия имени – своего рода ответ на имяславские споры начала ХХ в. Русские философы возводили ее истоки к античности, в частности, к диалогу Платона «Кратил», где поставлен вопрос о соотношении слова и вещи. В докладе «Философия имени у Платона» (1922 г.) А. Ф. Лосев формулирует тезис о связи имени и сущности,4 при этом изучение имени понимается им как изучение мира.

В представлении ученого слово – явление или предмет в их смысловой явленноБулгаков С. Н. Афонское дело // С. Н. Булгаков: pro et contra: Личность и творчество Булгакова в оценке русских мыслителей и исследователей. Т. 1. СПб.: Изд-во РХГИ, 2003. С. 292–304; Хроника Афонского дела (составлена С. М. Половинкиным) // Начала. Религиозно-философский журнал № 1–4. Имяславие. Вып. I. М., 1996. С. 7–42 / Электронный режим доступа: http://imiaslav.narod.ru/istoire/xronik1.htm#37; Иларион (Алфеев), епископ. Священная тайна Церкви: введение в историю и проблематику имяславских споров. Т. 1. СПб.: Алетейя, 2002; Лосев А. Ф.

Имяславие // Лосев А. Ф. Имя. Избранные работы, переводы, беседы, исследования, архивные материалы. СПб.:

Алетейя, 1997. С. 7–17; Лосев А. Ф. О книге «На горах Кавказа» // Начала. 1995. № 1–4. С. 235–241.

На горах Кавказа / Составил пустынножитель Кавказских гор схимонах Илларион // Режим доступа:

http://www.ic-xc-nika.ru/texts/books/illarion/kavkaz/mount11.htm Кувакин В. А. Религиозная философия в России: начало ХХ в. М.: Мысль, 1980; Лескин Д. Ю. Метафизика слова и имени в русской религиозно-философской мысли.

Автореферат дис. … доктора философ. наук. М., 2006.

Лосев А. Ф. Имя. Избранные работы, переводы, беседы, исследования, архивные материалы… С. 32.

сти1: «В слове и в особенности в имени – все наше культурное богатство, накапливаемое в течение веков; и не может быть никакой психологии мысли, равно как и логики, феноменологии и онтологии, вне анализа слова и имени. В слове и имени – встреча всех возможных и мыслимых пластов бытия...»2. Развивая концепцию философской ономатодоксии, А. Ф. Лосев приходит к выводу о потенциальной диалогичности номинологической энергии в субъектно-объектной сфере за пределами замкнутой индивидуальности.

Философия имени П. А. Флоренского имеет отличительные особенности. Уже в дореволюционных работах он исследует метафизику слова в литературном творчестве, изучает имена в соотнесении с типом личности.4 Анализируя принципы взаимоотношения личности и имени, философ опирается на аскетическую практику запрета на произнесение местоимения «я». «Я» определяется им как признак прелести, а имя как личностное воплощение чистоты5. Еще одним положением философии П. А. Флоренского является соотнесение номинологии с генеалогическим принципом. В то время, когда научный подход к исследованию родословных только был сформулирован основателем отечественной генеалогии Л. М. Савеловым6, П. А. Флоренский разрабатывает теорию телесного и духовного родства.

Имя в аспекте индивидуального бытия в соотнесении с актом именования и переименования – предмет исследования «Философии имени» С. Н. Булгакова.

Базовыми категориями применительно к имени собственному здесь становятся имянаречение и имявоплощение, которые существуют «по образу божественного имявоплощения и именования»7. По мнению философа, имя «изнутри определяет своего носителя: не он носит имя, которым называется, но в известном смысле Лосев А. Ф. Философия имени. М.: Изд-во МГУ, 1990. С. 20.

Там же. С. 33.

Ершова И. Л. Философия имени Павла Александровича Флоренского // Церковь, государство и общество в истории России и православных стран. Владимир, 2009. С. 164–16; Джагарова Г. М. Тема имени в творчестве П. А. Флоренского. Автореферат дис. … доктора философ. наук. М., 2011.

Флоренский П. А., священник. Сочинения: в 4 тт. Т. 3 (2). М.: Мысль, 2000. С. 7–358.

Там же. С. 208.

Савелов Л. М. Лекции по русской генеалогии, читанные в Московском археологическом институте. М.: Изд-во «Археографический центр», 1994.

Булгаков С. Н. Философия имени. СПб.: Наука, 1998. С. 269.

оно его носит, как внутренняя целепричина».1 Акт именования характеризуется С. Н. Булгаковым как акт рождения. В свою очередь переименование трактуется как перерождение. В концепции философа, с одной стороны, есть факт соотнесения номинологии с личностью, с другой – определяется возможность «независимого бытия» имени2.

Несмотря на разность в интерпретации онтологического потенциала слова, общим для религиозных философов начала ХХ в. стало определение сущности Божественного имени. В процессе имяславского спора была выработана единая концепция: имя Божие есть Бог, но Бог не есть имя3.

Философия имени, оформившаяся в начале ХХ века, оказалась на многие годы «законсервирована» в силу политических обстоятельств. В 1922 г. из страны высылается «инакомыслящая интеллигенция», среди изгнанников оказался С. Н. Булгаков4. В 1830 г. по сфабрикованному делу о разоблачении церковномонархического центра «Истинно-православная церковь» арестован А. Ф. Лосев. С 1928 г. начинается череда арестов, ссылок, лагерей для П. А. Флоренского, который в 1937 г. будет расстрелян.6

Работа П. А. Флоренского «Имена» в полном объеме стала доступна русскому читателю только в 1990-е гг.7 «Философия имени» С. Н. Булгакова, которая создавалась в 1920 г., фрагментарно опубликована в Бонне на немецком языке (1930), а полный текст вышел только в 1953 г. в Париже8. «Философия имени» А. Ф. Лосева впервые была издана в 1927 г., а переиздаТам же. С. 243.

Там же. С. 270.

Флоренский П. А. Об Имени Божием // Флоренский П. А., священник. Сочинения: в 4 тт. Т. 3 (1). М.: Мысль, 2000. С. 359. Ср.: Гоготишвили Л. А. Лингвистический аспект трех версий имяславия //Лосев А. Ф. Имя. Избранные работы, переводы, беседы, исследования, архивные материалы... С. 580–614; Иоффе Д. Русская религиозная критика языка и проблема имяславия (о. Павел Флоренский, о. Сергий Булгаков, А. Ф. Лосев) // Критика и семиотика. Вып. 11, 2007. С. 126–127; Лескин Д., свящ. Спор об Имени Божием: Философия имени в России в контексте афонских событий 1910-х гг. СПб.: Алетейя, 2004.

Хоружий С. С. После перерыва. Пути русской философии. Учеб. пособие. СПб.: «Алетейя», 1994. С. 189–208.

Тахо-Годи А. А. Из истории создания и печати рукописей А. Ф. Лосева // Лосев А. Ф. Имя. Избранные работы, переводы, беседы, исследования, архивные материалы… С. XI.

Просим освободить из тюремного заключения (письма в защиту репрессированных). М.: Современный писатель, 1998. С. 97–98.

Флоренский П., свящ. Имена. [б. м.]: Купина, 1993; Флоренский П. Имена // Опыты. Литературно-философский сборник. М.: Сов. писатель, 1990. С. 351–413.

Бонецкая Н. К. Философия имени // Булгаков С. Первообраз и образ: сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Искусство;

СПб.: ИНАПРЕСС, 1999. С. 387.

на в 1990-е гг.1 Неслучайно именно в девяностые годы ХХ в., в период публикации работ русских религиозных философов, очевиден всплеск интереса к литературной номинологии и онтологической поэтике.

Нельзя не отметить сильнейшего воздействия имяславских тенденций на лингвофилософию2 и литературу3. Несмотря на то, что непосредственного взаимовлияния семиотического и философского подходов к интерпретации природы имени не было, общим для них стало определение мифологического потенциала номинологии. Еще одной общей чертой является выявление уровневой системы, формирующей полноту словесного бытия. Если московскотартуская школа помимо лингвистических составляющих ориентируется на мифологический, культурно-исторический и непосредственно эстетический потенциал имени, то философское направление изучает природу слова с позиции христианской ономатодоксии. Например, А. Ф. Лосев, восстанавливая иерархию звуковой структуры слова и структуры значений, возводит имя к логосному первосмыслу. В концепции П. А. Флоренского учитывается генеалогическая составляющая именной реализации, в том числе и духовная генеалогия в истории монашества.

Концепция данной работы тесным образом связана с осмыслением категории сакрального имени в молитвенной лирике русских поэтов ХIX в., что нашло отражение в кандидатской диссертации автора и цикле статей, посвященных данной проблеме4. Изучение этого феномена потребовало обращения к Лосев А. Ф. Философия имени…; Лосев А. Ф. Бытие. Имя. Космос. М.: Мысль: Рос. открытый ун-т, 1993.

Постовалова В. И. Имяславие: pro et contra // Язык и культура: Факты и ценности: К 70-летию Ю. С. Степанова.

М.: Языки славянской культуры, 2001. С. 273–279; Резанова З. И. Имя и миф в лингвофилософской и позитивнолингвистической интерпретации ХХ в. // Вестник Томского государственного университета. 2009. № 3 (7). С. 32– 48.

См.: Барабаш Р. И. Импульс имяславия в творчестве младосимволистов // Вестник Российского университета дружбы народов. 2010. № 2. С. 14–23; Сурат И. З. Превращение имени // Новый мир. 2004. № 9. С. 151–168; Афанасьева Э. М. Имяславские мотивы стихотворения Осипа Мандельштама «И поныне на Афоне…» // Духовные начала русского искусства и просвещения. Материалы VIII Международ. конференции. Великий Новгород: Новгород. гос. ун-т, 2008. С. 303–307; Паперно И. О. О природе поэтического слова. Богоборческие источники спора Мандельштама с символизмом // Литературное обозрение. 1991. № 1. С. 29–36.

Афанасьева Э. М. «Молитва» в русской лирике XIX в.: Логика жанровой эволюции: дис.... канд. филол. наук.

Томск, 2000; ее же: Русская стихотворная «молитва» XIX века. Антология / Вступит. статья, составление, комментарий Э. М. Афанасьевой. Томск: STT, 2000; Имя возлюбленной и молитвенный дискурс в творчестве Ф. И. Тютчева и А. И. Куприна // Женские образы в русской культуре. Кемерово: КемГУ, 2001. С. 16–24; Молитва:

архаичные формы и поэтический эксперимент в «Антологии гнозиса» // Актуальные направления функциональной святоотеческому толкованию имени Божьего, мистическому богословию, к философскому имяславию. Многовековая традиция интерпретации природы имени свидетельствует о том, что номинология была и остается первостепенной проблемой, когда речь идет о связи человеческого бытия с миропорядком.

Объект данного исследования – онтология имени в художественных практиках. Предметом является эстетическая рефлексия над природой имени в творчестве писателей-арзамасцев, А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова.

Постановка вопроса об онтологии имени в литературе неизбежно связана с современными дискуссиями об онтопоэтике как методе или способе гуманитарного исследования. С одной стороны, термин «онтология» воспринят литературоведами и актуализирован в ряде работ, в том числе и монографических. С другой – несомненным является факт становления этого понятия в литературоведении, наполнения терминологической четкостью.

О необходимости обоснования философских основ гуманитарных наук писал М. М. Бахтин: «Предмет гуманитарных наук – выразительное и говорящее бытие. Это бытие никогда не совпадает с самим собою и потому неисчерпаемо в своем смысле и значении» (выделено в первоисточнике. – Э. А.)1. Номинологическая концепция исследователя стоит у истоков определения онтологии имени.

М. М. Бахтин поставил вопросы о роли «другого я» в процессе номинологической идентификации героя, об эстетической дистанции, формируемой именем и пролингвистики. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2001. С. 124–132; «Отцы пустынники и жены непорочны…» К проблеме религиозного диалога А. С. Пушкина и П. А. Вяземского // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 28.

СПб., 2002. С. 137–141; «Я так молилась: «Утоли». Природа молитвенного диалога Лермонтова и Ахматовой // Русская литература ХХ – ХХI веков: проблемы теории и методологии изучения. Материалы научной конференции 10–11 ноября 2004 года. М.: МГУ, 2004. С. 356–360; «Отче наш…» в русской лирике XIX века // Вестник Томского государственного университета. Сер. «Гуманитарные науки» («Филология»). Вып. 3 (40). 2004, № 3. С. 50–55;

Молитвенная лирика Ф. И. Тютчева // Духовные начала русского искусства и образования. Великий Новгород:

Новгород. гос. ун-т. 2005. С. 180–190; Молитвенная лирика русских поэтов XIX – начала ХХ вв. и проблема имяславия // II Международный симпозиум «Русская словесность в мировом культурном контексте». М.: Фонд Достоевского, 2008. С. 387–389; Архитектоника русской стихотворной молитвы // Studia Slavica Savariensia. 1–2.

2008. Szombathely Сомбатхей, 2008. С. 7–15; «Молитва» («Мира Заступница, Матерь Всепетая») Ю. В. Жадовской:

поэтическое слово в ритуальной традиции XXI века // Слово и образ в русской художественной культуре:

коллективная монография. Кемерово: КемГУКИ, 2011. С. 31–39. и др.

Бахтин М. М. К философским основам гуманитарных наук // Бахтин М. М. Собрание сочинений. Т. 5. М.: Изд-во «Русские словари», 1997. С. 8. О соотнесение эстетики М. М. Бахтина с религиозно-философскими концепциями см.: Тамарченко Н. Д. «Эстетика словесного творчества» М. М. Бахтина и русская философско-филологическая традиция. М.: Изд-во Кулагиной, 2011.

звищем. В данной работе мы обращаемся к осмыслению теории М. М. Бахтина с позиции онтологизации слова. Подобный подход определяет анализ природы имени в эстетически организованном мире в соотнесении с бытийными основами миропорядка.

Онтология сформировалась в XVII в. «как наука о бытии как таковом»1. Как раздел философии, она изучает «фундаментальные принципы бытия, наиболее общие сущности и категории сущего»2. В процессе становления и развития этой науки исследовались объективные и субъективные представления о мире и человеке3, типологизировалось и само понятие бытия. В литературоведении термин укоренился по отношению к жанрово-родовой характеристике отдельных произведений: онтологическая лирика и онтологическая проза. На рубеже XX–XXI вв.

в гуманитарной науке поставлен вопрос об онтологической поэтике и онтологии литературного произведения.

На сегодняшний день родословная термина «онтологическая поэтика» соотнесена с автокомментариями тех исследователей, которые в девяностые годы ХХ в. активно искали новые формы и методы толкования феноменологии художественного текста. Среди работ этого времени необходимо отметить статью Л. В. Карасева «Гоголь и онтологический вопрос» (1993), его же монографию «Онтологический взгляд на русскую литературу» (1995) и ряд публикаций в журнале «Вопросы философии»4. В 1995 г. вышла монография Н. А. Шогенцуковой «Опыт онтологической поэтики»5, написанная в диалоге с концепцией Л. В. Карасева. Параллельно развивалось направление, связанное с исследованием христианской онтологии в русской литературе. Примером может послужить диссертация Е. А. Трофимова, посвященная творчеству Ф. М. Достоевского, и его же монограДоброхотов А. Л. Онтология // Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1983. С. 458.

Там же. С. 458.

См., например: Семенов В. В. Две концепции онтологии // Философские исследования. № 3, 2006. С. 96–110.

Карасев Л. В. Гоголь и онтологический вопрос // Вопросы философии. 1993. № 8. С. 85–96.; он же: Онтологический взгляд на русскую литературу. М.: РГГУ, 1995; Карасев Л. В. Русская идея (символика и смысл) // Вопросы философии. 1992. № 8. С. 92–104; Карасев Л. В. Онтология и поэтика // Вопросы философии. 1996. № 7. С. 55–82.

Шогенцукова Н. А. Опыт онтологической поэтики. М.: «Наследие», 1995.

фия «Метафизическая поэтика Пушкина».1 Данная концепция является базовой и для О. В. Зырянова, который, исследуя онтологию поэтических систем А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова и Ф. И. Тютчева, приходит к выводу «об осуществлении в национальной классической поэзии духовно-философской парадигмы христианской системы ценностей»2.

Термин «онтологическая поэтика» был введен и обоснован Л. В. Карасевым в статье «Гоголь и онтологический вопрос» для описания философской стратегии интерпретации художественной литературы3. Концепция этого исследователя базируется на выявлении семантической оппозиции бытия – небытия в литературном тексте. Соотношение оппозиционных пластов «лежит в основаниях онтологически ориентированного взгляда»4 и формирует фундаментальную стратегию анализа на основе выявления «исходного смысла».5 Исходный смысл понимается как «идея или импульс жизни, взятой в ее наиболее широком и принципиальном значении противостояния смерти и разрушению»6. Очевиден интерес исследователя к прозаическим жанрам7. При выявлении повествовательных констант автор апеллирует к уже сложившемуся читательскому восприятию текста. Л. В. Карасев отмечает, что «предметом преимущественного интереса онтологической поэтики становятся те места повествования, где пространственно-вещественные структуры представлены в наиболее выразительной форме»8. Термин «онтологическая поэтика», по словам исследователя, практически заменим термином «поэтика реконструкции». Реконструкция подразумевает восстановление «универсального смысла или смыслов, проявляющих себя в ряде вариантов (иноформ), похожих Трофимов Е. А. Творчество Ф. М. Достоевского 1860-х годов: Онтопоэтический аспект: автореферат дис.... канд.

филол. наук, Иваново, 1999; Трофимов Е. А. Метафизическая поэтика Пушкина. Иваново: Иван. гос. ун-т, 1999.

Зырянов О. В. Онтология поэтических систем (Пушкин – Тютчев – Лермонтов) и христианская картина мира // Классическая словесность и религиозный дискурс (проблемы аксиологии и поэтики): сб. науч. ст. Екатеринбург:

Изд-во Урал. ун-та, 2007. С. 147.

Карасев Л. В. Гоголь и онтологический вопрос… С. 85–96.

Карасев Л. В. Онтологический взгляд на русскую литературу… С. 94–95.

Там же. С. 94–95.

Там же. С. 96.

Карасев Л. В. Онтологическая поэтика (краткий очерк) // Эстетика. Вчера. Сегодня. Всегда. Вып. 1. М., 2005.

С. 91–113.

Карасев Л. В. Онтологический взгляд на русскую литературу... С. 93.

или мало похожих друг на друга, но обладающих внутренним единством»1. Концепция Л. В. Карасева развивает методологию герменевтического анализа и направлена «на раскрытие связи автора с общекосмическим бытием, отраженной в художественном произведении и формирующей его метафоро-символическую и сюжетно-образную структуру»2.

Н. А. Шогенцукова в «Опыте онтологической поэтики», следуя за постановкой проблемы Л. В. Карасевым, между тем, отходит от герменевтики, актуализируя возможности мифопоэтики и художественного символизма. В ее монографии при анализе произведений Э. По, Г. Мелвилла, Дж. Гарднера внимание концентрируется на «мифе, символе, гротеске, аллегории, времени/пространстве, сюжете, композиции, стиле, точке зрения, интертекстуальности, номинологии, цвете, нумерологии, пейзаже, ритме, метафоризме».3 Ориентация на мифологическую основу произведения придает дополнительные акценты в интерпретации его онтологической поэтики.

Другой ракурс осмысления связан с выявлением художественных универсалий в соотнесении с христианской онтологией. В диссертации Е. А. Трофимова, посвященной творчеству Ф. М. Достоевского 1860 гг., дается следующая характеристика метода: «Из некоторых взаимовлияний разных теоретических составляющих возникает массив ОНТОПОЭТИКИ: понять через художественность бытие, раскрыть бытие через язык, прояснить логосность литературы. Онтопоэтика имеет вполне зримый круг идеальных границ: вся христианская словесность, в центре которой – Библия, из нее истекает определяющее значение для художественного смысла, образа, мотива, композиции, сюжета и прочих поэтических средств.

ОНТОПОЭТИКА – ПОЭТИКА БЫТИЯ, СТАВШАЯ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ»

Цуканов А. Л. Онтологическая поэтика // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: Ителвак, 2001.

С. 694.

Шогенцукова Н. А. Опыт онтологической поэтики... С. 22.

Трофимов Е. А. Творчество Ф. М. Достоевского 1860-х годов: Онтопоэтический аспект: автореферат… С. 2–3.

довательно раскрывается в работах этого исследователя, посвященных творчеству А. С. Пушкина, В. А. Жуковского1.

Литературоведы, обращаясь к онтопоэтике, характеризуют бытие как универсальную сущность художественного мира. Разница подходов зависит от того, что становится объектом исследования: художественное целое текста, авторская картина мира или онтология слова. Кроме того, отдельным направлением анализа может стать интерпретация «небытия» и поэтики пустоты. Подобный опыт анализа осуществлен в монографии Н. Р. Саенко «Онтологическая поэтика пустоты» по отношению к эстетике постмодернизма2.

В. И. Тюпа определяет онтологический статус литературного текста и порождаемого им смысла как коммуникативное событие, направленное на читателя3. При таком подходе художественная реальность априори онтологична. Точечно она может концентрироваться в имени, в котором бытие и личность находятся в ситуации наибольшего соприкосновения.

В докторской диссертации В. П. Океанского онтопоэтика осмыслена как экспликация бытийной природы слова: «“онтологизм” выступает не как “способ” изучения слова (в ряду других таких способов), но как бытие самого слова»4 (выделено в первоисточнике. – Э. А.). В художественном произведении оно являет собой концентрат смыслов: «в онтологизме поэтики про-задумана герменевтическая активизация имманентных ресурсов самого художественного слова. Следовательно, это – не метод и, таким образом, не “субъект” и даже не “объект” исследования в ряду других возможных “объектов”, но это сама “предметная” сфера, само “субстанциональное” лоно нашего научного изучения»5 (выделено в первоисточнике. – Э. А.). И далее: «Онтология есть такая собранность Сущего в Бытии, которая может осуществиться-сбыться лишь благодаря Логосу, впервые соТрофимов Е. А. Иконография «Невыразимого» // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература:

Исследования и материалы. Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1998. С. 7–19.

Саенко Н. Р. Онтологическая поэтика пустоты: монография. М.: Академия Естествознания, 2010.

Тюпа В. И. Аналитика художественного. М.: Лабиринт, РГГУ, 2001. С. 10–36.

Океанский В. П. Русская метафизическая лирика XIX века: Е. А. Баратынский, А. С. Хомяков, Ф. И. Тютчев (поэтика пространства). Диссертация… доктора филол. наук. Иваново, 2002. С. 8.

Там же. С. 8.

прягающему Всё как Целое из многообразия его ликов и качеств, переходов и путей, из тьмы вещей и царящего различия их явлений. Русское слово всегда сомирно, и в этом его метакультурное родство с древнегреческими языковыми (“логоцентрическими”) возможностями»1. Подход, предложенный В. П. Океанским к исследованию онтопоэтики имени, является продуктивным, так как позволяет определить онтологический статус номинологии в пушкинскую эпоху в контексте авторской мифологии и картины мира. Для данной диссертации принципиально важно, что проблема онтологизации слова поставлена в работах, посвященных анализу лирического текста. Именно в лирике, где слово обладает «проявленной ценностью»2, номинологические мотивы часто доводятся до философского уровня осмысления.

Целью данной диссертации является выявление особенностей онтологии имени в коллективной мифологии членов литературного общества «Арзамас», в авторской картине мира А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. Постановка цели, с одной стороны, требует обоснования базового понятия, с другой – анализа отдельных литературных практик и основных номинологических моделей. Этим обусловливаются типологические и историко-литературные задачи:

- разработать теоретико-методологическую базу литературоведческого анализа онтологии имени;

- выявить основные номинологические модели литературной онтологии имени и характер их реализации в художественных практиках;

- исследовать структурирующие принципы и онтологический потенциал номинологического мифа членов литературного общества «Арзамас»;

- выявить особенность авторской самоидентификации в персональном именном мифе А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, - выявить типологические черты онтологии имени в любовной лирике А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, - проанализировать мотивы р Гинзбург Л. Я. О лирике. М.: Интрада, 1997. С. 11.

азвоплощения имени и безымянности в трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» и драме М. Ю. Лермонтова «Маскарад», - исследовать онтологические горизонты имени в цикле А. С. Пушкина «Песни западных славян», - исследовать онтологию имени в поэмах М. Ю. Лермонтова «Песня про купца Калашникова» и «Мцыри».

Материалом диссертации являются арзамасские документы (протоколы заседаний, переписка участников литературного общества, художественные и мемуарные тексты), литературные и эпистолярные произведения А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. В работе предпринят анализ архивных источников из фонда рукописного отдела ИРЛИ РАН («Пушкинский дом»), привлекаются прижизненные издания произведений А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, а также источники пушкинской и последующих эпох, демонстрирующие наиболее важные аспекты бытия имени в эстетической реальности. Основным критерием отбора материала является наличие в произведении эстетической рефлексии над природой имени. Наиболее репрезентативна в этом отношении лирика А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. Еще одним источником, в котором природа имени подвергается эстетической рефлексии, является драматургия: трагедия А. С. Пушкина «Борис Годунов» и драма М. Ю. Лермонтова «Маскарад». Межтекстовые связи в процессе онтологизации имени рассмотрены на материале цикла А. С. Пушкина «Песни западных славян» и поэм М. Ю. Лермонтова, опубликованных в сборнике 1840 г. В работе анализируются только те произведения, в которых наиболее очевиден процесс онтологизации имени. Отбор материала ориентирован на выявление особенностей номинологического мифа и типологических черт конкретных художественных практик.

Научная новизна диссертации включает в себя несколько аспектов:

- в работе представлена методология литературоведческого анализа онтологии имени, - впервые предметом литературоведческого исследования стали онтологические модели имянаречения, имявоплощения и имяомысления, проявленные в коллективной мифологии арзамасцев и в отдельных художественных практиках, - номинологическая система членов литературного общества «Арзамас»

определена с позиции генеалогического кода, структурирующего коллективную мифологию первых русских романтиков, - выявлены жизнетворческие механизмы онтологизации имени в арзамасской мифологии, юношеском творчестве А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, - на основе целостного и комплексного анализа стихотворений, раскрывающих онтологический потенциал авторского имени, описана номинологическая стратегия творческой самоидентификации А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, - выявлена типологическая общность мотивов «утаенного чувства» и «тайного страдания» в любовной лирике А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, - на основе анализа онтологии имени в трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» и драме М. Ю. Лермонтова «Маскарад» описаны эстетические приемы развоплощения имени, связанные с деструкцией номинологического единства «личность – имя – бытие», М. Ю. Лермонтова, введен в научный оборот рукописный сборник 1829 г., исследованы истоки формирования авторской номинологической стратегии, - на основе анализа цикла А. С. Пушкина «Песни западных славян» и поэм М. Ю. Лермонтова, вошедших в сборник 1840 г., описаны межтекстовые связи, определена авторская стратегия имявоплощения или развоплощения имени.

Методология исследования определяется целями и задачами диссертации. В работе используются сравнительно-типологический, историко-литературный, структурно-семиотический, мифопоэтический методы анализа.

Теоретической базой диссертации являются работы по поэтике, мифологии и философии имени. Это, прежде всего, исследования Ю. М. Лотмана, Б. А. Успенского, А. Б. Пеньковского, В. Н. Топорова, а также публикации последних десятилетий О. А. Проскурина, К. Э. Штайн и Д. И. Петренко. Разработка концепции шла в диалоге с трудами мифологов, этнографов (А. ван Геннепа, А. Ф. Лосева, П. А. Флоренского). Литературоведческой базой диссертации являются работы М. М. Бахтина, В. И. Тюпы, В. П. Океанского, в которых представлена проблема философской основы филологического анализа, а также исследования по истории литературы первой половины XIX в.: В. Э. Вацуро, А. С. Янушкевича и др.

Теоретическая значимость обусловлена тем, что данное исследование в значительной мере восполняет пробел в области литературоведческого анализа имени в соотнесении с художественным миром и героем, а также с авторской мифологией. Выявленные номинологические модели могут служить основой изучения отдельных художественных систем и литературных закономерностей разных эпох. Методика анализа онтологии имени, представленная в диссертации, позволяет восстановить номинологический потенциал в эстетической реальности других авторов.

Практическая значимость диссертации заключается в возможности использования ее положений в разных сферах научной и педагогической деятельности: в области истории русской литературы, в эдиционной практике, в междисциплинарных исследованиях по истории и теории имени, в общих и специальных филологических курсах для бакалавров, магистров, аспирантов и пр. Материалы диссертации имеют ценность для таких наук, как лингвистика, культурология, философия.

Основные положения диссертации изложены в антологии «Русская стихотворная «молитва» XIХ века» (Томск: STT, 2000), монографии «Онтология имени в творчестве русских писателей начала XIX века: литературное общество «Арзамас», А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов (М.: ЛЕНАНД, 2013), в статьях, включенных в Перечень ВАК Минобрнауки РФ, и в ряде других публикаций. Концепция исследования прошла апробацию на международных и всероссийских конференциях: «Православие и русская культура» (СанктПетербург ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом), 2003), «Евроазиатский культурный диалог» (Томск, ТГУ, 2004), «Русская словесность и православие» (Москва, РГГУ, ГАСК, 2004), «Русская литература ХХ–ХХI веков: проблемы теории и методологии изучения» (Москва, МГУ, 2004), «Дневники русских писателей в литературном и историческом контексте» (Варшава, Instytut Rusycystyki Uniwersytetu Warszawskiego, 2005), «Дневники, записные книжки, письма русских писателей»

(Варшава, Instytut Rusycystyki Uniwersytetu Warszawskiego, 2007), «М. Ю. Лермонтов: художественная картина мира» (Кемерово, КемГУ, 2006); «International Medieval Congress» (Leeds, (Великобритания), 2006), «Духовные начала русского искусства и образования» («Никитские чтения»; Великий Новгород, НовГУ 2005, 2008), «Герценовские чтения» (Санкт-Петербург, РГПУ им.

А. И. Герцена, 2002, 2007, 2009), «Томские филологические чтения. Исследования русской и мировой культуры в языке и тексте» (Томск, ТГУ, 2008), «Лермонтовские чтения» (Санкт-Петербург, Комитет по культуре Правительства СанктПетербурга; МЦБС им. М. Ю. Лермонтова, Санкт-Петербург, 2007–2012), «Православная культура в современном мире» (Кемерово, КемГУКИ, 2008), «Семиотика художественной культуры. Образ России в межкультурной коммуникации»

(Кемерово – Санкт-Петербург, КемГУКИ, 2009), III Международный симпозиум «Русская словесность в мировом культурном контексте» (Москва, Фонд Ф. М. Достоевского, 2009), «Филологические чтения» (Санкт-Петербург, СПбГУ, 2011, 2012), «Слово и образ в художественной культуре» (Кемерово – Далянь, КемГУКИ, 2011), VII Летняя лингвистическая школа «Теоретические и прикладные проблемы современной лингвистики» (Кемерово, КемГУ, 2012), «Христианство и славянское культурное наследие» (Кемерово, КемГУ–КемГУКИ, 2013), «Сюжетно-мотивная динамика художественного текста» (Новосибирск, Институт филологии СО РАН, 2013).

Практическая апробация результатов исследования осуществлялась в рамках учебных курсов, читаемых у специалистов, бакалавров и магистров на факультете филологии и журналистики Кемеровского государственного университета, а также в авторских спецкурсах: «Онтология имени в творчестве русских писателей XIX в.», «Молитвенная лирика XIX в.». Некоторые положения адаптированы в двух изданиях учебного пособия «Феномен книги в художественном мире М. Ю. Лермонтова» (2007, 2012), имеющего грифы УМО и СибРУМЦ.

Положения, выносимые на защиту:

1. Онтология имени концентрирует в себе двустороннюю связь между субъектом и эстетически организованным миром. Базовой онтологической триадой является триада «личность–имя–бытие». Деформация взаимодействия элементов внутри триады ведет к деформации онтологического единства личности и мира.

К основным номинологическим моделям относятся имянаречение, имявоплощение, имяосмысление. Онтологический потенциал имянаречения связан с формированием «номинологического коридора», задающего перспективу самосознания личности в художественном мире. Имяосмысление и имявоплощение определяют номинологические горизонты субъекта эстетической деятельности. Наиболее репрезентативным для имяосмысления родом литературы является лирика.

3. Структурообразующим элементом коллективной мифологии участников литературного общества «Арзамас» является генеалогический код. Имянаречение и имявоплощение – основные модели, проявленные в номинологическом мифе первых русских романтиков. В системе литературных имен воплотились представления о первостихиях, микро- и макрокосме. Игровая мифология основана на принципе зеркального отражения: эстетически воссозданный мир структурировался через имя, а имя отражало явленный в нем мир.

4. Онтология имени формирует персональный миф в лирике А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. Основу пушкинской «философии имени» составляют стихотворения «Желание славы» и «Что в имени тебе моем?». Осмысление природы «моего имени» в этих произведениях осуществляется в парадигмах отрыва слова от личности с последующим восстановлением ценностной триады «я–мое имя– бытие». Онтологическое единство формируется в зоне контакта с другим «я».

Маркированным элементом номинологического мифа Лермонтова является эстетический комплекс «мое названье». Отстраненная позиция «другого» по отношению к лермонтовскому герою часто соотносится с негативной оценкой. Это определяет энергийное поле имени, которое балансирует на грани славы и проклятия.

Авторская номинологическая стратегия в персональном мифе А. С. Пушкина связана с онтологизацией фамилии (лирика 1814–1830 гг.). Лицейские автоэпиграммы воссоздают процесс творческой самоидентификации героя. В поэтическом диалоге с В. Л. Пушкиным и стихотворении «Моя родословная»

происходит соотнесение имени «Пушкин» с комплексом общих родовых качеств.

Основу персонального именного мифа М. Ю. Лермонтова составили аллюзии на ветхозаветную историю (князь Михаил) и Апокалипсис (архангел Михаил).

Процесс имяосмысления определяется христианской парадигмой покровительства святого, именем которого называется человек.

6. Мотивы «утаенной любви» А. С. Пушкина и «тайного страдания»

М. Ю. Лермонтова раскрываются с помощью приема номинологического намека.

В лирике Пушкина «утаенная любовь» связана с сокрытием имени возлюбленной от других. В лирике Лермонтова «тайное страдание» включается в ситуацию двойного сокрытия: от других и от себя. В постромантический период прием утаения имени возлюбленной осмысляется как эстетический штамп в творчестве обоих поэтов.

7. В «Борисе Годунове» А. С. Пушкина и «Маскараде» М. Ю. Лермонтова происходит деформация онтологического единства «личность–имя–бытие». В пушкинской трагедии это связано с деятельной активностью героя-самозванца.

Онтологические горизонты имени определяются вечностью: «вечная слава» царевичу Димитрию, «анафема» – Гришке Отрепьеву. В драме Лермонтова номинологическая деструкция обусловлена давлением законов светского общества на человека. Утрата имени и замена его ролевой функцией становятся знаком обезличивания героев. В обоих произведениях отсутствие онтологического единства личности и имени характеризует искажение ценностных основ жизни.

8. Имяосмысление в контексте национально-этнических, культурноисторических традиций связано с проблемой «имя и социум». Онтология имени в «Песнях западных славян» А. С. Пушкина формирует горизонты национальноэтнического мировосприятия и самосознания. Репрезентация имени в цикле соотносится с ситуациями христианской молитвы, языческого обряда нанесения порчи, переименования, табу. В поэмах Лермонтова, вошедших в сборник 1840 г., мотив утраты имени обостряет конфликт между личностными устремлениями и жизненными обстоятельствами. В «Песне про купца Калашникова» ритуальная безымянность не отпетого после смерти героя преодолевается народной памятью о нем. В «Мцыри» номинологическое развоплощение – признак незавершенности самоидентификации личности как в контексте национально-родовых традиций, так и в монашеском служении.

9. Онтологический потенциал имени включает в себя самореализацию или идентификацию субъекта эстетической деятельности. В мифологии арзамасцев и в лирике А. С. Пушкина номинологическая ретроспекция связана с генеалогическим кодом. В лирике Лермонтова она реализуется в аспекте осмысления христианских традиций имянаречения. Номинологическая перспектива определена возможностью имявоплощения при жизни и после смерти. Несовпадение или слияние онтологических границ личности и имени обусловливает эстетическую рефлексию о номинологии в ее связи с законами миропорядка.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка литературы, включающего 592 единицы.

В круг наиболее важных источников цитирования входят арзамасские документы (письма, протоколы заседаний, литературные тексты), опубликованные в сборнике: «Арзамас»: сборник в 2-х книгах. М., 1994. Ссылки на это издание осуществляются с указанием в круглых скобках названия сборника, тома и страниц. Произведения А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова цитируются по академическим собраниям: Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. М.; Л., 1937–1959; Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 6 т. М.; Л., 1954–1957. Ссылки на эти издания вводятся с помощью круглых скобок, в которых указывается том и страница.

ОНТОЛОГИЯ ИМЕНИ: ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКИЙ АСПЕКТ

Такой подход к изучению природы имени намечен в работах одного из теоретиков мифологической школы А. Н. Афанасьева1, религиоведа и этнолога Дж. Фрезера2; религиозных философов А. Ф. Лосева, П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова3; филологов В. Н. Топорова,4 Ю. М. Лотмана и Б. А. Успенского и др.

В. Н. Топоров, исследуя «биологический инструментарий» познания мира и установления с ним контактов, проводит следующую параллель: «С одной стороны, благодаря этому “инструментарию” человек “впускает” мир в себя (свет через зрение – глаз, звук через слух – ухо, запах через обоняние – нос, движение через подвижные части тела и т.п.), с другой, благодаря ему же человек вторгается в мир (открывает его состав и характеристики – свет, звук, запах, динамику и т.п.)»6. В процессе подобного обмена имени принадлежит особая роль. Оно становится сферой онтологического уплотнения личного и надличного.

С одной стороны, оно облекает «я» в слово, индивидуальное и исключительное. С Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. М.: Индрик, 1994–1995.

Фрезер Д. Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М.: Политиздат, 1980. С. 277–296.

Лосев А. Ф. Философия имени…; Флоренский П. А., священник. Сочинения: в 4 тт. Т. 3 (2); Булгаков С. Н.

Философия имени...

Топоров В. Н. Из теоретической ономатологии // Топоров В. Н. Исследования по этимологии и семантике. Т. 1.

Теория и некоторые частные ее приложения. М.: Языки славянской культуры, 2005. С. 372–379; Топоров В. Н.

«Бедная Лиза» Карамзина… Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Миф – имя – культура… С. 58–75.

Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.:

Прогресс, 1995. С. 12.

другой стороны, через него устанавливается связь человека с окружением, с внешним миром.

взаимообусловленности. Отсюда принципиальность постановки вопроса о степени их тождества или различия. Архаичные представления об имени и именовании основаны на соотнесении звукового плана слова с его сущностью.

Связь личности с именем в мифологической системе осознается настолько прочной, что оно воспринимается как часть человека, через которую можно нанести вред или же, наоборот, придать ему силы. Поэтому имя оберегалось от возможных вредоносных действий. В большинстве архаичных культур при рождении давалось два имени: истинное и подменное1. Первое использовалось в исключительных ситуациях, например, при совершении обрядов (инициации, бракосочетания, похорон), второе – в повседневности. А. Б. Пеньковский показал, что двуименность была распространенным явлением в русской дворянской среде пушкинской эпохи. Он выделил два типа именований, основанных на оппозициях:

номинологические акценты (домашнее имя, светское, ласковое, бранное и др.) становятся знаками репрезентации внутреннего потенциала героя и его восприятия окружающими.

В работе, посвященной теоретической ономатологии, В. Н. Топоров говорит о посреднической функции имени между личностью и миром: «но в принципе имени дана “власть ключей”: без нее – если говорить о высоком метафизическом плане – нет пути ни к “лицу”, ни к “бытию”»3. Для осмысления онтологического потенциала имени важной оказывается его связь как с человеком, так и с миром.

Специфичной чертой имени собственного является его изначальная нулевая «Александр» само по себе ничего не значит, но проявляется в соотнесении с Топоров В. Н. Имена // Мифы народов мира. В 2 т. Т. 1. М.: Рос. энцикл. и др., 1994. С. 509.

Пеньковский А. Б. Нина. Культурный миф золотого века… С. 27–30.

Топоров В. Н. Из теоретической ономатологии… С. 378.

конкретной личностью. Этимологически оно восходит к греческим словам «защищать» и «муж, мужчина» (защитник людей)1. Этимология – это единственное, чем обладает «внутренняя форма» имени. Его нулевая семантика – онтологический сосуд возможного личностного наполнения при соотнесении конкретного имени с судьбой конкретного автора или литературного героя. В лингвистической практике есть опыт интерпретации данного явления с позиции идеосемантики, понимаемой как сумма «познавательных и эмоциональных представлений, в которых отражается сложная внутренняя жизнь слова в его прошлом и настоящем»2.

Наиболее продуктивным в филологии стал метод этимологической реконструкции соотнесения внутренней формы слова с мифом. Такова стратегия исследования, предложенная в конце XIX в. представителями русской мифологической школы. А. Л. Топорков, обобщив опыт мифологической теории, разработанной Ф. И. Буслаевым, А. Н. Афанасьевым, А. А. Потебней, А. Н. Веселовским, выявил пять основных значений, связанных с мифом. Среди этих значений выявляется слово-миф, обладающее образным содержанием и являющееся формой поэтического творчества3. В работах представителей московско-тартуской семиотической школы ХХ в. базовой концепцией стало положение взаимоотражения:

имя – мифологично, миф – персонален4. Как отмечает В. Н. Топоров, мифы без имени «практически не существуют», и зачастую имена «являются единственным источником, на основании которого можно судить о всей мифологической системе»5. Данный подход определяет событийную природу слова6, являющегося концентратом личностного и внеличностного начал бытия. Проекция подобных наблюдений на литературный текст закономерно выявила триаду имя – сюжет – Тихонов А. Н., Бояринова Л. З., Рыжкова А. Г. Словарь русских личных имен. М.: Школа-пресс, 1995. С. 30.

Запольская Н. Н. Рефлексия над именами собственными в пространстве и времени культуры // Имя:

Семантическая аура… С. 133.

Топорков А. Л. Теория мифа в русской филологической науке XIX века. М.: «Индрик», 1997. С. 405–406.

Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Миф – имя – культура // Лотман Ю. М. Избранные статьи… С. 62.

Топоров В. Н. Имена // Мифы народов мира… Т. 1. С. 508.

Бибихин В. В. Слово и событие. М.: УРСС, 2001.

миф, закрепленную в тематическом сборнике 1996 г.1 Данная триада станет основой для литературоведческих работ по художественной ономастике, особенно применительно к эпическим произведениям. Как отмечает Н. М. Герасимова, «имя порождает сюжет, сюжет порождает миф, а миф порождает имя. Движение по этому кругу – пульсирующая энергия творчества, поскольку в акте творения каждый раз происходит возрождение одного и того же механизма: мифологема рождается внутри опыта как сюжет, потом рассматривается как модель, если обретает имя»2.

Имя есть эмбрион возможного события, поэтому оно соотнесено с потенциальным его развитием (в мотиве или сюжете). Его взаимосвязь как с личностью, так и с мирозданием обусловлена ритуально-обрядовой памятью3. В архаичной традиции имя – неотъемлемая часть субъекта, поэтому нуждается в особом покровительстве. На этом основании вырабатывается целая система запретов, табу на его произнесение4, с одной стороны, с другой – в определенные моменты оно включено в ритуал инвокации, сознательной вербализации.

Например, переходные обряды эксплицируют сверхсмысловую природу имени в ситуации его оглашения: во время наречения (крещения), свадьбы (венчания), похорон (отпевания). Включение имени в обрядовую практику актуализирует его полярные функции: величание-восславление и осмеяние-унижение. Это два онтологических полюса номинологии, оформленных еще в архаичных культурах.

О. М. Фрейденберг, исследуя обряды инвокации, называния божества по имени, его выкликания, возводит их к ситуации нарождения из смерти, выхода из смерти в жизнь.5 Архаичная инвокация соотносима как с хвалой, так и с инвективой.

Подобная амбивалентность характерна для переходных обрядов, где фиксируется Имя – сюжет – миф: Межвузовский сборник…; см. также: Мароши В. В. Сюжет в сюжете (имя в тексте) // Роль традиции в литературной жизни эпохи. Сюжет и мотивы. Новосибирск: Ин-т филологии СО РАН, 1997. С. 177– 188.

Герасимова Н. М. Вместо предисловия // Имя – сюжет – миф... С. 3.

Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре: Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. СПб.: Наука, 1993.

Фрезер Д. Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии... С. 277–296.

Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М.: Лабиринт, 1997. С. 95–102.

и величальная семантика имени, и корильная (ср. величальные и корильные песни свадебные или масленичные песни).

следующим образом. Верхний полюс имени – первообраз совершенства, соотносимый с божественным светом, нижний – извращение божественной безразличия.1 Имя в литературном тексте является маркером реализации / нереализации личностного потенциала героя, находящегося между полюсами славы и бесславия, жизни и смерти, памяти и забвения.

Другая сфера онтологии имени – соотнесение личности и мира. Время и пространство личного бытия, явленные в имени, могут совпадать с земной жизнью человека, а могут ее преодолевать. Имя потенциально связано с рефлексией по поводу прошлого (исторического, генеалогического, религиозного) личности. В то же время память способна продлить онтологическое бытие человека и его имени.

Первостепенным в исследовании онтологии имени в художественной реальности является выявление его связи как с субъектом (носителем имени), так и с эстетически воссозданным миром. Данная проблема получает несколько дополнительных акцентов интерпретации в следующих парадигмах: «я» и «мое имя»; «мое имя» «вне меня»; «я, явленное в имени» и «другой»; «я, явленное в имени» и «другой, явленный в имени»; «мое имя» и «бытие». Комплекс художественно-эстетических взаимоотношений, в которые включены личность, имя, бытие, может быть назван онтологическим горизонтом имени.

И если я конечно в силу законов земного бытия, то имя в его универсальном бытийном статусе стремится к вечности и способно преодолеть конечность я.

Таким образом, эстетическая (в особенности лирическая) рефлексия на тему Флоренский П. А. Сочинения. В 4 т. Т. 3 (2)… С. 225.

имени неизбежно затрагивает ценностные основы миропорядка. Категория бытия – центральная для онтологии. Имя, понятое в соотнесении с бытием, получает онтологический статус. Подобная постановка вопроса применительно к русской литературе первой трети XIX в. тем более правомерна, что в романтический период слову придавалось феноменальное значение1. А имя, понятое как слово с особым бытийным акцентом, как сверхслово, играет значительную роль в формировании авторской картины мира. По определению М. Хайдеггера, «где дело доходит до картины мира, там выносится кардинальное решение относительно сущего в целом. Бытие сущего ищут и находят в представленности сущего»2.

эстетическими законами художественного мира. Базовой формой реализации бытийного потенциала литературной номинологии и рефлексии о ее природе может стать триада «личность – имя – бытие», где имя, в его онтологической сути, является точкой пересечения личностного и надличностного начал.

§ 2. Онтологические модели актуализации имени в литературном Онтология как наука о бытии ставит вопрос о сущности бытия как такового.

соотносима с его художественным миром. Сошлемся на интерпретацию В. П. Океанским: «Литературный текст, будучи (имманентно) миром (частью или специфической областью мира, Бытия), конституируется сокрытой и отчасти высветляющейся в человеческой истории мировой структурностью, то есть управляется метафизически. Каждый текст находится во власти определенного Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М.: Интрада, Хайдеггер М. Время картины мира // Новая технократическая волна на Западе. М.: Прогресс, 1983. С. 103.

образа первореальности, “картины мира”, “гипотезы Бытия”»1 (выделено в первоисточнике. – Э. А.).

Актуализация имени собственного в художественном мире отдельного произведения, в художественном мире писателя или в авторской мифологии тесным образом связана с эстетической формой репрезентации «я». Подобная репрезентация по природе интерсубъективна, так как включает субъекта эстетической деятельности в контекст взаимодействия с другими субъектами. В таком случае базовыми онтологическими моделями2 номинологического бытия личности могут быть те, которые придают имени событийный статус. Во-первых, это называние, наречение именем. Во-вторых, актуализация героя в данном ему имени – имявоплощение. В-третьих, рефлексия над именем собственным, то есть имяосмысление. Каждая из онтологических моделей литературной номинологии религиозными, социальными традициями.

Акт имянаречения в литературном тексте представлен эксплицитно3.

Персонаж может быть явлен в имени или же появление имени (парадигмы имен) мотивируется самим эстетическим событием. В первом случае имянаречение вынесено за границы художественного мира, в область автора-творца: «автор, “облеченный в молчание” (Бахтин), присутствует в равной степени как в драматургическом, так и в эпическом или лирическом тексте – присутствует не в качестве “свидетеля”, а в качестве творца, эстетического субъекта оцельнения воображенной реальности»4. Соответственно в этом случае имя представлено и Океанский В. П. Онтологическая поэтика «Легенды о Великом Инквизиторе»: опыт герменевтического прочтения. Монография. Иваново: ОАО «Ивановская областная типография», 2010. С. 23.

О границах термина «модель» см.: Головчинер В. Е. К проблеме понятия культурная модель. Системы и модели в литературоведении (размышления на заданную тему) // Трансформация и функционирование культурных моделей в русской литературе. Томск: Изд-во ТГПУ, 2008. С. 3–11.

Васильева В. Н. Поэтика безымянности (по мотивам Милана Кундеры) // Имя: Семантическая аура… С. 276.

Тюпа В. И. Дискурс / Жанр. М.: Intrada, 2013. С. 32.

как завершенный акт наречения, и как своего рода эстетическая данность.

Обоснование выбора имени в литературном тексте формирует номинологическую «презентацию» героя в интерсубъективном пространстве, так как имя дается, им персонаж нарекается.

Имянаречение – начальный этап формирования личностного пространства, определения индивидуальности и неповторимости героя. Имя задает горизонты единичности и исключительности «моего» присутствия в мире. С другой стороны, индивидуализирующая функция имени дополняется его общественным статусом, включением личности в контекст семейно-родовой и общечеловеческой истории.

Родовые традиции проецируются на генеалогический принцип связи предков и потомков. В этом отношении за именем закреплена родовая память прошлого и ответственность перед будущим. Другой сферой процесса имянаречения является его изначальная ориентация на сакральный полюс номинологии. Ритуалы формирование сакрального вектора частной судьбы. Если генеалогическая цепь основана на смене поколений, актуализируя неизбежную конечность земной жизни, то появление в процессе имянаречения небесного покровителя формируют онтологические горизонты вечности. Таким образом, имя потенциально конечноперсонально и бесконечно-трансцендентально.

Процесс имянаречения в литературном тексте можно соотнести с архаичной традицией, которой известен образ имядателя1. Вербальный жест наделения индивидуализации. Этот жест соотносим с установкой не только на объяснение появления в тексте того или иного имени, но и на потенциальную репрезентацию героя в эстетическом событии.

Реализация мотива имянаречения в литературном тексте в большинстве случаев соотносится с конкретной традицией. Например, ситуация выбора имени по святцам присутствует в повести Н. В. Гоголя «Шинель». Рефлексия по поводу Топоров В. Н. Имена // Мифы народов мира: в 2 т. М: Рос. энцикл. и др. Т. 1. С. 509.

семейной традиции имянаречения присутствует в «Похоронной песне Иакинфа Маглановича» из цикла «Песни западных славян» А. С. Пушкина:

Однако не всегда данный мотив выражен явно. В некоторых случаях он восстанавливается с помощью контекста. Например, имя главного героя «Капитанской дочки» А. С. Пушкина – Петр Андреевич Гринев – соотносится в рецептивной парадигме с именем отца – Андрей Петрович, что устанавливает родовую преемственность имянаречения: называние внука в честь деда.

Еще одним примером реализации исследуемой номинологической модели исключительные взаимоотношения между героями. Например, именование возлюбленной в стихотворении Е. А. Баратынского:

В приведенном фрагменте текста, с одной стороны, акцентируется внимание на разобщенности слова со значением, с другой – найденному (но не вербализованному) имени придается особый смысл, известный только двоим. Как Баратынский Е. А. Полное собрание стихотворений. Л.: Сов. писатель, 1989. С. 169.

отмечает М. М. Бахтин, «имя втягивается в зону контакта и перерождается в ней; подлинно интимная и фамильярная ласка пользуется не уменьшительными именами (в них сохраняется еще некоторая степень официальности и, следовательно, дистанция), а создает свои собственные прозвища-клички (от названий предметов, частей тела и др.) в уменьш форме… и часто пользуется для этого ругательствами»1 (выделено в оригинале. – Э. А.).

Имянаречение в стихотворении Е. А. Баратынского демонстрирует максимальное сближение героев, маркером чему становится «зона контакта», позволяющая именовать возлюбленную своенравным ласковым именем.

В ситуации наречения активная роль принадлежит имядателю, который наделяет именем и тем самым формирует особого рода номинологический коридор для его носителя. По своей природе этот процесс ритуализирован, связан с разного рода обрядами, восходящими к инициальной основе. Номинологический коридор определяет возможность самореализации героя в заданной именной парадигме (или в отступлении от нее) через актуализацию в произведении этимологического значения слова, религиозных, семейно-родовых и др. традиций.

номинологического волеизъявления порождает, в свою очередь, новые варианты имянаречения. В то время, когда не «другой», а «я» беру на себя функции имядателя, возникает стяжение номинологических полюсов. Примером может служить ситуация самонаречения, самоназывания. В этом случае формируется предсказуемый эстетический сценарий в заявленной именной парадигме.

Вариантом реализации этой модели является также переименование.

религиозных традиций, связанных со сменой имени. Это переименование в браке, побратимстве, при вступлении в должность, при монашеском постриге и т. д. Бахтин М. М. Собрание сочинений. Т. 5… С. 102.

Флоренский П. Священное переименование: изменение имен как внешний знак перемен в религиозном сознании.

М.: Храм св. мученицы Татианы, 2006; Флоренский П. А. Сочинения: в 4 т. Т. 3 (2). М.: Мысль, 2000. С. 523–528.

Каждый из новых номинологических акцентов формирует новые онтологические горизонты взаимодействия личности с миром.

Имянаречение может быть вынесено за границы эстетического события, а может быть обосновано в художественном мире произведения. С данной номинологической моделью соотносятся сопутствующие мотивы самонаречения, переименования, отречения от имени. При этом авторской стратегии обнаружения имени в литературном тексте противостоит мотив его сокрытия или утаения.

Минус-прием – особого рода тайна. Неизреченное имя вуалирует личность.

Возникает или тайна имени (например, в любовной лирике), или тайна потусторонней сфере бытия. Не случайно в драматургии первой половины XIX в.

А. С. Пушкина «Моцарт и Сальери»; Неизвестный в драме М. Ю. Лермонтова «Маскарад») сродни столкновению героя с судьбой.

Имянаречение – начальный этап актуализации героя в эстетической реальности, событийный акцент, который может быть репрезентован в тексте или вынесен за его пределы.

человеческого существования. Если процесс именования в большинстве случаев независим от самого человека, то наполнение имени сущностным «содержанием»

С. Н. Булгакова, в тот момент, когда человек воспринимает себя именованным, имя становится его самосознанием, «с которым он застает самого себя в мире»1. В то же время возникает зеркальная ситуация присутствия бытия во «мне», «моего»

переживания и восприятия мира. А. Ф. Лосев дал следующую характеристику Булгаков С. Н. Булгаков С. Н. Философия имени… С. 257.

этому явлению: «в имени какое-то интимное единство разъятых сфер бытия, единство, приводящее к совместной жизни их в одном цельном, уже не просто “субъективном” или “объективном” сознании»1.

номинологический потенциал личности в зависимости от имени («по имени житие»). В литературе первой трети XIX в. имя не столько предопределяет, сколько определяет судьбу героя. Особенно это характерно для драматических произведений. В списке действующих лиц имена героев становятся фактом их «личного бытия». Персонаж, названный в афише, не просто равен своему имени, он заведомо персонализован в границах эстетической реальности. В этом роде литературы номинативный срез представлен в ролевой функции героев. Между тем, можно отметить некую драматическую константу, связанную с осмыслением природы именования через минус-прием, что особенно характерно в ситуации введения в систему персонажей безымянных героев. В данном случае онтологическая модель соотносится с идеей неназванности, балансирующей на грани бытия и небытия. Речь может идти о номинологической периферии драматического события, когда в произведении безымянный герой оттесняется на задний план и ему уготовано эпизодическое включение в действие: слуга, проситель и т. п. Другой вариант безымянности в драме –система персонажей, представляющая собой воплощенное множество. Собирательный образ (народа, толпы) может стать активным субъектом формирования или отражения общественного мнения. Характерный пример – народ в «Борисе Годунове»

А. С. Пушкина, маски в «Маскараде» М. Ю. Лермонтова.

Процесс имявоплощения в литературном тексте очевиден в том случае, когда герой равен своему имени. В эстетической реальности есть свои нюансы. Как отмечает П. Флоренский, «имена гибки и емки, способны вместить самые различные частные обстоятельства, в которых живет данная личность»2. Эта Лосев А. Ф. Философия имени... С. 49.

Флоренский П. А У водоразделов мысли. Ч. 4. Имя рода // Флоренский П. А., священник. Сочинения: в 4 т. Т. (2). М.: Мысль, 2000. С. 229.

«номинологическая гибкость» нередко отражается в художественной картине включает в себя весь комплекс имени и именований внутри эстетической реальности. В данном случае важным является любой номинологический нюанс, проявленный в тексте: полное имя, уменьшительное, домашнее, именование по отчеству, по фамилии или использование «аккорда имен»2 (фамилия, имя, отчество) и др.

В качестве примера проанализируем введение имен главных героев в художественный мир «Евгения Онегина» А. С. Пушкина. Традиционно их имена соотносятся с волеизъявлением автора и включаются в культурный контекст пушкинской эпохи3. Обратим внимание на то, как вводится имя в роман. Мотив имявоплощения актуализирован в названии текста – «Евгений Онегин» и проявлен в первой главе:

Несмотря на то, что Онегин представлен как «герой романа», то есть заведомо олитературенный образ, он априори явлен в имени, что подчеркивается имитацией этикетного представления героя читателю. Акт имянаречения в этом отношении «запаздывает» за имявоплощением, так как появляется только в конце первой главы в контексте рефлексии автора-нарратора:

Топоров В. Н. Из теоретической ономатологии… С. 375.

Это сравнение использует С. Н. Булгаков: Булгаков С. Н. Философия имени… С. 241.

Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя; Статьи и заметки, 1960–1990; «Евгений Онегин»: комментарий.

СПб.: Искусство-СПб, 1995. С. 489, 542–543, 603, 602.

Данный прием можно обозначить как «номинологическая инверсия»: имя сначала актуализируется, герой уже назван, воплощен в имени, и только после этого появляется мотив имянаречения. Подобная ситуация повторяется в представления Татьяны:

В данном случае сначала фиксируется ситуация имявоплощения – «звалась Татьяна», а потом следует авторская рефлексия по отношению к имени героини и его введению в роман. Соприсутствие двух номинологических моделей (имявоплощения и имянаречения) подчеркивает сосуществование двух сфер:

«реальной» жизни и литературной реальности1.

Еще один пример – введение имени героини в шутливой поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин»:

Океанский В. П. Исход Татьяны: герменевтика заключительной части романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин» // Художественный текст и культура: Материалы и тезисы докладов конференции. Владимир: ВГПУ, 1999. Вып. 3.

С. 32–35; Чумаков Ю. Н. Татьяна, княгиня, Муза: (Из прочтений VIII главы «Евгения Онегина») // Концепция и смысл: сб. статей в честь 60-летия проф. В. М. Марковича. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1996. С. 101–114; Юхнова И. С.

Татьяна Ларина в контексте проблемы общения // Грехнёвские чтения. Вып. 4. Нижний Новгород, 2007. С. 10–14;

Hasty O. P. Pushkin's Tatiana. Madison: University of Wisconsin Press, 1999.

Мотив возможного имянаречения, который в эстетической реальности может быть закреплен за автором, вытесняется фактом домашнего именования – Наташа.

Столкновение воли автора (который «забыл имя дать») с семейным бытом существующее явление, условно говоря, не зависящее от воли создателя поэмы.

Но тут же реализуется номинологическая стратегия, дистанцирующая и автора, и читателя от героини, что обеспечивает этикетность использования имени и отчества: «мы будем называть: // Наталья Павловна». Ситуация имявоплощения реализуется посредством интерсубъективных взаимодействий внутри текстовой реальности, через именование героини «другим»: мужем и автором-нарратором. В нарратологическое поле «Графа Нулина» включаются также античные имена Лукреции и Тарквиния. Это формирует номинологический коридор в иную текстовую и историческую реальность, соотнося историю Натальи Павловны и случайного приезжего графа Нулина с римской историей и ее отражением в поэме Шекспира «Лукреция»1.

Номинологическая модель имявоплощения тесно связана с мотивами, определяющими онтологические границы личностного бытия: славы и бесславия, памяти и забвения. В шутливо-ироничном варианте это явление воплощено в финальном фрагменте стихотворения Козьмы Пруткова «Честолюбие»:

Эйхенбаум Б. М. О замысле «Графа Нулина» // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. М., 1937. Т. 3.

С. 352–357; Гуменная Г. Л. Шутливые поэмы Пушкина 1820-х–1830-х годов: Проблемы поэтики. Автореферат дис.

… канд. филол. наук. Л., 1989; Гаспаров Б. М. Поэтический язык Пушкина… С. 259–271.

Пародийная личность Пруткова в данном случае создается с ориентацией на имена великих людей и воплощение романтического мотива «громкой славы». Однако мозаичный набор желаний и устремлений героя преобразует ситуацию имявоплощения в претензию на то, чтобы быть великим поэтом.

В литературном тексте важен каждый штрих эстетической номинологии:

первое появление в тексте, самопрезентация или авторская презентация героя, межличностное общение, появление номинологических вариантов и т. д. В этом комплексе эстетической ономатодологии формируется имявоплощение субъекта эстетической реальности.

Процесс имяосмысления – наиболее продуктивная модель онтологизации имени в литературном произведении. В ее основе рефлексия по отношению и к имени (его воплощению, сокрытию, искажению, утрате и т. д.), и к его носителю, и к мирозданию. В художественном мире субъектом, рефлектирующим о природе имени и именования, может быть автор (автор-творец или нарратор), сам носитель имени и «другой» (например, «другой» герой). Наиболее интересные случаи его проявления в литературе – это тексты, в которых имяосмысление является мотивом или темой произведения.

Вопрос о природе того эстетического явления, когда само имя не столько проявлено в тексте, сколько становится предметом осмысления сущности Прутков Козьма. Сочинения. М.: Правда, 1986. С. 30. Выделено в оригинале. – Э. А.

именования, до сих пор не прояснен в литературоведении. Речь идет не о «скрытом имени» или анаграмме, а об эстетической рефлексии по поводу его природы. При этом само имя зачастую оказывается вне вербальной сферы1.

особенно в лирике.

Фр.-В. фон Херманн, вслед за М. Хайдеггером2, следующим образом определяет язык поэзии: «поэтический язык поэтического произведения следует рассматривать и понимать как обретение-слова, или же – как бытие-обретшимслово поэтического бытия-в-мире. Если поэтический язык есть говорение, выделенное из повседневной речи, то это отличие поэтического говорения первоисточнике. – Э. А.).3 Эстетически организованная реальность создает условие для онтологизации слова. Однако лирика по своей природе вненоминативна: «одна из главных особенностей лирики, в отличие от эпоса и драмы, – “безымянность”, анонимность персонажей. Мы имеем дело не с биографически конкретным человеком, у которого есть определённый возраст, социальное положение, имя»4. Универсальность лирического мироощущения обусловлена эстетической позицией «я» по отношению к миру: «Лирика исключает все моменты пространственной выраженности и исчерпанности человека, не локализует и не ограничивает героя всего сплошь во внешнем мире, а, следовательно, не дает ясного ощущения конечности человека в мире»5.

Появление в поэтическом тексте конкретного имени скорее исключение, чем правило. В том случае, когда имя проявляется в лирике, оно репрезентирует онтологическую природу слова через взаимосвязь личности и миропорядка.

Данный процесс очевиден и в том случае, когда имя не называется, а становится Савина Е. Б. Нетранслитерированные имена собственные в творчестве А. С. Пушкина // Пушкин на пороге ХХI века: провинциальный контекст. Арзамас: АГПИ, 2003. Вып. 5. С. 137–146.

Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Изд. фирма «Ad Marginem», 1997.

Херманн Фр.-В. фон. Фундаментальная онтология языка. Минск: ЕГУ, ЗАО «Пропилеи», 2011. С. 113.

Магомедова Д. М. Филологический анализ лирического стихотворения: учеб. пособие для студентов вузов. М.:

Академия, 2004. С. 3.

Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука, 2000. С. 188.

объектом лирической рефлексии. Процесс онтологизации имени часто находится в ситуации семантического уплотнения именно в лирическом перформативе, для которого важна «личностная самоактуализация»1 (курсив в первоисточнике. – Э. А.).

имяосмысления может быть связана с авторефлексией в системе «Я – Я». По наблюдению Ю. М. Лотмана, в процессе автокоммуникации «воспринимающее второе “Я” функционально приравнивается к третьему лицу» 2. В этом случае эстетическое дистанцирование позволяет соотнести собственную судьбу с законами миропорядка. Иная коммуникативная стратегия имяосмысления проецируется в сферу восприятия «другого». Тогда, например, «мое имя» (или имя вообще, имя как таковое) осмысляется «другим» в проекции «Я – Он». В художественной реальности возможно объединение двух коммуникативных парадигм, что характерно для поэзии. Как отмечает Ю. М. Лотман, «высокая моделирующая способность поэзии связана с превращением ее из сообщения в код. Поэтический текст как своеобразный маятник качается между системами “Я – Он” и “Я – Я”»3.

Остановимся на мотиве отрыва имени от личности, проявленном в русской лирике первой половины XIX в. Если онтологическое единство «я – мое имя»

можно считать полюсом номинологической гармонии, то разрушение данной связи способно создать конфликтую ситуацию, дисгармоничную по своей природе.

Русские религиозные философы в интерпретации взаимодействия «я» и имени акцентируют внимание на образе онтологически явленного человека. По мнению П. А. Флоренского, «первое и, значит, наиболее существенное самопроявление Я есть имя. В имени и именем Я ставит впервые себя объективно перед самим собою, а, следовательно – этою своей тончайшей плотью делается доступным окруТюпа В. И. Дискурс / Жанр… С. 115.

Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера – история. М.: «Языки русской культуры», 1999. С. 24.

Там же. С. 41.