«Владимирович Мораль и право в политико-правовой мысли России. ...»

НОУ ВПО «Донской юридический институт»

На правах рукописи

.

Лядов Владимир Владимирович

«Мораль и право в политико-правовой мысли России».

Специальность 12.00.01 – теория и история права и государства;

история учений о праве и государстве.

Диссертация

на соискание ученой степени кандидата юридических наук

Научный руководитель Д.ю.н., проф. Цечоев Валерий Кулиевич г. Ростов-на-Дону, 2014 г.

2

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ…………………………………………………………..... стр.3-16

ГЛАВА 1. МОРАЛЬ И ПРАВО В ПОЛИТИКО-ПРАВОВОЙ

стр. 17- МЫСЛИ РОССИИ: IX-XVII в.в……………………………………… §1. Мораль и право в политико-правовой мысли Древней Руси (XIстр.17- XII в.в.)………………………………………………………………….

§2. Мораль и право в XV-XVI в.в. в России: история и значение….. стр.24- §3. Мораль и право в XVII в………………………………………….. стр.41- §4. Общие итоги развития этических и политико-правовых учений стр.56- в IX-XVII в.в……………………………………………………………

ГЛАВА 2. МОРАЛЬ И ПРАВО В ПОЛИТИКО-ПРАВОВОЙ

стр.65- МЫСЛИ РОССИИ В КОНЦЕ XVIII-НАЧАЛЕXIX в....…………… §1. Предпосылки развития политико-правовой мысли в начале XIX в.: мораль и право……………………………………………………… стр.65- §2. Декабристы…………………………………………………………. стр.72- §3. Мораль и право в идеях А.И. Герцена……………………………. стр.81- §4. Мораль и право в политико-правовых взглядах славянофилов… стр.88- §5. Мораль и право в политико-правовых взглядах западников…… стр.102- §6. Мораль и право в деятельности и мысли анархистов и ранних социалистов…………………………………………………………….. стр.115- §7. Мораль и право во взглядах Вл. С. Соловьёва…………………… стр.130-

ГЛАВА 3. МОРАЛЬ И ПРАВО В РУССКОЙ ФИЛОСОФСКОЙ И

ПРАВОВОЙ МЫСЛИ XX в…………………………………………... стр.143- §1. Взгляды социалистов и марксистов на природу и соотношение морали и права…………………………………………………………. стр.143- §2. Марксизм-ленинизм (мораль и право в советский период)…….. стр.154- §3. Философские и правовые теории русского зарубежья в XX в….. стр.165- ЗАКЛЮЧЕНИЕ………………………………………………………… стр.176- БИБЛИОГРАФИЯ……………………………………………………... стр.187- Введение.

Всякое исследование, предполагающее сопоставление социальных институтов, всегда нуждается в предварительном прояснении целей и задач, стоящих перед автором. Ключевой момент заключается именно в формулировании тех идей, мыслей, взглядов, которые подвигли к написанию работы. Нельзя никоим образом исследовать и установить что-то новое там, где имеется богатый материал, наработанный другими учёными: в такой ситуации речь идёт только об описании, компиляции их мнений, об их конспективном изложении. Подлинное исследование всегда отличает наличие определённой проблемы, только разрешая которую и возможно прийти к каким бы то ни было выводам. Выводы эти, кажется, чаще всего стремятся поколебать существующее мнение, выразить нечто новое на фундаменте разрушаемого старого знания. Последовательно разбирая существующие мнения, мы накапливаем необходимый материал для воспроизведения чего-то нового, для возведения качественно иного здания мысли.

Поэтому уместным представляется, пусть и вкратце, изложить основные предпосылки для данной работы.

Научная работа необходимо должна быть актуальной. Не имеет никакого смысла знание, неприменимое в жизни: исследователь не вправе создавать вымышленные миры, но должен прежде всего соотноситься с миром объективным, данным нам в повседневной нашей жизни. В настоящей работе актуальность её темы обусловлена бурным и зачастую очень непоследовательным (ввиду отсутствия сколько-нибудь общей школы) развитием гуманитарных наук, т.е. наук о человеке и обществе, в рамках которых предпринимаются многочисленные, но слишком уж надуманные попытки теоретического осмысления происходящих в России общественно-политических процессов.

Наука, описывая происходящие процессы идеально, зачастую резко расходится с практикой; практика, заключающаяся в претворении в жизнь различных решений руководства нашего государства в рамках проводимых им реформ, не всегда считается с наукою, часто не имеет в своём распоряжении идеальной «подложки», целостной картины мира, создаваемой учёными. Выводы, предлагаемые представителями различных отраслей гуманитарного знания, порой попросту игнорируются; преимущественное значение приобретает политическая конъюнктура, интересы определённых социальных групп нашего общества. В то же время важнейшие социальные регуляторы, мораль и право, оказываются на задворках реформаторской деятельности и не находят в них поддержки. Почему-то принято обращать внимание на частности, на материальные проявления духовной жизни человека. Государство, усиливая правовое регулирование нравственной сферы, действует прежде всего отрицательно, запрещая, предписывая, устанавливая некий минимальный набор правил благочестия. Такая политика, как знаем мы по историческому опыту, не позволяет обустроить должным образом общественные отношения: душа человеческая, особенно русская, всецело противится вмешательству в её существо.

Впрочем, автор не ставит перед собой непосильной в данный момент задачи – создать такую целостную картину мира. Предполагается определить лишь целесообразность описания происходящего процесса развития политикоправовой мысли в контексте выявления соотношения морали и права для установления степени их взаимовлияния и взаимодействия. Учитывая возможность использования новых научных методов, недоступных (а порой и прямо запрещённых) исследователям более раннего периода, кажется, настоящая работа может послужить хорошей отправной точкой для дальнейших изысканий. Исследуя развитие русской политико-правовой мысли, мы можем, определив ее истоки, предложить практические способы «расчистки русла», по которому протекает народная совесть, или, как минимум, установить своеобразные «охранные знаки» там, где нельзя допускать прямого, силового и властного вмешательства, оставив процесс протекать сам по себе.

Кроме того, по сей день практически отсутствуют сколько-нибудь целостные работы, посвящённые исследованию морали и права в их соотношении на протяжении всего исторического пути развития русской мысли. Есть замечательные работы, посвящённые путям русской философии в целом, есть прекрасные исследования развития правовых идей русских мыслителей. Но именно прояснение соотношения между моралью и правом не является прямой их задачей, что диктует необходимость обратиться к идейно-теоретическому творчеству русских мыслителей в заявленном контексте, дабы определить, как было сказано чуть выше, ориентиры развития современной политико-правовой мысли в её соотношении с этикой, формирующей в том числе и государственную идеологию, и идеологически обосновывающей множество общественных движений.

В контексте работы можно привести, в частности, мнение Т.А. Фасгиева, который пишет: «Необходимость всестороннего изучения русской средневековой государственной идеологии назрела давно, но пробелы восполняются во многом за счет исследований гражданских историков. Они решают вопросы, так или иначе связанные с государственной идеологией Киевской и Московской Руси, рассматривая их под своим собственным, специфическим углом зрения. Современных ученых-историков привлекают главным образом социокультурные аспекты данной проблематики. В подобных условиях особую актуальность приобретают специальные государствоведческие исследования, которые, основываясь на достижениях гражданской истории, сохраняют самую тесную связь с науками юридического профиля. Особенно перспективны те из них, которые, непосредственно соприкасаясь с чисто историческими дисциплинами, концентрируются на специфических, присущих именно историкоправовым изысканиям проблемах, таких, как политические режимы, внешние и внутренние функции государства и др. Конечно же, эти и им подобные проблемы могут изучаться и сами по себе, но гораздо плодотворнее их комплексное изучение».1 В данном случае, пожалуй, к числу специфических проблем можно отнести и проблему соотношения морали и права, с той лишь разницей, что изучение этих феноменов возможно не только с помощью методологии историФасгиев Т.А. Средневековая русская государственная идеология в трудах историков и юристов // Юридический мир. 2010. N 10. С. 60 - 61.

ко-правовой науки, но также с обширным привлечением методов иных отраслей знания, в частности, философии и истории философии.

Именно эти обстоятельства и определили выбор темы диссертационного исследования.

Теперь имеет смысл обратиться к трудам предшественников, затрагивавших в том или ином случае разрабатываемую тему, определить степень её разработанности. Проблема морали и права в политико-правовой мысли в той или иной степени отражена в трудах значительного числа учёных Российской Империи, советского государства и современной России. К ней обращались, в частности, авторы работ по истории русской философии и этики: Бердяев Н.А., Введенский А.И., Галактионов А.А. и Никандоров П.Ф., Зеньковский В.В., Лосев А.Ф., Лосский Н.О., Назаров В.Н., Пилянкевич Н.И., Радлов Э.Л., Розанов В.В., Тихомиров Л.А., Флоровский Г.В., Шпет Г.Г., Яковенко Б.В. Здесь же можно назвать и авторов, чьи работы по истории политических и правовых учений были использованы принаписании настоящей диссертации: Власов В.И., Исаев И.А., Нерсесянц В.С., Цечоев В.К. Кроме того, широко привлекался материал из курсов теории права и государства за авторством Г.Ф. Шершеневича, А.Б. Венгерова, В.С. Нерсесянца, С.С. Алексеева и др. Значительная роль отведена и трудам зарубежных авторов, среди которых, например, Леони Б., Фуллер Л. (посвятивший исследованию взаимоотношения морали и права работу, так и называемую: «Мораль права»), Артур Шопенгауэр и его «Свобода воли и нравственность» (впрочем, не затрагивающая изучения именно русской этики, но всё же отличающаяся философским осмыслением проблемы этики как таковой). К сожалению, автору неизвестны сколько-нибудь цельные труды иностранных исследователей, посвященные именно проблеме соотношения морали и права в истории русской мысли, что связано, пожалуй, со спецификой этой темы: она есть тема национальная, русская.

Одним из ключевых элементов исследования стали работы В.С. Соловьёва, в том числе и специально посвящённая исследованию права и нравственности книга «Право и нравственности. Очерки из прикладной этики» (хотя значительный акцент в ней сделан на праве публичном; впрочем, автор сам, будучи философом, просит «…не прилагать к философскому обсуждению правовых вопросов мерила профессиональной юриспруденции»). Его труды впоследствии легли в основу творчества значительной части мыслителей русского зарубежья, во многом предопределив направление развития русской мысли в сфере этики. Здесь же можно назвать и труды А.А. Гусейнова, ставшие одними из основных источников при написании работы.

Нельзя не упомянуть замечательное издание, позволяющее установить направление для дальнейшей работы, под названием «Правовая наука и юридическая идеология России. Энциклопедический словарь биографий» и редакцией Сырых В.М. В довольно интересном контексте рассмотрена проблема морали и религии (хотя и преимущественно в истории Запада) в работе Г.А. Завалько «Проблема А.В.Оболонский довольно основательно и последовательно исследовал взаимодействие морали и права в политике и управлении. Значительный интерес представляют работы Н.Ф. Медушевской, в которых обстоятельно и полно освещены не только правовые, но и этические воззрения русских мыслителей.

Автором проведено изучение первоисточников, занимающее большую часть настоящей работы. Обширный материал, данный в сочинениях исследуемых мыслителей, детально проанализирован, а сами авторы перечислены в списке литературы, которым оканчивается диссертационное исследование. Впрочем, нельзя не отметить наиболее интересных авторов, чьи труды, чьё литературное (в подлинном смысле слова!) наследие оказалось наиболее значимым.

Первым среди них по праву идёт А.И. Герцен: его «Былое и думы» – великолепный памятник русской мысли, примечательный прежде всего тем, что носит очень автобиографический характер и потому позволяет исследовать самую атмосферу мыслительной деятельности западнического движения. Вторым среди авторов можно назвать В.И. Ленина, чьи блестящие и точные обобщения (строго в рамках диалектического материализма) помогают посмотреть на историю развития русской мысли с сугубо практической стороны.

Наконец, изучены были и работы зарубежных философов, к которым часто обращались, которым порой подражали отечественные мыслители. Среди них – Платон, Аристотель, Цицерон, И.Кант, Г.В.Ф. Гегель, Б.Спиноза, К.Маркс, Ф.Энгельс, Р.Декарт, Ф.Бэкон, А.Шопенгауэр и многие другие.

Объектом исследования в настоящей диссертации является история развития политико-правовой мысли России в период с IX по XX вв.

Предмет исследования, в свою очередь, составляют политико-правовые взгляды мыслителей указанного периода на проблему соотношения морали и права.

Хронологические рамки исследования довольно широки и охватывают период с момента образования Древнерусского государства в IXв. до момента образования Советского государства в начале 20-х г.г. XXв.; кроме того, за счёт анализа работ русских эмигрантов они раздвигаются в пределы 50-60 гг. XXв.

Нижняя граница обусловлена возникновением государственности на Руси и необходимым существованием идеологической основы этой государственности, верхняя граница – внедрением на территории России диалектического материализма и утверждением легистского правопонимания; в части, касающейся эмигрантов – верхняя граница обусловлена спадом периода бурной литературной деятельности русскоязычных авторов за рубежом.

Настоящая работа, как и полагается, написана с определённой, вполне, впрочем, очевидной из её названия целью: изучить в комплексе, в тесном соприкосновении и развитии взгляды русских философов, мыслителей, юристов, учёных на природу и сущность морали и права, на обоснование их внутреннего содержания в истории политико-правовой мысли России, формирование этих взглядов и проникновение в жизнь, их распространение, влияние на развитие государства и общественное сознание в России.

Для выполнения поставленной цели необходимо будет решить целый ряд задач:

- изучить предпосылки формирования и содержание политико-правовых взглядов русских мыслителей;

- проанализировать состояние политико-правовой мысли в каждый отдельно взятый период, дабы установить, что именно и как повлияло на формирование тех или иных взглядов;

- в связи с тем, что этические воззрения в значительной степени подвержены влиянию среды, в которой человек воспитывается, а также потому, что они неотделимы от мировоззрения автора, проанализировать, хотя бы вскользь, творческий путь русских мыслителей;

- исследовать общественно-политические, этические и правовые взгляды мыслителей России;

- раскрыть содержание этих взглядов для установления соотношения в них морали и права;

- изучить деятельность мыслителей по претворению своих идей в жизни государства и общества;

- дать характеристику этих взглядов.

Описания заслуживает и методология исследования. При работе над диссертацией автор в первую очередь руководствовался принципом научной объективности, который предполагает самостоятельность научной, творческой работы автора, отказ от идеологических штампов, возможность критически осмысливать изучаемый материал, не принимать на веру, но проверять знания.

Автор учитывал и принцип историзма: изучение строилось на основе предварительно собранной объективной информации, а сама работа структурирована хронологически. В числе основных использованы общенаучные методы: анализ и синтез, диалектический метод; в числе специально-юридических нашёл своё применение метод сравнительно-правовой; наконец, широко применялся автором и сравнительно-исторический метод. Что касается источников, то отобраны были как оригинальные труды самих авторов, так и фундаментальные исследования, посвящённые отдельным мыслителям или отдельным направлениям политико-правовой мысли. Наконец, изучены и современные, актуальные работы, посвящённые отдельным идеям или взглядам мыслителей, появлявшиеся в последнее время в периодической научной печати.

Научная новизна настоящего исследования обусловлена специфической постановкой задач исследования: таковые ранее не становились предметом отдельного исследования. В результате разрешения этих задач, связанных единой, названной выше, целью, были сделаны, путём синтеза, обобщения и некоторые выводы. Эти синтетические знания новы, ранее были неизвестны науке. Автор последовательно проанализировал взгляды мыслителей на всём историческом пути русской мысли, синтезировал полученное знание и представил его в очищенном, хотя и окрашенном порой гипотетически (чаще всего за неимением вполне достоверных источников), виде.

Таким образом, автор выносит на защиту следующие положения:

1. Пробуждение русской мысли произошло намного позднее, нежели на Востоке или Западе, а во вторую очередь – своей глубиной и силой она может если не тягаться с западной философией, то, во всяком случае, выступать во многом наравне с ней; импортированная же в нашу страну западная мысль, по мнению, например, Н.Бердяева, в России непременно становится догмой, основанной на экзальтированной вере в ее высшую Истинность. Вспомним знаменитые кружки XIX в., где попеременно Шеллинг, Гегель, Сен-Симон, Фурье, Маркс и многие другие приобретают чрезвычайное значение, становятся предметом глубокого и искреннего увлечения, правда, при весьма поверхностном знакомстве самих увлекающихся с соответствующими трудами, а затем внезапно - исчезают почти полностью из интеллектуальной сферы, уступая место новому кумиру. В то же самое время именно влияние западных мыслителей позволило, творчески преломившись в умах наших мыслителей, создать вполне самостоятельную картину правовой и этической реальности.

2. Русские классики, русские философы, преимущественно религиозные, но не таким образом, как католические теософы, богословы, а особенным, в котором размышление над вопросами веры является делом не профессиональным, но – общедоступным, принадлежащим русской интеллигенции, образованным людям в принципе, непременно, несмотря на внешнее разнообразие своих взглядов, приходят к одной, общей для всех идее: безнравственности, греховности власти, в том числе и государственной, как лишающей человека свободы, выбора. По их мнению, наделенные властью, те, кто правит - апологеты социального детерминизма, старающиеся предельно упростить, свести к минимуму свободную мысль каждого из индивидов, образующих наше общество, в то время как должны бы осознавать свою вину за занятие столь порочным ремеслом – осуществлением власти, в котором, выражаясь в манере Великого Инквизитора, должны хотя бы нести собственную полновесную ответственность.

3. Властвование, обеспеченное одним лишь «каноническим» позитивным правом, давно, еще даже более 150 лет назад, неизбежно вызывало в русском человеке своеобразный бунт, связанный с неразделенностью в самом обычном сознании моральной правды и правовой правды, связанный с анархизмом русского народа, свободного если не телом (как во времена существования крепостного права), то как минимум своей душою. Этот анархизм, даже, скажем, у кн. Кропоткина, есть стремление не к хаосу, а к светлому идеалу свободы, обеспеченной правдой, т.е. не отрицание общества, а отрицание власти, насильно стремящейся привить рациональноантихристово»

индивидуалистическое начало, устремленное к материальным благам. Иными словами, внутренний конфликт вызывает противоречие между сферой правовой и этической.

4. Последовательно, в подлинно религиозном смысле, усваиваются в России достижения западной мысли, в том числе и в сфере понимания морали и права.

Такое плотное усвоение достижений западных либеральных идей, вкупе с установившимися в сознании русского народа в ранний период, в XV-XVIв.в. апокалиптическими настроениями, приводит к восстанию декабристов, а затем – реакции государства на это восстание. Результаты не заставили себя долго ждать: обманувшись в своей вере, православной вере, в христианских ценностях, русская интеллигенция проводит эвакуацию в совершенно иную сферу, не утратив при этом ценности самого человека, его свободного духа. Родные пенаты нравственных идей (и связанных с ними правовых), осквернённые вмешательством государства, подлежат уничтожению; появляется нигилизм, построенный на отрицании прежних ценностей, интеллигенция стремится отказаться от былой веры, настраивается атеистически. Подменой христианским ценностям в обустройстве общества становится материализм, сначала робкий, непоследовательный (скажем, материализм Н.Г. Чернышевского, в работах которого ярче всего заметна эта непоследовательность), но затем – полновластный и всеобъемлющий. Человек, общество, государство видятся механистически, видятся машиною. Забыв о душе, интеллигенция строит свои новые ценности на плоти и крови человека, видит свою задачу в построении такого общества, где счастливым может быть возможно наибольшее число людей. Воцаряется утилитаризм. Тем не менее, прочная связь морали и права сохраняется. Совершается лишь перенесение идеи о первичности морали к праву на новую почву, на почву производственных и экономических отношений, явившихся перед интеллигенцией в качестве абсолютной первопричины всех вещей, в особенности же – всех политико-правовых явлений. Далее совершаются революции начала XX в., причем революции, изначально не могущие привести к установлению западной демократической модели общества. Легко объяснить оную невозможность:

общество западное построено на ценности права, на его необходимости, в то время как общество русское зиждется на необходимости внеправовых регуляторов жизни, чья ценность несравненно выше ценности права.

5. Причиной невозможности всецелого восприятия западной модели общежития выступает пресловутый восточный элемент русской культуры, выразившийся в отрицании, непризнании частной собственности (в противовес коллективной), а также и отрицании права, установленного властью и потому представляющего собой аморальное, вопреки правде, принадлежащей по преимуществу народной стихии, образование. Вл. Соловьев правильно видел в праве лишь минимум нравственности.2Оговоримся только, что такое правопонимание характерно именно для России переломного периода конца XIX – начала XX веков (да ещё для зарубежной русской философии), хотя сама мысль, См.: Соловьев В.С. Философское начало цельного знания. – Мн.: Харвест, 1999. С. 610 и далее.

пусть и неявно, но все же прослеживается много ранее – в XV-XVIIв.в., причем, скорее всего, ее происхождение можно связать с проникновением теории естественного права, своеобразно преломленной православной верой.

6. Мораль и право не расщепляются, остаются явлениями связанными, даже параллельными. При этом выводятся они из общего для всего социального корня – общественно-экономических условий. Причина явлений нравственного порядка, проявлений деятельности человеческого духа, сводится к материальному основанию. Право же в меньшей степени связано с душою, право более приземлено и близко материальному, оно оформляет эту самую материальную жизнь, придаёт ей форму, но остаётся явлением временным. Мораль же суть явление несколько иного, более высокого порядка; она формируется длительным путём исторического развития, многовековой историей духовной работы.

Поэтому мораль, в отличие от права, не может столь скоро быть обустроена идеологически, однако сохраняется порядком дольше, обладает инерцией, а право – более динамично и практически не инертно.

Теоретическая и практическая значимость исследования состоит в первую очередь в том, что сделанные автором выводы могут лечь в основу дальнейшего развития этических и правовых взглядов в их взаимодополняющем взаимодействии. Кроме того, нормотворческая деятельность, правоприменение может строиться с учётом сделанных в настоящем исследовании выводов для того, чтобы наиболее полно соответствовать реальному социальному запросу на таковую деятельность. Наконец, текст исследования может применяться при подготовке методических и научных разработок по истории политических и правовых учений, в учебном процессе в юридических вузах и факультетах, при проведении разнообразных учебных занятий в формате лекций, спецкурсов, семинаров.

Результаты исследования были апробированы автором. Формой апробации стали не только теоретические занятия: проведение лекций и семинаров по истории отечественного государства и права в Ростовском филиале Российской академии правосудия, но также и в практической деятельности.

В частности, 5 и 6 марта 2011 г. в рамках соц-арт проекта «[Щ]асМасленица» автором была организована интерактивная игровая площадка «Судебный поединок», проведённый при участии военно-исторического клуба «Славянская дружина». Цель площадки – ознакомить детей и их родителей с историей развития представлений о морали и праве, о способах разрешения конфликтов в Древней Руси. Для этого представители военно-исторического клуба провели показательный бой в реконструированных доспехах XIIIвека, а затем дети, наблюдавшие за ходом «поединка», смогли принять участие в схватке за Правду, облачившись в картонные доспехи. Главным условием участия было наличие какого-либо неразрешённого спора. Победитель в бою считался выигравшим и сам спор. Любопытно, что дети, до поединка настроенные недружелюбно, после такового смогли примириться. Иными словами, выводы, сделанные автором, воплотились в реальной современной жизни: детское сознание повторяет сознание наших древних предков, поэтому, видимо, форма «картонного» поединка представляется им, детям, вполне приемлемой для разрешения споров и конфликтов. 26 мая 2012 г. в рамках тематического фестиваля «Арт-Район. Славянский праздник. День и ночь в библиотеке», приуроченного к празднованию Дня славянской письменности и культуры, автором была проведена лекция в формате мастер-класса «Как состряпать кляузу и составить челобитную», в ходе которой участники узнали о русском правосознании XVII-XVIIIвеков, о политикоправовых взглядах русских мыслителей, о форме юридической документации, проистекающей их таковых взглядов, а также потренироваться составлять юридические документы (кляузы и челобитные) в строгомсоответствии с требованиями, существовавшими в XVII-XVIIIвеках, но с актуальным, современным содержанием. 6-7 октября 2012 года в рамках молодежной городской ретро-презентация «Арт район.Исторические прогулки» автором организован и проведёнюридичеО соц-арт проекте «Щас-Масленица» подробнее см., например, здесь: URL:

http://kmparo.ru/news.php?sub=single&news_id=751 (Дата обращения: 13.04.2014 г.) О тематическом фестивале см.: URL: http://dspl.ru/news/6134.html (Дата обращения: 13.04.2014 г.); URL:

http://www.pokolenie-lex.com/ru/news/224--q-q-2012.html (Дата обращения: 13.04.2014 г.) ский мастер-класс «Купеческий договор устно и письменно»(6 октября - на Фестивале науки Юга России в КВЦ «Роствертол», а 7 октября - на Набережной Ростова (площадка перед памятником Адмиралу Ушакову). В рамках мастеркласса жители г. Ростова-на-Дону могли попробовать составлять купеческие договоры (форма договора взята из традиционных договоров начала XX в., в частности – основана на договорах, заключенных в г. Ростове-на-Дону в начале ХХ в.), содержание которых определялось самими сторонами. Заключение договора скреплялось купеческим рукопожатием. Цель мастер-класса – показать, каким образом в начале XXв. в сфере коммерческих отношений уживались мораль и право, указать на значительную роль доверительных отношений, основанных прежде всего на морали, при заключении сделок. В ходе практической работы автора в юридической клинике Ростовского филиала Российской академии правосудия основные выводы, сделанные в исследовании, апробированы в рамках настоящих правовых отношений, в спорных ситуациях, за разрешением которых обращаются люди. Студентыклиницисты, используя эти выводы, предлагают гражданам прежде всего попытаться разрешить правовой конфликт, руководствуясь «правдой», т.е. этически.

В некоторых случаях это позволяет достичь консенсуса и примирения сторон.

В частности, в 2012-2014 г.г. граждане (жители Ростова-на-Дону) положительно оценили такой опыт, оставив свои обращения в книге отзывов юридической клиники Ростовского филиала Российской академии правосудия.

Наконец, положения, выносимые на защиту, апробированы в ходе многочисленных мастер-классов и открытых лекций, проведённых автором в школах Ростова и детском доме № 7 в г. Ростове-на-Дону. В ходе мастер-классов дети учились составлять самые простые договоры, руководствуясь доверительным отношением к своим одноклассникам, разрешать правовые споры «по правде», миром, основываясь на доброй совести и др. О молодёжной городской ретро-презентации см. подробнее: URL:

http://www.donland.ru/Donland/Pages/View.aspx?pageid=92218&itemid=39997&mid=83793 (Дата обращения:

13.04.2014 г.) Более подробно об этой деятельности можно узнать из планов работы и годовых отчётов Юридической клиники Ростовского филиала РАП за 2012-2014 годы.

Структура диссертации определяется характером исследования и строится преимущественно хронологически. Она включает в себя введение, три главы, состоящие из четырнадцати параграфов, заключение и библиографический список использованной литературы.

Глава 1. Мораль и право в политико-правовой мысли России: IX-XVII в.в.

§1. Мораль и право в политико-правовой мысли Древней Руси (XI-XII в.в.).

Проблема определения воззрений древнерусских мыслителей связана, в первую очередь, с непризнанием рядом исследователей существования русской философии в какой бы то ни было форме, а следовательно, незначительным числом исследований, посвященных вопросам, поднимаемым в данном параграфе, во-вторых, с незначительным числом не только литературных, но – вообще источников, содержащих какие бы то ни было сведения о подходах к пониманию морального и правового.

Впрочем, обозначенная выше проблема не является столь значительной, чтобы сделать невозможным исследование заявленного вопроса, которое, в нашем случае, стоит начать с происхождения русской философии, русской мысли как таковой.

По мнению М. Громова, «…генезис отечественной культуры и возникшей в ее лоне протофилософской мысли уходит в глубины дохристианской Руси, где трудно установить начальную точку отсчета. Языческая модель мироздания, ставшая итогом многовекового предшествовавшего пути, приняла к 10 в.

окончательные формы. Ее установки таковы: нерасторжимость с природными циклами, поклонение стихиям, неразличение материального и духовного начал, культ тотемов и почитание предков как способы социальной детерминации». При этом «в древнеславянском обществе своеобразное политическое учение формировалось в обычаях, утверждаемых властью и закрепленных в мнениях, традициях и правилах поведения в обществе. Такие правовые обычаи составляли юридический быт славяно-русских племен… очевидно, что древние славяне имели представления об обществе, государстве и праве».8 Русское язычество, Русская философская мысль XI-XVII в.: Библиотека русской классики. Выпуск 5. Русская философская мысль XI-XVII вв., - М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2007. С.7.

Власов В.И., Власова Г.Б., Напалкова И.Г., Цечоев В.К. История политических и правовых учений: Учебное пособие для высших учебных заведений / под ред. проф Власова В.И. – Ростов-н/Д, Феникс, 2004. С 55.

безусловно, сыграло значительную роль в формировании политико-правовых учений и философской мысли: его причастность природе, его трехуровневая особая картина мира9, земледельчекий характер языческих культов, в основе имеющий отношения равенства и общинности. Принятие Русью христианства при князе Владимире в качестве государственной религии повлекло привнесение нового, внешнего источника в русскую мысль. Этот закономерный процесс духовной модернизации привел к столкновению «внутреннего», языческого начала и начала «внешнего», византийского, проявившегося в известном двоеверии. Причем, если в язычестве духовное и материальное, мирское оказываются нераздельно связанными, то в христианском эти начала явно разделяются: духовное, несомненно, выше, значительнее мирского. Язычники не видели необходимости в существовании единого государства, более полагаясь на родовую структуру, в то время как христиане, особенно впоследствии, после утверждения в умах и политике эсхатологической концепции Третьего Рима, наоборот – считали существование «православного царства» необходимым (даже в XIX в. эта идея занимала многие умы; ее отражение можно найти на страницах «Братьев Карамазовых» Ф.М.

Достоевского, в трудах Вл.С. Соловьева и др.).

В славянском язычестве мораль и право, в связи с единством их источника (из «Повести временных лет» мы узнаем, что древляне и другие племена «сами творят себе закон», т.е. источником является племя, источником права и морали - обычай), практически не различались. Княжий суд, осуществляемый на основании «правды и сердца», не делал различия между правовым обычаем и моральным долженствованием, но руководствовался лишь представлениями о нормальном и справедливом. Правда здесь предстает не только как богиня, ответственная за правосудие, но и как некоторый аналог термина «честь»: правый суд, правое дело, «Русская правда» и т.п. Исходя из условий существования Впрочем, достоверность такого деления недостаточно подтверждена: подлинность Велесовой книги, откуда и взята данная триада, оспаривается (и, по мнению автора, небезосновательно). С другой стороны, Збручский идол имеет аналогичную трехуровневую структуру, символизирующую, по мнению М. Громова именно трихотомию мироздания.

См.: Белов В.Н. Зарождение русской философской мысли и ее особенности. Труды Саратовской православной духовной семинарии. Выпуск 1. – Саратов, 2008.

общества в IX-X в.в. можно сделать вывод о том, что правда есть система представлений о нормальном, существующая в определенном племени, регламентирующая правовую и повседневную жизнь членов общины и объединяющая в себе правовые и моральные представления древних славян.

С принятием христианства ход мысли несколько изменился: старое, языческое, должно быть забыто как лишенное благодати, в то время как новое, христианское, признаваемое, к тому же, государством, в силу наличия последней становится единственно верным. Привнесенная книжная грамотность (вопрос о существовании русской письменности пока остается открытым), существующая на основе созданной Кириллом и Мефодием системы славянского письма - кириллицы, - способствует дальнейшему развитию политико-правовой мысли. И действительно, в 988 г. «…Русь приняла христианство в православной конфессии, и в дальнейшем под влиянием её вероучительных догматов термин «закон» расширил свой объём за счёт введения в него сакрального содержания»11.

Одним из первых таких произведений является «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона, или, точнее, «О Законе, данном через Моисея, и о Благодати и истине, явленной Иисусом Христом, и о том, как Закон миновал, а Благодать и истина наполнила всю землю и вера распространилась во всех народах вплоть до нашего народа русского; и похвала великому князю нашему Владимиру, которым мы были крещены; и молитва к богу от всей земли нашей». Уже один его заголовок позволяет определить его смысл: разграничение Закона и Благодати, возвеличивание русского народа и государства, прославление ее правителей. «Закон предтечей был и служителем благодати и истины, истина же и благодать - служитель будущего века, жизни нетленной. Ибо закон приводил подзаконных к благодатному крещению, а крещение провождает своих сынов в жизнь вечную». Золотухина Н.М. Соотношение права и нравственности в русской средневековой правовой теории. / Наш трудный путь к праву: Материалы философско-правовых чтений памяти академика В.С. Нерсесянца. – М.:

Норма, 2006. С.257.

Русская философская мысль XI-XVII в.: Слово о Законе и Благодати митрополита Илариона. Библиотека русской классики. Выпуск 5. Русская философская мысль XI-XVII вв., - М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2007. С. 19.

Здесь мы можем проследить некоторую иерархию: Закон-БлагодатьЖизнь нетленная, т.е. Закон как первоисток находится ниже Благодати, данной Иисусом Христом, Закон не является истиной, но лишь ее тенью. Закон есть рабство, а истина – духовная свобода. Более того, Закон есть устаревшее представление о вере («иудейство»), представляющий собой лишь тень Благодати в христианстве; первый, неподвижный, догматичный, замыкает веру на одном народе, в то время как последняя – распространяет ее на все народы, имеет универсальный характер, впитывает, изменяясь, культуру народа, её обретшего.

Эта универсальность, т.е. равенство в Благодати всех принявших крещение народов, приводит к выводу о том, что Киевская Русь в принципе равна Византии и выше государств нехристианских. Закон представляет собою ярмо, бремя, оправдание, то, что должно, в то время как Благодать – кров, спасение либо то, что влечет спасение. Право здесь устанавливается для нарушающих добродетель, устанавливается правителем для своего народа и служит сбережению христианской нравственности: «Послушайте Меня, народ Мой и цари, приклоните ухо ко Мне, - говорит Господь, - ибо от Меня произойдёт закон, и суд Мой поставлю во свет для народов; правда Моя уже близка; спасение Мое восходит, как свет; Меня ждут острова, и на мышцу Мою уповают народы (Ис. 51,4-5)». Такое понимание права в дальнейшем стало для Руси и для России традиционным, что подтверждается, скажем, мыслью Вл.С.Соловьева о праве как минимуме нравственности. Правовое сознание не выделялось из морального сознания.

Это мнение не является чем-то новым: «В выдающемся литературном и философском памятнике Древней Руси «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона благодать, обращенная к душе человека, ставится выше закона, обращенного только к внешней стороне жизни человека». Традиции «Слова…» продолжает и «Поучение» Владимира Мономаха, содержащее нравственно-этические наставления к потомкам, написанные княРусская философская мысль XI-XVII в.: Слово о Законе и Благодати митрополита Илариона. Библиотека русской классики. Выпуск 5. Русская философская мысль XI-XVII вв., - М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2007. С. 39.

См. подробнее: Левакин И.В. Право и религиозно-нравственные нормы российского общества // Журнал российского права. 2012. N 6. С. 97 - 106.

зем на склоне лет («на санях»). Кроме того, Мономах делает также и некоторые программные заявления; «он реально осуществил свою политическую программу, его «Поучения» можно назвать первой государственной доктриной, сформулированной в виде политического завещания…» Именовать доктриной данное произведение можно по целому ряду причин: первостепенное значение в нем имеет воззвание к соблюдению норм христианской морали: «Первое, бога деля и душа своея, страх имейте божий в сердци своемь и милостыню творя неоскудну, то бо есть начатокъ всякому добру», при этом перемежаемое наставлениями светского характера: «Яди и питью бесъ плища велика быти, при старых молчати, премудрых слушати, старейшимъ покарятися, с точными и меншими любовь имети; без луки беседующе, а много разумети; не свереповати словомь, ни хулити беседою, не обило смеятися, срамлятися старейших, к женам нелепымъ не беседовати, долу очи имети, а душю горе, пребегати; не стрекати учить легких власти, ни в кую же имети, еже от всех честь», а также изобилующее автобиографическими воспоминаниямипримерами. С.А.Левицкий заметил: «Владимир понимает, что в качестве великого князя должен соблюдать закон, но в то же время стремится быть христианским государем. Сыновьям своим он заповедает: «Всего же паче убогих не забывайте, но вся кого могуще по силе кормите и помогайте и сироте и вдовице и не давайте сильным губить человека». О себе же он говорит, что «тоже и худого смерда и убогы вдовицы не дал есмь сильным обидети»17. Это стремление – соединить в себе повиновение закону и оставаться добропорядочным христианином – вовсе не означает некой «раздвоенности». Наоборот, духовное и светское начала, переплетаясь, образовывали систему «христианско-правовых» взглядов, Власов В.И., Власова Г.Б., Напалкова И.Г., Цечоев В.К. История политических и правовых учений: Учебное пособие для высших учебных заведений / под ред. проф Власова В.И. – Ростов-н/Д, Феникс, 2004. С 65.

Цит. по: Изборник (Сборник произведений литературы Древней Руси). – М.: Худож. лит., 1969. – С.146-171, 709-713 (прим.) – Сер. «Библиотека всемирной литературы». Подготовка текста «Поучения…», перевод и примечания Д.С.Лихачева.

Левицкий С. Очерки по истории русской философии.в 2 Т. Т. 1 / История философии (электронная библиотека) – М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2005. С. 44771 (13) которая предписывала государю руководствоваться при издании указов «заповедными» нормами христианской морали.

Иными словами, Владимир Всеволодович, имея устоявшиеся теоретические воззрения по вопросам государственного управления, организации повседневной жизни и т.п., основанные на православной христианской догме, всеми силами воплощает их в жизнь (облегчая, скажем, жизнь социально незащищенных слоёв населения особыми властными распоряжениями). Он подтверждает необходимость праведной жизни во Христе не столько умозрительными конструкциями, сколько собственным деятельным примером, причем примером княжеским, выступая в качестве верховного устроителя дел государственных не только с позиций заботы о самом государстве, но также и о своих подданных, народе. Мораль долга, прежде всего христианского, ведет князя на протяжении всей его жизни, проникает во все сферы общественных отношений, служит источником любых форм регулирования. Можно сказать, что в своем «Поучении»

великий князь не только не отступает от религиозного канона, сколько всячески стремится воплотить его в жизнь, обращая в своих делах внимание на самые тонкие нюансы, например, в вопросе о клятвах он поясняет: «Речь молвяче, и лихо и добро, не кленитеся богомь, ни хреститеся, нету бо ни нужа никоея же». К сожалению, программа «Поучения», объемлющая вопросы социальные, политические, воспитательные, образовательные и многие другие, наставляющая читателя с позиций традиционных ценностей, не содержит никаких указаний в чисто правовой сфере. Поэтому для выводов в вопросе о соотношении морали и права необходимо обратиться и к иным источникам. Но прежде скажем, что мораль в «Поучении» есть мораль долга, мораль христианская, основанная на заповедях и церковном каноне, традиции феодального общества, причем князь служит верховным её воплощением, представляет собой (и многократно в своих примерах на это указывает) нравственный идеал; воспитаЦит. по: Изборник (Сборник произведений литературы Древней Руси). – М.: Худож. лит., 1969. – С.146-171, 709-713 (прим.) – Сер. «Библиотека всемирной литературы». Подготовка текста «Поучения…», перевод и примечания Д.С.Лихачева.

тельное значение заключается в требовании соответствовать этому идеалу и руководствоваться им. Существование идеала устремлений приводит нас к выводу о существовании морали стремления, увлекающей человека на путь самосовершенствования ради исполнения конечных целей, изложенных в «Поучении». Проведенный обзорный анализ двух важнейших источников политикоправовой мысли Древней Руси позволяет нам сделать ряд интересных обобщений. Во-первых, Древнерусское общество во взглядах на природу и сущность морали и права придерживалось традиционных воззрений, характерных для феодальных христианских государств. Во-вторых, отсутствие разделения, различения источников морали и права влекло к их достаточно тесному взаимодействию и взаимопроникающей связи. Право в рамках соотнесения с моралью стремления есть жизнь в стремлении к совершенству, самой полной реализации человеческих сил; требование морали – в жизни, максимально полно воплощающей христианский идеал, основанный на православной догме (представить, что он собой представлял, несложно, зная историю нашего государства этого периода; вспомним, например, героический облик былинных богатырей). Помимо стремления, существовали и представления о долженствовании, основанные, опять же, прежде всего на христианских заповедях. Нельзя при этом забывать, что феодальное общество имело также и целый ряд собственных представлений о нормальном и основанном на них долженствовании (скажем, в рамках отношений вассалитета-сюзеренитета). При этом неясно, где «исчезает давление долга и возникает вызов совершенства»20, но совершенно определенно можно представить, что являло собой предельную полезность в стремлении и что имелось в виду под взаимностью в отношениях долженствования. Впрочем, взаимность как симметричность в отношениях есть скорее категория умозрительная, также выступающая в качестве некоторого идеала в Древнерусском обществе (поиск абстрактной правды, истины, справедливости сохраняется в Подробнее о морали долга и морали стремления см.: Фуллер Лон Л. Мораль права. / пер. с англ. Т Даниловой под ред. А. Куряева. – М.: ИРИСЭН, 2007. С. 15.

Фуллер Лон Л. Мораль права. / пер. с англ. Т Даниловой под ред. А. Куряева. – М.: ИРИСЭН, 2007. С. 20.

общественных отношениях на протяжении всей истории России, часто являясь и в художественных произведениях). Он обосновывал, скажем, судебный поединок, «поле», равноценно заменяющий светский суд под знаменем высшей справедливости, хотя и отвергаемый церковью; право здесь то, что соответствует критерию справедливости, истины. Иными словами, право – такая форма нормативного регулирования, которая согласовывается не только с проявлением государственной воли, но и представлениями о нормальном, существующими в обществе.

§2. Мораль и право в XV-XVI в.в. в России: история и значение.

Развитие политико-правовой мысли в указанный временной промежуток приходится на достаточно сложный период жизни не только России, но и оказавшей на взгляды русских мыслителей (как это будет видно из нижесказанного) Византии. С одной стороны находится молодое и сильное государство, справившееся с господствовавшими в нем в течении долгого времени иноземцами.

Вера, исповедуемая его населением, по своему источнику – византийское православие, а по сути – сложный конгломерат идей, в которых существо греческого православия искажается, проходя через языческую культуру раннего периода развития русского государства, вызывает на свет феномен двоеверия.

Заметную роль в этом процессе мог сыграть и перевод священных христианских текстов на созданный на основе разговорного церковнославянский язык.

Эта работа моравских братьев, Кирилла и Мефодия, получившая одобрение даже в самом Риме21, позволила с легкостью, фактически – на родном языке, осмысливать вновь обретенную веру. Доступность христианства, заявленного в блеске и великолепии, да еще и на понятном языке, не могла не вызвать доверия, но существовавшие веками языческие традиции и верования не изменились, влившись в новую веру и несколько исказив ее смысл.

См.: Камчатнов А.А. Старославянский язык. Курс лекций. – М., 2009. с. 15-22.

Нельзя не признать правоты В.В.Зеньковского, считавшего, что «Греческий язык не стал на Руси богослужебным языком, и эта языковая изолированность русского мира имела, конечно, громадное значение в путях русской культуры».22 Кроме того, языковая обособленность русского православия также становится одной из причин, во-первых, «затяжного русского молчания», т.е.

периода, связанного прежде всего с накоплением духовных сил, с оформлением собственной мыслительной парадигмы (ссылка на Флоровского – пути русского богословия), а во-вторых, внутренней переработки духовной идеи своими силами, собственным (даже в чем-то уникальным) способом.

Разрыв с западом, имеющим свои корни в античной культуре (например, Августин в своей «Исповеди» не гнушается платоновской диалектики; обличение ересей принимает у него форму философской полемики), несомненно, приводит к тому, что «средневековая этика опирается не на моральный логос, а на моральный этос – нравственный опыт, запечатленный во всей полноте его вербальных и невербальных форм (жизненно-поведенческих, эстетических, духовно-религиозных и т.д.)». Христианский идеал (в том виде, в котором понимала его Византийская церковь), причем идеал моральный, столкнулся на Руси с поляризованностью русского народа, ведущей к возникновению лишь двух полярных позиций. Эти «магнитные полюса» религиозной нравственности обладают примерно одинаковым зарядом и в равной мере способны «притягивать» к себе. Кроме того, моральное начало русского христианства нашло свое первоначальное выражение не в этике, но скорее в эстетике, выражаясь в иконописи. Многие авторы отмечают феномен «иконопочитания», например, кн. Е.Трубецкой даже называл иконопись «умозрением в красках».

Для средних веков характерно и слияние права с моралью, вплоть до смешения. Распространение в древнейшем праве Руси ордалий, «поля» - судебного поединка и т.п. свидетельствует о том, что проявления «божьей воли» в Зеньковский В.В. История русской философии. В 2-х томах. Ростов-н/Д: «Феникс», 1999. Т. 1, с. 38.

Назаров В.Н. История русской этики: учеб. пособие для студентов вузов. – М.: Гардарики, 2006. С. 14.

См.: Бердяев Н.А. Русская идея. – М.: ООО «Издательство АСТ; Харьков: «Фолио», 2004. С. 13.

этих случаях есть проявления внечеловеческой Правды и тем самым обуславливают непосредственность и неотменяемость (в случае с «полем» еще и обусловленную объективной причиной – частой смертью одной из сторон; впрочем, более поздние варианты поединка исключали бой до смерти) состоявшегося решения. И если первоначально такие формы совершения суда, уходящие корнями, вероятно, в язычество, имели место и регулярно практиковались, то в более позднее время, с развитием христианской мысли, с развитием духовного, нравоучительного христианства, ставятся вне закона.

Резкий слом описанной традиции происходит с падением Константинополя в 1453 г. под ударами турецкой армии, возглавляемой Мехмедом II. Таким образом, в основе концепции «Москва – третий Рим» с другой стороны лежит Византия – одряхлевшее православное государство, сложенное на основании теории «симфонии царств», т.е. разделении власти церковной и светской. С победой турок над Царьградом, вторым Римом, русская мысль не может прийти к мысли об избрании приведшей к падению мирового царства концепции за основу.

Впрочем, прежде остановимся на значимом и, безусловно, имеющем объективные причины церковно-идеологическом конфликте – противостоянии нестяжателей и иосифлян. Внешне ярче всего проявился он в спорах о монастырском имуществе. Но изначально спор зародился на несколько иной почве.

Так, Максим Грек, представитель Афона (неоднократно осужденный русскими религиозными властями), предостерегает Россию от ошибок Византийского государства,25 хотя и удерживает еще в своих рассуждениях названную симфонию властей. Предостережение же заключается скорее в неприятии внешнего, показного благочестия, предпочтении «не стяжания» и личного труда. Он «…вообще оценивает источник приобретения и умножения крупной частной собственности как несправедливый, расходящийся с евангельскими См.: История политических и правовых учений: Учебное пособие для высших учебных заведений. / Под ред.

проф. В.И.Власова – Ростов-н/Д: Феникс, 2004. С 95- принципами жизни людей».26 Т.е. право собственности противопоставляется праведности, а возникновение субъективного права, приобретение, причем в том виде, в котором оно существовало в римском праве Юстиниановского образца (такое отношение к собственности, несомненно, было известно греку, практически дословно пересказывающему новеллы Юстиниана в своих посланиях), есть прямое нарушение норм христианской морали.

По его словам, «…корень всех зол сребролюбие, и происходящие от него росты (проценты) и то, чтобы без милости лихоимствовать, и безбожно похищать чужое добро, и предаваться скверному плотскому неистовству, и то, чтобы не знать самого себя и никогда не иметь памяти смертной, и верх всякого зла - это нисколько не боятъся Бога и не трепетать будущего страшного суда, а жить только всегда подобно бессловесным животным в ненасытном угождении чреву и плотским похотениям, считая эти телесные наслаждения за совершенное благо».27 Любопытна своеобразная иерархия «зол»: проистекая из сребролюбия, стяжания мирских благ и всевозможной прибыли, на свет производится хищение чужого, плотские наслаждения (обжорство, пьянство и т.д.), что влечет забвение своей смертной природы и, наконец, отпадание от веры Христовой. Эта схема достаточно логична: страх смерти, из которого произрастает, по мнению нестяжателей, вера в Бога, создает отношение ко всему материальному как к преходящему, что делает обогащение мирскими благами много ниже обогащения духовного и жизни в соответствии с нормами христианской морали.

Иными словами, право, ограничивая стяжание (например, запрещая татьбу), оказывается нижней «чертой» нравственности, определяемой непогрешимым царем. Закон, установленный властью, есть приближенное уподобление Закону Божьему, причем неправедность народа или правителя может быть «исцелена» Богом путем насылания «дальних племен», болезней и прочих несчастий. Таким образом, правителю, издающему законы, следует учитывать и воплощать даже в праве высокий нравственный идеал под страхом наступления История политических и правовых учений: учебник для вузов. / Под общ. ред. акад. РАН, д.ю.н., проф В.С.Нерсесянц. – М.: Норма, 2006. С. 228.

Русская философская мысль XI-XVII в.: Беседа души с умом. Библиотека русской классики. Выпуск 5. Русская философская мысль XI-XVII вв. – М.: ДиректМедиаПаблишинг, 2007. С. 393.

страшных последствий. Возможно, отчасти с этим связано большое число правовых актов, издаваемых царями в рассматриваемый нами период. Достаточно вспомнить Судебник 1497 г. и Судебник 1550 г. После появления первого из них «…начался духовно-нравственный и, как следствие, государственноправовой и административно-политический процесс укрепления собранных русских земель вокруг Москвы»28: получив свое нравственное оправдание, власть приобрела легитимность, причем единственно легитимной стала власть московских князей (в дальнейшем – царей). Судебник 1497 г. переставляет акценты со сферы религиозно-нравственной на сферу государственно-правовую, обрекая в будущем противоестественное установление норм морали на усмотрение государства. Становится явным процесс овеществления, материализации концепции Филофея в писаном праве: государство впервые с таких размахом заявляет о себе и своей главенствующей роли в обществе.

«Падение Византии повергло весь мир в ужас: его считали возмездием. На Западе папа Николай V увидел в нем наказание за отказ от унии, заключенной во Флоренции. В Москве, напротив, митрополит Иона в 1458 г. связал его именно с унией, ибо, пока Константинополь придерживался истинной веры, он противостоял всем вторжениям, а предав ее и объединившись с латинянами, подпал под иго неверных».29 Идея Вселенского царя, чисто светского владыки, была дискредитирована; заключение союза с католиками было расценено как предательство, повлекшее наказание свыше. В дальнейшем, при Иване Грозном, произойдет даже отказ от равноправия церковной и царской властей.

С другой стороны, существует и иная позиция, согласно которой концепция «симфонии» всего лишь своеобразно исказилась, но сохранилась на Руси:

«…в российской истории церковно-государственных отношений X - XVII вв.

победа византийской идеологии "симфонии" Церкви и царства не означала победу византийской исторической практики фактического подчинения Церкви царству. Формула русской "симфонии" - "по воле великого князя (царя) и блаОсипян Б.А. Русский судебник 1497 г. как право-идеологическая основа зарождения централизованного государства. // История государства и права, 2011. N 4. С. 23.

Из истории русской культуры. Т.II. Кн.1. Киевская и Московская Русь. - М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 429.

гословению митрополита (патриарха) с Собором", рожденная в Киевский период преимущественно в сакральной области христианской миссионерской деятельности князей и духовенства, в Московской Руси реализуется и в сфере правительственной - церковного управления и суда»30. Такой не может не вызывать некоторых вопросов. Так, в позднейших источниках, вплоть даже до самой эпохи Петра I, ни разу и ни в коей мере не упоминается даже сам термин – «симфония». Но это чисто терминологическая сторона. Что касается исторический практики, то царская власть на Руси никоим образом не отрицала, во всяком случае начиная с XV-XVI вв., своего надцерковного значения. Более того, по мнению С.А. Салтыковой «Союз Церкви и царства, "симфоническое" их взаимодействие являются основанием единения духовной и светской юрисдикции. Единения, но не слияния», но разве не таковое слияние произошло при Иване IV, считавшим, что он поставлен Богом править даже душами людскими? Неужели столь серьезное искажение первоначального смысла учения, в котором император и патриарх представляли собой «тело» и «душу» государства, можно назвать усвоением «симфонии»? Что же касается того, например, что «границей для участия христианского монарха в жизни Церкви является соответствие его деятельности каноническому праву», то явным тому опровержением является заточение в монастырь Василием III митрополита Варлаама или, скажем, казнь митрополита Филиппа Иваном IV: эти деяния никак не могут быть основаны на нормах канонического права. Однако целью настоящей работы является не столько критика выводов отдельных исследователей, сколько попытка представить мораль и право в их значении на протяжении достаточно длительной эпохи. Здесь лишь оговоримся, что нельзя при ответе на поставленные выше вопросы идеализировать императорскую власть Византии: ей также, как и Руси позднее, присущи были и цезарепапистские настроения верховной светской власти, посягавшей на Церковь (вспомним хотя бы «иконборцев»), а равно и допускать смешения церковного и светского начал власти.

Здесь и далее цит. работы Салтыковой С.А. по: Салтыкова С.А. Реализация православного идеала "симфонии" Церкви и царства: византийская и русская исторические формы церковно-государственных отношений // История государства и права. 2009. N 21. С. 10 - 11.

Брак Ивана III и Софьи Палеолог позволяет принять всеобъемлющую власть царю московскому, ставшему единственным православным царем. Более того, отказ от Флорентийской унии не оставляет Москве выбора, устанавливая ее в качестве противостоящего «латинским ересям» града, а Московское царство делая единственным истинным царством, могущим спасти мир от антихриста. Помимо этого, возможной делается, по верному замечанию Н. Бердяева, национализация православия, во главе которого встает именно православный русский царь.

Приятие этой идеи заключалось, пожалуй, в ранее упомянутой мысли о выведении власти от Бога, т.е. по сути – производное обожествление царя; первые отголоски такого понимания царской власти можно найти у Максима Грека и нестяжателей, считавших, что государь проявляет божью волю и рассматривается как «образ одушевлен самого царя небесного».31 Отсюда следует весьма характерное понимание права как «правды», воплощаемой в законе, соответствующем православной морали тогда, когда царь выдерживает нравственный идеал и в своей жизни руководствуется скорее религиозным, духовным, нежели мирским, материальным, не подвержен страстям; в противном случае царь объявляется «мучителем», а его веления – «неправда», т.е.не соответствуют «закону». Это суть первые проявления теории ограничения верховной власти.

Присуждение же победы иосифлянам, но не нестяжателям, связано в первую очередь с признанием Иосифом Волоцким идеи сильной власти Москвы, утверждением импонирующей власти имперской идеи. Даже отказ нестяжателей от монастырской собственности и, как следствие, переход церковного имения в руки государства не смог побороть силы идеи единого, поставленного во исполнение воли божьей вселенского царя. Сам Иосиф Волоцкий, настоятель богатого Волоколамского монастыря, всячески содействует утверждению идеи сильного, централизованного государства, союза власти и церкви, причем царь в этом союзе – значительно более «сильная» сторона. Разница в отношении иоИстория политических и правовых учений: учебник для вузов. / Под общ. ред. акад. РАН, д.ю.н., проф В.С.Нерсесянц. – М.: Норма, 2006. С. 228.

сифлян и нестяжателей к возросшему разладу в монастырях также весьма значительна. Первые, ратуя за оставление собственности у монастырей и ограничение ее у монахов, полагают достаточным для удержания монашеского благочестия установления строгих, догматичных, правил, а вторые, и в их числе Нил Сорский, излагают куда более сложную для восприятия и понимания модель «умной молитвы» и благого делания вместо внешнего благолепия богатеющих монастырей. Налицо противостояние христианской морали долга и морали стремления, приведшее к тому, что материальное, легко воспринимаемое сознанием начало преодолело идеал устремлений и более активно воплотилось в жизнь. Отсюда и право, органически связанное с моралью, сменило ориентацию от естественного направления к позитивному.

Но стоит избегать односторонней оценки исхода спора, с чрезмерной идеализацией фигуры Нила Сорского и взглядов нестяжателей: «Иосиф же для того времени был своего рода "новатором": он подчеркивал, говоря современным языком и применительно к тогдашним условиям, социально-политическую миссию православия, которую он видел в исправлении нравов через строгость и истовость обряда и устава и в теснейшем сотрудничестве с великокняжеской властью. Идеалы же Нила фактически проводились в жизнь на заре христианства на Руси, когда церковь не была так тесно связана с политической жизнью страны и заботилась больше о нравственном просвещении народа». Здесь необходимость удержания разросшегося государства, наличие социального заказа на таковое явилась значимой причиной соединения церкви и государства под знаменем иосифлян32. Даже в отношении вопроса о противостоянии ереси жидовствующих иосифляне отдавали приоритет прямому преследованию еретиков с использованием государственного принуждения (необходимо, кстати, облаченного в правовую форму), в то время как нестяжатели предлагали бороться «словом», не признавая в сфере духовной юрисдикции царя и государства.

Левицкий С. Очерки по истории русской философии.в 2 Т. Т. 1 / История философии (электронная библиотека) – М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2005. С. 44777 (17) Несомненно, что русское государство в этот период более всего склонилось по виду в сторону восточной деспотии, где верховный правитель есть бог и верховный хозяин всего, что может только существовать на подчиненной ему земле. Потому-то и называет Бердяев московский период «душным», «азиатско-татарским». Кажется, только обоснование глубокого христианского нравственного идеала государя и спасло Русь от окончательной и бесповоротной «остернизации», обращения к Востоку. Вероятно, именно усвоение народом идеи права как «правды», обоснованной трансцендентно, не связанной с властью светской, и дало нам феномен правового нигилизма: царь-тиран, царь-злодей, не считающий своим долгом благоустроение государства и обеспечение жизни подданных, теряет в глазах народа Божескую поддержку и право творить «правду», «закон». Впрочем, это пока не более чем гипотетическое построение, требующее дальнейшего изучения.

Более глубоко и полно, но в то же время – в более мрачных тонах идея богоизбранности царя, его высокой нравственной ответственности, в том числе в делах государственных, находит в посланиях монаха Филофея, где обосновывается, впервые промелькнувшая еще на полтора столетия ранее33, концепция «Москва – третий Рим».

В основе ее многие авторы видят различные причины, однако несомненным является тот факт, что с момента женитьбы на Софье Палеолог Иван III стал преемником традиции православной империи. Так, Русь переняла себе герб Палеологов – знаменитого двуглавого орла; аналогичный герб был принят Священной Римской империей. «Царю принадлежали заботы не только об интересах государства, но и о спасении души», - утверждает Бердяев.34 Отсюда – необходимость терпеть даже и внешне несправедливое наказание. Царская власть соединяет в себе нравственный идеал православия, но не в духе подобного идее естественного права подхода, предлагаемого нестяжателями. Нет, царь у Филофея – абсолютный монарх, что не позволяет признавать его веления См.: Культурное наследие Древней Руси (Истоки. Становление. Традиции). М.: «Наука», 1976. C. 113.

Бердяев Н.А. Русская идея. – М.: ООО «Издательство АСТ; Харьков: «Фолио», 2004. С. 20.

неправовыми. Воля его и есть право, причем обеспеченное высшей силой, но сам царь должен следовать закону (Максим Грек, следуя таковой мысли, поддерживал издание Иваном IV единого Судебника 1550 г., увидев в Грозном царе ближайшее воплощение истинно православного государя-самодержца).

Абсолютная непогрешимость государства не признается Филофеем: он «логическим путем выводит, что человеческие грехи воспринимаются государством. Государство, как и человек, наказывается Богом за грехи, даже гибелью». Соответственно, если Москва лишь укрепляется и расширяет свое влияние, то действия ее правителей не могут быть греховными.

Мораль же, обосновывающая право, была изложена старцем в сравнительном толковании Ветхого завета с логикой падения государственности «арамейской, египетской и прочих». Иными словами, в концепции Филофея религиозная, христианская мораль снова оказывается в основе права. Отличием от предшествующего периода в соотношении этих понятий заключается в наличии «посредника» - царя, преобразующего мораль в право. Кроме того, если ранее превалировал эстетический, созерцательный элемент морали, то с падением Константинополя и освобождением Руси от ига она становится практической, т.е. выходит из сферы духа в «мир», огрубляется и отрывается от экзальтированного религиозного опыта.

Равным образом и право из «божьего промысла» становится промыслом государевым, особенно проявившись во внутренней политике Ивана Грозного, причем сознательно допускается возможность произвольного толкования смысла права самодержцем. «Правда» отныне сохраняется разве что в народе и интеллигенции, отходит от детерминации содержания законов, приобретает черты идеала, увлекая к себе творчески и свободно мыслящие умы; право становится «минимумом нравственности», но нравственности, обусловленной позицией государства; мораль и право снова сливаются в неразрывное целое, утратив при этом свой изначальный смысл и значение в жизни общества, но способствуя укреплению государства и его усилению во всех сферах жизни. Монополия духовного начала в определении правил и принципов жизни общества утрачивается.

Напрасное же наказание, злоупотребление «грозой» и «страхом» не могло быть признано «правдой», обосновывающей право в глазах народа: «правда», излагаемая устами юродивых, (с которыми, кстати, считался даже Иван IV), несомненно выше права государственного, творимого правителем. Именно на этот период, XIV-XVII в.в., приходится расцвет юродства, признаваемого, по мнению Ключевского, «ходячей мирской совестью, живым образом обличения людских пороков». Иван Васильевич, развязывая в государстве политику террора, считая себя всецело властвующим над душами и телами своих подданных; легитимация власти царя возводилась к Богу без каких бы то ни было посредников, даже в лице церкви. Что же касается бытия царя как нравственного идеала, воплощающего христианские добродетели, то Ивана IV нисколько не заботила эта сторона вопроса. В.С.Нерсесянц считает, что Иван IV «…даже в некоторой мере кичится своей «скверной», для него имеет значение только наследственное происхождение власти»36. Грозный объявляет себя единственным источником власти и суда, считая, что именно его слово и определяет, чему и как надлежит быть в государстве. Мораль и право, по сути, низводятся до произвола облаченной властью личности, утратив не только «обмирщенное» значение, но даже и всякую связь с конкретными социальными реалиями.

Однако речь здесь можно вести также и об отживших свое представлениях о морали и праве, а равно и о самом государстве и его назначении. Старорусская идея, приведшая Русь на пару столетий под власть иноземцев, равным образом не могла более оправдывать свою замечательную значимость. Тому тоже имеются достаточные основания. Не секрет, что вкратце рассмотренный выше спор иосифлян и нестяжателей имел и вполне конкретные материальные причины: распущенность нравов в монастырях, безграмотность низшего духовенЦит. по: Назаров В.Н. История русской этики: учеб. пособие для студентов вузов. – М.: Гардарики, 2006. С.

21.

История политических и правовых учений: учебник для вузов. / Под общ. ред. акад. РАН, д.ю.н., проф В.С.Нерсесянц. – М.: Норма, 2006. С. 263.

ства и, как следствие, невозможность локальной борьбы с различными еретическими течениями, подрывавшими едва закрепившееся единство государства московского, усиление, хотя бы и церковно-идеологическое, а затем – даже военное и политическое (вспомним, например, события периода Смуты) западных соседей Руси. Таких причин, угрожавших существованию мощного, цельного государства, было множество. И Иван Грозный, проводя свою политику «закручивания гаек», стягивал к единому центру все, что могло подорвать мощь русского государства и повлиять на его суверенность. Поэтому «факт завершавшегося образования государства идеологически запечатлелся принятием идеи третьего Рима как официального-мировоззрения уже ответственных руководителей царства.

Венчание Ивана на царство и победа иосифлян на Стоглавом соборе ставили точки над "i" государственной и церковной политики царя Ивана и митрополита Макария».37 И эта политика усиления возымела некоторые успехи даже в создании нового права и новой морали, проявившись в неоднократно уже упомянутом Судебнике Грозного царя и «Домострое» - первом письменном своде правил благонравного поведения, устроенными в полном соответствии с новой идеологией; предписания и поучения полностью удовлетворяли качествам морали долга, а само поведение государя, в свою очередь, официально исключило идеал устремлений жизни человека.

Так, например, в Домострое описываются обязанности всякого мирянина по отношению к царю: «Царя бойся и служи ему с верою, и всегда о нем Бога моли, и тем паче не лги ему, но кротко правду ему говори, как самому Богу, и во всем повинуйся ему; если земному царю с правдою служишь и боишься его, научишься и небесного царя бояться: этот временный, а небесный вечен и, судья нелицеприятный, каждому воздаст по делам его». Послушание царю земному – первейший моральный долг истинного православного, что не позволяет нарушать и законы, данные государем. Поэтому «кто противится властителям, Шпет Г.Г. Очерк развития русской философии. / История философии (электронная библиотека) – М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2005. С. 39621 (9) царю и князю и всякому вельможе, и клеветою и лукавством вредит, тот Божию повелению противится».38 Кроме того, Домострой собирает воедино, на равных правах, проступки моральные и правовые, называя совершение таких действий «неправедной жизнью» и обещая всякому, их совершившему, Божий суд. Преступления, однако, влекли и вполне светское наказание, поэтому здесь, пожалуй, тоже виден, хотя и сильно ослабевший, отблеск принятого за основу учения Иосифа Волоцкого, предлагавшего предавать еретиков двойственному суду: духовному и светскому.

Не только Домострой явился провозвестником централизации: «в 1550 г.

был принят Судебник, который ограничивал власть наместников. Выборные земские старосты теперь были обязаны принимать участие в разбирательстве дел на местах. Старосты избирались из числа местных служилых людей. Судебник ограничивал податные привилегии крупных светских и духовных феодалов, что укрепляло централизованную власть. Принятие Судебника положило начало серии реформ Ивана IV, направленных на укрепление социальноэкономических и политических основ Русского государства»39. Государь, не желая довольствоваться установлением благонравия, предваряет свои замыслы изданием нормативного акта, в каком-то смысле, пожалуй, предваряет мораль правом, с той разницей, что Судебник ограничивал лиц более самовластных, занимающих высокое положение, в то время как Домострой принадлежал в большей мере низшим и средним сословиям.

Все устроилось по принципу иерархии и соподчинения; проявилась «центростремительная» модель государства, церкви и общества, поскольку разграничение морали и права, особенно с введением опричнины, утратило свой смысл: царь получил возможность казнить и миловать по своему усмотрению, причем не только за деяния, но и за одни только мысли (можно, пожалуй, даже ввести сюда оруэлловский термин «мыслепреступление»).

Цитаты по: Русская философская мысль XI-XVII в.: Библиотека русской классики. Выпуск 5. Русская философская мысль XI-XVII вв., - М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2007. С.557, 586-588.

Хацкилов А.А. Развитие государственного аппарата и государственной службы при Иване IV. // История государства и права, 2008, N Интересной предстает идея Т.А. Фасгиева, согласно которой «процесс территориального расширения страны в Москве начали преподносить как освобождение православного мира от духовного и политического порабощения»40.

В таком контексте идеи Ивана Грозного получают высшее оправдание: царь, даже порой и жестокий, помогает стране изжить чуждые идеи, неприятные православной вере. К ним можно отнести все, что угодно: разнообразные ереси, католичество – «ересь латинскую», множество политико-правовых и религиозных доктрин соседних народов, чьи земли некогда принадлежали Руси. Фасгиев считает, что, «по твердому убеждению Ивана IV, власть над Нижним Поволжьем в свое время принадлежала Владимиру Святославичу и его непосредственным потомкам… следовательно, возврат утраченных земель возможен только параллельно с восстановлением поруганного православия»41. Царь обретает, благодаря взятию Астрахани и Казани, сияющий ореол «освободителя» и подтверждение своего высокого статуса как исполнитель Божьей миссии. Его движение на расширение территории - утверждение истинного православия, следовательно, и идей политико-правовых: в расширении территории они находят свое высшее оправдание.

Но нельзя просто так закрыть этот вопрос, не рассмотрев и иного, отличающегося от официального, взгляда на политическую организацию общества, а также природу и сущность морали и права. Наиболее контрастным будет анализ полемики Андрея Курбского и Ивана Грозного.

Перед анализом переписки (всего в 5 писем) рассмотрим адресованные царю предложения И.С.Пересветова, поддерживавшего проводимую Иваном IV политику, дабы установить некоторые ее особенные черты в глазах современников. В своих «челобитных» он весьма полно и обстоятельно анализирует причины падения Византии, делая акцент на сильных чертах турецкой государственности. Этот анализ затем полагается в основу предложений по организации органов власти, армии, укреплению «правды». В то же время Пересветов Фасгиев Т.А. Идея защиты православия в арсенале средств внутренней и внешней политики Московской Руси. // История государства и права, 2011, N 1. С. 17.

Там же. С. 18.

разъясняет, в чем видится ему поправимый упадок русской государственности:

бесполезность, а порой и вредительство бояр, отсутствие «правды» и т.п. Он обращает внимание царя на Восток, призывая взять Казань, богатую плодородными землями, разъясняет, как можно побороть угрозу набегов иноземцев на приграничные области.

В сфере моральной и правовой Пересветов делает акцент на справедливости устроения грозной царской власти: «И так начинают мудрые философы, что такой справедливости, как в твоем царстве-государстве, не будет во всей вселенной: от великой грозы твоей мудрости как от сна проснутся царские лукавые судьи, чтобы устыдиться своих лукавых дел, и сами на себя будут удивляться, что обирали без счета… Ты, грозный и мудрый государь, приведешь к покаянию грешников, введешь в свое царство справедливость, а богу воздашь сердечную радость». При этом только «Христос есть истинная правда», причем «в каком царстве правда, там и Бог пребывает, и не поднимется Божий гнев на это царство». «Правда» заключается не только в справедливом суде, организованном на профессиональной основе и получающем содержание за счет казны, но также и в строгом удержании православной, что позволит государству стать истинно сильным и благоустроенным. В подтверждение своих слов автор «Челобитной» ссылается на пример турецкого царя Магомета, который, установив правду в своем государстве (в том числе даже дав купцам единый устав), совершил благое дело и тем самым гарантировал благорасположение Бога, что способствовало многочисленным победам (в том числе и над одержимым «диаволом» Константином) и общему процветанию Турции. Именуя царя «самодержцем», он, тем не менее, не является сторонником ничем не ограниченной власти, защищая «политический деспотизм в интересах социальной правды». Во взглядах И.С.Пересветова отслеживается концепция служения монарха Богу; сам царь необходимо должен был представлять собой образец христианина, но в то же время его персона – посредник между Всевышним и подданными, проводящим в народ правду, стоящую даже выше веры (ведь ВизанЗеньковский В.В. История русской философии. В 2-х томах. Ростов-н/Д: «Феникс», 1999. Т. 1, с. 57.

тию сгубило не отсутствие веры, а именно беззаконие, «дьяволова» неправда, широко распространившаяся из-за того, что ей подвержен был прежде всего сам император). Разницы между моралью и правом им не проводится, поскольку правда объединяет их в себе. Характерной чертой является направленность всех «челобитных» к будущему, где Иван Грозный, исходя из их содержания, непременно должен все устроить по предлагаемым образцам. И, как явствует из переписки царя с Андреем Курбским, в 40-50 гг. XVI в. не только Пересветов с оптимизмом смотрел в будущее.

Письма Грозного Курбскому, по словам В.О. Ключевского – «наполовину политические трактаты о царской власти и наполовину политические памфлеты против боярства и его притязаний». В первом своем послании царь, хотя и непоследовательно, но весьма явно преподносит мысль о своей богоизбранности, в то же время принимая, и глубоко, можно сказать, даже переживая ее, идею великой миссии Руси, доставшуюся ей в наследство от Византии: «Богом нашим Иисусом Христом дана была единородного сына божия победоносная и вовеки непобедимая хоругвь — крест честной первому из благочестивых царю Константину и всем православным царям и хранителям православия. И после того как исполнилась повсюду воля Провидения и божественные слуги слова божьего, словно орлы, облетели всю вселенную, искра благочестия достигла и Российского царства»43. Эта позиция, достаточно подробно, хотя и несколько бессистемно изложенная царем, ложится в основу ответа его на послание князя Курбского. Иван IV, через признание себя помазанником божьим, активно продвигает идею всевластия, когда царская воля есть единственный источник закона и морали. Подтверждение тому, пусть подобное утверждение в буквальном виде отсутствует, можно найти в письмах царя. Так, отвечая на второе письмо Курбского, он пишет: «Писал ты, что я растлен разумом, как не встретишь и у неверных. Я же ставлю тебя самого судьею между мной и тобой: вы ли растлены разумом или я, который хотел над вами господствовать, а вы не хотели быть под моей властью, и я за то разгневался на вас?» Иными словами, Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. – М.: Наука, 1979. С.122-162.

«растленными разумом» является не царь, желающий властвовать и претворяющий свое желание в жизнь, но те, кто противится этой власти; высший моральный принцип, таким образом, заключается в полном и безоговорочном подчинении.

Курбский, в свою очередь, помимо оправдания своей измены, высказывает и весьма интересные мысли. Он «остался верен идеям сословнопредставительной монархии», став, пожалуй, первым (и единственным в то время) политиком России «с радикальной «прозападной» ориентацией»44. Не чуждался князь и совершенно неприемлемой для московской Руси XVI в. Идеи естественного права, взятая из христианского мировоззрения, находит отражение и в его переписке с царем: «Курбский … в своей полемике с Иоанном IV обвиняет его … в том, что он «затворил русскую землю, сиречь естество человеческое, аки в адовой твердыне»45. Обличая иосифлян в своем послании в Печерский монастырь, Курбский говорит о том, что они были «подкуплены царем и богатства ради угождают властям». Жестокость власти в его посланиях предстает земным воплощением власти Антихриста, а церковное стяжание не соответствует высокой миссии истинно православной церкви. Эсхатологический привкус присутствует уже в первом послании князя царю, завершившему его словами: «Знаю я из Священного Писания, что будет дьяволом послан на род христианский губитель, в блуде зачатый богоборец Антихрист, и ныне вижу советника всем известного, от прелюбодеяния рожденного, который сегодня шепчет в уши царские ложь и проливает кровь христианскую, словно воду, и погубил уже сильных в Израиле, по делам своим Антихристу: не пристало тебе, царь, таким потакать!» Царь должен, судя по всему, прислушиваться не к голосу антихриста и посланников дьявола, но отвергнуть его, став истинно благочестивым Христинином и властвуя не по воле Бога, но во исполнение ее. Мораль и право в таком случае будут подобны морали и праву в понимании нестяжателей, а скорее даже – Максима Грека, Власов В.И., Власова Г.Б., Напалкова И.Г., Цечовев В.К. История политических и правовых учений: Учебное пособие для высших учебных заведений / под ред. проф Власова В.И. – Ростов-н/Д, Феникс, 2004. С 102.

Зеньковский В.В. История русской философии. В 2-х томах. Ростов-н/Д: «Феникс», 1999. Т. 1, с. 57.

также претерпевшего за свои воззрения. Что касается влияний, то, наверное, можно говорить и о том, что идея естественного права в мыслях Курбского произрастает из римской правовой мысли, широко известной в католических государствах. Ведь князь, этот «политический беженец», прибыл именно в Польшу – сильное католическое государство, в котором есть даже знакомые с философией люди, и, несомненно, как человек образованный, не мог не ознакомиться с существующими политико-правовыми воззрениями, а также отношением к праву, особенно после своего фактического поступления на службу к Сигизмунду. Эти идеи, в то же время, постепенно стали оказывать все большее влияние на слугу польского государя, пока окончательно не утвердились в его сознании. К тому времени, к середине 60-х гг. XVI в., «эмигрант более не выражал сожаления о «божьей земле» и не выставлял себя защитником всех преследуемых и гонимых на Руси. Круг предательства замкнулся: Курбский поднял меч на родную землю»46. Так прекратилась всякая полемика между князем, почитавшим мораль и право происходящими в силу естества человеческого, и царем-самодержцем. Влияние «безбородого» Запада, в том числе и в сфере политико-правовой, иссякает, чтобы вновь полно разлиться в России лишь с приходом Петра Великого.

§3. Мораль и право в XVII в.

Русь, Россия начала XVII века очень отличалась от государства предшествующего периода – Московской Руси, де-факто уничтоженной Смутой. Интервенция, восшествие на престол государства Российского иноземных правителей, в сравнении с периодом правления «православного царя-батюшки», несомненно приводит государство в упадок. Разорение крестьянства да и вообще большей части населения, свершённое захватчиками в своих политических интересах (вспомним хотя бы, как Лжедмитрий разрешил Марине Мнишек не только проповедовать католицизм, но вообще любым образом использовать Смоленск). Тем не менее, последствия интервенции, иноземного правления, Скрынников Р.Г. Начало опричнины. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1966.

были для России не столь тяжелы, как, скажем, конкиста в отношении коренного населения Америки. Интервенты подстраивались под существующую организацию власти, стремились не только захватить богатую территорию, но и само население обратить себе на службу. Конкистадоры – стремились не подчинить себе местное население, но получить лишь наживу, материальные ресурсы, и прежде всего – легендарное золото индейцев. Кроме того, православные христиане Руси и католики определённо были много ближе в культурном плане, нежели католики и коренные американцы. Интервенция, воцарение иноземцев, пожалуй, в небольшой части даже принесла пользу нашему государству:

начали просачиваться отдельными каплями идеи естественного права, подтачивающие догматическое здание политико-правовых воззрений того времени.

Смена династии, случившаяся при непосредственной поддержке Земского Собора (в котором, как известно, представительство имели даже крестьяне), задат государству новый вектор развития; Михаил Федорович, в юном возрасте ставший царём, не мог не принимать во внимание уроки прошлого.

При всём этом, секуляризация, подобная европейской, была несколько отложена во времени. В первую очередь царь был озабочен легитимацией своей власти населением, православным народом, а также иноземными политическими оппонентами: «Особую важность обоснование легитимности имело в связи с притязаниями (до 1634 г.) польской династии на русский престол, а также по причине укрепления самодержавия с середины XVII в. и в связи с внутриполитическим развитием России при Алексее Михайловиче (1645-1676)»47. Секуляризация расцветёт лишь лишь в XVIII в., а сейчас религиозное и светское сознание требовало единой политико-правовой идеологии, требовало, наконец, успокоения после многолетнего периода разобщённости и недоверия.

Самым значимым событием, легитимирующим царскую власть в глазах всего общества, стал Земский Собор 1613 г. На нём царем был избран 16летний Михаил Федорович Романова. Но по какой причине Земский собор поВласов В.И., Власова Г.Б., Напалкова И.Г., Цечоев В.К. История политических и правовых учений: Учебное пособие для высших учебных заведений / под ред. проф Власова В.И. – Ростов-н/Д, Феникс, 2004. С 152-153.

зволил власти получить признание? На этот вопрос прекрасно отвечает В.О.

Ключевский, указывающий на слабость представительного начала в Москве в XVI в., что следует из отсутствия сколько-нибудь крупных политических интересов в обществе, а также по причине разрозненности действий различных классов; само общество, несмотря на вошедшее в привычку сословное представительство, через собор обращается к власти как лицо подчинённое, обращается всего лишь с просьбами, но никак не с требованиями; широкие слои населения представляют сословный орган в качестве интереса политического влияния, но никак не власти. Именно общественно-политическое потрясение, вызванное католическим вторжением на Русь, последний оплот истинного христианства (вспомним о недавней концепции «Москва – третий Рим»), вызывает в душе народа резкий диссонанс, пробуждает народ для активного действия. Боярство никоим образом не могло воспрепятствовать соединению людей по их политическим интересам, оно само, будучи разрозненным и обескровленным мелкими внутренними усобицами, нуждалось в опоре. И такой опорой становится Земский собор.

Удивительно, но даже иноземное вторжение не смогло всё же соединить низшие классы в реальную политическую силу, оно лишь дало импульс к объединению духовному. По этой причине почти полностью отсутствует в соборах представительство низших классов. Их устремления в мире политики совершенно неясны, аморфны; самая политическая мысль у них отсутствует, они живут вне этой сферы. Приоритетным для них является разрешение собственных, меркантильных задач. Холопы стремятся стать вольными, крестьяне - стараются освободиться от обременявших их повинностей, посадские люди желают избавиться от тягла посадского и заняться службой государственной, дабы обеспечить свою жизнь постоянным жалованием. Подробнее см.: Ключевской В. О.. Состав представительства на земских соборах древней Руси // Сочинения в восьми томах. Том VIII. Исследования, рецензии, речи (1890-1905) – М., Издательство социальноэкономической литературы, 1959.

См. также: Ключевский В.О. Курс русской истории. Полное издание в одном томе. – М., Альфа-книга, 2009.

Лекция 42.

Но так и или иначе, только лишь полномасштабное, широчайшее представительство большей части населения, собранное изо всех окраин земли русской, даёт возможность побороть кризис, легитимировать новую государственную власть, а заодно и связать её перед народом. И действительно, нового царя поддерживали «…изо всех городов Российского Царства власти: митрополиты, епископы и архимандриты, игумены, протопопы и весь Освященный Собор;

бояре и окольничие, чашники и стольники и стряпчие, думные дворяне и диаки и жильцы; дворяне большие и дворяне из городов; дияки из Приказов; головы стрелецкие, и атаманы казачьи, стрельцы и казаки торговые и посадские; и великих чинов всякие служилые и жилецкие люди; и из всех городов Российского царства выборные люди». Вскоре после утверждения на престоле новая власть во главе с юным царём начинает отыскивать, дабы ослабить влияние на неё народа, да ещё и окончательно укрепить свои позиции, идеологических основ своего правления. Одним из самых первых идеологов, явивших царю требуемое, стал Иван Тимофеев, выразивший чаяния власти в своём «Временнике».

Наперво он вводит в оборот два понятия, ранее не имевших хождения:

предлагает различать царей «истинных» и «самозванных». Например, Иван Васильевич, Грозный царь, вполне себе истинный царь: он получил свою власть правомерно, унаследовав престол; принадлежал к роду Рюриковичей; наконец, самое имя его говорило об истинности: «Иоанн» есть «благодать» («благодатоимённый царь»). Его деяния благочестивы, его поступки обосновываются в православной вере, а сам он бесконечно предан богу, что, вне всяких сомнений, есть первейший признак подлинного православного царя. Наконец, Иван IV – воин, собирающий воедино русские земли. Всё названное и предполагает положительную (несмотря на некоторые критические высказывания) Ивана Грозного как истинного царя.51 Явно прослеживается во взглядах Тимофеева влияние предшественников (Грека, Филофея), особенно в части описания образа исПодробнее см.: Белокуров С. А. Утвержденная грамота об избрании на московское государство Михаила Федоровича Романова. М., 1906.

Подробнее см.: Туфанова О.А. Символ инорого во «Временнике» Ивана Тимофеева. // Др. Русь. Вопросы медиевистики, 2008. № 2(32). С. 118-119.

тинного православного царя. Как и у них, его важнейшая черта – твёрдость в вере: царь есть образец христианина, он в полном смысле ведает, что есть добро, а что – зло. Царь – образец нравственности. Но, конечно, течение времени показало в образе Грозного и недостатки, которые не мог умолчать автор «Временника». Скажем, царские репрессии, опричнина глубоко и искренне критикуются Тимофеевым; он изобличает царя во грехе, раскрывает, по меткому выражению В.С.Нерсесянца, «весь «стыд венца» Ивана IV». Интерес представляет позиция О.А. Туфановой. Она говорит о том, что «рог» означает власть, полученную от бога. Таким образом, все цари, как подлинные (Иван IV, Федор Михайлович), так и потенциальные (Шуйский, Иван Иванович), удостоенные так и или иначе характеристики «рог», есть цари, чья власть дана богом. Это вписывается в общую канву политико-правовой теории, получившей распространение в XVI-XVII в.в. Согласно ей, царь как глава государства «является хранителем на земле «божественных» добра и справедливости».53 Отсюда любое проявление власти царя, в т.ч. и писаное, создаваемое им право, есть воплощённое добро и справедливость. И если справедливость - категория более юридическая, то добро – прямое указание, опять же, на этический идеал образа царя. Такая идея, однако, не нова. Ещё римские юристы, и прежде всего Цельз, передающий высказывание Ульпиана («Ius est ars boni et aequi»54), поднимали её до уровня юридической доктрины. Но на Руси, в отношении русского царя, подобная мысль звучит впервые. Сложно судить, является ли соединение этики и права заимствованием из стран «латинской ереси», стран Запада, или же такая формулировка, пусть и несознательно, выведена Тимофеевым самостоятельно, - важно другое: впервые в русской истории заявляет о себе тема естественного права, обоснованного сочетанием «доброго и справедливого». Эта западная мысль будет воспринята куда более глубоко в период секуляризации; пока только отметим её наличие.

История политических и правовых учений: учебник для вузов. / Под общ. ред. акад. РАН, д.ю.н., проф В.С.Нерсесянц. – М.: Норма, 2006. С. 277.

Там же. С. 124.

«Право суть искусство доброго и справедливого». – См. например: Суд и судьи в избранных фрагментах из Дигест Юстиниана / пер. с латинского. – М.: Статут, 2006. С.12.

«Временник», между тем, проникнут более «вольными», нежели ранее, взглядами. Власть царя, а точнее – её законность, выявляется в произведении её от воли всего народа. Земский собор, а не один лишь властитель небес, даёт царю право (в чисто юридическом смысле) действовать самостоятельно. Те же властители, что не были одобрены народом и не являют собой нравственного идеала православного христианина, есть «захватчики» и «самовенечники»55.

Продолжает у Тимофеева звучать старая русская эсхатологическая тема.

Лжедмитрий у него не есть властитель, но скорее наказание за допущение к престолу «самозванного» царя – Годунова. В то же время именно избрание царя Земским собором позволяет избежать кары; вся земля русская (преимущественно высшие её слои) одобряет на царство члена одного из древнейших родов.