«Реализация концепта страх в сценариях городской легенды ...»

Челябинский государственный университет

на правах рукописи

Никитин Максим Владимирович

Реализация концепта «страх» в сценариях

городской легенды

Специальность 10.02.19 – теория языка

Диссертация на соискание ученой степени кандидата

филологических наук

Научный руководитель

К.ф.н., доцент Питина С.А.

Челябинск – 2002

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ ………………………………………………………………………… 3

ГЛАВА 1. ОСОБЕННОСТИ ЛЕГЕНДЫ КАК СОСТАВЛЯЮЩЕЙ

ЛИНГВОКУЛЬТУРНОЙ КОНЦЕПТОСФЕРЫ …………………………………. 9 1.1. Лингвокультурологический и когнитивный подходы в исследовании легенды …………………………………………….……………..…………… 1.2. Основные направления в изучении легенды……………………….……….. 1.3. Соотношение легенды и основных видов мифологических повествований ……………………………………………………………………………………… 1.3.1. Соотношение легенды и сказки, легенды и мифа………………………... 1.3.2. Соотношение легенды и былички, легенды и слуха…………………….. Выводы …………………………………………………………………………….

ГЛАВА 2. ГОРОДСКАЯ ЛЕГЕНДА КАК РЕЗУЛЬТАТ ЭВОЛЮЦИИ

ЛЕГЕНДЫ ………………………………………………………………….……… 2.1. «Городская» или «современная» легенда …………………………………... 2.2. Психологические источники городской легенды …………………………. 2.3. Особенности городской легенды ….….……………………………………... 2.4. Роль города в формировании городской легенды …………..……………… 2.5. Интернет городская легенда как развитие городской легенды……....…….. Выводы ……………………………………………………………………….…….

ГЛАВА 3. КОНЦЕПТ «СТРАХ» В СЦЕНАРИЯХ ГОРОДСКОЙ ЛЕГЕНДЫ

……………………………………….……………………………………………… 3.1. Страх как основа сценариев «городской легенды»…………………………. 3.2. Сценарий «Убийца на заднем сиденье» …………………………………… 3.3. Сценарий «Крюк» …………………………………………………………... 3.4. Сценарий «Захвати и не мешайся под колесами» ………………………… 3.5. Сценарий «Кровопускание» ………………………………………………... 3.6. Сценарий «Случай в супермаркете» ……………………………………….. 3.7. Сценарий «Подавившийся Доберман» …………………………………….. 3.8. Сценарий Интернет-ГЛ «Стянутые ремнем» …….……………………….. 3.9. Сценарий Интернет-ГЛ «Ценный совет».………………………………….. Выводы …………………………………………………………………………... ЗАКЛЮЧЕНИЕ….……………………………………………………………….. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ……………………………..

ВВЕДЕНИЕ

Диссертация посвящена проблеме изучения лингвистических особенностей городской легенды (в дальнейшем – ГЛ) как трансформации традиционной легенды и мифологического мышления в современных условиях. ГЛ рассматривается в работе также и с позиций влияния базовых концептов мышления на язык, проблемы их отражения в обыденном массовом сознании в результате глобализации языка в целом.

Современная лингвистика немыслима без комплексного подхода к решению основных проблем. В зависимости от конкретного языка, культуры, традиций варьируются способы языкового выражения, но в своей основе они реализуют концепты мифологического мышления как составляющей концептосферы национальной картины мира. Исследовать процессы актуализации базовых концептов в сознании человека представляется весьма актуальной и интересной задачей. При рассмотрении чисто лингвистических проблем необходима интеграция достижений лингвистики, истории, этнографии, фольклористики, диалектологии, социологии, философии.

Выполнение этого условия с большой степенью вероятности обеспечит всестороннее и всеобъемлющее рассмотрение того, как в массовом сознании реализуются базовые концепты, а именно, концепт «страх».

Теоретической базой исследования послужили работы видных представителей лингвистики, этнолингвистики, философии и культурологии Н.Д.Арутюновой, А.Н.Афанасьева, А.П.Бабушкина, Р.Барта, В.В.Иванова, В.Н.Топорова, Д.С.Лихачева, А.Ф.Лосева, Ю.М.Лотмана, М.М.Маковского и многих других. Изучение мифологической картины мира как составной части концептосферы выводит исследование в сферу когнитологии и когнитивной лингвистики. В связи с этим, в работе применяется понятие «концепт», несколько по-разному трактуемого в работах А.П.Бабушкина, А.Вежбицкой, В.З.Демьянкова, Е.С.Кубряковой, Дж.Рассела, Ю.С.Степанова и других известных исследователей.

Поскольку понятия «миф», «легенда», «мифологическое мышление»

являются очень важными в настоящей работе, то считаем целесообразным рассмотреть как данные понятия трактуются такими учеными, как:

Я.Х.Бранванд, Р.Дорсон, А.Ф.Косарев, К.Леви-Строс, Е.М.Мелетинский, К.Хюбнер, М.Элиаде и другими.

Актуальность теоретического осмысления репрезентации мифологического мышления на примере рассмотрения концепта «страх», а также выявления возможностей когнитивного, семантического и культурологического описания такой формы существования несказочной мифологической прозы, как ГЛ.

Целью настоящей работы является изучение особенностей актуализации концепта «страх» в обыденном массовом сознании на примере анализа ГЛ как важной составляющей национальной картины мира, оказывающей влияние на формирование мифологического мышления в общекультурном и национальном срезе.

Цель исследования определяет постановку следующих задач:

- Определить место легенды в национальной концептосфере и показать взаимозависимость ГЛ и традиционной легенды.

- Охарактеризовать и описать ГЛ, причины ее появления и популярности.

- Установить актуализацию концепта «страх» в обыденном массовом сознании как базу стереотипного сценария ГЛ.

Научная новизна работы заключается в том, что проблемы соотношения языка и культуры впервые рассматриваются на примере актуализации одного из базовых концептов в нетрадиционных формах существования несказочной мифологической прозы. Впервые тексты данного типа повествований, лингвокультурологическом аспекте. Изучается феномен Интернет-ГЛ и влияние современных технологий на процессы глобализации в обществе.

Теоретическая значимость данной работы заключается в том, что она вносит определенный вклад в изучение легенды, охватывает принципы организации ГЛ при актуализации концепта «страх», а также выявляет основные составляющие данного концепта, что позволяет считать такой подход вкладом в разработку теории концептуального анализа.

мифологических повествований и регулятора человеческого поведения, а также отображения основных страхов человека, плюс выявление основных стереотипов человеческого мышления, организующих появление сценария ГЛ, позволяет вынести на защиту следующие основные положения:

1. Мифологическое мышление является составной частью мышления. Оно осуществляется путем формирования в сознании особой мифологической концептосферы, одной из реализаций которой является легенда.

2. Легенда является отражением коллективного обыденного сознания, она содержит нравственные нормы существования человека в мире, а также коллективные верования и опыт людей, приобретая, тем самым, символический характер.

большинством ее особенностей. Отображая ценности каждого конкретного человека и группы людей, она выступает регулятором человеческого поведения.

4. Являясь одной из базовых эмоций человека, «страх» предстает организующим концептом ГЛ. Концепт «страх» в ГЛ выражен набором стереотипных сценариев.

5. Стереотипы человеческого мышления ведут к появлению схематичного знания о действиях в проблемной ситуации. Сценарий ГЛ предлагает некую последовательность действий, которая должна помочь избежать опасности.

6. Стремительное развитие технологии Интернета ведет к тому, что ГЛ приобретает глобальный характер, а ее языковая репрезентация имеет универсальный характер.

Материалом картотеки, насчитывающей около 200 ГЛ, с вариантами количество текстов составляет 1000 примеров, полученных в результате сплошной выборки из работ известных исследователей ГЛ, а также источников, посвященных данной проблематике, собранных в Интернете.

Достоверность и обоснованность полученных результатов обеспечивается общей методологической и теоретической базой исследования, представленной положениями о соотношении языка и культуры, мифологическом мышлении и его особенностях, языковой картине мира и ее концептуализации, схемах представления знаний.

Методологический инструментарий исследования характеризуется системным принципом. В зависимости от поставленных задач использовались когнитивный анализ материала. В качестве дополнительных приемов применялись отдельные методы описательного, концептуального анализа, а также перевод на русский язык. Вышеперечисленные методы позволяют считать сформулированные в диссертации положения и полученные выводы достоверными.

Практическая значимость настоящего исследования заключается в том, что ее теоретические положения и практические результаты могут быть использованы для дальнейшего развития теории этнолингвистики и когнитологии. Полученные выводы могут найти реализацию в разработке конкретных вопросов, связанных с особенностями обыденного мышления, а коммуникации и культурологии. Результаты работы могут быть использованы при создании лекций и спецкурсов по общему языкознанию и межкультурной коммуникации. Материалы исследования нашли отражение в ряде статей и публикаций автора.

Апробация работы.

отражены в 4 публикациях, докладывались на научных и научно-практических конференциях различного ранга в Челябинске (2000, 2001), международных конференциях в Челябинске (2001), межвузовской конференции в Перми (2002), английского языка Челябинского государственного университета.

Структура и объем работы определены поставленной целью и задачами исследования. Настоящая диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы.

формулируются основные проблемы, приводится обоснование актуальности работы, ее научной новизны, теоретической и практической значимости, описывается материал и методы исследования.

лингвокультурной концептосферы»

культурной концептосфере, а также обосновывается необходимость лингвокультурологического и когнитивного подхода в исследовании.

Предоставляется описание различий легенды от сказки и мифа, исследуются вопросы сочетаемости легенды и былички, легенды и слуха, определяются мифологических повествований.

Во второй главе, озаглавленной «Городская легенда как результат эволюции легенды», рассматривается феномен ГЛ, подробно исследуются источники ГЛ, их особенности, причины появления и популярности. Особое внимание уделяется роли города в формировании данного феномена, а также новому этапу развития ГЛ – Интернет-ГЛ.

В третьей главе «Концепт «страх» в сценариях городской легенды»

определяется организующий концепт ГЛ, проводится концептуальный анализ концепта «страх» на примере лексики, употребляемой в тексте ГЛ. Выявляются основные составляющие данного концепта, описываются стереотипы мышления и поведения человека, ведущие к возникновению сценариев ГЛ.

исследования в рамках теории языкознания, делаются выводы о реализации перспектива дальнейшего изучения ГЛ в условиях стремительной глобализации культуры и языка, а также перспектива доминирующего положения ИнтернетГЛ с учетом особенностей развития технологий и степени их проникновения в жизнь человека.

ГЛАВА I. ОСОБЕНОСТИ ЛЕГЕНДЫ КАК СОСТАВЛЯЮЩЕЙ

ЛИНГВОКУЛЬТУРНОЙ КОНЦЕПТОСФЕРЫ

исследовании легенды Современная лингвистика немыслима без комплексного подхода к изучению ее основных проблем. Интегрированный подход к языку позволяет учитывать национальную специфику отдельно взятого языка. Способы языкового выражения изменяются в зависимости от конкретного языка, культуры и традиций. Однако в своей основе они реализуют концепты мифологического мышления как составляющей концептосферы национальной картины мира. При рассмотрении чисто лингвистических проблем необходима интеграция научных дисциплин. Выполнение этого условия с большой степенью вероятности обеспечивает всестороннее и всеобъемлющее рассмотрение исследуемой проблемы.

Комплексный подход к изучению национальной специфики языка четко прослеживается в работах Н.Д.Арутюновой, В.В.Иванова, К.Леви-Строса, Д.С.Лихачева, М.М.Маковского, В.Н.Топорова, и ряда других исследователей.

этнолингвистическое направления, поэтому неудивительно, что при рассмотрении лингвистических вопросов преобладают когнитивный и лингвокультурологичекий подходы. Проблема взаимоотношения языка и культуры, языка и сознания, влияние окружающей среды на язык и отражение в языке коллективного сознания – вот лишь некоторые из вопросов, которые рассматривают данные науки.

интегративный характер. Отметим, что когнитивная наука есть наука о системах представления знаний и получения информации; наука об общих когнитивных терминов 1996: 58]. Существует мнение, что термин «когнитивная наука» стоит рассматривать как «зонтиковый» для объединения определенного количества научных дисциплин, имеющих единый объект – когницию [там же:

58].

Тенденция сблизить исследование когниции с изучением языка становится отличительным признаком всей когнитивной науки. Когнитивное направление лингвистических исследований ставит своей целью не только наблюдение и констатацию фактов, но и объяснение их с позиций языкового сознания.

Когнитивная лингвистика рассматривает системное описание и объяснение механизмов человеческого усвоения языка и принципы структурирования этих механизмов.

Возникновение когнитивной лингвистики (приходится на 80-е годы) было связано с новым пониманием языка как явления когнитивного или когнитивнопроцессуального. Был сделан акцент на том, что язык передает информацию о мире, что он многосторонне связан с обработкой этой информации, и что он обеспечивает протекание коммуникативных процессов, в ходе которых используются огромные пласты знаний.

Отечественные лингвисты, такие как: Н.Д.Арутюнова, В.Г.Беляевская, Н.Н.Болдырев, В.З.Демьянков, А.В.Кравченко, Е.С.Кубрякова, Е.М.Позднякова, Е.В.Рахилина, Ю.С.Степанов и многие другие, успешно решают традиционные вопросы языкознания с позиций когнитивизма.

Проблема осмысления языковых единиц как структур представления знаний по-прежнему является актуальной, так как по совокупности концептов (концептосфере) можно судить о ментальной модели действительности, отражаемой в языке вообще, и в головах конкретных носителей в частности [Бабушкин 1998: 3].

Понятие «концептосфера языка» было предложено Д.С.Лихачевым для обозначения особого поля, ауры языка, которое связано с запасом знаний, навыков, культурным опытом отдельного человека и народа в целом. Разные культуры и традиции описывают свой мир, но окружающий людей мир не зависит от национальной принадлежности, он устроен по единым для всех законам. Если посмотреть на содержание мышления с когнитивных позиций, то совокупность квантов о мире можно рассматривать как концептосферу языка [Лихачев 1993: 5-6].

разнообразных аспектов культуры. Достижения языкознания, а в особенности его исторических разделов находятся в центре внимания ключевой во многих отношениях дисциплины этнолингвистики. Этнолингвистика изучает язык как ресурс культуры и стремится соотнести язык и культуру в рамках одной или нескольких реализаций национальной картины мира.

лингвокультурологии, направлении этнолингвистики, которое иногда воспринимается в качестве ее синонима. Лингвокультурология рассматривает составляющие традиционной и современной культуры в их языковой реализации. Значительный вклад в разработку теории лингвокультурологии внесли работы М.М.Бахтина, В.В.Воробьева, Г.Д.Гачева, А.Ф.Лосева, В.А.Масловой, Г.Г.Почепцова, В.Н.Телия, С.Г.Тер-Минасовой и многих других.

Предпосылки к появлению науки лингвокультурологии были заложены еще в трудах В. фон Гумбольдта и А.А.Потебни. С переходом лингвистики из соссюровского «языка для себя» в антропологическое пространство изучения лингвокультурологического исследования. Во фразеологической школе лингвокультурологии как науки связано с трудами В.В.Воробьева [Воробьев 1997].

Возникшая на стыке двух наук, лингвокультурология имеет дело с вопросами соотношения языка и культуры, постоянно привлекающими внимание философов, лингвистов, литературоведов, социологов, этнографов, психологов.

С точки зрения лингвокультурологии, язык есть универсальная форма первичной концептуализации мира, составная часть культуры, наследуемая человеком от предков, инструмент, посредством которого мы усваиваем культуру, а также транслятор, выразитель и хранитель культурной информации и знаний о мире [Воробьев 1997: 12]. Данное положение весьма важно для понимания мифологической прозы.

В границах лингвокультурологии понятие «культура» получает несколько редуцированное толкование, что обусловлено необходимостью выделения из многочисленных свойств этого феномена тех из них, которые существенны для его проявления в лингвокультурологическом аспекте.

лингвокультурологический анализ. Задача лингвокультурологии – в изучении способности языковых знаков отображать культурное самосознание народа, рассматриваемое как «остов» его ментальности [Телия 1999: 15]. Таким образом, лингвокультурология ориентирована на исследование менталитета, воплощенного в национальный язык, и описание национально значимых категорий, аккумулированных в языке.

Весьма важно для осознания данной ориентированности понимание такого феномена, как менталитет человека и нации в целом. В современной науке нет сложившегося определения термина «менталитет». Чаще всего под менталитетом (ментальностью) понимают нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального; глубинный и, следовательно, труднофиксируемый источник мышления, т.е. коллективное представление людей, их образ (картину) мира, которые доминируют в обществе [Дубровская 2000: 20].

Думается, что в данной связи целесообразно конкретизировать термин «ментальность» до термина «языковая ментальность» [Почепцов 1990: 112].

Содержание «ментальности» заключается в когнитивной сфере и определяется, прежде всего, знаниями, которыми владеет общность. Говоря о русской, английской и других ментальностях, подразумеваются ментальности, соотносимые с соответствующими социокультурными общностями, а не только с языками [Почепцов 1990: 119].

С ментальностью тесно связана идея картины мира. Под «картиной мира»

понимается совокупность знаний об окружающей действительности, отображенных с помощью специальных знаков, несущих информацию о данной действительности. Как справедливо заметил О.А.Петренко, различие между картиной мира и ментальностью следует искать в степени осознанности:

картина мира – осознанное представление, а ментальность сознанием не рефлексируется [Петренко 1996: 8].

Как полагает М.М.Маковский, картина мира есть субъективный образ – гештальт объективного мира, который является идеальным образованием, существующим в нечетком состоянии [Маковский 1996: 16].

Важным компонентом, обуславливающим понимание смысла, является общекогнитивный фонд знаний. Существует мнение, что интерпретация текстов возможна при наличии знания о мире, когнитивной базы – определенным образом структурированной совокупности знаний (языковых и неязыковых) и представлений, необходимых и обязательных для членов того или иного общества [Дубровская 2000: 22].

Большая часть семантической информации одинаково представлена в сознании различных носителей языка, а отличия характеризуют культурные особенности конкретной картины мира.

Под «культурой» часто понимается «тип знания, отражающий сведения о рефлексивном самопознании человека в процессах его жизненных практик»

[Телия 1999: 18]. Культура отображает «самосознание человека над ценностнозначимыми условиями его бытия» [там же: 18], тем самым, представляя собой мир смыслов, которые человек вкладывает в свои творения и действия.

Н.И.Толстой приводит парадигму культуры в сравнении с основными видами самосознания, языком, словесностью. Национальное самосознание чаще всего проявляется в ситуации противопоставления «свой – чужой», особенно в периоды обострения такого противопоставления [Толстой 1998: 10Ю.С.Степанов определяет культуру как совокупность достижений людей во всех сферах жизни, рассматриваемых не порознь, а совместно, – в производственной, социальной и духовной [Степанов 2001: 12]. В сфере культуры происходит замещение одного предмета другим и перенос на второй формы и облика первого [там же: 26]. Например, в частном случае происходит образование нового слова на основе прежнего. На взгляд исследователя, данное положение весьма важно для понимания сущности ГЛ, которая в определенном смысле является преемницей легенды традиционной.

Согласно Ю.М.Лотману, культура понимается как совокупность ненаследственной информации, общая память человечества или каких-либо национальных коллективов. Являясь совокупностью текстов, знаковый характер культуры выделяет в ее изучении семиотику концептов как наиболее структурированную часть семиотики культуры, обладающей собственным аппаратом исследования.

В.А.Маслова определяет культуру как сложное, многогранное явление, имеющее коммуникативно-деятельностную, ценностную и символическую природу [Маслова 2001: 24] Для нашего исследования интересным представляется определение культуры как совокупности концептов и отношений между ними, выражающихся в различных «рядах» [Степанов 2001: 40]. Ю.С.Степанов полагает, что человек пронизан культурой, а сгустками культурной среды в сознании человека являются концепты.

Концепт определяется как то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. С другой стороны, концепт – это то, посредством чего человек сам входит в культуру. К структуре концепта относится, во-первых, все, что принадлежит строению понятия; во-вторых, все то, что делает его фактом культуры – исходная форма, история, ассоциации, оценки и т.д.

Мы придерживаемся точки зрения Ю.С.Степанова о различии между значением и концептом. Значением слова является тот предмет, к которому это слово применимо в соответствии с нормами языка, а концептом – смысл слова [Степанов 2001: 44]. Как полагает Е.С.Кубрякова, концепты – это скорее посредники между словами и экстралингвистической действительностью, и значение слова не может быть сведено к образующим его концептам. Наверное, следует говорить о концептах как о соотносительных со значением слова понятиях. Значением слова становится концепт, «схваченный знаком» [цит. по Краткий словарь когнитивных терминов 1996: 92].

Семиотика концептов находится в центре внимания таких известных ученых, как: Н.Д.Арутюнова, А.П.Бабушкин, А.Вежбицкая, Е.С.Кубрякова, Ю.М.Лотман, М.М.Маковский, Ю.С.Степанов и других.

В философии «концепт» является содержанием понятия в отвлечении от языковой формы его выражения. Определенным образом упорядоченный и организованный минимум концептов образует концептуальную сферу [Новейший философский словарь 1998: 331]. Концепт – ментальная репрезентация, которая определяет как вещи связаны между собой, как они категоризуются. Способность нашего повседневного ментального существования зависит от способности категоризовать или подвергать концептуализации различные предметы или явления [Бабушкин 2000: 26].

Процессы концептуализации и категоризации являются важнейшими классификационной деятельностью, они различаются по конечному результату и цели деятельности. Первый направлен на выделение неких минимальных единиц человеческого опыта в их идеальном содержательном представлении, второй – на объединение единиц, проявляющих сходство или характеризуемых как тождественные, в более крупные разряды [Краткий словарь когнитивных терминов 1996: 93].

А.П.Бабушкин определяет концепт следующим образом: концепт – любая дискретная содержательная единица коллективного сознания, отражающая предмет реального или идеального мира и хранимая в национальной памяти носителей языка в вербально обозначенном виде [Бабушкин 1998: 12]. Он говорит о том, что концепты способны «стираться» со временем и создаваться заново, а национально-культурная специфика концептов заключается в различиях содержания концептов при тождестве их типов.

В «Кратком словаре когнитивных терминов» концепт определяется как единица ментальных ресурсов человеческого сознания и той информационной структуры, которая отражает знание и опыт человека, или как оперативная единица памяти всей картины мира, отраженной в человеческой психике [Краткий словарь когнитивных терминов 1996: 90].

Концепты сводят разнообразие наблюдаемых и отображаемых явлений к чему-то единому, они позволяют хранить знания о мире и оказываются строительными элементами концептуальной системы. Всю познавательную деятельность человека (когницию) можно рассматривать как развивающую умение ориентироваться в мире, а эта деятельность связана с необходимостью отождествлять и разделять объекты: концепты возникают для обеспечения операций этого рода. Считается, что лучший доступ к описанию и определению природы концепта обеспечивает язык [там же: 90]. Зависимость общечеловеческих концептов от лингвистических и культурологических факторов приводит к тому, что они по-разному вербализируются и фиксируются в различных значениях в разных языках.

(актуальный) признак, дополнительный (пассивный, исторический) признак и внутреннюю форму [Степанов 2001: 47]. Концепт имеет особый характер отношений описаний к действительности: он описывает ментальную действительность [там же: 60]. Концепт складывается из слоев различного последовательности, или ряда, звеньями которых являются стадии концепта, или данный концепт в различные эпохи. Между звеньями существуют особые отношения преемственности формы и содержания, благодаря которым нечто из старой стадии концепта становится знаком в его новой стадии. Такое расположение концептов в ряды Ю.С. Степанов называет «эволюционными семиотическими рядами» [Степанов 2001: 61] как преломление эволюционного ряда Э.Б.Тейлора в лингвокультурологии.

Под «концептуализированной предметной областью» обычно понимается такая сфера культуры, где объединяются в общем представлении (культурном концепте) слова, вещи, мифологемы и ритуалы. Во всех концептах складываются, суммируются идеи, возникшие в разное время, в разные эпохи – историческое время, «хронология», вообще не играет при этом роли. Важны ассоциации, сложения гармонирующих друг с другом идей (в концептах – «семантических признаков»). Люди живут в реальном, историческом времени, идеи – в ментальном времени, или быть может, вне времени вообще [там же:

81].

Данные, получаемые человеком извне, преобразуются в виде ментальных репрезентаций разного типа – образов, пропозиций, фреймов, скриптов, сценариев и т.п. и удерживаются при необходимости в памяти человека с тем, чтобы их можно было извлечь и снова пустить в работу. А.П.Бабушкин полагает, что моделирование мира в сознании человека осуществляется с помощью концептов разных типов как реакция на неоднородный характер самих фрагментов действительности, которые эти концепты отражают [Бабушкин 1998: 4]. Когнитивная наука оперирует несколькими структурами представления знаний, среди которых для нас, прежде всего, представляют интерес фреймы и сценарии.

Фрейм – одна из центральных фигур представления знаний. Теория фреймов была заявлена американским ученым М.Минским. Идея фреймов была призвана усовершенствовать модель репрезентации знаний, которая использовалась в системах искусственного интеллекта и представляла знания слишком неконструктивно [там же: 13].

Т.Л. ван Дейк считает, что фреймы – это не произвольно выделяемые «кусочки» знаний, а единицы, организованные вокруг некоторого концепта. По Ч.Дж.Филлмору, семантическое описание фрейма возможно только при условии предварительной детализации концептуальной схемы, положенной в его основу [цит. по Бабушкин 1998: 14].

когнитивной психологии, «ассоциативные связи», «семантическое поле». Также под «фреймом» понимается общее родовое обозначение понятий типа: «схема», «сценарий», «когнитивная модель», или система категорий, структурированных в соответствии с мотивирующим контекстом. В концепции Э.Гоффмана фреймы есть базисные элементы, которые исследователь в состоянии идентифицировать в рамках ситуаций. Первичные структуры отношений внутри социальной группы составляют центральный элемент культуры, особенно в той степени, в какой они проявляют основные классы схем, взаимоотношения этих классов и общую сумму лиц и действующих лиц, которым в интерпретации социолога приписывается свобода выбора действий.

организованная вокруг некоторого понятия и содержащая знания о существенном, типичном и возможном для данного понятия. Фрейм организует человеческое понимание мира в целом, а тем самым и обыденное поведение.

Обладая конвенциональной природой, фрейм конкретизирует, что характерно для данной культуры. При таком подходе фрейм становится структурой знаний для отображения стереотипной ситуации.

Стереотипные ситуации могут трактоваться по-разному в зависимости от понимания самого термина «стереотип». Обычно под «стереотипом»

понимается стандартное мнение о социальных группах или об отдельных лицах как представителях этих групп, поэтому стереотип обладает логической формой суждения.

Однако в лингвистических концепциях стереотип трактуется как форма обработки информации и состояния знаний, имеющая определенные функции.

Среди главных функций стереотипа выделяются когнитивная, состоящая в генерализации при упорядочении информации; аффективная, проявляющаяся в выделении «своего» и «чужого» и социальная, состоящая в разграничении «внутригруппового» и «внегруппового».

Сценарии отличаются от фреймов решающим фактором временного измерения. Сценарий состоит из нескольких актов или эпизодов, каждый из которых дробится на более удобные единицы, а их значения, в свою очередь, зависят от культурных и социальных факторов. Р.Шенк, Л.Бирнбаум и Дж.Мей описывают сценарии как предоставление информации о стереотипных эпизодах. Предлагается распределение информации, несомой сценарием на:

идентификацию именования ситуации или темы, типичные роли, условия «ввода» типичной ситуации и последовательность целенаправленных сцен [цит.

по Бабушкин 1998: 14].

Сценарий определяется как разновидность структуры сознания (реперезентации) и вырабатывается в результате интерепретации текста, когда ключевые слова и идеи текста создают тематические («сценарные») структуры, извлекаемые из памяти на основе стандартных стереотипичных значений.

Уровни сценарной структуры включают, во-первых, поверхностносинтаксический фрейм – обычно структуры вида «глагол + имя». Во-вторых, поверхностно-семантический фрейм – значения слов, привязанные к действию.

Это квалификаторы и отношения, связанные с участниками, инструментами, траекториями движения и стратегиями, с целями, следствиями и попутными эффектами. В-третьих, тематические фреймы – сценарии, связанные с топиком, деятельностью, портретами, окружениями. И, в-четвертых, фрейм повествования – скелетные формы типичных рассказов, объяснений и доказательств, позволяющие слушающему сконструировать полный тематический фрейм. Такой фрейм содержит конвенции о том, как может меняться фокус внимания, о главных действующих лицах, о формах сюжета, о развитии действия и т.п. [Краткий словарь когнитивных терминов 1996: 181].

А.П.Бабушкин трактует сценарий как особый вид концепта, реализующий в семантическом плане своего вербального выражения сему движения, идею развития [Бабушкин 1998: 20]. Он говорит о том, что сценарий всегда носит сюжетный характер, и слово выступает в качестве заголовка для серии стереотипных действий. Квинтэссенцией же сценария представляется последовательность и связь мыслимых событий, обозначенных словом, их динамика.

Следует отметить, что в науке по-разному осмысливается содержание одних и тех же терминов, служащих для обозначения рассмотренных репрезентаций. Вместе с тем, список типов концептов не является закрытым, он пополняется новыми когнитивными структурами.

Благодаря когнитивному аспекту представляется возможным описать общие принципы познавательного процесса и сосредоточить внимание на познающем субъекте в процессе творческой деятельности. Как отмечает А.П.Бабушкин, человек узнает значения слов, приобщаясь к коллективному опыту общества, в котором он живет [Бабушкин 1998: 29]. Отсюда логично вытекает коллективный характер концептов, формирующих концептосферу общенационального языка. В содержание концептов не может не включаться личный опыт носителей языка, что придает концептам индивидуализированный характер.

Каждый человек обладает своей собственной концептосферой. Элементы индивидуальной концептосферы по своему содержанию могут отличаться от концептов, включенных в концептосферу общенационального языка. Это происходит по причине того, что на индивидуальном сознании сказываются многие факторы, например, условия проживания, фоновые знания, возраст, профессиональные интересы и др.

Однако мышление работает по единым законам, не зависящим от национальности или социального статуса. Мышление фиксирует отличия в культуре. Национально-культурная специфика концептосфер разных языков находится не на уровне типов концептов, а в сфере их содержания и наиболее ярко проявляется в мифологических текстах как составляющих культуры любой нации.

1.2. Основные направления в изучении легенды Изучение легенды привлекало и привлекает внимание многих исследователей. Считаем необходимым выделить некоторые подходы к рассмотрению легенды, описывающие основные особенности данного вида народных повествований. Освещение исторических подходов к изучению легенды является, по нашему мнению, необходимым условием для перехода к рассмотрению собственно феномена ГЛ.

Как отмечает Я.Х.Бранванд, легенды являются второй (после мифов) крупной группой традиционных прозаических повествований, и иногда их определяют как «народную историю» [Brunvand 1986: 158]. Если мифы служат цели подтверждения религиозных ритуалов и верований в примитивных обществах, то легенды рассказываются, чтобы подтвердить предрассудки в современном мире.

А.Коттерел полагает, что, являясь отражением действительности, миф и фольклор (легенда) объясняют непонятное. Их часто путают и авторитетные авторы, считая, что миф и фольклор неразделимы, хотя в мифах больше подчеркивается роль сверхъестественного, а в фольклоре (легендах) наблюдается больший интерес к повествованию [цит. по Питина 2002: 136].

Легенда объясняет непонятный феномен, передает традиционное знание, советует людям как поступать и предостерегает их от неверных поступков.

Легенды отвечает на вопросы о микрокосмосе человека: почему это так и что необходимо делать?

Существуют два так называемых «фактора реальности» [Dorson 1973: 75], на которых строится легенда. Первый – достоверный факт, правдивый по определению; второй – иллюзия, в которую многие просто верят.

Утверждение, что легенда правдива, не означает, что каждый индивидуум в обществе непременно верит в легенду, которую он рассказывает или слышит.

Достоверность достигается «стилем легенды, ее структурой и удивительной по точности ссылкой на свидетелей и улики» [там же: 80].

Как правило, манера повествования легенды – разговорная, обычный разговор может закончиться рассказом легенды. Легенда обладает хорошо узнаваемой структурой: во введении даются свидетельства, призванные добавить правдоподобности в историю, такие как: точная дата, время года, год, описание места события. Если рассказ – опыт говорящего, то он старается сделать все, чтобы аудитория ему поверила. Если дается ссылка на знакомого или соседа, то рассказчик настаивает, что он сам бы никогда не поверил в то, что случилось, если бы не знал этих добропорядочных и достойных людей. В заключении снова предоставляется сущность наставления и дается ссылка на источник.

Как правило, легенды являются «мигрирующими», но если тексты приписываются к определенной местности, легенду считают «локализованной».

Часто легенды вращаются в «циклах» – группах повествований, относящихся к одному событию, человеку или теме [Brunvand 1986: 159].

Разработка новой системы классификации и изучение старых определений являлась одной из основных задач ученых, исследующих легенды [Hand 1965:

439-446]. В 1975 г. в статье «Легенда и воробей» Л.Дей говорила о недостатках предшествующих определений, а также предложила сосредоточить усилия на анализе препятствий на пути к полной характеристике «типа» легенды [Degh 1975: 188]. Полагаем, что рассмотрение основных подходов к изучению легенды поможет понять и наглядно проиллюстрировать сущностные характеристики данного вида повествований.

Некоторые ученые, исследовавшие легенды, основывались на литературных подходах, не рассматривая социальный аспект и манеру повествования, а также психологические мотивы. Они предпочитали изучать легенду, учитывая специфику других форм фольклора, главным образом, сказки. Примеры подобных подходов могут быть найдены в ранних исследованиях К.Вернхарна, а также работах Ф.Ранке и В.Пёкерта.

В 1950-60-е гг. ученые начали применять более широкий подход к изучению легенды, включая контекст и манеру повествования. На конгрессе Международного Общества по изучению народных повествовательных форм в 1962 г., Л.Шмидт провозгласил начало новой эры в изучении легенды, которая ознаменовала разработку международного индекса легенд, а также новые подходы в исследовании легенды, а именно антропологический и психологический.

Однако С.Топ заявил, что изучение легенды переживает кризис [цит. по Tangherlini 1990: 372]. Проблема классификации легенды представлялась наиболее спорной. Она заключалась в трудностях, с которыми сталкивались ученые при попытке разбить легенды на категории. Основанием большинства классификаций являлся контекст. Многие исследователи пытались разработать Индекс сюжетов легенд, подобный Индексу сюжетов сказок Аарне-Томпсона.

Но в подобного рода классификациях зачастую не учитывались контекст и рассматривающая этот феномен с учетом литературных, антропологических и психологических аспектов, не была разработана.

Наиболее многочисленны попытки изучать легенды в сравнении с другими типами народных повествований. Одним из первых различий между легендой и сказкой было отмечено сравнительное отсутствие повествовательной формы легенды [Tangherlini 1990: 372]. Л.Рёрих еще дальше углубил различие между данными формами, указав на то, как по-разному в них трактуется реальность. В то время как в сказках реальность трактуется иронически, легенда пытается придать реальности правдоподобность.

Повествовательная форма легенды соотносится с внешней реальностью в противоположность внутренней реальности сказки. Внешняя реальность топографические характеристики и исторические персонажи.

Также, в отличие от сказки, центр повествования легенды – однократный опыт [там же: 372]. Эта черта определяет и эпизодический характер легенды. В большинстве случаев повествование легенды описывает однократное событие и сконцентрировано вокруг одного эпизода. Кроме того, в то время как сказка рассматривает непосредственно человека, легенда описывает то, что с ним происходит.

Дж.Беннет описала проблемы, с которыми сталкивается собиратель легенд при попытке зафиксировать повествовательную структуру легенды, большинстве случаев недостижим… и… мыслимый первоначальный контекст очень трудно воссоздать» [Bennet 1987: 16].

Легенды трудно классифицировать, что подтверждается высказыванием В.Ханда, который говорил, что «для систематизатора легенды существуют в таком количестве и в таком множестве вариантов, плюс зачастую настольно коротки и бесформенны, что опровергают само понятие классификации» [цит.

по Brunvand 1986: 159].

Тем не менее, традиционно выделяют пять групп легенд на основе тематической направленности на религию, на что-либо сверхъестественное, на городскую обстановку, на местность и исторические события.

Первую группу составляют религиозные легенды, или истории о жизни христианских святых. Вторая группа включает легенды о сверхъестественном – подтверждения народных верований и предрассудков. Шведский ученый К.В.Сидов называл подобные рассказы «меморатами», или рассказы о непосредственных встречах со сверхъестественным из первых рук. Венгерский «высказывание, нуждающееся в правдоподобии, как и собственно верование»

[цит. по там же: 161].

Корпус европейских легенд полон историями о вампирах, оборотнях, троллях и других монстрах, эльфах, карликах, домовых, феях и т.д. Но очень и очень немногие из этих существ перенеслись в Новый Мир, где для иммигрантов не существовало той обстановки и традиций, который поддерживали этот запас знаний. К данной группе относятся легенды о ведьмах и колдовстве, а также легенды о возвращающихся духах мертвецов (рассказы о привидениях) или духах мстителей.

Оставшиеся три группы выделены на основе тематической направленности на городскую обстановку, на местность и исторические события.

Б.Эллис отмечает, что «через анализ всей манеры повествования мы понимаем сущность легенды» [Ellis 1987: 57]. Является справедливым и утверждение, что «большинство записанных текстов легенд … представляет не столько повествование, сколько их резюме» [там же: 34]. Для снятия данной проблемы ученый предложил указывать мельчайшие аспекты манеры повествования и включать их в собрания легенд, потому что в переплетении лингвистических и паралингвистических деталей, можно ухватить смысл легенды.

Г.Гранберг приравнял легенду к категории фабулатов, указывая на то, что легенда, подобно фабулату, есть «короткий рассказ с одним эпизодом» [цит. по Tangherlini 1990: 374].

Как правило, легенда возникает в воображении народа и представляет собой закрепленную форму в литературной традиции. Отличительная черта мемората – личное переживание случившегося, даже если повествование идет от другого лица, а не от человека, который был непосредственным участником рассказа.

Р.Кристиансен теоретически обосновал это различие, указав, что меморат важен потому, что рассказчик сам непосредственно пережил событие, о котором повествует. Для фабулата же, напротив, важно именно событие, о котором повествуется. Ю.Пентикайнен четко суммировал различия мемората и фабулата. Он говорил о том, что фабулат, в отличие от мемората, имеет более определенную форму и неперсонифицированного субъекта [цит. по там же:

373].

Л.Дей и Э.Важцони также внесли значительный вклад в разработку вопроса о различиях фабулата и мемората. Они отмечали свободу в определении мемората, предупреждая, что рассказы из первых рук заменяются рассказами из вторых и третьих рук. В любое время фабулат может принять форму мемората. Основная причина этого изменения – тенденция определить легенду как правдивое повествование. Легенде, начинающейся фразой: «друг друга моего друга рассказал мне» попросту нельзя верить [Degh, Vazsonyi 1974:

230].

Проблема сюжетики легенд очень важна для понимания ее сущности. Как пишет С.В.Алпатов в диссертации «Повествовательная структура легенды», в основе понятия сюжета лежит представление о событии. Происшествие есть значимое уклонение от нормы, поскольку соблюдение нормы событием не является. Бессюжетные тексты имеют отчетливо классификационный характер, они утверждают некоторый мир и его устройство. Сюжетный текст строится на основе бессюжетного как его отрицание [Алпатов 1998: 7].

парадигматический уровень с синтагматическим, является тема или предмет высказывания, который избирает рассказчик. Специфика повествовательных форм состоит в обязательном порождении нарративной синтагмы, которая в обобщенном виде описывается как фабула.

В структуре фабулы важны как причинно-следственные связи элементов темы, так и хронологические отношения одновременности [там же: 9]. Таким образом, тема является компонентом парадигматического уровня, фабула – глубинной структурой нарративной синтагмы (логическая последовательность эпизодов), а сюжет – поверхностной структурой повествования (реальная композиция эпизодов).

Мифологические рассказы обладают повышенной актуальностью.

Прагматическая ориентированность мифологического рассказа выдвигает на первый план назидательную (конативную) функцию с целью обнаружения и объяснения (нарушенных, незамеченных, существующих) правил поведения при контакте с потусторонним миром. Эти правила носят сугубо практический характер, касаются личного, семейного, социального (материального и душевного) благополучия, и сами по себе нравственными ценностями не являются.

Актуальность легенды иного плана. Сообщая достоверный факт, рассказчик легенды может любоваться эффектной фабулой (эстетическая модальность), вызывать у слушателей ужас, смех, сострадание (эмотивный аспект), но, в первую очередь, он поучает.

Легенда средствами повествования выражает нравственные нормы существования человека в мире. И, благодаря этой коммуникативной установке, сообщаемое легендой актуально всегда. Нравственные примеры, рассказанные к слову и поясняющие отношение рассказчика к возникшей коммуникативной ситуации, составляют ядро легенды.

К нему также относятся фабулы с духовно-нравственными коллизиями, такими действующими силами, как Небесные Силы, человек перед лицом Бога (грешник, праведник), монах, священник, сатана. С другой стороны, к периферии легенды относятся персонажи, вовлеченные в бытовые практические и психологические конфликты: крестьяне, мастеровые, мифологические персонажи, солдат, смерть, нужда, лихо. Соответственно, к ядру легенды относятся предикаты преодоления искушения, покаянного возрождения после падения, а к периферии – предикаты практических бед, препятствий, лишений или, наоборот, приобретений [Алпатов 1998: 177].

В плане организации сюжета характерно, что развязка легенды никогда не возвращает сюжет к исходной точке, герой всегда продвигается либо вверх (преодоление, рост), либо вниз (падение) по нравственной лестнице [там же:

178]. Описания принципов организации повествования в фабуле легенды воплотились в типологиях нарративных структур жанра.

При описании легенды исследовались также стиль легенды и внутренние особенности композиции и структуры. М.Хейн, к примеру, обязательно учитывала внутреннюю структуру и локализацию повествования и утверждала, что правдоподобность внутренней структуры легенды увеличивает правдоподобность повествования [цит. по Tangherlini 1990: 376].

В.Фойгт полагает, что морфологический подход есть средство разработки грамматики легенды, и, что самая короткая формула способна описать синтагматическую структуру легенды. Морфологическим подходом занимался О.Сыроватка, который при разработке Индекса легенды особое внимание сосредоточил на мотивах легенды. В отличие от сказочных мотивов, мотив легенды есть «более автономная сущность, подверженная большим вариациям»

[цит. по Tangherlini 1990: 376]. Данная автономность в сочетании с повествовательной структурой легенды и нестабильностью содержания ведет к различным формам представления легенды.

Большое место в исследованиях легенды занимало изучение соотношения структуры и функции. Например, Ю.Пентикайнен выявил следующую зависимость: структура легенды меняется в соответствии с определенной функцией. Полагаясь в основном на современные легенды, В.Николайсен также рассматривал морфологический аспект структуры легенды. Он говорил о том, что повествовательная структура легенды состоит из трех структурных элементов – ориентирование (завязка), действие и результат. В то же время, вполне допустимо существование как шести, так и двух структурных элементов [Nicolaisen 1987: 72]. Ранее на это указывал Л.Шмидт, который говорил, что «у легенды есть только содержание, но нет определенной формы потому, что она зависит от природы сообщения» [цит. по Dorson 1973: 376].

Несмотря на многообещающие перспективы подобных структурных подходов к изучению легенды, ни в одном из них не удалось установить правил морфологии легенды. Возможно, в какой-то степени эти неудачи связаны с большой гибкостью повествовательной структуры легенды.

Кроме того, большинство подходов вынужденно игнорируют важные аспекты контекста и манеры представления, обращая основное внимание на вопросы содержания. Однако морфологии В.Николайсена и Ю.Пентикайнена несомненно обеспечивают столь необходимое изучение структурных взаимоотношений легенды и других форм устного народного творчества, а также обрисовывают минимальные композиционные элементы, составляющие повествовательную структуру легенды.

Продуктивным представляется подход к рассмотрению стиля, а не содержания легенды. Ф.В.Шмидт, работавший непосредственно над изучением стилистических черт легенды, пришел к выводу, что легенда есть «художественное народное творчество определенной формы, использующее повествовательные фреймы (рамки) для структурирования рассказа» [цит. по Tangherlini 1990: 377]. Он также говорит о том, что легенда часто «эпически драматична» и выражает собой поэтическую лирику. Однако, главная проблема при анализе формы и стиля легенды – отсутствие четкой и постоянной терминологии для описания повествований. Часто упускается из виду, что определение относится к идеальному, а не является точным представлением типа. В какой-то мере неспособность дать четкую и адекватную характеристику легенды привела к неудаче при составлении Международного каталога легенд.

Однако в процессе его разработки было найдено много информации о форме и стиле легенды.

Легенда обладает «эластичной» формой: она расширяется, сужается и переживает большие изменения. Л.Д.Хьон выделяет именно «эластичность» в качестве уникальной характеристики жанра [цит. по там же: 377]. Г.Гальперт заметил, что «каждая географическая и культурная зона стремится приписать легенды о сверхъестественном какому-либо доминирующему сверхъестественному персонажу» [Halpert 1971: 50].

Легенда о сверхъестественном как подкатегория легенд была предложена для категоризации легенд, основанных на народных верованиях. Эти легенды часто повествуют о встречах со сверхъестественным и рассказываются из первых (или вторых) рук. Л.Дей продемонстрировала, как современные легенды обобщают веру в сверхъестественное в соответствии с настоящим мироощущением, а не избавляются от этой веры [Degh 1971: 58].

Рассмотрение необходимо для того, чтобы понять, как легенда получает правдоподобность, основываясь на уже сложившихся верованиях и ценностях.

Создавая символическую реальность, охватывающую эти верования и ценности, легенда не только поддерживает собственную действенность в устной традиции, но и усиливает используемые верования. Изменения верований и ценностей в обществе отображаются и в повествовании легенды.

Если этого не происходит, то легенда теряет жизнеспособность.

психологическому изучению легенды. Предполагается, что в легенду будут верить (что и происходит на самом деле), и поэтому легенды часто наделяются бессознательным вымыслом. Легенда обращается к реальным психологическим проблемам, связанным с географической и социальной средой, действуя как отображение напряженности, существующей в обществе. Однако обращение идет не только к страхам, но и к желаниям. Большую часть народных повествований составляют человеческие фантазии.

Легенда, таким образом, выступает в качестве символического отражения коллективного опыта и верований, выражая страхи и желания, связанные с обычной средой обитания и социальными факторами, влияющими как на активного, так и на пассивного носителя устной традиции.

Изучение контекста и социальной функции при представлении легенды является широко обсуждаемой областью в исследованиях легенды. Например, А.Геннеп изучал социальные функции и внутренние психологические аспекты повествований как средства для понимания генезиса легенды. Кроме того, следует учитывать, что «понять легенду можно лишь в том случае, если рассматривать ее через общие условия жизни, верования и идеологию» [Dorson 1973: 74]. Ранние определения Ф.Ранке основывались не только на форме и содержании, но также включали рассмотрение манеры представления легенды.

Л.Дей, в качестве недостатка, указала на то, что многие определения были слишком литературны, и заметила, что большинство легенд было собрано неправильно, без учета необходимой контекстуальной информации [Degh 1965:

78].

Легенды часто определялись как продолжительные связные повествования.

В контексте же рассказа легенда не есть аккуратное, изолированное повествование, рассказываемое перед молчаливой аудиторией. Наоборот, во время представления легенда не имеет предопределенного начала или конца, рассказывается с паузами, прерывается замечаниями или шутками слушающих и часто служит достижению риторической цели.

Г.Батлером отмечал, что легенда является разговорным жанром. Во время представления легенды, граница между аудиторией и рассказчиком сливается, то и дело происходит переход от рассказчика к аудитории и наоборот. В виду того, что повествование не задается какой-либо формулой, разговорная природа легенды добавляет правдоподобия повествованию, обеспечивая функцию переподтверждения верований [Butler 1980: 70].

Предложение о создании Международного каталога легенд, подобного Индексу Аарне-Томпсона, повлекло за собой кризис в исследовании легенд в 60-е гг. XX века. Множество специфичных аллюзий, понятных только относительно небольшим группам людей, было одним из наиболее трудных аспектов в классификации легенд [Tangherlini 1990: 384]. Также стало очевидно, что из-за моноэпизодической природы легенды, она охватывает почти бесчисленное количество мотивов, чем препятствует составлению классификации только по содержанию. Системы, подобные представленной Ю.Кржижановским, предложившим деление легенд на три основных класса, а именно – религиозные, исторические (местные) и верования – оказались несостоятельными из-за отсутствия четких различий между категориями [цит.

по Hand 1965: 444]. Однако то, что легенда должна быть классифицирована на основании нескольких критериев, не подвергается сомнению.

Тщательный анализ правильно собранных легенд и синтез существующих теоретических подходов к изучению легенды должны привести к более фундаментальному пониманию характеристик легенд, на основании чего можно построить систему классификации.

Еще в середине 70-х гг. О.Сыроватка предлагал использование компьютеров для вычерчивания характеристик определенной легенды, посредством чего её можно классифицировать многоаспектно. Вне всякого сомнения, необходимость классификации легенды – очень важный вопрос.

Однако обратимся к очень верному замечанию, сделанному К.Тильхагеном, который говорил, что «каталог легенд есть лишь средство для изучения легенд и, ни в коем случае, не является конечной целью» [цит. по Tangherlini 1990:

384]. Возможно, следует сосредоточить усилия на изучении вопросов представления, мотивации, функций и структуры, а не пытаться распределить огромное количество собранных вариантов легенд. С дальнейшими исследованиями появится и более подходящая система классификации.

Ранние попытки классифицировать легенды выявили локальную и высоко экотипифицированную природу легенды. Любая культура, в которую попадает легенда, влияет на повествование. По причине того, что легенда является отображением культурных ценностей и верований, процесс экотипификации увеличивается настолько, что затрудняет классификацию.

В своем обращении на Американском симпозиуме фольклора легенды Р.Джордж предложил разрабатывать новое определение легенды, основанное на «природе и структуре типов взаимоотношений, лежащих в их основе»

[George 1971: 18]. Подобное определение должно включать рассмотрение всех характеристик жанра и объединять различные подходы. Существует немало сведений о лежащих в основе легенды отношениях – текстуальных, психологических и социологических – влияющих на форму и функцию легенды. Однако эта информация не была синтезирована в точные и конкретные характеристики, присущие легенде. Все вышеизложенное говорит о необходимости такого синтетического описания.

В настоящем разделе мы попытались дать обзор основных тенденций изучения легенды, а также предложить области для дальнейшего ее изучения.

Сбор, классификация, анализ легенд и их циклов, рассматривающие легенду с различных точек зрения, вне всякого сомнения, поможет нам понять функцию этого сложного типа повествований в обществе. Возросшее количество работ в изучении легенды свидетельствует о появлении «новой эры» в исследованиях легенды.

В 1963 г. Международная комиссия разделила доступные сборники легенд на 4 экспериментальные категории:

1. Этиологические и эсхатологические (легенды, повествующие о происхождении и кончине мира или вещей).

2. Исторические легенды и легенды истории цивилизации (местные рассказы, собранные в повествования на основании принадлежности к национальной истории).

3. Мифические легенды, или легенды о сверхъестественных силах и существах (в основном, источник подобных легенд – локальные верования, основанные на почитании и христианской природе поклонения Богу).

4. Религиозные легенды, или мифы о Богах и героях [Dorson 1973: 83].

На основании вышеизложенного, попытаемся дать определение легенды.

Итак, легенда представляет собой (моно) эпизодическое, традиционное, высоко экотипифицированное, историчное повествование, представленное в разговорной манере, являющееся на психологическом уровне символическим отображением народных верований и коллективного опыта, и служащее для переподтверждения общественных ценностей группы, к чьей традиции оно принадлежит.

1.3 Соотношение легенды и основных видов мифологических повествований 1.3.1. Соотношение легенды и сказки, легенды и мифа Легенда является одной из самых заметных составляющих любой культуры. Мы связываем отсутствие единого подхода к ее изучению с различными направлениями лингвистики, мифологии и многочисленными трактовками культуры вообще.

Легенда является частью фольклора как культурного материала, вращающегося в различных версиях среди членов определенной группы либо в устной форме, либо в качестве опытного примера [Brunvand 1986: 9]. Как полагает М.Люти, «в легенде отражен опыт, с которым приходится сталкиваться обычному человеку» [цит. по Dorson 1973: 74].

В данном разделе речь пойдет об основных особенностях легенды, отличиях легенды от других форм мифологических повествований и о развитии ГЛ.

Традиционные прозаические повествования, встречающиеся в устном обращении, составляют одну из наиболее крупных и комплексных ветвей фольклора. Отметим, что фольклор – искусство не только словесное. Фольклор является составным, синтетическим, коллективным искусством, а поэтому фольклорные произведения не имеют единственного, установленного волей автора, канонического текста [Никулин 1987: 4]. Среди этих повествований выделяются: истории, принимаемые за правду – мифы и легенды; а также, истории, принимаемые за вымысел – сказки.

Миф является созданием коллективной общенародной фантазии, обобщенно отражающим действительность в виде чувственно-конкретных персонификаций и одушевленных существ, которые мыслятся реальными.

Мифами обычно считаются сказания, в которых передаются представления людей первобытного общества о происхождении мироздания, всего живого на земле, о различных явлениях природы, о божествах, духах и обожествленных героях. Мифы предоставляют фантастическое определение происхождению элементов мироздания. Происхождение всех элементов в мифе объясняется, как правило, каким-нибудь событием из далеких времен мифического первотворения. Мифы служат объяснением, являются этиологическими повествованиями [Brunvand 1986: 138].

Многие исследователи сходятся во мнении, что основные характеристики мифа вытекают из особенностей мифологического мышления. Среди главных характеристик можно выделить сакрализацию мифического «времени первотворения» (М.Элиаде), нерасчлененность образа и значения (А.А.Потебня), всеобщее одушевление и персонализацию (А.Ф.Лосев), тесную связь с ритуалом, циклическую модель времени, метафорическую природу и символическое значение [Мелетинский 1976].

Структура мифа отличает его от других продуктов человеческой фантазии. Именно своей неизменной структурой миф выполняет символическую функцию, а как подчеркивает А.Ф.Лосев, миф – это не схема или аллегория, а символ, в котором встречающиеся два плана бытия неразличимы и осуществляется не смысловое, а вещественное, реальное тождество идеи и вещи [Лосев 1982: 264].

Известный ученый Р.Барт говорит о необходимости твердо усвоить, что «миф – это коммуникативная система, сообщение» [Барт 1994: 72]. Невозможно разграничить мифы на основе их субстанции, если миф – это слово, то им может стать все, что достойно рассказа. Р.Барт утверждает, что «мифом может стать все, что угодно, ведь суггестивная сила мира беспредельна» [там же: 72].

Б.Малиновский называл миф рассказом о прошлом для оправдания будущего и тем самым для обеспечения социальной стабильности [цит. по Питина 2002: 16].

Мифы считаются «священными» повествованиями, в то время как легенды могут быть как «священными», так и «мирскими». Возможно, разграничение легенды и предания соответствует данному положению. В энциклопедии «Мифы народов мира» говорится, что легенды связаны преимущественно с персонажами священной истории, предания же – с персонажами мирской истории [Мифы народов мира, т.1: 45].

Однако данное разграничение несущественно, если священная история не противопоставляется мирской. Общей чертой легенды для разных традиций является ее приуроченность к историческому времени, или, по крайней мере, к переходу от мифологического времени к историческому. Значит, как правило, легенды обращены к истории – основанию государств, городов, судьбе исторических лиц, сражений и т.п.

Именно как нечто историческое первоначально трактовали братья Гримм.

Общей тенденцией в изучении легенды в конце XIX – начале XX веков было рассмотрение её как исторической сущности, а также рассмотрение ценности легенды для археологических и исторических исследований. К.Нироп, к примеру, утверждал, что легенды есть точное отображение прошлого, что с их помощью можно проникнуть в прошлое и что их можно использовать как способ изучения древней истории [цит. по Tangherlini 1990: 378]. Вероятно, в легенде содержится историческое ядро, которое является точной записью исторического события. Однако структура повествования, окружающая данное ядро, может исказить правдоподобность легенды.

Я.Ванзина высказывал мнение о том, что устная традиция может использоваться в качестве исторического источника. В отличие от более ранних исследований, он предупреждал об осторожности при работе с данными повествованиями, ибо степень их исторической правдоподобности очень сильно различается, а, часто и вовсе отсутствует [Vansina 1985].

Только с 1970-х годов XX в. должное внимание стало уделяться историчности легенды. Г.Джейсон указала на то, что «историческое»

определение братьев Гримм должно быть пересмотрено, так как оно имеет ряд недостатков [Jason 1971: 134]. Б.Ходне продолжил подвергнуть тщательному анализу историческую ценность легенд по сравнению с их значимостью как произведений фольклора и мифологии. Возможно, в лучшем случае легенды могут быть использованы в качестве вторичного исторического источника, потому как правдоподобность их исторической ценности ставится под вопрос.

М.Шрамкова говорила о том, что легенда отображает историю народа, в легенде отражено что «народ» считает важным.

повествованием из-за соотнесенности с легко проверяемыми топографическими и географическими чертами, а также по причине достоверности персонажей, которые известны в данной культуре, ее часто ошибочно принимают за обязательно «правдивую» историю. Только потому, что легенду принимают в качестве «правды», само по себе содержание повествования не является действительным отражением исторических событий. Историческую сущность легенды зачастую трудно обнаружить, а если это удается, то ее ценность весьма сомнительна. Легенды лучше определять как «историзованные» повествования.

Этот процесс историзации можно сравнить с процессом диахронической экотипификации. Правдоподобие повествования подчеркивается историзацией рассказа [Tangherlini 1990: 379].

С историчным характером легенды связаны отношения между «легендой» и «народным верованием». Легенда и народное верование усиливают друг друга, будучи независимыми друг от друга. В устной традиции легенда получает часть своей правдоподобности от народного верования, которое она отображает, в то же время народные верования подтверждаются повествованием легенд.

Легенда может быть противопоставлена мифу по статусу (разная степень сакральности), по наличию (или отсутствию) связи с культом, по персонажам:

герои легенды не отличаются обликом от носителей традиции (хотя могут обладать способностями, превышающими человеческие).

И в «непрерывных» традициях, т.е. там, где мировая религия не отменила более ранние мифологические системы (например, буддизм в Индии), и там, где произошла смена мифологических систем (например, в культурах христианства и ислама), легенда, по сравнению с мифом, менее сакральна и в ней описываются события более поздние, чем в мифе. Но в непрерывных традициях легенда сосуществует с мифом синхронно, а в традициях второго типа соотносится с ним диахронически. Это, в частности, проявляется в генетической зависимости легенд от мифов.

Суммируя вышесказанное, отметим, что мифы относятся к «правремени», к миру богов, к «прамиру», а, следовательно, главные герои мифов это боги, полубоги и божественные животные. Область существования легенд – это историческое время, а главные персонажи – люди.

В настоящее время выделяется два основных направления исследований повествований: синтагматическое, т.е. изучение последовательности действий и их закономерностей, и парадигматическое, изучающее более глубокие и скрытые особенности строения фольклорных текстов [Рафаева 1998: 20].

Так, К.Леви-Строс выделяет некоторые конструктивные единицы языка и изучает взаимоотношения между ними. Его интересуют не столько развитие и последовательность событий, сколько обнаруживающие себя в этих событиях особенности мифологического мышления. По его мнению, в основе такого мышления лежит противопоставление некоторых понятий, например, жизнь – смерть, низкий – высокий, мужчина – женщина, голод – изобилие и др.

Подобные противопоставления или семантические оппозиции являются очень важными для понимания всей структуры мифа. Именно семантические оппозиции, наличие определенных противоречий в начале и некоторое их разрешение в конце, подчиняют все развитие действия. Миф обладает слоистой структурой, он развивается по спирали, и рост мифа непрерывен в отличие от его структуры, которая остается прерывистой. Мифы можно изучать, применяя лингвистическую терминологию и подходя к ним с точки зрения теории оппозиций [Леви-Строс 1983: 187-207].

Подтверждение данной точки зрения находим и у Е.М.Мелетинского, который справедливо отмечает, что в основе первых мифологических представлений лежат не мотивы, а элементарные семантические оппозиции, в первую очередь соответствующие пространственно-чувственной ориентации человека [Мелетинский 1976: 230-231].

Миф как часть культуры есть и внутриязыковое и внеязыковое явление.

Как всякий лингвистический объект, миф образован составляющими единицами, которые К.Леви-Строс предлагает называть «мифемами».

А.П.Бабушкин считает «мифемы» образцами, эталонами концептов, так как форма их существования наиболее открыта для когнитивного анализа [Бабушкин 1998: 12].

В работе И.Бюхлер и Г.Селби «Формальное изучение мифа», под «мифом»

понимается не столько отдельное повествование, сколько множество всех реальных и потенциальных вариантов, а целью является изучение системы семантических оппозиций получившегося «метамифа». Согласно работе И.Бюхлер и Г.Селби, мифологическая система представляет собой язык со следующими чертами.

Во-первых, готовые элементы этого языка являются составными единицами. Каждая такая единица (мифема), являясь частью языка, в то же время входит в систему более высокого порядка. Во-вторых, мифема состоит из отношений. Каждая мифема является не только отношением, но и комбинацией таковых. В-третьих, миф – некоторое предложение, составленное из мифем.

Комбинация мифем задает значение мифа. И, наконец, предметом рассмотрения являются не изолированные отношения, а узлы или пучки таковых [цит. по Рафаева 1998: 30].

Возможно, первым, кто стал описывать особенности легенды, был Я.Гримм, заметивший что «сказка поэтична, легенда – исторична» [цит. по Tangherlini 1990: 371]. В предисловии ко второму выпуску «Немецкой Мифологии» Я.Гримм писал: «Сказка вполне естественно отделяется от легенды, хотя временами они переходят одна в другую. Свободная, менее сдержанная, чем легенда, сказка не обладает той локальностью, которая «стесняет» легенду, но, в тоже время, придает ей домашнее ощущение. Сказка летит, легенда «идет пешком», стучится в ваши двери; первая подобна поэзии, а вторая обладает почти историческим статусом. Подобно тому, как сказка соотносится с легендой, легенда соотносится с историей, а история с реальной жизнью» [цит. по Dorson 1973: 72].

Сказкой принято считать устный рассказ волшебного, приключенческого или бытового характера с установкой на вымысел. Происхождение сказки из мифа не вызывает сомнения у большинства исследователей [Мифы народов мира, т.1: 441]. Полагаем, что когда из мифов была извлечена сакральная часть, это повлекло за собой демифологизацию, что привело к потере этиологической функции. В результате, строгая достоверность сменилась на нестрогую, что привело к сознательному вымыслу. Соответственно, произошел переход от строгой локализации к неопределенности сказочного времени и места действия.

В целом для семантики волшебной сказки характерно сохранение важнейшего мифологического противопоставления «свой – чужой», типичного также для ГЛ.

Сказка предстает в виде иерархической структуры бинарных блоков вида «прохождение испытания – получение сказочной ценности». Отношения героя и антагониста-вредителя обычно строятся на оппозиции «свой – чужой», причем она может представлять себя в различных сферах, от мифического (человек – баба-яга) до семейно-бытового. В последнем случае оппозиция сводится к оппозиции «родной – неродной» и в роли антагониста-вредителя выступает мачеха.

Кроме того, как полагает Дж.Зайпс, именно в сказке фантазия упорядочивает созданные воображением концепты, принимает форму сказки, освобождая человека от всевозможных фобий и гарантируя выздоровление, выход и утешение [цит. по Питина 2002: 136].

Мы уже упоминали о том, что действие легенд происходит на границе исторического и мифологического времени, что сближает легенду и миф. С другой стороны, существуют легенды, действие которых протекает в «абстрактном» неуточнённом времени, подобном времени сказки.

Над вопросом сходства и различия сюжетов фольклорных произведений задумывались многие ученые. Например, известные собиратели немецкого фольклора братья Гримм стояли у истоков «мифологической» школы. Другая теория – «теория заимствования» – основывалась на изучении путей распространения древнеиндийских сказочных сборников. Во второй половине XIX в. сходные явления в фольклоре разных народов ученые стали объяснять сходством условий жизни и психологии людей. Этнографический подход стал учитывать культурные и общественные отношения [Никулин 1987: 11].

Знаменитый русский исследователь сказок В.Я.Пропп предложил схему анализа волшебной сказки по функциям, т.е. по основным моментам развертывания сказочного действия. Он отмечал, что о происхождении какоголибо явления можно говорить лишь после того, как это явление описано, а правильная классификация – одна из первых ступеней научного описания.

В.Я.Пропп говорил о существовании классификации по разрядам, делении по сюжетам, а также о том, что с помощью указателя Аарне-Томпсона возможна шифровка сказки [Пропп 1998: 8].

В.Я.Пропп определял морфологию как учение о формах, а значит, в области фольклорной сказки рассмотрение форм и установление закономерностей строя возможно с такой же точностью, с какой возможна морфология органических преобразований [там же: 2].

Кроме того, В.Я.Пропп предпринял и межсюжетное сравнение волшебных сказок. Для чего выделил составные части волшебных сказок по особым приемам, а затем сравнил их по составным частям. В результате получилась морфология – описание сказки по основным частям и отношению частей друг к другу и к целому.

В сказочной прозе имеются постоянные и переменные величины.

Меняются названия (а с ними и атрибуты) действующих лиц, не меняются их действия или функции. Следовательно, существует возможность изучать сказку по функциям действующих лиц. Повторяемость функций при различных исполнителях давно замечена в мифах и верованиях. Функций чрезвычайно мало, а персонажей, наоборот, много. При этом под «функцией» понимают «поступок действующего лица, определенный с точки зрения его значимости последовательность функций является одинаковой.

В.Я.Пропп говорил, что все волшебные сказки однотипны по своему строению, а, следовательно, 100 сказок на разные сюжеты представляют собой более чем достаточный материал для исследования.

Сказка обычно начинается с некоторой исходной ситуации. Эта ситуация не является функцией, но, тем не менее, остается важным морфологическим элементом. Существует подготовительный период и завязка. Всего выделяется 31 функция сказки, которые являются своеобразной схемой [Пропп 1998: 50].

Основная схема сводится к следующему: герою причиняется какой-либо ущерб и ему приходится отправляться в дальний путь. В пути он встречает того, кто дарит ему волшебное средство или волшебного помощника. Далее он достигает цели – победы в поединке с противником, пустив в ход волшебное средство и воспользовавшись помощью чудесных помощников. Но героя ждут новые осложнения, испытания, загадки, с которыми он справляется. Сказку венчает счастливый конец.

В разных сказках функции представлены с различной полнотой, возможны повторения, часто встречается варьирование функций. Очевидно, что вопрос, как применяется схема к текстам, и что представляют собой отдельные сказки по отношению к схеме, может быть разрешен только при анализе текстов.

Схема же по отношению к сказке является единицей мерки. Полагаем, что «морфологию» сказки с определенными оговорками можно перенести на миф и легенду.

Итак, легенда соотносима со сказкой и мифом, локальна, приземлена и имеет историческую значимость. Кроме того, она выполняет дидактическую функцию (Т.Бенфли), является архивом предыстории людей (Р.Колер), или «преувеличенным предубеждением» (К.Верманн) и принадлежит к «наивному некритичному знанию народа, позволяющему расценивать в качестве правды необъяснимый опыт или событие» (Ф.Ранке) [цит. по Dorson 1973: 73].

Таким образом, легенды как группа фольклорных произведений объединяются наличием в них элементов чудесного, фантастического, но исторического и мифологического времени.

Необходимо отметить, что легенды совсем не исчезают под влиянием меняющихся условий жизни. Как раз наоборот, они представляются наиболее стойкими из повествовательных форм не только в том аспекте, что легко приспосабливаются к современным условиям, но и из-за того, что образуют новые типы на основе наиболее современных явлений сегодняшней жизни [Dorson 1973: 85]. Легенда современного периода перемещается в город, образуя новый тип – «городскую легенду».

необразованным слоям населения. Концентрируясь на проникающих повсюду верованиях, на поиске неизвестного, необъяснимого и непонятного, они привлекают людей всех классов. Кроме того, работы по современным легендам представляют огромный интерес для этнокультурологии.

1.3.2. Отличие легенды и былички, легенды и слуха «легенда». Однако это не означает, что отсутствуют «легендарные повествования» на русском языке. Наиболее близки к традиционной легенде древнерусские былины и сохранившиеся до наших дней былички и бывальщины, которые похожи на легенды и былины, но, тем не менее, значительно от них отличаются.

Полагаем, что необходимо рассмотреть вопрос соотношения былички и соответствие исследуемому феномену ГЛ.

В справочном издании из серии «Достоевский и русская культура» дается следующее определение былички в устном народном творчестве – «рассказ о невероятных происшествиях, чудесным образом найденных кладах, встречах с мертвецами и т.п., обычно связанный с участием «нечистой силы» (чертями, русалками, ведьмами, домовыми, лешими и проч.) и передающийся с установкой на достоверность» [Достоевский: Эстетика и поэтика 1997: 142].

В отечественной фольклористике несказочную мифологическую прозу принято подразделять на «былички» и «бывальщины»; они соотносимы с понятиями «меморат» и «фабулат» (соответственно memorate & belief legend), принятыми в западной науке. В качестве исходной традиционно используют классификацию несказочной прозы, которую предложил К.В.Сидов. Он выделял «слухи и толки», или информационные сообщения, излагаемые в форме утверждения; «мемораты» как рассказы-воспоминания, повествуемые от первого лица, и «фабулаты», или сюжетные рассказы.

К анализу поздних мифологических представлений привлекается все больший список фольклорных жанров. Суеверные представления разных народов могут бытовать в форме демонологических мифов, сказаний, преданий, легенд, бывальщин, досюльщин, быличек [Панюков 1999: 12].

«Былички» продолжают сохранять свою традиционную форму, а также продолжают развиваться за счет внедрения новых образов и сюжетов, почерпнутых даже из «современной мифологии» (явления полтергейста, НЛО, детские «страшилки» и т.п.) направлениям. Во-первых, особое внимание придается изучению поверий, верований и мифологических рассказов на мировоззренческом уровне как продукта мифорелигиозного сознания (А.Н.Афанасьев, Е.Г.Кагаров, Е.М.Мелетинский, С.А.Токарев, Е.А.Тудоровская и др).

Во-вторых, многие ученые занимаются определением границ жанра Н.Е.Ончуков, Э.В.Померанцева, В.Я.Пропп и др).

морфологической структуры быличек (В.П.Зиновьев), а также определение базовых мотивов и сюжетов (О.А.Черепанова, М.Н.Власова).

Много внимания уделяется рассмотрению «былички» в рамках этнолингвистического направления, представленного такими учеными как Н.И.Толстой и О.А.Черепанова. Не остаются без внимания и вопросы классификации (С.Айвазян, В.П.Зиновьев).

Представляется справедливой мысль немецких ученых В.Шварца и В.Маннгардта, представителей «демонологического» направления мифологической школы о том, что: «живущая и до сих пор в народе вера в демонов лесных, полевых и домашних, ведьм и русалок, карликов и великанов сохранилась еще со времен индоевропейского единства и лежала в основе религии; герои и боги – образы позднейшего происхождения» [цит. по Рейли 1999: 12].

В.П.Зиновьев сформулировал положение о том, что конфликт в быличках основан на нарушении многочисленных запретов, связанных с суеверными представлениями, а также норм и правил поведения человека в конкретных условиях. Он предлагал следующую структуру «былички». Организующей частью былички является суеверное представление (поверье), которое выражается в форме примет. Далее дается ссылка на место, лиц, время (характер свидетельского показания). После идет иллюстрирующий рассказ – главная содержательная часть, такие моменты как обстановка до встречи – встреча – ее исход, и в конце, заключение (оценка события говорящим).

В настоящее время общепринята классификация быличек как по типам персонажей, так и по мотивам. Если в указателях сказочных сюжетов их типы выявлены относительно четко (форма сказочного повествования достаточно устойчива), то в указателях быличек сюжеты и мотивы часто смешиваются, что объясняется отсутствием у быличек «жесткой» формы.

В исследовании былички очень важным представляется решение задач выделения и систематизации комплекса запретов, рассмотрение комплекса запретов, лежащих в основе договорных отношений между человеком и мифологическим существом, а также выявление типологического сходства функций разных мифологических персонажей и их специфики, что важно для классификации быличек.

В основе образов мифологических персонажей лежат определенные архетипические (терминология К.Г.Юнга) модели. Человек, носитель традиционной культуры, принадлежащий к какой-либо религиозной системе, ощущает себя в мифологизированном пространстве, в котором все вечно, неизменно, определено. В этом пространстве благополучие человека обеспечивается беспрекословным выполнением столь же известного комплекса правил. Основная их цель – поддержание стабильного состояния социума и природы, и стабильности положения человека в этом мире. Запреты в быличке являются табу в интерпретации З.Фрейда: «ограничения табу представляют собой ничто иное, как религиозные или моральные запрещения. Они сводятся не к заповеди Бога, а запрещаются сами собой. От запретов морали они отличаются отсутствием принадлежности к системе, требующей вообще воздержания и дающей основание для такого требования. Запреты табу лишены всякого обоснования. Они неизвестного происхождения. Непонятные для нас, они кажутся чем-то самим собой разумеющимся тем, кто находится в их власти» [Фрейд 1998: 386].

Тяготение людей к регламентации своего поведения, к выработке его устойчивых норм и оценок, или «стереотипов поведения» интересует многих исследователей в плане изучения этнических стереотипов. Комплекс запретов играет основополагающую роль в самом существовании былички. Таким образом, структура былички сводится к следующему: запрет – функция (появление, вождение, похищение, наказание, помощь, предсказание судьбы) – оберег.

Данная форма бытования несказочной прозы является специфичной для России. Былички характеризуются наличием в них запрета, выраженного в форме примет. Нарушение запрета ведет к встрече со сверхъестественными персонажами русской культуры, например с лешим, домовым и т.д. Быличка описывает встречу со сверхъестественными существами, после описания которой предоставляется оценка произошедшего события. Ценность быличек состоит в том, что в них отражена часть архаичного мировоззрения народа, соотносимая с его жизненными опытом. Кроме этого, былички отражают традиционные этические и эстетические нормы, соотношение человека и природных явлений, реакцию на различные феномены действительности сознания и подсознания, порождающую фантастические конструкты, выдаваемые за реальные с точки зрения психологии обыденного массового сознания.

Напомним, что К.В.Сидов выделял «слухи», или информационные сообщения, излагаемые в форме утверждения, как первый вид существования несказочной прозы. Поэтому представляется целесообразным рассмотрение вопроса соотношения легенды и слуха. Кроме того, как полагает Я.Х.Бранванд, социологические теории о слухах могут быть применены при анализе легенд, на основании того, что распространение легенд аналогично распределению слухов [Brunvand 1986: 159].

Обе повествовательные формы весьма правдоподобны, рассказываются «как правда», причем однократное событие образует центр повествования.

Е.Бернхайм затронул вопрос о сходстве легенды и слуха, когда предположил, что легенда есть просто «пережиток слуха» [цит. по Tangherlini 1990: 375].

Г.Олпорт в известной работе о слухах, согласился с этой точкой зрения и добавил, что «легенды остаются, т.к. отображают непреходящее состояние разума» [Allport 1947: 64].

Е.Морин, занимавшийся вопросами генезиса, развития и исчезновения слухов говорил о том, что временный характер и сильная локализация – есть два фактора, которые в случае неприобретения фиксированной формы, вследствие широкого распространения и адаптации, являются причиной того, что слух исчезает, а не остается в традиции [цит. по Tangherlini 1990: 375].

В.Янсен попытался учесть кратковременность повествований, когда предложил называть быстро исчезающие легенды «кратковременными легендами», а те, которые остаются в традиции подольше – «долговременными легендами»

[Jansen 1976: 270]. Данный подход весьма эффективен для снятия вопроса разграничения понятий «легенды» и «слуха».

Однако существенное отличие заключается в том, что легенда – всегда рассказ, а слух может представлять собой лишь короткое повествовательное предложение, и, следовательно, имеет даже более неопределенную форму, чем легенда.

Легенда и слух тесно связаны с вопросами правдоподобности. Слух, подобно легенде, основывается на общепризнанной вере во что-либо. Но для формирования слуха важна двусмысленность, либо отсутствие официальной информации, что влечет за собой появление рассказов, отражающих общественные интересы и убеждения [Allport 1947: 34]. Как только слух перестает отображать общественные связи, он прекращает свое существование.

Б.Клинтберг считает, что категория ГЛ зачастую есть лишь отображение слухов. Если слух существует долгое время, он становится легендой. Данное утверждение соотносимо с выделением В.Янсеном «кратковременных» и «долговременных» легенд.

подвергается гиперактивным переходам в коротком промежутке времени и часто в очень ограниченном пространстве. Такой слух становится переходной стадией легенды. Однако это стадия, несмотря на интенсивность, не гарантирует долговечности повествованию.

Полагаем, что слух является одним из составляющих легенды в том смысле, что психологические источники его появления являются основой и для появления легенды.

Итак, легенда есть традиционная форма фольклорных повествований, характеризующаяся соотнесенностью с историческим временем, повествующая о знаменательных событиях, произошедших с обычными людьми в жизненных ситуациях. Полагаем, что основной отличительной чертой «легенды» от «слуха», «сказки» и «мифа» является то, что легенда обладает историчностью, которая реализуется в правдивом описании событий, отражаемых в ней. Данная особенность связана с тем, как трактуется реальность в мифе, сказке и в легенде. Если в сказке реальность трактуется иронически, а в мифе окружающей реальности придается сакральный характер, то легенда пытается придать реальности некое правдоподобие. Достижение этой цели происходит по следующим причинам: легенда, как правило, отражает коллективный опыт людей, т.е. передает традиционное знание, актуальное для данной группы. На достоверность описываемых в легенде событий влияют, в числе прочего, разговорный характер повествования легенды и ссылки на достоверность, предоставляемые в ней. Полагаем, что по этим причинам, степень правдоподобия легенды гораздо выше, чем у других форм мифологической прозы.

ВЫВОДЫ

Мифология как воплощение мифологического сознания является важной частью национальной картины мира. Мифология реализует целый комплекс взглядов на мир и отражает национально-культурную специфику конкретного этноса.

Коллективное, обыденное сознание ярко проявляется в традиционных формах повествований, среди которых выделяются легенды. Легенда является второй по величине группой традиционных мифологических повествований, ее изучение занимает важное место в современных исследованиях.

Для всестороннего изучения легенды представляется необходимым условием объединение достижений этнолингвистики, когнитивного направления в лингвистике, семантики, фольклористики, литературоведения, а также данных культурологии, истории, социологии и других наук.

Легенда обладает определенными особенностями, которые выделяют данный тип повествований в особый жанр. Среди основных особенностей выделим то, что, отображая культурные ценности и верования человека, легенда является «историческим» повествованием, что обеспечивает ей правдоподобие (в отличие, например от мифов и сказок).

Высокий уровень правдоподобия достигается не только благодаря «историчности» легенды. Тот факт, что легенда является отражением коллективного опыта, т.е. передает традиционное знание, а также присутствующие в легенде ссылки на достоверность в сочетании с ее разговорным характером, сильно влияет на степень достоверности легенды.

Сообщаемое легендой всегда актуально в силу того, что легенда выражает нравственные нормы существования человека в мире. Отображая коллективные верования и опыт людей, легенда приобретает символический (психологический) характер. В то же время легенда основывается на сложившихся верованиях и ценностях. Изменения в повествовании, возможные в силу того, что оно не задается формулой, ведут к тому, что легенда приобретает функцию переподтверждения верований.

Существует зависимость легенды от природы сообщения, т.е. структура легенды зависит от ее функции. Данная особенность ведет к тому, что у легенды нет определенной формы. Форма легенды пересоздается с каждым новым рассказчиком. Поэтому легенда обладает гибкой повествовательной формулой и приобретает еще одну особенность – «эластичность»

повествования.

Легенда повествует об однократном событии. Необычайность события и архетипы коллективного бессознательного являются причинами эпизодического характера легенды.

Благодаря тому, что легенда повествует о событиях исторического времени, и ее основными персонажами являются обычные люди, а также по причине того, что в легенде подтверждаются предрассудки современного общества, происходит развитие нового типа легенд – «современных» или «городских» легенд, являющихся на наш взгляд очередной ступенью развития мифологических повествований.

ГЛАВА II. ГОРОДСКАЯ ЛЕГЕНДА КАК РЕЗУЛЬТАТ ЭВОЛЮЦИИ

ЛЕГЕНДЫ

2.1. «Городская» или «современная» легенда ГЛ представляет собой повествование более характерное для Америки, где не существует своих мифов (кроме мифов американских индейцев). Однако американский английский играет важную роль в становлении и распространении этнических символов, которые в настоящее время выходят за его пределы и приобретают общечеловеческое значение в жизни и культуре современного общества. Поэтому неудивительно что, в связи с процессами глобализации, влияние американского английского и американской культуры весьма сильно сказывается на массовой культуре. Это, в свою очередь, приводит к тому, что ГЛ оказывается важной составляющей и других культур.

Несмотря на спорный вопрос о выделении ГЛ как обособленного фольклорного жанра, нелишним будет, вслед за В.В.Виноградовым, определить жанр как «форму организованной речи, вызванной и кодифицированной нуждами общественной и производственно-профессиональной практики»

[Виноградов 1963: 254].

Одним из адекватных способов представления лексико-семантической структуры жанра может служить его тезаурус, а в лексико-семантическую структуру жанра входят: набор элементарных единиц и способ их организации.

Таким образом, задача исследователя – выделить эти единицы и реконструировать способ их организации (т.е. систему взаимосвязей между конкретными группами слов, задающую классификацию описываемого мира и конкретные семантические группы слов, выделяемые в этом мире).

Большое значение для изучения ГЛ имела деятельность таких ученых как Л.Дей и Э.Важцони в конце 1960-х – начале 1970-х гг. Вместе со своими учениками они стали собирать и документировать огромное количество ГЛ, вращающихся в основном потоке литературы Америки. Интерес к подобного рода историям еще более возрос после публикации книги Я.Х.Бранванда «Исчезающий попутчик» в 1981 году.

Именно в 1980-е годы XX века произошел значительный поворот в изучении ГЛ. Все большее внимание стало уделяться рассмотрению историй, сверхъестественное. Но при этом ученые не принимали их в качестве предмета научного анализа. Тем более что существовало мнение о том, что «истинность»

этих историй не разделялась «рациональными, практичными американцами»

[Ellis 1990: 1].

Позднее ученые стали разрабатывать научный подход к этой размытой, кажущейся бесформенной традиции. Обычно эти рассказы называют «городскими», «современными» или «новыми легендами», несмотря на то, что место действия не ограничивается лишь городом, а в форме нет ничего нового.

В ГЛ повествуется о событиях, которые «только что произошли», или об угрозах для общества, которые недавно появились, и поэтому термин «современная легенда», по мнению некоторых ученых, был бы более подходящим. В 1983 г. П.Смит организовал семинар в Университете Шеффилда под названием «О перспективах современной легенды», и такие семинары стали ежегодными, а в 1988 г. было образовано Международное Общество исследования современных легенд.

Основные положения, разработанные Международным Обществом, сводятся к следующим: «современная легенда» есть непременно производная форма, которую лучше всего можно понять на основе анализа народного творчества, а не в статичном виде. Легенды развиваются, базируясь на социальных контекстах, которые они стремятся изменить. «Современные легенды» могут считаться «производными» на трех уровнях:

1) вновь появившиеся новости, возникшие на основе социального окружения рассказчика. Их мотивы и структура могут быть очень старыми, но воздействие «современных легенд» зависит от утверждения того, что события или верования, описанные в них, напрямую связаны с прошлым, настоящим и будущим аудитории;

2) «производные» в том смысле, что их первичное значение при повествовании возникает вследствие особых социальных условий и ролей.

Повествование легенды является комплексным социальным событием, в котором рассказчик не только повествует хорошую (или плохую) историю, но, также получает (или не получает) контроль над двусмысленной ситуацией.