«Загидуллин Жан Каримович Особенности строения знаний в психологии как науке Специальность: 09.00.01 – онтология и теория познания Диссертация на соискание учёной степени кандидата философских наук Научный руководитель: ...»

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ

УЧРЕЖДЕНИЕ НАУКИ

ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ РАН

На правах рукописи

Загидуллин Жан Каримович

Особенности строения знаний

в психологии как наук

е

Специальность: 09.00.01 – онтология и теория познания

Диссертация

на соискание учёной степени кандидата философских наук

Научный руководитель:

профессор, доктор философских наук Кузнецова Н.И.

Москва – 2012 год

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

1 Глава I. Психология в оптиках философского анализа

13 1.1. Психология как объект философского анализа

13 1.2. Психология как проект научной дисциплины

16 1.3. Психологическая наука как социальный институт

18 1.4. Категориальный анализ психологии

21 1.5. Прагматический анализ психологии

27 1.6. Проблемы философского анализа психологии как науки

30 Глава II. Эпистемологический подход к анализу психологии

34 2.1. Модель науки в теории социальных эстафет

34 2.2. Анализ психологического знания

41 2.3. Анализ психологических теорий

64 2.4. Анализ наукообразующих программ в психологии

77 2.5. Анализ рефлексии ученых-психологов

92 Глава III. Перспективы развития психологии как науки

99 3.1. Проблема систематизации знаний в психологии

3.2. Трудности построения целостной системы знаний в психологии как науке

104 Заключение. Особенности строения знания в психологии как науке:

выводы из анализа

107 Список литературы

110 Введение Актуальность темы исследования Один из основных и широко исследуемых в теории познания круг вопросов связан с изучением строения и организации научных знаний, механизмов производства и обращения знаний в науке, в частности, вопросы специфики знаний в естественных и социально-гуманитарных дисциплинах.

Бурный рост научных работ в социально-гуманитарной сфере, развитие междисциплинарных исследований и расширение запросов практики к этому эпистемологического анализа научного познания в социально-гуманитарных дисциплинах. Перспективы их развития сегодня связывают с выявлением специфики и особенностей строения, движущих сил и перспективных форм организации научных знаний.

Вышесказанное определяет актуальность настоящего диссертационного исследования, которое посвящено вопросу строения знаний в психологии как науке. Психология в настоящем исследовании рассматривается как своего рода «модельный случай», где буквально сконцентрированы ключевые проблемы современного развития социально-гуманитарных наук. Речь идет прежде всего о таких нерешенных проблемах, как научный статус теорий социально-гуманитарных дисциплин, междисциплинарность и трансдисциплинарность, дискордантность практической и теоретической частей науки, трудности организации неклассических и постнеклассических исследований (в терминологии В.С Степина), развитие дисциплины в условиях осознания кризиса оснований науки и разрушения ее привычного дисциплинарного облика.

Степень разработанности темы Проблематика знания в различных науках детально и развернуто разрабатывается в философской литературе и занимает одну из основных тем теории познания. Среди ключевых авторов, заложивших основы понимания науки в целом и специфики научного познания, следует назвать Р. Декарта1, Г. Лейбница2, Д. Юма3, И. Канта4, Г. Гегеля5, И. Фихте6.

В середине ХIХ – начале ХХ веков разработка этой темы смещается от общих вопросов научного мышления к рассмотрению проблемы специфики самих научных знаний, исследуемых на материале математики и дисциплин естественнонаучного цикла. В это время создают свои работы такие философы как Дж. Милль7, О. Конт8, Г. Спенсер9, Э. Мах10, Р. Авенариус11, Л.

Витгенштейн12, Б. Рассел13, Р. Карнап14, Г. Гемпель15 и др., реализующие программы первого, второго и третьего (логического) позитивизма. Эти исследования во многом задают образец философского эмпирического исследования науки и научных знаний, реализуя идеал теории познания как специфической рефлексии науки и научной практики, но без метафизических «надстроек» (т.е. осуществление анализа средствами самого естествознания и Декарт Р. Метафизические размышления // Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950. С. 314Лейбниц Г. В. Труды по философии науки. М.: Либроком, 2010.

Юм Д. Сочинения в двух томах. М., 1965.

Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука // Кант И.

Собр. соч., Т.4, ч. 1. М.: Мысль, 1965. – С.69- Гегель Г.Ф. Наука логики: в 3 т. М.: Мысль, 1972.

Фихте И. Факты сознания. Назначение человека. Наукоучение. М., 2000.

Милль Дж. Ст. Система логики силлогистической и индуктивной. М.: Ленанд, 2011.

Конт О. Общие соображения о природе и значении положительной философии. В 2-х т. М.: 1925.

Спенсер Г. Синтетическая философия. М., 1997.

Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому. М.: Территория будущего.

2005.

Авенариус Р. О предмете психологии: эмпириокритический подход к проблеме души. М.: УРСС, 2003.

Витгенштейн Л. Избранные работы. М.: Территория будущего. 2005.

Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. М.: ТЕРРА, 2000.

Карнап Р. Преодоление метафизики логическим анализом языка // Вестник МГУ, сер. «Философия», № 6, 1993, С. 11-26; Карнап Р. Физикалисткий язык как универсальный язык науки // Философия и естествознание. Журнал «Erkenntnis» («Познание»). Избранное. М.: Идея-Пресс. 2010.

С.170-211.

Гемпель К. Г. Логика объяснения. М.: Дом интеллектуальной книги. 1998.

логики). Тогда же в рамках программы позитивистского исследования науки ставится вопрос о способах систематизации знаний в науке и «правильной»

классификации наук, обеспечивающей единство науки в целом.

сосредотачиваются на оформлении модельных представлений о науке и выявлении конкретных механизмов порождения научных знаний, а также представлении о специфике различных эпистемических образований, таких как научная теория, исследовательская программа, дисциплинарная матрица, научное сообщество. Базовыми для этого этапа развития философских и эпистемологических представлений о науке являются работы К. Поппера16, И.

Лакатоса17, Т. Куна18, П. Фейерабенда19, М. Полани20.

Параллельно этому процессу в конце ХIХ – середине ХХ века, начиная с представления о специфике социально-гуманитарных наук, особенностях гуманитарного мышления, а также об институциональных механизмах воспроизводства такого типа мышления и социальной природы научного познания. Эту линию представляют такие философы как П. Наторп21, В.

Дильтей22, К. Штумпф23, Г. Риккерт24, С. Франк25, Ф. Брентано26, Э. Гуссерль27, Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983.

Лакатос И. Методология исследовательских программ. М.: «Издательство АСТ». 2003.

Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс. 1970.

Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М.: Прогресс, 1986.

Полани М. Личностное знание. На пути к посткритической философии. М.: Прогресс, 1985.

Наторп П. Философия и психология // Наторп П. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 27-54.

Дильтей В. Описательная психология. СПб.: Алетейя, 1996; Дильтей В. Введение в науки о духе:

Опыт полагания основ для изучения общества и истории // Собрание сочинений в 6 тт. М.: Дом интеллектуальной книги. 2000. Т.1. С. 271-727.

Штумпф К. (1891) Психология и теория познания // Логос, №2 (47), 2005, С. 117-155.

Риккерт Г. Суждения и процесс суждения // Логос. М.: Книгоиздательство «Мусагетъ». 1913. Кн.

3-4. С. 191-208.

Франк С. Л. Душа человека. Опыт введения в философскую психологию // Франк С. Л. Предмет знания. Душа человека. СПб.: Наука, 1995. С. 419-632.

Брентано Ф. (1874) Психология с эмпирической точки зрения // Брентано Ф. Избранные работы.

М.: Дом интеллектуальной книги, 1996.

Гуссерль Э. (1928) Амстердамские доклады. Феноменологическая психология // Гуссерль Э.

Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С.297-340.

Г. Шпет28, Э. Дюркгейм29, М. Вебер30, Р. Мертон31, Р.Коллинз32, Ж.

Кангилем33, Дж. Бен-Дэвид34, Э. Голдман35, К. Джерджен (Герген)36, М. Куш37, Р. Харре38 и др.

В свою очередь, разработки этой проблематики во второй половине ХХ века, в том числе в отечественной эпистемологии и философии науки, были сосредоточены на представлении научного познания как деятельности по производству новых знаний, на анализе тенденций развития дисциплинарной организации науки, конкретных кейсов научных дисциплин, что привело к уточнению и проблематизации выработанных ранее модельных представлений о науке. В числе ключевых философов этой группы, а также важных фигур в контексте настоящего диссертационного исследования следует назвать В.В.

Васильева39, Д.И. Дубровского40, И.Т. Касавина41, В.А. Лекторского42, Л.А.

Микешину43, А.Л. Никифорова44, А.П. Огурцова45, В.Н. Поруса46, Шпет Г.Г. (1912) Один путь психологии и куда он ведет // Г.Г. Шпет. Психология социального бытия. Избранные психологические труды. / Под ред. Марцинковской Т.Д. М.: «Институт практической психологии», 1996.С.28-48.

Дюркгейм Э. Социология. Её предмет, метод, предназначение. М.: Канон, 1995.

Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.

Мертон Р. К. Социальная теория и социальная структура. М.: ХРАНИТЕЛЬ, 2006.

Коллинз Р. Социология философии. Новосибирск: Сибирский хронограф. 2002.

Кангилем Ж. (1956) Что такое психология? Выступление на конференции 18 декабря 1956 г. в философском колледже в Париже // Эпистемология и философия науки, 2012, Т.XXXI, №1, С. 212Бен-Дэвид Дж., Коллинз Р. (1966) Социальные факторы при возникновении новой науки: случай психологии // Логос. М., 2002. №5-6 (35). С. 79-103.

Goldman A. I. The relation between Epistemology and Psychology // Synthese. 1985. №64. P.29- Джерджен К. Дж. Социальный конструкционизм: знание и практика. Сб. статей. Минск: БГУ, 2003.

Куш М. Социология философского знания: конкретное исследование и защита // Логос. М., 2002.

№5-6 (35). С.104-135; 272. Kusch M. Psychological Knowledge: A Social History and Philosophy.

(Philosophical issues in science). NY: Routledge, 1999.

Harre R. Cognitive Science: A Philosophical Introduction. London: Sage Publications Ltd, 2002.

Васильев В.В. Философская психология в эпоху Просвещения. М.: «Канон+», 2010.

Дубровский Д.И. Психические процессы и мозг. М.: Наука. 1971.

Касавин И.Т. Текст. Дискурс. Контекст. Введение в социальную эпистемологию языка. М., 2008.

Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. М.: Наука, 1980; Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М.: УРСС, 2001; Лекторский В.А. Философия. Познание. Культура.

М.: Канон-плюс. 2012.

Микешина Л.А. Философия науки: Эпистемология. Методология. Культура. М.: Международный университет в Москве. 2006; Микешина Л.А. Философско-методологические проблемы психологической науки // Современные философские проблемы естественных, технических и социально-гуманитарных наук / Миронова В.В. (ред.). М.: Гардарики, 2007. С.583-593.

Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М.: Идея-Пресс. 2006.

Б. И. Пружинина47, В.М. Розина48, З.А. Сокулер49, В.С. Степина50, В.С.

Швырева51, Г.П. Щедровицкого52, Э. Г. Юдина53.

Для настоящего исследования особое значение имеет теория социальных эстафет и модель науки, разработанная известным российским философом М.А. Розовым54 и его последователями – Н.И. Кузнецовой55, Л. С. Сычевой56, С.С. Розовой57, К.И. Алексеевым58.

Наконец, при выполнении диссертационного исследования в качестве эмпирического материала использовалась психологическая литература, представляющая различные разделы научной психологии: экспериментальная, общая, социальная, клиническая, педагогическая, а также история психологии, анализируются концепции, теории, исследования и эксперименты следующих Огурцов А.П. Философия науки: двадцатый век. Концепции и проблемы. В 3 частях. СПб.: Изд.

дом «Мiр». 2011.

Порус В.Н. Как объяснять? Знак развилки на пути психологии // Методология и история психологии, 2008. Т. 3. № 1. C. 88–97.

Пружинин Б. И. Ratio serviens? Контуры культурно-исторической эпистемологии. М.: РОССПЭН, 2009.

Розин В.М. Психология: наука и практика: учеб. пособие. М.: Омега-Л, 2008; Розин М.В.

Эпистемологический статус психологических теорий // Методология науки и антропология / Отв.

ред. Генисаретский О.И. М.: ИФ РАН, 2012. С.59-87.

Сокулер З.А. Специфика гуманитарных наук // Философия науки: учебное пособие. / Под ред.

А.И. Липкина. М.: ЭКСМО. 2007. С.287-316.

Степин В.С., Розов М.А., Горохов В.Г. Философия науки и техники. М.: Контакт-Альфа, 1995;

Степин В.С. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция. 2005; Степин В.С. История и философия науки. М.: Академический проект, 2011.

Швырев В. С. Научное познание как деятельность. М.: Политиздат, 1984.

Щедровицкий Г.П. Философия. Методология. М.: Наука. 1997.

Юдин Э. Г. Методология науки. Системность. Деятельность. М.: УРСС, 1997.

Розов М.А. Проблемы эмпирического анализа научных знаний. Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1977. – 224 с.; Розов М.А Теория социальных эстафет и проблемы эпистемологии. М.:

Новый хронограф, 2008. – 352 с.; Розов М.А. Строение научного знания (проблемы методологии и методики анализа) // Философия науки. Вып. 3: Проблемы анализа знания. М.: ИФ РАН, 1997, с.59Кузнецова Н. И. Философия науки и история науки: эволюция взаимоотношений на фоне ХХ столетия // Философия науки. Вып. 4 / Анисов А.М. (отв. ред.) М., 1998. С.61-72; Кузнецова Н.И.

Научная рефлексия как объект историко-научного исследования // Проблема рефлексии.

Современные комплексные исследования. Новосибирск: Наука. 1987. С.213-221.

Сычева Л. С. Современные процессы формирования наук. Опыт эмпирического исследования.

Новосибирск: Наука, 1984. – 161 c.

Розова С.С. Классификационная проблема в современной науке. Новосибирск: Наука, 1986. – 223 с.

Алексеев К.И. Представления о реальности в психологии в свете теории социальных эстафет // На теневой стороне. Материалы к истории семинара М. А. Розова по эпистемологии и философии науки в Новосибирском Академгородке. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2004, с. 393-410.

зарубежных и советско-российских ученых-психологов: Г.Ю. Айзенк, А.

Анастази, Г.М. Андреева, В.А. Барабанщиков, Н.А. Бернштейн, Л. Бинсвангер, А.А. Бодалев, Е.Г. Боринг, Б. С. Братусь, Ф.Е. Василюк, Б.М. Величковский, В.

Вундт, Л.С. Выготский, П. Я. Гальперин, Л. Гараи, Ю.Б. Гиппенрейтер, Р.Р.

Гринсон, В. В. Давыдов, А.Н. Ждан, Б.В. Зейгарник, В. П. Зинченко, Р.М.

Йеркс, М. Кечке, Х. Кёхеле, Т.В. Корнилова, М. Коул, С. Кох, Э. Крепелин, Д.

Кэмпбелл, В.В. Лебединский, К. Левин, К. Леонгард, А.Н. Леонтьев, Д.А.

Леонтьев, Б.Ф. Ломов, А. Р. Лурия, Х.Е. Люк, В.А. Мазилов, Б. Г. Мещеряков, Р. Мэй, Г. Олпорт, И.П. Павлов, А. В. Петровский, Ж. Пиаже, А.А.

Пископпель, К.К. Платонов, А.А. Пузырей, Д.Н. Робинсон, К. Роджерс, В.М.

Розин, С. Л. Рубинштейн, И.М. Сеченов, С.Д. Смирнов, Р. Смит, Л.Н. Собчик, Э.Б. Титченер, О. К. Тихомиров, Х. Томэ, Э.К. Толмен, А.М. Улановский, Дж.

Уотсон, З. Фрейд, Е.Д. Хомская, Г. Эббингауз, А. В. Юревич, М. Г.

Ярошевский.

Цель и задачи исследования Целью диссертационного исследования является проведение философско-эпистемологического анализа строения знаний в современной научной психологии (на материале работ ХХ века) на разных уровнях: и как строение конкретных психологических знаний, научных теорий в психологии, как организацию систем знаний и как совокупность механизмов, обеспечивающих систематическое производство научных знаний в психологии.

Для достижения указанной цели в диссертации были определены следующие задачи:

1) рассмотреть работы зарубежных и российских философов по анализу знаний в научной психологии, специфики мышления психологов, особенностей психологии как науки с целью определения основных представлений о научной психологии в философии;

2) реконструировать недостатки и трудности философского анализа научной психологии, на базе чего сформулировать ключевые требования и концептуальные рамки проводимого в диссертации эпистемологического исследования;

3) с учетом вышеназванных требований и рамок, а также используя концептуальный аппарат теории социальных эстафет, исследовать совокупность научных знаний, образцовых научных теорий (признанных научным сообществом), концепций и экспериментов из различных отраслей психологии с целью выявления особенностей строения элементарного внутринаучной рефлексии ученых-психологов;

4) на основе результатов эпистемологического анализа жизни научных знаний в психологии сформулировать основные проблемы систематизации знаний в психологии, трудности обеспечения их когерентности и наметить перспективы построения целостной системы знаний в психологии как науке.

Объектом настоящего исследования является строение знаний в психологии как науке.

наукообразующие программы, определяющие особенности строения научных знаний в психологии, процессы производства знаний в психологической науке.

Теоретико-методологическая база Методологической основой настоящего исследования выступают концептуальный аппарат и эстафетная модель науки, заданные в теории социальных эстафет российского философа М.А. Розова. В основе этой эстафетной модели лежат представление о науке как социальном куматоиде (от греческого слова kuma – волна), реализующем различные социальные программы на постоянно сменяемом человеческом материале. В ядре так понятой науки лежит осуществление двух ключевых типов программ – исследовательских (получение знаний) и коллекторских (систематизация знаний). Наука рассматривается как механизм централизованной социальной памяти, где системообразующим для производства научных знаний является процесс воспроизводства непосредственных и вербализованных образцов поведения и деятельности ученых. Важной спецификой науки является то, что ее следует рассматривать как систему с рефлексией: фиксируя результаты своих исследований, ученый одновременно строит описание своих действий для дальнейшего их воспроизведения. Все это задает методологические требования к философскому анализу науки, в частности, установку на построение отличной от рефлексии ученого эпистемологической картины жизни знаний и науки в целом.

Положения, выносимые на защиту:

1) Эпистемологическое исследование строения знаний в психологии как науке предполагает анализ структуры элементарного научного знания, (исследовательских и коллекторских), а также выявление характера внутринаучной рефлексии ученых-психологов. Современная философия достаточно часто и разнообразно анализировала психологию, однако не с точки зрения процесса производства научных знаний, что может быть компенсировано за счет использования концепции социальных эстафет М.А.

Розова для анализа строения знаний в психологии как науке;

2) Исследование показало, что на уровне элементарного научного знания психология является полноценной научной дисциплиной, в которой решен вопрос о референции и репрезентации знаний. Психология ввела в общенаучный оборот новый тип референции знаний – «методический»

референт, где в роли представления объекта знания используется стандартизированная методика (психологические тесты, методика толкования сновидения, айтрекинги, психосемантические поля);

3) Сегодня в психологии идет интенсивная и последовательная работа по переводу «инквизитных» и «квазиэксквизитных» теорий в «эксквизитные» (в терминологии концепции М.А. Розова). Проанализированы три типа научных теорий в психологии («классификационные», «псевдогенетические» и «факторные»), из которых только «факторная теория» может претендовать на статус эксквизитной (развитой) научной теории. Выявлено, что важнейшими источниками образцов для построения теорий в психологии являются психоанализ, физиология и медико-биологические практики (психиатрия, дефектология, нейрохирургия);

4) Исследование зафиксировало, что на уровне наукообразующих программ психология демонстрирует «ослабленный» вариант научности: в ней практически отсутствуют программы, обеспечивающие когерентность (взаимную согласованность) научных знаний. В психологии распространены всего три программы относительной систематизации знаний: таксономия объектов психологии (взрослый, ребенок, больной, животное), история дисциплины и сопряженная с ней систематика психических процессов, состав и специфика которых обоснованы исторически (восприятие, память, мышление, эмоции, воля и т.п.). Показано, что организация знаний в психологии и ее дисциплинарное разделение имеет архаичный характер, что не способствует аккумуляции научных знаний и плодотворной кооперации ученых;

5) Установлено, что внутринаучная рефлексия ученых-психологов имеет характер «стоп»-рефлексии, т.е. ориентирована на интеллектуальное воспринимается учеными-психологами как проблема развития психологии.

Перспективы совершенствования психологии как науки напрямую зависят от возможности изменения организации знаний в психологии (за счет новых коллекторских программ), смены типа рефлексии ученых-психологов и целенаправленного развития научной инфраструктуры.

Научная новизна исследования В настоящее время в российской и зарубежной философии совершенно недостаточно исследований, специально посвященных изучению специфики знаний в психологии как науке. Попытки объяснить эту специфику на основе выявления тех или иных эпистемологических факторов, а также провести анализ конкретных механизмов функционирования психологии и вовсе отсутствуют.

Смысл данной диссертационной работы заключается в осуществлении систематического философско-эпистемологического анализа строения знаний в психологии как науке, а также в демонстрации эвристичности теории социальных эстафет для анализа социально-гуманитарных наук.

Теоретическая и практическая значимость исследования продемонстрирована эвристичность применения эстафетной модели науки к психологии. Представлен детальный анализ особенностей строения научных знаний, точнее – специфика референции и репрезентации психологических знаний, проанализирован уровень развитости психологических теорий и коллекторских программ. Выявлена роль внутринаучной рефлексии ученыхпсихологов для становления психологии как полноценной научной дисциплины.

Результаты исследования могут способствовать более углубленному пониманию проблем развития, преемственности и аккумуляции знаний в социально-гуманитарных науках, а также возможных путей систематизации знаний в психологии. Результаты, помимо того, могут быть использованы как в дальнейшем научно-философском исследовании специфики социальногуманитарных наук, так и в преподавании (в рамках дисциплин «Онтология и теория познания», спецкурсов по философским и методологическим проблемам психологии), а также в процессе совершенствования программ и тематических планов учебных дисциплин социально-гуманитарного цикла.

Апробация работы Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на заседании Сектора теории познания Института философии РАН 6 ноября 2012 г.

Основные идеи и результаты работы отражены в научных публикациях автора (журналы ВАКа):

1. Проблема неявного знания при подготовке научных кадров // Высшее образование в России. 2012. №12. С.119-125 – 0,7 а. л.

2. Эпистемологический анализ психологии как науки // Современные проблемы науки и образования [Электронный журнал]. 2012. № 3. Психология в оптиках философского анализа // Вопросы философии Отдельные положения диссертации освещались диссертантом в выступлениях и публикациях тезисов выступлений:

современном мире: диалог мировоззрений» в Нижнем Новгороде (июнь 2012) в двух сообщениях «Психология в оптиках философии науки» и «Особенности организации знаний в психологии как науке», по итогам форума опубликованы тезисы (0,05 а. л.);

5. на юбилейной конференции «Философия и парадигмы современной науки» Философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (декабрь 2011) в докладе «Организация знаний в психологии как науке», по итогам конференции опубликованы тезисы (0,05 а. л.);

6. на III Всероссийской конференции «Искусственный интеллект:

философия, методология, инновации» МИРЭА (ноябрь 2009) в докладе «Особенности строения и организации знаний в психологии», по итогам конференции опубликованы тезисы (0,01 а. л.), а также сообщение диссертанта признано лучшим на секции и награждено Почетной грамотой конференции.

Структура диссертации

Работа состоит из Введения, трех глав, Заключения и списка литературы, насчитывающего 269 позиций. Общий объем диссертации – 125 стр.

Глава I. Психология в оптиках философского анализа 1.1. Психология как объект философского анализа Взаимоотношения психологии и философии были и остаются достаточно непростыми. Пожалуй, трудно найти более богатую палитру отношений между философией и отпочковавшейся от нее научной дисциплиной.

Одно время психология воспринималась как эмпирическая практика проверки философских идей. По словам Эрнста Кассирера, во времена Просвещения психология существовала «в качестве основания критики познания; и вплоть до появления ''Критики чистого разума'' Канта эта роль психологии оставалась почти не оспоренной… психологический источник, таким образом, превращался в логический критерий»59.

Потом маятник отношения философии к психологии качнулся в другую сторону, и философия – в лице Огюста Конта – отрицала саму необходимость присутствия психологии в общей классификации наук. Конт писал, что в классификации наук «совсем нет места для той ложной психологии, представляющей последнее видоизменение теологии, которую так безуспешно пытаются теперь оживить и которая, не обращая внимания ни на физиологическое изучение наших мыслительных органов, ни на наблюдение рациональных процессов, действительно руководящих нашими научными исследованиями, стремится открыть основные законы человеческого духа, рассматривая их самих по себе, то есть превращая в полную абстракцию и причины и следствия»60.

Пик отрицательного отношения к психологии пришелся на начало ХХ века, когда философы дошли до публичных действий и выступили против присутствия психологов в немецких университетах. По сведениям Мартина Куша, в начале 1913 года «Рудольф Эйкен, Гуссерль, Наторп, Риккерт, Алоиз Кассирер Э. Психология и теория познания // Кассирер Эрнст. Философия просвещения. М.:

РОСПЭН, 2004. С. 112-113.

Конт О. (1848) Общие соображения о природе и значении положительной философии //Деборин А. Книга для чтения по истории философии. В 2-х т. М.: Новая Москва. 1925. Т.2. С.492.

Риль и Виндельбанд составили заявление, адресованное всем немецкоязычным университетам и министерствам образования, в котором они требовали экспериментальных психологов. Заявление подписали 107 философов из немецкоязычных средствах массовой информации. Гуссерль даже предложил Наторпу организовать профсоюз чистых философов»61.

К середине ХХ века философия значительно мягче стала относиться к психологии, и даже был сформулирован экзотический тезис о том, что философия (в лице эпистемологии) есть лишь раздел психологии. Как писал естественную науку: она строила ее из чувственных данных. Напротив, эпистемология в новом облике сама должна быть включена в естественную науку как раздел психологии...»62.

В чем же причина такого разнообразия? Вероятно, проблематика, исторически отнесенная по «ведомству» психологии, настолько важна, что просто отдать ее на откуп ученым-психологам философия не могла себе позволить.

В самом деле, философы неоднократно пытались спроектировать психологию по-своему, как философскую дисциплину. Одна из последних крупных попыток пришлась на конец ХIХ – начало ХХ вв. Тогда появилось множество философских проектов психологии: и «эмпирическая психология»

психология» А. Мейнонга, и «философские психологии» Т. Липпса и С.

Франка.

Куш М. Социология философского знания: конкретное исследование и защита // Логос. М., 2002.

№5-6 (35). С.116.

Quine W.V. (1969) Epistemology Naturalized // Sosa E. (ed.), Kim J., Fantl J., McGrath M.

Epistemology: An Anthology. MA: Blackwell Publishing Ltd, 2008. P.534.

Надо сказать, что философия до сих пор не до конца отказалась от идеи создать «свою» психологию. Одна из последних в наше время серьёзных попыток принадлежит британскому представителю аналитической философии, профессору Оксфордского университета Рому Харре, который, начиная с 1970-х годов, много времени и сил отдал созданию «дискурсивной (онтологической) роли языка для существования человека и сосредоточенной на анализе повседневных речевых практик63.

Тем временем научная психология, созданная по образцу естественных наук и отсчитывающая формальную историю с даты открытия Вильгельмом Вундтом первой психологической лаборатории в Лейпциге в 1879 году, бурно развивалась и процветает по сей день. Сегодняшние психологи отмечают институциональный расцвет своей дисциплины: «из узкокорпоративной сферы деятельности психология превратилась в массовую профессию»64 и стала «единой индустрией»65.

Осознание необратимости превращения психологии в самостоятельную науку подвигло философов начать в ХХ веке анализ того, что же, собственно говоря, представляет из себя молодая энергичная дисциплина.

На этом пути философия столкнулась с рядом трудностей выбора концептуальных рамок (философских оптик), которые мы и постараемся проанализировать в настоящей главе. Для этого рассмотрим основные попытки философского анализа психологии в ХХ веке. Их можно условно разделить на четыре большие группы, которые и будут проанализированы прагматический анализ.

Харре Р. Гибридная психология: союз дискурс-анализа с нейронаукой // Эпистемология и философия науки. Т. VI, №4, 2005, С. 38-63.

Барабанщиков В.А. Введение // Современная экспериментальная психология. / Под ред. В.А.

Барабанщикова. В 2 т. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2011. С.21.

Леонтьев Д.А. Неклассический вектор в современной психологии // Теория и методология психологии: Постнеклассическая перспектива. Под ред. А.Л. Журавлева. М.: Изд. ИП РАН, 2007.

С. Специально оговоримся, что мы не будем брать в расчет бурно развивающиеся в последние 40–50 лет исследования в области философии сознания66,67,68,69. Рассуждения российских, британских и американских философов (Васильев, Деннет, Дональдсон, Дубровский, Нагель, Сёрл, Фодор, Чалмерс и другие) посвящены очень специфическим попыткам решить средствами априорного и концептуального анализа онтологические проблемы философии сознания (например, «mind-body problem» или вопрос о структуре демонстрирует очень интересную попытку обойтись без научной психологии в решении онтологических проблем и потому не подходит для настоящего исследования.

1.2. Психология как проект научной дисциплины Один из наиболее прозрачных вариантов рассмотрения психологии привнесли историки философии и науки – анализ психологии как проекта, как замысла по созданию научной или философской дисциплины. Обычно такой замысел оформлен в виде отдельных трактатов, исследуемых историком на предмет анализа стартовых гипотез, проблемного поля, проектных установок и предлагаемых решений.

Показательным примером такого анализа является работа известного французского философа и историка науки Ж. Кангилема70, который в году проанализировал различные замыслы создания психологии с точки зрения того, на каких философских идеях они построены и способны ли Юлина Н.С. Головоломки проблемы сознания. М.: «Канон+», 2004. - 543 с.

Вильянуэва Э. Что такое психологические свойства? Метафизика психологии. М.: Идея-Прогресс, 2006. - 256 с.

Васильев В.В. Трудная проблема сознания. М.: Прогресс-Традиция, 2009. – 272 с.

Проблема сознания в философии и науке. / Под ред. Д.И. Дубровского М.: «Канон+», 2009. – Кангилем Ж. (1956) Что такое психология? Выступление на конференции 18 декабря 1956 г. в философском колледже в Париже // Эпистемология и философия науки, 2012, Т.XXXI, №1. С. 212называемых психологическими»71. Кангилем выделяет три основных типа проектных замыслов создания психологии: психология как естественная наука (Аристотель, Гален), как наука о субъективности (Декарт, Бергсон) и как наука о реакциях и поведении (Мен де Биран, Ницше). В каждом из этих вариантов он выделяет базовую философскую идею человека, а также возможный практический и инструментальный облик такой психологии. В целом Кангилем высказывает осторожный скепсис относительно возможностей для психологии быть построенной по этим замыслам. «Никто не может запретить философии продолжать ставить вопрос о плохо определенном статусе психологии, причем с точки зрения как науки, так и техники»72. По прогнозу Кангилема, стремление психологов поскорее оборвать связь с философией (выражающееся в отсутствии ясно сформулированной философской идеи человека) может привести только к тому, что психология превратится в инструмент манипулирования для власти, а самим психологам будет важно только одно – «убеждение в собственном превосходстве, в своей возможности управлять отношениями человека с человеком, в сознании правителя»73.

Другим ярким примером такого анализа является недавняя работа заведующего кафедрой зарубежной философии философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова В.В. Васильева. Он проанализировал «проекты создания философской психологии как науки о первоначалах душевной жизни» философами Просвещения: Х. Вольфом, Д. Юмом, И. Тетенсом и И.

Кантом, стараясь выделить «облик философского учения о душе», что, по его мнению, «являет собой главное достижение психологии ХVIII века»74.

Реконструируя социальный и интеллектуальный контекст размышлений этих философов, Васильев показывает варианты их ответов на судьбоносные для психологии вопросы: способы категоризации сущности «души» и «психики», границы рационального рассмотрения психических явлений и т.п.

Указ. соч. С.214.

Указ. соч. С.225.

Указ. соч. С. 224.

Васильев В.В. Философская психология в эпоху Просвещения. М.: «Канон+», 2010. С.498.

Специфика проектного анализа состоит в том, что, рассматривая замысел создания дисциплины, историки философии не берутся судить о том, что же имеет место в реализации проекта, в реальной практике создаваемой дисциплины. Иногда такая установка доходит до курьеза, как, например, в случае с философской антропологией Андрея Колыванова (под этим именем, вероятно, скрывался А.И. Вяземский, написавший трактат «Наблюдения о человеческом духе и его отношении к миру» в 1790 году) – философа, чья рукопись была утеряна и вновь найдена лишь в 2002 (!) году. Несмотря на это, В.В. Васильев рассматривает проект Колыванова наравне с проектами Тетенса и Вольфа как имеющий равнозначную с ними ценность75. Понятно, что невозможно анализировать практику производства знаний в несозданной дисциплине.

Другая трудность проектного анализа коренится в понятийной базе. Не будет сильным преувеличением утверждение, что философия еще не завершила рефлексию становления научных дисциплин ХVII–ХХ вв., в том числе и опыта создания наук на основе проекта. Не сложилось еще понимания необходимого и достаточного элементного состава такого рода проектов, представления о наборе требований к ним, о необходимых социокультурных метафоричность понятия «проект научной дисциплины» ведет к тому, что историки, в отсутствие четкой модели науки исследуют только взгляды отдельных мыслителей, а заявленная задача анализа «психологии как проекта»

так и остается не решенной.

1.3. Психологическая наука как социальный институт Есть другой, противоположный вышеуказанному, способ анализа Указ. соч. С.462-490.

Степин В.С., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники. М.: Гардарика, 1996 – 400 с.

Степин В.С. История и философия науки: Учебник для аспирантов и соискателей ученой степени кандидата наук. М.: Академический проект, 2011. – 423 с.

Огурцов А.П. Философия науки: двадцатый век. Концепции и проблемы. В 3 частях. СПб.: Изд.

дом «Мiр». 2011.

психологии в социологии науки: рассмотрение ее сквозь призму социальных процессов. Специфика этого способа состоит в том, что исследуются реальные и объективно зафиксированные факты создания и развития научной дисциплины.

Наиболее целостно этот взгляд представлен в работе классиков проанализировали становление научной психологии в Германии, Франции, Англии и США за сто лет (с 1850 г. по 1950 г.). В качестве материала для анализа ими использовалась статистика публикаций, данные о социальных и институциональных формах существования психологии (появление кафедр, должностей, специализированных журналов), данные интеллектуальных сетей – цепочек преемственности новой дисциплины («предшественники– основатели–последователи»). Анализ этого обширного эмпирического материала приводит их к мысли, что «новая научная идентичность может не только предшествовать, но и обуславливать рост научной производительности.

По крайней мере, социальные факторы сыграли – независимо от фактора самих знаний – важную роль в развитии новой психологии»80. Ведущим «гибридизации ролей», согласно которому социальная роль профессора психологии есть результат борьбы за социальный статус и престиж между философами и физиологами.

исключительно для того, чтобы доказать тривиальную мысль о том, что «экспериментальная психология зародилась именно в Германии»81. К сожалению, такой «сухой интеллектуальный остаток» свойственен социологии науки: при большом разнообразии и богатстве эмпирического материала – Бен-Дэвид Дж., Коллинз Р. (1966) Социальные факторы при возникновении новой науки: случай психологии // Логос. М., 2002. №5-6 (35). С. 79-103.

Указ. соч. С.84.

Указ. соч. С. 103.

скупость делаемых выводов.

Схожий взгляд на психологию развивает в своих исследованиях известный философ, младший коллега одного из лидеров социологии науки Дэвида Блура, работавший с ним в 1990-х гг. в Эдинбургском университете, Мартин Куш. Он рассматривает совокупность психологических знаний как существования, как и супружество, деньги или монархия»82. По его мнению, общество воспринимает психологические знания как реальные и выстраивает вокруг них институты, концентрирующие ресурсы, за обладание которыми и ведут борьбу психологи. В качестве материала для анализа Куш также берет статистику и сами публикации философов и психологов в начале XX века, данные социальной истории, вроде той, что упомянута в начале главы об психологов в Германии.

Мысль Коллинза и Бен-Дэвида о роли борьбы за социальный статус в психологии Куш развивает еще дальше. Он считает, что этот фактор не только является определяющим для становления научной психологии, но и формирует приверженность психологов тем или иным психологическим теориям. «Один психолог может предпочесть теорию своих конкурентов только потому, что она позволит ему улучшить свое социальное положение в профессии, в исследовательской организации или в учебном заведении»83.

Преимущество социологического взгляда перед проектным анализом, состоящее в том, что рассматривается реальная история психологии, совершенно обесценивается. Анализ психологии полностью сводится к неэпистемическим факторам (борьбе за социальные ресурсы), что также ничего не дает для понимания жизни научных знаний. Такому взгляду дал жесткую оценку классик философии науки Имре Лакатос: «Работа тех “экстерналистов” (большей частью “социологов науки”), которые претендуют на создание Kusch M. Psychological Knowledge: A Social History and Philosophy. L&NY: Routledge, 1999. P.1.

социальной истории той или иной научной дисциплины, не овладев самой этой дисциплиной и ее внутренней историей, не стоит ломаного гроша»84.

1.4. Категориальный анализ психологии Стремление следовать совету Лакатоса и «овладеть» психологией можно заметить в третьем направлении философского анализа – в категориальном анализе. Суть его в том, что выделяются наиболее общие, категориальные характеристики предмета психологии или мышления психологов с целью сравнения их с другими науками и философскими дисциплинами.

Так, имеется довольно давняя философская традиция разграничения конструируется представление о специфике мышления, предмете познания этих философских дисциплин, уточняются их границы, а в качестве средства оттенить эту специфику используется психология. Типичными являются философа Элвина Голдмана. Он считает, что «дедуктивная логика/формальная логика – это совокупность необходимых истин. Статус этих истин не зависит нивелирован. И наша задача – доказать, что эпистемические правила также могут быть выведены исключительно из логики, без какой-либо апелляции к фактам человеческой психологии»91. Голдман рассматривает психологию как Лакатос И. История науки и её рациональные реконструкции // Лакатос И. Методология исследовательских программ. М.: «Издательство АСТ». 2003. С. 296.

Штумпф К. (1891) Психология и теория познания // Логос, 2005. №2 (47). С. 117-155.

Введенский А.И. О пределах и признаках одушевления. СПб: Типография В.С. Балашова. 1892. – 119 с.

Челпанов Г.И. (1903) Психология и теория познания // Челпанов Г.И. Психология. Философия.

Образование. М.: МПСУ. 1999. С.92-142.

Наторп П. Философия и психология // Наторп П. Избранные работы. М.: Изд. «Территория будущего». 2006. С.25-54.

Hempel C.G. (1935) The Logical Analysis of Psychology // Feigla H., Sellars W. (eds.). Readings in Philosophical Analysis. N.Y.: Appleton-Century-Crofts, Inc., 1949, P. 373-384.

Goldman A. I. The relation between Epistemology and Psychology // Synthese. 1985. № 64. P.29-68.

Idem. P. 41.

сформулировать варианты того, как именно эпистемология (дескриптивная, аналитическая, нормативная) может обойтись без психологии и избежать опасности психологизма.

Другая развитая традиция в этой группе анализа занимается уточнением специфики разных типов наук: «наук о духе» и «наук о природе», объяснительных и описательных дисциплин. В ней решается вопрос о месте психологии в кругу других социально-гуманитарных Современную версию таких рассуждений можно найти у российского философа науки, почетного профессора МПГУ Л.А. Микешиной. Она, определяя философско-методологические проблемы психологической науки, фокусируется на особенностях ее дисциплинарного Психология, по мнению Л.А. Микешиной, обладает рядом характеристик:

естественнонаучных и гуманитарных дисциплин; в своем развитии не раз сменила предмет и метод, а проблему своего единства решает за счет «интеграции “под зонтиком” психологии множества конкретных отраслей и психологических дисциплин». Кроме того, для психологии характерно то, что, наряду с академической, существует «относительно автономная прикладная академической цели – не познание, а определенную «коррекцию» сознания человека97.

Эти характеристики во многом бесспорны, но что нам дает для понимания психологии такая диагностика (своего рода «дисциплинарная Idem. P. 34.

Дильтей В. Введение в науки о духе: Опыт полагания основ для изучения общества и истории // Собрание сочинений в 6 тт. М.: Дом интеллектуальной книги. 2000. Т.1. С. 271-727.

Риккерт Г. Суждения и процесс суждения // Логос. М.: Книгоиздательство «Мусагетъ». 1913. Кн.

3-4. С. 191-208.

Левин К. Переход от аристотелевского к галилеевскому способу мышления в биологии и психологии // Левин К. Динамическая психология: Избранные труды. М.: Смысл. 2001. С.54-86.

Микешина Л.А. Философско-методологические проблемы психологической науки // Современные философские проблемы естественных, технических и социально-гуманитарных наук /Миронова В.В. (ред.). М.: Гардарики, 2007. С.583-593.

Указ. соч. С.583-593.

феноменология»)? Ведь подобные рассуждения с равным успехом можно политология, экономика), т.к. это их родовые особенности. И даже наличие «автономной практики» и целевая установка на «коррекцию» человека не является чем-то специфичным исключительно для психологии.

Кроме того, современное дисциплинарное состояние классических естественнонаучных дисциплин (физика, химия, биология) давно уже квалифицируется как «зонтичное», объединяющее под одним «зонтикомбрендом» множество разнообразных научных дисциплин, что еще больше размывает определённость вышеназванной диагностики.

К этой группе анализа следует отнести также и другие, менее «дружественные» попытки анализа, а точнее, переустройства психологии.

К таким попыткам можно отнести работы лидера неопозитивизма и одного из основателей Венского кружка Рудольфа Карнапа, направленные на то, чтобы доказать возможность завершенного перевода предложений психологии в предложения физики. В его размышлениях это было нужно для того, чтобы завершить картину «единства науки». По мнению Карнапа, все науки делятся на философию и специальные науки, а специальные науки – на формальные (логика и математика) и реальные науки. В свою очередь, реальные науки подразделяются на науки о природе или науки о духе – психологию. «Все предложения науки выразимы в одном языке, все факты принадлежат к одному виду и исследуются теми же методами»98.

Смысл развиваемого Карнапом физикализма состоит в том, чтобы не только признать наличие психических свойств у некоторых физических объектов, но и целиком свести их к физическим свойствам. Свойство А редуцируемо к свойствам В и С, если предложения с выражением, обозначающим А, можно перевести в предложения, содержащие только выражения, обозначающие В и С. Карнап в статье «Психология на Карнап Р. (1931) Физикалистский язык как универсальный язык науки // Философия и естествознание. Журнал «Erkenntnis» («Познание»). Избранное. М.: Идея-Пресс. 2010. С. физикалистском языке» (1931) объявил психологические предложения «взаимно переводимыми в некоторые предложения физического языка, а человека»99. Однако реализовать эту программу перевода Карнапу не удалось, как, впрочем, и программу перевода предложений с психологическими бихевиористами.

Или другой, не менее экзотичный пример «переделки» психологии. Уже упоминавшийся нами философ Ром Харре в процессе создания «дискурсивной психологии» квалифицировал психологию как «несводимо гибридную науку»100. Это выражается в том, что психология объединяет не менее трех разных онтологий, в каждой из которых имеется своя речевая практика и способы говорения о специфических объектах: о личностях (persons), об организмах (organisms) или о молекулах (molecules). Выражается это в том, что люди говорят в зависимости от того, как они трактуют ситуацию: как ответственности»), или как событие, объясняемое через «действия молекул»

«свойственные живому организму» (описываемые в медико-биологических дискурсах, например, о здоровом образе жизни). Психология исследует эти виды обыденного речевого поведения, стремясь описать специфические грамматики (P-, O-, M-grammars), определяющие дискурс в каждой из этих онтологий и «выражающие нормы, очевидно усматриваемые в действиях людей» 101.

непосредственно психологии и дискурса психологов, но при более детальном рассмотрении выясняется, что это не так. Он не стремится анализировать Carnap R. (1931) Psychology in a Physical Language // Logical Positivism. Edition by A.J. Ayer. N.Y., 1959. P. 166.

Харре Р. Гибридная психология: союз дискурс-анализа с нейронаукой // Эпистемология и философия науки. Т. VI, №4, 2005, С. 38-63.

Указ. соч. С.45-47.

психологию, скорее, он возрождает старую идею о проектировании «правильной» – дискурсивной – психологии. Харре считает, что психологи создают «вторичные дискурсы» относительно речевого поведения людей102, и эти вторичные дискурсы регулируются теми же грамматиками, что и повседневная речь. Иначе говоря, дискурс психолога ничем принципиально не представлений и бытовой речи в становлении психологии как науки, по мнению Харре, крайне высока103.

В начале ХХ века психолог, методолог и один из основателей советской психологии Л.С. Выготский считал, что одна из главных причин кризиса психологии состоит в том, что «психология не имеет своего языка» и что «смутное состояние языка в психологии отражает смутное состояние науки»104. Спустя 80 лет аналитический философ Ром Харре предлагает считать это достоинством психологии (!)105, что довольно уязвимо для критики, например, в части понимания того, что такое различные виды «грамматики» и их роль в регулировании онтологии106.

Другой вопрос, что стремление анализировать бытовую речь (как это делает Харре) отражает тренд последних 30–40 лет, когда такие исследования начали оформляться в отдельное движение «фолк, или народной, психологии»

(«folk / common-sense psychology»)107,108,109. В этом движении делается попытка концептуального анализа обыденных представлений и речевых штампов в различных социальных ситуациях, для чего применяются совершенно различные методики, например, социологические опросники и анкеты. Однако Указ. соч. С.45.

Указ. соч. С. 152.

Выготский Л.С. (1927) Исторический смысл психологического кризиса // Выготский Л.С.

Собрание сочинений: В 6-ти т. Т.1. Вопросы теории и истории психологии М.: Педагогика, 1982.

С.356-357.

Harre R. Cognitive Science: A Philosophical Introduction. London: Sage Publications Ltd, 2002. P.153.

Critical Discursive Psychology. Edition by Parker I. NY: Palgrave MacMillan. 2002. – 286 p.

Botterill G., Carruthers P. The Philosophy of Psychology. Cambridge University Press, 1999. – 297 p.

Stich S., Shaun N. Folk Psychology // Stich S., Warfield T. (ed.) The Blackwell Guide to Philosophy of Mind. Oxford: Oxford University Press, Blackwell Publishing, 2003. P.235-255.

Bermdez J.L. Philosophy of psychology: a contemporary introduction. (Rutledge contemporary introductions to philosophy). N.Y.: Taylor & Francis e-Library. 2005. – 377 p.

нас не должно вводить в заблуждение то, что это движение называется «психология». Оно, по сути, является самобытной частью современной философии, корнями уходящей в аналитическую философию языка110, и иногда зовется «experimental philosophy»111, что в целом к анализу психологии как науки никакого отношения не имеет. Как об этом пишет известный российский философ И.Т. Касавин, дискурс-анализ в психологии «редуцирует предмет психологии к предмету лингвистики дискурса» и затрудняет психологии и обратно»112.

Известны и другие попытки методологического анализа научной методологии известным российским философом Г.П. Щедровицким113.

интеллектуальных средств и понятий, в которых психологи рефлектируют свое состояние. В частности, Щедровицкий считал, что понятия «предмет и метод» устарели и не подходят для понимания положения дел в научной психологии. Так, по его мнению, «психология – это не наука, но нечто значительно большее: это и некоторое видение мира, т.е. это и весь мир, взятый в определенном повороте, ракурсе»114. Из этого он делает вывод, что мыследеятельность и т.п.).

Botterill G., Carruthers P. The Philosophy of Psychology. P.155-159.

Experimental Philosophy. Edition by Knobe J., Nichols S. NY: Oxford. University Press. 2008. – 246 p.

Касавин И.Т. Дискурс-анализ как метод исследования сознания // Проблема сознания в философии и науке. / Под ред. Д.И. Дубровского. М.: «Канон+», 2009. С. 269-270.

Щедровицкий Г.П. (1981) Методологическая организация сферы психологии // Методология и история психологии. 2007. Том 2. Вып.3. С. 133-151.

Указ. соч. С. 141.

Уровень абстрактности представлений о «сфере деятельности или мыследеятельности» таков, что при рассмотрении сквозь предложенную Щедровицким «призму» специфика психологии просто исчезает. В таком рассмотрении психология мало чем отличается от инженерии как мыследеятельности, практики социокультурного проектирования и тому подобное. Не случайно предложенный Щедровицким ход анализа психологии так и не был реализован, а от его работы в этой части сохранился только критический тезис о негодности традиционных средств внутринаучной рефлексии ученых-психологов Итак, мы рассмотрели совершенно различные попытки и философские традиции в этой группе анализа. У всех них есть общая черта: в качестве средств анализа используются достаточно общие, высоко абстрактные категории (язык, мыследеятельность, социально-гуманитарный тип науки и т.п.). В итоге можно видеть, что недостатки категориального анализа становятся продолжением его достоинств: использование слишком общих понятий дает такой же слишком обобщенный, абстрактный взгляд на психологию.

1.5. Прагматический анализ психологии Уход от абстрактности и проявление интереса непосредственно к содержанию психологических концепций объединяет философскую аналитику в четвертую (пожалуй, наиболее неоднородную) группу прагматического отношения к психологии. Несмотря на различия концептуальных оснований, эта группа философов единодушно считает, что психология и философия взаимно полезны друг другу.

Наиболее явно такое отношение сформулировал знаменитый швейцарский психолог и основатель генетической эпистемологии Жан Пиаже.

По его мнению, логика и эпистемология, разрабатывая представления о составе и специфике логических операций правильного мышления, создают теоретическую базу для психологии – в частности, для психологии развития, которая использует эти представления для порождения собственных гипотез об интеллектуальных операциях в онтогенезе. Именно такое употребление логики и сделало знаменитым Пиаже, когда он сформулировал свою «операциональную теорию стадий развития интеллекта ребенка»115. Кроме того, Пиаже ратовал за возрождение упомянутой выше идеи философов Просвещения о том, что психология могла бы стать научной практикой, способной «верифицировать вопросы, поднимаемые эпистемологическими теориями»116.

Другой пример прагматического отношения к психологии можно найти в работах известного российского философа, академика РАН и руководителя сектора теории познания Института философии РАН В.А. Лекторского, заслуживают самого серьезного исследования именно на эпистемологическом и методологическом уровне»: идея «непрозрачности Я для самого себя» и появление знания особого типа, объединяющего «причинное объяснение с объяснением на основании мотивов»119. Кроме того, по мнению Лекторского, теория Дж. Гибсона спровоцировала революцию в эпистемологии, породив целое направление в когнитивных исследованиях (телесный подход к познанию – «embodied cognition»), что связано с идеей, что человеческое тело предопределяет восприятие мира в процессе непрерывного взаимодействия человека и среды120.

Между тем нередки радикальные утверждения (контрастирующие со взглядами Пиаже и Лекторского) о том, что психология целиком и полностью Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: Просвещение. 1969. – 596 с.

Пиаже Ж. Генетическая эпистемология // Вопросы философии. 1993. №5. С.58.

Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М.: Эдиториал УРСС, 2001. – 256 с.

Лекторский В.А. Трансформация эпистемологии: новая жизнь старых проблем // Эпистемология:

перспективы развития. / Под ред. В.А. Лекторского, Е.О. Труфановой М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012. С.5-49.

Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. С.89-92.

Лекторский В.А. Трансформация эпистемологии: новая жизнь старых проблем. С. 43.

выстроена как реализация философских идей. Этот взгляд получил свое весомое обоснование в работах Дэниела Н. Робинсона, профессора философии Американской психологической ассоциации «за значительный вклад в философские основы психологии». В своей книге «Интеллектуальная история психологии» Робинсон показал на обширном историка-философском материале, как смена философских концепций предопределили состояние и содержание психологической науки121. Он даже сформулировал кредо такого интеллектуальной истории философии»122.

Робинсон доказывает свою мысль о «примечании» большим числом примеров из истории, вроде случая философа и основателя утилитаризма Иеремии Бентама, который в ХIХ веке определил основы дескриптивной количественных отношениях. «Его “принцип удовольствия” нашел свое новое выражение в психоаналитических теориях Фрейда, в исследовании и теории Торндайка»123. Именно Бентам подтолкнул основателя первой во Франции инструмент, по меткому выражению Бентама, «аналог термометра – для установления количества интеллекта»124, что стало первым практическим тестом интеллекта (предшественник IQ-теста), названного впоследствии «шкалой умственного развития Бине-Симона».

Как и Робинсон, но в более узком смысле, исследователи феноменологии считают, что философия разрабатывает методы и приёмы мышления, которые феноменологического анализа и редукции запустила в психологии и Робинсон Д.Н. Интеллектуальная история психологии. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2005. – 568 с.

Указ. соч. С. 412.

Робинсон Д.Н. Интеллектуальная история психологии. С.283.

Цит. по: Робинсон Д.Н. Интеллектуальная история психологии. С. 284.

феноменологической психиатрии Карла Ясперса125,126,127.

Этот далеко не полный список работ философов из четвертой группы показывает, что перенос содержательных фрагментов и идей философских концепций, отдельных понятий и техник всегда имел место в истории психологии. Это и понятно, психология долгое время развивалась как философская дисциплина и по праву родства пользуется философским наследием. По той же причине философия не гнушается использовать результаты работы психологов.

Прагматический анализ привнёс в философию стремление преодолеть абстрактность категориального взгляда и установку на то, что именно содержание концепций психологов достойно философского анализа. Но за интересом к содержанию психологии задача эпистемологического анализа ее как науки отошла на задний план, и потому прагматический анализ не сообщает нам, что же именно произошло с психологией как наукой после ее отделения от философии.

1.6. Проблемы философского анализа психологии как науки Из проделанного анализа мы можем сделать вывод, что в ХХ веке психология нередко становилась предметом интереса философов, однако ее редко анализировали с точки зрения эпистемологических особенностей.

Так, проектный анализ, проводимый историками философии, игнорирует реалии производства и обращения научных знаний в психологии, что дисциплины». Социологический анализ психологии и вовсе исключает из Spiegelberg H. Phenomenology in Psychology and Psychiatry: A historical introduction. IL:

Northwestern University Press, 1972. – 413 p.

Phenomenology and Psychological science: Historical and Philosophical Perspectives. Edition by Ashworth P.D., Chung M. C. N.Y.: Springer Science, 2006. – 216 p.

Улановский А.М. Феноменологический метод в психологии, психиатрии и психотерапии // Методология и история психологии. 2007. Том 2. Выпуск 1. С. 130-150.

психологии, так как все объясняет социальными механизмами и процессами.

Казалось бы, категориальный анализ должен преодолеть трудности проектного и социологического анализа: и категории ясны, и психология рассматривается как «эпистемическое предприятие». Однако взгляд на психологию с высоты очень общих понятий не позволяет увидеть специфику знаний в этой науке и особенности функционирования ее научной инфраструктуры. В свою очередь, прагматический анализ дает обратный эффект: погружаясь в содержательную «материю», игру идей и концепций, он теряет видение психологии как науки.

Таковы основные трудности проанализированных вариантов философского анализа психологии. Попробуем из этого вывести ряд требований и рекомендаций к следующему шагу нашего анализа. Для этого наше исследование должно выполнить следующие требования:

1) в качестве эмпирического материала для анализа следует брать непосредственно образцы научных теорий, исследований, экспериментов, реально использующихся в практике работы ученых-психологов;

2) вопрос о научном статусе психологических знаний следует решать за счет того, что для анализа используются только те образцы, которые получили признание в психологическом научном сообществе в качестве научных теорий, исследований, экспериментов. В качестве практического критерия этого признания можно считать случай, когда анализируемые образцы психологических знаний упомянуты в не менее чем двух независимых академических источниках: например, в известном и/или общеупотребимом учебнике (монографии) психологии, а также в психологическом научном словаре или энциклопедии;

3) средства эпистемологического анализа должны быть «среднего уровня» (по Р. Мертону), т.е. должны позволять строить представления, применимые для анализа конкретных случаев и в то же время позволять строить суждения относительно научной психологии в целом. Важно при этом, чтобы понятийный аппарат был сопряжен с конкретной моделью науки, где бы нашлось место не только образцам научных текстов, но и рефлексии ученых, и иным практическим аспектам производства научных знаний (например, процессам верификации открытий и фактов);

4) создаваемая картина жизни научных знаний в психологии не должна заимствовать тексты рефлексии самих ученых-психологов, а должна строить свою, философско-эпистемологическую, действительность рассуждений. Это положение связано с представлениями теории социальных эстафет и будет обосновано ниже, в параграфе 2.1.

Кроме того, прежде чем приступить к анализу научной психологии, необходимо решить, какие именно отрасли и направления психологии следует считать научными. Внятного решения на этот счет в рефлексии самих психологов нет. Философия науки также не дает подсказок. Бытующие на организационно-практическое значение) – достаточно разнородны. Например, в соответствии с классификатором ЮНЕСКО от 1989 года психология состоит из порядка 100 суб-дисциплин, некоторые из которых сегодня могли бы психологические отрасли, как:

6110.01 Экстрасенсорное восприятие 6110.99 Другие направления Чтобы упростить наш отбор материала для анализа мы будем рассматривать образцы научной работы из тех отраслей психологии, по которым психологам присваиваются научные степени. В частности, в Российской Федерации в соответствии с приказом Министерства образования и науки России от 25.02.2009 № 59 таковыми отраслями являются:

19.00.01 Общая психология, психология личности, история психологии;

Proposed international standard nomenclature for fields of science and technology (UNESCO).

[Электронный ресурс]: англ. яз. Paris. 1989. – [http://unesdoc.unesco.org/images/0008/000829/082946eb.pdf] – P. 19.00.02 Психофизиология;

19.00.03 Психология труда, инженерная психология, эргономика;

19.00.04 Медицинская психология;

19.00.05 Социальная психология;

19.00.06 Юридическая психология;

19.00.07 Педагогическая психология;

19.00.10 Коррекционная психология;

19.00.12 Политическая психология;

19.00.13 Психология развития, акмеология.

Во всех остальных случаях при использовании иных образцов научных знаний будет специально оговариваться их роль как исторических, экспериментальных или теоретических сведений психологии (например, из психоанализа, феноменологической психиатрии, экзистенциальной психологии, когнитивной психологии и т.п.).

Глава II. Эпистемологический подход к анализу психологии 2.1. Модель науки в теории социальных эстафет Эпистемологический анализ строения знаний в психологии как науке мы будем проводить, используя теорию социальных эстафет М.А. Розова и эстафетную модель науки, разработанную на базе этой же теории129,130.

По мнению Розова, наука является социальным куматоидом (от греческого слова kuma – волна), реализующим различные социальные программы на постоянно сменяемом человеческом материале. В ядре так понятой науки лежит осуществление двух ключевых типов программ – исследовательских (получение знаний) и коллекторских (систематизация знаний). «Науку можно рассматривать как механизм централизованной социальной памяти, которая аккумулирует практический и теоретический опыт человечества и делает его всеобщим достоянием»131. Розов предлагает исследовать науку сквозь призму категории социальной памяти, где системообразующим для производства и обращения знаний является процесс воспроизводства непосредственных и вербализованных (отрефлексированных) образцов поведения и деятельности ученых. Собственно, знание, по Розову, есть вербализация содержания этих образцов.

Специфика рассматриваемой эстафетной модели науки состоит в том, что в рамках ответа о способе бытия знаниевых (и шире – семиотических) объектов – таких, как научные знания и научные дисциплины, в качестве краеугольного камня был выбран вопрос о роли образцов в организации научной деятельности.

В теории социальных эстафет на вопрос о том, в форме чего существуют знания (как предметные, так и инструментальные), дается следующий ответ: в Розов М.А. Наука как традиция // Степин В.С., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники. М.: Контакт-Альфа, 1995. С. 70-190.

Розов М.А Теория социальных эстафет и проблемы эпистемологии. М.: Издательство «Новый хронограф», 2008. – 352 с.

Розов М.А. Указ. соч. С.90.

виде волноподобных форм организации социальной памяти, социальных опосредованные, вербализованные) организации научного познания и образцы продуктов науки – и есть то, что передается, воспроизводится, и развивается (за счет механизма новаций) в науке, задавая тем самым ее основное содержание как социального куматоида.

Важной спецификой науки, по мнению Розова, является то, что ее следует рассматривать как систему с рефлексией, т.е. с вербализацией образцов деятельности и представлением потока человеческой активности как направленной на достижение определенной цели. Фиксируя результаты своих исследований, ученый одновременно строит описание своих действий для дальнейшего их воспроизведения132. Это задает требования к философскому анализу, в частности, – установку на построение отличной от рефлексии Рассматривая теоретическое научное познание как совокупность социальных эстафет, можно выявить тело науки – социальные программы и связи их друг с другом. Это и будет самостоятельная действительность размышлений о знаниях и науке.

ассимиляции. Это тот случай, когда объект рефлексии (в нашем случае – ученый) присваивает себе «чужую, внешнюю» рефлексию для самоописания, и на ее основе строит последующую деятельность133. Как мы увидим далее, этот феномен достаточно распространен в научной психологии, что во многом является тормозом развития этой дисциплины (подробнее об этом см. в параграфе 2.5).

Розов М.А. Указ. соч. С.153.

Розов М.А. К методологии анализа рефлектирующих систем // Проблемы рефлексии.

Современные комплексные исследования / Отв. ред. И.С. Ладенко. Новосибирск: Наука, 1987. С.32Согласно М.А. Розову, знание есть вербализация содержания образцов поведения и деятельности людей с целью их воспроизведения или переноса опыта на новые объекты или ситуации. Структура знания в самом простом, элементарном случае, может быть представлена как «эстафетная структура, объединяющая референцию знания (представление объекта знания) и репрезентацию (содержание знания в форме целостного акта деятельности с объектом знания)» 134.

В свою очередь, специфика научных теорий состоит в наличии особой социальной программы – теоретического конструктора. М.А. Розов пишет:

репрезентаторы в пределах этой совокупности либо непосредственно строятся конструктивного преобразования изучаемых объектов и сведения их к объектам, уже изученным. Правила таких преобразований и образуют теоретический конструктор»135.

Иными словами, теоретический конструктор представляет собой набор конструктивных элементов-объектов, для которых заданы определенные способы преобразования и при помощи которых ученый может создавать «степенями свободы». Важно при этом иметь в виду, что теоретический воспроизводимый, повторяемый результат, а следовательно, правила и единообразно (требование однородности теоретического конструктора).

Например, в рамках атомистического конструктора мы можем конструировать множество явлений – модель газа, жидкости, твердого тела. Хотя, естественно, ученый в своей работе может опираться на большое число образцов конструирования, и в этом смысле теоретический конструктор далеко не Розов М.А. Наука как традиция. / Степин В.С., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники. М.: Контакт-Альфа, 1995. С. 148.

Розов М.А Теория социальных эстафет и проблемы эпистемологии. С.388.

всегда вербализован. Порой ученому достаточно иметь перед глазами образцы решенных задач или успешно проведенных преобразований с объектом.

В связи с так заданным представлением о теоретическом конструкторе, М.А. Розов выделяет три типа научных теорий: инквизитные, эксквизитные (от лат. in-quisivi, ex-quisivi) и квазиэксквизитные. Остановимся на особенностях этих теорий подробнее, так как это нам понадобится в дальнейшем при исследовании научной психологии.

геометрических фигур, правила их построения определены как способ редуцирования одних геометрических фигур к другим, уже изученным. Нечто аналогичное мы имеем в истории развития статики, где за счет технических преобразований, примененных еще Галилеем, все простые машины могут быть сведены к рычагу. Как отмечает М.А. Розов, работа в рамках инквизитных теорий и в таких конструкторах, заданных на множестве изучаемых объектов, «требует от ученого большой изобретательности».

Яркий пример такой изобретательности при построении инквизитной теории можно видеть на материале теории атоллов Ч. Дарвина. Как известно, в океане встречаются кольцеобразные острова, образованные кораллами. Это атоллы, или лагунные острова. «Их загадка в том, что окружающий их океан имеет, как правило, очень большие глубины, в то время как кораллы живут только на мелководье. Известны вообще три типа коралловых построек:

береговые коралловые рифы, расположенные непосредственно у берега и не представляющие собой ничего загадочного, барьерные рифы, отделенные от берега лагуной, и, наконец, совершенно изолированные и окруженные океаном атоллы. Ч. Дарвин строит теорию, согласно которой атоллы образуются за счет опускания океанического дна. При этом предполагается, что опускание происходит достаточно медленно, чтобы кораллы успевали расти и оставаться у поверхности. Два других типа коралловых построек – это последовательные этапы развития атолла. Нетрудно видеть, что Дарвин с помощью некоторых преобразований сводит атоллы к береговым рифам, что объясняет и само существование, и некоторые особенности лагунных островов»136.

Другой прекрасной иллюстрацией инквизитных теорий является эволюционная биология, где самые первые теории связаны с попытками построить их на базе чисто технических преобразований одних организмов в другие. Например, «Жоффруа Сент-Илер построил удивительную концепцию, согласно которой млекопитающие есть как бы вывернутые наизнанку насекомые: если у млекопитающих внутренние органы расположены вокруг позвоночника, то у насекомых – внутри хитиновой трубки»137.

В инквизитных теориях конструктор задан на множестве самих изучаемых объектов, что, как правило, сильно ограничивает возможности ученого и продуктивность самой теории, но часто бывает распространено в ситуации становления дисциплины или теории.

В чем же специфика двух других типов теорий? Особенность эксквизитных теорий состоит в том, что теоретический конструктор в них задан на объектах иной природы, чем объясняемые. Например, в кинетической теории материи изучаемые объекты типа газа строятся на базе атомных представлений, причем, что очень важно, движение и столкновение атомов подчиняется законам механики. «Конструктор, таким образом, частично заимствуется из другой области знания, но за счет некоторых промежуточных предположений… вроде предположений Больцмана, что атомы – это упругие шарики. Теория приобретает как бы две экспериментальных базы:

экспериментальное изучение газов, с одной стороны, и эксперименты в механике, с другой»138.

«В рамках эксквизитных теорий изучаемые объекты первоначально описываются с точки зрения их функций, на базе функциональных репрезентаторов, а уже потом изобретается конструкция, способная объяснить их поведение. В этом случае построение эксквизитной теории очень Розов М.А. Указ. соч. С. 247.

Розов М.А. Указ. соч. С.255.

Указ. соч. С.257.

напоминает работу инженера-конструктора, который должен спроектировать устройство с заданными функциональными характеристиками»139.

математизированные, где главную роль начинает играть математический геометрических методов в механике и астрономии. «Уже Эратосфен в III веке до н.э., измеряя длину меридиана, строит чертеж, в котором, наряду с кругом, изображающим Землю, и радиусами, присутствуют также падающие на Землю солнечные лучи в виде параллельных прямых линий. Чертеж, таким образом, сводит в единый геометрический образ совершенно разные объекты, нивелируя их различия и позволяя использовать в дальнейшем чисто геометрические рассуждения. Можно сказать, что именно в таких ситуациях геометрия впервые начинает функционировать не как теория реального интерпретации»140.

существенно изменило характер или стиль мышления ученых, в первую очередь – физиков. Но, как это мы постараемся показать ниже, и психологов тоже. Обычно этот тип теорий соответствует развитой форме науки и представляется как наиболее богатая и продуктивная по своим возможностям теория.

И, наконец, квазиэксквизитные научные теории, как следует из названия, являются своего рода более слабыми версиями эксквизитных теорий. Хотя они и строятся на «пересечении» разных традиций (их конструктор также задан на особых объектах, отличных от изучаемых самостоятельного обоснования в какой-либо другой области научного знания.

«Чаще всего они заимствуются из сферы оперирования с теми явлениями, Указ. соч. С. 411-412.

которые являются непосредственными объектами нашего исследования, а иногда представляют собой некоторые удобные априорные допущения»141.

В ходе исторического развития квазиэксквизитные теории, отмечает Розов, «сплошь и рядом превращаются в эксквизитные в связи с развитием соответствующих областей знания. Например, все теории химического строения до появления квантовой механики были квазиэксквизитными, но превратились в эксквизитные, когда возникла квантовая химия и теория химической связи. Другой пример. Уже в XVI веке, изучая заразные болезни, Джироламо Фракасторо строит теорию, согласно которой заражение происходит по причине наличия особых «семян», способных порождать себе подобных. Эта теория становится эксквизитной в связи с развитием микробиологии. Аналогичным образом генетику Менделя можно считать квазиэксквизитной теорией до тех пор, пока не была выявлена химическая природа гена»142.

Фактически Розов, вводя вышеуказанную типологию, задает содержание этапности развития научной дисциплины – от инквизитных теорий к эксквизитным – то, что, по сути дела, отсутствовало в концепции науки Т.

Куна.

Подведем некоторые итоги рассмотрения теории М.А. Розова. Очевидно, ее можно рассматривать как потенциальную программу эпистемологических исследований научного знания. Если ориентировать наш анализ психологии как научной дисциплины на реализацию этой программы, то следует рассмотреть следующие вопросы:

• анализ специфики психологических теорий: тип теории и на какие образцы ориентируются психологи при построении психологических теорий (теория и теоретический конструктор);

Указ. соч. С.259.

• анализ наукообразующих программ психологии (исследовательских и коллекторских), а также практики систематизации и обеспечения когерентности научных знаний в психологии;

• реконструкция роли внутринаучной рефлексии психологов-ученых в становлении и развитии психологии.

Также важно подчеркнуть, что термин «строение знаний» мы будем использовать в настоящем исследовании в двух смыслах (узком и широком смысле слова):

• в узком смысле слова: строение – это структурные особенности единичного образца научных знаний в психологии (подробнее будет изложено в параграфе 2.2);

• в широком смысле слова: строение – это синоним термина «строй», т.е.

форма организации большого массива научных знаний в целостные единицы – такие, как научная теория и наукообразующие программы (подробнее будет изложено в параграфе 2.3 и 2.4).

2.2. Анализ психологического знания Итак, вспомним, что знание с точки зрения концепции социальных эстафет М.А. Розова есть вербализация содержания образцов поведения и деятельности людей с целью их воспроизведения или переноса опыта на новые объекты или ситуации. Структура знания в самом простом, элементарном случае может быть представлена как «эстафетная структура, объединяющая референцию знания (представление объекта знания) и репрезентацию (содержание знания в форме целостного акта деятельности с объектом знания)»143.

Вначале сосредоточимся на референции144. Очевидно, что любое научное Розов М.А. Наука как традиция // Степин В.С., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники. М.: Контакт-Альфа, 1995. С. 148.

Специально следует отметить, что мы понимаем референцию не так, как традиционная семантика или аналитическая философия, т.е. как отнесенность языковых выражений к предметной действительности (см.: Куайн У. Заметки по теории референции // Куайн У. С точки зрения логики.

знание предполагает свой объект (то, о чем оно). Но проблема состоит в том, чтобы найти способ представить объект для изучения, отличить его от всех других объектов145, а также сделать его доступным для осуществления исследовательских и экспериментальных процедур.

Как же это сделать? Например, найти эталонный эмпирический экземпляр объекта изучения и «законсервировать» его для дальнейшего использования. Скажем, биология, химия или геология часто так и поступают, создавая целые музеи и коллекции референтов: в геологии – это образцы горных пород, минералов и почв; в биологии – это образцы биологических материалов, чучела и законсервированные организмы; в химии – это наборы разнообразные морфологические референты, выступающие в роли эталонных объектов, которые ученые исследуют и объясняют.

Что же делать тем наукам, у которых объект не вмещается ни в какой музей (например, астрономии, географии или квантовой физике)? Для таких наук приобретает особую значимость форма представления изучаемого объекта, поиск подходящего функционального референта в виде знаковосемиотического заменителя объекта изучения: например, различные изображения галактик и звезд, глобус или географические карты, следы на фотопластинке. Важное конструктивное требование к функциональным референтам состоит в том, что они должны позволять применять к ним исследовательские процедуры (измерение, анализ, эксперимент и т.п.).

С этой точки зрения, психология долгое время была проблемной дисциплиной: в ней отсутствовали морфологические образцы исследуемых М.: Канон+. 2010. С. 188-199). Для нас референция – есть способ представления объекта исследования в знании (в некотором смысле это противоположная «номинации» интеллектуальная операция). С учетом того, что знания мы рассматриваем не только как совокупность языковых выражений, но и как комплекс лингвистических и экстралингвистических эстафет, то и референция становится объединением как лингвистических, так и экстралингвистических эстафет научного знания (нередко в референции именно экстралингвистические компоненты знания преобладают, см., например, специфику использования карт в географии).

Не случайно в первоначальной версии концепции М.А. Розова «референт» как элемент знания назывался «дифференциалом», см.: Розов М.А. Проблемы эмпирического анализа научных знаний.

Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1977. С. 155.

объектов. В самом деле, какие могут быть образцы традиционных объектов психологии, которых, по словам одного из создателей советской психологии П.П. Блонского, не так уж много – ведь речь идет о «психологии взрослого, ребенка, животных, примитивных народов и ненормального человека»146. Как об этом же писал известный англо-американский психолог (и ученик Вундта) Эдвард Титченер: «В то время как новооткрытое насекомое или редкий минерал возможно уложить в коробку и переслать от одного наблюдателя к другому в отдалённую страну, – психолог никогда не может подобным образом предоставить свое сознание на рассмотрение другого психолога»147.

Иными словами, в то время психологическое знание не имело референта, что порождало обоснованные сомнения в том, является ли оно вообще научным знанием.

Эпистемологическая революция, произошедшая в конце ХIХ века и сделавшая психологию самостоятельной наукой, состоит в том, что Вильгельм Вундт и специфические функциональные референты психологических знаний.

Традиционно Вундту приписывают честь внедрения в психологию экспериментального метода, соединившего психофизиологический эксперимент и интроспекцию. Но самое важное нововведение было сделано в практической организации эксперимента. Вундт установил жесткое правило:

каждый испытуемый в эксперименте должен пройти длительную подготовку авторитетного американского историка психологии (и ученика Титченера) Эдвина Боринга, «Вундт указывал, что ни один испытуемый, который выполнил менее 10 000 интроспективно проконтролированных реакций, не подходит как источник сведений для публикации из его лаборатории»148.

Блонский П.П. Очерк научной психологии. М., 1921. С.27.

Титченер Э.Б. Очерки психологии. СПб.: Издания Ф. Павленкова, 1898. С.28.

Боринг Е.Г. (1953) История интроспекции // История психологии. Период открытого кризиса (начало 10-х – середина 30-х годов ХХ века) /Гальперин П.Я. (ред.). М: Изд. МГУ, 1992. С.25.

психических элементов сознания, которые могли бы быть «восприняты» ими в ходе эксперимента. Список этих элементов был задан систематикой психических феноменов, разработанной Вундтом149,150.

(многосоставную) сенсорную реакцию испытуемого, Вундт поставил в соответствие нормативный состав сенсорных элементов этой реакции. Вот как описывались некоторые из них – например, вкусовые ощущения: «вкус»

лимонада состоит из сладкого вкуса, кислого вкуса, запаха (аромат лимона), (осязательное ощущение). «Вкус» известкой воды состоит из слегка сладковатого вкуса, из ощущения тошноты (обычное ощущение), ощущения температуры и жгучего (осязательного) ощущения. «Вкус» чая состоит из горького вкуса, из запаха, из ощущения температуры и из вяжущего (осязательного) ощущения»151. Испытуемые «узнавали» в себе только определенные реакции и описывали их вундтовскими шаблонными фразамиописаниями. Кроме того, для унификации «узнавания» Вундт настаивал на том, чтобы испытуемый и экспериментатор регулярно менялись местами, добиваясь тем самым еще и единообразия «понимания» того, о чем говорят испытуемые.

Вундт кодифицировал описания психических феноменов и организовал использование испытуемыми и экспериментаторами этих шаблонных текстовописаний, которые, по сути, и были функциональными референтамизаменителями психических феноменов. Варьируя и усложняя сенсорные стимулы, Вундт изучал законы соединения элементов сознания друг с другом в зависимости от стимуляции, т.е. исследовал особенности и правила соединения введённых им референтов в восприятии испытуемых.

Вундт В. Очерк психологии. СПб. 1896. – 224 с.

Вундт В. (1880) Основы физиологической психологии. Об элементах душевной жизни.

Интенсивность ощущения. М.: Либроком, 2010. – 330 с.

Титченер Э.Б. Указ. соч. С.42.

Конструктор, на базе которого создавался этот набор референтов, Вундт позаимствовал из физиологии органов чувств (не случайно он вначале назвал элементарных сенсорных ощущений (общим числом, по скрупулезным подсчетам Титченера, 42 415 элементов) была привязана к строению и особенностям функционирования органов чувств человека и служила источником, по мнению Вундта и его учеников, «откуда черпается все содержание души нормального человека»152.

Таким образом, Вундт, сконструировав референты для психологии, создал возможность систематического производства в ней научных знаний.

Помимо этого он почти единолично обеспечил введение их в оборот. За долгую академическую карьеру Вундта в его лаборатории прошли подготовку более 1000 человек153, из которых 186 (!) ученых защитили под его руководством диссертации154. Большинство из них стало в дальнейшем известными основателями школ и влиятельных направлений в научной психологии и психиатрии: Э. Крепелин, Е. Титченер, О. Кюльпе, Г.

Мюнстерберг, Дж. Кеттел, Л. Ланге, Д. Болдуин, С. Холл, Э. Клапаред, К.

Марбе и многие другие155,156.

Уже во второй половине ХХ века найденный Вундтом способ задания референтов был использован в рамках построения различных типологий личности. Известный немецкий психиатр из Вюрцбурга Карл Леонгард, составил в 1970-х годах типологию «акцентуированных черт личности», понятых как чрезмерно усиленные индивидуальные черты личности, обладающие тенденцией к переходу в патологическое состояние при Указ. соч. С. 52-53.

Ash M.G. Academic Politics in the History of Science: Experimental Psychology in Germany (1879Central European History (Brill Academic Publishers), September 1980, Vol. 13, №8, p.255-286.

Hearst E. One Hundred Years: Themes and Perspectives // Hearst E. (ed.) The First Century of Experimental Psychology. NY: L. Erlbaum Associates, 1979. P.22.

Boring E.G. A history of experimental psychology. Second edition. NY: Appleton-Century-Crofts inc.

1957. P. 324.

Люк Х.Е. История психологии. М.: Научный мир, 2012. С.74.

неблагоприятных обстоятельствах157. Для их представления он предложил произведений (кодифицированных самой культурой): Толстого, Достоевского, Гоголя, Шекспира, Сервантеса, Бальзака, Гёте, Стендаля158. По мнению Леонгарда, гениальные писатели умеют прекрасно изображать «не только типических персонажей, но и типические ситуации», где проявляется «единообразие поведения… типических персонажей, подчеркивая типичность их манер, реплик»159.

Литературные описания выступили в роли функциональных референтовзаменителей изучаемых Леонгардом акцентуированных личностей, т.е. по выполняемой эпистемической задаче стали аналогичны описаниям элементов сознания В. Вундта. С этой точки зрения становится понятна важнейшая роль художественной литературы для психологии: она выступает в качестве знаний.

Нередко психологи в поиске подходящих референтов психологических знаний стремились выйти за пределы литературы и, в широком смысле, нарратива. Так, бихевиористы и необихевиористы нашли своеобразный экспериментального ящика-лабиринта («проблемный ящик Торндайка») и помещенного в него лабораторного животного (крыса, голубь, дождевые черви, кошка, собака, обезьяна). Как об этом писал создатель «когнитивного»

направления необихевиоризма Эдвард Толмен, «все самое важное в психологии… может быть установлено в ходе экспериментального и теоретического анализа детерминант поведения крысы в лабиринте»160.

Вероятно, с позицией Толмена был полностью согласен (с заменой крыс на собак) известнейший русский физиолог, лауреат Нобелевской премии и Леонгард К. Акцентуированные личности. Киев: Изд. Выща школа. 1989. – 544 с.

Указ. соч. С.252-529.

Указ. соч. С.290.

Tolman E.C. The determiners of behavior at a choice point // Psychological Review, 1938, №45. P.34.

создатель теории условных рефлексов И.П. Павлов161.

Очевидно, что морфологический референт в психологии – достаточно подготовки (как, например, вживления фистулы собакам Павлова). Из этого же следует и то, что у морфологических референтов имеется большой недостаток:

человеческого поведения (двигательных навыков, простых реакций на внешние воздействия, элементарных условных рефлексов и т.п.). Попытки же представить сложные психические феномены неизбежно наталкивались на конструктивные ограничения морфологических референтов. Например, в «периферической теории мышления» основатель бихевиоризма Джон Б.

Уотсон попытался представить мышление через совокупность скрытых высказываний: по его мнению, мышление – это «навык гортани», и его органом служит не мозг, а гортань162. Однако эта теория, породив множество инструментальных средств исследования в психофизиологии, нежели в проблематичность поисков морфологических референтов в психологии.

Впрочем, современные наследники бихевиоризма – когнитивные психологи – не оставляют надежд на создание морфологических референтов для сложных психических феноменов (познавательные процессы), что проявляется в попытках использовать в этом качестве компьютеры и человеко-машинные комплексы163.

референтов оказали психиатрия и психотерапия (психоанализ). В своей развитой форме психоанализ разработал ряд функциональных референтов для Павлов И.П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей деятельности (поведения) животных. М.: Наука, 1973. – 660 с.

Уотсон Дж. Бихевиоризм // История психологии. Период открытого кризиса (начало 10-х – середина 30-х гг.) / Гальперин П.Я. (ред.). М: Изд-во МГУ, 1992. С.106.

Величковский Б.М. Когнитивная наука: Основы психологии познания. В 2 т. М.: Смысл. 2006.

такого сложного объекта изучения психологии, как «больная личность». Ими стали «классические случаи лечения», описанные, проанализированные и введённые в научный оборот основателем психоанализа Зигмундом Фрейдом и его коллегами (психиатрами, психотерапевтами). Случаи-референты включали в себя описание симптомов, биографические и объективные данные о жизни пациентов, историю болезни и результаты лечения. Хорошо известны случаи «Анны О.», «Доры», «человека с волками», «маленького Ганса»164, а в экзистенциальной психотерапии – случай «Эллен Вест»165.

Эпистемологическая функция этих случаев-референтов состоит вовсе не в том, чтобы демонстрировать эффективность лечения. Благо, имеется масса фактов, доказывающих, что главные персонажи этих случаев не всегда были избавлены от своих симптомов166. Классические случаи нужны для того, чтобы представить в отчужденной и стандартизированной форме изучаемый психический феномен, сохранив его структурную и качественную сложность, а также дать возможность строить различные теории и объяснения. Именно это и требуется от референта научных знаний.

Один из самых известных и любопытных для эпистемологического анализа случаев-референтов в экзистенциальной психологии является «случай Эллен Вест»: описание истории болезни и хода неудачного лечения в начале ХХ века 30-летней девушки Эллен Вест. Она страдала, как мы бы сейчас сказали, «расстройством пищевого поведения» (в соответствии с принятой сегодня классификацией психических заболеваний – МКБ-10167).

Эллен была пациенткой ряда психиатров, в том числе двух очень известных – Эмиля Крепелина (ученик Вундта и автор до сих пор используемой классификации психических заболеваний) и Эйгена Блейлера Фрейд З. Знаменитые случаи из практики. М: Когито-Центр, 2007. – 214 с.

Бинсвангер Л. (1944) Случай Эллен Вест. Антрополого-клиническое исследование // Экзистенциальная психология. Экзистенция / Мэй Р. (ред.). М.: Апрель Пресс, 2001. С. 361-511.

Руткевич А. М. Как Фрейд подгонял факты под свою теорию // Руткевич А. М. Психоанализ.

Истоки и первые этапы развития: Курс лекций. М.: ИНФРА-М. 1997. С. 156–161.

Классификация психических и поведенческих расстройств: клинические описания и указания по диагностике. Международная классификация болезней, 10-й пересмотр (МКБ-10). К.: Сфера. 2005. – 308 с.

(ввел понятие шизофрении и описал ее виды). Они диагностировали у нее меланхолию и шизофрению соответственно, но, вопреки проводимому ими лечению, Эллен Вест покончила жизнь самоубийством в 1918 году. Сам же случай был воссоздан в 1944 году известным швейцарским психиатром и основоположником экзистенциальной психологии Людвигом Бинсвангером по материалам, обнаруженным в архивах возглавляемой им психиатрической больницы в Швейцарии.

Бинсвангер вместе с подробным описанием «случая Эллен Вест» дал свою версию причин ее заболевания. Спустя много лет после Бинсвангера два других лидера экзистенциального движения в психологии – Карл Роджерс и Ролло Мэй – построили свои альтернативные версии объяснения этого случая.