На правах рукописи

ГАМАЛЕЙ МАКСИМ СЕРГЕЕВИЧ

Трансформация морально-этической самооценки самурайского сословия в

период Токугава (1603-1868)

Специальность 07.00.03 – всеобщая история

(новая и новейшая история)

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Москва – 2012

Работа выполнена на кафедре всеобщей истории факультета гуманитарных и социальных наук Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Российский университет дружбы народов»

Научный руководитель: доктор исторических наук, профессор Маслов Алексей Александрович

Официальные оппоненты: доктор исторических наук Мосяков Дмитрий Валентинович заведующий Центром изучения Юго-Восточной Азии, Австралии и Океании Института востоковедения РАН кандидат исторических наук, доцент Романова Ирина Алексеевна доцент кафедры политологии стран Востока Института стран Азии и Африки МГУ им. М.В.

Ломоносова

Ведущая организация: Московский педагогический государственный университет

Защита диссертации состоится « 24 » мая 2012 г. в 14.30 на заседании совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.203.04 при Российском университете дружбы народов по адресу: 117198, Москва, ул.

Миклухо-Маклая, д. 10 а, ауд. 415.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Российского университета дружбы народов по адресу: 117198, г. Москва, ул. МиклухоМаклая, д. 6.

Автореферат разослан «_» _ 2012 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат исторических наук, доцент Е.Г. Зуева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы настоящего диссертационного исследования определяется тем, что социальные и этические идеалы периода Эдо, которые господствовали в японском общественном сознании на протяжении второй половины XIX – первой половины XX в. сохранили свое влияние на формирование современной культуры Японии. Именно в период с 1603 по 1868 гг. оформились многие характерные особенности современного менталитета японцев, их национальной и культурной идентичности, произошла кристаллизация этики и эстетики традиционной Японии.

Политика самоизоляции сёгунов Токугава стимулировала обращение к культурным традициям собственного прошлого, их осмысление и адаптацию к новому неоконфуцианскому дискурсу. Неотъемлемой чертой данного процесса стало смещение движущих сил интеллектуального творчества в среду самурайства и, позже, через них к сословию горожан. Кардинальная трансформация системы социально-экономических отношений, затронула все сферы духовной жизни Японии, привела к созданию условий для взаимовлияния различных сословных культурных моделей. Таким образом, изучение культуры самураев периода Эдо и морально-этического кодекса, как её основы, позволит лучше понять суть культурогенных процессов токугавской Японии, и выделить черты характерные для культурного развития на современном этапе.

Большой интерес представляет проблема взаимодействия Запада и Востока в культурном пространстве Японии XVII-XIX вв. Частным случаем данной проблемы является выявление связи между основными направлениями развития общественно-политической и религиозно-философской мысли и трансформацией националистической идеологии, как формы самозащиты и саморефлексии японской культуры. В данном контексте особое значение приобретает исследование истории российско-японских отношений в XVIIIXIX вв. Россия воспринималась через призму самосознания и системы ценностей токугавской культуры, которые определили черты образа нашей страны в сознании японцев.

Целью исследования является выявление основных тенденций в трансформации самооценки самурайского сословия в истории Японии изучаемого периода и раскрытие влияния эволюции идеалов самурайства на становление национальной культуры и самосознания японцев.

Для достижения цели исследования, были поставлены следующие задачи:

раскрыть социально-политические, экономические и культурные факторы, оказавшие влияние на содержание и трансформацию категорий и принципов морально-этического кодекса самураев в изучаемый период;

оценить роль внешних и внутренних факторов в процессе культурной идентификации самурайского сословия;

определить степень влияния распространённых в Японии религиознофилософских систем на особенности развития и функционирования элементов культуры и идеологии самурайства периода Токугава;

выявить теоретические концепции и формы практической реализации, в которых нашёл воплощение процесс трансформации социальных и моральноэтических идеалов самурайского сословия в условиях продолжительного мира;

дать характеристику внутренних конфликтов и противоречий воинской культуры токугавской Японии;

определить связь самурайской традиции с процессом генезиса культурных и социально-политических институтов японской цивилизации;

Объектом исследования являются этноспецифические паттерны традиционной культуры Японии XVI-XIX вв.

Предметом исследования выступают процессы трансформации комплекса морально-этических идеалов и представлений воинского сословия в культурном дискурсе токугавской Японии.

Хронологические рамки исследования - это период начала XVII – 60-х гг. XIX вв. Выбор нижней границы обусловлен установлением Токугава Иэясу (1543-1616) в 1603 г. правления нового сёгуната и завершением процесса объединения страны. Верхняя граница определяется 1853-1867 гг. Совпадение хронологических рамок исследования и периода Токугава продиктовано самобытным культурным развитием Японии в данную эпоху.

Однако для более глубокого понимания истоков, значения и содержания процессов, протекавших в японском обществе; выявления связей между внешней торговлей, политикой и социогенезом воинского сословия необходимо обращение к содержанию истории Японии второй половины XIV – начала XVII в. Характеристика особенностей идентификационных Период бакумацу («конец правления сёгуната») – охватывает события в японской истории от прибытия коммодора М. Перри в 1853 г. до завершения войны Босин (27.01.1868 – 18.05.1869) и государственного роялистского переворота Мэйдзи исин (1867-1869).

процессов, их влияния на развитие самооценки самураев и отражение в японской культуре требует обзора монгольского вторжения 1274-1281 гг.

Источниковую базу работы составил широкий круг письменных источников, различных по своему содержанию, информативной ценности, происхождению и форме.

Первую группу источников составляют дидактические произведения, сборники наставлений и документальные материалы, фиксирующие содержание идеалов самурайского морально-этического кодекса, их осмысление в локальных традициях. Источники данной группы условно могут быть разделены на три типа.

К источникам первого типа относятся кодексы кахо («семейные законы») и какун («семейные нормы поведения»). Так часть кодексов, таких как наставления Имагава Рёсюн (1326-1420),2 Курода Нагамаса (1568-1623) очерчивают обязанности сюзерена. Другая часть, например, кахо Ходзё Соун (1432-1456),4 Като Киёмаса (1562-1611),5 раскрывает обязанности вассалов.

Наиболее важным для исследования является «Стостатейные установления Токугава» («Токугава сэйкэн хякка дзё», 1616)6, предназначенные членам старших ветвей и старшим вассалам дома Токугава. Его изучение помогает проследить преемственность законодательства Токугава по отношению к традиционным «домашним законам».

Ко второму типу мы можем отнести какун, представленные сборниками высказываний выдающихся воинов (кодексы Асакура Сотэки [1477-1555], Тори Мототада [1539-1600]8) и комментированных цитат из конфуцианского канона (Такэда Нобусигэ [1525-1561]9). Данные источники основываются на архаичной традиции обучения и воспитания буси, и позволяют выявить черты структурной трансформации самосознания самурайства в период Токугава.

Imagawa R., Steenstrup С. The Imagawa Letter: A Muromachi Warrior's Code of Conduct Which Became a Tokugawa Schoolbook. Trans. by C. Steenstrup // Monumenta Nipponica, Vol. 28, No. 3. Tokyo, 1973. P. 295-316.

Kuroda N. Notes of Regulations / Ideals of the Samurai: Writing of Japanese Warriors. Ed. and transl. by William Scott Wilson. Los Angeles, 1982. – P.133-141.

Hojo S., Steenstrup С. Hojo Soun's Twenty-One Articles. The Code of Conduct of the Odawara Hojo. Transl. by C.

Steenstrup // Monumenta Nipponica, Vol. 29, No. 3 (Autumn). Tokyo, 1974. P. 283-303.

.Kat K. The Precepts of Kat Kiyomasa. / Ideals of the Samurai: Writing of Japanese Warriors. Los Angeles, 1982.

P.127-132.

Филиппов А.В. «Стостатейные установления Токугава» 1616 г. и «Кодекс из 100 статей» 1742 г. / СПб. гос. унт. – СПб., 1998.

Asakura S. The Recorded words of Asakura Soteki / Ideals of the Samurai: Writing of Japanese Warriors. Los Angeles, 1982. P. 81-88.

Tori M. The last statement of Tori Mototada / Ideals of the Samurai: Writing of Japanese Warriors. Los Angeles, 1982.

P. 119-126.

Takeda N. Opinions in Ninety-nine Articles. / Ideals of the Samurai: Writing of Japanese Warriors. Los Angeles, 1982.

P. 100-112.

Третий тип источников представлен сочинениями учёных, идеологов бусидо. Первыми сочинениями подобного толка принято считать работы философа школы когаку (классического конфуцианства) Ямага Соко (1622Им была разработана концепция сидо «Пути служилого мужа (самурая)», ставшая отправной точкой развития самурайской этической мысли изучаемого периода. Разработку практической стороны учения сидо продолжил Дайдодзи Юдзан (1639-1730)11, ученик Ямага, в 20-х гг. XVII в.

Эти сочинения адресованы самураям среднего и низкого ранга.

К этому же типу работ мы относим «Хагакурэ» («Сокрытое в листве», 1710-1716) 12 Ямамото Цунэтомо (1659-1719). Текст является собранием наставлений, записанных со слов автора. Этика «Хагакурэ» испытывает сильное буддистское влияние, и представляет собой ненаучную интерпретацию этоса самурайства Токугава. Однако многие исследователи склонны преувеличивать его значение для развития традиции.

Источники второй группы представлены работами, связанными с диспутом вокруг оценки событий т.н. «мести 47-ми ронинов из Ако» 1701гг. Анализ публицистических13 и драматических произведений14 данной группы позволяет выявить основные кризисные тенденции в культуре и самосознании самурайства, особо ярко проявившиеся на фоне культурного и экономического подъёма сословия горожан в XVIII в.

В третью группу объединены хроники и исторические сочинения.

Влияния конфуцианской идеологии роль истории в формировании самосознания самураев была необычайно высока. Исторические труды отражают восприятие воинами своего места в обществе и значения институтов сёгуната. На первый план в данных сочинениях вышли вопросы легитимности власти сёгуна и законности притязаний клана Токугава на верховенство.

Источники данной группы представлены официальной и частной историографией. Основными темами официальных хроник, таких как «Токугава дзикки» («Подлинные хроники дома Токугава», 1809-1849)15, Yamaga S. The Way of the Samurai (Shid). / Sources of Japan Tradition. Comp. De Bary, Wm. Th., Keen D., Tsunoda R.: Vol.1. NY, 1958. P. 389; Last Testament in Exile. Yamaga Sok's Haisho Zampitsu. Trans. by S. Uenaka // Monumenta Nipponica: Studies of Japanese Culture. Vol.32, №2. Tokyo, 1977. P. 125-152.

Daidji Y. Budshoshinsh: the warrior's primer of Daidji Yuzan. / Transl. by Wm. Scott Wilson.. Santa Clarita, 1984.

Yamamoto T. Hagakure: The Way of the Samurai / Transl. by Takao Mukoh. Tokyo, 1980.

The Debate over the Ak Vendetta / Sources of Japan Tradition. Comp. De Bary, С. Gluck, A. Tiedemann: 2nd ed:

Vol.2. New York, 2006. P. 354-393; The Forty-Seven Samurai: An Eyewitness Account / Sato. H. Legends of the Samurai. – Woodstock, 1995; Motoori N; The Story of the Loyal Samurai of Ak // Monumenta Nipponica: Studies of Japanese Culture. Tokyo, 2003. Vol.58. №4. P. 467-493.

Takeda I., Miyoshi S., Namiki S. Chshingura: The Treasury of Loyal Retainers / Transl. by D. Keen. NY, 1971.

Account of Tokugawa (Tokugawa jikki)/ Sources of Japan Tradition. Comp. De Bary, С. Gluck, A. Tiedemann: 2nd ed: Vol.2. NY, 2006. P. 19-27.

составленная Хаяси Дзюссай (1768-1841) и Нарусима Мотонао (1778-1862), являлись укрепление авторитета Токугава Иэясу (1543-1616) и основанного им сёгуната. Среди частных исторических сочинений наибольший интерес представляет труды Рай Санъё (1780-1832)16, Кумадзава Бандзан,17 Огю Сорай.18 Данные источники отражают рост значения императорской власти в сознании самурайства низкого и среднего ранга.

Особую, четвёртую группу источников составляют сочинения и трактаты, освещающие развитие связей токугавской Японии со странами Запада и Азии. Наиболее важными японскими источниками данной группы являются малоизученные в отечественном японоведении трактаты об истории огнестрельного оружия XVI-XVII вв.19, работы Миура Байэн20 и Айдзава Сэйсисай.21 Так же представляют интерес трактаты о странах Запада22 и о России,23 позволяющие установить объём знаний японцев о внешнем мире, а так же способы их получения и верификации. Однако при работе с данными этих источников необходимо учитывать, что до периода Мэйдзи они были доступны только высшим чиновникам сёгуната.

законодательные акты сёгуната Токугава, свидетельства иностранцев, посещавших Японию в XVI-XIX вв.,25 материалы литературных и драматических произведений. Совокупность использованных источников позволяет в полной мере раскрыть и проследить развитие самурайского морально-этического сознания, Мендрин В.М. История сёгуната в Японии: Нихон гайси: В 2-х тт. – Т.1. – М.; СПб, 1999.

Kumazawa B. Genji Gaiden: The Origins of Kumazawa Banzan's Commentary on the Tale of Genji / Ed. and transl.

by I.J. McMillen. Ithaca, 1991.

Ogy S. Ogy Sorai's Discourse on Government (Seidan): An Annotated Transl. O.J. Lidin. Wiesbaden, 1999;

The Record of Kunitomo Teppoki. – a Translation / Lidin O.G. Tanegashima: the Arrival of Europe in Japan.

Copenhagen, 2002.

Miura B. Samidare-sho. Transl. by L. Hurvitz. // Monumenta Nipponica. Vol. 8: 1-2. Tokyo, 1952. P. 289-396;

Продолжение: Monumenta Nipponica. Vol. 9: 1-2. Tokyo, 1953. P. 330-356.

Aizawa S. The New Theses. / Anti-foreignism and Western learning in early-modern Japan: the new theses of 1825.

Trans. by B.T. Wakabayashi. Cambridge, 1986. P. 147-280.

Arai H. Seiyo Kibun. Annals of the Western Ocean. A translation by S.R. Brown // The Journal of the North-China Branch of the Royal Asiatic Society. New Series No. II, Shanghai, 1865.

О:цуки Гэнтаку, Симура Хироюки. Канкай ибун. «Удивительные сведения об окружающих [Землю] морях» / Пер., вступ, ст. и коммент. В.Н. Горегляда. Отв. ред. К.Г.Маранджян. – СПб., 2009.

Laws of Military Households (Buke Shohatto), 1615 / Sources of Japanese History. / Ed. by David Lu. – Vol. I. – NY, 1974. P.201-202; Japanese Feudal Law / Hall J.C. Washington, 1910; The Status System and Social Organization of Satsuma. A Translation of the Shmon Tefuda Aratame Jmoku. / Analyz. and transl. by T. Haraguchi, R.K. Sakai, M.

Sakihara, K. Yamada, M. Matsui. Tokyo, 1975.

Frois L. (SJ). Historia de Japam / edicao y anotada por J. Wicki. 5 vols. Lisboa, 1976-1984; Kaempfer E. The History of Japan Together with Description of the Kingdom of Siam: 3 Vol. Trans. by J.G. Scheuchzer. Glasgow, 1906.

Matsudaira S. Daimy Katagi / Transl. by H. Iwasaki. // Monumenta Nipponica: Studies of Japanese Culture. Tokyo, 1983. Vol. 38, №1. P.20-48.

составить картину влияния экономических, социальных и политических факторов на изучаемые трансформационные процессы.

Степень изученности проблемы. Первые попытки изучения и описания культуры самураев, как наиболее специфического сословия Японии, как на Западе, так и в России, были предприняты в XIX – начале XX вв.

Описательное японоведение способствовало формированию устойчивого стереотипического образа Японии в целом и самурайства в частности в массовом сознании европейского и американского общества.

В отечественной историографии существует сравнительно небольшое число работ, посвящённых различным аспектам истории японской культуры.

До сих пор объектом изучения становились лишь отдельно взятые черты и особенности самурайской культуры.

Впервые в академическом японоведении проблемы истории и традиций самурайского сословия затронуты в работах Е.Г. Спальвина и Л.

Богословского.27 Особое место занимает перевод и комментарии труда историка Рай Дзё «Нихон гайси» выполненный В.М. Мендриным. В работах отечественных исследователей 1950-1980-х гг., вследствие влияния идеологической конъюнктуры, господствовал взгляд на самурайскую культуру как феодальную идеологию. Традиции самурайства отождествлялись с идеологией милитаризма и национального шовинизма XIX-XX вв. Данный аспект получил подробное освещение в статьях Е.М. Жукова,29 А.С. Савина, Л.Д. Гришелёвой. Проблема генезиса самурайского сословия рассматривалась как частный случай политико-экономического становления японского феодализма в очерках С.С. Паскова. Единственными специальными научными работами, посвящёнными проблематике истории и культуры самурайского сословия, были монографии А.Б. Спеваковского.33 Характерной особенностью данных монографий Спальвин Е.Г. Конфуцианские идеи в этическом учении японского народа / Удар солнца или Гири – чувство чести / Сост. В.С. Пинсахович. – М.; СПб., 1999. – С. 153-186 [первое издание: Владивосток, 1913];

Богословский Л. Статья 5ая: К вопросу о характеристике японцев // Известия Восточного Ин-та. – 1902. – Т.3. – С. 1-92.

Мендрин В.М. История сёгуната в Японии: Нихон гайси: в 2-х тт. / Пер. с яп. – М.; СПб., 1999. [первое издание: Владивосток, 1910-1915,1916] Жуков Е. М. Исторические корни японского милитаризма / Японский милитаризм (Военно-историческое исследование). – М., 1972. – С. 3-49.

Савин А.С. Японский милитаризм в период второй мировой войны, 1939-1945. – М., 1979.

Гришелёва Л.Д. Эволюция концепции японского национализма и традиционная культура / «Дух Ямато» в прошлом и настоящем. – М., 1989. – С. 118-138.

Пасков С.С. Япония в раннее Средневековье: VII-XII века. – М., 1987.

Спеваковский А.Б. Самураи – военное сословие Японии. – М., 1981; его же. Религия синто и воины. – Л., 1987.

является повышенное внимание автора к синтоизму и его влиянию на формирование социальных, политических и культурных институтов традиционной и современной Японии в рамках научной парадигмы эпохи.

Труд «Самураи – военное сословие Японии» содержит значительный материал по материальной и повседневной культуре военного сословия Японии, но культура самурайства не рассматривается как особый культурный феномен.

В конце 80-х - 90-е гг. в отечественном востоковедении наблюдается трансформация подхода, связанная с ослаблением идеологического гнёта и переосмыслением «образа Японии».

Основоположниками научного подхода к истории самураев и философии будо стали А.А. Долин34, Н.Г. Горбылёв35 и А.А. Маслов. 36 В работах этих авторов анализируется непосредственно воинская традиция.

Самурайская культура рассматривается в качестве явления духовной жизни не только японской, но и всей восточноазиатской цивилизации. Социокультурная роль самурайского сословия рассматривается в монографии «Чайное действо»

А.Н. Игнатовича. В 2000-е гг. самурайская традиция, как часть национальной культуры Японии, стала предметом социально-философских диссертационных исследований. Однако степень изученности эпохи Токугава в целом в отечественном востоковедении остаётся недостаточной. В общих чертах историческое развитие Японии данной эпохи рассматривалась в работах А.Л. Гальперина39, Л.Н. Кутакова,40 Н.Ф. Лещенко.41Частные вопросы экономического развития Долин А.А. Культ самурайских воинских искусств в современной Японии. / «Дух Ямато» в прошлом и настоящем. – М., 1989; Путь самурая: (исторический очерк). // Проблемы Дальнего Востока. – 1989, №6. – С.

191-200; Продолжение: 1990, №1. – С. 158-162; №2. – С. 202-214; Долин А.А., Попов Г.В. Кэмпо – традиция воинских искусств. 3-е изд. – М., 1991.

Горбылёв А.М. Синтоистская традиция воинских искусств / Синто – Путь японских богов: В 2т. Т.1. Очерки по истории синто. – СПб., 2002. – С. 601-623; его же. Эволюция представлений о назначении воинских искусств в трактовках смысла иероглифа У / Хидэн. Боевые искусства и рукопашный бой. Научно-методический сборник. – Вып. 1. – М., 2009. – С. 6-11.

Маслов А.А. Энциклопедия восточных боевых искусств: в 2-х т.: Т.2: Войны и мудрецы страны восходящего солнца. – М., 2000; его же. Дзэн самураев. – Ростов н/Д., 2005; его же. Бусидо. Кодекс чести самураев. Изд. 2-е.

–Ростов н/Д., 2007.

Игнатович А.Н. Чайное действо: Философские, исторические и эстетические аспекты синкретизма: на примере «чайного действа». – М., 1996.

Белова Л.В. Влияние буддизма на культуру воинского сословия средневековой Японии: автореферат дисс....

кандидата философских наук: 09.00.11. – У-У., 2000; Богомазова Н.Л. Философско-культурологические основания института самурайства: автореферат дисс.... кандидата философских наук : 09.00.13. – Тула, 2006;

Дальбинова Н.Г. Военные традиции в культуре Японии: Культурно-религиоведческий анализ самурайских традиций: автореферат дисс.... кандидата философских наук: 09.00.13. – Чита, 2006.

Гальперин А.Л. Очерки социально-политической истории Японии в период позднего феодализма. – М., 1963;

его же. Некоторые вопросы объединения и изоляции Японии при первых сёгунах Токугава. – М., 1960.

Кутаков Л.Н. Россия и Япония. – М, 1988.

Лещенко Н.Ф. Япония в эпоху Токугава. – М., 1999.

периода затронуты в трудах А.В. Филиппова,42 С.А.Толстогузова43 и статьях Н.Ф. Лещенко. Начало историко-культурологическим исследованиям, как отдельной области в отечественном японоведении, было положено академиком Н.И.

Конрадом (1981-1970). 45 В работах по истории культуры46 и литературы47 он уделял внимание влиянию военного сословия на развитие Японии.

Эпоха Токугава в контексте становления национальной культуры исследуется в монографии Л.Д. Гришелёвой.48 Отдельные аспекты данной проблемы разрабатывались в работах Т.П. Григорьевой49 и Н.С. Николаевой. Характерной чертой исследований японской культуры в отечественном востоковедении второй половины XX в. стало стремление к созданию проблемных работ вне рамок отдельного хронологического периода и акцентирование внимания на одном аспекте историко-культурного развития (литература, художественная традиция, искусство, творчество отдельных авторов).

Невелико число исследований интеллектуальной и религиознофилософской сферы культуры XVII - первой половины XIX вв. История религиозно-философской мысли токугавской Японии, её влияния на формирование культуры страны и её отдельных черт проводится в работах Я.Б. Радуль-Затуловского,51 А.Н. Игнатовича,52 Ю.Д. Михайловой,53 М.Н.

Мещерякова,54 А.А. Накорчевского55. Рубежным трудом в развитии этой области знаний отечественного японоведения стала коллективная монография Филиппов А.В. «Три большие реформы» и процессы эволюции японского общества второй половины эпохи Эдо. СПб., 2003.

Толстогузов С.А. Сёгунат в первой половине XIXв. и реформы Тэмпо. М., 1999.

Лещенко Н. Ф. Из самураев в купцы: история торгового дома Мицуи// История и современность – 2008, №1 – С. 113-132; её же. Из самураев в купцы: история торгового дома Накаи // Указ. изд. – 2008, №2 – С. 72-86; её же.

Из самураев в купцы: история торгового дома Коноикэ // Указ. изд. –2009, №1 – С. 45-55.

Конрад Н.И. Восток и Запад. – М., 1966. Избранные труды: История. – М., 1974.

Конрад Н.И. Очерки японской литературы. М., 1973.

Конрад Н.И. Очерки истории культуры средневековой Японии VII – XVI вв. – М., 1980.

Гришелёва Л.Д. Формирование японской культуры (конец XVI – начало XX века). – М., 1986.

Григорьева Т.П. Японская художественная традиция. – М., 1979.

Николаева Н.С. Художественная культура Японии XVI столетия. – М., 1986.

Радуль-Затуловский Я.Б. Конфуцианство и его распространение в Японии. / Отв. ред. Н.И. Конрад. – М., 2010.

[первое издание: М.;Л.: Наука, 1947].

Игнатович А.Н. Школа Нитирэн. – М., 2002; Игнатович А.Н., Светлов Г.Е. Лотос и политика: необуддийские движения в общественной жизни Японии. – М., 1989.

Михайлова Ю.Д. Мотоори Норинага: жизнь и творчество: из истории общественной мысли Японии XVII в. – М., 1988.

Мещеряков А.Н. Император Мэйдзи и его Япония. – М.: Наталис, 2009; Быть японцем. История, поэтика и сценография японского тоталитаризма. – М., 2009.

Накорчевский А.А. Синто в эпоху Токугава. / Синто – Путь японских богов: В 2т. Т.1. Очерки по истории синто. – СПб., 2002. – С. 203-260; его же. Синто. – СПб., 2001.

«Буддизм в Японии».56 Однако в целом данному направлению исследований свойственно повышенное внимание к истории буддизма и синтоизма.

Проблема распространения христианства в Японии нашла отражение в диссертации и статьях Ким Э.Г.57 и А.Н. Мещерякова. Со второй половины 1990-х гг. возникает интерес к таким проблемам, как взаимоотношение социально-правовой традиции и идеологической сферы (А.П. Филиппова59), формирование японской идентичности в новое и новейшее время (С.В. Чугров60, исследования Центра изучения современной Японии61). Обширное исследование о формировании основ японской трудовой этики в период Токугава предпринято Л.Б. Кареловой. Анализ имеющейся литературы показывает, что в отечественной историографии достаточно изучен социально-экономический аспект истории токугавской Японии. Но вместе с тем, изучение культурного и политического развития страны в данную эпоху обычно включается в состав более широких конкретно-исторических проблем. Многие существующие сегодня научные стереотипы, трактовки процессов и явлений, результаты исследований требуют переоценки.

Зарубежная историография японской культуры и самурайского сословия более обширна. Интерес к данной теме во многом был вызван изданием в 1900 г. работы И. Нитобэ (1862-1933) «Бусидо: дух Японии». Сегодня изучение периода Токугава является одним из основных и наиболее развитых направлений в японистике Европы и США.

Современный этап развития зарубежной японистики начался в конце второй мировой войны. Ряд американских исследователей обратился к изучению особенностей ментальности и национального характера японцев, Игнатович А.Н., Мещеряков А.Н., Кабанов А. М, Комаровский Г.Е., Фесюн А.Г. и др. Буддизм в Японии. – М., 1993.

Ким Э.Г. Представления о японцах первых европейских миссионеров (На примере трактата Алессандро Валиньяно «Церемониал для миссионеров в Японии: Предупреждения и предостережения по поводу обычаев и катаги (нравов), принятых в Японии»): Автореф. дисс.... канд. ист. наук. – М., 1998; её же. Недолгое свидание.

Христианская миссия в Японии (1549-1614) / А.Н. Мещеряков. Книга японских обыкновений. – М, 1999. – С.

218-233; её же. Первое японское посольство в Европу 1582-1585гг. / История и культура Японии. – М., 2002. – С. 140-149.

Мещеряков А.Н. «Христианское столетие» в Японии: проблема культурного отторжения // Восток. – 1993 – № 5. – С. 46-52.

Филиппов А.В. «Стостатейные установления Токугава» 1616 и «Кодекс из 100 статей» 1742г.: Право, общество и идеология Японии первой половины эпохи Эдо. – СПб., 1998.

Чугров С.В. Япония в поисках новой идентичности. – М., 2010.

Япония, открытая миру / Рук. проекта Э. В. Молодякова. – М., 2007; Глобальные вызовы – японский ответ / Рук. проекта Э. В. Молодякова. – М., 2008.

Карелова Л.Б. У истоков Японской трудовой этики: история в портретах. / Л.Б. Карелова; Ин-т философии РАН. – М., 2007; её же. Учение Исиды Байгана о постижении «сердца» и становление рудовой этики в Японии / Л.Б. Карелова; Ин-т философии РАН. – М., 2007.

Nitobe I. Bushid: Samurai Ethic and the Soul of Japan. Mineola, NY, 2004.

влияния традиционной культуры на современную японскую цивилизацию. Успешное послевоенное развитие Японии в 60-е - 70е гг. вновь возродило интерес к проблематике истории японской культуры периода Токугава и в особенности норм, этики и традиций японского самурайства. Для данного периода также характерен отказ от комплексного изучения истории и культуры Японии.

Значительное число работ посвящено изучению социальной и институциональной истории самурайства. К. Фрайдэй65 возводит происхождение воинского класса к элите провинциальных землевладельцев, в то время как Вм. В. Фэррис66 представляет становление самураев как следствие эволюции военной системы VII в. и усиления влияния провинциальной аристократии. Институциональная история военного правительства бакуфу стала предметом изучения Дж. У. Холла67, Д.П. Масса68, Х. Болито,69 К. Тотман.70 Общий исторический обзор периода военного правления представлен в коллективной монографии под редакцией М.Б.

Джэнсэна.71 Экономическое развитие в период Эдо исследовалось в работах Т.

Смита72, К. Ямамура,73 Г. Вон. Изучение воинской традиции эпохи Эдо в трудах зарубежных учёных тесно сопряжено с проблематикой интеллектуальной, социальной, экономической и политической истории, проблемой японских модернизационных процессов. Классификация историографии интеллектуальной истории периода Токугава была предложена С. Х.

Ямасита,75 который выделил четыре основных направления:

Benedict R. The Chrysanthemum and the Sword: Patterns of Japanese Culture. Boston, 1989. [первое издание, 1946]; Delmer M. B. Nationalism in Japan: An Introductory Historical Analysis. Berkley, 1955; Singer K., Storry R.

Mirror, Sword and Jewel: A Study of Japanese Characteristics. NY, 1997.

Friday K.F. Hired swords: The Rise of Private Power in Early Japan. Stanford, 1992.

Farris Wm.W. Heavenly Warriors: The Evolution of Japan’s Military. Harvard, 1992.

Hall J.W. Government and local power in Japan, 500 to 1700: A study based on Bizen Province Hall. – Princeton, 1974; Hall J.W. Toyoda T. Japan in Muromachi Age. Berkley, 1972.

Court and Bakufu in Japan: Essay in Kamakura History / Ed. by J.P. Mass. – Stanford, 1982; Mass J.P. Antiquity and Anachronism in Japanese History. Stanford, 1996; Yoritomo and the Founding of the First Bakufu: The Origins of Dual Government in Japan. Stanford, 1999.

Bolitho H. Treasures Among Men: Fudai Daimyo in Tokugawa Japan. New Haven, 1974.

Totman C.D. The Collapse of the Tokugawa Bakufu, 1862-1868. Honolulu, 1980; Early Modern Japan. – Berkeley, 1993.

Jansen M.B. Warrior Rule in Japan. Cambridge, 1995.

Smith Th.C. The agrarian origins of modern Japan. Stanford, 1959.

Yamamura K. A Study of Samurai Income and Entrepreneurship Quantities Analyses of Economic & Social Aspects in Tokugawa and Meiji Japan. Cambridge, 1974.

Kwon G. State Formation, Property Relations, & the Development of the Tokugawa Economy (1600-1868). London, 2002.

Yamashita S.H. Reading the New Tokugawa Intellectual Histories. // Journal of Japanese Studies – Vol. 22, № (Winter). Seattle, 1996. P.4.

«традиционалистская» школа, школа «модернизации», школа «новых историков» и школа «постмодернистской теории».

Для работ учёных «традиционалистской» школы характерен позитивистский подход к выбору источников, заметно сильное влияние филологии и лингвистики. Представители данного направления стремились отобразить процесс развития японской цивилизации и культуры как линейный, продвигающийся из прошлого к настоящему. Обзор развития школ японского конфуцианства впервые был представлен Р.С. Армстронгом. Общую характеристику японской культуры77, в контексте политического, экономического, религиозного развития Японии дал Дж. Б. Сэнсом (1883Этим автором проведено и одно из самых первых масштабных исследований контактов Запада и Японии в XVI-XIX вв. Ведущим исследователем интеллектуального дискурса эпохи стал историк и философ У.Т. де Бари.79 Значительным вкладом де Бари явилось привлечение внимания историков к проблеме генетической связи японского, конфуцианства80 относительно интеллектуальной традиции Китая. Развитие данной школы продолжили М.Е. Такер81и П. Носко82, рассматривающие концепции японских мыслителей как натурализацию идей уже существовавших в китайской интеллектуальной традиции.

Одними из важнейших работ «модернизационной школы» являются исследования социолога Р. Бэла.83 Неоконфуцианская религиознофилософская мысль воспринимается им как «гражданская религия» (civil religion) подобная европейскому протестантизму. В его интерпретации социально-политические учения токугавских мыслителей завершили процесс рационализации ценностей японской культуры и выступили интеллектуальной основой модернизации Японии в период Мэйдзи.

Альтернативную характеристику конфуцианству даёт Г. Оомс, основоположник школы «новых историков». Он отказывается от обобщающих Armstrong R.C. Light from the East or Studies in Japanese Confucianism. Toronto, 1914.

Sansom G.B. Japan: A Short Cultural History. – Stanford: Stanford University Press. 1931. A History of Japan: 3 vol.

Stanford, 1961-1963.

Sansom G.B. Western World and Japan: a Study in the Interaction of European and Asiatic Cultures. Tokyo, De Barry Th. Wm. Neo-Confucian Orthodoxy and the Learning of the Mind-and-Heart. NY, 1981.

De Barry Th. Wm. Some Polarities in Confucian Thought / Confucianism in Action / Ed. by D.S. Nivison, A.F.

Wright. Stanford, 1959. P. 25-50.

Tucker M.E. Moral and Spiritual Cultivation in Japanese Neo-Confucianism: The Life and Thought of Kaibara Ekken, 1630-1740. Albany, 1989.

Nosco P. Rethinking Tokugawa Thought. / Rethinking Japan: Social Sciences, Ideology and Thought. London, 2003.

PP. 304-312.

Bellah R.N. Tokugawa Religion: The Values of Pre-Industrial Japan. NY: The Free Press, 1957; Imagining Japan:

The Japanese Tradition and its Modern Interpretation by Robert N. Bellah. Berkeley, 2003.

Ooms H. Tokugawa Ideology: Early Construct, 1580-1680. Princeton, 1985.

схем предыдущих школ и указывает на эклектический характер идеологии сёгуната Токугава. При этом неоконфуцианское учение, используемое бакуфу для построения идеологии, представляло из себя смесь идей китайского неоконфуцианства и синтоистских представлений. Главная особенность работ представителей85 данного направления заключалась в анализе интеллектуального развития эпохи в контексте социальных, экономических и политических изменений. Более глубокую теоретическую разработку эти идеи получили в работах Т. Надзита86 и Г. Харутуняном,87 которые уделяли гораздо большее внимание идеологическому многообразию развития интеллектуальной традиции Японии периода Эдо. В рамках данного направления исследователи тяготели к созданию работ, освещающих развитие культуры и общества токугавской Японии через изучение отдельных проблем88 и тенденций локальной истории. Для «постмодернистской» теории характерно повышенное внимание к связи культурных институтов, эстетики и литературы периода Токугава с историческим и интеллектуальным развитием общества. Опираясь на тексты, как основные источники, учёные90 данной школы стремились искать в них скрытые «смыслы», появляющиеся в социокультурном контексте. Влияние культуры самурайства на развитие социального сознания японцев91 и связь культурного и социального развития средневековой и токугавской Японии раскрыты в работах Э. Икэгами.

Большое распространение получил фактически не представленный в отечественной историографии жанр биографических исследований Д.У.

Холла,93 Г. Оомса,94 К. Тотмана,95 Б.М. Богард-Бэйли,96 которые позволяют McMullen J. Rulers or Fathers? A Casuistical Problem in Early Modern Japanese Thought // Past and Present № 116.

1987. P. 56-97; Blomberg C. The Heart of the Warrior: Origins and Religious Background of the Samurai System in Feudal Japan. Kent, 1994. Brownlee J.S. Japanese historians and the national myths, 1600-1945: The Age of the Gods and Emperor Jimmu. Vancouver, 1997.

Najita T. Japan: The Intellectual Foundations of Modern Japanese Politics. Chicago, 1980.

Harootunian H.D. Toward restoration: the growth of political consciousness in Tokugawa Japan. Berkley, 1970;

Things Seen and Unseen: Discourse and Ideology in Tokugawa Nativism. London, 1988.

Yonemoto M. Mapping Early Modern Japan: Space, Place, and Culture in the Tokugawa Period, 1603-1868.

Berkeley, 2003; Screech T. Sex and the floating world: erotic images in Japan, 1700-1820. London, 1999; Howell D.L.

Geographies of Identity in Nineteenth-century Japan. Berkeley, 2005.

Berry M.E. The Culture of Civil War in Kyoto. Berkeley, 1994; Roberts R.S. Mercantilism in a Japanese Domain:

The Merchant Origins of Economic Nationalism in 18th-Century Tosa. Cambridge, 2002.

Sakai. N. Voices of the Past: The Status of Language in Eighteenth-Century Japanese Discourse. Ithaca, 1991.

Ikegami E. The Taming of the Samurai: Honorific Individualism and the Making of Modern Japan. Cambridge, 1995.

Ikegami E. Bonds of Civility: Aesthetic Networks and the Political Origins of Japanese Culture. Cambridge, 2005.

Hall J.W. Tanuma Okitsugu, 1719-1788: Forerunner of Modern Japan. Cambridge, 1955.

Ooms H. Charismatic Bureaucrat. A Political Biography of Matsudaira Sadanobu 1758-1829. Chicago, 1975.

Totman C. Tokugawa Ieyasu: Shogun: A Biography. San Francisco, 1983.

; Bodart-Bailey B.M. The Dog Shogun: The Personality and Policies of Tokugawa Tsunayoshi. Honolulu, раскрыть особенности влияния эпохи на исторического деятеля и его личных особенностей на саму эпоху.

Хотя в западной историографии изучено много разных вопросов данной темы, остались и лакуны, которые могут привлечь внимание исследователя. В нашей работе раскрываются новые аспекты культурной истории самурайства в поздний период его существования.

Научная новизна диссертационного исследования определяется применением новых подходов к изучению истории Японии. Автором впервые построена целостная концепция развития самурайской культуры XVII-XIX вв., как феномена японской цивилизации и осмысления на данном примере проблемы творческого потенциала культуры Японии.

Несмотря на наличие в отечественной историографии работ, затрагивающих различные аспекты проблематики истории Японии XVII-XIX вв., данный период изучен недостаточно. На восприятие явлений и процессов эпохи Токугава значительное влияние оказывают сложившиеся как в японской, так и в западной культуре стереотипы, способствующие возникновению и распространению различных типологических мифов.

Особенно ярко идеализация и мифологизация предмета исследования проявляется в трудах, посвящённых самурайской воинской традиции.

В настоящей работе сделан особый упор на проблемы социокультурных функций самурайства; изучение взаимосвязи этических идеалов и моральных норм военного сословия с процессом формирования национального самосознания японцев. Автором раскрываются истоки формирования соотношения личностно-индивидуального и коллективного в японской традиционной и современной культуре; даётся характеристика соотношения идеалов воинского сословия и исторической действительности; анализируются проблемы социальной адаптации самурайства в период разложения режима сёгуната; изучается влияние внешнего Другого (цивилизаций Восточной Азии и Запада) на формирование культурной идентичности самурайства и развитие идеологии Эдо бакуфу.

многоплановостью избранной проблематики и предмета исследования, целью и задачами диссертации. Работа основывается на принципах научной объективности и системности научного познания, историзма.

Теоретической и методологической базой послужили разработки отечественных и зарубежных учёных в области истории институционального и социально-экономического развития человеческих обществ, социокультурных исследований, сравнительного религиоведения, наук о культуре, истории философии, этнопсихологии, японоведческих исследований. В интерпретации проблематики генезиса идентичности автор опирался на теоретические работы М. Кастельса, Б. Андерсона, С.

Хантингтона, В. Хёсле, К. Ёсино, Т. Дои, Р. Ватанабэ, концепции отраженные в коллективной монографии97 под редакцией д.ф.н. П.К. Гречко.

Использование в исследовании проблемно-исторического, комплексного и междисциплинарного подхода обусловлено необходимостью всестороннего изучения влияния культурного, социального, экономического и политического факторов, как внешних так и внутренних, на трансформационные процессы, протекавшие в Японии XVII-XIX вв.

Практическая значимость работы заключается в том, что результаты исследования могут найти применение в дальнейшем изучении историкокультурного и социального развития Японии периода XVII-XIX вв., в исследовании проблематики отношений Японии со странами Азии и Запада;

особенностей идентификационных процессов в традиционной Японии. Ряд аспектов, анализируемых в работе, позволяет использовать основные положения диссертации при написании работ смежной тематики.

Материалы исследования могут быть использованы в подготовке лекционных курсов и практических занятий по истории, религиознофилософскому и культурному развитию Японии. Основные выводы исследования могут быть приняты во внимание при изучении различных аспектов истории Японии XIX-XX столетий и анализе современной, в первую очередь, социокультурной и этнопсихологической проблематики.

Апробация работы. Основное содержание и выводы исследования были отражены автором в статьях, опубликованных в научных изданиях.

Представлены и обсуждены в докладах на научных конференциях, провидимых кафедрой всеобщей истории факультета гуманитарных и социальных наук РУДН в 2006-2011 гг. Также апробация темы проходила в форме лекций, подготовленных диссертантом в рамках курсов по истории и истории культуры Японии на отделении востоковедения и отделении культурологии факультета философии НИУ ВШЭ (2010-2012). Содержание и выводы диссертации были представлены и обсуждены в форме публичной лекции автора в рамках открытого философского семинара Центра современной философии и социальных наук Философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова 23 октября 2011 г. (оппонент к.ф.н. А.В. Чанцев).

Социальное: истоки, структурные профили, современные вызовы. – М., 2009.

Диссертация обсуждалась на кафедре всеобщей истории РУДН, где была рекомендована к защите.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, приложения, включающего словарь терминов, встречающихся в работе, списка источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обоснована актуальность исследования, сформулированы цель и задачи, определены объект и предмет, хронологические рамки, раскрывается научная новизна и практическая значимость работы, даётся обзор источников, представлен анализ степени изученности проблемы и теоретико-методологических оснований диссертации.

Первая глава «Формирование самооценки и морально-этических норм воинского сословия Японии к началу периода Эдо» посвящена анализу генезиса и содержания процессов социокультурной идентификации воинского сословия Японии к началу периода Эдо. Автор рассматривает развитие политических и социальных институтов сёгунатов Минамото и Асикага.

Своеобразие институтов военного правления было обусловлено феодальным землевладением, системой вассально-ленных отношений и опорой на вооружённое насилие, как метод социального контроля. Принципиальные изменения в положении самурайства стали возможны в период феодальной раздробленности сэнгоку дзидай (1467-1573). Благодаря гэкокудзё произошла смена самурайской элиты, увеличилась степень вовлеченности крестьянства и буддистского духовенства во внутриполитическое противостояние. Расширению социальной базы самурайства способствовало распространение огнестрельного оружия. Интенсивность конфликтов привела к эволюции самураев в группу профессиональных воинов. Традиции и морально-этический кодекс осознавались ими как базовые принципы политической и социальной организации. Основными критериями оценивания самураев стала военная, экономическая и административная эффективность, что привело к формированию прагматического мировоззрения.

Автор обращает внимание на то, что превалирование горизонтальных социальных связей и экономический упадок сёгуната в XV-XVI вв.

инициировали процесс маргинализации элитарной киотоской культуры, опирающийся на учения школ упрощённого буддизма, в которых возросла (досл. «низы побеждают верхи») – процесс в ходе которого представители более низких слоёв и сословий переходили на более высокие ступени в социальной иерархии.

роль светских элементов. Так же в главе показано, что феодальная раздробленность свела потребность во внешних источниках развития к минимуму и обеспечивалась многообразием укладов жизни отдельных княжеств. Прагматичные идеалы самурайства усилили эгалитарный характер ценностей эпохи сэнгоку, отразившихся в стихосложении рэнга и чайном ритуале. Эволюция социально-политических целей самураев конца XVI в.

изменила характер коллективных практик, сместив акценты от чувства социального единения к оппозиции участников ритуала относительно не вовлечённых в него. Потребности в стабилизации иерархии воинских домов, а позже легитимации притязаний сэнгоку даймё на верховную власть способствовали популяризации неоконфуцианства.

В первой главе рассматривается самоидентификация Японии в дискурсе самурайской культуры. С в. государство конструировало легитимизирующую идентичность относительно Китая. Автор демонстрирует, что в культуре самураев до XVI в. не существовало концепций этнического и государственного единства. После монгольского вторжения 1281 г. сложилась синтоистская этноконфессиональная идентичность («страна богов», синкоку), породившая идею культурного доминирования над Китаем.99 Однако самураями победа воспринималась как свидетельство божественного покровительства не стране, а военно-феодальному сообществу. Уже в XIV в.

сёгун Асикага Ёсимицу (1358-1408) отказался от идеи этнокультурного превосходства в пользу экономической выгоды от китайско-японской торговли. Формирование «воображаемого» сообщества Японии в сознании буси происходит только в конце XVI в., как реакция на кризис идентичности, вызванный страхом перед иберийскими колониальными империями. В дискурсе самурайского этоса кризис усугубился занижением самооценки из-за неудач во внешней политике конца XVI – начала XVII вв.

Во второй главе «Генезис самооценки самурайского сословия в первой половине периода Эдо (XVII – середина XVIII в.)» раскрываются основные тенденции проявившиеся в становлении норм морально-этического кодекса токугавского самурайства. Большое внимание уделяется анализу факторов, определивших характер смены социального идеала воинской традиции.

Важным культурным фактором явился дисбаланс между самовосприятием самурайства и сложившимся в период сэнгоку образом «социального Я»

идеального воина, усилившийся в первой половине XVII в. Этот конфликт так В основе концепции синкоку лежит утверждение о непрерывности линии японских императоров, которая обеспечивала защиту от династийные кризисов, потрясавших Китай. Это гарантировало сохранение в первозданном виде китайского языка и конфуцианского канона, привезённых в Японию в VI в., что делало её более «цивилизованной» и «культурной» чем Поднебесная.

и не достиг разрешения, заложив основу будущего кризиса мировоззрения самурайства.

Вторым важным фактором стало завершение формирования новой государственной идеологии военного правительства при первых сёгунах Токугава (1603-1680), ориентированной на создание фактически независимых от императорского двора властных институтов. А так же обособления и возвышения в социальной иерархии самурайского сословия. Становление сисамураев сопровождалось монополизацией права на применение военной силы. И одновременно с этим ревизией идеала единения в фигуре самурая гражданского и военного поприща в сторону превалирования контрольных и административных функций над военными.

В главе анализируется переосмысление места и функции самураев в дискурсе конфуцианских школ. Создание общего этического пространства воинского сословия стало возможным через наделение высшим моральным и политическим авторитетом (окоги) не отдельного даймё, а сёгуната, благодаря системе бакухан. Отмечается формирование в коллективной идентичности концепта образа самурая как социального наставника. Жизненные ориентиры воинского сословия смещаются от профессиональной состоятельности к детерминизму морального долга. Это закладывает основы морального индивидуализма, повлиявшего на весь комплекс социальных отношений в Японии. Однако процесс трансформации не может быть полностью завершён вследствие традиционалистских тенденций в культурном развитии самурайства.

Фундаментальные противоречия между идеологемами и традицией, заложенные в дискурсе токугавской воинской культуры рассматриваются на примере мести ронинов клана Асано из княжества Ако. Не ставя задачу восстановления истинного хода событий 1701-1703 гг., автор выбирает предметом анализа вызванный ими социокультурный резонанс. На основе полемики вокруг «сорока шести верных вассалов» в работах представителей различных течений конфуцианской философской мысли рассматриваются интерпретации содержания понятия долга (ги) и всего этоса самураев XVII в., понимания верности традиционным ценностям самурайского кодекса.

Выявляется негативное восприятие подчинения ронинов Асано законам сёгуната и раскрывается социальная дифференциация оценок образа Оиси Куроносукэ и его последователей в различных группах населения периода Эдо.

В главе автор демонстрирует, что хотя основной целью самурайской этики и сословной морали становится не столько воспитание искусного воина, сколько формирование «человека культуры», способного поддерживать стабильность и обеспечивать функционирование государственного и локального административного аппарата, основная масса самураев XVII в. не была готова воспринять идеологемы правительства Токугава. Это приводит к урбанизации и маргинализации идеала, носителем которого выступала прослойка ронин – самураев не состоявших на клановой службе. Лишённые практического значения профессиональные военные навыки и качества начинают исполнять функцию символических коллективных идентификаторов. Поощрение их развития проявляется в различных формах индивидуального структурированного насилия, направленного личностью против самой себя.

Третья глава «Кризис самурайской культуры во второй половине XVIII – первой половине XIX вв.» посвящена исследованию развития воинской традиции в условиях социальных, культурных и политических сдвигов в жизни Японии второй половины периода Токугава.

В главе рассматривается экономическое развитие Японии после годов Гэнроку (1688-1704). До XVIII в. экономика сохраняла эффективность, развиваясь по инерции от импульса предшествующей эпохи. Однако сокращение доходов от внешней торговли и многочисленные стихийные бедствия обнажили её системную несостоятельность. Попытки упрочить экономическое положение самурайства терпели неудачу, предопределённую самим механизмом реформ. Принимаемые меры основывались на принципах, определённых первыми сёгунами Токугава, не отвечали потребностям общества и не учитывали значимость изменений в социально-экономической жизни страны. Эти факторы приводили к тому, что преобразования были направлены не на ослабление видимых последствий действия кризисных тенденций, а не устранение их причин. Существенным аспектом проведения реформ было преобладание политических целей. Кроме того, сёгунат часто прибегал к неэкономическим методам борьбы с кризисами феодальной экономики, что дестабилизировало социально-политическую систему.

Диссертант в третьей главе рассматривает изменение характера вассально-ленных отношений. С середины периода Токугава отношения сюзерена и вассала приобрели институциональный и статусный характер. От даймё больше не требовалось выбора наиболее эффективных путей контроля и администрирования: самураи в силу существующих ограничений были сами заинтересованы в сохранении своего места. Созданная Токугава система бакухан так же гарантировала слабым и сильным кланам защиту и посредничество высшего авторитета в разрешении конфликтов. Благодаря практике посменного пребывания во владении и при дворе сёгуна (санкин котай) связь феодала с феодом ослабевала, в то время как отождествление вассала с конкретным местом службы становилась всё более значимо.

В условиях, когда принадлежность к феодальному клану перестала быть гарантией экономического, военного и политического благополучия, отношения между элитой и основной массой самурайства окончательно потеряли диалогический характер. Оценка их значимости и содержания в самурайской культуре приобретала ярко выраженный онтологический характер, что было необходимо для оправдания существующей социальной иерархии.

Автором подробно анализируется изменение места личностных переживаний в морально-этической самооценке. Моральный индивидуализм «интеллектуальной традиции» и потеря административной и экономической эффективности социальной элитой усилили эмоциональную окраску основных идеалов бусидо. Возникновение культурных и экономических связей с сословием горожан способствовали появлению нового типа самооценки, основанного на рефлексии воображаемых образов социального идеала и чувственных переживаний. Важным критерием оценивания для самурайского сословия становится самоотождествление с героями литературных и драматических произведений. Автор пытается определить степень влияния данного фактора на культурные институты других сословий токугавского общества. Эстетические вкусы самурайства во многом определяли характер развития ремесла и искусства, господствующие эстетические каноны.

Сохранение за самурайской культурой элитарного статуса и генетическая связь части торгового сословия с самурайством способствовали копированию характера и норм сословного кодекса.

В главе раскрывается связь между самооценкой самураев и отношением к Западу и Китаю. Автор рассматривает характер сведений об окружающем мире, известных японцам в XVIII-XIX вв. Демонстрирует что с одной стороны, самурайская культура конструировала оппозиционную идентичность относительно европейских религиозных и философских учений, а с другой, проявляла повышенный интерес к техническим и научным достижениям Запада. Изучение и практическое применение знаний в различных областях «голландской науки» (рангаку), а позже и «западной науки» (ёгаку), параллельно с обращением к истории и традиций Японии, порождает адаптацию новой системы знаний к синтоистской картине мира. В главе также выясняются причины возникновения и распространения в общественном сознании второй половины периода Токугава шовинистических идей.

В заключении подводятся итоги исследования и сформулированы следующие выводы:

1. В самурайской культуре нормативно-регулирующие, ценностноориентирующие и церемониальные функции были закреплены за институтом морально-этического кодекса. Профессиональная деятельность буси, как воинов и феодальных администраторов, определяла содержание его основных норм, системы ценностей и идеалов. Основываясь на произведениях жанра гунки, отражающих идеал традиции и самосознание воинского сословия, мы можем сказать, что в самооценке самураев важнейшее место занимало отражение военных достижений и навыков. В политической и социальной истории букэ до XV в. доминировало стремление к отождествлению с родовой придворной аристократией, являвшейся носителем монархической государственной традиции и политической культуры. Поэтому в коллективном и индивидуальном сознании самураев доминировала идентификация, основанная на принятии единства ориентиров и жизненного уклада, организованного согласно канонам и идеалами профессионального морально-этического кодекса.

2. Закрепление и воспроизводство в сознании членов самурайской общности прошедших практический отбор культурных и поведенческих установок обеспечивалось системой воспитания, выработанной в рамках традиций военных домов. Относительная самостоятельность кланов обеспечивала вариативность норм локальных традиций. Основным источником легитимации положений морально-этического кодекса выступала традиция дома, находившегося на вершине вассальной иерархии (оиэ), и авторитет феодального правителя. Размытость социально-политических границ самоопределения общности самураев XII-XV вв. способствовала тому, что в идентификации в системе групповых отношений главная роль отводилась концепту самооценки. Данная система была закреплена в самурайской культуре как эталонная традиция, через обращение к которой происходила социокультурная эволюция. Это обращение диктовалось традиционалистскими законами развития культуры и общества Японии.

3. В основе трансформационных процессов лежал распад системы социального воспроизводства в рамках воспитательной системы иэ, вызванный высокой восходящей мобильностью в обществе периода гражданских войн. В этих условиях система коллективных моральноэтических норм и идеалов самураев вступила в завершающую фазу институализации, проявившуюся в необходимости фиксации его положений в форме письменных наставлений и кодексов. В социальной сфере этот процесс воплотился в осознании самурайской общности как самостоятельного и самодостаточного сословия. Культурным основанием данного процесса стало многообразие внутрисословных комплексов и форм самурайской этической традиции, что повысило роль внутренних факторов в её развитии и интерпретации. Связующим звеном между локальными воинскими кодексами стала конфуцианская традиция. Упадок централизованного государства вызвал отказ от ценностей аристократической политической культуры и буддистских общественных идеалов и привёл к окончательному разрыву культурной зависимости самураев от сословия аристократии. Таким образом на первом этапе, пришедшемся на XVI – первую половину XVII столетия, произошла трансформация воинской традиции в систему элитарной сословной профессиональной этики.

4. В самосознании самурайского сословия периода Токугава с середины XVII – начала XVIII в. обнаруживается постоянно углубляющийся конфликт когнитивной и поведенческой составляющей. Это определяется фактическими несоответствиями между нормами и идеалами бусидо, т.е. коллективными представлениями об «идеальном войне» и действительным социальноэкономическим потенциалом общности буси в условиях политики жёсткой сословной регламентации. Формализация норм морально-этического кодекса самураев, их интеграция в систему законодательства Токугава ограничили возможность использования традиционных для самурайского сословия защитных стратегий, необходимых для преодоления возникшего кризиса идентичности и самооценки. Это привело к переосмыслению идеалов существовавшей морально-этической традиции в рамках учения неоконфуцианских школ.

5. В период Эдо морально-этический кодекс буси, потерявший практический смысл как система профессиональной этики и нормативнорегулирующую функцию в системе государственного и политического устройства сёгуната Токугава, приобрёл характер сословной идеологии.

Однако окончательная трансформация бусидо в идеологическую систему не могла произойти при сохранении существовавшего в токугавской Японии централизованного, но дезинтегрированного социально-политического пространства. В этих условиях «интеллектуальная традиция» бусидо, сложившаяся в среде самурайства низкого и среднего ранга, потерявшего связь с локальными традициями конкретного воинского дома, позволила завершить трансформацию морально-этического кодекса «пути воина» в систему смысложизненных ориентиров.

6. С усмирением страны и установлением социального и политического контроля и регламентации, сёгунат радикально изменил природу коллективных отношений, придав им характер статусной системы. Элитарные слои сословия буси, чья жизнь продолжала быть тесно связана с системой кланов, оказались не способны к самоидентификации в национальных масштабах. Политика самоизоляции правительства Японии способствовало усилению значения комплекса представлений синто, как источника культурного развития и легитимации верховенства воинского сословия в конфуцианском социально-политическом дискурсе. Отсутствие возможности практической проверки и демонстрации профессиональных военных навыков и возможности достичь эффективности ведения хозяйства, вызвали кризис сословной самооценки. С XVIII в. он стал проявляться в конфликте между нормами индивидуальной морали и реалиями общества. В политической сфере проявлением данного конфликта явилась смена идеала служения сюзерену на идеал служения императору.

7. Сложившаяся в самурайском обществе периода Токугава модель групповой идентичности японцев, определяемая сегодня как «националистическая», возникла в результате смены доминирующего типа идентичности по отношению к значимому Другому. Традиционная форма государственного и культурного самосознания и самооценки основывалась на конструировании легитимизирующей идентичности относительно Китая. В период Эдо в японской культуре утверждается оппозиционная этноконфессиональная идентичность относительно внешнего мира. Этому способствуют контакты с европейскими государствами в XVI-XVII вв. и постоянно ощущаемая напряжённость, спровоцированная действиями Голландии, России, Англии и США в XVII-XIX вв. Важным фактором стало падение династии Мин (1368-1644) и постепенное ослабление династии Цин (1644-1912). В условиях ограниченных контактов с внешним миром ответной реакцией стал рост внимания к изучению японского исторического и культурного наследия. В исторической перспективе особое значение в этом процессе приобрело формирование двух черт в комплексе самооценки токугавского самурайства:

Позиционирование себя, как равного или более сильного по отношению к действительному внешнему доминанту. Механизм заимствования, адаптации и последующего гетерогенного развития заимствованного элемента, определивший культурное и ментальное своеобразие японской цивилизации, проявлял себя на каждом из уровней социальной структуры. Модель идентификации самурайской общности так же тяготела к синтезу базовых символов и установок и наиболее передовых достижений в области культуры, техники, экономики, политики и управления. Успешность адаптации наиболее значимых черт и характеристик определяла оценку процесса групповой идентификации.

Региональный «шовинизм» как эквивалент принципа «патриотизма».

Патриотизм, как принцип политической, нравственной и социальной жизни, был чужд для изолированной японской цивилизации и формировался на основе процесса адаптации идей, заимствованных из западной культуры в период Мэйдзи, к наиболее близким моделям японской культуры. В качестве основного объекта, к которому восходило чувство национальной общности, выступила фигура императора, традиционно занимавшая центральное место в японской социокультурной идентичности. В свою очередь, как следствие «сепаратной» политики сёгуната по отношению к военным домам в период Эдо, в мировоззрении самураев сложилась концепция «шовинизма» хан. Её идеологической основой явилось отождествлении фигуры сюзерена с управляемой им территорией, что вызвало смещение фокуса вассальной верности от феодала к феоду.

Медиатором в процессе конструирования макрополитической идентичности мог служить обезличенный морально-этический кодекс, определённый в работах городских интеллектуалов. Данное посредничество стало возможно, в первую очередь, благодаря ориентации традиции бусидо на низкоранговое и среднее самурайство, включавшее многочисленную группу ронин. Именно ронин являлись основной движущей силой монархического движения XIX в. Вторым фактором явилась преемственность сословных социальных учений относительно философских концепций мыслителей из среды букэ, представлявших идеологов национальных интеллектуальных школ.

8. Одной из основных тенденций второй половины периода Токугава стало сближение мировоззрений различных сословий в рамках городской культуры.

Элитарное мировоззрение, представленное кодексом бусидо, интерпретировалось не только в рамках конфуцианских теорий, но и через литературу, изобразительное искусство и театр. Появление эмоционально окрашенного воплощения социального идеала открыло для самураев новый способ индивидуальной самооценки через «игровую» (асоби) культуру горожан. Одним из последствий данного процесса стала замена к середине XIX в. идеала самурая, сложившегося на основании норм и правил моральноэтического кодекса, чувственным образом воина.

9. Таким образом, самурайский морально-этический кодекс периода Токугава воплощал идею личного совершенствования: верховенство чувства морального долга (ги), сохранение личной чести и репутации (таймэн), ревностное исполнение повседневных обязанностей. Конечной целью личного развития виделось достижение благосостояния коллектива: служение клану;

самоограничение ради общего блага; в более широком понимании – сохранение установленного порядка в обществе. Данная система норм и ценностей к концу периода Токугава была воспроизведена и переосмыслена на всех уровнях социальной иерархии. Сложившиеся в итоге коллективные представления могли стать основой развития социальной культуры и государственной идеологии в последующие исторические периоды.

Основные положения диссертации изложены в следующих Публикации в изданиях, рекомендуемых ВАК Гамалей М.С. Трансформация оценок становления российско-японских отношений в XVII – XIX вв. // Вестник Российского университета Дружбы Народов. Серия «История России». – №6. – 2009. – С. 90-95.

Гамалей М.С. Влияние контактов с европейцами в XVI в. – первой половине XIX в. на развитие идентичности японцев / Взаимодействие мировых цивилизаций: история и современность: Сборник статей участников X Московской научной конференции. Москва, РУДН, 28-29 мая 2009 г. – М.:

РУДН, 2009. – С. 60-76.

Гамалей М.С. Развитие этики самурайского сословия в контексте государственной идеологии сёгуната Токугава (1603-1864) / Цивилизация, государство и общество Евразии: вчера, сегодня, завтра: Сборник статей участников Международной научно-практической конференции. Москва, РУДН, 11-12 ноября 2008 г. – М: РУДН, 2009. – С. 70-81.

Гамалей М.С. Трансформация морально-этических идеалов самурайского сословия в период Эдо (1604-1868) / Восток-Запад: Приоритеты эпох: Сборник статей участников межвузовской научной конференции.

Москва, РУДН, 25 апреля 2008 г. – М.: РУДН, 2008. – С. 38-55.

Трансформация морально-этической самооценки самурайского сословия В диссертации рассматривается генезис социальных идеалов и основанной на них самооценки воинского сословия Японии в XVII – середине XIX вв. Автор показывает, что под влиянием процессов преодоления кризисов коллективной идентичности комплекс норм профессиональной этики самураев трансформировался в систему смысложизненных ориентаций, которые получили развитие в школах японского неоконфуцианства. В работе на основе письменных источников анализируется содержание и формы идеалов морально-этического кодекса самурайства в контексте становления национальной культуры и самосознания японцев.

The transformation of ethical self-image of the Tokugawa-era samurai class The thesis addresses the issue of genesis of social ideals and self-image of the samurai based on former in 17th – mid-19th centuries. Author reveals that in processes of overcoming of collective identity crisis the norms of professional ethics of samurai class transformed into the system of life-meaning orientations which rethought in Japanese Neo-Confucianism. The content and forms of ideals of moral and ethics code is analyzed on basis of sources in the context of establishment of national culture and self-consciousness of the Japanese.