На правах рукописи

Васев Игорь Николаевич

СУБЪЕКТИВНОЕ ПРАВО

КАК ОБЩЕТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ

Специальность 12.00.01 – Теория и история права и государства;

история учений о праве и государстве

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата юридических наук

Екатеринбург 2011

Работа выполнена на кафедре теории и истории государства и права ГОУ ВПО «Алтайский государственный университет»

Научный руководитель: доктор юридических наук, профессор Сорокин В.В.

Официальные оппоненты: доктор юридических наук, профессор Анохин Ю.В.

кандидат юридических наук, доцент Белканов Е.А.

Ведущая организация: Пермский государственный университет

Защита состоится 15 июня 2011 года в 15.00 на заседании диссертационного совета Д 212.282.01 при ГОУ ВПО «Уральская государственная юридическая академия» по адресу: 620066, г. Екатеринбург, ул. Комсомольская, д. 21.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Уральская государственная юридическая академия» по адресу: 620066, г. Екатеринбург, ул. Комсомольская, д. 21.

Автореферат разослан «» мая 2011 года

Ученый секретарь диссертационного совета доктор юридических наук, профессор

Общая характеристика работы

Актуальность темы диссертационного исследования. Значимость исследования определяется той ролью, какую субъективное право играет в правовой сфере. Механизм реализации любой нормы права традиционно рассматривается через призму субъективного права. Актуальность работы обусловлена также поиском новых основ права в сегодняшних условиях отказа от ранее господствовавшего позитивистского правопонимания. Философская постановка проблемы о глубинных началах такого явления как субъективное право призвана решить насущную проблему ориентации в правовых ценностях.

Традиционно в рамках теоретической науки рассматриваются различные подходы к определению понятия права, но категория «субъективное право» при этом зачастую игнорируется. Затрагиваемые в диссертации проблемы были предметом рассмотрения крайне редких монографических работ. Теоретическая мысль концентрировала свои усилия в основном на статейном варианте освещения вопроса.

Причем из всей массы публикаций, посвященных субъективному праву, большинство имело цивилистический характер. Автор же пытается вернуть вопрос в русло общей теории и философии права.

Цель и задачи диссертационного исследования. Цель и задачи диссертационного исследования определяются теоретической и практической значимостью выбранной темы, а также степенью ее разработанности. Автор ставит перед собой цель с позиций теории права при помощи комплексного системного исследования, достижений правовой мысли определить место и роль понятия «субъективное право» в методологическом аппарате правоведения, исследовать общетеоретический статус субъективного права как самоценной правовой категории.

Достижение указанной цели осуществляется в диссертации решением следующих задач:

– проанализировать эволюцию учения о субъективном праве в правоведении до начала XX в.;

– определить причину формирования в юридической науке современного представления о субъективном праве;

– подвергнуть критике господствующий подход о подчиненной роли субъективного права по отношению к объективному праву;

– внести предложения по совершенствованию утвердившегося в современной правовой литературе определения понятия субъективного права;

– выработать рекомендации по применению понятия субъективного права;

– выявить роль правосознания в функционировании субъективного права.

Объект диссертационного исследования. Объектом исследования выступает явление субъективного в праве. Автор исходит из различного понимания таких категорий, как «субъективное в праве» и «субъективное право»: первое понимается как более широкое. Явление субъективного отчасти рассматривается в исследовании не только с общефилософских позиций, но и в том специфическом преломлении, которое получает данный вопрос применительно к сфере права.

Предмет исследования. Предметом настоящего диссертационного исследования является «субъективное право» как общетеоретическая категория во всей полноте и многообразии присущих данному явлению характеристик. В работе уделяется внимание генезису теории субъективного права в дореволюционной правовой науке и советском правоведении. Утвердившийся в современной отечественной юриспруденции подход к субъективному праву рассматривается с точки зрения преемственности в отношении ранее существовавших теорий. Автор акцентирует внимание на вопросах соотношения субъективного и объективного права, роли правосознания в понимании субъективного права. Делается попытка переосмысления категории «субъективное право» на основе отдельных философских учений.

В юридической литературе встречаются следующие обозначения интересующего нас вопроса: «субъективное право», «право в субъективном смысле», «право субъекта», «субъективное в праве»1.

Обусловлено это, видимо, различным углом зрения, под которым подходят к данной проблеме отдельные ученые, или необходимостью варьировать терминологию из соображений стиля. Вопрос о том, насколько синонимичны данные термины, поднимался отдельными авторами. Так, например, Н.И. Матузов отмечал: «Разумеется, явление, обозначаемое как «субъективное право», можно было бы выразить и с помощью другой грамматической формы, например, выражением:

право субъекта, право лица, право гражданина и т. п. (несогласованные определения) или использовать другие прилагательные – личное право, индивидуальное право и т.д. Для широкой публики, массового читателя это было бы яснее, понятнее»2. Однако наиболее употребляемыми по-прежнему остаются традиционные синонимичные термины «субъективное право» и «право в субъективном смысле», что, думается, не зря. Именно они наиболее адекватно отражают то явление, которое составляет предмет настоящего исследования.

Словосочетание же «право субъекта» ориентировано, скорее, на практическую составляющую вопроса, на более детальное уяснение механизма реализации прав конкретного субъекта в рамках правоотношения. В качестве близкого по содержанию «субъективному праву» и «праву в субъективном смысле» выступает понятие «субъекМатузов, Н.И. Личность. Права. Демократия. Теоретические проблемы субъективного права / Н.И. Матузов. – М., 1972. – 304 с.

тивное в праве». Однако нельзя не заметить в последнем долю философского наполнения, попытку широкого взгляда на право вообще под углом объективности-субъективности. При таком широком толковании «субъективного в праве» качества субъективности можно будет обнаружить и в праве объективном (например, вопрос о правосознании законодателя)3.

Исследование субъективного права невозможно в отрыве от такой категории, как объективное право. Однако принципиальная неотделимость данных понятий вовсе не препятствует акцентированию внимания именно на одном из них. Напротив, бльшая нагрузка на одну из составляющих, повышенное внимание к какому-то отдельному компоненту алгоритма дают шанс сконцентрировать гносеологические возможности на проблемном участке. Такая установка позволяет обратиться именно к вопросу о субъективном праве, вовсе не игнорируя при этом его связанности с правом объективным.

Методологическая основа диссертационного исследования.

В диссертационном исследовании использовался комплекс методов научного познания общественных отношений. Автором были применены общенаучные методы абстрагирования, восхождения от абстрактного к конкретному, анализа, синтеза, сравнения; логические методы исследования используются в работе для выявления сущности, признаков субъективного права, характера соотношения субъективного права со смежными правовыми явлениями. Системный, структурный и функциональный методы применялись для определения места субъективного права в правовой действительности и познания его функциональных возможностей в правовой системе.

Поскольку в первой и второй главах работы делается попытка структурированного освещения развития категории «субъективное право», то особое значение приобретает использование диалектического метода (в частности, диалектических законов отрицания отрицания, единства и борьбы противоположностей, перехода количества в качество). Данный метод позволяет раскрыть постадийное развитие интересующего нас явления. Также оправдано использование диалектического метода при характеристике взаимодействия субъективного и объективного права. Определение места субъективного права среди иных базовых теоретико-правовых категорий, предпринятое во второй главе исследования, с необходимостью предполагает обращение к системной и структурной методологии. Раскрытие в рамках третьей В.Н. Протасов по этому поводу обоснованно замечает: «Нужно четко различать две проблемы: а) проблему объективного и субъективного в праве и б) проблему объективного права и субъективного юридического права.

Первая имеет философский характер и смысл ее в том, чтобы определить, в какой степени то явление общественной жизни, которое именуется юристами «объективным правом», объективно, а в какой – субъективно». См.: Протасов, В.Н. Что и как регулирует право: учеб. пособие / В.Н. Протасов. – М.:

Юристъ, 1995. – С. 5.

главы вопроса о взаимодействии субъективного права и правосознания обуславливает применение функционального метода.

Обращение к богатому наследию не только русской, но и зарубежной правовой традиции дает широкую основу для сравнения, классификации теорий субъективного права по группам. В настоящее время актуальной является возможность для осмысления ранее существовавших и современных трактовок категории «субъективное право» с привлечением сравнительного метода исследования. Сочетание генетического, структурно-функционального и исторического методов позволяет дать оценку субъективному праву в едином, структурнооформленном комплексе.

Степень разработанности темы. Вопрос о субъективном праве был предметом редких монографических исследований, в частности, в работе Н.И. Матузова «Личность. Права. Демократия. Теоретические проблемы субъективного права». Рассмотрение субъективного права в его развитии предопределило обращение к трудам различной направленности, что позволило придать исследованию комплексный характер. В исследовании использованы сочинения отечественных теоретиков и философов права, которые условно можно разделить на группы:

• по общетеоретическим вопросам – труды: С.С. Алексеева, Д.А. Керимова, О.Э Лейста, В.М. Сырых, В.А. Туманова, Г.В. Мальцева, А.М. Васильева, Р.О. Халфиной, Т.В. Кашаниной, В.М. Корельского, В.Д. Перевалова, А.С. Шабурова, С.Н. Братуся, В.И. Леушина, О.А. Пучкова, Н.Н. Тарасова, А.Ф. Черданцева, Д.А. Ягофарова, В.В. Захарова, В.В. Сорокина, Ю.А. Дружкиной, Л.Б. Тиуновой, В.Н. Кудрявцева, В.В. Лазарева, А.В. Малько, В.М. Баранова, В.К. Бабаева, С.Ю. Марочкина, М.И. Байтина, В.В. Иванова, И.В. Ростовщикова, А.Р. Еремина, Б.Я. Бляхмана, Н.А. Власенко;

• по историческому и философскому аспектам проблемы:

Н.Г. Устрялова, И.А. Ильина, О. Шпенглера, А. Токвиля, Л.Н. Гумилева, К.Г. Юнга, М. Фуко, Э. Фромма, М. Штирнера, Р. Штайнера, А. Фулье, Р. Декарта, И. Канта, Ж.П. Сартра, Р. Генона;

• по проблеме правовой системы и источников права: С.С. Алексеева, А.П. Семитко, С.В. Полениной, Н.И. Матузова, В.Н. Синюкова, Ю.В. Анохина, В.П. Реутова, Ф.М. Раянова, А.А. Васильева, Д.В. Грибанова, Л.Б. Тиуновой, А.А. Пионтковского;

• по вопросам о субъективном и объективном праве: Н.И Матузова, Н.В. Витрука, Ю.К. Толстого, Н.Г. Александрова, Д.М. Чечота, С.И. Архипова, В.Н. Гаврилова, Б.А. Кистяковского, Г.В. Мальцева, И.Е. Фарбера;

• по проблеме правосознания: Р.С. Байниязова, И.А. Ильина, Р.К. Русинова, А.Г. Бережнова, В.Н. Синюкова, С.Н. Братуся, О.И. Цыбулевской, В.В. Сорокина, Е.А. Певцовой, Р.В. Насырова, Н.М. Юрашевича, Е.А. Белканова, Е.И. Фабера, К.С. Бельского, Е.А. Лукашевой, П.М. Рабиновича.

Были привлечены труды следующих дореволюционных отечественных правоведов, обращавшихся к означенной теме: Е.Н. Трубецкого, Л.И. Петражицкого, Н.М. Коркунова, И.А. Ильина, В.Н. Дурденевского, Г.Ф. Шершеневича, П.И. Новгородцева, А.А. Рождественского. Зарубежная правовая мысль, в лице Ф.К. Савиньи, Р. Иеринга, Г. Еллинека, Г. Дернбурга, Г. Кельзена, В. Шуппе, Б. Рейнхарда, К. Зеельмана, Л. Дюги, также активно разрабатывала категорию субъективного права.

Нормативно-правовую основу работы составили Конституция Российской Федерации, федеральные законы (в том числе кодифицированные), подзаконные нормативно-правовые акты Российской Федерации, декреты СНК РСФСР, законодательство Российской империи.

В качестве эмпирической основы диссертации выступает правоприменительная практика Конституционного, Верховного и Высшего Арбитражного судов Российской Федерации, акты иных судебных инстанций.

Научная новизна диссертационного исследования состоит в следующем:

– предлагается новая систематизация теорий субъективного права по пяти группам;

– осуществлен критический анализ утвердившегося понимания субъективного права;

– впервые сформулирована и содержательно обоснована причина формирования и господства позитивистского понимания субъективного права. Она усматривается в изменении соотношения между государством и обществом. Усиление государственной власти обусловило использование субъективного права в качестве инструмента по нормированию правового поведения;

– делается вывод о необходимости изучения субъективного права в органичной связи с правосознанием субъекта. Утверждается, что творческий потенциал правосознания позволяет существенно расширить понимание субъективного права, отказаться от его рассмотрения только как инструмента по реализации нормы права;

– устанавливается, что изучение субъективного права через призму философских представлений об индивидуализме призвано подчеркнуть творческий, динамический момент субъективного права, направленный на раскрытие всей палитры индивидуальности субъекта;

– утверждается необоснованность отождествления понятий «субъективное право» и «субъективные права», находящихся в различных смысловых плоскостях;

– на основании проведенного исследования предлагается авторское определение понятия «субъективное право», призванное восполнить имеющиеся в теоретической науке пробелы по данному вопросу;

– вводятся в научный оборот новые, ранее не использовавшиеся зарубежные научные источники, до настоящего времени не переведенные на русский язык.

На защиту выносятся следующие положения, в которых нашла отражение научная новизна диссертации:

1. Существовавшие в дореволюционной правовой науке учения о субъективном праве можно систематизировать по пяти группам:

волевая теория, теория интереса, комбинационная теория, психологическая теория, нормативистская теория. Имеющееся в правовой науке разграничение теорий субъективного права на естественно-правовые и позитивистские не исчерпывает проблемы. Все теории субъективного права (кроме нормативистской) не актуализируют идеи о примате объективного права над субъективным. Служебная роль субъективного права по отношению к праву объективному в полной мере утверждается только нормативистской концепцией права. Дореволюционная правовая мысль в подавляющем большинстве случаев признавала единое понятие для объективного и субъективного права. Для дореволюционной правовой науки характерно, что субъективное право по своей сути наполняется волей и/или интересом. Исключение составляет только нормативистская теория, видевшая в субъективном праве инструмент по воплощению предписаний нормы объективного права.

Для волевой теории, теории интереса, комбинационной и психологической теорий характерно выведение субъективного права не из нормы объективного права, а из самого субъекта, его воли и интереса.

2. Единое понятие для объективного и субъективного права отвергалось советским правоведением как методологически неоправданное. Сущностными характеристиками субъективного права в данный период назывались: в целом – общественная воля и общественный интерес, в частности – благо, приобретаемое индивидом при использовании субъективного права. Но при таком подходе воля и интерес уже не могут играть роль сущности субъективного права. Разделяя право на объективное и субъективное, советская правовая наука сделала ряд логических упущений: 1) выдвигался тезис о том, что в целях познания и в субъективном явлении может быть выявлена объективная сторона (первая логическая непоследовательность); 2) выделяемая таким образом объективная сторона раскрывалась, обосновывалась через тезис о реальности права (одновременно постулировалось, что субъективное право в этом смысле тоже реально); 3) на основе такого качества права, как реальность, делался вывод о правомерности категории «объективное право», т.е. абсолютизировалась объективная сторона изначально субъективного явления (вторая логическая непоследовательность); 4) было предано забвению положение о том, что субъективное право тоже реально, а значит, в той же мере претендует на объективность, что и собственно объективное право (третья логическая непоследовательность); 5) допускался неправомерный возврат дискурса об «объективном» праве в сферу «базис–надстройка».

3. Выделяемые современной наукой признаки субъективного права (принадлежность или непринадлежность субъекту, зависимость или независимость от него) нецелесообразно рассматривать как равнозначные друг другу, так как один из них (принадлежность) вытекает из другого (зависимость), а точнее, один сопутствует другому. Характеристика субъективного права как зависящего от субъекта правомерна только в смысле возможности выбора субъектом из предлагаемых ему объективной нормой вариантов поведения. Признаки субъективного права, выделяемые современным правоведением вслед за советской юридической наукой, не раскрывают подлинной сущности субъективного права, а указывают лишь на инструментальную роль последнего по отношению к норме объективного права, что, в свою очередь, является следствием господствующего нормативистского подхода. В данных условиях наделение субъективного права качеством диспозитивности неоправданно. Разница между дореволюционными трактовками субъективного права и современным его пониманием существенна и концептуальна. Причем речь идет не о последовательном развитии дореволюционных представлений и трансформации их в советской правовой науке, а, скорее, о нарушении преемственности.

4. Неравнозначность субъективного и объективного права, утверждаемая отечественной правовой наукой, и отрицание ею единого понятия права – не выступают по отношению друг к другу причиной и следствием. Это следствия иного, более глубокого процесса – пересмотра сущности субъективного права, когда оно стало выводиться не из субъекта, а из нормы объективного права. Оспаривать единое понятие права можно, но вовсе не по основанию подчиненности субъективного права объективному. Различная природа данных явлений не позволяет безоговорочно представить их как видовые понятия родового понятия «право».

5. Правосознание должно играть определяющую роль в понимании субъективного права. Субъективное право должно стать подлинно субъективным, а не играть только инструментальную роль по отношению к норме объективного права. Но субъективное право не может рассматриваться как категория, автономная по отношению к норме права, правоотношению, юридической обязанности. Напротив, обеспеченность субъективного права соответствующей юридической обязанностью является идеальной ситуацией. Именно в правоотношении субъективное право при наличии корреспондирующей ему обязанности стремится максимально реализоваться на практике. Субъективное право входит в содержание правоотношения в качестве одного из существенных структурных элементов. Но принципиально важным является установление отношений равнозначности при определении влияния объективного права на субъективное, субъективного права на юридическую обязанность, когда значимость правоотношения для субъективного права не будет сводиться к производности второго от первого. Субъективное право не порождается закреплением за другим лицом соответствующей обязанности, сопоставление этих категорий во временной плоскости необоснованно. Их соотнесение должно быть ценностным.

6. Понятия «субъективное право» и «субъективные права» находятся в различных смысловых плоскостях. А именно, термин «субъективное право» целесообразнее определять в рамках системы «объективное право–субъективное право». Понятие «субъективные права» предполагает освещение конкретных правомочий, имеющихся у субъекта правоотношения, а значит, переводит весь дискурс в сферу «правоотношение», «механизм правового регулирования». Необоснованная, на наш взгляд, замена понятия «субъективное право» на категорию «субъективные права» порождает тезис о вторичности субъективного права по отношению к объективному.

7. Необходимо четко различать структуру субъективного права как общетеоретической категории и структуру субъективного права применительно к какой-либо отрасли права. Трехчленная структура субъективного права не должна подменяться набором правомочий субъекта правоотношения.

8. В диссертации предлагается следующее наиболее полное по сравнению с имеющимися определение понятия «субъективное право»: субъективное право есть отражение социальной действительности в правосознании субъекта права, позволяющее выявить основанную на норме объективного права меру возможного поведения в целях удовлетворения законного интереса, выражающуюся в возможности совершения определенных действий самим управомоченным лицом, в возможности управомоченного лица требовать определенного поведения от обязанного лица, а также в возможности прибегнуть в необходимых случаях к принудительной силе государства.

Практическая и теоретическая значимость работы. Проблема субъективного права чрезвычайно актуальна как в теоретическом, так и в практическом отношениях. Реконструирование понятия субъективного права, предпринятое в настоящем исследовании, может иметь широкую область применения.

Диссертация содержит ряд методических рекомендаций, которые смогли бы оказать существенное влияние на достижение новых социально-экономических результатов, будучи внедренными в правоприменительную практику. Сформулированные в диссертационном исследовании выводы и предложения могут быть использованы при разработке и совершенствовании действующего законодательства с позиций учета различных теорий субъективного права. Понимание законодателем и правоприменителем субъективного права не только как инструмента по реализации объективной нормы позволит преодолеть скептическое отношение к высокой социальной ценности права.

Полученные результаты могут быть использованы в преподавании учебной дисциплины «Теория права и государства»; исследование обогащает такие ее разделы, как «Типы правопонимания», «Правосознание», «Источники права», «Механизм правового регулирования», «Реализация права».

На основе проведенного исследования выдвигаются следующие предложения:

1) в законодательной и правоприменительной практике необходимо отказаться от узкого понимания субъективного права как второстепенной категории;

2) в рамках учебного процесса следует уделять внимание не только нормативистскому подходу к субъективному праву, но и существовавшим на начало XX в. учениям.

Апробация результатов исследования. Полученные в ходе исследования результаты нашли отражение в пятнадцати публикациях автора в сборниках научных работ и тезисов докладов. Основные положения диссертационной работы докладывались на Всероссийских научно-практических конференциях в Москве, Екатеринбурге, Омске, Тюмени, Томске, Барнауле.

Структура работы в соответствии с целью и задачами исследования включает введение, три главы, заключение и библиографический список.

Во введении показаны актуальность, степень разработанности и новизна темы, обозначены цели, задачи и предмет исследования, охарактеризованы теоретическая и методологическая основы исследования, обосновано практическое значение работы, отмечена апробация результатов исследования.

Первая глава «Становление субъективного права как общетеоретической категории» состоит из трех параграфов.

В первом параграфе характеризуются представления о субъективном праве до начала XX столетия, предпринимается деление всех предложенных на тот момент правоведением теорий субъективного права на пять групп (волевая, теория интереса, комбинационная, нормативистская и психологическая), выявляются сущностные черты каждого из этих учений.

Сквозь призму времени истоки субъективного права найти трудно. Различение права в объективном и субъективном смыслах было присуще еще римскому праву. Хотя тогда, как указывает Н.И. Матузов, «четкой теории на этот счет не было»4. Дореволюционный правовед В.Н. Дурденевский отмечал: «Эту идею XVIII век воспринял из римской древности, из германского средневекового индивидуализма, ее он передал современности, новым индивидуалистическим правовым школам – и в числе их психологизму» 5. Рассматривая вопрос о субъективном и объективном праве, дореволюционная отечественная правовая мысль традиционно обращала внимание на плоды западноевропейской науки по данному вопросу. В частности, идеи Г. Еллинека, Р. фон Иеринга, В. Шуппе находили в лице русских правоведов как живейших сторонников, так и обстоятельных критиков.

Сопоставление теорий, существовавших в правоведении до XX столетия, позволяет выделить пять основных групп учений о субъективном праве: 1) теория воли; 2) теория интереса; 3) смешанная (комбинационная) теория; 4) нормативистская теория; 5) психологическая теория. Анализ первоисточников сподвигает к выводу о том, что ни волевая, ни комбинационная, ни теория интереса не рассматривали субъективное право как второстепенное по отношению к объективному. И только нормативистской теории свойственно было низводить субъективное право до уровня второстепенного и производного явления. Субъективное право рассматривается в рамках этой теории исключительно с инструментальных позиций, как средство воплощения нормы объективного права в конкретной жизненной ситуации.

Важно отметить, что инструментальный аспект субъективного права по отношению к объективному был в той или иной мере присущ всем вышеизложенным учениям. И волевая теория, и теория интереса, и комбинационная концепция признавали властное воздействие объективного права на субъективное; но ни одна из них не видела сущности субъективного права именно в отражении нормативных предписаний. И только нормативистская теория принципиально поменяла акценты в соотношении объективного и субъективного права.

В данном параграфе делается промежуточный вывод о том, что:

1. дореволюционный период характеризуется наличием множества точек зрения на понятие субъективного права;

2. в большинстве учений отсутствует четко выраженная идея о примате объективного права над субъективным;

3. сущностно субъективное право наполняется волей и (или) интересом. Исключение составляет только нормативистская теория, видевшая в субъективном праве инструмент по воплощению нормативных предписаний. Для остальных же учений характерно выведение субъективного права не из нормы объективного права, а из самого субъекта.

Матузов, Н.И. Личность. Права. Демократия. Теоретические проблемы субъективного права / Н.И. Матузов. – М., 1972. – С. 12.

Дурденевский, В.Н. Субъективное право и его основное разделение // Правоведение. –1994. – №3.– С. 78–95. Печатается по: Сборник Общества исторических, философских и социальных наук при Пермском университете / под ред. Г.В. Вернадского. – Пермь, 1918. – Вып. 1. – С. 66–101.

Неоднозначность выводов психологической школы и факт того, что она является плодом именно русской правовой мысли, обусловливает необходимость ее более пристального рассмотрения.

В свете волевой теории субъективного права, теории интереса и комбинационной теории учение Л.И. Петражицкого дальше всех шагнуло навстречу пониманию субъективного права исходя из самого субъекта. Пусть, для Л.И. Петражицкого и несвойственен сам термин «субъективное право», однако все его учение представляет буквально апологию субъективного. И в этом смысле можно даже поставить под сомнение правомерность рассмотрения психологического учения в одном ряду с вышеуказанными теориями субъективного права, так как последние все же не оспаривали существование системы объективных норм. Представители волевой, комбинационной теорий и теории интереса наполняли категорию субъективного права исходя из субъекта при должном внимании к норме объективного права.

Л.И. Петражицкий же принципиально меняет акценты в данной схеме: он рассматривает субъективное право уже не как часть правовой материи, а как ее единственное воплощение.

Признавая то, что Л.И. Петражицкий порой излишне абсолютизирует свои выводы, необходимо все же заметить следующее. Непреходящая ценность учения данного автора в том, что он один из первых во всеуслышание заговорил о необходимости учета субъективных представлений о праве. Со всей присущей ему энергетикой Л.И. Петражицкий отстаивал ту позицию, что норма права утрачивает свое значение, если она не пережита субъектом. Именно эта установка позволила данному автору утверждать, что каждый имеет свое «интуитивное право», а «интуитивных прав может быть столько, сколько индивидов»6. При более обстоятельном рассмотрении мыслей Л.И. Петражицкого раскрывается целая палитра индивидуальных представлений о праве.

Второй параграф посвящен представлениям о субъективном праве в советской юридической науке, обосновывается утверждение о том, что доминирующее положение в данный период приобрела нормативистская теория субъективного права; вскрывается ряд логических и содержательных упущений, сделанных в науке при разработке проблемы субъективного права.

Уже закладывая основу деления права на объективное и субъективное, советская правовая наука сделала ряд логических упущений.

По сути, она столкнулась с тем, что традиционное деление права на объективное и субъективное не вписывалось в господствовавшую тогда теорию о праве как субъективном надстроечном явлении. Но, дабы сохранить первую, полезную для юриспруденции концепцию, были предприняты следующие шаги:

Петражицкий, Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности / Л.И. Петражицкий // Серия «Мир культуры, истории и философии». – СПб.: Лань, 2000. – С. 480.

1) выдвигался тезис о том, что в целях познания и в субъективном явлении может быть выявлена объективная сторона (первая логическая непоследовательность);

2) выделяемая таким образом объективная сторона раскрывалась, обосновывалась через тезис о реальности права (одновременно постулировалось, что субъективное право в этом смысле тоже реально);

3) на основе такого качества права, как реальность, делался вывод о правомерности категории «объективное право», т.е. абсолютизировалась объективная сторона изначально субъективного явления (вторая логическая непоследовательность);

4) было предано забвению положение о том, что субъективное право тоже реально, а, значит, в той же мере претендует на объективность, что и собственно объективное право (третья логическая непоследовательность);

5) допускался неправомерный возврат дискурса теперь уже об «объективном» праве в сферу «базис – надстройка».

Утвердившийся нормативистский подход к субъективному праву обусловил выдвижение советским правоведением следующих положений:

1) субъективное право есть мера возможного поведения в рамках, установленных правом объективным;

2) субъективное право вторично по отношению к объективному и выполняет служебную функцию;

3) единое понятие для объективного и субъективного права отвергалось как методологически неоправданное.

Сущностными характеристиками субъективного права в данный период назывались: в целом – общественная воля и общественный интерес, в частности – благо, приобретаемое индивидом при использовании субъективного права. Но при таком подходе воля и интерес уже не могут играть роль сущности субъективного права, как то ранее утверждали иные теории субъективного права. Сущность субъективного права все более смещается от индивида в сторону понимания субъективного права как «меры возможного поведения в пределах права объективного». Представляется, что отечественная правовая мысль последних десятилетий поменяла акценты в системе «субъективное право – интерес и воля». Если в дореволюционных теориях именно интерес и воля рассматривались в качестве точки отсчета всей системы координат, сущности субъективного права, то советское правоведение предложило иной взгляд на данную проблему.

Субъективное право воспринимается уже не в качестве некоей формы, необходимой для удовлетворения интереса, помноженного на волю, а как явление в этом отношении самодостаточное. Если же обобщить те характеристики, которыми субъективное право наделялось дореволюционной правовой мыслью, то там это понятие рассматривалось как средство выхода воли и интереса в мир действия, как своего рода лестница, по которой воля и интерес могли подняться до уровня реализации. Или, по другому, субъективное право занимало инструментальное положение по отношению к воле и интересу. Ни Р. Иеринг, ни Г. Еллинек, ни Н.М. Коркунов, ни другие авторы не разрывали волю и интерес и субъективное право. Эти явления представлялись им органически едиными. Сам интерес и воля в дореволюционной науке понимались по иному, а именно с индивидуалистических позиций. Человек являлся носителем субъективного права не столько в силу предоставления ему объективным правом «меры возможного поведения», сколько в силу присущих ему воли и интереса.

Иную точку зрения мы наблюдаем в советской правовой науке:

«Интересы и потребности не входят непосредственно в содержание субъективного права; они представляют нечто внешнее по отношению к нему»7. Интерес и воля теперь не рассматриваются в качестве именно сущности субъективного права. Они, наоборот, уже сами начинают выполнять инструментальную роль по отношению к субъективному праву.

Конечно же, выработанная советской наукой теория деления права на объективное и субъективное, как и любая другая научная теория, имеет недостатки, еще при своем рождении она таила в себе противоречия. Но в то же время нельзя не увидеть и другой момент:

советская правовая мысль смогла сохранить ценную для правоведения идею. Несмотря на формальное несоответствие данной теории представлению о праве как субъективном надстроечном явлении, она выработала целостное и практически значимое учение об объективном и субъективном праве.

В третьем параграфе определяется место и роль понятия «субъективное право» в современной юридической науке, рассматривается проблема преемственности современного отечественного правоведения в вопросе о субъективном праве.

В современной правовой науке в подавляющем большинстве случаев можно встретить определения субъективного права, сформулированные в русле советской традиции, т.е. выдвинутые несколько десятилетий назад тезисы «Субъективное право – мера возможного поведения в пределах, установленных объективным правом» и «Субъективное право производно от права объективного» сохранили свое господствующее положение и по сей день.

В качестве критерия разграничения объективного и субъективного права в современной теории права, как правило, называется:

1) принадлежность права субъекту и 2) зависимость его от данного субъекта. В диссертационном исследовании предлагается критическое осмысление данных тезисов.

Выделение принадлежности субъективного права субъекту в качестве отличительного признака не предоставляет возможности решить многие насущные проблемы теории субъективного права. Не принадлежность права субъекту порождает субъективное право; скоМатузов, Н.И. Личность. Права. Демократия. Теоретические проблемы субъективного права / Н.И. Матузов. – М., 1972.– С. 214.

рее, уже состоявшийся факт субъективного права позволяет говорить о его принадлежности субъекту. Сам факт влияния на какое-либо явление уже указывает на то, что это явление находится в сфере господства соответствующего субъекта. Значит, принадлежность или непринадлежность субъекту, зависимость или независимость от него нецелесообразно рассматривать как равнозначные друг другу характеристики субъективного права, так как одна из них (принадлежность) вытекает из другой (зависимость), а точнее, одна сопутствует другой.

Кроме того, характеристика современной правовой наукой субъективного права как зависящего от субъекта может быть признана допустимой только в смысле возможности выбора субъектом из предлагаемых ему объективной нормой вариантов поведения. Также рассмотрение современным правоведением субъективного права через призму диспозитивности, свободы искажает философское понимание термина «свобода». Применительно к современной трактовке субъективного права речь должна идти лишь о зависимости от воли субъекта, возможности своим осознанным волевым решением выбрать один из предусмотренных объективной нормой вариантов поведения.

Но такой выбор не должен приводить к неправомерному распространению качества свободы на все понятие субъективного права.

Таким образом, признаки субъективного права, выделяемые современным правоведением, не раскрывают подлинной сущности субъективного права, а указывают лишь на инструментальную роль последнего по отношению к объективной норме, что, в свою очередь, является следствием господствующего сегодня «объективного» подхода к праву. В данных условиях наделение субъективного права качествами свободы, диспозитивности неоправданно.

В рамках данного параграфа разрабатывается вопрос о том, что понятия «субъективное право» и «субъективные права» находятся в различных смысловых плоскостях. А именно, термин «субъективное право» целесообразнее определять в рамках системы «объективное право – субъективное право». Понятие «субъективные права» предполагает освещение конкретных правомочий, имеющихся у субъекта правоотношения, а значит, переводит весь дискурс в сферу «правоотношение», «механизм правового регулирования». Необоснованная, на наш взгляд, замена понятия «субъективное право» на категорию «субъективные права» порождает тезис о вторичности субъективного права по отношению к объективному.

Необходимо четко различать структуру субъективного права как общетеоретической категории и структуру субъективного права применительно к какой-либо отрасли права. Общетеоретическая трехчленная структура субъективного права не должна подменяться набором правомочий субъекта правоотношения.

При таком подходе право на защиту необходимо рассматривать в качестве полноценного структурного элемента субъективного права.

Данное правомочие, будучи включенным в общетеоретическую категорию субъективного права, знаменует собой качество защищенности, постоянную готовность государства использовать силу его принуждения для восстановления нарушенного права. Право притязания заключается именно в возможности привести в действие аппарат государственного принуждения. Общетеоретическая модель не предполагает сведения права на защиту к набору конкретных правомочий с перечислением корреспондирующих им юридических обязанностей.

С учетом всего вышеизложенного в диссертации предлагается следующее наиболее полное по сравнению с имеющимися определение понятия «субъективное право»: субъективное право есть отражение социальной действительности в правосознании субъекта права, позволяющее выявить основанную на норме объективного права меру возможного поведения в целях удовлетворения законного интереса, выражающуюся в возможности совершения определенных действий самим управомоченным лицом, в возможности управомоченного лица требовать определенного поведения от обязанного лица, а также в возможности прибегнуть в необходимых случаях к принудительной силе государства.

Однако такое определение, характерное для современной отечественной юриспруденции, внешне оставаясь неизменным, требует несколько иного смыслового наполнения. Так, фраза «субъективное право представляет собой основанную на норме объективного права меру возможного поведения» не должна трактоваться как аргумент в пользу производности, вторичности субъективного права по отношению к объективному. Необходим взвешенный подход к проблеме взаимодействия субъективного и объективного права, субъективного права и юридической обязанности, при котором каждая категория получила бы признание в качестве самоценной. При раскрытии субъективного права через категорию «отражение» делается акцент на активной роли правосознания в формировании у субъекта представлений о его субъективном праве. Социальная действительность, преломившись через правосознание субъекта, активно воздействует на смысловое наполнение понятия «субъективное право».

В заключение делается вывод о том, что разница между дореволюционными трактовками субъективного права и сегодняшним его пониманием существенна и концептуальна. Причем речь идет не о последовательном развитии дореволюционных представлений и трансформации их в советской правовой науке, а, скорее, о нарушении преемственности.

Глава вторая «Субъективное право» как методологическая категория» включает в себя три параграфа. В этой главе показываются те новые возможности научного исследования, которые предоставляет отказ от понимания субъективного права только с инструментальных позиций.

В первом параграфе рассматривается причина утверждения современного понимания субъективного права. Тот факт, что учения о субъективном праве, существовавшие в дореволюционной науке, утратили свою былую популярность, трудно опровергнуть: предложенная С.Н. Братусем трактовка субъективного права как меры возможного поведения в рамках объективного права получила признание подавляющего большинства отечественных ученых. Но причина господства нормативистского понимания субъективного права вовсе не объясняется утверждением марксистско-ленинской теории государства и права.

Данная проблема требует осмысления через призму философского подхода к генезису характера государственной власти. Анализ исторического материала позволяет выдвинуть гипотезу о том, что за последние три столетия характер государственной власти претерпел существенные изменения. Прежде государственная власть не стремилась осуществлять сколько-нибудь жесткий или непрерывный контроль над обществом. Государство и общество не сливались в единое неразделимое под руководством первого из них: они сосуществовали. Вторжение представителей общества в сферу господства государственной власти или наоборот неизменно приводили к ответной реакции, реакции на инородное присутствие. Государственная власть могла взять у общества лишь то, что общество могло и считало нужным дать.

Но в ходе исторического развития государственная власть все более стремиться закрепить возможность постоянного контроля над происходящими в обществе процессами. Государственная власть, изобретя понятие «ненормальных» членов общества, изобрела и процедуру их нормализации, суть которой – исправление необычного члена общества под неусыпным контролем. Выдвинутая же в это время идея о существовании наряду с государством гражданского общества вовсе не защитила последнее. Эта теория была призвана обосновать возможность пусть мягкого, но постоянного регулирования общества со стороны государственной власти. Тем самым данное учение было вызвано лишь укреплением необоснованно занятых государственной властью позиций.

Современный человек совершенно по-иному вписан в систему государственной власти. Теперь уже не государственная власть подстраивается к человеку, а человек вынужден приноравливаться к государственной власти.

Это в корне противоречит призванию государства как института, исконно осуществлявшего именно охранительную, а не регулятивную функцию. Мнение о том, что присутствие государственного волеизъявления при реализации многих частных начинаний является естественным, с течением времени становится все более распространенным. Любая же попытка обосновать возможность произрастания правопорядка исходя из индивида, его субъективных качеств, сразу же встречает критику – обвинение в анархизме и попытке дестабилизировать правовую систему, так как индивидуализм, субъективизм неизменно отождествляются с такими понятиями, как эгоизм, гедонизм, узкие частнособственнические интересы.

В свете этого вопрос о том, почему в отечественной правовой науке кардинально поменялось понимание субъективного права, приобретает новое звучание. В этом смысле утверждение марксистсколенинской методологии, необходимость укрепления правопорядка накануне Великой Отечественной войны выступают лишь в качестве факторов, способствовавших утверждению иного подхода к сущности субъективного права. Явлением же иного, более глубокого порядка, собственно причиной явилась смена концепции государственной власти, а если быть точнее, стирание границы между государством и обществом, произошедшее в России несколько позже (только в XX в.), чем в западноевропейских государствах. Сущность субъективного права была пересмотрена под влиянием изменения соотношения между государством и обществом. Норма объективного права и именно выводимое из нее субъективное право были осознаны в качестве эффективного механизма однообразного и не слишком очевидного регулирования всей суммы общественных отношений.

Во втором параграфе рассматривается соотношение таких категорий, как субъективное и объективное право, а также роль понятия правосознания в установлении равновесия между ними. Современная теория права идет по пути разграничения правосознания, объективного и субъективного права. Собственно правом, как правило, именуются только объективное и субъективное право. Взаимодействие правосознания и права (прежде всего, объективного) раскрывается многими авторами через призму отношений «идеальное–материальное». Такая ситуация не может быть признана удовлетворительной.

Позиция, занимаемая большинством отечественных правоведов, наталкивает на следующие размышления по поводу взаимодействия правосознания и объективного права, а именно – при характеристике роли правосознания в создании и применении норм права большинством авторов, как правило, используются такие метафоричные сравнения, как «предправо», «правосознание отливается в нормах», «оно есть перекидной мостик в правотворчестве»8 и т.д. Думается, что необходимость метафорического освещения вопроса вызвана к жизни стремлением вывести правосознание за рамки «права», точкой зрения об их разной природе. Но с этих позиций не поддается логичному объяснению стремление затем причислить правосознание к ряду правовых явлений, только, как постулируется, «иного», «метаправового» уровня.

Принятая сегодня точка зрения о непосредственном невключении правосознания в объем понятия права порождает множество противоречий. Так, именно отсутствие логичной возможности найти почву для соотнесения, как постулируется, разнопорядковых правосознания и объективного права, понуждает ученых прибегать к метафорам при описании характера взаимоотношения данных категорий, компенсировать такую конструкцию разнообразными эпитетами в адрес правосознания, как то: «предправо», «перекидной мостик в правотворчестве» и т.д.

См.: Юрашевич, Н.М. Правосознание и право: общность и различия. / Н.М. Юрашевич // Государство и право. – 2005. – №7. – С. 69.

Кроме того, в господствующей точке зрения на соотношение понятий «объективное право», «субъективное право» и «правосознание»

собственно правом принято считать только первое, так как правосознание выводится за рамки права, а субъективному праву отводится роль лишь инструмента по претворению в жизнь предписаний нормы права. Такой подход предопределяет невозможность дискурса о данных понятиях как равноправных, равнозначных. Приоритет, отдаваемый объективному праву, позволяет неоправданно приписывать последнему организующую роль не только по отношению к субъективному праву, но и по отношению к правосознанию. При таком подходе правосознание, также выполняющее лишь техническую роль, превращается из влияющего на все явление права в подверженное влиянию.

Несоблюдение предписаний норм права объясняется, зачастую, не их несовершенством, а «несовершенством» правосознания субъектов права.

Таким образом, представлениям субъекта о праве в настоящее время неоправданно отводится второстепенная роль: субъективные элементы, находящие свое выражение в правосознании и субъективном праве, либо оттесняются на периферию «права», либо вообще выводятся за границы последнего.

Учет же полноценной природы субъективного в праве предполагает устранение такого искусственного разрыва правосознания и субъективного права, что будет означать наполнение субъективного права творческой активностью правосознания. Субъективное право должно стать подлинно субъективным, а не играть только инструментальную роль по отношению к норме объективного права. Правосознание тоже нецелесообразно рассматривать как внеправовое явление, оно внеположенно норме объективного права, но не праву в целом. Такой подход вовсе не предполагает устранения «инструментальных отношений» между правосознанием, нормой права и субъективным правом: правосознание влияло и будет влиять на содержание объективного права, субъективное право также не превращается во вседозволенность. Однако не стоит освещать две вышеозначенные категории только через призму объективного права. Они самостоятельны и поэтому должны при характеристике права в целом рассматриваться на равных с правом объективным.

Ранее было замечено, что нецелесообразно искусственно разрывать правосознание и субъективное право. Данную фразу не стоит понимать как попытку выведения некоего нового единого правового явления, в котором бы сливались два вышеуказанных. Нет, это лишь стремление вернуть характерную для дореволюционной правовой мысли творчески активную роль субъективного права, что невозможно сделать, когда все исходящее от субъекта характеризуется лишь как «предправо» (правосознание) или «послеправо» (субъективное право).

В заключение параграфа делается вывод о том, что наделение переживаний субъекта о праве статусом поистине правовых предполагает активное взаимодействие правосознания и субъективного права.

Параграф третий посвящен обсуждению проблемного вопроса о едином понятии права в свете взаимодействия объективного и субъективного права.

Тезис о вторичности и производности субъективного права по отношению к объективному, утвердившийся в советской правовой науке и воспринятый современным отечественным правоведением, предопределил и решение вопроса о возможности обозначения субъективного и объективного права единым понятием – «право». Изучение первоисточников позволяет сделать вывод, что дореволюционная правовая мысль в подавляющем большинстве случаев признавала единое понятие для объективного и субъективного права. Российское правоведение начиная с середины XX в. не склонно связывать два данных понятия единым родовым понятием.

Давая определение права, большинство современных ученых принимает во внимание только объективное право, субъективное же рассматривается не как равноправная составляющая единого понятия права, а как производная от системы писаных норм. Такой подход в вопросе о едином понятии права устраняет субъективное право из числа видовых по отношению к родовому понятию. Собственно видовым считается только объективное право, а так как оно остается единственным видовым понятием, происходит отождествление права и объективного права, так как видовое понятие полностью заполняет собой родовое.

Выводы, сделанные в предыдущих параграфах, дают возможность утверждать, что разнопорядковость данных явлений, постулируемая отечественной правовой наукой, и отрицание единого понятия права – не выступают друг по отношению друг к другу причиной и следствием. Они оба следствия иного, более глубокого процесса – пересмотра сущности субъективного права, когда оно стало выводиться не из субъекта, а из объективной нормы.

Думается, что если и можно оспаривать единое понятие права, то вовсе не по основанию подчиненности субъективного права объективному, как то утверждает современное правоведение. Скорее, различная природа данных явлений не позволяет безоговорочно представить их как видовые понятия родовой категории «право». Но словосочетание «различная природа» здесь употребляется не в том значении, что объективное право «выражает», «обусловливает» и т.п. субъективное право, а в том, что нельзя данные категории рассматривать с позиций «обусловливающее–обусловливаемое», «устанавливающее– устанавливаемое». Их расположение в разных плоскостях и не позволяет безусловно проводить логическую операцию объединения в общем понятии. Надо отметить, что дореволюционные правоведы прекрасно осознавали данное обстоятельство и при выделении единого понятия права понимали всю условность последнего.

Проведенный в рамках второй главы анализ утвердившихся в правоведении подходов к смежным с субъективным правом терминам и выражениям, а также отказ отечественной правовой тории от единого понятия права лишь подтверждают тезис о том, что субъективное право современной наукой неоправданно рассматривается только как производное от объективного.

В третьей главе «Взаимодействие субъективного права и правосознания» в рамках трех параграфов раскрываются аспекты согласованного функционирования субъективного права и правосознания.

Первый параграф раскрывает мысль о том, что точка зрения о подчиненном положении субъективного права по отношению к объективному была вызвана к жизни во многом недоверчивостью по отношению к первому. Субъективизм, индивидуализм9 зачастую ассоциируется с вседозволенностью, эгоизмом, гедонизмом; соответственно, субъективное право, якобы, изначально нуждается в установлении рамок для него со стороны права объективного.

Когда речь идет об индивидуализме в праве, то его сразу же понимают как индивидуализм, окрашенный европейской политико-правовой мыслью эпохи буржуазных революций, и изначально вкладывают в него тем самым негативное содержание. На этом и основано отрицание того, что индивидуализм присущ российской правовой культуре. Но с данным утверждением можно поспорить. Изучение работ русских дореволюционных мыслителей (В.О. Ключевского, П.Я. Чаадаева, К.Н. Леонтьева, В.В. Розанова, Н.О. Лосского, С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, Б.П. Вышеславцева, И.А. Ильина, Г.П. Федотова, А.Ф. Лосева) позволяет сделать обратный вывод. Принципиально важно именно то, что данные философы решительно не сводили индивидуализм к эгоистическим стремлениям. Наоборот, они понимали его гораздо шире – через призму самосознания и самосовершенствования человека. Они отмечают, что для русского характерно соизмерение своего поведения со своими внутренними представлениями о допустимом и недопустимом, нежели ориентация на внешне объективированную норму, что вовсе не превращается во вседозволенность и произвол. Западноевропейский индивидуализм действительно чужд русской культуре, так как ведет к саморазрушительной изоляции личности и порой к ее замыканию на материальных ценностях. Русские философы особо подчеркивали несведение индивидуализма к стремлению удовлетворить материальные потребности: «Не как физический организм нужен я истории,... моя душа – вот что нужно ей...»10.

В целом субъективизм стоит, скорее, в оппозиции к объективизму и является характеристикой знания, сознания человека по отношению к внешней ему реальности. Индивидуализм же противостоит коллективизму и является характеристикой бытия человека в обществе. Подчас эти понятия отождествляются, но это с философской точки зрения не очень корректно. Однако, признавая разную философскую окраску данных понятий, мы все же исходим здесь более из их синонимичности, нежели чем противопоставления.

Данный шаг можно оправдать тем, что интересующий нас вопрос субъективности очень часто освещается в литературе через призму индивидуализма.

Розанов, В.В. Ответ В. Соловьеву / В.В. Розанов // Русский индивидуализм:

сб. работ русских философов XIX–XX вв. / под ред. О.В. Селина. – М., 2007. – С. 32.

Здесь индивидуализм рассматривается с позиций органичного вплетения каждой отдельной личности в общественную жизнь.

Причем такой конструктивный учет индивидуальных черт вовсе не ведет к другой крайности – апологии субъекта. Абсолютизация же нормативного начала неправомерно отвергает самобытную индивидуальность, присущую всякому.

Необходимо отметить и тот факт, что при характеристике переходных периодов в развитии государства очень часто указывают на организующую роль правосознания, субъективных представлений каждого человека о правом и неправом. Так, именно правосознанию россиян ставят в заслугу тот факт, что в 1990-е гг. российское общество выжило, несмотря на то, что многие нормы объективного права просто не действовали. Причем важно указать, что в такие кризисные для объективного права моменты субъективизм вовсе не стремится упрочить свое положение: наоборот, он дает объективному праву время восстановить утраченное значение. Такая ситуация не согласуется с второстепенной ролью, отводимой субъективному праву современной правовой наукой.

В конце параграфа делается вывод о том, что взгляд на индивидуализм, субъективизм только с анархических позиций, позиций деструктивности не может не привести к обоснованию подчиненной роли субъективного права, якобы объективно нуждающегося в «укрощении» со стороны нормы объективного права. А утверждение, что индивидуализм и субъективизм в праве выступают в качестве отрицательных явлений, порождающих только хаос, является несостоятельным и методологически вредным для дальнейшей разработки категории «субъективное право».

Параграф второй затрагивает философски-правовую тему коммуницируемости правовых убеждений, вопрос о том, насколько правовые убеждения каждого могут стать достоянием других.

Для того чтобы склонить правовые убеждения другого человека в свою пользу, необходимо прежде понять, каковы правовые убеждения этого человека, в чем мы с ним сходимся, а в чем нет. При рассмотрении этих вопросов необходимо обратиться к наследию Л.И. Петражицкого, так как именно психологическая школа права призвана была ответить на них. Это учение постулирует возможность передачи правовых убеждений от одного человека к другому (причем данное положение, к которому в итоге приходит Л.И. Петражицкий, противоречит постулатам им же разрабатываемой психологической теории).

Анализ путей передачи правовых убеждений от субъекта к субъекту позволяет выделить два канала поступления такой информации:

судить о правовых переживаниях другого можно либо по высказанному им мнению (то есть через слово, через вербальное общение), либо по его поведению (например, наука уголовного права утверждает, что субъективная сторона устанавливается по объективной).

Привлеченные к диссертационному исследованию философские школы, специализирующиеся на межличностных коммуникациях, проблемах понимания, показывают, что безусловное признание возможности передавать свои правовые убеждения является поверхностным. Язык не может быть признан идеальным средством такого общения, так как не выполняет функции обратной связи. С помощью дискурсионного общения можно лишь сообщить (причем в неполной мере) характер своего переживания права, но добиться принятия той же точки зрения на правовые явления действительности невозможно.

Иное приведет лишь к искусственному навязыванию чуждых данному человеку правовых позиций.

В этом смысле субъективное право призвано гарантировать возможность сохранения субъектом своих правовых убеждений. Объективное же право не может в одностороннем порядке провозглашать свою исключительную роль связующего между субъективными правами. Агрессивная установка на унификацию приводит лишь к «механическому миру». Наоборот, залогом реализуемости правовой нормы должна выступать, в числе прочего, возможность выбора, возможность субъектов сохранять свое правовое мнение.

В третьем параграфе субъективное право подвергается осмыслению в свете философского знания.

В процессе познания писаного права мы зачастую приписываем ему такие характеристики как «справедливое–несправедливое», «хорошее–плохое», «правое–неправое» и т.д. Именно благодаря этому человек получает возможность явленное нам, открытое, непотаенное, соизмерять, приводить к мере, но мере человеческой, измерять с помощью созданной же человеком системы ценностей. А именно, в данном случае через призму понятия «правда» человеку дана уникальная возможность ориентации в социальных ценностях, в том числе правовых.

Встав на такую точку зрения, теория права не может игнорировать важности субъективного права как призмы постижения человеком всей правовой материи, меры самовыражения человека. Причем ни один из субъектов права, будь то правоприменитель или правотворец, не вправе претендовать на непреложную истинность своего понимания права. Точка зрения каждого ценна, но при этом речь должна идти не об иерархической лестнице правовых убеждений различных субъектов, а о самоценности субъективного права любого субъекта.

Утверждение самоценности правовых убеждений каждого вовсе не означает их «абсолютной» истинности, а значит, несопоставимости.

Наделение их качеством именно самоценности позволяет рассматривать каждого носителя правовых убеждений в рамках целостной картины мироздания, в которой писаная норма права не может играть роль единственного связующего и образца. А несведение субъективного права каждого к «абсолютной» ценности предполагает активный обмен правовыми переживаниями между субъектами в ходе правового диалога.

Каждый обладает своим собственным восприятием мира, «шансом интерпретации», в том числе и явления права. И в этом отношении субъективное право служит проводником индивидуального в мир действия. Такой подход позволяет нам по-новому взглянуть на вопрос о субъективном в праве и осознать, что в настоящее время утвердился грубый, «механический» примат объективного права над правовыми переживаниями человека. Но человек не должен рассматриваться в качестве создателя права. Возможность мерить действительность с помощью своих правовых убеждений, наоборот, подчеркивает вписанность человека в систему мироздания лишь как одного из многих элементов.

В заключении подведены основные итоги проведенного исследования и обобщены его важнейшие результаты, а также намечены проблемы, нуждающиеся в дальнейшем, более глубоком изучении.

Основные положения работы нашли отражение в следующих публикациях автора:

В ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, определенных Высшей аттестационной комиссией Министерства образования и науки Российской Федерации:

1. Субъективное и объективное право: единство терминологии // Современное право. – 2010. – №1. – 0,3 п.л.

2. Понятие «субъективное право» в современной юридической науке // Право и политика. – 2010. – №2. – 0,6 п.л.

3. Место и роль понятия «субъективное право» в современной юридической науке // История государства и права. – 2011. – №5. – 0,3 п.л.

В иных научных изданиях:

4. Развитие понятия «субъективное право» в современной юридической науке // Модернизация современного российского общества и государства: состояние, проблемы и перспективы: материалы международной научно-практической конференции в г. Барнауле 26 ноября 2010 г. – Барнаул: Азбука, 2010. – 0,3 п.л.

5. К понятию субъективного права // Российская государственность:

история, современность и перспективы глобализма: межвузовский сборник трудов / под ред. В.Я. Музюкина, В.В. Сорокина. – Барнаул, 2009. – 0,2 п.л.

6. Право в понимании Л.И. Петражицкого // Правовая доктрина России: теоретические и исторические аспекты: межвузовский сборник статей / под ред. В.Я. Музюкина, В.В. Сорокина. – Барнаул, 2008. – 0,1 п.л.

7. Естественное и позитивное право: характер соотношения // Состояние и перспективы развития российского права: взгляды студентов:

тезисы докладов конференции студентов и аспирантов юридического факультета АлтГУ / под ред. В.Я. Музюкина, Е.С. Аничкина. – Барнаул:

Изд-во Алт. ун-та, 2005. – 0,2 п.л.

8. Империя: понятие, генезис, функции // Труды молодых ученых Алтайского государственного университета: материалы XXXII научной конференции студентов, магистрантов, аспирантов и учащихся лицейных классов / под ред. Н.Н. Михайлова. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2005. – 0,2 п.л.

9. К проблеме преемственности в развитии демократической идеи // Российское государство и право: традиции, современность, будущее / под ред. В.Я. Музюкина. – Барнаул, 2011. – 0,2 п.л.

10. Эволюция феномена демократии // Актуальные вопросы современной юриспруденции: исследования молодых ученых. – Барнаул:

Изд-во Алт. ун-та, 2010. – 0,2 п.л.

11. Некоторые проблемы ответственности за разжигание межнациональной розни // Труды молодых ученых Алтайского государственного университета: материалы XXXIII научной конференции студентов, магистрантов, аспирантов и учащихся лицейных классов. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2006. – Вып. 3.– 0,2 п.л.

12. Психологическая теория права: проблемы правопонимания // Труды молодых ученых Алтайского государственного университета: материалы XXXIV научной конференции студентов, магистрантов, аспирантов и учащихся лицейных классов. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2007. – Вып. 4. – 0,2 п.л.

13. Право в понимании Л. И. Петражицкого // Состояние и перспективы развития российского права: взгляды студентов и аспирантов: тезисы докладов конференции студентов и аспирантов юридического факультета АлтГУ / под ред. В.Я. Музюкина, И.Ю. Маньковского. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2007. – Вып. 2. – 0,1 п.л.

14. Устранение несовпадений правовых мнений в учении Л.И. Петражицкого о праве // Состояние и перспективы развития российского права: взгляды студентов и аспирантов: тезисы докладов конференции студентов и аспирантов юридического факультета АлтГУ / под ред.

В.Я. Музюкина, Е.С. Аничкина. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2008. – 0, п.л.

15. Норма и патология во взаимоотношениях государства и общества // Правосознание и правовая культура в России: современное состояние и перспективы: сборник статей по материалам 5-й Всероссийской научно-практической конференции 16 апреля 2009 г. г. Тюмень / под ред. Н.М. Добрынина. – Тюмень: ВекторБук, 2009. – Ч. 1. – 0,2 п.л.

Подписано в печать 10.05.2011. Формат 60х84/16.

Типография Алтайского госуниверситета: