На пределе субъективности социальная действительность открывается как социальная реальность, то есть возможное поле субъективности. Здесь субъективность, существует в состоянии «минуссубъективности», как пространство ее положения, как «пустое» место.

Ее существование в качестве «общего места» предъявляется как пространство положения доксического знания как обще-известного, очевидного. На пределе существования социальной действительности, она предъявляется в пространстве социальной реальности как «здравый смысл» или докса. Социальная реальность задается как пространство положения «оче-видности» как такой «прозрачности», которая оказывается полной видимостью, то есть она представляется как пространство положения субъектов, обладающих равной способностью видениия. В отношении способности видения очевидного каждый из них вполне заменим любым другим из этого пространства положения видимости как «общего места».

Доксическое пространство как место-положение «нулевой субъективности» конституируется как область очевидности общеизвестного знания. Поскольку оно существует на пределе с социальной действительностью как предельной очевидностью, которая открывается с позиции «здравого смысла», постольку доксическое знание конституируется принципом объективности, предъявляясь как поле науки. Как пространство положения объективности оно все как целое должно быть противопоставлено или противо-положено субъекту, то есть определять его как противо-лежащего, находящегося «за» пределами. Принцип объективности поля науки устанавливает субъекта на пределе доксического знания в трансцендентной позиции. Он оказывается положенным как абсолютная позиция видения, из которой просматривается каждая точка объективированной социальной реальности. Здесь социальное как объект для субъекта полагается в пространство очевидности как пространство видимости для субъекта. Поскольку объект это то, на что направлен взгляд субъекта, то, что ему пред-ставлено или противо-поставлено как пространство видимости, постольку сам субъект как тот, который находится за пределами видимой объективности, оказывается невидимым.

Существование социальной действительности в принципе доксической очевидности задает ее в структурах неоспоримого знания как «здравого смысла». Здесь принцип объективности научного поля предъявляется как принцип не-сомненности или предполагает позицию субъекта как «точки априори», которая оказывается за пределами очевидной объективности, превращаясь в своем существовании в «виртуальный фокус» или «пунктирное место». С одной стороны, как «точка априори»

абсолютная «точка зрения» есть точка конституирования очевидности как поля науки или пространства расположенной социальной объективности. Ее существование как точки не-сомненности задается через принцип объективности, где она существует как «абсолютно плотный объект», в поле не-прозрачности, или не-видимости. С другой стороны, ее не-представимость в поле «нулевой субъективности» как «доксической очевидности» устанавливается как «пунктирное место» субъекта, или «виртуальный фокус» через принцип не-очевидной очевидности как основания поля науки.

Субъект как исследователь, расположенный в «пунктирном месте» видит «все, кроме самого себя». Его виртуальное существование актуализируется в поле «нулевой субъективности» как доксический дискурс. Поскольку ни один из субъектов не может быть обнаружен в поле «нулевой субъективности», постольку каждый из них в пространстве абсолютного видения существует как абсолютно не-различенное не-идентифицируемое «пунктирное место».

Исследователь как «не-наблюдаемое» является не-наблюдаемым наблюдателем на границе научной субъективности, определяя ее из точки «виртуального фокуса» как «точки априори». Присутствие субъекта в пространстве нулевой субъективности устанавливается как неявленный принцип ее организации, который актуализируется в каждом шаге ее разворачивания в дискурсивном поле. Последовательность внутренних операций системы субъективности есть, во-первых, разворачивание базисного принципа или «точки априори», к которому отсылает каждое оперативное действие как к собственному не-явному «внешнему» пределу; во-вторых, отсылка каждой операции к пределу есть рекурсия системы, которая отсылает к самой себе, вступая с собой в отношение коммуникации. Дискурс формируется как структура автокоммуникации, в которой коммуникант и рецепиент не-различимы как не-наблюдаемые «пунктирные места», а сообщение есть коммуникативная операция системы. Не-различимость адресата и адресанта позволяет системе продуцировать анонимную субъективность в каждом операционном шаге, где принципиальная не-идентифицуруемость субъекта оказывается базисным условием аутопойэтической организации социальной реальности.

Не-идентифицируемость субъекта в границах поля науки оказывается основным условием ее внутренней организации в структурах нерефлексирующей субъективности, где субъект существует парадоксально как абсолютно не-прозрачное тело, заданное принципом объективации, конституирующим существование поля науки в структуре «социальных вещей». Одновременно, он оказывается «виртуальным фокусом» субъективности, пустым «пунктирным местом» как ненаблюдаемым наблюдателем, анонимно существующим на пределе аутопойэтической социальной реальности.

Во второй главе «Со-бытие социальной реальности в структурах идентификации» выявляется, что бытие социальной субъективности в объективированных структурах идентификационного дискурса является анонимным и бессмысленным. Далее показывается, как на пределе существования смысла происходит возвращение субъективности в идентификационный дискурс, переконструирующее типографический текст социальной реальности в авто-био-графический текст самоименования.

В первом параграфе второй главы «Пространство идентификации между монадической и номадической субъективностью» показываются предельные состояния идентифицируемости социальной субъективности в аспекте монадности и номадности, задающие конструирование идентификационного текстового пространства субъективности в разрыве обращенного времени как причине ускользания смысла.

Идентификация субъекта в системе социального знания сопряжена с процессом производства текста социального, в котором «слепое пятно» проявляется в качестве знака текста или пред-заданного местоположения социолога. Такое слепое пятно в тексте социального по сути является симулякром, оно одновременно оказывается и центром, и пределом всей структуры. Симулятивный характер местоположения социолога указывает на отсутствие социального субъекта, то есть представляет собой пустое место. Существование точки социолога в качестве слепого пятна проявляет свойства монады как некого непрозрачного, то есть плотного, неизменного и замкнутого объективированного места. В такой ситуации социальный дискурс оказывается скован недвижимым и недоступным смыслом, это просто мертвый дискурс. Иным способом, позволяющим придать дискурсу движение, является обращение к социальным практикам как дискурсивным следам присутствия социолога.

Конструирование социального текста как пространственной структуры будет происходить через протаскивание дискурсивного ряда сквозь пустое место отсутствующего социального субъекта, то есть это место всегда будет заполнено социальным и только им в силу нехватки субъективности. Движение социального в такой системе только и возможно по причине отсутствия субъекта социального, место которого является идентификатором в системе, так как дискурс становится социальным только будучи пропущен сквозь место социолога. Такая инстанция структурирования социального является номадой, номадическим субъектом с отсутствующей субъективностью, кочевое движение которого в поле социального выстраивает и перестраивает структуру поля. Поскольку сам номадический субъект является идентификатором социального, социальность как поле структурирования служит как бы предъявлением номадического субъекта, его объективированной субъективностью, выраженной пространственно, в по-все-местном расположении объектов социального.

Пределом существования такой системы является Другой, как тот, кто не может быть пропущен сквозь номадического субъекта, не может совпасть с ним. Присутствие Другого задает иное направление идентификационного дискурса, вводя его в регистр пассивности, поскольку идентификатором в такой системе становится Другой, а номадический субъект может только отвечать на его присутствие.

Поворот идентификационного дискурса, источником и причиной которого является Другой, задает измерение обращенного времени, исключая номадического субъекта из настоящего. Время становится как бы изначально внешним по отношению к номадическому субъекту, удерживая его в пассивном регистре винительного падежа. Подобного рода отношение между Другим и номадическим субъектом является абсолютной дистанцией, вводя Другого в ранг Абсолютного Другого или Всевышнего. В дискурсивном аспекте это проявляется в том, что уже не субъект из-рекает, а всегда оказывается из-реченным в качестве темы, где абсолютным идентификатором становится Абсолютный Другой или Символический порядок.

Вынесение идентификатора за пределы субъективности влечет за собой децентрацию в структурах субъективности, проявляющуюся в первоначальном замещении субъекта означающим порядком. Идентификационный поток больше не имеет основы в субъективности, поэтому носит печать нехватки. Символический порядок, таким образом, подразумевает весь возможный субъективный опыт. Если и есть в такой системе настоящий Субъект, то им может быть только сам Символический порядок в лице Другого, однако эта отсылка к абсолютному субъекту может стать бесконечной, так как сам символический порядок не существует сам по себе, а поддерживается номадическим субъектом.

Идентификация номадического субъекта происходит в дискурсе нехватки как метафорическое движение означающих, где «Я» исполняет функцию символической связи. Такого рода идентификация изначально подразумевает элиминацию субъекта за пределы самого себя, изгнание в язык, потерю собственной аутентичности. Здесь обнаруживается невыразимость непосредственного существования и «пустота»

лингвистического конституирования. Можно говорить о пустой идентификации в поле социального, где дискурс отсутствующего субъекта не имеет смысла.

Во втором параграфе второй главы «Идентификация в структурах коммуникативного пространства» идентификационный процесс рассматривается в категориях глокальности, как проходящий между точками эксклюзивности и инклюзивности. Результатом такого процесса становится конструирование или картографирование социальной субъективности в качестве топоса пустующего субъекта.

Основной проблемой многих современных идентификационных дискурсов является нехватка субъективности как нехватка уникального смысла. Субъект оказывается кроссированным лингвистическими структурами. Идентификация как процесс саморазличения пустующего субъекта реализуется в языковых конструктах, составляющих пространство бессмысленной субъективности. Номадический субъект кочует в дискурсивном символическом пространстве в поисках собственного смысла или точки само-со-в-падения, то есть точки идентичности как «точки пристежки».

Разворачивание субъективности в пространственных структурах дискурса рассматривается в терминах глокализации, когда пространство уже перестает соответствовать физическим характеристикам, а становится символическим киберпространством. Процесс глокализации приводит к идентификации индивидов в соответствии с их «территориальными возможностями». Одни, подобно монадам, находятся в замкнутом состоянии «местной» идентичности, их место-положение как из точки неподвижного наблюдателя строго фиксировано. Такие фиксированные места являются источником «контейнерной идентичности», когда индивид приравнивается к занимаемому им месту, перенимает все его уже пред-данные характеристики. Другие, подобно странствующим номадам, свободно перемещаются в глокальном пространстве, выстраивая траектории собственного развития. Их идентичность больше не зависит от определенного места, процесс идентификации в данном случае является процессом картографирования или выстраивания субъективного топоса, прокладыванием границ субъективности. Такое состояние субъективности не имеет опоры в уже созданных конструктах, поскольку место субъекта пустует и движение структурирования не может быть установлено и остановлено. Идентичность субъекта всякий раз конструируется заново.

Эти два способа существования предполагают два способа различения, конструирования субъективного пространства идентичности:

эксклюзивный и инклюзивный. Эксклюзивный метод, следующий логике «или/или» поддерживает лакунарную идентификацию по типу монады, закрепляя ее соответствие определенному месту-локусу. Инклюзивный метод работает в логике «и/и» в формах двойной инклюзии, позволяя конструировать субъективное пространство по принципу делезовской складки. Идентификация по типу номады в этом случае представляет собой выстраивание границ субъективности через раскрытие мест.

Такую идентификацию можно обозначить как трассированную, а процесс идентификации назвать картографированием.

Однако необходимо признать, что в случае номады такая идентификация является ускользающей, а само картографирование оказывается моделированием отсутствующего субъекта. Моделирование как воссоздание топоса субъекта в кибернетическом обществе приводит к угрозе лишения приватности, так как любой сбой в информационных персональных следах, случайный или нарочный, может вызвать подмену идентичности или ее потерю. Индивид здесь является ни чем иным, как «виртуальным» телом или информационным профилем. Виртуальная идентичность индивидов подразумевает их взаимозаменяемость, что лишает идентификацию всякого смысла. В обществе встает проблема поиска Абсолютного идентификатора, способного фиксировать виртуальную идентичность. Такой Абсолютный идентификатор как точка зрения Абсолютного наблюдателя является пределом идентификации, задавая субъективность на ее пределе. Иначе говоря, он в своей полноте есть все пространство полной идентификации, которое в своей завершенности существует как монада. Поскольку Абсолютный идентификатор задает все конфигуративное пространство идентификации через заданные места идентичности, постольку он существует как место производства идентичностей, существуя в своей не-идентифицированности как некий «считающий», который сам не может быть сосчитан. Его место в пространстве полной идентификации оказывается пустым. Производство идентичности осуществляется из пустого места абсолютного субъекта, который способен со-в-мещаться с любой точкой идентичности, то есть существует в не-установленной идентичности как субъектномада, способный находиться в любой точке пространства идентификации. Как не-идентифицируемый индентификатор, индексирующий каждую точку пространства идентификации, субъект-номада всегда предъявляется как предел идентификации или «пустое» место идентичности.

Способность мыслить на пределе характеризует номадического субъекта, прочерчивающего концептуальный план собственного присутствия в процессах де- и ретерриториализации. Результатом этих двух возвратно-поступательных процессов является подвижный рельеф субъективности. Мышление номадического субъекта – это геомышление, проявляющееся в пространственных концептах смысла. Однако парадоксальностью существования номадического субъекта становится существование в состоянии бесконечной отсылки, когда его место-имения не тождественны смыслу. Эта парадоксальность обеспечивается децентрированностью номадического субъекта, его существованием в лингвистическом времени. Ситуация запаздывающего смысла или доопределения смысла создает бесконечную отсылку от имени к имени, по сути это есть циркуляция пустого места, конструирующего бессмыслицу.

Идентификация номадического субъекта в такой ситуации является ускользающей идентификацией или идентификацией с ускользающим смыслом. Сам номадический субъект представляет собой функцию самовозбудимой лингвистической системы, инстанцию-нонсенс, производящую эффекты смысла, оседающие в знаках бессмысленного текста.

В третьем параграфе второй главы «Самоидентификация кроссирующего субъекта в поле социальной реальности» происходит трансформация кроссированного субъекта в кроссирующего, являющегося автором осмысленного идентификационного дискурса.

Идентификация в современной социальной теории зачастую является идентификацией отсутствующего субъекта или идентификацией без идентифицируемого. Отсутствующего субъекта можно определить как кроссированного, то есть децентрированного символическим порядком, растворенного в пространственных структурах текста, автор которого не определяем, как не определяем и идентификатор. Возникает возможность утверждать, что не сам субъект создает идентификационный текст о самом себе, а текст пишет субъекта, трассируя его. Пустота кроссированного субъекта, субъекта-номады обусловлена тем, что он существует в обращенном времени и лишен настоящего. Субъективное время существует в разрыве между «еще нет» и «уже нет». Знаки идентификационного текста являются пустыми знаками ускользающего присутствия, они как бы создают рельеф субъективности, но не обнаруживают самого субъекта.

Проблема обращенного времени создает проблему первичностивторичности субъекта, которая раскрывается в изначальной структурной неподлинности, что ведет к сущностной несобственности субъекта по отношению к самому себе. Таким образом, бытие кроссированного субъекта происходит как бытие не-сущего, то есть такого сущего, которое не совпадает с собственным существованием, что реализуется в лакановском «я мыслю там, где я есмь, я есмь там, где я не мыслю».

Пределом подобной виртуальной идентификации становится конец инаковости как любого возможного различения субъектов, что знаменует собой конец социального. Текст социального в данной системе становится типо-графичен, то есть полностью однороден и прозрачен.

От понятий «стереотипа» и «типизации» в социологической науке мы приходим к понятию типо-графии как способа представления социального в пространственных структурах текста. Типографическое письмо социального в ситуации неразличимости вызвано нетождественностью, разорванностью мышления и существования. Можно говорить о повседневном мышлении только в кавычках или же о повседневном существовании без мышления.

Лакановская «петля» обращенного времени снимается в традиции тождества бытия и мышления, что обеспечивает субъекта настоящим.

Существовать уже более не значит изгоняться, но раскрывать собственную сущность в касании смысла. Категория письма используется здесь как процесс смыслового опространствливания субъективности, становления настоящего времени существования пространством смысла. Это есть идентификационный текст, который выписывается движением совпадающей с самой собой точкой тождества сущности и существования или точкой самоопределения субъекта, то есть идентификационный текст является опространствливанием существования как сущности. Такой текст представляет собой тело смысла или тело лингвистического субъекта, его текстовое воплощение. Текст становится местоположением смысла или субъективности, где субъективность структурируется в место-имениях лингвистического субъекта. Поскольку телотекст является пространственным в-местилищем субъективности, то мы можем рассматривать его как экспозицию, как выставленную напоказ субъективность. В понятии экспозиции совмещается бытие субъекта в аспекте объективированности, тождества субъекта и объекта.

Таким образом, кроссированный субъект становится кроссирующим, каждый раз совпадающим с самим собой, но находящимся в постоянном движении самоопределения смысла собственного существования. Он одновременно является и монадой и номадой как являющийся смысл.

Кроссирующий субъект являет-ся каждый раз в каждой точке своего существования, он един во множестве собственных предъявлений.

Его режим существования это режим со-бытия как исхождения в присутствие. Идентификационный дискурс такого лингвистического субъекта разворачивается в форме авто-био-графии, где автором является сам субъект. Авторство субъекта обуславливает подлинность автобиографического текста, в котором раскрывается тождество ЯЯ.

Режим со-бытия, изначально предполагающий коммуникацию, вводит в текст существования субъекта социальное как бытие-в-месте.

Возникает возможность утверждать со-общество в дискурсе со-вместности социального через экс-позицию смысла в знаках авто-биографического текста, который вы-писывается субъектом, в-писывая его в структуры социальной реальности.

В Заключении подводятся итоги исследования, делаются выводы, намечаются дальнейшие направления работы по теме исследования.

ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

Изд. Дом «Удмуртский университет», Ижевск, 2001. С. 74-78.

3. Психическая реальность как текст // Сб. материалов всероссийской научной конференции. «Текст 2000. Теория и практика междисциплинарного подхода». Ижевск, 2000. Часть 2. С.86-88.

4. Проблема социальных идентификаций // Сб. материалов Пятой Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ижевск, 2001. С. 97-99.

5. Онтология субъективности в аспекте идентификаций // Сб. материалов 30-й Итоговой студенческой научной конференции. Ижевск, 2002. С. 162-163.

6. Пределы идентичности // Сб. материалов межрегиональной научнопрактической конференции «Человек. Физическое и духовное самосовершенствование». Ижевск, 2002.С.157-158.

7. Идентификация индивида в структурах повседневности // Сборник докладов Российской научно-практической конференции «Социальная работа: взаимодействие науки, образования и практики. Инновационные региональные проекты». Павловский Посад, 2006. С.145-